Мир путешествий и приключений - сайт для нормальных людей, не до конца испорченных цивилизацией

| планета | новости | погода | ориентирование | передвижение | стоянка | питание | снаряжение | экстремальные ситуации | охота | рыбалка
| медицина | города и страны | по России | форум | фото | книги | каталог | почта | марштуры и туры | турфирмы | поиск | на главную |


OUTDOORS.RU - портал в Мир путешествий и приключений

БЕЛАЯ МОГИЛА

Рассказ К.Могучего Рисунки Н.Колесникова

Памяти Амундсена 14 декабря объявлен днем национального траура в Норвегии по погибшему исследователю полярных стран Роальду Амундсену. (Из газет).

1

– Контакт!

– Есть контакт! — спокойно ответил пилот Дитрих, одной рукой привычным жестом повертывая выключатель, а другую опуская на рукоятку руля.

Аппарат рванулся и, освобожденный от сдерживавших его трос, ринулся, как застоявшийся конь вперед. Он нырнул в полосу солнечного света, отбрасываемого вглубь залива заходящим солнцем. Пилот Дитрих слегка прищурился: лучи солнца слепили его. Аппарат шел этой ярко освещенной полосой к выходу из фиорда, суженному прибрежными утесами.

Гидроплан едва касался волн. Рука Дитриха твердо держала руль... Минута, и он «дал ручку на себя». Аппарат, отделившись от волы, плавно поплыл вверх. Прозрачные синие тени ложились по склонам, обрывам холмов и скал, окружавших фиорд, На набережной города, залитого лучами заката, собрались сплошные толпы людей, даже .на остроконечных крышах в тревоге замерли одинокие зрители. И когда гидроплан взлетел, торопливый всплеск волны заглушил единодушное ура! Пилот Дитрих не слышал этих оваций; мешал шум мотора.

— Брунс! — крикнул он норвежцу-механику, находившемуся позади него. — Музыка нашего мотора не хуже берлинской оперы.

Брунс поморщился и закричал так, чтобы его слова достигли ушей пилота:

— Наши моторы работают почище всякой оперы.

Механик любил свои «машины» и выражался о них всегда с нежностью, к которой примешивалась доля гордости.

Аппарат плыл мимо высокого, полого склона.

Коммодор Роальсен прильнул к зеркальному стеклу правого окна пассажирской каюты гидроплана. Мягкие кресла с высокими спинками образовывали как бы отдельные купе. Эти купе были превращены в кладовые консервов, инструментов; одежды. По некоторые из них были оставлены для пользования пассажиров гидроплана.

– Мосье Гильом, — обратился коммодор Роальсен к стройному молодому человеку с веселым, подвижным лицом француза. — Если бы результаты нашей работы соответствовали тому энтузиазму, с которым нас провожают, — тогда успех наш был бы обеспечен.

– И мы сели бы, точно цветок, на самый северный полюс, — весело отозвался Гильом, употребляя то шутливое сравнение, которое его товарищи — французские летчики употребляют для обозначения плавной, без толчка, посадки.

Глубокая складка, оттеняющая щеки и подбородок Роальсена, сделалась еще глубже.

— Как я был бы рад, если бы наш путь лежал прямо на полюс, туда, куда давно уже стремится человечество и которого оно достигло, — просто, но с волнением сказал он. — Тогда ты имели бы лучше снаряженную экспедицию. Но когда из Арктики до твоего уха доносится крик отчаяния «SOS» — тогда не время для колебаний. Я знаю Арктику и в моих полярных скитаниях этот крик не раз готов был сорваться с моих уст. И если люди его не слышали, то, быть может, потому, что в то время не было радио. Да, кто знает, Гильом, пустыни Арктики, — . продолжал Роальсен задушевным тоном, — тот не останется безучастным к призыву полярных путников., Вам что, Соломон?

Перед коммодором стоял маленький черный человек с бледным лицом. Большие черные глаза, глубокие и выразительные, имели какое-то странное, невольно привлекающее к себе выражение: это было выражение большой, застывшей во взгляде печали. Точно этот маленький бледный радио-техник глядел куда-то далеко вперед и видел что-то необычайное, тяжелое, видел какую-то глубокую, незаметно для всех совершающуюся драму, И боль от виденного он сохранил в своем взгляде.

– Вам что, Хаджи? — нагнувшись к уху радиста, вновь переспросил Роальсен.

– Коммодор, мой аппарат принял ряд поздравительных и сочувственных телеграмм из Рима, Стокгольма, Христиании, Парижа, Лондона, Нью-Йорка...

Роальсен взял маленького техника за руку и весело прокричал:

— Мой друг, вы прочитаете их мне, когда мы успешно вернемся обратно!

В это время пилот Дитрих круто «дал ручку на себя». Аппарат начал «забирать высоту»... Фиорд и прибрежные возвышенности остались позади. Гидро-план шел на запад. И тогда Дитрих нажал ногою на правую педаль.. Аппарат вздрогнул, накренился на бок, но тотчас же выпрямился, покрывая свой путь по прямой... Прямо... все прямо... на север.

2.

Бергенская Служба Погоды была права: до Тромзе погода благоприятствовала полету. Но когда прошли этот маленький норвежский городок, где пополнили запас бензина, погода стала менее устойчивой. Однако, в общем, аппарат шел хорошо и только тряска указывала па то, что ветер усиливался, моментами достигая силы шквала.

Наблюдатель Эй лье подошел к коммодору Роальсену и молча остановился у него. Роальсен сидел. в кресле, перед ним на столике лежала карта.

— Коммодор! — сказал Эйльс. Голос у него был слабый, хриплый,

Эйльс подал ему записку. Это была только, что принятая радио-телеграмма от Службы Погоды в Лондоне.

«Условия полета неблагоприятны»...

Роальсен молча взял за руку Эйльсена и усадил его около себя.

Гильом, по-видимому, страдал от вынужденного бездействия. Его живой подвижной натуре было далеко не по нутру сидеть в «мышеловке», как он называл кабину гидроплана. Пилотскую рубку он предпочитал всем кабинам в мире. Забравшись в свободное кресло, Гильом прислушивался к стуку консервных жестянок, наспех сложенных за его спиной. Этот стук, а в особенности вид огромных меховых полярных сапог, одетых на ноги, а также неловкость, которую он чувствовал от особенно тяжелого, по его мнению, мехового костюма, нагоняли на француза серьезные мысли. Усевшись поудобнее, Гильом начал насвистывать веселую песенку (звон тяжей, шум моторов и пропеллера заглушали его свист), когда Роальсен позвал его движением руки.

Все трое: Роальсен, Эйльс и Гильом — наклонились над картой. Голос коммодора был отчетливый, громкий и соответствовал той несокрушимой воле, которую выработал в себе этот человек.

— Здесь!

Он указал пальцем восточнее Шпицбергена.

— Те, на помощь к которым мы идем, должны быть здесь!.. Где-то здесь! — добавил он с некоторым колебанием.

— Мыс Лейг-Смит и _Земля Франца Иосифа — сказал Эйльс, но его слов, произнесенных тихим, хриплым голосом, никто не расслышал.

Роальсен догадался, что хотел сказать наблюдатель.

- Где-то здесь, между мысом Лейг-Смита и землей Франца-Иосифа, — крикнул он.

В это время гидроплан испытал сильный толчок. Все почувствовали, как пол кабины падает вниз, и, = чтобы сохранить равновесие, ухватились за край стола. Аппарат накренило; но это продолжалось лишь мгновение, и вновь был слышан -равномерный шум мотора и оттого как вздрагивал весь аппарат, видно было, что гидроплан несся вперед, вновь забирая высоту.

— Воздушная яма! — сказал просветлевший Гильом, к которому вновь вернулось обычное хорошее настроение духа. Он понял, что ток воздуха вызвал провал аппарата.

— Коммодор, — сказал Эйльс, обращаясь к Роальсену, но тотчас же понял, что ему не перекричать гула моторов, шуршания ветра по деревянной обшивке и свиста среди фюзеляжа аппарата. Он наклонился и написал:

«Погода не благоприятствует поискам».

Роальсон кивнул утвердительно головой.

«Не думает ли коммодор, что будет своевременно отложить поиски...»

Но Роальсен не смотрел, что. писал Эйльс. Его внимание привлек маленький радио-техник. Лицо Соломона Хаджи было обычно спокойно, но в глазах отражалось волнение, еще более усилившее выражение присущей им печали.

Соломон не отходил от своего приемника. Он улавливал волны эфира... И вдруг его слух уловил едва слышное... Соломон не мог ошибиться. Это был далекий крик из ледяных равнин, крик о помощи, быть может, тех, кого они отправились спасать.

— «SOS»..

И больше ничего... Соломон согнулся над приемником; казалось, он хотел проникнуть в эфир всеми до крайности обостренными чувствами. Он долго ловил волны эфира, но эфир молчал. Все усилия Соломона были напрасны...

Видя в руках радио-техника листок блок-нота, Роальсен протянул к нему руку,

— «SOS»...Спасите души наши...- — вскричал Роальсен вне себя от волнения. — И вы приняли этот крик?

Маленький радио-техник наклонил голову.

– И далее... далее... Какие географические координаты нахождения погибающих?

– Коммодор, — сказал Соломон, — радио-аппарат перестал работать.

3.

Гидроплан, идя на полном газе, несся с бешеной скоростью, то креня на правое крыло, то дрожа и взлетая вверх, то резко падая вниз на глубину двухсот метров. Пилот Дитрих уверенно управлял рукояткой руля, но он чувствовал, что передаточные механизмы так туго натянуты, что ему казалось, они вот... вот готовы лопнуть.

Внизу показался лед, Дитрих отбрасывает рычаг от себя, и аппарат ныряет вниз. Он приближается к поверхности льда, но, выпрямляясь и стремительно несясь вперед, попадает в полосу тумана, Туман сгущается, сплошной стеной надвигается на аппарат, и уже не видно ни неба вверху, ни льда внизу — вокруг мокрые пронизывающие пары...

Дитрих нажимает педаль, он еще больше отбрасывает рукоять руля, аппарат вздрагивает, делает вираж *) в воздухе и, выпрямляясь, идет вниз. Но хлопья тумана, непроницаемого, как вата, следуют за ним, окружают его.

Брунс, ежась от холода, с тревогой следит за снижением аппарата и пытается что-то крикнуть Дитриху. Эволюция товарища внушает ему страх. Перегнувшись на своем сиденье, так, чтобы быть ближе к Дитриху, Брунс кричит навстречу резкому свистящему ветру, в упор которому ревет пропеллер и поют металлическим звоном аэропланные сцепления.

— Прибой, прибой, айсберг!

Сильный удар потряс аппарат. Как подбитая птица он заколебался, заметался, на мгновение сделался игрушкой ветра, но несмотря на силу удара Дитрих не выпустил рукоятки. С огромным усилием он дергает ручку на себя, чтобы вызвать подъем, аппарата, а сам в то же время с тревогой прислушивается к изменившемуся шуму мотора. Ему ясно слышны перебои.

«Теряем скорость!» — пронеслась у него в уме жуткая мысль.

Рванувшись вверх, гидроплан на неуловимую долю секунды как бы застыл в гуще тумана, но прежде, чем он начал падать на хвост, Дитрих ловким движением поставил его в равновесие и гидроплан планируя пошел вниз, в гущу тумана.

— Мы падаем! — вскричал в кабине Гильом.

И среди внезапно наступившей тишины послышался полный отчаяния возглас маленького радиотехника:

– У меня разбились все запасные лампы!

– Моторы выключены, мы спускаемся. Друзья, сохраните спокойствие! — раздался твердый голос Роальсена. Его лицо было бледно, но спокойно. Расширенные зрачки остановились на пятне окна, точно хотели пронзить гущу тумана.

Поворот при сильном крене.

Сильный удар сбил его с ног. Загрохотали посыпавшиеся консервные банки и сброшенные вещи; треск и пронзительный звук отдираемого дерева, точно срывали обшивку кабины, заглушили крик и стоны.

Все смолкло.

4.

Вокруг бесконечная гладь морского льда, и только в направлении с юго-запада на северо-восток , тянется на несколько километров ледяная гряда. Отдельные глыбы взгромоздились одна на другую и лучи летнего солнца не растопили, а лишь сцементировали их в эту груду утесов.

У подножия одного из утесов лежал разбитый гидроплан. Шасси, на котором прежде помещались поплавки, и обе несущие плоскости — крылья были изуродованы. Оторванная гондола выдавалась несколько вперед и была осыпана льдом, рухнувшим с утеса.

Маленькая фигурка человека в огромных меховых сапогах, таких же брюках и куртке, но с одним распущенным башлыком на голове, хлопотала около обломков.

— Коммодор... коммодор, — -кричал он, но прошло некоторое время, прежде чем в отверстие гондола появился другой человек. Он согнулся, чтобы не задеть головой за изломанную металлическую раму, и вылез из полуразрушенной кабины.

— Соломон, — сказал он товарищу, — мучения Гильома кончились. Он умер.

Брови коммодора Роальсена нервно дернулись и глубоко сидящие глаза казались еще глубже. Видно было, что он боролся с овладевшим им волнением. Уже с нескрываемой болью прозвучали его слова:

– Гибель наших товарищей, поломка этого аппарата, быть может, ускорит гибель других. Я говорю о тех, кого мы пошли искать. Теперь у них одной надеждой меньше. Сейчас мы бессильны помочь им и должны позаботиться о себе.

– Вот если бы уцелел мой. аппарат, — со вздохом сказал маленький радио-техник.

Брови коммодора сдвинулись, но в складке, у губ, заиграла улыбка.

– Соломон, — сказал Роальсен. — Вчерашнего проклятого тумана нет, ветер пал, но я не верю этому затишью. Нам все же необходимо торопиться...

– Куда? В этой стране, коммодор, думается мне, некуда торопиться.

Уверенный тон маленького радио-техника развеселил Роальсена.

– Вы не правы! — воскликнул он. — В этой стране наоборот нельзя терять ни минуты. Здесь лето коротко и провизии у нас мало. Мы должны итти.

– Куда? — опять спросил радист.

– Наши инструменты погибли, и мы не можем определить своего положения, но я предполагаю, что на юго-западе от нас есть архипелаг. Туда мы пойдем сегодня. Когда солнце склонится к западу, снег, покроется твердым настом, выдерживающим тяжесть и путешественников, и саней, и собак... К сожалению, у нас нет собак.

– Но у нас есть сани, они мало пострадали и я укрепил их.

– Мы погрузим на них наше оружие и припасы. Наши товарищи... Я засыпал их осколками льда. Это почетная могила для тех, кто погиб в Арктике, — задумчиво сказал Роальсен и замолчал, — его взгляд привлекла какая-то деталь обломков гидроплана.

— Поплавки были сбиты раньше, Соломон, при первом ударе, который мы испытали в тумане. Их нет...

— При этом ударе я потерял последнюю надежду на исправление своего аппарата... Тогда ? разбились мои запасные лампы... Но Роальсен не слушал маленького радио - техника. Его мысли остановились на утерянных поплавках. Если они были сбиты до кромки постоянных льдов, они могут быть замечены китобойными шкунами или теми судами, которые выйдут, на поиски. И мир узнает о новой катастрофе... Продолжая уже вслух свою мысль, сказал Роальсен своему спутнику:

— Но мы еще живы, Соломон, и будем бодры. Правда...

5.

Шесть дней, кажущихся бесконечными, шли затерянные в ледяной пустыне двое людей. Когда густой туман настолько сгущался, что не представлялось никакой возможности продолжать путь, они отдыхали в наскоро разбитой палатке. Погода пока в общем благоприятствовала путешественникам; ветер то усиливался, то затихал, но никогда не достигал степени гибельного в этих широтах урагана. Уже на второй день пути Роальсен изменил первоначально взятое направление и круто повернул на юг. Снег становился рыхлее и глубже. Местами тонкий наст — результат ночных заморозков — проламывался, и сани проваливались так глубоко, что снег подымался на десять двенадцать сантиметров выше уровня днища. Приходилось проламывать ногами ледяную корку около передка саней, утрамбовывать снег и лишь после этого вновь сдвигать санки с места. Ноги уходили в рыхлый снег, и не раз Роальсен и Соломон по пояс проваливались в него.

Спускался туман, и солнце не бросало своих косых лучей на однообразную снеговую равнину. Исчезали тени, а с ними исчезали с глаз все неровности льда. Соломону в такие минуты казалось, что перед ними совершенно ровная плоскость,

Но предательская гладь оказывалась крутым скатом широкой расщелины. Поднятая нога маленького радиста не встретила опоры и он полетел с высоты двух-трех метров, пока не достиг дна расщелины. Роальсен осторожно спускал туда же санки, где присоединялся к нему фыркающий и отплевывающийся Соломон; и они вдвоем тащили санки к расщелине, потом подымались наверх, опять опускались, по колено утопая во влажном снегу или скользя по крепкому насту.

Роальсен с тревогой посматривал на небо, на заволакивающие его густые облака, на сгущающиеся и облегающие горизонт тучи.

В короткие моменты отдыха маленький радист как бы забывал о своей нечеловеческой усталости и даже шутил:

— Коммодор, когда мы вернемся в Европу и все будут приветствовать вас, кто-нибудь захочет увидеть и меня.

Соломон не был тщеславен, и, говоря о себе, он думал только об одной вдовушке из Оссо, в глазах которой он будет героем.

А Роальсен в это время думал:

«Лишь бы до урагана вытти на материковый лед».

6.

Температура понизилась, и по окрепшему насту было легко тащить санки. Шел восьмой день после катастрофы. Солнце не показывалось целый день. Дул довольно сильный ветер. В молочном сумраке равнина казалась плоской, и глаз, привыкший к однообразному сиянию ледяных полей, не мог отличить неровностей. Коммодор, не доверяя этой кажущейся равнине, шел в шагах пятидесяти впереди. Он шел бодро, слегка прихрамывая на правую ногу. Лицо Роальсена осунулось, складка, оттеняющая щеки и подбородок, еще более углубилась, а на глаза легла тень.

Они шли, как всегда, делая небольшие переходы и короткие привалы. Соломон чувствовал, как болезненно ныло все тело. Он видел, что и Роальсен замедлял шаги и его хромота делалась все заметнее. Длинной бамбуковой палкой коммодор время от времени нащупывал путь.

Ветер усиливался и холодом пробирался под меховую одежду. Легкий озноб пробегал по потному телу радио-техника. И вдруг яростный порыв ветра едва не сшиб его с ног. Этот порыв поднял и закрутил целую тучу снега и острия его больно били по лицу и кололи его. Ветер выл и забрасывал сани и его, Соломона, снегом.

В белесоватой мгле вырисовалось перед Соломоном лицо Роальсена. Самого его не заметил бы маленький радист. Вся одежда коммодора была занесена снегом и иней ощетинил его брови и сосульками примерз на коротких усах.

— Нас занесет! Постараемся как-нибудь поставить палатку. Там выступ. Укроемся под его защиту,

Роальсен схватил веревку от саней, почти бегом потащил их куда-то, увлекая за собою и растерявшегося товарища.

Ветер крутил и несся со скоростью не менее шестидесятивосьми миль в час, и все вокруг обоих людей, затерянных во льдах, скрылось в массе двигающегося снега, Он ударял с боков, курился снизу, сыпал сверху.

Среди рева ветра раздавался какой-то подозрительный треск; он шел издали, усиливаясь, точно одинокие выстрелы орудий... Роальсен выхватил брезент из санок и, что-то крича товарищу, старался набросить полотно на воткнутые жерди, вокруг которых ветер уже наметал сугроб. Но яростный порыв урагана подхватил материю и бросил ее в белесоватый мрак. Точно большая птица метнулся брезент.

Маленький радио-техник кинулся в белесоватый мрак, чтобы подхватить брезент. Где-то недалеко, среди свиста ветра, родился угрожающий гул, и вдруг под самым ухом маленького радиста ударил грохот, сопровождаемый, треском и диким свистом. Лед под его ногами задрожал, и Соломон, не сознавая, что с ним, упал. Он прокатился несколько шагов вниз и свалился на дно небольшой ложбины. Здесь менее гудел ветер, но сверху густо мело снегом.

Соломон вскочил. С трудом вскарабкавшись по откосу, он побежал туда, где оставил Роальсена. Ветер яростно хлестал его в правый бок, резал льдинами щеку. И вдруг Соломон увидел прямо перед собою темный проток.

Маленький радист был на вершине отвесного обрыва, и не остановись он во-время, еще шаг вперед, он скатился бы в воду.

Соломон понял весь ужас своего положения. Перед ним была, действительно, вода, проток хотя еще узкий, но такой, через который он не мог перебраться. Ледяное поле, на котором он оставил Роальсена, оторвавшись от основного ледяного массива, отплывало все далее и далее,

Соломон упал на край обрыва и, не сознавая того, что ветер может смести его вниз, что было сил кричал:

— Роальсен... Коммодор...

Ему показалось один раз, что до него долетел ответный слабый крик. Маленький радист вскочил. У него мелькнула мысль, что, может быть, ледяное поле еще не везде отошло от массы льда. Торопясь, он побежал вдоль обрыва, на расстоянии двух-трех шагов от его края.

Он бежал, кричал и слушал, но не слышал ничего, кроме свиста ветра. Снег слепил глаза. Захватывало дыхание. И когда он добежал до поперечной расщелины, он не видел ее и заскользил вниз, крепко ударившись головой о выступ льда. Меховая шапка его еще раньше слетела в проток. Ноги его глубоко вошли в снежный сугроб.

Неподвижный, без памяти, лежал маленький радио-техник, а сверху ураган сыпал снегом, наметая новые сугробы холодного савана.

Бюро Службы Погоды сообщало: «Условия плавания неблагоприятны, в. Арктике свирепствуют циклоны...»

ВНИМАНИЮ ПОДПИСЧИКОВ

Январьские приложения к журналу:

Э. Синклер «СЕВЕР и ЮГ» и первый Альманах «БОРЬБА МИРОВ»,

задержались выходом по техническим причинам и

будут разосланы в конце января или в начале февраля.

Вокруг Света

 
Рейтинг@Mail.ru
один уровень назад на два уровня назад на первую страницу