ПОГОНЯ

Рассказ Ад.Бенноэра Рис. Г.Фитингофа

Ничего романтического или связанного с фантастикой нет в капитане Форбсе; это самый обыкновенный, упрямый, туго соображающий и расчетливый шотландец.

Я встретился с ним в Копанге, — как и при каких обстоятельствах, это не имеет значения. — Тогда он занимался перевозкой копры на ветхой маленькой шкуне «Гермоза». Ему нужен был помощник, а мне служба. К тому же я хотел вернуться, наконец, на родину, и так как «Гермоза» шла на , этот раз в Сан-Франциско, то я с радостью ухватился за его предложение и, не теряя ни секунды, отправился на судно со всеми своими вещами.

Невероятно дряхлой посудиной была эта «Гермоза», к тому же команды на ней было недостаточно для работы во время рейса. Но трюмы так были загружены копрой, что вода покрывала ватер-линию.

Когда я осторожно намекнул Форбсу на свои опасения по этому поводу, он с беззастенчивой усмешкой и с очень колоритными шотландскими словечками уверил меня, что он надлежащим образом заботится о нашей безопасности.

И вот каким образом он делал это. Он брал команду из белых людей, когда шел из Фриско в Мельбурн, затем рассчитывал их и брал на борт малайцев, работавших почти за одну пищу, и с ними обходил острова в поисках за копрой. Возвращаясь в Мельбурн, он выставлял малайцев и нанимал новую команду из белых, типичных портовых подонков, бравших работу на судне без жалованья, лишь бы попасть домой.

Таким образом, и на этот раз, прибыв в Мельбурн, он выставил малайцев и взял белых. Я внимательно осматривал их одного за другим, когда они всходили на борт по трапу, и оценил их сразу.

Их было восемь, высокого роста, но страшно истощенных, худых парней, с костями, просвечивавшими сквозь иссохшую кожу. Все они были теперь моряками, каждый имел свидетельство матроса первого класса, но чем они были раньше, я мог только догадываться: кулачными бойцами, а вернее, просто тюремными птицами, судя по их физиономиям.

В течение первой недели после выхода из Мельбурна все шло у нас благополучно. Люди еще не привыкли к судну и держали себя тихо и скромно. Кроме того, они ещё не знали друг друга, а когда на баке нет единодушия, то кают-компании бояться нечего.

Но они достаточно скоро открыли, что «Гермоза» была самым мокрым в смысле течи кораблем, какой когда-либо выходил в плавание, что кубрик ее был хуже свиного хлева и что провизия, которой их кормили, была немногим лучше падали.

Как только они полностью все это сообразили, они сейчас же в полном составе явились на корму и заявили свои жалобы. Они держали в руках провизию, полученную в этот день на обед, и демонстративно отворачивали от нее свои носы, как будто не могли выдержать запаха.

— Это настоящая отрава! — кричали они возбужденно затем с проклятьями потребовали, чтобы мы дали им съедобную пищу и разрешили спать в свободной каюте на средней палубе.

— Ребята, — ответил капитан Форбс, когда они кончили, и я думал, что он сейчас заплачет, такой у него был соболезнующе печальный вид, — ребята, вы сами не понимаете,, чего хотите. Вы форменные идиоты, если так говорите. У вас нет никакого понятия о благодарности. Никогда еще в жизни мне не приходилось иметь дела с такой наглой командой, и в сорок шесть лет я не собираюсь учиться заново, как управлять судном. Убирайтесь ко всем чертям на бак, поганые скоты, пока я не проучил вас как следует!

И они стояли, как окаменевшие, не спуская глаз с дула двух кольтов, уставленных на них. Форбсом.

Как я говорил, Форбс ничего общего не имел с сантиментальностью или романтикой. Он был слишком расчетливым и современным для этого,

И как стадо шакалов, укрощенных на время, но не усмиренных навсегда, насколько можно было видеть по их злобным взглядам и слышать по соответствующим восклицаниям, люди медленно и неохотно ушли на бак.

В течение недели мы больше не слышали от них жалоб, а затем, когда мы добрались до широты Новой Каледонии, произошло нечто такое, что заставило их бросить всякую мысль о мятеже.

Один из подвахтенных заметил бутылку, плававшую на поверхности. Бутылка была закупорена и окрашена в белый, красный и синий цвета.

Это было слишком необычно, чтобы пройти мимо, не обращая внимания, и даже хитрый шотландец заинтересовался. По его команде мы легли в дрейф, спустили шлюпку и поймали бутылку.

Из-за краски, которой она была покрыта, мы не могли видеть, что было внутри, но это только увеличило наше любопытство. Форбс позвал меня в свою каюту и ревниво запер за мной дверь, перед тем, как открыл бутылку.

Он выдернул ножом резиновую пробку к вытащил из бутылки листок бумаги. Это нас не удивило. Китобойные. суда часто посылают таким образом письма домой. В этой бутылке, однако, был только один листик бумаги. Форбс держал его в руках, и я с возраставшим нетерпением и любопытством наблюдая за ним.. Пальцы капитана во время чтения начали дрожать, глаза буквально вылезли на лоб и бурые обветренные, щеки покрылись густой краской.

— Старк, — произнес он, прибавив ужасное проклятие и еле переводя дыхание, когда кончил читать, — возьмите и прочтите это... — и он протянул мне листок.

Я взял бумажку из его дрожавших рук и в один момент проглотил ее содержание.

Вот что там было написано:

«20 градусов южной широты, 172 восточной долготы. Бриг «Мэри Коллен», идущий из Мельбурна в Сан-Франциско. Уже несколько дней люди умирают от непонятной и беспощадной болезни. Вчера мы похоронили двоих. Из двенадцати человек команды могут работать только трое. До сих пор эпидемия развивалась только в кубрике, но сегодня утром помощник заявил, что его лихорадит. Мы в совершенно беспомощном состоянии и нас несет ветром и течением к северу. Недавним ураганом сломало фор-стеньгу и сорвало руль. Мы пробует исправлять повреждения, насколько хватает сил, но я боюсь, что это бесполезно. Смерть висит над нами. Помогите. Скорейшая помощь необходима тем более, что на судне груз золота в слитках на полмиллиона долларов. Л.М. Грент, капитан.»..

– Фью — свистнул я и вопросительно посмотрел на Форбса.

– Двадцать градусов южной широты и сто семьдесят два восточной долготы... — пробормотал он,, нервно постукивая пальцем по столу и напряженно глядя вверх. - Около пятидесяти миль к востоку..-. Бутылку и судно унесло в разные стороны. Нам не так трудно было бы его догнать, если оно не продвинулось дальше к северу. Ко его должно было снести дальше.

— Подмиллиона! — ошеломленно произнеся- — Чьи? Мне никогда и в голову не приходило, что на свете есть столько денег у кого-нибудь!

Форбс изумленно уставился в меня.

— Разве вы не читаете газет? — спросил, он, — -«Мари Коллен» вышла из Мельбурна около месяца назад. Об этом было в местном. «Таймсе». Я помню, что сам был удивлен ценностью груза, Чорт возьми! Подумайте, какая будет премия за спасение этого груза!

Он сжал кулаки, и начал метаться: по каюте, как посаженный в клетку леопард. И, как леопард, поглядывал на меня, как будто на добычу, на которую собирался броситься, чтобы ее поглотить. Его вид наводил на меня страх и отвращение, настолько хищной сразу стала, его физиономии.

— Значит, вы хотите отправиться спасать этот бриг? — спросил я Форбса.

– Конечно, паренек! И со всей, быстротой, какую только позволят нам паруса. Пусть эта рвань на баке жалуется, сколько хочет. Им придется здорово несладко, так как течь на нашей «Гермозе» еще больше усилится.

– Сообщить им об этом? — спросил я.

– Относительно золота? — вопросительно произнес он, бросив на меня острый взгляд, и после паузы прибавил: — Гм, сам нe знаю... Во всяком случае, это не составит большой. разницы. Так или иначе, но каждый из нас должен будет получить свою долю... Ладно, можете сказать им. Это пожалуй, их успокоит, этих проклятых бездельников.

Я отправился на бак. и сказал им.

– Они слушали мой рассказ с. жадным вниманием- Они едва не сошли с ума от дикой радости, но им было мало того, что я сказал, они требовали, чтобы я показал им письмо Грента. Все они знали, этот бриг «Мэри Коллен» и большинство читало в газетах о грузе золота. Они сразу забыли и о грязнем подмоченном кубрике и об отврати-тельной провизии. Все мысли их. были теперь всецело заняты сокровищем на разбитом бриге . Они все, как и Форбс, буквально горели желанием догнать разбитый бриг, и мы поставили столько парусов, что «Гермоза» стала походить на подводную лодку в момент погружения. Люди окончательно не могли уже спать в совершенно залитом водой кубрике и перешли в свободную каюту, на средней палубе.

Но ни на второй ни на третий день никаких признаков; «Мэри Коллен» мы не видели. Или ветер гнал ее на север быстрее, чем мы предполагали, или она исправила свои повреждения и взяла нужный курс.

Если последнее предположение было правильным, то мы должны были се нагнать, так как у нас 6ыл тот же порт. назначения.

Людей на баке явно охватило нетерпение. Я не мог их заставить выполнять обычные работы на корабле. Если работа не способствовала непосредственно ускорению хода «Гермозы», то ни один из них не желая пошевелить и пальцем.

Сокровище их всех околдовало и они только о нем и думали» Вот чего мы с Форбсом не учли, решив сообщить им о письме Грента.

Затем мы увидели за бортом другую бело-сине-красную бутылку.

Команда заметила се первая и все с диким воем бросились, как сумасшедшие, на... корму, чтобы сказать нам об этом. Моментально была спущена шлюпка и через пять минут безмолвный вестник был доставлен на «Гермозу».

Как и в первый раз, Форбс и я открыли бутылку» запершись в его каюте.

«12 градусов южной широты, 178 — западной долготы Бриг «Мэри Коллен». Это четвертая бутылка, которую, я выбросил за борт, но помощи нет... Наше положение ужасно. Сегодня умер плотник, и я последний из всех, оставшийся в живых, жду смерти с минуты на минуту. Прежде чем все умерли, четверо из нас вытащили на палубу все золото к собирались сгрузить его на шлюпку, чтобы уйти на ней с проклятого корабля. Но она перевернулась, когда ее спустили на воду и один из людей утонул. Оставшиеся трое не смогли поставить ее на киль. Я остался один с золотом. Поднялся ветер с норд-веста и меня быстро несет к югу. Ищите меня к юго-востоку отсюда. Единственные мои спутники — акулы. Они массами кишат вокруг корабля, как черви. Я начинаю их бояться- У меня еще не было приступа болезни, но если помощь не явится скоро, то я сойду с ума.- Л.М. Грент, капитан ».

Пока Форбс после прочтения этого письма ходил по каюте нервными шагами; испуская проклятья, я сидел безмолвно на стуле и думал о судьбе этого обреченного корабля. Я не мог отделаться от настойчиво звучавшей в моей голове фразы из письма: «Я остался один с золотом» Мне казалось, что я вижу этого человека, вижу, как он сидит к полном одиночестве на палубе-около ящика. с золотом, напряжённо прислушиваясь и с широко открытыми глазами, так как боится заснуть из-за- кишащих кругом чудовищ и чего-то, еще более ужасного, что мерещится ему в воспаленном мозгу.

— Старк, — вдруг воскликнул, обратившись ко мне, Форбс, — я не думаю, что мы потеряем, очень много времени, если чуть свернем с нашего курса, чтобы пойти за «Мэри Коллен». Можете отнести письмо на бак и показать его команде. Я вычислю наше место в полдень и затем мы поставим «Гермозу» на юго-восток.

— Есть, сэру — ответил я и: отправился с письмом на бак.

Итак мы пошли по следу «Мэри-Коллен», как полицейская собака-ищейка. И, действительно, на баке была настоящая свора бешеных овчарок, летевших по кровавому следу, а на корме их вожак. Они все обезумели, почуяв запах золота где-то впереди. Странный это металл, превращающий человека в дикого зверя.

И этот металл быстро обнаружил настоящую натуру негодяев. Я услыхал их разговор, от которого у меня заледенела кровь в жилах., Они обсуждали возможность исправления «Мэрн Коллен» и затем увода ее вместе с драгоценным грузом к какому-нибудь необитаемому острову, — совсем как это описывается в романах.

Меня испугал не их проект, а то, как держали они себя при обсуждении. Им, видимо было решительно все равно, услышу я их или нет. Они абсолютно не. считали нужным считаться с Форбсом и со мной.

В течение ряда дней мы неслись, не дотрагиваясь ни до одного шкота, не опуская ни одного паруса. Дряхлый, избитый ветрами корпус «Гермозы» дрожал и скрипел, пока она упорно двигалась к югу под распушенными парусами, и несколько раз она едва не пошла ко дну под тяжестью заливавшей ее трюмы воды. Но мы выкачивали воду досуха, клали заплаты на ее несчастные искалеченные бока и снова гнали вперед.

Мало-по-малу люди начали протестовать против работы у помп и дошли до такой наглости, что потребовали выбросить копру из трюмов за борт, чтобы облегчить этим ход шкуны.

Но хитрый и рассчетливый шотландец твердо сказал: «нет, синица в руках лучше журавля в небе» и убедительно подтвердил свое доказательство парой кольтов.

Таким образом, мы шли все дальше и дальше. От времени до времени нам попадались опять белосине-красные бутылки капитана Грента. Каждый раз он сообщал, что его несет к зюйд-зюйд-осту, и все время мы гнались по его следам сравнительно медленно, но настойчиво.

Я не в состоянии описать попеременно охватывавшие нас надежды и страхи и то напряженное состояние, в котором мы находились. Наши нервы обратились буквально в мочалку. Человек испуганно вскрикивал, если вы неожиданно дотрагивались до его плеча, и хватался за нож, если вы пробовали сделать ему выговор за что-нибудь. Люди на баке ссорились даже между собой и давно бы уже убили Форбса и меня, если бы их не приводили каждый раз в радостное настроение письма Грента.

Наконец, мы поймали последнюю, какую нам пришлось увидеть, сине-бело-красную бутылку.

Измученный Грент писал, что больше выдержать не может. Без сна, без людей, только с акулами кругом и не зная, попадают ли кому-нибудь в руки его бутылки, он сходит с ума. От времени до времени, — писал он в этом последнем послании, — с ним бывают припадки, такие припадки, что у него изо рта выходит пена, но все-таки припадков болезни, от которой умерли остальные, он не чувствует.

После, этого мы не имели больше о нем сведений. Проходили дни, затем недели и мы все-таки шли по его следу, слепо и упрямо.

Форбс, наконец, несмотря на всю свою жадность, устал и начал подсчитывать, водя пальцем по карте, сколько лишних миль мы напрасно прошли к югу.

Это был несчастный момент, когда он приказал рулевому повернуть на другой курс, чтобы итти к Сан-Франциско. Рулевой категорически отказался выполнить команду. Форбс сначала остолбенел от изумления, затем, не понимая, какого сорта людей взял на судно, стремительно сбежал вниз и схватил оружие, — обычные свои неоспоримые аргументы. Я тоже должен был вооружиться револьвером, и мы с Форбсом вдвоем встретили . взбунтовавшихся людей.

Они все сбежались на корму, вооруженные ножами и нагелями.

Сначала, видя, насколько неравны силы, Форбс попытался воздействовать на них словами. Но слова были бесполезны. Было ясно по виду этих людей, что они хотят нас убить. И с диким воем они бросились на нас.

Через две минуты из семи нападавших осталось только четверо, но зато наши револьверы были пусты. Мы схватили их за дула и бросились в рукопашную. Мне казалось, что по крайней мере сорок ударов обрушилось на меня в течение небольшого числа секунд. Я чувствовал, что и сам раздаю удары с немалым успехом. Но было очевидно, что наше дело плохо. Мы с Форбсом прислонились спинами к поручням борта, сражаясь не на жизнь, а на смерть, без всяких шансов на успех, когда стоявший у руля вдруг закричал:

— Парус впереди!

Надо было видеть, как эти бандиты выронили свои ножи и бросились наверх по вантам.

Но я. не могу их упрекать за это. Это был тот крик, услышать который они жаждали в течение долгого, измотавшего все их нервы, месяца.

Не менее сильное впечатление произвел этот крик и на меня с Форбсом. Но у нас хватило присутствия духа снова зарядить наши револьверы, прежде чем проявить какой-либо интерес к новой сцене.

— С какой стороны парус? — загремел после этого Форбс таким властным тоном, какой когда-либо от него можно было слышать.

— Впереди с правого борта, сэр, — ответил рулевой. В тот же момент, Форбс и я, оба были наверху.

С мачты мы увидели приблизительно в двух милях от нас с правого борта остов судна, неуклюже качавшийся на мертвой зыби. Мачты его были голы, бушприт исчез. Судя по оснастке, судно было когда-то бригом, и его мотало на волнах во все стороны так, как-будто оно потеряло руль.

— К шкотам! Все по местам! — взревел Форбс, и шесть человек, в том числе двое раненых, бросились выполнять команду.

Мы быстро повернули к бригу и через десять минут могли уже разобрать надпись на корме: «Мэри Коллен, Сан-Франциско».

Все, бывшие на «Гермозе», за исключением лишь одного, лежавшего мертвым на палубе, испустили дикий крик. Я кричал не менее громко, чем остальные, и можно было думать по охватившему меня возбуждению, что и на меня подействовала близость золота. Но это было не то. Просто, долгий период напряженного ожидания, наконец, кончился, мои нервы, натянутые до последней степени, не выдержали, и я поддался общему настроению.

На «Гермозе» были оставлены двое раненых, чтобы смотреть за кораблем, а остальные вместе с Форбсом и со мной сели в шлюпку и направились к бригу. Все море кругом было сплошь по-крыто акулами — немыми, похожими на привидения чудовищами, величественно плававшими и неутомимо поворачивавшимися то хвостом, то передней частью туловища.

Довольно трудно было взобраться на борт раскачивавшегося во все стороны брига и нам пришлось подняться через бак. Как только мы ступили на палубу, нас как-будто охватило какой-то тяжестью. Не произнося ни звука, мы медленно двинулись на корму, плотно сгрудившись. Это была пловучая могила, у нас захватывало дыхание. И, идя по палубе, мы чувствовали, что ступаем по крышке гроба.

Проход по палубе на корму был загорожен камбузом и кладовой, и мы не могли видеть кормовой палубы, пока не ступили на нее. Форбс шел впереди и первый обогнул кладовую. Когда он вышел туда, он вдруг остановился как вкопанный, с перехваченным от изумления дыханием, и глаза его чуть не вылезли на лоб.

Он не мог говорить, и только указал рукой. Мы взглянули.

Перед штурвалом стоял открытый ящик, а около него сидел человек. Он вполголоса то бормотал что-то самому себе, то невнятно произносил проклятья. Глаза его горели и блестели, как у змеи. И все время он нагибался к ящику, засовывал туда руки, вытаскивал пригоршни кусочков золота и злобно бросал их затем через бopт акулам. Он, казалось, совершенно не обращал внимания ни на нас, ни на «Гермозу» и продолжал безостановочно лепетать, бесноваться и бросать золото за борт.

Это и был Л. М. Грент.

Бешеный, совершенно нечеловеческий вопль вырвался из группы людей, окружавших меня. Как дикие звери, они прыгнули вперед и бросились к ящику с золотом.

Но Грент уже сделал свое дело, — ящик был пуст.

Увидев нас, Грент вскочил, его рука с блеснувшим в ней лезвием ножа с быстротой молнии поднялась к горлу и он упал ничком на палубу.

Как кучка муравьев, команда «Гермозы» расползлась тогда по бригу, проникая во все его щели и самые потайные места. Стоя на палубе, я ясно мог слышать шум, который они производили, переворачивая ящики и срывая доски в поисках золота, и раз или два их дикие вскрикивания, когда они натыкались на мертвые тела.

Но все золото «Мэри Коллен» было за бортом, и они вернулись, беснуясь от ярости и разочарования.

Счастье капитана Грента, что он таким образом покончил с собой, иначе, я уверен, они в бешенстве разорвали бы его на куски.

Мы сошли с брига на шлюпку и направились обратно к «Гермозе». Затем поставили паруса и, взяв курс на Фриско, бросили «Мори Коллен».

Что другое должны были мы сделать? Похоронить мертвых можно было только с риском заразиться.