ВОКРУГ СВЕТА ПУТЕШЕСТВИЯ И ПРИКЛЮЧЕНИЯ НА СУШЕ, НА МОРЕ И В ВОЗДУХЕ №7 1929 г. СОДЕРЖАНИЕ. Таежные были: Свидание с сыном.-- «Духи» купца Харлашонка, Серия рассказов Ал. Смирнова. ? Зебры и лев. К рисуноку на обложке. ? Продавец воздуха. Научно-фантастический роман А.Беляева. ? Первый человек на Северном полюсе. Очерк Матью Хенсона. ? По советской земле. ? Всемирный калейдоскоп. ? Объявления.? ТАЕЖНЫЕ БЫЛИ Серия рассказов Ал. Смирнова Рисунки худ. В. Савчука ОТ РЕДАКЦИИ В основу рассказов этой серии положен материал, собранный автором во время экспедиции, снаряженной Академией Наук осенью 1928 года в дебри сибирской тайги на помощь ученому Л. А. Кулику. СВИДАНИЕ С СЫНОМ Во всей округе, начиная от устья Ангары и кончая поселками зобатых илимцев1), не было такого охотника на медведей, как старый Андрон. Лет пятьдесят назад, когда Андрон был еще безусым парнем, он сделал на столбе у ворот зарубку, обозначив ею первого убитого им медведя. Ворота за это время давно сгнили, и Андрону несколько раз приходилось переносить зарубки на другие столбы. А когда он пересадил их еще раз, заменив каждый десяток зарубок крестиком, таких крестиков оказалось девять штук, да еще три зарубки. Другими слоями — на совести старого охотника лежало больше девяноста загубленных им медвежьих жизней. 1) Гор. Илимск, Иркутского округа. В этом районе имеются целые поселки людей, пораженных зобатостью. Рисунок. «Ты, Андрон, живая медвежья смерть. Toлько не было бы и тебе смерти от медведя...» Но удивительно было даже не количество убитых медведей, а то, что Андрон никогда не ходил в тайгу с целью добыть именно этого зверя. Главным его промыслом была добыча белки, а иногда к ней присоединялись колонок, горностай, лисица. Шкура «хозяина» (так называют тут медведя) не очень ценилась, да с ним было и много хлопот, а подчас и риска. Но Андрону медведи доставались не многим труднее, чем любительница кедровых шишек — беззащитная белка. И почему-то всегда выходило так, что, гоняясь за мелким зверем, Андрон обязательно встречался с медведем. Это не так часто случалось с другими охотниками. — У тебя, Андрон, запах, что ли, какой особенный,—говорили ему охотники. — Как выйдешь в тайгу, так хозяин на тебя и прет... Девяностолетний Трофим, также истребивший на своем веку немало медведей, подсчитал как-то зарубки на столбах Андрона и сказал: — По добыче этого зверя я считался на селе первым. Тридцать девять штук добыл. А ты вон к сотне подгоняешь. Пожевал седую бороду и добавил: Ты, Андрон, прямо живая медвежья смерть. Только не было бы и тебе смерти от медведя... Что ж, это было вполне возможно, и надо было удивляться, как Андрон уцелел до сих пор. Много медвежатников, как ни удачливы были в охоте, в конце концов находили смерть в железных объятиях зверя. Но о возможности такого конца Андрон никогда не думал. Сороковой по счету медведь, который у охотников считается почему-то роковым, был свален им с такой же легкостью, как и предыдущие, а кто его одолеет, тому уже нечего бояться остальных. Впрочем, старый охотник не очень верил приметам, а больше полагался на хладнокровье, с которым привык встречать «хозяина», а также на свою «тулянку»1).Это была шомпольная двухстволка, с которой он охотился и на белок и на медведей. «Ту-лянкой», однако, это ружье можно было назвать лишь отчасти, так как оно было составлено из разных стволов. После того, как у ружья разорвало от неудачного выстрела левый ствол, на его место был поставлен другой и притом совсем иного калибра. Андрону последнее обстоятельство оказалось даже наруку: из ствола мелкого калибра он стрелял птицу и мелкого зверя, а другой, более крупного калибра, как раз был хорош для встречи медведя. Несоразмерность в толщине стволов придавала тулянке довольно своеобразный вид, который оскорбил бы вкус изысканного охотника, но бой у этого ружья был замечательный. Андрон никогда не подумал бы с ним расстаться, не появись в основном стволе трещины, которая сделала его непригодным для стрельбы. Выходило, что надо было менять и этот ствол. Но не проще ли завести другое ружье? Например, в роде того, какое Андрон видел как-то у городского охотника. Это была трехстволка: два ствола для дроби, а третий—под пулю. Вот это ружье! Да как простому таежнику обзавестись такой снастью? Для этого, по-жалуй, понадобилось бы столько медведей, сколько Андрон свалил за всю свою жизнь. Нет, куда уж там трехстволка,— для такого ружья и патроны особые нужны. Да стоит ли вообще думать Андрону о новом ружье? Сталь, и та изнашивается, и хотя еще крепок он был, но года подходили к седьмому десятку,— охотиться оставалось не долго. Как-нибудь обойдется и с одним стволом. Медведей, пожалуй, с него уже хватит, а белку и горностая постреляет и тулянкой. Вот только с порохом у таежников стало плохо,— разве сын догадается привезти. В Москве, поди, этого припаса много. *) «Тулянка»—ружье,сделанное на тульском оружейном заводе. * * * Да, Андрон ждал к себе сына, хотя незадолго перед тем считал, что он один остался на белом свете. Жена у него умерла давно, а судьба взрослых сыновей в те годы была у всех одинакова: ушли на войну, и поминай как звали. У Андрона их было двое. О старшем скоро пришло известие, что «пал он,— как говорилось в бумаге,—смертью храбрых». О младшем не было и того,— просто «пропал без вести». Пока шла война, Андрон еще надеялся, а как прошел слух, что бойня кончилась и кое-кто из их села вернулся домой, у старого охотника пропала всякая надежда когда-нибудь увидеть младшего сына. «И этот там остался», — решил он. Оставил хозяйство на вдову старшего сына (младший был холостой) и окончательно переселился в свое таежное зимовье. Сжился с лесом старый охотник. После сыновей лес был для него самым верным и надежным другом, и в нем он не так чувствовал свое одиночество, как на чужих людях. За зверем он мало охотился; больше ходил по лесу, прислушиваясь к его разговору с ветром, или сидел у костра, глядя, как огонь пожирает сухие сучья и как роем блестящих мотыльков улетают в темноту искры. В село наведывался только для того, чтобы снести снохе белку или глухаря и запастись кое-какими продуктами. Время шло. Дни складывались в недели, недели —в месяцы, месяцы— в годы. Казалось, в жизни Андрона уже не будет никакой перемены. Однако случилось неожиданное. Однажды он пошел в село. Идет по улице мимо сельсовета, а оттуда кричат: — Иди сюда, Андрон. Тут тебе письмо пришло. Из Москвы. Не поверил сначала Андрон. От кого ему может быть письмо, да еще из Москвы? Никого у него нет, один остался. Подшутить захотели над старым. Письмо было от Игната. Жив оказался Игнат. Четыре года в плену высидел, а как вернулся на родину, закрутил его водоворот революции. Не писал долго потому, что по случаю колчаковского фронта письмо все равно не дошло бы. Но теперь все фронты ликвидированы, и надо Андрону ждать сынка, потому что в письме была такая приписка: «Вот скоро получу отпуск и прямо к тебе. Уж очень тебя, старого, повидать охота, да и по тайге соскучился. Которого медведя уложил? Пора тебе их бросить, стар ты стал. Вот приеду, вместе на «хозяина» пойдем...» Три раза заставлял Андрон грамотея читать письмо, а потом бережно сложил листки, спрятал за пазуху и, не говоря ни слова, торопливым шагом пошел к себе в тайгу. Думали — ума рехнулся от радости старик. Но на другой день Андрон вернулся, и на этот раз его мешок был толще обыкновенного—в нем были собраны все пожитки старика. Нельзя же заставлять так неожиданно нашедшегося сына итти к нему в тайгу! Нет, Андрон будет ждать его в селе. Письмо пришло в сенокос; но вот уже стала золотиться таежная березка, а сынка все не было. Впрочем, Андрон, привыкший ждать сына долгие годы, не ждал так скоро его и теперь. В село переселился просто на всякий случай, да летом в лесу и делать нечего. Наконец с высоты раздался первый крик улетающего в теплые страны косяка гусей, а это служило указанием, что наступила пора собираться в тайгу промышлять белку и горностая. Надо бы итти и Андрону, потому что от осеннего промысла зависело благополучие всего после-дующего года. Но как быть с Игнатом? А вдруг он как раз теперь приедет?.. Раскинул умом Андрон и решил, что раньше рождества сыночка едва ли придется увидеть. Скоро ли еще дадут отпуск, да и путь не близкий. На другой день собрал мешок, закинул за плечи тулянку, свистнул собаку и зашагал в тайгу. * * * — Так-таки не утерпел старик,— говорил человек в красноармейской форме снохе Андрона. — Ну, да ничего. К вечерку я к нему поспею, как раз с охоты придет... — А может, переночевал бы, Игнат? Вишь, дождик собирается, а утресь и пойдешь. — Что дождик! Чай, я не сахарный. Хочется мне старика обрадовать, двойная радость ему будет. И с порога добавил: — На Покров оба вернемся, пирогов пеки. До зимовья было около пятнадцати километров, но для военного человека это пустяк. Да и тропа хорошо была известна Игнату. Сам когда-то был неплохим лесным промышленником, проводил с отцом в зимовье дни осенней охоты. Игнат вышел из села в полдень, но прошел только половину пути, когда стало темнеть. Дни в это время не длинны, а тут еще небо, точно ватное одеяло, нависло так низко, что в него, казалось, можно было ударить палкой. Вверху стонал ветер, и осенний дождь, как невыплаканные долго сдерживаемые слезы, застелил все просветы между деревьями. Но, шагая через колодник, а иногда по колено увязая в таежной топи, Игнат мало обращал внимания на все это. Его мысли были заняты предстоящие свиданием. Больше всего Игната радовало, что он так хорошо угадал, какой гостинец надо привезти старику. После того, как Андрон остался с одним стволом, этот подарок особенно приестся ему по душе. «Пожалуй, гостинцу обрадуется больше чем мне,—улыбаясь, думал Игнат.— Завтра же на медведя с ним пойдем, наверное, у старика есть такой на примете...» Рисунок. Aндрон приложился и спустил курок... И он люботно ощупывал висевшее у него за спиной в чехле ружье, добыть которое стоило ему больших трудов. Действительно, старому охотнику будет двойная радость! Это была трехстволка, о которой когда-то мечтал Андрон. Между тем, вокpyг делалось что-то невообразимое. Осенняя ночь, окружив Игната непроницаемым мраком, словно не хотела пускать его к заветной избушке. Она угрожала ему валившимися от бешеных порывов ветра деревьями, швырялась острыми сучьями, ловила его ноги в невидимые капканы и, наконец, завела в топь. Игнат давно уже шел цельной, потеряв в темноте тропу, и когда очутился в болоте, подумал, что заблудился. Но, выбравшись из болота, он попал на высокое место. Уткнувшись в какой-то сруб, он сразу догадался, куда вышел. Придавленная мраком избушка была, молчалива, и только едва уловимый запах дыма говорил о том, что она обитаема. «Спит, старик», — подумал Игнат, представляя себе, как сейчас отец будет удивлен и обрадован его неожиданным появлением. Но шаря рукою по стене. Игнат долго не мог найти двери. Лишь ощупав всю стену, он понял в чем дело. В темноте он вышел к зимовью с другой стороны, и ему надо обойти кругом, чтобы попасть в избушку. * * * Игнат был прав: у старого охотника в самом деле был на примете медведь, но он решил разделаться с ним, не дожидаясь сына. Придя из села в зимовье, Андрон нашел дверь избушки открытой, и ему не пришлось долго раздумывать, кто в его отсутствие побывал у него в гостях. На земляном полу были видны следы, похожие на отпечатки босой ноги человека, а такие следы оставляет после себя только «таежный хозяин». В зимовье ничего съедобного не было, и лесной бродяга ушел несолонохлебавши. На этом, думал Андрон, дело и кончится; но проснувшись как-то утром, он, увидел, что ошибся. Медведь повторил визит, и на этот раз с большей удачей. Он стащил трех белок, убитых накануне Андроном и оставленных на ночь снаружи зимовья. «Ладно, — подумал охотник, — я тебя угощу по иному». Не сомневаясь, что назойливый гость придет еще раз, он привязал снаружи собаку, которую до этого брал на ночь с собой в избушку. Зверь, однако, провел Андрона самым нахальным образом. Правда, собака предупредила охотника о его приходе, но пока он искал в темноте ружье, медведь ухитрился разорвать привязанную лайку. Когда охотник выскочил с ружьем, зверя и след простыл. Крепко рассердился Андрон. Никогда еще не дурачил его так медведь. Главное — оставил без собаки. Нужно было возвращаться в село и добывать новую, так как без лайки охотиться на белку нельзя. Но прежде всего надо было свести счеты с обидчиком. Две ночи не спал старый медвежатник, поджидая зверя, но тот, словно зная об этом, не приходил. Может быть, и шатался где-нибудь поблизости, но ночи были такие темные и ветренные, что видеть или слышать зверя было невозможно. Пробовал Андрон разыскать медведя днем, но он, вероятно, забирался в приготовленную на зиму-берлогу. В третью ночь подкарауливать медведя было бесполезно. Погода разыгралась не на шутку, и на тайгу навалилась такая темнота, что не видно было протянутой руки. Если зверь даже и придет, стрелять в него во тьме значило даром тратить порох, которого у старого охотника было не много. Накалив докрасна камни очага, Андрон лег на нары, долго прислушивался к жалобам осеннего ветра и думал свою думу. Пройдут и эти ночи, и тайга оденется пушистой кухтой1),—тогда только, может быть, он свидится с сынком Игнатом. Пишет, что приедет, как только дадут отпуск, а дадут его, поди, не так-то скоро. Нет, не увидать его раньше праздников... С этой мыслью он заснул. Но сон старого охотника чуток, как пластинка радиоприемника. Едва раздалась за стеной тяжелая поступь, как Андрон уже шарил вокруг себя, разыскивая тулянку. В следующее мгновение он был уже на ногах и, сжимая в руках ружье, прислушивался к доносившимся снаружи звукам. Сомнений не было — это спять пришел медведь. Вот он подошел вплотную к стене как раз у того места, где висели белки. Потерся лапами о бревна и осторожно двинулся в сторону двери. Может быть, он думает заглянуть в самую избушку, как в первый раз? Что ж, пускай заглянет! Андрон бесшумно шагнул к двери и снял с крючка веревочную петлю, служившую запором. Потом снова отошел назад и, остановившись против входа, взвел курок. «Теперь иди»,—подумал он. Находившийся снаружи как будто услышал это приглашение. Подойдя к двери, он стал осторожно ее открывать. Вместе с ворвавшимся ветром в темноте смутно обозначился просвет, но его тотчас же заслонила какая-то темняя масса. Андрон приложился и спустил курок... «Неужто наповал?»— подумал он, когда смолк звук выстрела. Он слышал лишь, как что-то тяжело упало у двери, но больше оттуда не доносилось ни звука. Только, шурша дождем о крышу, плакала о чем-то темная ночь, да словно от неисходной тоски стонал ветер... Долго стоял Андрон, прислушиваясь. Внезапно его охватил страх. Трясущимися руками стал он зажигать лучину. А когда осветил то, что принял за медведя, дикий, нечеловеческий крик вырвался из его груди. На пороге с развороченной разрывной пулей грудью лежал человек в красноармейской форме. Это был он, его долгожданный сынок Игнат!.. Через несколько дней на зимовье Андрона нашли охотники. Дверь была открыта настежь, и на вороге лежало два трупа. В них без труда опознали отца с сыном... «ДУХИ» КУПЦА ХАРЛАШОНКА По сравнению с другими местами революция в страну аваньков (тунгусов) пришла с большим опозданием. Летом тридцать дней надо плыть в лодках через шиверу и пороги, чтобы добраться до обширных лесов, которые аваньки издавна считают своим домом. А зимой путь туда еще труднее. Снега там невылазные, пурга свирепствует неделями и холода такие, что выгнанная из снежной лунки птица, сделав в воздухе несколько взмахов крыльями, падает на землю совершенно окоченевшая. 1) Кухта — навалы снега на сучьях деревьев. Далеко забрались аваньки, но эта отдаленность не спасла Харлампия Ивановича, или попросту «Харлашон-ка», как звали его все, от той участи, которая постигла в революцию всех купцов в пределах бывшей Российской империи. В один далеко не «прекрасный» для Харлашонка день с низу реки пришла лодка, и высадившиеся из нее люди без лишних разговоров отобрали у него ключи от лавчонки, а ему объявили, что он может отправляться на все четыре стороны. Это было не только справедливо, но и необходимо, потому что среди всех купцов, занимавшихся меновой торговлей с тунгусами, Хар-лашонку принадлежало первое место по части изобретательности в обирании наивных людей тайги. Харлашонок торговал с тунгусами в течение многих лет, а потому в достаточной степени был знаком с тем, что ученые этнографы называют первобытным анимизмом 2). Конечно, ему не известно было латинское слово anima (душа), но хорошо известно, что при умелом подходе и нереальное может дать вполне реальный доход. Короче говоря, главную роль в коммерческой деятельности Харлашонка играли добрые и злые «духи», которыми, по представлению тунгусов, населен окружающий их мир. 2) Анимизм — одухотворение природы и ее явлений. Вера лесных людей в этих «духов» служила купцу неиссякаемым источником обогащения, и с «духами» он оперировал с ловкостью, которой позавидовал бы искусный шаман. Не довольствуясь, например, тем, что со сбытом «горячей воды» (водки) затруднений вообще никогда не было, Харлашонок разливал эту «воду» в бутылки разной величины и формы, потому что, как он объяснял своим клиентам, в каждой из них был заключен «дух», обладающий особыми свойствами. Одни из этих «духов» излечивали разные болезни, другие приносили счастье в охоте, третьи делали человека таким храбрым, что самый последний трус с голыми руками вступал в рукопашную схватку с .«амиканом» (медведем). Бутылки с этими чудодейственными «духами» стоили, понятно, значительно дороже бутылок с обыкновенной «горячей водой», но разве жаль шкурки соболя, когда речь идет о том, чтобы спасти от смерти любимую жену или сына? Нет, эти бутылки у Харлашонка не залеживались! Много было разных «духов» у изобретательного купца, но самым удивительным из них, несомненно, был тот «дух», которого он запрятал в деревянный ящик с металлической трубой вверху. Это был единственный «дух», которого он не обменивал на пушнину, хотя на это и были охотники. Ящик с этим изумительным «духом» стоял в лавочке Харлашонка, и с его помощью хитрый купец окончательно убил торговлю у своих конкурентов, Дивиться поющему и говорящему в металлическую трубу «духу» приходили из самых глухих уголков тайги, и лавочка Харлашонка всед а была полна покупателями. — Диво, диво, борони бог! — качали головой аваньки, слушая заве: денный граммофон. — Как есть живой человек!.. Граммофон в качестве поющего и говорящего «духа» появился у Харлашонка незадолго до великой перемены, и можно было думать, что на этом изобретательность купца закончится. Чудодейственным «духам» пришел конец, лишь только в харлашонковской лавочке водворилась промысловая кооперация. Но не таков был Харлашонок, чтобы, покидая насиженное место, не прибегнуть еще раз к своей неистощимой изобретательности. В тот день, когда купец получил освобождение от своих многолетних трудов по фабрикации «духов», он долго ходил по берегу реки, бросая по сторонам безнадежные взгляды. Вокруг было то же, что он видел каждый день в течение многих лет: три подслеповатых избы, несколько амбаров, извивающаяся змеей река и лес, лес без конца. Все, как всегда, и тем не менее для Харлашонка все это выглядело как-то по-новому. Да, несомненно, тут кое-что и было новым. Прежде всего это но-вое заключалось в том, что он, Харлашонок, не сидел в амбаре за сортировкой беличьих шкурок, а слонялся, словно потерянный, без всякого дела. Потом—разве не ново было то, что кроваво алело над крышей одной из его изб? Красный флаг в тайге! Одного уже этого для Харлашонка было достаточно, чтобы не узнавать не только окружающего, но и самого себя. Если бы купец не был отчасти подготовлен к этому событию слухами, которые привозили ему из городов посредники по сбыту пушнины, он, наверное, принял бы все это за дурной сон» Но теперь он относился к этому вполне трезво, и хотя был полон бессильной злобы, но его мысль усиленно работала. Может быть, он пытался найти выход из создавшегося положения, а может быть, думал о том, как ему отомстить тому новому, что выгоняло его из этих лесов. Но чем и как может отомстить маленькая жалкая букашка раздавившему ее слону?.. До поздних сумерек прогуливался Харлашонок по прибрежному обрыву, а когда окончательно стемнело, вернулся в свою избу. Тут он вооружился пилой и топором, достал из ящика несколько мотков веревок, сунул в карман какой-то пакетик и, позвав старшего сына, отправился с ним в лес. Вероятно, купец не хотел, чтобы эта его поздняя прогулка в тайгу была замечена приехавшими на лодке людьми, потому что он и его сын старались итти так, чтобы никому не попасться на глаза. Из леса они вернулись поздно, а на следующий день Харлашонок навсегда покинул леса аваньков. Рисунок. «Диво, дипо, борони бог, — качали головами аваньки, слушая заведенный граммофон.—Как есть живой человек!..» * * * — Я решительно ничего не понимаю,— говорил заведующий факторией своему помощнику. — Охотничий сезон начался, а между тем, к нам не приходил ни один тунгус. Разве у них так велики запасы, что им нечего делать на фактории? — Мне также кажется это непонятным, — отвечал тот. — Обычно они всегда приходили перед началом промысла за огнестрельными припасами. Какие у них могут быть запасы? Купцы их не баловали. — То-то оно и есть. Если даже у них имеются охотничьи принадлежности, то им нужна мука, чай, сахар. Может быть, тунгусы перекочевали дальше на север? — Этого не может быть. В здешних лесах кочует больше двадцати родов. Один-два рода могут откочевать, но не все, тем более, что причин для этого никаких нет. Белки в этом году особенно много. — Но почему же их нет? — Харлашонок всех увез! — рассмеялся помощник. — Он это сделал бы, если бы мог. Но шутки шутками, а товары лежат у нас на полках. Если так будет продолжаться, нам тут делать нечего. — Подождем конца промысла. Перед началом охоты мы им еще не так нужны, как после нее. С пушниной им деваться некуда. Стали ждать. Но прошел декабрь, за ним январь — месяцы, когда лесные люди заканчивают зимнюю охоту и приступают к реализации своей добычи, а товары продолжали лежать без движения. За все время на факторию показались лишь несколько тунгусов, тогда как их тут должно было перебывать несколько сот. Попытки узнать от них, почему не приходят за товарами их сородичи, не привели ни к чему. На все вопросы тунгусы или молча качали головой или лопотали что-то непонятное. — Чудной народ! Не случилось ли у них падежа оленей?—высказал предположение заведующий; факторией. Эпидемия чесотки, этого бича северных оленей, нередко производила опустошения в оленьих стадах тунгусов, лишая их средств передвижения по зимней тайге. Однако предположение о такой эпидемии скоро пришлось отвергнуть. С соседней фактории пришло известие, что там меновая торговля с тунгусами идет обычным порядком и даже оживленнее чем раньше. О падеже оленей там ничего не слышно, а между тем соседям это было бы известно, так как на фактории был открыт ветеринарный пункт для лечения оленей. И что особенно было странно, это посещение соседней фактории теми тунгусами, становища которых были расположены значительно ближе к бывшей фактории Харлашонка. Было ясно, что тунгусы, словно сговорившись, не хотели нести на эту факторию свою пушнину и, чтобы обменять ее на нужные им товары, предпочитали делать чуть ли не сотни лишних километров. Что заставляло их поступать таким непонятным образом? — Тут что-то не так, — решил заведующий опальной факторией.— Надо выяснить причину этого бойкота... Перекинул через плечо ружье, надел лыжи и отправился в лес по направлению к тунгусским стойбищам. * * * Это было через несколько дней после того, как Харлашонок покинул берега Катанги 1). Тунгус Амультун ехал на оленях по таежной тропе, направляясь в сторону этой реки. Тунгуса сопровождали его жена Томулек, пятеро ребят, из которых самому старшему было де-сять лет, и три собаки. Позади шел олень, нагруженный звериными шкурами и домашним скарбом. Такой у аваньков обычай: отправляясь в тайгу, брать с собой всю семью и обязательно чум. *) Так тунгусы называют Подкаменную Тунгуску. Амультун отправлялся в продолжительный поход. Ему надо было обменять несколько беличьих и лисьих шкурок на порох и свинец, а также запастись мукой и чаем. Приближалась пора осеннего промысла, а тогда заниматься этим будет некогда. От его стойбища до берегов Катанги надо итти три солнца, но это было ближайшее место, где он мог все это проделать. О том, что старого знакомого Харлашонка в лавочке теперь уже не было, Амуль-тун, конечно, не знал, но если бы ему и было это известно, то он не изменил бы своего направления. Не все ли равно, какой «люче» сидит там, где «хали» оставил свои следы? 2) Важно лишь, чтобы у этого люче имелись те товары, которые нужны тунгусу. — Оэ! оэ! — покрикивал Амультун на оленей. День уже склонялся к вечеру, но тунгус еще засветло доберется до фактории, чтобы там разбить свой чум. Разведет на крутом берегу костер, вскипятит большой котел воды и долго с наслаждением будет пить крепкий, как деготь, кирпичный чай, заедая белыми баранками. Любил Амультун эти баранки и всегда увозил их из лавочки Харлашонка целый мешок. До реки — а следовательно, до желанных баранок—оставалось не много. Спустившись в падь, надо пересечь большую курью (болото), потом подняться в сосновую гриву, а пройдя ее, Амультун упрется в стену амбара, в котором люче складывали пустые ящики из-под товара. И когда низкий ерник курьи сменился высокими соснами, Амультуну показалось, что он уже видит эту стену. Всмотревшись внимательнее. он понял, что ошибся: до амбара фактории было еще довольно далеко, а то, что он принял за часть его стены, оказалось толстой колодой, висевшей на веревках на высоте человеческого роста поперек тропы. Издали эта колода, привешенная за концы к толстому суку, была похожа на качели. Вокруг нее на соседних деревьях болтались клочья рубах и других принадлежностей тунгусской одежды. 2) Хали—мамонт. По тунгусским сказаниям, русла рек не что иное, как тропинки мамонтов. Амультун так круто осадил своего оленя, слоено увидел в двух шагах от себя бездонную пропасть. Несколько мгновений он смотрел на колоду, потом его взгляд упал на болтавшиеся тряпки. Внезапно его темное лицо посерело от страха. Он стал торопливо поворачивать оленя. Удивленная Томулек раскры-лa было рот, чтобы спросить мужа о причине такого странного поведения, но слова застряли у нее в горле: она также увидела висевшую на дереве колоду... Рисунок. ...Несколько мгновений Амультун смотрел на колоду, потом его взгляд упал на болтающиеся тряпки.,. Через минуту олени Амультуна мчались назад с такой поспешностью, на какую только были способны. Страшное место осталось давно позади, но Амультун, ежеминутно оглядываясь, продолжал скакать. Не отставала от него и Томулек с ребятами. Наконец мысли тунгуса стали проясняться, и к нему вернулась способность соображать. Само собой разумеется, он ни за какие блага не поедет к Катанге по этой тропе, но на реку можно попасть и с другой стороны. За курьей есть тропа, по которой на факторию ездят тунгусы из рода Мачакугырь. Хотя суеверный страх еще держал Амультуна в своих лапах, но все же тунгус понимал, что возвращаться назад, когда он почти достиг цели, было бы глупо. Оглянувшись еще раз и убедившись, что позади никого нет, Амультун умерил ход оленей и немного погодя свернул в чащу. Надо было объехать курью, чтобы выбраться на другую тропу. Тут ему пришлось взяться за пальму1), так как без ее помощи пробраться сквозь густые заросли было немыслимо. А пока он боролся с тайгой и выбрался на новую тропу, насту-пила ночь. В темноте Амультун видел почти так же хорошо, как и при дневном свете, но для того, чтобы увидеть новое препятствие, даже не требовалось острого зрения. Сначала Амультун подумал, что он выходит к фактории, но это не было похоже ни на светящийся глазок окошка, ни на пламя вечернего костра. Что-то светилось над тропой красным, как закат, светом. Амультун приблизился и обомлел: над тропой висела точно такая же колода, как та, от которой он только что бежал. И вдобавок эта колода светилась. В ней, вероятно, сидел не кто иной, как сам Окшери*)... Что было после этого, Амультун никогда не мог сказать, но в эту ночь он разбил свой чум далеко от того места, где собирался пить чай с баранками... *) Пальма — большой нож на длинной рукоятке. *) Окшери — верховный злой дух. * * * Заведующий факторией вернулся из тайги раньше, чем предполагал. По его улыбающемуся лицу можно было догадаться, что поход к тунгусам не был безрезультатен. — Ну, что, удалось вам выяснить причину бойкота?—спросил помощник. — А вам не случалось заглядывать на оленьи тропы, которые идут oт фактории к кочевьям?—ответил вопросом заведующий. — Как-то проходил, когда ходил на охоту. А что? — Вы ничего там не заметили? — Как будто нет... Но какое отношение имеют оленьи тропы к этому делу? — Очень большое. В них и заключается вся загвоздка. — Говорите ясней. — Сказку о Соловье-разбойнике помните? Так вот, вышло нечто похожее. На тропах засели «злые духи», которые и не пускают к нам тунгусов... И он рассказал, какую штуку выкинул с ними изобретательный купец. Тунгусы хоронят своих покойников в колодах, которые вешают на деревьях вместе с одеждой и другими вещами умершего. По представлению лесных людей, человек умирает оттого, что его душу съедают «злые духи». А так как, съев душу одного, эти «духи» ищут себе новой пищи, то подойти близко к покойнику — значит разделить с ним его участь. Определенных мест погребения не существует, и воздушные могилы можно встретить в лесу в любом месте. Но если тунгус наткнется на висящую на дереве колоду с покойником, он без оглядки удирает от страшного места,— ведь «дух», съевший умершего, может переселиться в него! Все это отлично знал Харлашонок, и так как «духи» были его специальностью, он и решил воспользоваться ими для своей мести. Уйдя со своим достойным сыном в лес, они над каждой тропой повесили по колоде, а чтобы колоды были заметны и ночью, натерли их в некоторых местах фосфором. Фосфор и был «страшным духом Окшери», который обратил Амультуна в паническое бегство при встрече со второй колодой. Правда, Амультун был известный трус, нередко убегавший от простого пня, казавшегося ему «амиканом». Но слова Амультуна, что на Катанге аваньков караулят «злые духи», подтвердили другие тунгусы. Э го было бы еще полбеды, —«злых духов» можно обойти стороной,—но шаман, когда к нему обратились за советом — как уберечься от этих «духов»,—объяснил, что на эту факторию аванькам лучше не ходить совсем, потому что колоды с покойниками были повешены поперек троп. Другими словами, это было знаком того, что тропы ведут к смерти... В тот же день «духи» купца Харлашонка были с троп убраны, но прошло немало времени, прежде чем суеверные аваньки убедились, что на пути к фактории их не караулит злобный Окшери со своими приспешниками. ~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~ ЗЕБРЫ И ЛЕВ К рисунку на обложке В Южной Африке водятся красивейшие животные — зебры. Их существует несколько видов. Зебры родственны ослам. Некоторые же ученые считают зебру прародительницей лошади. Больше же всего зебра походит на пони, с тою только разницей, что белая шерсть зебры красиво изборождена черными полосами. Живут зебры небольшими стадами, забираясь подальше от населенных местностей— в горы или пустынные долины. Питаются растительной пищей. Маленькие, нежные на вид, но сильные, выносливые и уверенные в шаге, они могли бы с успехом заменить лошадь. Однако строптивость и необычайная пугливость зебр не позволяет заняться их приручением. Зебры очень осторожны и обладают необыкновенным чутьем. Они чуют приближение врага на далекое расстояние и немедленно прячутся в расщелинах между скалами. Некоторые виды зебр выставляют часовых, которые и предупреждают остальных об опасности. Зебры, обитающие в долинах, при приближении врага сходятся в тесный круг го позами внутрь. Горе тогда тому, кто осмелится близко подойти к стаду. Мускулистые задние ноги зебр, вооруженные крепкими копытами, сделают свое дело. Благодаря своей осторожности, зебр редко подвергаются нападению других животных. Только могучий хищник лев делает иногда набеги на зебр. Днем лев обычно спит в густой чаще леса. С наступлением же ночи просыпается, расправляет могучие лапы и выходит на охоту. Его зоркие глаза хорошо видят в темноте. Вот он заметил стадо зебр и мягкими неслышными шагами подкрадывается к намеченной жертве. Так осторожны, так мягки его движения, что даже такие пугливые животные, как зебры, не чуют приближения злейшего врага. Могучим прыжком вскакивает лев на зебру. Яростно мечется бедное животное. Товарищи его обратились в бегство. Помощи ждать неоткуда — и через несколько мгновений бездыханная окровавленная зебра лежит на земле. Лев жадно прильнул к ране и пьет горячую кровь. Напившись, он разрывает добычу на части и, насытившись, удаляется к себе в логовище. Пантеры и гиены доканчивают остатки львиного пира. ~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~ ПРОДАВЕЦ ВОЗДУХА Научно-фантастический роман А. Беляева Рисунки худ. А. Шпир (Продолжение) СОДЕРЖАНИЕ ПРЕДЫДУЩИХ ГЛАВ: Научные круги СССР и всего мира заинтересованы необычайными явлениями в атмосфере Земли: давление воздуха несколько уменьшилось, и направление постоянных ветров значительно изменилось, отклоняясь к северу. Академия наук СССР снаряжает экспедицию в Якутию. Один из членов ее, метеоролог Клименко (от лица которого ведется повествование) с проводником-якутом Николой выходят из Верхоянска авангардом для определения маршрута экспедиции, следующей по направлению ветра. В пути Клименко и Никола, услышав призыв о помощи, спасают утопающего в болоте иностранца. Англичанин наскоро благодарит спасителей и уходит, взбнраясь вверх по склону. На биваке Никола рассказывает, как три года назад он видел похожего на англичанина чело-века на «мертвом каюке»—пароходе, наскочившем на льдину, на которой после крушения находились рыбачившие Никола с отцом и братом. Отец и брат потонули, а Николе удалось взобраться на пароход, где он нашел лишь мертвеца на носу, хотя машины продолжали работать. Потом пароход наскочил на береговую скалу, и Никола спасся в шлюпке. Клименко предполагает, что «мертвым каюком» был ледокол английской полярной экспедиции «Арктик», загадочно пропавший у берегов Сибири. По мере движения путников вперед ветер все усиливается. Никола пытается отговорить Клименко от продолжения путешествия: впереди, по его словам, ноздря Ай-Тойоиа» (верховного божества якутов), которая затягивает неосторожных безвозвратно,— многие охотники-якуты уже пропали там. Своей решимостью Клименко увлекает и Николу. Подгоняемые все усиливающимся ветром, они взбираются по горному склону. Наконец, добравшись до вершины, Клименко видит внизу огромный глубокий кратер с правильной формы "дырой" на дне его, куда, очевидно, н уходит воздух. Ветер срывает Клименко и Николу с площадки на гребне, где они лежали, и устремляет с потоком плотного воздуха в кратер. Ветер несет их по спирали, круги все суживаются, и путники, теряя сознание, падают в "дыру"... Они приходят в себя в больнице подземного городка, в плену у спасенного ими англичанина, мистера Бэйли, который ставит их на работу: Николу — по уборке мусора, всасываемого с воздухом через трубу на дне кратера, а Клименко — в лабораторию, в помощь главному инженеру, знаменитому шведскому ученому Энгельбректу и его дочери Элеоноре. Мистер Бэйли и Эигельбрект — участники про-павшей экспедиции на «Арктике», а городок Бэйли оказывается огромнейшим заводом, тайно изготовляющим жидкий воздух, водород, гелий и другие химические препараты, добываемые из втягиваемого через трубу воздуха. Бэйли разрешает пленникам поселиться вместе, в комнате № 66, во втором (сверху) этаже подземного лабиринта, окружающего трубу и кратер. Элеонора, работающая вместе с Клименко в лаборатории, рассказывает ему о жизни и устройстве городка. Он узнает, что, кроме администрации и рабочих, здесь есть и своя охрана, возглавляемая «офицерами в штатском», имеются библиотека, баня, кино даже театр. Но источники энергии завода, устройство машин, наконец самое назначение вырабатываемой продукции остаются загадкой, которой избегает касаться Элеонора. Уверенный, что замыслы Бэйли угрожают безопасности и интересам СССР, Клименко решается бежать. Через выводную трубу, в которой работает Никола, Клименко с ним и другим якутом, Иваном, выбираются ночью на волю, но автоматическая сигнализация обнаруживает их выход, и беглецы втягиваются сверхмощным вентилятором обратно в трубу. VIII. «Мистер Фатум». Очнулся я лежащим в той же трубе, недалеко от входной двери. Рядом со мною лежали Никола и Иван. На этот раз я почти совершенно не пострадал. Вероятно, действие вентилятора было приостано-влено, как только мы влетели в трубу, и сжавшийся воздух сдержал наш полет. Я потряс за плечо Николу, он вздохнул и сказал, как в бреду: — Сильно, сильно дуло.. Скоро заворочался и Иван. Мы вошли в двери. Тут Иван, качая головой, распростился с нами и остался стоять на своем посту, а мы отправились в нашу комнату. Весь подземный городок спал по-прежнему. Мы дошли до комнаты, никого не встретив. С отчаяньем бросился я на кровать, не раздеваясь, так как ежеминутно ожидал, что в комнату войдут и арестуют нас за побег. Однако часы шли за часами, а нас никто не тревожил. Мы были в отсутствии не более двух часов. «Неужели никто не заметил нашей попытки к побегу? Вентилятор мог действовать автоматически, а к гуденью обитатели подземного городка так привыкли, что, вероятно, не замечают его», — приходили в голову успокоительные мысли. Незаметно для себя я уснул. Звонок разбудил нас в обычное время—в шесть часов. Никола уходил раньше меня, и, лежа с закрытыми глазами, я слышал, как он, одеваясь, сопел и мурлыкал песню. Я завидовал его безмятежности. По-том я снова уснул до второго звонка— в семь часов тридцать минут. Я наскоро выпил стакан кофе с сухарями и отправился в лабораторию. — Вы сегодня бледны, — сказала Элеонора, посмотрев на меня. — Не выспался, — ответил я. — Что же вам мешало? — Мысли. Я не могу примириться с моим невольным заточением и никогда не примирюсь с ним. Лицо Элеоноры нахмурилось. Я по-своему истолковал перемену в ее лице. Быть может, я нравлюсь ей, и она огорчена тем, что свободу я предпочитаю ее обществу? Но у нее, видимо, было другое на yмe. — Надо уметь подчиняться неизбежному, — грустно сказала она, как будто и сама находилась в таком же положении, как и я. Это удивило и заинтересовало меня. — Неизбежному! Какой-то мистер Бэйли, коммерсант с довольно подозрительными операциями, иностранец, самовольно обосновавшийся на нашей территории совсем не похож на фатум *), которому надо подчиняться. И если вы такая фаталистка...—начал я с некоторым раздражением. ') Фатум — у древних римлян — воля богов (особенно — Юпитера); судьба, неотвратимый рок. — Я не фаталистка, — ответила она. — Не надо быть фаталистом, чтобы понимать такой простой факт, что обстоятельства иногда сильнее нас. — Значит, мы слабее обстоятельств, — не унимался я, чувствуя, что задел больной для Элеоноры вопрос. — Ах, вы не понимаете! — ответила она и углубилась в работу. Но я не хотел пропускать случая. Девушка была, видимо, в таком настроении, что могла, при некоторой настойчивости с моей стороны, сказать мне то, что не сказала бы в другое время. — Так объясните мне! — ответил я. — Из ваших слов я понял пока одно: что вы здесь такой же пленник, как и я. — Вы ошибаетесь, —ответила девушка. — Только сегодня утром отец убеждал меня уехать отсюда, и... мистер Бэйли не возражает против этого... — И, тем не менее, вы не уезжаете. Значит, что-то удерживает вас. Значит — вы пленница, если не мистера Бэйли, то тех настроений, которые не позволяют вам уехать отсюда. Позвольте, я, кажется, догадываюсь! Вы сказали, что ваш отец убеждал вас уехать. Вместе с ним или же без него? Элеонора смутилась. — Без него, — тихо ответила она. — Теперь дело наполовину ясно. Вы не хотите уехать без него, а он не может или не хочет уехать. Вернее, что его не отпускает «мистер Фатум». 2) Энгельбрект-Энгельбрехтсон одержал верх над Эриком, королем Дании, Швеции и Норвегии (низложен в 1436 году), и выдвигался крестьянами-далекарлийцами на место правителя, но дворянству удалось провести своего кандидата. Чeрез несколько лет аристократы убили Энгельбректа. Элеонора улыбнулась одними глазами и промолчала. — Вы как-то рассказывали мне,— продолжал я, воодушевившись, — что ваш род очень знаменит в Швеции, хотя знаменит и не в том смысле, как это можно было предположить по вашей звучной фамилии. Вашим предком, говорили вы, был рудокоп Энгельбрект, руководивший в пятнадцатом веке народным восстанием против короля Эрика Померанского2). Почтенный предок!.. Неужели же Энгельбректы в продолжение пятисот лет растеряли все духовные черты славного рудокопа и способны только склонять головы перед поработителями? Удар был слишком силен. Я не ожидал, что задену самое больное место Элеоноры. Она не раз рассказывала мне про своего предка-революционера, которым, видимо, гордилась. И теперь это невыгодное для потомков сравнение с предком взволновало и возмутило ее. Элеонора вдруг поднялась, выпрямилась и откинула голову. Щеки ее побледнели, брови нахмурились. В глазах сверкнули огоньки, которых я раньше не видал. Она гневно посмотрела на меня и сказала прерывающимся голосом: — Вы... вы...— у нее перехватило дыхание. — Вы ничего не понимаете, — докончила она тихо и вдруг, закрыв лицо руками, заплакала. Я совершенно растерялся. У меня в мыслях не было обидеть девушку. Я хотел только вызвать ее на откровенность. Гнев ее огорчал меня. — Простите, — сказал я таким жалобным голосом, что камень должен был бы расчувствоваться (а сердце Элеоноры не было камнем). Плечи ее перестали вздрагивать, она быстро овладела собой. — Ну, простите, пожалуйста, я не хотел обидеть вас... Элеонора отняла от лица руки и заставила себя улыбнуться. — Забудем это... нервы расшалились... Осторожнее! — вдруг вскрикнула она, заметив, что я бросил кусок железа на стол, где стоял кубик твердого спирта, похожий на стекло (мы только что заморозили чистый спирт в жидком воздухе). -Разве вы не знаете, что твердый спирт не горит, а взрывается от удара?! — «Эфир замерзает в кристаллическую массу... — продолжал я шутя, подражая ее менторскому тону:— ...каучуковая трубка от действия жидкого воздуха становится твердой и хрупкой и может быть превращена в куски и в порошок; живые цветы приобретают вид фарфоровых изделий, и фетровую шляпу можно разбить на куски, как фарфор». — Вы забыли сказать об упругости металлов под действием жидкого воздуха, — уже непринужденно улыбаясь, сказала Элеонора. Рисунок. Щеки Элеоноры побледнели, брови нахмурились. В глазах сверкали огоньки, которых я раньше не видал... Я продолжал в том же тоне: — «...Свинец приобретает почти двойное сопротивление разрыву...— ответил я.— Упругость и временное сопротивление разрыву для большинства металлов возрастают...» — Ну, довольно,—прервала она меня. — Давайте работать. Она взяла бокал с посеребренными стеклянными стенками, посмотрела в небесного цвета жидкость и, заметив на поверхности какую-то соринку, вдруг опустила палец в сосуд с жидким воздухом. — Что вы делаете? — крикнул я, в свою очередь испуганный. — Вы обожжете себе палец! Я только недавно присутствовал при ее «показательном опыте», когда чайник, наполненный жидким воздухом и поставленный на кусок льда, «закипал» холодными парами потому, что для жидкого воздуха даже лед являлся раскаленным телом по сравнению с низкой температурой самого жидкого воздуха. И эта низкая температура должна обжигать тело сильнее, чем раскаленный металл. Но, к моему удивлению, Элеонора не вскрикнула, вынула палец из сосуда, встряхнула и показала мне. Палец был невредим. — Жидкий воздух, прилегающий к поверхности пальца, сильно испаряется, так как Температура его го- раздо ниже температуры пальца. Вследствие этого образуется как бы оболочка из паров жидкого воздуха, — вы видели? — которая и предохраняет на мгновение палец от ожога. Но не думайте повторять опыта,—сказала она, заметив, что я протянул палец к сосуду. — Это надо делать умело, очень быстро и не касаясь стенок сосуда. Мы углубились в работу. Элеонора, казалось, забыла о нашей размолвке, но я не мог этого позабыть. Бедная Нора!—так уже осмеливался я назвать ее в мыслях.— Она, значит, была несчастной жертвой Бэйли! Это открытие увеличивало уже существующую симпатию к девушке. Вместе с тем память моя вписала в личный счет мистера Бэйли еще одно преступление. И незаметно для себя я начал думать о том, чтобы бежать уже вместе с Элеонорой. В лаборатории было тихо. Мы сосредоточенно работали. Вдруг я вздрогнул от выстрела. — Опять вы слишком плотно закрыли пробкой сосуд! — сделала мне выговор Нора. Да, это была моя вина. Жидкий, воздух в комнатной температуре лаборатории быстро испаряется и давлением паров выбивает пробки. Сильно закроешь—взрывается, слабо закроешь — испаряется слишком быстро, — шутливо проворчал я. — Трудная работа?'.. Зато вы не можете пожаловаться на вредность нашего производства, — ответила Нора. — Воздуха у нас более чем достаточно. " - Не от этого ли у вас такие румяные щеки? Нора бросила на меня — в первый раз — лукавый женский взгляд, который чрезвычайно обрадовал меня. Значит, она не сердится! Двери лаборатории открылись, появился Уильям и сказал что-то по-английски. Нора перевела. — Мистер Бэйли просит мистера Клименко к себе. Пожалуйте на расправу, — добавила она, улыбаясь. «Неужели уже все знают о нашем побеге?» — подумал я. Это взвол-новало меня, но спокойная улыбка Норы несколько ободрила. Увы, я не знал, что мистер Бэйли всех, кроме отца Норы, приглашал к себе только «на расправу». В подземном городке он был высшим, безапелляционным судьей. С тяжелым сердцем я отправился к мистеру Бэйли. — Желаю вам отделаться легко!— крикнула мне Нора вдогонку. IX. «Высочайшее помилование». В кабинете уже находились Никола и Иван под конвоем двух джентльменов, вооруженных автоматическими пистолетами, действующими сжатым воздухом. Мистер Бэйли стоял у своего письменного стола. — Подождите!—сурово сказал он мне, не приглашая сесть. Я подошел к столу. Мистер Бэйли уселся. Я не хотел стоять передним и тоже сел. Бэйли сверкнул глазами. Брови его зашевелились. — Вы пытались бежать? — спросил он меня, хотя в голосе его слышалось больше утверждения, чем вопроса. — Мы хотели прогуляться, слегка улыбаясь, ответил я. — Не лгите и не отпирайтесь! Вы пытались бежать. О последствиях я предупреждал вас. Мистер Бэйли отдал какой-то приказ одному из вооруженных людей. Тот подошел ко мне и пригласил следовать за собой. Суд продолжался менее минуты,— оставалось, очевидно, привести н исполнение приговор. Я поднялся и последовал за конвоиром. Двое других повели Николу и Ивана. На повороте Ивана и Николу увели в сторону, а я отправился дальше. Мы спустились вниз, прошли по коридору. Конвоир остановился у железной узкой двери открыл ее и довольно бесцеремонно втолкнул меня в маленькую камеру со сплошными железными гладкими стенами и небольшой электрической лампой на потолке. Дверь за-хлопнулась, щелкнул замок. Я остался один. «Карцер...— это еще не так плохо. Я дешево отделался»,—подумал я, осматривая свою тюрьму. Здесь было сухо и чисто, но холодно. На стене висел термометр Цельсия. Такие термометры висели в каждой комнате и даже в коридорах подземного городка,— здесь очень внимательно следили за температурой. Термометр показывал всего шесть градусов тепла. После бессонной ночи и волнений я чувствовал себя слабым и разбитым. Мне хотелось спать. Ноги мои едва держали меня. Но в комнате не было даже стула. Я опустился на холодный каменный пол и начал дремать. Однако я скоро проснулся от холода. По моему телу пробегала дрожь. Я поднялся и посмотрел на термометр. Он показывал два градуса ниже нуля. «Что бы это значило? — подумал я. — Недосмотр истопника, или умысел?» Чтобы согреться, я начал ходить по камере, но она была так мала, что я мог сделать только два шага вперед и два назад. Я начал прыгать и махать руками. Я устал еще больше, но мне удалось восстановить кровообращение. Однако довольно было мне присесть, как холод с новой силой охватил мое тело. Зубы выбивали мелкую дробь. Взглянув опять на термометр, я увидел, что он уже показывал одиннадцать ниже нуля. Рисунок. Я подошел. Мистер Бэйли уселся за стол... Я почувствовал, как холод проникает мне внутрь, леденит спину и сжимает сердце. Но это ощущение я испытывал уже не только от низкой температуры. Страшная мысль овладела мною: мистер Бэйли решил меня заморозить! Поддаваясь инстинкту, я подбежал к двери и начал стучать. — Отоприте!.. Отоприте!.. — кричал я в исступлении. Но никто не отзывался. Я до крови разбил руки. Наконец опустился на пол... «Обстоятельства бывают сильнее нас. Не надо быть фаталистом, чтобы понять это»... — вспомнил я слова Элеоноры. Но я все же боролся, я пытался бежать, я умираю в борьбе за свободу! А она?.. Впрочем, быть может, и она боролась. Мне вспомнился рассказ Николы о трупе, привязанном на носу ледокола. Так расправляется мистер Бэйли со своими врагами. Быть может, Элеонора и права,—борьба с Бэйли безнадежна... Как холодно!.. Руки и ноги невыносимо болят. Я растираю пальцы, но они деревенеют, не сгибаются... С трудом поднимаюсь и смотрю на термометр. Двадцать ниже нуля... Борьба окончена! Я должен примириться с своей судьбой. Я уселся на пол и погрузился в забытье. В конце концов — смерть от замерзания не так уж страшна. И, пожалуй, она легче, чем смерть на электрическом стуле. Скоро я не буду чувствовать боли и усну... ...Какой-то шорох у двери. Или мне чудится? Я пытаюсь подняться, но холод сковывает мое тело. Все тихо. Шорох мне почудился... В камере как будто потеплело. Но это — обман чувств. Организм отдает тепло в воздух, разность температуры тела и окружающего воздуха уменьшается, и поэтому является кажущееся ощущение тепла... Это испытывают все замерзающие. Значит — конец... Время шло, но сознание больше не покидало меня, а ощущение тепла все увеличивалось. Странно! Я никогда не замерзал, но был уверен, что замерзающие должны чувствовать себя как-то иначе. Чтобы проверить свои сомнения, я попробовал шевелить пальцами и, к своему удивлению, убедился, что они шевелятся свободно, хотя незадолго перед этим я не мог согнуть их. Я посмотрел на термометр. Пять выше нуля! Температура повышается! Я спасен, и мои страхи были напрасными. Очевидно, мистер Бэйли хотел только напугать меня. Через несколько минут температура в камере поднялась до двенадцати градусов, — обычная температура в жилых помещениях подземного городка. Я поднялся и начал разминать свои члены. Пальцы опухли и покраснели. Но я чувствовал, как кровь горячо и сильно согревает их. Благодаря тому, что температура поднималась так же равномерно, как и понижалась, я избег отмораживания. Однако, что же будет со мной дальше? Долго ли меня будут держать в одиночном заключении?.. И как бы в ответ на этот вопрос, за дверью опять раздался шорох, и я услышал звук поворачиваемого ключа. Дверь отворилась, вошел Уильям и жестом пригласил меня следовать за ним. Я уже не сомневался, что останусь в живых, и бодро вышел из ка-меры. Уильям вновь провел меня в кабинет мистера Бэйли. На этот раз Бэйли пригласил меня сесть, а сам, поднявшись из-за стола, начал ходить по кабинету. — Мистер Калименко, —сказал си.— Вы вполне заслужили смерт-ный приговор, и если остались в живых, то можете благодарить за это мисс Энгельбрект... Я с удивлением посмотрел на Бэйли. . — Вы приговорены были мною к смерти. Я выбрал для вас наиболее легкий способ перейти в небытие. Мною уже был отдан приказ привести приговор в исполнение... Но у нас чувствуется недостаток в квалифицированных работниках. Мисс Элеонора не справляется... Вы были ее помощником, и прежде, чем окончить заботы о вашем деле, я решил спросить ее, оказываете ли вы существенную помощь в ее работе. Она не знала о том, что угрожает вам... Я просто попросил ее дать отзыв. Она сказала, что вы отличный работник и незаменимый помощник. Она не соглашалась, что бы я... перевел вас на другую должность. И я принужден был... отменить решение. Вы помилованы!]— закончил он очень торжественно, ожидая, вероятно, выражения благодарности с моей стороны. Но я промолчал и только кивнул головой. Мистер Бэйли криво усмехнулся. — Мисс Энгельбрект очень горячо... даже слишком горячо доказывала вашу полезность. Она не знает о вашем побеге. Вы ничего не говорили ей? — Ничего не говорил, — ответил я. — Неблагодарный! И вы хотели бежать... от нее! — Бежать из неволи, из плена,— поправил я мистера Бэйли. — Но она — ее присутствие, ее общество не удерживало вас? — Я прошу не вмешиваться в мои личные чувства и отношения, мистер Бэйли, —сказал я сухо. — Вам, конечно, нет до них никакого дела. — Вы так полагаете? — спросил он. — Нет, мистер Калименко, мне есть очень большое дело! Рисунок. «Отоприте!.. Отоприте!..» — кричал я в исступлении... Я понял мысль мистера Бэйли. Он, видимо, хотел узнать, не влюбились ли мы друг в друга, — я и Элеонора. Эта любовь скрасила бы жизнь Элеоноре, а меня привязала бы к подземному городку лучше цепей. Я. был настолько возмущен этими расчетами, что моему зарождающемуся чувству к Элеоноре грозила большая опасность. Бэйли был плохим психологом. Он, очевидно, не знал, что ничто так не губит любовь, как принуждение. А он даже не старался скрывать того, что готов сыграть роль свата, чтобы превратить узы Гименея в цепи, приковывающие меня к его «фабрике». — Вы помните, — продолжал Бэйли, — я потребовал от вас слова не убегать отсюда, но не настаивал на том, чтобы вы дали это слово. Я не верю в человеческую честность и в особенности не верю... Не волнуйтесь!— не верю в слово человека, данное при таких обстоятельствах, в которых находитесь вы. Как говорит ваша русская пословица: «Как волка не кушай, то-есть, не корми, он все смотрит в лес». И я решил: пусть лучше вы сами испытаете на практике, что убежать отсюда нельзя. Тогда вы успокоитесь и будете работать. И вы сделали эту практику... Теперь вы наш... И я думаю, что у нас вам не будет очень скучно, если у вас не... деревяшка вместо сердца. Я поднялся со стула с таким зловещим видом, что мистер Бэйли немного отошел от меня и сухо рассмеялся. - Ну, не сердитесь, — сказал он более миролюбиво. — Я же не сказал ничего обидного ни для вас, ни для мисс Элеоноры. Она прекрасная девушка и сделала бы честь любому мужчине. Идемте со мной. Теперь я могу показать вам многое, что вы еще не видали. Это вам будет полезно знать. (Продолжение в следующем номере) ~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~ ПЕРВЫЙ ЧЕЛОВЕК НА СЕВЕРНОМ ПОЛЮСЕ Очерк Мэтью Хенсона Выступление «Рузвельта». — Опасное задание. — Жертвы мороза. — На верхушке земного шара. — К мысу Колумбия. — Постройка «иглу».— Переправа на льдине.— Снова на «Рузвельте». — На стоянке Грили. — Шестнадцатилетние сухари. — Роковая гордость. — Хирург поневоле. — Голодная экспедиция. — Полярное землетрясение. — Состязание трех вожаков. ОТ РЕДАКЦИИ 9 апреля 1929 года исполнится двадцать лет со дня открытия Северного полюса американцем Пири. Мало кто из наших читателей помнит, какую сенсацию произвело в свое время это событие, тем более, что честь открытия полюса оспаривал у Пири некий доктор Кук, оказавшийся мошенником (в настоящее время он отбывает наказание в одной из американских каторжных тюрем за проделки с фальшивыми нефтяными акциями). Пири и его сподвижники принадлежали к той же категории людей, что и Амундсен; это были ученые, не преследовавшие ни коммерческих, ни рекордных целей и всецело посвятившие себя исследованию полярных стран. Приводимый ниже очерк написан со слов Мэтью Хенсона, состоявшего сперва слугою Пири, а потом сделавшегося его другом и неразлучным спутником во всех экспедициях. Если читатель с удивлением спросит, чем объяснить, что этот чело- век (который, в сущности, прибыл первым на Северный полюс, опередив своего начальника Пири на 45 минут) остался в тени, мы ответим ему: Мэтью Хенсон—негр, и расовая ненависть, проявляемая в Соединенных Штатах к потомкам завезенных из Африки рабов, не позволила американской прессе воздать должное этому герою, которому Пири неоднократно бывал обязан спасением. Только теперь, спустя много лет после смерти бескорыстного полярного исследователя, Мэтью Хенсон поделился своими воспоминаниями об экспедициях Пири и в частности об открытии полюса. Предоставим слово этому скромному герою, продолжающему и поныне трудовую жизнь, несмотря на то, что ему уже за шестьдесят. Хенсон состоит посыльным на одной из американских таможен, — будучи негром, он не может мечтать о какой-либо более ответственной службе. ------------------- Проведенные у мыса Шеридан зимние месяцы на «Рузвельте» ') мы посвятили заготовке провианта и устройству кладовых вдоль предполагаемого пути. С наступлением весны мы двинулись в путь. Капитан Роберт (Боб) Бартлет шел впереди без собачьей упряжки, так как на его обязанности лежало обследование пути. За ним следовал доктор Гутсель, затем Мак-Миллан, я, Борэп, Марвин и, наконец, Пири. Последний отморозил пальцы на обеих ногах еще десять лет назад, поэтому ему приходилось много времени проводить в санях. Помимо того, он до конца своей жизни так и не научился хорошо управлять собачьей запряжкой. ') «Рузвельт»—судно, на котором Пири отправился в полярную экспедицию. Мы с Мак-Милланом одновременно покинули судно 18 февраля, но уже на следующий день расстались у залива Партера, так как мне было поручено запаять несколько жестянок со спиртом, запрятанных в одной из наших кладовых Джорджем Борэпом и каким-то образом давших течь. Должен сказать, что из всех заданий, выпадавших на мою долю на всем протяжении нашего пути к Северному полюсу, это было самое тяжелое и опасное. Дело в том, что приходилось работать в полутемноте, при свете маленькой лампочки, а для того чтобы разжечь ее, предварительно надо было нарубить твердый, как камень, керосин и растопить его. Если принять во внимание, что запайка производилась на жестянках с чистым спиртом, то станет ясно, почему я все время рисковал получить серьезные ожоги. По приказанию Пири мы продвигались вперед с известными интервалами, то-есть, достигнув определенного пункта, данная партия располагалась биваком и отдыхала в течение пяти дней, в то время как остальные шли вперед. К сожалению, нам не удалось до конца осуществить этот план, так как некоторые отморозили себе ноги и вынуждены были итти назад, а это означало, что ближайший спутник должен принять на себя запряжку пострадавшего с его грузом. Первой жертвой мороза оказался добродушный доктор Гутсель, самый высокий из всех участников экспедиции. Как это ни странно, но за долгие годы скитаний по полярным странам я убедился, что люди среднего роста наиболее выносливы. Пири был, правда, высокий мужчина, но он был худ и чрезвычайно закален. За исключением его и доктора Гутселя, все остальные участники экспедиции были среднего роста. Вслед за доктором Гутселем отморозил себе ноги бедный Марвин (впоследствии он утонул), за ним— Борэп, затем — Мак-Миллан и наконец—капитан Боб Бартлет. Я еле сдерживал слезы, когда оказалось, что Бобу Бартлету надо итти назад. Я знал, что ему безумно хотелось остаться с начальником экспедиции до самого конца, да и Пири тяжела была разлука с ним. Когда я обогнал капитана Барт-лета (еще до того, как он вынужден был вернуться назад), мы некоторое время продвигались рядом и между прочим посудачили о том, кого начальник возьмет с собою на последнем перегоне. Ни я, ни капитан Бартлет не представляли себе, как развернутся в дальнейшем события. Случилось так, что под конец из всех спутников Пири остался я один. Рисунок. Начальник экспедиции Пири, Когда начальник нагнал меня, в то время как я делал последний привал перед полюсом, мы вместе пустились дальше. Так как я шел впереди с моими собаками, то я и обогнал начальника на два с половиной километра. Лишь после того, как я пробыл около часа близ Северного полюса, пришел Пири и немедленно принялся за вычисления. Мы провели за этой работой 37 часов, и я помогал начальнику. Он производил вычисления с четырех различных точек, но ни разу не удалось ему получить угла ровно в 90° (то-есть точку полюса). Если память мне не изменяет, то ближайший угол, который удалось получить Пири, был равен 89°59?. Я хочу отметить то обстоятельство, что утверждения, будто Пири во время своих полярных экспедиций повсюду водружал в лед американский флаг, совершенно вздорны. Мы возили с собою лишь одно огромное полотнище, и каждый раз, когда начальник считал нужным отметить место флагом, мы отрезали кусок полотна приблизительно в метр длиною и на нем обозначали всевозможные сведения, которые могли бы пригодиться в дальнейшем другим исследователям. Этот кусок полотна мы клали в цилиндрический металлический ящик и прятали н «курган», сложенный изо льда. Так, например, во время экспедиции на остров Гренландию, незадолго перед тем как мы отправились к полюсу, Пири отрезал три куска полотна; из одного он сделал флаг, который воткнул в лед, а на другом написал кое-какие вычисления и спрятал по обыкновению среди глыб льда. Третий кусок полотна впоследствии Пири оставил на Северном полюсе. Прибыв со своей упряжкой на последний привал, где, поскольку я мог судить, находился Северный полюс, я, в ожидании начальника присел отдохнуть. Поэтому могу смело сказать, что я был первым человеком, отдыхавшим на «верхушке» земного шара. Когда пришел Пири, он крепко пожал мне руку, и мы, произведя первые приблизительные вычисления, завалились спать, расположившись лагерем со всеми нашими пятью упряжками (одну мы вынуждены были бросить задолго до достижения полюса). Как только мы проснулись, Пири отдал мне некоторые распоряжения и немедленно принялся за вычисления, которые, как я уже говорил, продолжались более полутора суток. Могу с уверенностью сказать, что ни на самом полюсе, ни поблизости мы никакой земли не видели. Пусть другие говорят что им угодно, но ты видели лишь ледяные горы, образовавшиеся от напора льдин, и больше ничего. Через эти хребты, поднимавшиеся иногда на высоту 15 метров, мы с трудом перебирались, порою прорубая тропинку для саней. Когда же путь становился ровным, начальник немедленно ложился на сани, так как его ноги с ампутированными пальцами отказывались служить. Итак, удостоверившись в том, что полюс достигнут, Пири приказал готовиться в обратный путь. Хотя теперь мы продвигались вперед значительно быстрее, путь, проделанной нами до суши, был достаточно труден. Нас подгонял западный ветер. Однако от ветра пришли в движение морские льды, а это в свою очередь вызвало появление множества полыней, тормозивших наше продвижение. От суши, то-есть от мыса Колумбия, нас отделяло расстояние приблизительно в 660 километров. Мы пустились в обратный путь вечером 7 апреля и форсированным маршем шли почти целые сутки. На пути к полюсу последний день мы также шли 21 час, а перед этим нередко по 18 часов подряд. Рисунок. Негр Мэтью Xенсон. На первом привале на обратном пути мы построили «игло». Этому мы давно научились от эскимосов и так наловчились, что тратили на постройку ледяной хижины не больше часа. Вы, вероятно, знаете, что игло складывается из промерзших глыб снега, снятых с поверхности льда, при чем с одной стороны хижины оставляется отверстие, служащее выходом, а на противоположной стороне делается окошечко из небольшой плиты чистого льда. Если только не дует сильный ветер, в такой хижине достаточно тепло, при условии, конечно, что вы надлежащим образом одеты. Полярный костюм состоит из короткой шубы (не стесняющей движений) мехом наружу, рубахи, сделан-ой из шкурок маленьких полярных чистиков1), штанов из шкуры белого медведя, меховых рукавиц и высоких меховых сапог из лосиной шкуры. Самое важное— это сохранить руки и ноги в тепле. Лично у мен никогда не замерзали ноги, но если мне казалось, что они остыли, я снимал сапоги и прятал поочередно одну ногу за другой под себя, пока не отогревал их. А' в тех редких случаях, когда сильно мерзли руки, я прятал их подмышки, и через несколько минут они снова становились теплыми. Впрочем, руки мерзнут лишь тогда, когда приходится снимать хотя бы на короткий срок рукавицы (при починке, скажем, саней). Зато лицо страдает больше всего, и на отмороженных щеках постоянно лупится кожа. На следующий день после того, как мы покинули Северный полюс, начался страшный буран. Ветер дул нам в лицо и почти ослеплял, но мы ни разу не сделали привала, пока не закончили дневного перегона. Только тогда мы позволили себе остановиться и улечься спать в игло. Буран не прекращался целых два дня, после чего нам как на зло попалась на пути колоссальная полынья. В таких случаях есть только один выход:- перебраться на другой берег на ледяном плоту. Отыскав огромную льдину, мы с неимоверным трудом отделили ее от основной массы льда и переправились на ней вместе с собаками и санями. Однажды одна из упряжек провалилась сквозь лед, но нам удалось во-время удержать сани и спасти несчастных животных. В другой раз я сам провалился, и собаки вытащили меня. То же самое случилось и с Пири еще по пути к полюсу. 1) Чистик—разновидность пингвина. 14 апреля мы сделали привал лишь на 25 минут, чтобы утолить голод, но 15-го мы принуждены были сделать более продолжительную остановку, так как лед начал раскалываться, и мы потеряли старый след. Начальник взял путь на запад, и мы наткнулись на высокие ледяные нагромождения, через которые пришлось прокладывать тропинку при помощи кирок и помогать собакам перетаскивать сани. К счастью, мы. вскоре нашли свой старый след. 18 апреля мы снова очутились у огромной полыньи. Мы откололи от ледяной массы гигантскую льдину, которая в длину приблизительно равнялась ширине полыньи и устроили нечто в роде моста, по которому благополучно перебрались. Мы целый день провели в пути. На следующее утро, взобравшись на высокое нагромождение льдин, я издали завидел мыс Колумбию. 20 апреля мы спозаранку возобновили путь, но снова уперлись в ледяные горы, в которых приходилось прорубать тропинку для саней. Нам то-и-дело попадались полыньи, переправа чeрез которые отнимала много времени. 21-го опустился густой туман, и все же мы брели целый день, ни разу не остановившись. На следующий день мы достигли мыса Колумбия, совершенно выбившись из сил, но чувствуя себя счастливыми. Правда, нас ожидало еще немало опасностей, но нам удалось одержать победу над предательскими полярными льдами. Мы поели вволю, хорошенько накормили собак, использовав припасы, спрятанные в одной из кладовых, потом завалились спать и проспали целый день. Затем мы снова как следует поели и опять уснули. 24 апреля мы провели в приготовлениях к последнему перегону. На следующее утро пустились в путь, взяв направление на стоянку «Рузвельта». Пири вышел первым. Очевидно, он шел очень быстро, так как прибыл к месту стоянки судна на семь часов раньше меня. Так закончилась четвертая экспедиция Пири к Северному полюсу. Должен заметить, что в последнюю экспедицию мы далеко не испытали столько лишений, как во время первых трех. Впрочем, едва ли вы когда-нибудь узнаете обо всем, что выпало на долю участников экспедиций, так как исследователи обычно не страдают болтливостью и, если и говорят о героизме, то обычно о чужом, а не о своем. Я хочу рассказать о том, как я спас жизнь начальнику зимою 1899 года у форта Конже. Пири был человек с удивительно ровным характером, не довольно суровый и гордый. Он никогда не поручал другому дела, с которым он не в состоянии был бы справиться сам. Он имел обыкновение спрашивать у каждого, сколько времени у него потребуется на данную работу, и если к назначенному сроку участник экспедиции не выполнял задания, начальник поднимал бурю. Поэтому я научился брать всегда несколько часов «про запас». Начальник однажды поручил мне соорудить сани по чертежам, им самим разработанным. Я в точности исполнил поручение, но когда он спросил меня, какого я мнения о его санях, я откровенно признался, что весьма невысокого. — Ну, что ж, если вы думаете, что сможете сделать лучше, то приступайте к работе,—сказал он. Я не стал медлить и соорудил сани на дугообразных полозьях, которые подбил листовой сталью. Оказалось, что моими санями можно было управлять одной рукой, в то время как сани начальника требовали обеих рук. Моя модель послужила для изготовления саней, взятых в последнюю экспедицию. Гордость Пири была причиной потери пальцев на обеих ногах. В 1898 году мы отправились на Гренландию в экспедицию, продолжавшуюся четыре года. В январе 1899 г. начальник решил двинуться на поиски стоянки злополучного Грили. из 25 спутников которого в живых осталось лишь семеро. Мы зимовали у мыса Дервель, а потом отправились на мыс Де-Форс—приблизительно в 320 километрах от намеченной цели. Пири спросил меня, сколько по моим расчетам потребуется времени, чтобы пройти это расстояние. Я сказал, что надо положить на это дней шесть, а он уверял, что вполне достаточно трех дней. Мы двинулись в дорогу, захватив с собою продукты (пеммикан, чай, бисквиты и сгущенное молоко) на трое суток. Прошли километров 15-16, как вдруг поднялся буран, и мы вынуждены были сделать привал. Мы не могли двинуться с места в течение четырех суток. Как только буран прекратился, мы возобновили путь, но вскоре снова поднялась снежная буря, и опять мы застряли на четыре дня у мыса Либер. Затем мы потеряли еще два дня у залива Леди Франклин и лишь на одиннадцатые сутки прибыли к форту Конже. Кругом было темно, хоть глаз выколи. Несмотря на мрак, нам удалось найти стоянку Грили, и мы разыскали там (пользуясь подробными указаниями, изложенными Грили в его книге1) свечи, спички, большой кофейник с готовым кофе и стол с целой грудой сухарей, оставшихся такими же свежими, как 16 лет назад. Мы накинулись на сухари и на разогретый мною кофе, так как в течение десяти дней питались лишь сырым мясом двух собак, убитых нами в пути. Я нашел бочонок из-под солонины, и вскоре у нас ярко пылал костер. Я заметил, что начальник греет ноги у огня, и спросил его, не отморозил ли он пальцы. Он ответил, что не чувствует их. Я заставил его лечь, с трудом снял с него ка-мики (меховые сапоги) и принялся растирать ему ступни. Я уговаривал его лечь спать, но он отказывался, и я понял, что он испытывает мучительную боль в ногах, но из гордости не хочет сознаться в этом. Рисунок. Мэтью Хенсон первым пришел на Северный понос, опередив своего начальника Пири на 45 минут. ') Вернувшись из экспедиции в 1884г., Грили выпустил книгу, описав в ней все пережитые им и товарищами злоключения. Грили упоминал в своей книге про бочонок рома, и я после долгих поисков нашел его. Пробив дырку в бочонке, я наскреб некоторое количество замерзшего рома и разогрел его. Я заставил начальника выпить довольно большую чашку, затем выпил сам, и вскоре мы уже спали крепким сном. Когда 18 часов спустя я посмотрел на ноги начальника, пальцы были совершенно черные, и я понял, что они омертвели. Мы прибыли на стоянку Грили 11 января, но лишь 5 марта показалось солнце, и мы в состоянии были пуститься в обратный путь. Следуя указаниям адмирала Пири, я разыскал записки, которые Грили запрятал на своей стоянке, и начальник захватил их с собой. Мы наткнулись также на курган, построенный капитаном Нерсом, начальником Британской экспедиции, совершонной в 1876 году, -а 5 или 6 лет до экспедиции Григи. Я сохранил оригинал письма, оставленного Нерсом, где он описывает смерть одного из участников экспедиции, которому пришлось ампутировать отмороженные пальцы ног. Едва солнце показалось над горизонтом, я привязал начальника к саням и двинулся в обратный путь. Дорога была ужасная; местами приходилось поворачивать сани набок, и в таких случаях плечо начальника играло роль одного из полозьев. Эти 400 с лишним километров, отделявших нас от судна, мы проделали в 9 суток. Судовой врач тотчас же заявил, что необходимо ампутировать отмороженные пальцы Пири. Хорошо еще, что, благодаря холоду, гангрена не распространилась вверх по ноге. Я помогал врачу в операции и отделил омертвевшие пальцы правой ноги, в то время как он ампутировал пальцы левой ноги. Дело в том, что начальник не мог долго оставаться под наркозом, и каждая секунда была дорога. Едва мы закончили операцию, как Пири уже начал приходить в себя и стонать. Как я сказал, виною этому была его гордость, потому что начальник, без сомнения, давно уже знал, что у него отмерзают пальцы. Иначе и быть не может, так как ноги при отмораживании невероятно горят, кажется, что огонь разливается по всему телу. Если бы он в самом начале сообщил мне об этом, я снял бы с него камики и согрел бы ему ноги у себя на груди, как делали это неоднократно другие участники экспедиции. Должен вам сказать, что будь с ним вместо меня эскимосы, ему бы не остаться в жи-вых. Эскимосы страшно суеверны, и когда человек отмораживает ноги, они уверяют, что злой дух хотел лишить его способности передвигаться, и он должен поэтому погибнуть. Не раз во время наших странствований нам случалось быть на во-лосок от смерти. Помню, в 1906 г. во время возвращения из неудачной экспедиции, получившей название «Голодной», мы спали в построенном нами на льду игло, как вдруг началось землетрясение. Лед стал трескаться и колыхаться, а из-под воды начали подниматься пары. Я с несколькими эскимосами и с упряжками находился на одной льдине, а Пири с другой партией оказался на другой. Некоторое время обе льдины вертелись точно щенки в бурном потоке, затем они соединились, и нас понесло неизвестно куда. Так мы неслись в течение 48 часов со скоростью 3-4 километров в час, каждую минуту ожидая гибели. . В другой раз мы очутились у огромной полыньи, покрытой тонким слоем льда. Начальник предлагал выждать, пока лед не станет крепче, я же советовал рискнуть на переправу, так как можно было опасаться, что полынья вскроется. Мы разбрелись возможно дальше друг от друга, чтобы напор на лед был слабее. Едва мы ступили на лед, он начал трещать и как будто подаваться под нами. Собаки, инстинктивно почуяв опасность, рассыпались веером. Тем не менее нам удалось благополучно перебраться. Когда начальник сбросил с себя «копету» (шубу), желая по возможности уменьшить свой вес, я ползком двинулся по тонкому льду и поднял его шубу, так как боялся, что без нее он будет мерзнуть. Эта экспедиция не даром получила название «Голодной». Мы питались мясом четырех убитых нами собак, шкуры и внутренности которых скармливали оставшимся в живых собакам. А когда мы наконец вернулись на «Рузвельт», оказалось, что лед значительно повредил судно. Нам пришлось долго его чинить на острове Шутер, прежде чем мы двинулись в дальнейший путь. В марте 1895 года мы находились в глубине Гренландии. Один из участников экспедиции — Ли — отморозил ноги, и мне пришлось взять на себя его упряжку вдобавок к упряжке начальника. Таким образом у меня на руках оказалось трое саней с тремя упряжками. Каждая упряжка имеет вожака, который отвагой и силой установил свое первенство. Больше одного вожака, как бы велика ни была упряжка, быть не может. А тут у меня оказалось целых три упряжки, которые надо было соединить в одну. Иными словами, необходимо было выбрать одного вожака, вернее, дать собакам самим установить, кто больше подходит для этой роли. Привязав одного из вожаков, я предоставил остальным двум драться за первенство. Это было страшное побоище. Дав победителю отдохнуть в течение часа, я спустил Третьего вожака, и первый победитель снова взял верх. Тогда я получил возможность смешать вместе 37 собак, и они послушно двинулись вперед под предводительством одного вожака. ~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~ ПО СОВЕТСКОЙ ЗЕМЛЕ ГИБЕЛЬ ТРАЛЬЩИКА "ЖОРЖ ТУДЭ". Штормы, свирепствовавшие в январе около берегов Мурмана, послужили причиной гибели германского рыболовного тральщика «Жорж Тудэ». Попавшее в полосу шторма судно неудержимо влекло от Канина Носа вплоть до Большого Оленьего острова (восточный мурманский берег). Снежная буря была так сильна, что рассмотреть что-либо кругом не было возможности. Тральщик потерял курс — и наскочил на прибрежные камни Оленьего острова. Удар был внезапен. Не удалось предпринять никаких предохранительных мер. Переломившаяся, как спичка, мачта сло-мала ногу одного из матросов. Через образовавшуюся пробоину хлынули в трюм потоки воды. С громадным трудом удалось команде по пояс в воде пройти сквозь буруны пенящейся ледяной воды до суши. На берегу один из матросов обнаружил у себя коробку неотсыревших спичек. Это спасло потерпевших аварию. Они начали пускать захваченные с собой сигнальные ракеты, а затем, сложили костры, пытаясь густым дымом привлечь внимание жителей материка. Сигналы были замечены рыбаками прибрежных становищ. На утлых баркасах. прилагая неимовернейшие усилия, советские рыбаки с исключительной отвагой и героизмом, пробыв в океане около шести часов, подобрали команду разбившегося тральщика. Известие о случившемся было передано по телеграфу в Мурманск, и 20 января судно Мурманской пограничной охраны возвратилось в порт со спасенными моряками/ Н-ов. ЧТО ОТКРЫЛА ТАЙМЫРСКАЯ ЭКСПЕДИЦИЯ. Таймырская экспедиция Академии Наук, судьба которой долгое время волновала ученые круги, вернулась, привезя богатые научные трофеи. Экспедиция обследовала неизученную в естественно-историческом отношении северо-восточную часть Таймырского полуострова и район Таймырского озера. Выяснилось, что озеро в три раза больше того, что до сих пор было показано на географических картах. Южнее озера открыт новый горный массив г. Маканери (ранее считалось, что вся страна к югу от озера низменна). На северном берегу найдены оледеневшие трупы доисторических животных. В селе Хатангском экспедиция открыла метеорологическую станцию. Собраны богатейшие коллекции по флоре и фауне Таймыра, привезен исчерпывающий этнографический материал. С. Н. ~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~ ВСЕМИРНЫЙ КАЛЕЙДОСКОП ГИБЕЛЬ ПАРОХОДА «ВЕСТРИС » 12 ноября в Атлантическом океане погиб большой английский пароход «Вестрис» в 10500 тонн. Пароход отплыл 10 ноября в субботу из Нью-Йорка, имея назначение в порты Южной Америки. Кроме большого количества грузов на пароходе находилось 197 человек экипажа и 129 человек пассажиров. Во время случившейся в ночь с субботы на воскресенье бури, пароход дал течь. Вода проникла в угольные ямы, а затем в трюм, что повлекло за собой креп парохода на один борт. Находившиеся в трюме ящики с различными тяжелыми грузами, машины, грузовые автомобили и бочки, довольно неравномерно распределенные по трюму, перекатились на этот борт, что ещё более увеличило крен. Команда парохода тщетно пыталась откачать воду которая к понедельнику постепенно проникла уже в каюты и залила нижнюю палубу. Пароход уже накренился на 30°. Только когда в одиннадцатом часу утра вода в значительном количестве проникла в машинное отделение, и пришлось остановить машины, капитан по настоянию пассажиров распорядился послать по радио сигнал «SOS»—о бедствии—и приказал спускать спасательные шлюпки с пассажирами, в которых разместились в первую очередь женщины и дети. Однако под тяжестью первой же шлюпки подломилась державшая ее железная балка и упала в лодку, сразив насмерть несколько человек. Шлюпка при падении в воду разбилась, и все находившиеся в ней погибли. Другая шлюпка при спуске получила большую пробоину, ударившись о борт парохода. Пробоина была наскоро заделана листом жести, но едва лодка отошла на небольшое расстояние от парохода, как жестяной лист подался, и вода стала быстро наполнять лодку, которая в скором времени и затонула. Большинство находившихся в ней пассажиров погибло. Среди оставшихся на пароходе пассажиров, наблюдавших все эти сцены, началась паника. Все поспешно устремились к шлюпкам, стараясь с бою занять в них место. Команда парохода за немногими исключениями соревновала с ними в этом. Пароход тем временем настолько накренился на бок, что находившиеся на палубе люди попадали в воду, где спешили ухватиться за какие-нибудь деревянные обломки, скамейки и т. п. Другие, обвязав себя спасательными поясами, бросались в воду сами, чтобы не быть захваченными в водоворот, когда будет тонуть пароход. Последний все более и более погружался в воду и наконец, перевернувшись килем кверху, скрылся под водой. Находившиеся в воде пытались занять места в шлюпках, при чем некоторые настолько не потеряли присутствия духа, что помогали другим. Особенное геройство проявил один матрос-негр. Он подплыл к пустой шлюпке и, выловив плавающие около весла, принялся спасать тонущих. Всего он спас свыше 20 человек. Некоторые пассажиры пробыли до 13 часов в воде, пока подоспела помощь, и продержались лишь благодаря тому, что вода была сравнительно теплая и волнение стихло. Сигнал о бедствии был услышан 9 пароходами и военными судами, которые поспешили к месту катастрофы и подо -брали большинство пассажиров и команды. Всего при катастрофе погибло 114 человек, из них 69 пассажиров. В числе погибших был и капитан. Б.В. ОРИГИНАЛЬНАЯ ОТКРЫТКА. Английский филателистический журнал сообщает о получении одним из его корреспондентов оригинальной почтовой открытки, посланной из Крыма. Карточка представляет древесный лист с адресом, написанным на одной стороне, и несколькими словами привета—на другой. Марка пришита к листу. Лист доставлен почтой в полной сохранности и хранится в коллекции корреспондента Ответственный редактор И. М. Яковлев. Заведующий редакцией Вл. А. Попов.