Мир путешествий и приключений - сайт для нормальных людей, не до конца испорченных цивилизацией

| планета | новости | погода | ориентирование | передвижение | стоянка | питание | снаряжение | экстремальные ситуации | охота | рыбалка
| медицина | города и страны | по России | форум | фото | книги | каталог | почта | марштуры и туры | турфирмы | поиск | на главную |


OUTDOORS.RU - портал в Мир путешествий и приключений
Вокруг Света № 10 1929 г.

ТАЕЖНЫЕ БЫЛИ
РАССКАЗ У КОСТРА

Серия рассказов Ал. Смирнова
Рисунки худ. В. Сайчука
ОТ РЕДАКЦИИ

В основу рассказов этой серии положен материал, собранный автором во время экспедиции, снаряженной Академией Наук СССР осенью 1928 года в дебри сибирской тайги на помощь Л. А. Кулику.

Мы плыли в лодках по таежной реке. Стояла осень, а это в тайге лучшее время. Тишь вверху, безмолвие внизу и солнце целыми днями не прячется за тучи. Можно было подумать, что возвращается весна, но прозрачные корочки появлявшиеся у берегов по утрам, да золотой убор березовых рощ говорили о том, что тепло обманчиво. Близка была зима, и о ней кричали с высоты косяки гусей, покидавших страну севера.

На ночь мы причаливали к берегу. Разводили костер, мастерили ужин; Покончив с ним, принимались за чай, в это время на сцену выступал очередной рассказчик. Каждый из нас должен был рассказать какую- нибудь историю из собственной жизни. Такова была программа этих ночовок.

В этот вечер очередь рассказывать дошла до М.

— Мы условились, чтобы наши рассказы были занимательны,— сказал он, отодвигая кружку с чаем и закуривая папиросу. — Не знаю, насколько то, что я расскажу, покажется вам занимательным, но что тут нет ни капли вымысла, за это ручаюсь.

Он сделал несколько затяжек и некоторое время задумчиво смотрел в огонь. Потом начал:

— Двадцать лет срок не малый, но я как сейчас вижу ряд подслеповатых, почерневших от дождей и времени изб, сжатых со всех сторон низкорослой тайгой, а сверху придавленных тусклым северным небом. В этом поселке мне предстояла прожить пять лет, никуда не отлучаясь. Почему мне пришлось переменить шумную столицу на это живое кладбище, распространяться не буду. Обычная для тех времен история: подпольный кружок, изготовление домашним способом бомб, покушение на важную особу. То, что имелось в багаже почти у каждого, кому приходилось совершать путешествие в Сибирь в вагоне с решотками на окнах.

Я начну свой рассказ с того момента, когда в одну из бесконечно длинных зимних ночей мой сожитель. по чалдонской избе студент Иволгин вдруг привскочил на нарах и, наклонившись надо мной, сказал: — Знаешь что? Мне пришла в голову великолепная мысль...

— Выкладывай, но только покороче, начинаю дремать, — ответил я.

— Выспаться успеешь. Дело стоит не одной бессонной ночи. Я придумал план, как нам отсюда бежать.

Бежать! Это слово не было для меня новостью. С первых же дней, как мы очутились в этом поселке, мысль о свободе ни у кого не выходила из головы. Но побег из этого края был почти также невозможен, как и с Кайены, куда французы ссылают своих преступников. Бежать, собственно говоря, можно было в любую минуту, так как вся охрана заключалась в одном стражнике. Но как углубиться в безграничные дебри тайги, не имея съестных припасов, а главное — без оружия? Ружье в тайге - это все. Если вы собираетесь тут путешествовать и ружье у вас за плечами, можете не беспокоиться о хлебе и других припасах, берите лишь побольше синица и пороха.

Поэтому можете представить, как я был взволнован, когда Иволгин заявил, что он придумал, как нам достать оружие. Это было так просто, что я. даже удивился, как мы не додумались до этого раньше. Одна военного образца винтовка, два револьвера и пять охотничьих ружей— вот что давал нам в руки план Иволгина. Это было то оружие, которым владели некоторые из обитателей нашего поселка, включая и стражника. Для овладения им нам необходимо было прибегнуть к тому, что называется конфискацией.

— Мы сделаем это без шума и кровопролития, — сказал Иволгин, когда на следующий день все политические ссыльные собрались для обсуждения его плана. — Ночью разделимся на группы и нанесем визиты стражнику и прочим.

Эта мысль, как«я уже сказал, зародилась зимой, но чтобы ее осуществить, надо было дождаться теплых дней. Путешествовать в сорокаградусные морозы при нашем снаряжении: было немыслимо, да нас и могли догнать по следам. Некоторые разногласия вызвал вопрос о том куда нам направить свои стопы. Нас, политических ссыльных, насчитывалось в поселке двенадцать человек, и почти столько же было предложений. Были и такие: спуститься по Енисею на лодках до Ледовитого моря, пройти побережьем до Берингова пролива, а там, встретив какое-нибудь иностранное промысловое судно и выдав себя за потерпевших крушение, махнуть в Америку. В те времена Америка представлялась нам обетованной страной свободы.

Но в таких планах было больше романтики чем здравого смысла. В конце концов решили пробираться на ленские золотые прииски» Там не очень разборчивы были с документами, и мы могли,, заделавшись золотоискателями, переждать, пока о нас забудут. Оттуда уже не составило бы особого труда вернуться в Россию.

Зима тянулась мучительно долго, но всему бывает конец. Подули теплые ветры, зачернели на буграх проталины, закричали с высоты перелетные птицы. А когда кончился на реке ледоход и на горах исчезли последние белые мазки, мы приступили к выполнению задуманного.

Я забыл сказать, что в поселке кроме нас были еще ссыльные — это уголовные. Их было пять человек. Мы, разумеется, не имели с ними ничего общего, а потому и не пользовались их расположением. Говорили, что уголовники выполняли среди политических роль шпионов. За это им сбавляли сроки высылки.

Не знаю, доносили ли они начальству о наших замыслах, но что эти замыслы были им известны, видно из того, что произошло в ту ночь, когда мы приступили к конфискации оружия.

Принудительное разоружение должно было начаться со стражника. Эту миссию взял на себя Иволгин с двумя товарищами. Явившись к представителю власти поздно вече-ром, они затеяли с ним миролюбивый разговор, а улучив минуту, насели на своего собеседника и стали крутить ему веревкой руки, В этот момент в избу ввалились уголовные. Не успели наши опомниться, как бандиты завладели винтовкой стражника, всадили ему в лоб пулю и исчезли из избы...

Дальнейшую конфискацию пришлось прекратить, а пока мы совещались, что нам предпринять—в поселке началось смятенье.

— Ссыльные взбунтовались!..— понеслось от избы к избе. Оказывается уголовные полностью осуществили наш план по разоружению населения и приступили к грабежам.

Вышло чертовски глупо. Мало того, что наше дело рухнуло как карточный домик, мы оказались причастными к грязной истории. Связав стражника, мы как бы открыли путь к дальнейшему. Убив пять человек и ограбив более зажиточных жителей, бандиты в ту, же ночь уплыли на лодках вниз по реке.

Конечно, никто не мешал и нам покинуть поселок, но куда итти, имея лишь один револьвер, который остался нам от стражника? Да и к этому оружию не оказалось-патронов. Но оставаться было также невозможно, — это было равносильно тому, чтобы собственными руками надеть себе петлю на шею. Петля, понятно, не заставит себя ждать, — кое-кто из жителей уже отправились в сторону Туруханска,

Остаток этой ночи и весь следующий день прошли в попытках найти выход из создавшегося положения. Часть наших товарищей стала склонна к тому, чтобы оставаться в поселке, полагая, что можно доказать нашу непричастность к грабежам и убийствам. Возникли горячие споры. Конец нашим колебаниям положил самый молодой из нас, студент Крамский, или просто Ва-сянчик. Попросив слова, он заявил:

— Я предпочитаю умереть в тайге с голоду, чем вымаливать милость у жандармов. Если никто не идет, я иду в тайгу один!

— Я иду с тобой, Васянчик!— выступил вперед Иволгии.

— И я!

— И я...

В следующую ночь шесть человек покинули поселок. Я был в их числе.

* * *

Если вы взглянете на карту этих мест и измерите расстояние между Енисеем и Леной на высоте приблизительно Подкаменной Тунгуски, вы убедитесь, что это расстояние даже по прямой линии значительно превышает тысячу километров. Это было то, что нам предстояло пройти. Безумие! —скажете вы, но выбирать было не из чего. Правда, направившись на юг, мы скорей вышли бы к жилым местам, но там мы живо попались бы. К побегу мы готовились долго, и у каждого из нас за плечами висел туго набитый мешок с сухарями и вяленой рыбой. Наши запасы можно было растянуть дней на двадцать. Плохо то, что забыли захватить бредень, — рыбы в таежных реках было достаточно, и она могла бы сложить нам значительным подспорьем. На грибы и ягоды пока рассчитывать было нельзя, так как стояла лишь первая половина лета, но к концу пути должно подоспеть и это. Наконец, мы могли встретить тунгусские чумы. Эти места с давних пор считались владениями тунгусов.

Мы бодро шагали, вдыхая крепкий смолистый аромат тайги. Неприятна было лишь то, что позади нас была кровь, и тревожила участь оставшихся в поселке товарищей. В конце концов сгладилось и это. Кровь убитых не лежала на нашей совести, а те кого не было с нами, сами этого не пожелали. Испугавшись трудностей пути, они отказались от свободы, а на человеческом языке я знаю еще лишь два слова, которые так же прекрасны, как это. Свобода, любовь и труд — вот ради чего стоит бороться и жить...

Погони, разумеется, нам бояться было нечего, но пока были крепки ноги, мешкать не приходилось. Не останавливались для отдыха до полной темноты, а когда солнце развешивало на верхушках елей утреннее золото, снова уходили назад лесные километры. Дни стояли ясные, как совесть младенца, и солнце указывало направление не хуже магнитной стрелки.

На палке, которая служила мне посохом, я ставил ножом зарубки, отмечая пройденные дни. На пятый и восьмой день я сделал кривые зарубки. Это означало, что на нашем горизонте появились первые тучки. Прежде всего мы констатировали, что наш путь грозит продлиться гораздо дольше, чем предполагалось. Мы проходили за день самое большее двадцать километров, между тем как рассчитывали на тридцать. Медленность движения понятна, потому что мы шли целиной. Это одно, а второе то, что уже с восьмого дня начались испытания, в которых познается сущность человека. В этот день некоторые заявили, что они не могут больше бороться с голодом и довольствоваться теми мизерными порциями, которые были установлены с общего согласия. Больше всех хныкал некто Кирьянов, считавший, себя анархистом и попавший в ссылку за какую-то темную экспроприацию. Он был крупный парень, его большое тело требовало много горючего.

Рисунок. Раз мы повстречались с сохатым. Какими глазами смотрели мы на эту недосягаемую для нас пищу!..

— К чорту порции! — заявил он и съел половину того, что у него оставалось из припасов.

А тут как назло погода переменилась: покрывшись мутью, небо принялось поливать нас дождем с утра до вечера. Но это было еще полбеды, так как высушиться можно было у костра. Настоящая беда заключалась в том, что теперь нам пришлось итти наугад. Среди нас не нашлось никого, кто бы умел пользоваться теми приметами, по которым таежники определяют страны света без солнца и компаса.

Роль вожака взял на себя Кирьянов, и два дня мы шли совершенно вслепую. На третий день он вывел нас к болоту, которое показалось мне знакомым. Мы несомненно кружили, что я и высказал вслух. Кирьянов набросился на меня с такой яростью, с какой кидается цепная собака на зашедшего во двор бродягу.

— Кружим, говоришь!.—закричал он, захлебываясь слюной. — Тогда веди ты! Все вы умники в кабинетах да за чужой спиной! В морду дам!

Да. Свобода, любовь, труд — это прекрасно. Но есть нечто, что подчас бывает сильнее их. Это голод-истинный повелитель всего, что наделено природой желудком. Заставляя миллионы людей быть рабами, голод побеждает иногда и любовь, потому что делает человека зверем. Я думаю, что подлинно свободным и счастливым человек будет лишь тогда, когда освободится от власти своего желудка.

Эта власть уже проявляла на нас свою чудовищную силу. Кирьянов, раньше других уничтоживший свои запасы, пережинал муки голода, но и остальным приходилось не сладко. Васянчик разделил между всеми свою последнюю пригоршню сухарных крошек, а он из всех нас был самый воздержанный в еде. У него теперь осталось лишь несколько кусков сахара. В сухарных мешках еще оставалась пыль, и вечером мы сварили из нее суп. А на следующий день занялись поисками того, что можно было положить в рот. Чаще всего это были какие-нибудь коренья и листва. Иногда под корой гниющих на земле деревьев попадались червяки и гусеницы и мы поедали их живьем.

Ах, если бы у нас было ружье, тогда дело приняло бы другой оборот. Вокруг было множество дичи. Рябчики и глухари иногда поднимались из-под ног и, точно насмехаясь над нашим бессилием, садились на деревья в каких-нибудь двадцати шагах. Мы гонялись за ними с палками, швырялись камнями, но это было бесполезно. Кому-то из нас пришло на ум сделать лук. Однако, чтобы успешно пользоваться этим первобытным оружием, нужна была сноровка дикаря. При помощи лука мы также ничего не добыли.

Раз мы повстречались вплотную с сохатым,— это был огромный с ветвистыми рогами самец, мяса которого нам хватило бы на весь путь. Никогда не забуду, какими глазами мы смотрели на эту недосягаемую для нас пищу Кирьянов, охваченный бессильным исступлением, запустил в сохатого пустым револьвером, который он для чего-то таскал с собой. Насмешливо мотнув головой, сохатый скрылся в чаще. Поднять револьвер никто не пошел. Без патронов он был менее полезен чем обыкновенная палка...

Рисунок. Васянчик, размахивая перочинным ножом, устре-мился вперед... Медведь привсал...

Кажется это было на четырнадцатый день. Мы провели тяжелую ночь, в которой было больше кошмаров, чем сна. Не знаю чем бредили другие, но перед моими глазами неотступно стояли обильные обеды, сочное мясо, мягкий с поджаренной корочкой хлеб... А после этого — мутный рассвет мокрого дня, шесть жалких, похожих на призраки фигур и одна и та же мысль в глубоко ввалившихся глазах:

— Есть!..

Но никакой еды у нас не было, и костер мы развели только для того, чтобы согреться чаем — это было единственное, что у нас оставалось из припасов.

Последним подошел к костру Васянчик. Пытаясь изобразить на лице улыбку, он сказал:

— А знаете, товарищи, у нас завелся вор.

— В чем дело?

— Ночью у меня пропало два куска сахара.

Все оглядели друг друга тяжелыми колючими взглядами, но никто не проронил ни слова. Васянчик стоял и не знал, что ему делать.

— А впрочем... я кажется ошибаюсь,— заговорил он, еще больше теряясь. — Подождите, сейчас вспомню...— он стал тереть ладонью лоб. — Ну, так и есть. Я съел его сам, когда проснулся ночью... Я беру свои слова обратно... Как это я мог допустить! Среди нас не может быть вора...

Он старался говорить беспечным веселым тоном, но всем было ясно, что правда заключалась не в последних, а в первых его словах.

* * *

Прошло еще два дня. В каком пункте мы находились? Далеко ли было если не до ленских поселков, то, по крайней мере, до какого-нибудь тунгусского чума?—Этого никто не мог сказать. За последние дни мы едва ли делали больше пяти километров.

Ночь прошла в мучительном полузабытье. Мелкий дождь кропил деревья, но утром тучи рассеялись. Загомонилась таежная жизнь, но на тесной поляне, где лежали шесть, человеческих фигур, схваченных за горло цепкими лапами голода, царило гнетущее безмолвие. Мы уже давно не разговаривали друг с другом, потому что каждый чувствовал, что стоит открыть рот, как из него вырвется не человеческое слово, а звериный вопль. Жизнь уходила, и красота летнего утра была не для нас И какой жуткий контраст представляли мы с тем, что нас окружало!

Живые трупы! Одни — тонкие, как скелеты, другие — со вздувшимся животом и распухшими ногам. Одежда превратилась в лохмотья, лица заострились и приняли зеленовато-землистый оттенок, глаза ввалились, а искривленные гримасой губы сжаты так, словно хотят сдержать готовый вырваться из горла крик. Но этот крик все-таки сорвался. Правда, он не звучал громко, но был более страшен, чем если бы разом завыла волчья стая.

— Вот что,—словно ворочая огромную тяжесть, сказал Кирьянов, когда мы потянулись к принесенному Васянчиком ведру воды, — мы дожидаемся чуда, но чудес, как известно, не бывает...—Облизал воспаленным языком сухие губы и, отвернувшись, добавил:—Надо решить...

— Что решить? — заикаясь, спросил Васянчик.

— Решать нечего, дело не изменится, — глухо отозвался Иволгин.

Кирьянов вдруг поднялся на ноги.

— Так что же по-вашему... всем издыхать?

— А что ты придумал?

Пять пар полубезумных глаз впились в говорившего.

— Ах, черти, дьяволы! Они и сейчас корчат из себя невинных... К чорту сентименты! Надо бросить жребий... Да, жребий... Вы можете подыхать, а я не желаю...

И схватив лежавшую палку, Кирьянов в бешенстве принялся колотить ею по земле.

В этот момент Иволгин вдруг поднялся сказал:

— Смотрите!..

Шагах в сорока, глядя на нас, стоял большой бурый медведь.

Тайга сурова к тем, кто пренебрегает ее законами, но и она знает чудесные случаи спасения людей от голодной смерти. Надежду на такой случай смутно питали все мы, и вдруг этот зверь... Не в нем ли наше спасение? Но нет! Это просто жестокая насмешка судьбы. Что без ружья мы можем сделать с медведем?

Так вероятно думал каждый, глядя на полтораста кило живого мяса, которое не собиралось от нас уходить. Сделав несколько шагов в нашу сторону, медведь присел на задние лапы, точно обдумывая, что ему дальше предпринять. И вот тут произошло нечто такое, что заставило нас на некоторое время забыть о муках голода.

От нашей группы отделилась высокая тонкая фигура и, размахивая зажатым в руке перочинным ножом, устремилась вперед. Это был Васянчик. Увидев бегущего человека, медведь привстал, а затем, раскрыв пасть, поднялся на-дыбы. Взмах руки, железные объятия — и зверь уже сидел на Васянчике, раздирая когтями ему грудь...

Все это произошло так быстро, что едва ли кто успел дать себе отчет в случившемся. Первым опомнился Иволгин. Схватив толстый сук, он бросился к месту кровавой расправы, за ним — остальные. Но сучья и палки, которые мы стали бросать в медведя, не произвели на него никакого впечатления. Злобно урча, он продолжал терзать свою жертву.

— Огня!.. Головешку! — крикнул кто-то. Я бросился к костру, а когда вернулся с дымящимся поленом, медведь уже был далеко. Залитый кровью, с искусанным и ободранным до неузнаваемости лицом Васянчик лежал без движения. Он был еще жив.

Да, друзья мои. С того времени много утекло воды! Кое-что забылось, иное стерлось, потеряло свою остроту. Но этого дня из моей памяти не вытравить каленым железом.

Какую цель преследовал Васянчик, когда он бросился с перочинным ножом на страшного зверя? Думал ли он одолеть его этой игрушкой, или его мозг настолько был затуманен голодом, что он не сознавал что де-лает? — Нет, ни то ни другое, Васянчик знал, что его ждет, и его ум в этот момент был светлее чем у кого-либо из нас.

Страшно повторить те слова, которые в тот же день вечером сказал мне Васянчик. В них была великая красота и вместе с тем ужас.

Я никогда не думал, чтобы то, от чего можно сойти с ума, могло так тесно сочетаться с тем прекрасным, чему нет названия:

— Я больше всех виноват в том, что с нами случилось... И я хотел умереть, чтобы... чтобы остальные остались живы...

Васянчик в тот же вечер умер, а рассвет следующего дня, как ни слабы были мои ноги, застал меня далеко от того места, где все это произошло. Куда я бежал, на что надеялся? — Не знаю. У меня даже не шевельнулось ни радости ни удивления, когда я вдруг увидел перед собой чум, костер, а вокруг него людей. И тут в моих глазах закачалось небо; повалились куда-то деревья, и глубокий мрак навалился на меня. Я был без сознания три недели...

Рассказчик замолчал.

— А что стало с теми? — спросил кто-то из темноты.

— С теми? Они остались там... Потом мы искали, но не нашли...

В ночном небе сверкнула и потухла скатившаяся звезда...

 
Рейтинг@Mail.ru
один уровень назад на два уровня назад на первую страницу