ВОКРУГ СВЕТА ЖУРНАЛ ПУТЕШЕСТВИЙ, ОТКРЫТИЙ, ИЗОБРЕТЕНИЙ, ПРИКЛЮЧЕНИЙ На первой странице. НА О. БОНИН В ТИХОМ ОКЕАНЕ. Молодые наездники верхом на.., черепахах.., РЕДАКЦИЯ и КОНТОРА Лгр. Фонтанна, 57, «КРАСНАЯ ГАЗЕТА». Тлф. 175-38. ГОД ИЗДАНИЯ ТРЕТИЙ. №2 1929 г. 13-го ЯНВАРЯ Содержание: А. Беляев «Светопреставление». — Ж.Бел «Глоток вина». — А. Адд «Пилот». — Гpocc и Мak «Отгрохотавшая история». — Кожам «Красный огонь». Эль Гран Чако Телеграммы из Ла Паца — кто до сих пор слышал о таком городе? — сообщили, что у границы Парагвая и Боливии произошло первое большое сражение. Итак, опять новая война! Журналисты и писатели, советские и иностранные, изощрялись все последние годы, подыскивая художественные сравнения, которые с наибольшей силой могли бы убедить читателей в том, что в ее пять частей света — это сплошное минированное поле, где достаточно одной искры, чтобы превратить цветущие страны в поля жестоких сражений и организованной ненависти. Но кто взялся бы еще год назад предсказать, что первая война вспыхнет в почти ненаселенной пустыне Эль Гран-Чако, раскинувшейся между средним течением р. Парагвая и восточными склонами Кордильер? Кто мог бы предсказать, что величайшая распря, раздирающая нынешний капиталистический мир — англо-американская борьба за гегемонию над миром — выльется в вооруженную схватку именно здесь, в сердце Южной Америки? Но кто мог в 1913 году сказать, что маленький боснийский городок Сараево, станет центральным узлом англо-германской конкуренции, узлом, который рассечет только мировая война. Суждено ли войне между двумя второстепенными латинскими республиками развиться в настоящую мировую бойню или этот инцидент, подобно инциденту с германской канонеркой «Пантера» в 1907 году, окажется только одним из сигналов будущего бедствия сейчас невозможно предвидеть. Но кровь, уже пролившаяся в пустыне Чако, говорит о том, что весь конфликт между Англией и Америкой находится под таким высоким давлением, когда каждую минуту можно ожидать, что события вырвутся из рук Лондонских и Нью-йоркских режиссеров, и вихри человеческих катастроф пойдут собственным стихийным путем. * * * Воюют между собою Боливия и Парагвай. При чем же здесь здесь Англия и Америка? Не притянуты ли здесь за волосы интересы нью-йоркской и Лондонской бирж? Вот о чем вправе спросить читатель. Для того, чтобы разобраться в этом вопросе сначала посмотрим, из-за чего ведется эта война. В самом центре Южной Америки, на границах трех республик — Боливии, Парагвая и Аргентины, раскинулась одна из величайших мировых пустынь, каменистая степь Эль Гран-Чако. В 70-х годах прошлого века, когда путем целого ряда войн шло размежевание между южно-американскими республиками, на Эль Гран-Чако появились сразу три претендента: Аргентина, Парагвай и, наконец, Боливия. Тогда еще не знали о богатствах, скрывающихся в недрах этой сожженной солнцем степи, и все три противника решили, что воевать из-за камней не стоит. Земли в Южной -Америке много, а людей мало. Так и осталась пустыня ничьей, а на добросовестных немецких картах появилась какая-то странная сеть границ, пересекающих одна другую, с пометками: «заявлена Боливией в таком-то году», «за- ; явлена Парагваем в таком-то году», и т. д. Чтобы не вызывать конфликтов, пограничные посты ставили на приличной друг от друга расстоянии. Эль Гран-Чако — не единственное место в Южной: Америке с такими запутанными, до сих пор не определившимися границами. В верховьях Амазонки имеется такая же территория, на которую сделаны заявки Перу, Эквадором и Колумбией одновременно. Место безлюдное, так называемые, сельвасы, непроходимые лесные чащи, где над болотом царствуют страшные тропические лихорадки. Но вот, оказывается, что в Эль-Гран-Чако имеется нефть. В глазах делателей долларов каменистая пустыня становится благословеннейшим местом, меткой стяжательского авантюризма. Нефть! Какое дело до того, что сейчас там жжет солнце и нет иных жилищ, кроме палаток случайных путешественников? Там, где есть нефть, там быстро вспыхнет электричество, застучит железная дорога, зазвенят стаканы, заулыбаются женщины. Нефть — это один из самых сильных нервов современной экономической жизни. Была бы нефть, а человек будет! Все старые споры о территории в 298.000 квадратных километров (почти в два раза больше, чем самый Парагвай!..) воскресли с новой силой. Когда - то американская газета «World» удачно сострила: «Покажи Юзу нефтяную скважину и он тебе сейчас же укажет нефтяную политику». В этом отношении Келлог ничем от Юза не отличается. С легкой руки Теодора Рузвельта американские дельцы хорошо усвоили себе политику захватов явочным порядком, с последующим докладом о случившемся покладистому, упоенному солнцем «просперити» Конгрессу. Кстати сказать, на этот раз интервенцию не нужно проводить ни силами американских солдат, ни на средства североамериканского государственного банка. Для того имеется подставное лицо, и это подставное лицо не кто иной, как правительство Боливии. . Когда североамериканский империализм взялся всерьез «за политическое обволакивание» южно-американских республик, Боливия попала?в эту паутину одна из первых. Обстоятельства способствовали тому, что она немедленно, как спелое яблоко, упала в руки североамериканского садовника. Боливию теснили и Аргентина, и Парагвай, и Чили, и Перу. Две последние республики, при поддержке Англии, отрезали Боливии выходы к морю, отняли у нее богатую селитрой область Тарапаку и превратили Боливию во второстепенную, даже по южно - американским масштабам, сельско - хозяйственно - скотоводческую республику. «На помощь» Боливии пришли Соединенные Штаты. Нью-йоркские банкиры предложили ей заем. Заем был принят боливийским правительством, несмотря на протест мелко-буржуазных и интеллигентских кругов республики. Надо сознаться, протест был небезоснователен. С условиями этого займа невредно познакомиться, так как они позволяют судить о формах финансовой деятельности банкиров Соединенных Штатов в чужих, экономически слабых странах. Заем равнялся 26.000.000 долл. Должник обязан был уплачивать ежегодно 10% основной суммы плюс 8% и кроме того, гарантировать уплату займа следующими ценностями: 1) всеми акциями Национального Банка, принадлежащими республике, 2) всеми доходами, представляющими собою дивиденды на акции, 3) налогами на концессии и заявки шахтовладельцев, 4) доходами от винной монополии, 5) доходами с табачной монополии, 6) налогами на ипотеку, 7) налогами на прибыль шахтовладельческих обществ, 8) всеми импортными, экспортными пошлинами, фондами и доходами железных дорог, и пр. и пр. Не надо быть искушенным в политике, чтобы понимать, что дело сводилось к полному контролю северо-американского капитала над Боливийской республикой. К тому же, американский капитал, который в 1912 году располагал в Боливии всего лишь 10.000.000 долларов, к 1927 году вырос до 86.000.000, из которых 40 находилось в разработках металлов, 8 в нефти, остальное — в займах и в сельскохозяйственных концессиях. Вскоре Боливия обратилась в плацдарм американского наступления на южную часть южно-американского материка. Интересы Великобритании в Южной Америке когда-то были неизмеримо выше интересов Северной Америки, за последнее время упали, но все еще продолжают стоять на равной высоте с американскими. Но если Соединенные Штаты успешнее действуют именно в в северной части Южной Америки, то Англия продолжает крепко держаться на юге материка. Оппозиция, которую оказывает империализму Соединенных Штатов группа латинских республик ABC (Аргентина, Бразилия, Чили), в значительной мере вдохновляется английским капиталом. Парагвай — это наиболее вынесенный на север аванпост английского капитала. Американский капитал в этой республике исчисляется на 1927 год 18.000.000 долларов. Английские интересы здесь значительно больше. Британской компании принадлежит вся жел.-дор. сеть, в руках британских капиталистов находится значительная часть внешней торговли республики. Через Аргентину в Парагвай и дальше, к нефтяным залежам Эль Гран-Чако тянется рука лондонских капиталистов. Без разрешения соответствующих органов, находящихся в Вашингтоне и Нью-Йорке, Боливия не может рискнуть ни одним солдатом, ни одним долларом. Без благословения Англии, Парагвай не рискнет впутаться в непосильную борьбу. Сражения на Боливийско-Парагвайской границе происходят по планам Лондонского и Вашингтонского штабов. Это все понимают. Только Бриан и Чемберлен, и прочие клоуны из Лиги Наций, по долгу хорошо оплачиваемой службы, обязаны болтать о борьбе за мир, которую ведет Женева, о мерах, которые должна принять Лига Наций с целью заставить подчиниться этим решениям две маленькие южно-американские республики. Впрочем, на робкое заявление Бриана о необходимости покончить дело миром^ и Парагвай и Боливия не обратили внимания, отделавшись дипломатической отпиской, но зато когда Соединенные Штаты предложили разрешить вопрос о принадлежности Эль-Гран-Чако на пан-американской конференции, на которой Соединенные Штаты являются диктатором, обе республики вытянули руки по швам и изъявили свое согласие - кому владеть Эль-Гран-Чако, решат Соединенные Штаты. СВЕТОПРЕСТАВЛЕНИЕ Научно-фантастический рассказ А.Беляева Содержание предыдущей главы. В. Берлине, в Тиргартене, встретились за утренним завтраком три иностранных журналиста: француз Марамбалль, англичанин Лайль и грек Метакса, который сообщил друзьям последнюю политическую новость: по слухам, между Германией и СССР заключено соглашение. Каждый из трех друзей хотел бы первым раздобыть этот сенсационный документ. Марамбалль надеется достигнуть этого при помощи своей знакомой, фрейлин Леер,дочери первого секретаря министерства иностранных деп. Марамбалль возвращается к себе в номер, чтобы засесть за работу, однако это не удается ему, необычайные события приводят его в ужас. Он не видит света зажженной спички, и замечает свет вспыхнувшей спички через несколько минут спустя, когда, спичка давно брошена. Он видит собственного двойника, и все вещи такими, какими, они были несколько минут тому назад, но зато не видит того, что происходит в данный момент. Те же необычайные явления наблюдает и его квартирная хозяйка фрау Нейкирк. На улице творится смятение. Люди наталкиваются на невидимые преграды, трамваи и автомобили налетают друг на друга. Происходят крушения с кровавыми жертвами. Марамбалль осторожно пробирается по улицам. — Последние времена настали, это светопреставление, — говорит хозяин ресторана в Тиргартене. III. – “И он том же”, - подумал Марамбалль, вспомнив вдову Нейкирх, затем он спросил. — Господин Лайль был у вас сегодня к обеду? — Как всегда. Но он чувствует себя очень плохо. Его сильно помяли в автобусе. Он выглядит совсем больным. — Но ведь, вы не могли его видеть, — насторожился Марамбалль. — Ну, разумеется, я видел его после того, как он ушел. Кто бы мог подумать, господин Марамбалль, что мы доживем... Но Марамбалль уже не слушал его. Все в порядке. Хозяин ресторана видит так же, как и он, как все, — Сколько стоит пирожок? Марамбалю пришлось бы ожидать не менее пяти минут, чтобы увидеть безнадежный жест хозяина. Но интонация голоса и без этих внешних проявлений ясно свидетельствовала об угнетенном состоянии владельца ресторана в Тиргартене, а слова говорили еще яснее. — Какие тут счеты, господин Марамбаль, — сказал он уныло. — С собой в могилу не возьмешь пирожков, ни платы за них. Кушайте на здоровье. Простите, что не могу ничем угостить вас больше. Я даже себе не съумел изготовить обеда: половина жаркого оказалась сырою, а половина сгорела. — И он еще раз безнадежно крякнул. — Телефон действует? Мне нужно переговорить с Лайлем. — Ничего не действует. Все разваливается. Лакеи перепились, винный погреб опустошен. Все идет прахом. И я... я кажется сам напьюсь, если только эти подлецы оставили мне хоть каплю вина... IV. Загадка света. Марамбалль возвращался к себе на Доротеен Щтрассе. Он уже больше не сомневался в том, что здоров. — „Болен не я, а ессь мир", — думал он, — и не мог решить, лучше эта или хуже. Молодой человек радовался за себя, вернув уверенность в здравости своего рассудка. Но все же, положение катастрофическое. — "Нет, уж лучше бы я сошел с ума" Меня врачи наверно вылечили бы, а удастся ли им вылечить весь мир, заболевший каким-то странным недугом, это большой вопрос". Вернувшись к себе в номер, Марамбалль быстро включил комнатный громкоговоритель радиоприемника, в надежде, что по крайней мере, по радио он что нибудь узнает о причинах необычайной катастрофы, разразившейся над миром. И он не ошибся. Говорила станция Кенигевустергаузена *). *) Мощная радиостанция под Берлином: „... Только высочайшее самообладание и дисциплина могут спасти город от паники, которая грозит самыми гибельными последствиями. Граждане должны строжайше придерживаться новых правил уличного движения, памятуя, что несоблюдение их грозит смертельной опасностью. Город объявлен на осадном положении. Все попытки нарушения, уличного спокойствия будут караться беспощадно на месте преступления". — Хотел бы я посмотреть, как они будут ловить преступников", — подумал Марамбалль. — „... О причинах, вызвавших катастрофу мирового масштаба, виднейшие ученые Берлина сообщают следующее. Ими установлено, что скорость света замедлилась. Вместо трехсот тысяч километров в секунду, свет начал двигаться со скоростью всего шесть минут пятьдесят восемь секунд-метр. Как известно, мы видим окружающие предметы потому, что они отражают естественный - солнечный, или искусственный свет. Эти отражения и приходят теперь, примерно, семь минут каждый метр расстояния. Следует упомянуть, что ученые — физики и астрономы уже давно установили, что скорость света непостоянна. Она уменьшается почти на четыре километра в год. Однако, при сохранении этой плавности, скорость света могла уменьшиться до нуля только через семьдесят пять тысяч лет. Это слишком отдаленное будущее не могло, конечно, вселять тревогу. Уменьшение на четыре километра в год практически было неощутимо и могло влиять только на астрономические подсчеты, там, где-цело шло об измерении огромных пространств „астрономических лет" *). Поэтому ученые и не считали нужным придавать свои наблюдения об уменьшающейся скорости света широкой гласности. *) Астрономический год — расстояние, проходимое светом в продолжение гола Что касается причин внезапного замедления света, то ученым не удалось еще найти удовлетворительного объяснения. По мнению одних, наблюдавшееся в прочные годы уменьшение скорости света только кажущееся: не скорость света уменьшилась, а увеличивалась единица измерения времени, — секунда, — благодаря замедлению суточного вращения земли. Однако, против этой гипотезы и раньше делались возражения: замедления во вращении земли наблюдаются периодически, то есть земля то замедляет, то ускоряет до обычного свое суточное вращательное движение вокруг оси, тогда как скорость света уменьшалась равномерно. То же, что мы видим теперь, окончательно опровергает эту гипотезу: если бы уменьшение света было кажущимся и зависело от замедления земли, то ото означало бы такое замедление, которое сказалось бы и на увеличении силы тяжести (от уменьшения центробежной силы), чего, однако, мы не наблюдали. Остается предположить, что солнце в своем движении вступило вместе со всей солнечной системой планет в такие области мирового пространства, где скорость света более замедленная. Это может происходить или от свойств мирового эфира, или же от иной кривизны пространства, вообще говоря, от неоднородности и непостоянства межзвездных глубин. Наконец, следует упомянуть, что изменение цветов произошло потому, что благодаря замедлению света, весь спектр как бы передвинулся справа налево: голубой превратился в темно-оранжевый, зеленый в почти черный и так далее. Появились и новые цвета, ультра-фиолетовые и лежащие правее их. Но невооруженным глазом они воспринимаются как темные, или вовсе не воспринимаются. Наука бессильна изменить явление такого космического порядка, как замедление света» Но примениться к новым условиям жизни мы, все же, можем. К счастью для нас, столь резкое уменьшение скорости света не проявляет тенденции к еще большему уменьшению. Скорость света пока является величиной постоянной. Нам ничего больше не остается, как приспособиться к новым условиям существования и надеяться, что это явление преходящего характера.. Кто-то постучал в дверь. — Войдите! Скрипнула «закрытая» дверь, и в комнату вошло тяжелое дыхание тучной фрау Нейкирх. — Добрый вечер, господин Марамбалль, — послышался ее голос, такой печальный, как будто она только-что похоронила своего мужа. — Добрый вечер, фрау Нейкирх. Ну, вот видите все великолепно. Сейчас передавали по радио, что в общем ничего страшного нет. Маленькая заминка со светом. Солнце заехало в кривизну, и луч света не может протолкатся через эфир. Садитесь, фрау, только не мимо кресла. Вот, кажется, оно. — Благодарю вас. Я тоже слушала радио, но ничего не поняла, а вы объяснили все так просто. Но все-таки, в этом мире много непонятного... Я хотела спросить у вас, господин Марамбалль. Вот, например, газ. Я вскипятила воду и закрыла кран газовой горелки. Но газ продолжает гореть, хотя и не шипит. Скажите, пожалуйста, будет отмечать это счетчик? Ведь, я же не виновата, что газ продолжает гореть, хотя этот кран закрыт. V. Дело № 174. Пошло несколько дней, и жизнь понемногу начала входить в новую колею. Фрау Нейкирх примирилась о своим двойником, повара в ресторанах как-то умудрялись «на слух, вкус и нюх» готовить кушанья и обслуживать посетителей, возобновилось и уличное движение, хотя оно происходило с чрезвычайной медлительностью; в том же замедленном темпе заработали почта, телеграф и телефон. Марамбалль и Лайль сидели на своем обычном месте за завтраком, под густой липой, в Тиргартене. — А все-таки, надо отдать справедливость немцам: их удивительная организованность сказалась в дни катастрофы с особой наглядностью. Берлин — первый город во всем мире восстановил нормальную жизнь, — говорил Марамбалль, обращаясь к образу Лайля, каким тот был пять минут тому назад. Впрочем, большой разницы между действительным и призрачным Лайлем не было, так как Лайль отличался неподвижностью, в противоположность Марамбаллю, между жестами и словами которого не было никакой связи. Марамбалль первый заразительно смеялся в то время, как Марамбалль второй сосредоточенно поглощал завтрак или закуривал папиросу. — Интересно все-таки знать, чем все это кончится? — Надо жить, чем бы ни кончилось, — ответил Лайль. — Перед наступлением тысячного года люди ожидали конца мира, и многие богачи завещали свое имущество церкви. Но конец мира не наступил. Пришлось судебным порядком требовать возвращения своего имущества. Говорят, в Италии одно такое судебное дело не окончено до сих пор. — Да, и у пас во Франции был подобный случай, если память не изменяет мне, в 1499 году- На этот год великий астролог Стефлер предсказал повторение всемирного потопа, и тулузский президент Ориаль предусмотрительно выстроил себе Ноев ковчег. Однако, но только наводнения, по и потопа не произошло.*) К сожалению, — грустно сказал Марамбалль, хотя его призрак беззвучно смеялся, откинув голову назад, — у нас, действительно, произошло в некотором роде светопреставление. *) Исторические факты. Астрология — мнимая наука, которая считала возможным по положению звезд определять судьбу человека и предсказывать наступление событий. — Человек умный все должен обращать себе па пользу, — вдруг услышали они чей-то голос. — Эй, кто нас подслушивает? Однако, теперь надо быть осторожным!.. Невидимый посетитель ответил. — Что же мне, гудеть, как автомобиль, при своем приближении? Не моя вина, что вы не видите меня. — А, эфемерида! Здравствуйте. Садитесь на этот стул, он не сдвигался с места более десяти минут. Метакса, однако, осторожно ощупал стул, прежде, чем сесть. Эта осторожность входила в привычку. — Жарко, — сказал Метакса. — Удивительно, вы из Греции, а постоянно жалуетесь на жару, — отозвался Марамбалль. — В Греции — там еще жарче. — И помолчав, Метакса продолжал. — Дело номер 174 находится у первого секретаря министра, Леера. — Что это за дело? — спросил Марамбалль. — О тайном соглашении между Германией и Советской Россией, — ответил Метакса. Марамболль ощутил на своем лице клуб дыма из трубки Лайля. — И что же дальше? — спросил Марамбалль. — Ничего. Я только сообщил вам новость. Думал, может быть, будет интересно, И еще есть новость. Лейтенант барон фон Блиттерсдорф сделал предложение фрейлен Вильгельмине Леер. — Но, ведь, ее нет в городе! Откуда вы все это знаете? — горячо воскликнул Марамбалль. Эта новость поразила его, он густо покраснел и был очень рад, что Лайль и Метакса не видят его лица. Но вспомнив о том, что они все же увидят его, Марамбалль постарался придать своему лицу равнодушный вид, — „И люди будут жениться и выходить замуж" даже в день светопреставления, — процедил Лайль, — Вас это огорчает, Марамбалль? — Нисколько, — поспешно ответил он. — Я не собирался жениться на фрейлен Видьгельмине. Да, признаться, но очень и верю этой новости. Вильгельмина... фрейлен Леер сообщила мне сегодня по телефону, что в момент катастрофы она была загородом и до сих пор не могла вернуться, так как всякое движение было прекращено. Она приедет только сегодня в шесть часов вечера, Когда же Блиттерсдорф мог сделать предложение? Во всяком случае, она сказала бы мае об этом. — Блиттерсдорф сделал официальное предложение ее отцу, Рупрехту Леер. — Ну и пусть Блиттерсдорф женится на Рупрехте Леер, — со смехом отвечал Марамбалль, в душе очень озабоченный решительными действиями соперника. Лейтенант Блиттерсдорф был давишним претендентом на руку Вильгельмины, хотя больше пользовался успехом у ее отца, чем у нее» Сама Вильгельмипа не отказывала лейтенанту решительно, она отвечала на его предложения, что не думает о замужестве. Марамбалль не лгал, уверяя, что он не собирается жениться на Вильгельмине; хотя она и нравилась ему, его планы не заходили так далеко. Получив возможность бывать в доме Лееров и пользуясь ее дружеским расположением, Марамбаллю удавалось узнавать раньше других корреспондентов кое-какие дипломатические новости. Правда, ничего крупного, сенсационного он получить не мог: дверь в деловой кабинет Рупрехта Леера была довольно плотно закрыта для него. Но все же, это была приятная и полезная дружба. И вот теперь этой дружбе может наступить конец. Ревнивый и грубоватый лейтенант барон Блиттерсдорф воспитанный в военной обстановке империи, конечно не потерпит Марамбалля в качестве друга дома. При том, Вильгельмипа, если выйдет замуж, переедет к мужу, и этим самым наполовину потеряет ценность для Марамбалля. — „Чорт возьми, надо на что нибудь решиться крупное, — думал Марамбалль. — Да, Метакса явно наталкивает меня. Дело номер 174!.. Правда, мир сейчас занят иным. Но что если „светопреставление" кончится так же неожиданно, как оно началось? А лучшего времени не выбрать; надо воспользоваться случаем и раздобыть такой сенсационный документ. И тогда пусть Вильгельмина выходит замуж за своего барона, если это ей нравится..." — Все эти соглашения потеряли теперь всякий смысл и ценность, — небрежно сказал Марамбалль. Вынув карманные часы, он поднес циферблат к глазам, подождал, пока он проявится, и поднялся. — Мне пора. Сколько с меня следует? — обратился он к лакею, принесшему кофе Метаксо. Лакей подсчитал. — Четыре марки. И еще одна марка за пирожок, который вы съели в тот день, когда ресторан был закрыт. Хозяин просил вам напомнить об этом должке... Марамбалль вынул бумажник, посчитал деньги, «проявляя» их у глаз, и всунул в руку лакея. — Получайте. Очевидно, ваш хозяин раздумал умирать. И, распрощавшись, Марамбалль ушел, потрескивая автоматической трещеткой, которая издавала негромкое, но характерное щелканье при каждом его шаге. Прохожие, которые еще не успели обзавестись этой новинкой, предупреждали о себе однообразным ''иду, иду". На всех перекрестках громкоговорители напоминали о правилах уличного движения. Толпа на тротуарах двигалась не спеша, в строгом порядке, придерживаясь правой стороны. Полицейские на перекрестках от времени до времени трубили в рожок, приостанавливая движение трамваев и экипажей, чтобы дать возможность пешеходам перейти на другую сторону улицы. Автомобили и трамваи двигались также очень медленно, беспрерывно подавая сигналы звонками и гудками. Чтобы не мешать друг другу, все эти звуки были приглушены. Па улице стало гораздо тише, чем раньше. У всех жителей города быстро обострялся слух. Уже никто не обманывался видом бесшумного, призрачного трамвая, стоящего на остановке: все впали, что этот видимый трамвай давно прошел. Но когда слышался шум подходящего невидимого трамвая, пассажиры шли на звук звонка, наощупь находили входную площадку и, соблюдая строжайшую очередь, входили в трамвай. К счастью, столбы, указывающие места остановки, дома, как все неподвижные предметы, были хорошо видимы, хотя они и являлись ''устаревшим" отображением вещей. VI. Игра в жмурки. Несмотря на осадное положение и все принятые меры, в городе все же были случаи ограблений, й поэтому во всех домах были приняты меры предосторожности, чтобы вместе с жильцами в дом не проникали воры, пользуясь своею временной невидимостью. Когда Марамбалль позвонил у дома Леера, швейцар осторожно приоткрыл дверь, держа ее на цепочке, и впустил Марамбалля только узнав его по голосу. Марамбалль едва протиснулся в приоткрытую дверь, при чем почувствовал, как швейцар легонько провел рукой по его спине, чтобы убедиться, что за Марамбаллея никого нет, и тотчас закрыл дверь. — Фрейлен Вильгельмина приехала? — спросил он раздеваясь. — Только что, — отвечал швейцар. - Марамбалль поднялся по лестнице, устланной черным ковром, — до светопреставления он был красным, — вошел в большую гостиную и огляделся. Вильгельмина, в дорожном костюме, с небольшим чемоданом в руке, стояла у раскрытой двери в кабинет Леера и говорила с отцом. Вернее, бесшумно шевелила губами. Потом отец так же беззвучно что-то сказал ей, потрепал по щеке и ушел к себе, закрыв дверь кабинета. Вильгельмина быстро прошла в свою комнату, в правую дверь. Марамбалль находился в затруднении. Он знал, что видел минувшие события. Но вернулась ли уже в гостиную Вильгельмина? Его вывел из затруднения голос Вильгельмины, раздавшийся из столовой. Она напела, потом, очевидно, услышав звук приближающихся шагов, прекратила пение и спросила: — Кто здесь? — Здравствуйте, фрейлен, — сказал Марамбалль, осторожно пробираясь в столовую. — С приездом! — А, это вы Марамбалль. Здравствуйте. — Девушка пошла навстречу гостю. — Не правда ли, интересно? Весь мир играет в прятки. Ну где же вы? И, смеясь, она вертелась около него, как будто не могла найти. А Марамбалль беспомощно разводил руками, хватая воздух. — Через пять минут, когда вы проявитесь, я буду смеяться, наблюдая ваш глупый вид, — продолжала она забавляться. — Ну, вот моя рука, держите, — наконец смилостивилась она. Молодые люди уселись у стола. — Как давно мы не виделись, — сказал Марамбалль. — Это было еще в старом мире, когда люди видели настоящее, а не прошлое. Как провели вы время у фрейлин Алисы? " — Великолепно, — отвечала девушка. — Сначала мы все очень испугались. А потом нашли, что это даже интересно. Но, Марамбалль, это начинает мне надоедать. Прощай лаун-тенис! Мы больше не можем играть в эту чудесную игру!.. — Есть ''игры" поважнее, — сказал Марамбалль. — На многих фабриках и заводах прекратилось производство. Если это продлится, мы переживем ужасные времена. — Придумают что - нибудь, — беспечно ответила Вильгельмина. — Научатся работать ''вслепую". Ведь, работают же слепцы! И вообще, не портите мне настроения. Представьте, у подруги мы играли в пуш-болл. Это было что-то невероятно комическое! — Да, люди приспособляются ко всему, это правда. Сегодня впервые открываются даже театры. В опере идет ''Фауст". — Воображаю, что это будет. У нас абонемент. Заезжайте за мной, и отправимся вместе в нашу ложу. — А я хотел предложить вам места в партере, это ближе к сцене, — если только вы снизойдете до партера. — Снизойду, — ответила Вильгельмина. — Идем в партер. Но как же музыканты будут читать ноты? — Артисты и оркестр будут исполнять на память. Каждый из них отлично знает свою партию. Зрелищное восприятие, конечно, не будет совпадать со слуховым. Но с этим надо примириться. — А что же будет с нашей музыкой и пением, Марамбалль? — Мы будем разбирать поты, как близорукие, и учить на-память. — Вы принесли новые романсы? — Принес, — ответил Марамбалль, наблюдая затем, как „призрак" Вильгельмины вошел в столовую, переодетый в розовое кимоно. Только теперь Марамбалль узнал, как одета сидящая с ним Вильгельмина. — Дайте же мне, — протянула девушка руку. — Извольте, — ответил Марамбалль, незаметно выходя в гостиную. — Но, где же вы? — Вот здесь, неужели вы не видите меня? — смеялся Марамбалль, повторяя ее игру в прятки. Надо сказать, что эта игра очень понравилась ему. Марамбалль начал бегать но гостиной, а Вильгельмина преследовала его. Марамбалль увлекался все больше. И вдруг, когда посреди комнаты она поймала его, Марамбалль обхватил девушку и крепко поцеловал. Вильгельмина вырвалась из его объятий. — Сумасшедший! В тот же момент они услышали знакомые, прихрамывающие шаги лейтенанта Блиттерсдорфа. На войне он был ранен в ногу и с тех пор прихрамывал. От веселости Марамбалля и Вильгельмины не осталось следа. Лейтенант явился, как статуя командора, а молодые люди стояли смущенные, подобно дон-Жуану и донне-Анне *). Правда, командор еще ничего не мог видетк Он мог только слышать подозрительный шум. Но протекут минуты, и вся картина проявится... Одно спасение — увести лейтенанта из этой комнаты, пока прошлое не станет видимым ''настоящим". *) Дон Жуан легендарный испанский герой, отличавшийся бесчинствами. Во время его свиданья с донной-Анной, явилась статуя убитого им командора и, пожав руку дои Жуана провалилась под землю вместе с ним. Этот сюжет неоднократно обрабатывался в мировой литературе. (См. „Каменный Гость* — А. С. Пушкина). Вильгельмина так же, как и Марамбалль, уже хорошо знала, что чем ближе предмет, тем скорее он проявляется. Она храбро бросилась навстречу приближающихся шагов, взяла лейтенанта за руку и попыталась обвести его вокруг комнаты, к двери в кабинет отца. — Это вы, господин лейтенант, как кстати! — защебетала она, дружески толкая лейтенанта. — Папа будет очень рад видеть вас, идемте к нему... — Я, кажется, помешал, — хмуро отозвался лейтенант. — Здравствуйте, фрейлен Вильгельмина, — и он остановился, чтобы поцеловать ей руку. Девушка ускорила эту церемонию и вновь повлекла за собой лейтенанта к спасительной двери. — Почему вы ведете меня, э-э, таким кружным путем? — спросил лейтенант, опять останавливаясь. — Я только что приехала и разбросала на полу свои чемоданы, мы можем упасть. Да ну же, какой вы неповоротливый, — тормошила она его. — Но, может быть, ваш отец занят?.. — Да нет же, идемте. Вот и спасительная дверь... Вильгельмина быстро постучалась, открыла дверь, не ожидая ответа отца, почти втолкнула в кабинет лейтенанта и, бросив несколько фраз, ушла „прибрать чемоданы", плотно закрыв за собой дверь. — Где вы? — шопотом спросила она, войдя в гостиную. — Здесь, — так же тихо ответил провинившийся дон-Жуан. — Уходите скорей... противный. Но Марамбалль не торопился. Его обуяло непреодолимое желание увидеть самому всю сцену игры в жмурки, — а она уже начала проявляться, Марамбалль — первый то приближался, то удалялся. И когда он подходил ближе, то события шли ускоренным темпом, как будто кто-то быстрее пускал кинематографическую ленту. Когда он отступал назад, движения играющих в прятки замедлялись. Наконец, отступая с быстротою, превышающей скорость света, он видел события в обратном порядке. Вильгельмина сама была увлечена этой ''фильмой". Опомнившись, она тихо спросила: — Вы еще здесь? — Здесь, — с сладким вздохом отвечал Марамбалль. — Да уходите же, безумный человек! — Сейчас, только досмотрю самое интересное. Марамбалль, подвигаясь взад и вперед, нашел момент поцелуя и начал медленно, — со скоростью света, — отступать к двери, и призрачная пара как будто застыла в поцелуе. — Изумительно! — сказал он у двери. — А в оперу -мы все-таки поедем! Марамбалль услышал, как Вильгельмина в нетерпении топнула ногой. — Иду, иду! — И Марамбалль вышел, прикрыв дверь. На лестнице, навстречу ему поднималась тень грозного командора — лейтенанта Влиттерсдорфа, Его рыжие, распушенные усы были подняты вверх, как у Вильгельма Второго. — Фу, проклятое привидение! — выбранился Марамбалль. И он демонстративно прошел сквозь призрак лейтенанта, двинув плечом воображаемого соперника. Когда Марамбалль ушел, новое беспокойство овладело Вильгельминой. Она знала, сколько опасных неожиданностей таит в себе новый порядок вещей. Вильгельмина тихо подошла к закрытой двери в кабинет отца и тронула ее рукой. Опасение Вильгельмины оправдалось: закрытая дверь была на самом дело открыта. Это, очевидно, проделка лейтенанта. Он мог открыть ее после того, как Вильгельмина вышла. Теперь весь вопрос был в том, дошло ли отражение сцены игры в жмурки до лейтенанта, сидящего в кабинете отца.- Вильгельмина зашла с боку и прикрыла дверь. Подойдя через несколько минут вновь к двери в кабинет, она опять нашла ее открытою. Стать у двери и загородить своим телом видение? Но она не могла „загородить" того отражения, которое уже было впереди ее. В отчаяньи девушка ушла в свою комнату и заперлась. Вильгельмина волновалась не напрасно. Лейтенант, заподозрив неладное, принял свои меры. Поздоровавшись с Леером, он поставил кресло против двери и открыл её. Скоро начала проявляться вся сцена игры в жемурки. Тогда лейтенант заговорил с отцом Вильгельмины о Марамбалле. — Я, конечно, далек от мысли давать вам советы, господин Леер, — сказал он, — но мне кажется, что посещения вашего дома иностранным корреспондентом, притом французом, не совсем удобная вещь при вашем официальном положении. При том, отношения Марамбалля к фрейлен Вильгельмине могут вызвать превратное толкование и повредить репутации вашей дочери... — Мне самому не нравятся эти визиты. Но что же я могу поделать? Шальная девчонка... Будь бы жива ее мать, — со вздохом сказал Леер, — все было бы иначе. Я но сомневаюсь, что их отношения носят вполне невинный характер. Спорт, музыка... — Вполне невинный? — лейтенант вдруг тяжело задышал. — А вот, не угодно ли взглянуть в гостиную! Леер поднялся из-за письменного стола, подошел к двери и воскликнул от изумления. Они увидели финал игры в прятки. Среди гостиной беззвучная тень Марамбалля целовала призрак Вильгельмины. От ревнивого взора лейтенанта не ускользнуло, что Вильгельмина не очень быстро оторвалась от губ молодого человека, и в ее негодовании не было искренности. Кровь медленно залила все лицо лейтенанта. — Я... убью его! — тихо, но решительно сказал лейтенант. — Вызову на дуэль и убью. Леер вернулся к столу и, ошеломленный виденным, тяжело опустился в кресло. — Да, это ужасно... Она обманула мое доверие... По как же вы будете драться с ним на дуэли? — В открытую, или „слепую", все равно. На пистолетах. До решительного результата. — А если он откажется от дуэли? — Я убью его. Теперь это можно сделать проще, чем раньше. Разговор не вязался. Лейтенант скоро откланялся и направился к двери. Вильгальмина слышала, как он ушел, и подумала: — „Он не простился со мною! Сердится! Конечно, он видел все. Но видел ли отец?" В ту же минуту послышался голос отца: — Вильгельмина, иди сюда! Между отцом и дочерью произошел длинный и чрезвычайно неприятный разговор. VII. Последнее Свидание. Не без волнения, вечером подъезжал Марамбалль к дому Вильгельмины. Удалось ли ей скрыть „следы преступления? Он позвонил и спросил швейцара, дома ли фрейлен Вильгельмина. — Уехали! Не принимают! — сердито ответил швейцар и тотчас захлопнул дверь. Марамбалль протяжно свистнул, — Дело дрянь! „Уехали и не принимают". Это похоже на отказ от дома... Он все же надеялся встретить Вильгельмину в опере и поехал туда. Осторожно пробравшись во второй ряд, Марамбалль уселся в кресло и начал осматривать ложи. Но ложа Лееров была пуста. „Может быть, она еще не проявилась? — не терял Марамбалль надежды, думая о Вильгельмине. Сосед слева задел его плечом и пробормотал извинение. — Пожалуйста, не извиняйтесь. Мы все слепые, а слепому трудно не задеть другого, — с французской болтливостью, вежливо ответил Марамбалль. И в ту же минуту он услышал, как кто-то шепчет ему на ухо: — Простите! Я хотел только убедиться, вы ли ото. Сегодня господин первый секретарь Леер уезжает к министру ровно в десять. А дело номер 174 будет лежать у него на столе. — Метакса! Вы как сюда попали? — Так же, как и вы, — отвечал грек. В этом действительно не было ничего необычайного: места корреспондентов находились в одном ряду. Метакса, очевидно, только принял меры к тому, чтобы оказаться по соседству с Марамбаллем. — Послушайте, — сказал Марамбалль,-что вы, наконец, гипнотизируете меня все время делом номер 174? Что вам от меня нужно? — Тс!.. — И, наклонившись к самому уху Марамбалля, Метакса сказал: — Вы же сами знаете, что на этом деле можете заработать. У меня есть свои люди в доме Леера, и я знаю все, что там делается. Но мне труднее обделать это дело, чем вам. Вы свой человек в доме. {Продолжение следует) Он позвонил и спросил швейцара. ГЛОТОК ВИНА Рассказ Ж.Бэл рис. А.Налетова. Уединившись в свою библиотеку, Гарлоу вновь перечитывал письмо Мортона, которое он успел уже заучить наизусть. Перечитывал в последний раз, слово за слово, фраза за фразой, все еще в надежде убедить самого себя, что смысл его не такой многозначительный, каким он казался ему до сих пор. Послание Мортона было написано на открытке с помеченной на ней датой, но без адреса отправителя. Гласило оно так: — «Целых шесть месяцев вы не оказывали мне никакой денежной поддержки, ссылаясь на затруднительное материальное положение и необходимость содержать . семью. Теперь мне стало известно, что вы богаты, дела ваши процветают и никакой родни у вас нет. Не знаю и не желаю знать, приложил ли я руку к тому, чтобы заложить фундамент вашего нынешнего богатства. Но твердо знаю, что намерен получить половину его. Семь лет тому назад я промолчал и отправился в тюрьму. Но, я не потерял еще способности речи и для полиции достаточно трех слов, чтобы она раскопала всю эту старую неблаговидную историю. Если бы вы не пытались надуть меня, я оказался бы милостивее. Теперь же мои условия: ровно половину, из коей две тысячи фунтов наличными. Сим извещаю, что навещу вас в воскресенье ночью, точнее говоря в половине первого, в ночь на понедельник, когда ваша прислуга и соседи будут мирно почивать, что, полагаю, для вас предпочтительнее. Приготовьте две тысячи фунтов в стофунтовых банкнотах. Я приду, как бывало раньше, через сад и расчитываю найти окно незапертым. В противном случае я явлюсь несколько позже, вместе с полицейским, к вашей парадной двери. В. Н. Мортон. Да, письмо было явно неприятное и, в конце концов, Гарлоу принужден был заключить, что оно означало все то, 6 чем в нем* говорилось. Как бы там ни было, время для взвешивания значительности сказанных в нем слов, прошло: Чс1сы на камине показывали десять минут первого. Встав из-за письменного стола Гарлоу перешел к камину, бросил письмо на раскаленные угли и пристально смотрел, как оно сгорает. В эту минуту его благообразная, откормленная, обычно приветливая физиономия имела далеко непривлекательный вид. Если в плотно сжатых губах сказывалась решимость, или, вернее упрямство, то в бегающих главах отражался несомненный страх. Обрюзгшие щеки побагровели, а на лбу, у редеющих волос, заблестели капельки пота. Но он оставался верен своему первоначальному намерению, которое принял в то утро, три дня тому назад, когда получил и впервые прочел это письмо. Он тогда же решил, что не даст Мортону ни гроша и пусть тот уходит и не тревожит его больше. Однако, он лишь сейчас окончательно решил, каким образом Мортон должен исчезнуть, хотя замысел свой он хладнокровно обдумывал и подготовлял три дня и три ночи. Не сводя глаз с огня, он спрашивал себя — не упустил ли он чего-нибудь из виду. Нет, все предусмотрено и подготовлено. А как насчет прежних писем Мортона? По существу умнее будет сохранить их. Они содержат одни просьбы о деньгах и выражения благодарности и могут пригодиться впоследствии. Обернувшись, он окинул взглядом длинную, просторную комнату, наполовину библиотеку, наполовину биллиардную, обставленную со всевозможной роскошью и комфортом. Своего рода символ его сытого эгоистического существования. Он вовсе не намерен отказываться от этого существования, хотя бы частично. Ни за что на свете! Страх в его глазах уступил место злобе, рот искривился ненавистью. Однако, время подходит. Надо действовать! На маленьком столике стоял поднос с графином портвейна, рюмкой, тарелкой с бисквитами и вазочкой с оранжерейным виноградом. Гарлоу подошел к столику и словно заколебался, засунув пальцы в жилетный карман. Но всякие сомнения, если он и в самом деле питал их, быстро прошли. Вытащив из кармана крошечный бумажный пакетик, он с величайшей осторожностью открыл его и высыпал все содержимое — щепотку тонкого кристаллического порошка, в рюмку. Потом налил в нее немного вина, опустил палец, и размазал вино по стенкам и по краю рюмки, которая приобрела такой вид, точно ею недавно пользовались. Тщательно обтер палец, взял бисквит, переломил пополам, положил одну половину рядом с рюмкой, а другую швырнул в огонь. Затем снова задумался, все ли он предвидел. Минуты протекали одна за другой. Большая стрелка приближалась уже к половине и он спохватился, что надо спешить: метнулся к ближайшему окну, открыл тяжелую портьеру, отодвинул в сторону ширмочку и выглянул наружу. Ночь была темная, но ясная; в саду ничто не шевелилось. Вдруг ему стало холодно, он поежился, быстро повернул оконную задвижку, приподнял раму, отступил назад и задернул портьеру. При взгляде на поднос у него блеснула внезапная идея. Он нацарапал на выдернутом из блок-нота листке «Подождите меня», и поместил листок у графина. Да, это внушит Мортону мысль подкрепиться. Впрочем, что касается выпивки, Мортон не нуждается в особом приглашении, к тому же он тонкий ценитель хорошего портвейна — во всяком случае был им до того, как попал в тюрьму. Приманка как нельзя более подходящая. Мортон не побрезгает уже бывшей в употреблении рюмкой, а даже если он и выпьет якобы недопитое вино, все же на стенках и по краю останется достаточно... Гарлоу выпрямился, вышел из комнаты, закрыл и запер за собою дверь. Слегка задыхаясь прислонился к стене ждал, пока не услышал, наконец, шорох поднимаемой кверху оконной рамы. Тогда он, крадучись, пробрался через холл и помчался вверх по лестнице. Спальня его приходилась как раз над библиотекой. Он лихорадочно разделся, накинул на себя очной халат и нарочно привел в беспорядок свою постель. Затем лег на пол, прильнул ухом к половицам и стал прислушиваться. Мортон неслышно прикрыл за собой окно и выступил из-за портьеры, заморгав глазами от внезапного перехода на яркий свет. Пустая комната на несколько мгновений заставила его застыть на месте и подозрительно насторожиться. Пoтом, пожав плечами, он двинулся вперед; дойдя до письменного стола, остановился, бегло оглядел лежавшие на столе предметы, потом уставился на весело потрескивавший в кашне огонь и потер ладони, но не от того, что озяб, а как человек, предвкушающий нечто заманчивое. Его блестящие черные глаза, были, пожалуй, чересчур уж быстрыми, а странно узкие губы слишком подвижными и говорили о хитрости, податливости и пристрастии к вину. Проницательный человек, без сомнения, почувствовал бы к нему, недоверие. Одет он был более чем скромно, но опрятно. Взгляд его скользнул с огня на поднос, и рука тотчас потянулась к записке Гарлоу. Новый прилив подозрения, новое пожатие плеч, — Гарлоу не посмеет еще раз надуть меня, — пробормотал он, бросил записку на пол и посмотрел на поднос. — Угощался тут перед моим приходом. Очень похоже на него, — не припасти для приятеля чистой рюмки, но я теперь не так разборчив, как прежде. Он взял графин и вынул из него пробку. — Уж не выдержанное - ли это вино, самая стоющая вещь на свете, — любовно прошептал он, бережно наполняя рюмку. Налив ее почти до краев, поставил графин на место, поднес рюмку - к носу и понюхал вино. — Чорт возьми! — улыбнулся он. — Так и есть! — Все ..еще улыбаясь, он поднимал рюмку все выше, пока она не оказалась против света лампочки, висевшей над письменным столом. — За будущее! — проговорил он вслух, любуясь прозрачной, рубинового цвета жидкостью. Гарлоу вздрогнул всем телом, когда, наконец, до слуха его донесся тяжелый грохот падающего тела. Но он не спешил подняться на ноги — может быть предвидел, что они будут подкашиваться со страху — и продолжал лежать, весь дрожа и обливаясь холодным потом. — Однако, это только начало — подумал он, — нужно набраться мужества и довести дело до конца. В течение той ночи придется вынести нечто гораздо большее, чем вид мертвого человека. Внушая себе, что самое худшее осталось уже позади, жалея, что под рукой нет никакого бодрящего напитка он поднялся и сидя на полу мысленно повторял все подробности следующего шага, какой, ему следует предпринять. Наконец, почувствовал себя в силах продолжать начатое и спустился вниз, как был в ночном халате, что также входило в его расчеты. Стараясь двигаться как можно тише, он отпер дверь библиотеки. Но не сразу открыл ее, не сразу просунул в нее бледное влажное лицо и вошел. Одного взгляда было достаточно, чтобы убедиться, что Мортон не станет его больше тревожить и он сможет продолжать свое безмятежное существование. Мортон- лежал на полу, около камина, почти ничком, раскинув руки и судорожно сжав их в кулаки. Рядом валялись рюмка с отбитой ножкой и записка Гарлоу. Немного погодя Гарлоу осторожно ступая, не глядя на распростертое тело, поднял записку и предал ее огню. Затем вынул из кармана бумажку из-под порошка и бросил ее на пол, под столик с подносом. В комнате стояла мертвая тишина. Гарлоу приблизился к окну и раздвинул портьеру. Лучше приоткрыть окно, чтобы показать, каким путем вошел Мортон. Приподняв оконную раму, Гарлоу прошел в столовую, расположенную по другую сторону холла. Там он проглотил изрядную порцию бренди и вскоре почувствовал себя значительно бодрее и увереннее» Рисунок. Мортон лежал на полу, около камина В библиотеку был проведен добавочный телефон, но Гарлоу предпочел позвонить из холла. Он быстро соединился с полицейским участком. Сообщил свою фамилию и адрес и сказал: — Сержант, произошел ужасный случай! Несколько минут тому назад меня разбудил какой-то шум. Спустившись вниз, я обнаружил в библиотеке лежащего на полу мертвого человека и узнал в нем одного бедного парня, которому не раз пытался помочь, но недавно принужден был отказать в дальнейшей материальной поддержке. Он... у него такой вид, словно он умер внезапно. Около него оказалась винная рюмка и клочек бумаги. Я оставил все как было. Пожалуйста, пришлите сейчас же ваших людей и попросите их привезти с собой доктора. Он ответил на несколько лаконических вопросов и вернулся в библиотеку. Его тянуло выпить еще брэнди, но он сознавал, что и так уже сболтнул по телефону кое-что лишнее. Прошла, казалось, целая вечность, пока послышался звук приближающегося автомобиля, но вместе с тем, у Гарлоу было такое чувство, будто он еще не успел подготовиться к появлению полиции. Гарлоу отпер парадную дверь. Вошли сержант и констебль. Доктор должен -приехать немедленно за ними. Он вызван куда-то по неотложному делу, по ему уже дали знать о происшествии. — Я не судил экономку и остальную прислугу,. — сказал Гарлоу. — Они впали бы в истерику. Сержант одобрительно кивнул и испытующе оглядел холл. — Рассказать вам, сержант, то немногое, что мне известно? — Погодя. Дайте нам сначала взглянуть на мертвеца. Поборов свое внутреннее нежелание, Гарлоу ввел полицейских в библиотеку и шопотом произнес: — Я ничего не трогал... и его тоже... Только посмотрел, жив ли он. — Как он вошел сюда? — Повидимому, через окно. Дверь эту я на ночь запираю. — Вы усиленно топите ваш камин, м-р Гарлоу. Огонь все еще горит. — Я... я необычайно долго засиделся сегодня вечером. Едва успел заснуть, когда шум разбудил меня. — Гм... пожалуй, мне лучше осмотреть труп. — Надеюсь, вам не придется сообщить мне, что тут произошло самоубийство, — с трудом заставил себя вымолвить Гарлоу. — Человек этот был не совсем в своем уме. Сержант, не отвечая, подошел к телу, опустился рядом с ним на колени и нагнулся, чтобы разглядеть лицо. Последовало секунд двадцать молчания, потом сержант резко откинулся и отрывисто произнес: — Он жив! — Вот именно, — отозвался Мортон и вскочил . — Держите его! — закричал он, указывая на Гарлоу. Но не было нужды держать того, разве только помочь ему устоять на ногах, что констебль и сделал. — Что все это означает? — спросил сержант. — Если это шутка... Он умолк, заметив смертельную бледность хозяина дома. — Позвольте мне все объяснить, — заговорил Мортон. — Я явился сюда сегодня ночью, заранее известив о моем приходе и, как было уговорено, в половине первого вошел через окно. Нам с мистером Гарлоу предстояло обсудить одно дело и очевидно он подготовился к этому. Когда я вошел в комнату, она была освещена, как сейчас, но мистера Гарлоу не оказалось. Однако, я нашел записку с предложением дождаться его. — Где эта записка? — - перебил сержант. — Он сжег ее, когда приходил убедиться, что я мертв. Так вот: я увидел на столе вино и ощутил жажду. Налил себе рюмку... Гарлоу с усилием вставил хриплым голосом: — Я пил из этой рюмки, наливая себе из того же графина, как раз перед тем, как... — Говорите по очереди! — заявил сержант. — Продолжайте, — кивнул он Мортону. — Как я уже говорил, я наполнил рюмку. Понюхал вино и оно показалось мне хорошим, настолько хорошим, что мне захотелось полюбоваться его цветом и я поднес рюмку к лампе. И вдруг, в тот миг, когда я готов был опустить ее и выпить, мне почудилось, что маленькие блестящие пылинки медленно оседают на дно. На письменном столе лежит лупа. Я воспользовался ею. Блестящие пылинки оказались кристалликами. Это мне не понравилось. Я не знал, что мне подумать, но рисковать не хотел. А также желал узнать всю правду. Встал на стул, спрыгнул с него так грузно, насколько мог, растянулся, лежал неподвижно и... ждал. И пока лежал так, вспомнил, что у Гарлоу был знакомый химик-исследователь по фамилии Локер. Гарлоу имел обыкновение заглядывать к нему в его лабораторию. Не думаю, чтобы Локер снабжал смертельным ядом Гарлоу или кого-нибудь другого. Но, находясь в лаборатории, было нетрудно улучить удобную минуту и незаметно присвоить себе кое-что. Как бы там ни было, вам не мешает спросить потом Гарлоу, не навещал ли он за последние три дня Локера... — Ложь! — задыхаясь произнес Гарлоу. Сержант поднял руку. — Советую вам обоим быть осторожными в своих словах. Все, что вы скажете... — Я почти - что кончил, — заметил Мортон. — Мне уже наскучило лежать на полу, как вдруг он вошел. Я задумал дождаться, пока он станет осматривать меня, — тут-то я узнаю всю правду и напугаю его до смерти. Но он избегал подходить ко мне. Единственное, что он сделал — сжег записку, о которой я вам упоминал и бросил на пол другую бумажку, совсем крошечную... вот она, под... — - Ложь, сплошная ложь! — перебил Гарлоу. Он кое-как овладел собою. Голос его звучал тверже и увереннее. — Если где-нибудь и есть яд, — все это нарочно подстроено. Я докажу, что в моем вине его не было. Констебль, не принесете ли вы мне чистую рюмку? Вы найдете ее в комнате напротив, а сержант присмотрит за тем, чтобы я не убежал. Констебль взглянул на сержанта. Тот после короткого раздумья кивнул ему. Гарлоу с рюмкой в руке подошел к подносу. Трое остальных наблюдали за ним, полицейские с недоумением и нетерпеливо, а Мортон, как зачарованный, не сводя с него глаз. — Теперь я докажу вам! — Гарлоу поднял графин, наполнил рюмку, поставил графин обратно на поднос и отступил на несколько шагов. Было что-то театральное в том, как он откинул голову и поднял рюмку. Мортон каким-то образом может быть одержимый порывом ненависти, упустил из виду, не предусмотрел одной возможности. Теперь он молниеносно осознал опасность... грозящую ему самому. — Остановите его! — крикнул он и ринулся к Гарлоу! — Не позволяйте ему... Мощная рука сержанта протянулась между ними, как барьер. Но все же сержант отрывисто-приказал: — Остановитесь! Лучше не пейте. Гарлоу буйно расхохотался и стал пить. Одним духом проглотил пол-рюмки, потом остановился. Лицо его приняло странное выражение. В следующий момент рука его взметнулась, рюмка пролетела через комнату и разбилась об стену. С раскрытых губ сорвался нечленораздельный звук. Весь он как-то неестественно застыл. Потом затрепетал в судорогах, снова застыл и вдруг осев, повис на руках констебля. Сержант тотчас очутился рядом с ним. — Что это? Да он умирает! — произнес он приглушенным голосом. Он ошибся. Гарлоу уже был мертв. И доктор, явившийся спустя несколько минут, не колеблясь, поставил диагноз: отравление сильно действующим ядом. Каким именно он затруднялся сразу определить. В последующие дни Мортону помогло то, что он вспомнил о знакомом Гарлоу химике. Не будь этого, кто бы поверил его заявлению, что, повинуясь безотчетному порыву, он вылил неначатую рюмку вина обратно в графин?.. ОГРОМНЫЙ РАДИО-РЕФЛЕКТОР Последней крупной радио-новинкой является замечательный рефлектор для радио-волн, построенный недавно в Науене (Германия). Цель этого гигантского рефлектора направлять радио-волны в определенную станцию. Таким путем сберегается сила и делаются возможными секретные сообщения, не прибегая к помощи особого тока. ИЗ ИСТОРИИ ЗЕМЛИ (ОТ ''ОГНЕННОГО ШАРА" ДО РАННИХ ФОРМ ЖИЗНИ) ИЗ ГАЛЛЕРЕИ КАРТИН ПО ЕСТЕСТВЕННОЙ ИСТОРИИ Рис. 1. „Остывающая земля". Художник изобразил нашу планету в Архейскую эру, когда земля не была уже огненным шаром, отделившимся от солнца. Жизнь в эту пору отсутствовала. Время этого отделения земли определяют различно; от 1500 до 400О миллионов лет тому назад. Рис. 2. Морской берег, как он выглядел 500.000.000 лет тому назад (в Кембрийский период). На берегу огромные моллюски в прямых раковинах, в 4 метра, предки современных осьминогов; рядом огромные улитки и трилобиты — предки современных крабов. Земная кора — это великая книга, на страницах которой записаны важнейшие события из необозримой истории нашей планеты. В этой книге вместо букв и чертежей мы читаем только по разным окаменелостям, по обломкам скелетов и стволов деревьев, панцырям и раковинам, отпечаткам листьев, рыб, насекомых и т. д. В геологии, изучающей жизнь земли, установлены особые подразделения времени — эры, периоды и эпохи. Так мы говорим, напр., о Третичном периоде (который часто в популярном изложении называют «Веком млекопитающихся»), ему предшествовала Мезозойская эра («Век рептилий»), еще дальше в глубь веков уходит «Век рыб», а за ним в дали тысячелетий теряются времена, когда на земле водились одни только простейшие животные. Рис.3. Начало жизни на земле. Скопление сине-зеленых морских водорослей, - этих наиболее древний представителей растительного мира. Рис. 4. Гигантский стегозавр Мезозойской эры (120.000.000 лет тому назад) Чудовищное по величине пресмыкающееся с крошечный мозгом в две унции. «Первые семь картин из широкозадуманной серии, которая должна в систематическом порядке представить нам эволюцию жизни на нашей планете». Картины выставлены в зале Исторической геологии при Музее естественной истории в Чикаго. Картины исполнены известным американским художником Ч.Р. Найтом при ближайшем научном сотрудничестве Э. Р. Грэхема. Эти семь картин изображают в основных этапах историю земли и развитие жизни на нашей планете за огромный промежуток времени более чем в тысячу миллионов лет. Рис. 5.Яйцевидные динозавры, появившиеся после стегозавров. Внешний вид этих животных восстановлен по остаткам тех доисторических пресмыкающихся, которые позднее имели огромные рога. Рис. 6. Исчезнувшая Моа; огромная птица, высотою почти в 4 метра, водившаяся еще 100 лет тому назад в Новой Зеландии. Рис. 7. Доисторические кенругу и тихоходы. Эти огромные животные являются современниками первых людей. А еще дальше существование органической жизни на Земле вообще становится сомнительным. Немногие отдают себе отчет в том, как долго продолжались самые ранние эры в жизни нашей планеты. Так, между первым и вторым рисунком прошло, например, не менее 1.000.000.000 лет. А сколько же лет могло пройти между возникновением земли, «рожденной» солнцем, и первым появлением ней жизни? Точного ответа здесь быть не может. Ведь студенистые живые существа, т. наз. Простейшие, не могли оставить после себя убедительных доказательств своего существования. Все схороненные в земной коре остатки первичной органической жизни были уничтожены до тла подземными жаром и другими природными факторами. ПИЛОТ Рассказ А.Адд Рис. А.Г. — Бум! Бум! Tp-p-p! Дик вздрогнул. Он никак не мог привыкнуть к этим внезапным вспышкам ярости пущенного в ход мотора. Майор Харлей досадливо поморщился. — Опять!., я вижу из вас никогда не выйдет настоящего пилота. Вы вздрагиваете, как нервная барышня от хлопнувшей двери. Стыдитесь! Я не удивлюсь, если выяснится, что вы воспитывались в монастыре. Бьюсь об заклад, что случись вам переломать пару ног при неудачном капотаже, вы упадете в обморок от удивления! Группа летчиков одобрительно заржала. Весь учебный аэродром 18-го авио-дивизиона с интересом следил за ежедневными безуспешными попытками инструктора Харлей сделать из своего ученика настоящего «человека воздуха». Но это было безнадежно. Розовое лицо Дика, с которого еще не сошел, казалось, нежный пушек юности, выглядело очень героически в кожанном шлеме. Он решительными энергичными шагами выходил на аэродром, — но этим и кончалось его самообладание. Только вид взлетающих со всех сторон машин уже приводил его в состояние какого-то нервного напряжения. Треск пущенного мотора окончательно выводил его из равновесия. С отчаянием, вызванным суровой необходимостью, он взбирался в кабинку и замирал, судорожно вцепившись руками в ужасные рули, на которых трепетно висела его жизнь. Но он был упрям, этот маленький Дик. «Я буду пилотом», сказал он себе. И терпеливо вынося ядовитые издевательства майора Харлей, кротко отшучиваясь на насмешливые одобрения товарищей, он продолжал бороться со своими нервами. «Когда-нибудь я покажу им всем, на что я способен», краснея заявлял он в минуты откровенности. Ему давно пришлось бы распроститься с мечтой о воздушной карьере, если бы не упорство майора Харлей. Не даром майор был лучшим инструктором 18-го дивизиона. В его послужном списке фигурировали десятки парней, из которых он сделал первоклассных пилотов. Он не знал неудач. Попасть в руки Харлея, это значило носить в своем кармане нашивки военного летчика. Неужели же ему не удастся выдрессировать этого розового поросенка? Ни за что! Майор Харлей ломал голову, выдумывая десятки способов заставить Дика переродиться. Наконец, он решил пуститься на риск. На этот раз он придумал что-то новое. — Можете кипятить кофе в моем радиаторе, — заявил он вечером своим коллегам, — если завтра этот щенок не будет летать у меня, как настоящий мужчина. Довольно, мне это уже надоело! Больше он ничего не сказал. Единственное, чего удалось от него добиться, эта была многозначительная улыбка и таинственная фраза: — Когда у нас в Огайо мальчишка не умеет плавать, его бросают в воду. Раннее утро следующего дня застало на аэродроме обычное деловое оживление. Одна за одной снимались с места и взвивались ввысь учебные машины. Аэроплан, на котором теперь учат летать несколько отличается от обычного. Он имеет два места для пилотов. Оба места снабжены одинаковыми рулями и рычагами управления, которые могут действовать, как вместе, так и по отдельности. Когда ученик проходит первые воздушные уроки, машиной управляет инструктор, а ученик точно подражает всем его движениям на своих рулях, привыкая делать необходимые в том или ином положении движения. Когда же ученик усвоит все тайны управления, инструктор предоставляет ему самому вести аэроплан, будучи каждую секунду наготове, чтобы своими рулями исправить ошибку ученика. Именно в этом последнем случае Дик всегда выводил из себя Харлея. Пока управлял аэропланом Харлей, юноша точно повторял все его движения, но стоило тому бросить рули, как Дик тотчас в ужасе замирал неподвижно, не решаясь самостоятельно вести самолет в неверной воздушной стихии. Никакие ругательства и приказы не могли заставить его взяться за рукоятки рычагов. В этот день они забрались на высоту около двух тысяч футов. Мощный рев мотора заставлял дрожать прозрачный утренний воздух. Аэроплан уверенно разрезал пространство. Внизу в лучах утреннего солнца, блестели крыши ангаров. Смешные фигурки суетились вокруг распростерших алюминиевые крылья машин. — Алло! — внезапно крикнул Харлей, привлекая внимание ученика. Дик испуганно обернулся. С хитрой улыбкой инструктор неожиданно вытащил из гнезда свою рукоятку управления. Не успел юноша сообразить, чтобы это значило, как Харлей ухмыльнувшись, перебросил спасительную рукоятку через борт. В этом заключался его новый трюк. Теперь, рассчитывал он, юноша волей неволей должен будет вести аэроплан сам, повинуясь простому инстинкту самосохранения. Он смеясь, смотрел на своего ученика. Дик твердо заучил только одно правило, — всегда слепо и точно подражать каждому движению инструктора Не колеблясь ни секунды, он также вытащил свою рукоятку управления и выбросил ее за борт, недоумевающе глядя на Харлея. Тот на мгновенье растерялся. Положение было катастрофическим. Они неслись на высоте двух тысяч футов на аэроплане, лишенном управления. Медлить нельзя было ни секунды. У них оставался один единственный выход, и Харлей прибегнул к нему без колебаний. Он тотчас вскочил на борт гондолы, зажав в руке кольцо от парашюта, прикрепленного за его спиной. Крикнув ученику — «Делайте тоже»: — он бросился вниз. Когда свистящий воздух с треском и хлопаньем наполнил развертывающуюся шелковую ткань, и Харлей повис, медленно раскачиваясь из стороны в сторону, в воздухе, — он взглянул наверх. Аэроплан продолжал мчаться вперед к в кабинке была видна сжавшаяся фигура Дика, «Погиб» в отчаянии подумал Харлей. Он жестоко раскаивался в своем . рискованном поступке» «Мальчишка окончательно растерялся, думал он, «и теперь вдребезги разобьется вместе с машиной. Его жизнь будет на моей совести». Упав на землю, он с ужасом взглянул в сторону аэродрома.. В его воображении рисовалась уже груда бесформенных обломков, клубы медленно поднимающегося в воздух черного дыма и изуродованное тело его ученика. «Я убийца», подумал он. Но вдруг безграничное удивление заставило его вздрогнуть и протереть глаза. Плавно скользя по воздуху, на аэродром планируя спускался его аэроплан, целый, и невредимый. Из кабинки выскочила знакомая фигура Дика. Его тотчас окружили пилоты и через мгновенье он взлетал уже кверху, подбрасываемый могучими руками. Харлей медленно побрел к своему ангару. — Каким чудом удалось вам спуститься, проклятый негодяй! – было первым его вопросом. Объяснение было очень простым. Один из учеников догадался о намерении Харлея по его многозначительному обещанию. Будучи в дружеских отношениях с Диком, он предупредил того о трюке, который готовит инструктор. Юноша решил в свою очередь разыграть инструктора и одновременно доказать, наконец, свою храбрость. Когда Харлей выпрыгнул из гондолы, Дик быстро вынул вторую, запасную ручку, которая была спрятана на его сиденье, вставил ее в гнездо и совершил самый правильный и точный спуск, доказав, что уроки Харлея не прошли для него бесследно. Красный огонь рассказ Кожана. рисунки А. Горбова Дневная голубизна ближе к вечеру сменилась дымчатой синевой. Потом солнце коснулось воды, выплавило янтарь, и все вокруг позолотело. Надвигался вечер. Шлюпка, обычная рыбацкая посудина, шла на север под легким и слабым моторов На ней было десять человек. Из них Кострицын из всех стихий предпочитал одну землю, сушу. Не любил море, с которым были связаны скверные воспоминания: 1917 год — зимний дворец и матросы с "Авроры". 1920 год — Новороссийск. Бегство. Море, Тот же год — Севастополь. Море и бегство.... Кострицын нескладно сидел на баке; костлявая ястребиная голова с зализанными белыми волосами была обращена вперед. Кострицын молчал почти все время перехода. Приближалась цель экспедиции. Тяжелели свинцовые глаза под нависшими бровями. .. Молчал человек на юте, у руля и мотора, штурман Кессельродэ. Еще молодой человек, но с белыми витками, он был выхвачен Кострицыным из «интимного» английского кабачка на улице Сасси в Константинополе. В тишине благоустроенного притона был чем-то вроде метрдотеля. В ответ на призыв Кострицыпа «выполнить долг русского офицера», ответил короткое «да». Так очутился он среди «рыбацкой артели». Теперь вел экспедицию, больше полагаясь на чутье моряка, чем на компас. Небрежными штрихами заносил он пройденный курс на карту Черного моря и знал: не ошибается ни на йоту. «Люди подобраны хорошо. Знали, кого послать,» — подумал Кострицын и обернулся. Вот хотя бы этот толстяк Фурницкий. В прошлом поручик, потом отменный дроздовец и, наконец, контрразведчик. Прославился неутомимой жестокостью и умением казнить в любое время, не задумываясь. В последнее время немного опустился, «нашалил» в Монте-Карло и был дважды бит за слишком ловкую игру в баккара. Или этот Олферов. Сидит на дне лодки, тощий, длинный. Будет полезен. Башковит. Хорошо знает Дон и быт казачества. — Эге, да уже, собственно, вечер! — Да, вечер! — подтвердил штурман и дал реверс, стопоря шлюпку. Здесь надо было замереть в ожидании темноты. Сделалось тихо, совсем тихо... — Погода? спросил Кострицын. Штурман едва : заметно пожал плечами. — Штиль продлится дня два, не меньше. Время выбрало не плохо, господин полковник. Неподвижность шлюпки и перерыв в шуме мотора разбудили спящих людей. Поднялись головы, Началось движение. Штурман, коротко и снисходительно отвечая на вопросы, возился у мотора и улыбался. Пока все шло как по расписанию. Хорошо выбрали время, и утлая шлюпка выдержала рейс молодцом. Прекрасно наметив направление, уклонившись от избитого морского пути, избежали встреч. Теперь надо быть умницами, надо хорошенько строить дело дальше. Кока Багрин, подойдя к штурману, скосил глава па весла, лежавшие по бортам. — Скоро начнем грести? — Нет. Мы еще будем под мотором... Вечер срезал с горизонта солнечную горбушку, небо на несколько минут запылало, а затем начало отходить, темнеть, меняя яркий накал солнечного сияния на мягкий отблеск далекого пожара. С востока тем временем воспрянула густая синева, выгибая свое крыло выше и выше. Когда на востоке мигнула первая звезда, Фурницкий вздохнул полно и глубоко: — И день долой... Штурман, отвалясь на бортик, следил за предводителем. Кострицын не спешил. Точно регистрируя какие-то наблюдения, посмотрев на часы, он стоял высокий, в обвисшем макинтоше на костлявой фигуре. — И день долой..» — повторил Фурницкий, обращаясь к соседу. Князь, тяжелый угловатый человек с лопатообразной нижней челюстью, посмотрел на него, не понимая. А Фурницкому было не по себе, молчание давило. «Князю Беку Арматову хорошо, — подумал он. — Бек вообще дурак и зол, как демон. Будет драться хоть с камнем в руке. А тут? Добраться бы до земли и куда-нибудь...» Вороватая мысль приходила не впервые... Восемь лет эмиграции стерли краски вчерашнего боевого дня и затянули вражеское лицо Совдепии. А теперь враг стоял близко, совсем близко, sa густеющей чертой горизонта и был страшен, как великан, ожидающий атакующих пигмеев. Шлюпка застряла в глубоком штиле, и людей сковала неподвижность. Густо высыпали звезды по восточной половине неба, потом огоньки добрались до зенита и разгорелись. — Мотор! Начальник приказал и сел. Мотор всхлипнул и, едва заметно сотрясая шлюпку, начал забирать ход... Члены экспедиции оставались безмолвны. Настороженны. Полковник произнес пониженным тоном, но ясными взвешенными словами: — Предлагаю вам, господа, разобрать оружие и в последний раз закурить, так как скоро откроется берег. Это был выход из томительной неподвижности, и им воспользовались. Бек Арматов раздавал оружие: каждому полагалось по два парабеллюма с шестью обоймами патронов и по одной маленькой гранате, похожей на серебряный плоский портсигар. Вот только вес... Бес, внушающий уважение. Ловкая штучка. В темноте щелкали затворами. Вгоняли и вынимали обоймы. Обменивались короткими фразами. Когда разговор затих, Кессельродэ коротко возвестил: — Красный огонь! — Красный? Увидели: едва приметная багряная звездочка висела в плотном сумраке севера. Она была слабее любой звезды небосклона, но в ней нельзя было ошибиться... Спокойный голос штурмана с удовлетворением отметил: — Прямо на носу! Костридын добавил: — Выключите мотор, — и обратился к членам экспедиции: — Господа, устройте весла и прошу без особенного шума. Привыкайте соблюдать тишину. Мы едем в страну, где надо уметь молчать, — закончил он, окрашивая слова хмурой улыбкой. Легко переступая длинными ногами через банки, прошел на корму и наклонился к штурману. — Все сходится? — Пока все. Огонь маяка открылся во время. Остается требовать от гребцов ровной работы. Через три-четыре часа мы будем на месте. — Отсюда вы берете на 15° к востоку от красного огня. Кажется так... Именно это и приведет нас в Черную бухту. — Я помню. Штурман чувствовал ответственность минуты. Одновременно выполняя роль сигнальщика, штурвального и штурмана, он был спокоен. Запах моря вернул всю полноту былой уверенности в своих способностях и знаниях. Компас не врал. Кессельродэ спокойно переложил румпель, дал несколько советов гребцам, и люди завели неумелые весла для первого гребка. Весла упали нервно, недружно. Отсвечивая живым фосфором, вода охватила лопасти. Шлюпка сдвинулась немного в сторону от красного огня, от первого маяка на родной земле. Гребцы, с трудом улавливая темп, гребли. Берег! * * * Мы подошли к нему в полном молчании, если не считать шума весел. Кострицын держал пост на банке. — Скажите, что побудило вас вступить в это предприятие? Стремление вернуться на родину? Желание попробовать силы в активной борьбе? — Разрешите не отвечать на эти вопросы. Могу сказать одно: предприятие, основанное «его превосходительством», казалось пустяком, когда мы были «там». Но когда перед нами вырос советский берег, мне стало тяжело, хотя ничего не предвещало провала. Мы легко пересекли море, но теперь открылось «море» полное опасностей и враждебных сил... — Так что мысль об активной борьбе?.. — Активная борьба?.. В конце концов, моя роль на три-четверти сводилась к тому, чтобы перебросить шлюпку к советскому берегу. В дальнейшем... я должен был лишь кое в чем помогать друзьям... — "Кое в чем" понятие растяжимое и смутное. — Да, если хотите... (Из дела № 302). Так открылся берег, так он вырос в темноте круглой глыбой утеса и узким проливом между утесом и отлогой косой. Штурман был твердо уверен в правильности навигационного счисления. Даже не улыбнулся увидев, что форштевень шлюпки приходится прямо по створу пролива. «Чрезвычайно ловко!» — подумал он, и шлюпка вошла в бухточку. Мимо проплыл утес, ласково плеснулась волна под береговым бригом и кто-то неловко сцепил весла с сухим быстрым стуком. Кострицын шопотом приказал: - Молчание! Берите правее! Бухта была немалая, но берега сжимали ее громадными глыбами утесов. Неровная черта горизонта приходилась высоко, точно над глубоким кратером потухшего вулкана. Люди гребли замедленно и устало. Три часа напряженной работы. Пыхтел толстяк. Кто-то раздражающе тянул носом. Когда дно шлюпки задело донные голыши, члены экспедиции вздрогнули, а шлюпка уперлась в упругий грунт... Именно в этот момент небо сдвинулось, раскололось. В трещину хлынул поток зеленого режущего огня. Рис. Члены экспедиции оставались безмолвны. Огонь ударил с противоположного берега из-за едины штурмана прямо в лица гребцов. Стало восемь белых масок с отвисшими челюстями, с пустыми ослепшими глазами. Штурман диким усилием прорвал оцепенение воли и поднял взгляд выше. Увидел прямо над шлюпкой на берегу 6-7 человек матросов с винтовками на прицел. Потом резанул голос: — Руки вверх! Первым пришел в себя Кострицын. Это он крикнул: «Стреляйте по прожектору!» и полностью разрядил свои парабеллюмы в ослепляющее солнце. Нет, он промахнулся. Удачнее были выстрелы с берега. Полковник взмахнул руками, вскочил на банку, вытянулся, упал на бортик шлюпки, а затем мешком свалился в воду. Штурман подчинился вторичному окрику, и его движение было скопировано гребцами. Как манекены, они подняли деревянные руки, продолжая сидеть точно каменные. Возле шлюпки уже хлюпали шаги краснофлотцев, берущих лодку «рыбацкой артели» на буксир. — Попались и ладно! — сказал один из матросов, — Уговор — дороже денег: кто первый рукой шевельнет, тому первая пуля. Ясно, как дерево. У берега пленных обыскали, подивились гранаткам и без труда сообразили, что попались «птицы» более широкого полета, чем простые контрабандисты. — Шагом арш! Вперед и не быстро! Группу арестованных, кроме матросов, конвоировал луч прожектора. * * * В комнате следователя ГПУ было светло. — Возможно, что я кое-что упустил. Усталость. Три ночи не спал. Пока был на море, усталости не чувствовал... Следователь улыбнулся быстрой сдержанной улыбкой, отложил перо, закрыл дело №302, откинул мягкие волосы, нависшие на глаза. — Ничего, мы с вами говорим не в последний раз. Отдохнете и мы проверим показания. Штурман тяжело опустил голову. — Хорошо. Так... Но я прошу вас ответить мне. на один вопрос: он меня мучает. Меня мучает вопрос о моей роковой ошибке. Мне, опытному моряку, может быть не так тяжелы последствия — провала экспедиции, как сам этот промах. Во всяком случае я умею обращаться с такими пустяками, как компас и карта. Так в чем же дело? Красный огонь и берег открылись вовремя, я взял на 15° правее па восток. Все время огонь оставался там, где ему надлежало оставаться... Но вместо одной бухты оказалась другая, вместо Черной — Крепостпая. Либо мой компас врал, что немыслимо, так как я тщательно уничтожил девиацию... Либо переместился огонь маяка, что тоже совершенно невероятно. Я теряюсь! — Огня не было! Штурман поднял голову и посмотрел па следователя. Он не ожидал насмешки. Но насмешки и не было, с полной серьезностью следователь глядел на моряка. — Маяк не имел освещения, тот маяк, о котором вы думаете. — Огонь был? — Да, огонь был, но не маячный. Был другой, красный огонь. — Я не понимаю. — Нагорный маяк прекратил освещение три месяца тому назад за ненадобностью. Его заменил мощный зеленый маяк с желтыми проблесками на Песчаной косе. Об этом было напечатано в "Извещении мореплавателям". Штурман начал соображать. Лицо прояснилось. Он облегченно вздохнул. — А красный огонь, тот, который мы видели?.. Следователь не отказал в объяснении. — Это просто. В двух словах. Крестьяне Биюк Асана, нагорной деревушки, справляли вчера большой праздник. Красноармейцы и краснофлотцы погранохраны, а также комсомольцы - татары, провели в деревню электромагистраль из города. На средства от воскресника (если вы знаете, что это за вещь — „воскресник") электрифицировали всю деревушку — 75 дворов. Вечером устроили гулянье на деревенской площади. На этой же площади комсомольцы поставили фигуру Ленина, сделанную из фанеры и притом довольно искусно. Вся статуя была иллюминована красными лампочками... — Красный огонь! — Штурман хлопнул себя по колену. Вот почему в бинокль он казался немного странной формы. Удлиненным. Я думал, что это искажение... — Нет. Никакого искажения. Вы попали в Крепостную бухту и доставили нам напрасные волнения. Мы ждали вас в Черной... На Полярный Урал Очерк Вл. Тоболякова. Чувствуется могучее дыхание севера: по берегу среди кустарников иногда, точно брызги известки, белеют весенние еще нерастаившие льдинки. Река шириною всего сто метров. Вода, в зависимости от горных потоков, то спадает, то стремительно прибывает вновь. Красавца кедра уже не видно. Он исчезает и теряется среди еловых лесов. Начинаются каменистые косы. Течение очень сильное: местами едва можем тянуть лодку. Бурлаки поминутно останавливаются. Зоолог, тащивший бечевку, упал сегодня на галечный бечевник и повредил ногу. Около носа лодки злобно журчит вода. Иногда прямо в реку сходит с берега широкая просека. Это зимник на большое зырянское селение Соран-Пауль, что на реке Ляпине. Пристаем к юртам Еврей-горт — последнему селенью на Сыни. Юрты расположены на высоком берегу. Поднявшись на берег, мы впервые наконец созерцаем далекие вершины Урала, покрытые снежными полосами. Осматриваем юрты. Они необитаемы сейчас так же, как и соседние селения. Около избушек с деревянными крышами, застланными колотыми досками, стоят перевернутые нарты и большая лодка, на которой уже нельзя подняться выше по Сыни. Здесь же торчат морды и гимги для рыбной ловли. Они конической формы из лиственного дранья, очень тонкого и перевязанного кедровыми корнями. В глубине соседнего леса скрыт шайтанный амбарчик на бревешках. Он напоминает собачью конуру с дверцами и щеколдой сверху. Рис. Баня по-зырянски. Невдалеке — мольбище. Оленьи шкуры не развешены по деревьям, как в других местах, а просто надеты на жерди. Сразу за юртами начинаются перекаты. Еще издали слышен шум и глухой рокот. Река волнуется, ее водяное сердце бьется сильнее и сильнее. Волны бушуют. Огромные камни высовываются из-под воды. Рис. Переправа через р. Кок-пала. — Дяди! — шутя, называем мы их. Каждое мгновение лодка может перевернуться. Попадаются «заломы» — поваленные стволы деревьев. Филипп идет впереди с топором и расчищает путь, вырубая мелкие стволы и их ветви. Подходим к устью притока Сыни — Сухой Сыни. На перекатах бечева становится бессильной. Мы выскакиваем из лодки и, ухватившись за борты и уключины, помогаем бурлакам вытянуть лодку. Камни царапают лодочное дно. Негодующая вода струится меж ног, стараясь повалить нас. Днем первого июля приключается несчастье. Когда бурлаки, низко согнувшись, тащили бечеву, вдруг позади, за их спинами, слышится ужасный крик кормовщика: - Бросай бечеву! Они оглядываются и видят, что порвалась перемычка и бечева тянет вниз мачту и накреняет лодку. — Бросай!.. Освобожденная лодка выпрямляется и несется вниз. За ней змеится поводе бечева... Едва удается задержаться в кустах. Привязываем перемычку и снова, напрягая последние уже усилия, лезем упрямо вперед и вперед... До Урала всего километров восемь. Точно грозовые облака темнеют его вершины. Перекаты превращаются в губительные пороги. Мелкие и крупные коварные камни глядят своими гладко отесанными вершинами из-под воды. Зеленая бутылочного цвета вода, пенясь, неистовствует вокруг них и нашей лодки. Вдали чернеют большие косы, обогнуть которые совершенно невозможно. Надо переваливать на другой берег! Но как? На веслах переехать нет сил. Мы не успеем взмахнуть веслом, как стремительно отнесется назад мощным непобедимым течением. Опять бурлаки цедят меж ладоней бечеву, опять идет лодка к желанному берегу. Вот уже остается до него шагов пять, вот, кажется, можно уцепиться руками за прибрежный кустарник... — Скачите!! Зоолог бросается в воду, хватается за уключину... Но всесильный порыв течения вырывает лодку из рук зоолога и он, распластавшись, падает в воду. — Так ничего не выйдет! - говорит Филипп. — Чуть человека не утопили. Надо бечеву на маленькой лодочке на тот берег завести, а потом уже подтягивать на ней лодку!.. Так мы и делаем. На этом, дорого доставшемся нам берегу, находим большую, глубокую и тихую без всякого течения курью. Вода в ней черная и теплая. Отсюда пойдем прямо уже на Полярный Урал, оставив здесь до осени, лодку и собранные на Сыни коллекции. Рис. Остяки в юртах Ов-горт. Прежде всего принимаемся за устройство склада. На -холме среди леса на лишайниковой полянке мы стелим доски, а на них аккуратно складываем часть продовольствия на обратный путь, гербарии, зооколлекции и снятые пластинки. Все это покрываем, конечно, брезентами. — А вдруг медведь?! — закрадывается у нас тревожная мысль. Филипп втыкает вокруг кучи палки и обвязывает их веревками. — Так хорошо! - говорит он. — Медведь подумает, что это ловушка! До вечера стираем белье и сушим его на ярком жарком солнце. Кругом тихо. На курье ни рябинки и только невдалеке днем и ночью, не уставая, цепной собакой ворчит Сыня... Точно где-то шумит от ветра могучий лес, Утром мы выбираем направление между горами и идем по мерзлым болотам к склонам гор. Начинаем подниматься по очень пологому склону горы. Под ногами — песок и глина. На горах лес редеет. Страшные зимние ветры жестоко расправляются с ним. Деревья флагообразны: их ветви растут только с одной подветренной стороны. Вторая — гола, обезображенная морозом и ветром. Несущийся снег гладко полирует беззащитные стволы. Даже кедры и те угнетены ветрами и жалко стелятся вдоль земли, не осмеливаясь поднять своих вершин. Часа три спустя останавливаемся и смотрим назад, на пройденный путь, на Восток. На буром фоне торфяников поблескивают осколки зеркальных озер, кое-где рисуются темные зеленые пятна лесов. Только около Сыни леса плотно смыкаются и зеленой крепостной стеной охраняют ее берега. Оглянувшись на запад, мы видим широкую долину между Большим и Малым Уралом. В ней нет густых лесов, мелкие разбросанные лиственницы заменяют их. За долиной поднимается величественный Полярный Урал — цель нашего пути. Он холмист с высокими, тоже безлесными горами желто-бурого цвета. По краю долины молчаливыми стражами чернеют усеченные пики габбровых гор. Тщательно долину осматриваем в бинокль, надеясь найти там наш чум или хотя бы чумы оленеводов. Ноги болят, до крови стерты пятки. Ночуем в чуме. Приятная слабость охватывает все тело. Утром устанавливаем по следам, что другой отряд, экспедиции ушел на север. Двигаемся за ним и мы. Рис. Лошади у дымокура. Из Мужей конная партия выступила 10 июня. Двенадцать лошадей составляли ее караван. Одна лошадь была запряжена в остяцкие нарты с лодкой. Остальные шли под легкими вьюками. Первое Затруднение встретилось тотчас же за Мужами. Это была илистая речка, перебрести которую было нельзя. Пришлось обводить лошадей кругом, а груз перевозить на лодке через протоку. Путь вначале был очень хорош. Зимник, мало болотистый. За Мужами поднялись на холмы древние морены Уральских ледников. Над одной из гряд стоял восьмиконечный старинный крест, исписанный фамилиями. Зыряне любят ставить кресты,4 иногда опоясывая их прочными оградами. Скоро зимник кончился. Партия пошла по болотам, заросшим кустарниками. Приходилось переходить глубокие, по грудь речки. Сучья кустарников цыплялись за вьюки. Переднюю лошадь вели под уздцы, остальные гуськом следовали друг за другом. Лошади выказывали свои характеры. Одна рыжая никогда и ни в каком случае не уступала своего второго места. Другая — сивая, бывшая каваллерийская — любила отбегать в стороны, чтобы полакомиться не совсем еще распустившейся травой. Некоторые не выносили брякающего груза и на них нельзя было навешивать чайники и котелки. Чем дальше, тем дорога делалась хуже. Уставшие, завязали в илистых речках. Их приходилось вытаскивать веревками. Дорога — одно лишь название. Это — зимняя дорога. Летом в лесу виднеются оставшиеся от зимы просеки. В болотах же все следы зимней дороги теряются и проводникам зырянам долго, долго приходится искать оборванную нить. За каймой темно-серых габбровых, слабо выветривающихся сопок, поднимаются перидотитовые горы, покрытые желто-бурой коркой, издали кажущейся слегка красноватой. Зыряне даже называют их герд-из, что значит красные горы. Наиболее высокие кряжи из них имеют ледниковый ландшафт. Они изрезаны узкими ущелистыми долинами — ложами древних ледников и карами. Кары представляют собой котловины на вершинах гор. Котловины наполнены только снегом. Прежде, именно в карах образовывались ледники. Снег наслаивался, обращался в лед, затем страшные неумолимые ледяные языки показывались с кар и медленно, медленно сползали вниз, все сокрушая на своем пути. Руководитель смотрит на герд-из, на красные горы и думает: — Какие богатства скрывают они ?! Перидотитовые породы являются вернейшим спутником платины. Северо-Уральская экспедиция привезла в третьем году образцы шлихов. Наличие платины в них было подтверждено, но трудность разработки остановила «Уралплатину» от дальнейших шагов. Рис. Остяцкая юрта. А вот пройдет еще 5 — 10 лет, доберется и до этого человек, застучат здесь машины, задымят трубы и горам. кряхтя по-стариковски, придется раскрыть свою мошну, наполненную драгоценнейшей платиной... Растительность высоких гор, где снег давно сошел, была в полном цвету. Среди темно-зеленых листиков белеют восьмиконечные звездочки дриад. Розовые подушки мелких полярных цветов «силен» ласкают взор. И все это заключается огромными полями серых лишайников и мхов. Стоит полярная весна! Время идет! Уже, ведь, половина июля. Надо торопиться! Работать в полярном Урале возможно не далее сентября. Пока распределяем продовольствие, так как часть его следует оставить на базе, и моемся в бане, устроенной по-зырянски. Эта баня устанавливается в полчаса, если под рукой имеются камни и кустарники. Из камней складывается каменка. Над ней делается невысокий шалаш из жердей или прутьев. В каменке разводится костер и, когда камни раскалятся и огонь сам по себе потухнет, жерди покрывают какой - нибудь мягкой рухлядью: пальто, брезентами и т. д. На каменку поддается горячая вода, пар рвется из шалаша. Баня готова, ломайте березовый веник и идите полоскаться, захватив холодной и горячей воды. Мыться можно не боясь комаров. Влетев, они моментально дохнут, падая замертво на землю. На воздухе, между тем, их появлялась несметная сила. Уже нельзя ходить без сеток, а чаепитие постоянно отравляется комарами, нахальными и наглыми до-смерти. Невдалеке, от нас по реке Кок-пала, на склоне гор, стоят оленеводы с двумя чумами. Это — первые люди, встреченные нами в Урале! Подъезжаем к ним. Собаки лаем встречают нас, но не кусаются. Мальчишка убегает в чум, две остячки, покрывшись платками, выглядывают из него. К сожалению, наш разговор короток, так как остяк не понимает по-русски, а Филиппа нет. Остяк долго ходит вокруг нас и, удивленно усмехаясь, показывает пальцами на лошадей. Это его поразило более всего: лошадей он видит очень редко. Этот остяк пришел из юрт Ям-горт, который мы проезжали на Сыни. Ушел от комаров. Осенью, когда выпадет снег, он вернется обратно в юрты. Здесь он ничего не делает. Олени — его рента. Они сами по себе пасутся на горе. Только, когда они объедят вокруг все лишайники и травы остяк снимает чум и двинется вслед за оленями. Мы поднимаемся на перевал и уже реки Печерского бассейна текут перед нашими глазами. Из Азии мы перекочевали в Европу! Сильно отличаются между собою Восточный и Западный склоны Полярного .Урала. Первый — с более резким .рельефом, глубокими долинами и многочисленными лесами. Второй же имеет вид обширной, слабо всхолмленной горной страны, горы которой весьма пологи с широкими плоскими долинами. Лишь далее к западу склоны немного круче. Западный склон, насколько видно в бинокль, почти безлесен. Даже ольховник встречается только небольшими группами. Зимних кормов для оленей здесь не видно. Не редки среди кустарников обширные цветистые лужайки. Все говорит о долгом лежании снега и его недавнем сходе. Выбираем место для стоянки. Это — довольно трудная задача! Негде поставить палатку и совсем нечем подогреть чай. Мы собираем сухие веточки ивняка. Невдалеке примечаем сухую горку, идем туда, но на этом месте в метрах 100 от нас чернеется какая-то туша. — Лошадь!- восклицает завхоз. — Да чья-же? — недоумеваем мы, приближаясь к лошади. И вдруг ясно различаем, что это не лошадь, а большой медведь. Он не смотрит на нас и бродит взад и вперед, выискивая полевок, напоминающих короткохвостых мышей. Он бегает на четвереньках и срывает дерн, под которым скрываются полевки. Вероятно, медведь из-за комаров поднялся так высоко в горы. Его и сейчас еще донимают они. Он обтирает лапами морду, катается и трется мордой об землю. Наши кони пока спокойно стоят и равнодушно смотрят на медведя. Соскакиваем с лошадей. Рис. Лодка на трудном перекате. — Надо сбросить вьюки, — шепчет завхоз. — А то лошади учуют его и могут понестись. Панкин, отверни им головы. Рис. Переход южной вершины реки Хулги. Молча, созерцаем медведя. Ружья у нас нет мы не взяли его, чтобы не отягощать вьюков. Сетки для гербариев в научной экспедиции бывают важнее ружья. — Мокро везде, а он единственную сухую полоску занял,- говорит руководитель. — Что ж здесь помирать нам в сырости? Идемте, пугнем его! — Э, э... Чорт проклятый! Пошел пошел!.. — кричит руководитель и завхоз приближаясь к медведю. Завхоз дико, кроме того, колотит кулаком в чайник. Медведь садится на карачки, смотрит с полминуты, потом-потом испуганно мчится прочь. Бежит, оглядывается, снова бежит. Только болотные брызги летят из-под его когтистых лап. Мы занимаем медвежью территорию и кипятим чай. Скверные места!.. Негде достать палок для палатки и спим мы в пологах, кое-как прикрепив их к каменистым скалам... Дует западный ветер, всегда приносящий на западном склоне дожди. Мы останавливаемся около кустарника, раскладываем костер и начинаем расседлывать лошадей. В это время нас встречает новый молодой медведь. Он, как и вчерашний, ищет полевок. Он видит нас, но обращает мало внимания. Иногда подходит близко. Пугать его нечем: чайник, ведь, занят кипятком. 28 июля в жаркий тихий день, преследуемые массой мошек и комаров, выступаем по западному скату Полярного Урала. ПЕРВОЕ ПРИЛОЖЕНИЕ К ЖУРНАЛУ НА 1929 г. Синклер «СЕВЕР И ЮГ» будет разослано подписчикам с третьим номером журнала ОТГРОХОТАВШАЯ ИСТОРИЯ Очерк Гросса и Мака Рисунки И.Королева Об отгрохотавшей в кровавых битвах человеческой истории повествует приютившийся под сводами старого кронверка «Артиллерийский Исторический Музей» — единственный в мире по богатству и разнообразию коллекций. В этом неуютном придатке Петропавловской крепости, в огромных и тяжелых строениях собраны десятки тысяч артиллерийских орудий — от первых армад и до современных осадных орудий и... деревянных пушек красных партизан. Здесь найдете богатейшие коллекции охотничьего оружия, от луков и арбалетов до скорострельных автоматов. Здесь собраны все виды боевого, охотничьего, почетного и парадного оружия всех времен и народов — от зубастых китайских мечей, змеевидных кинжалов Индии, до японских мечей, ударных весел Океании, отравленных индо-персидских копий и... «селедки» отечественных фараонов. В этих же комнатах покоятся четыре тысячи отшелестевших знамён, развевавшихся над храбрыми рабами Рима, сражавшимися под главенством Спартака, воинами Кромвеля, полками Наполеона, армиями русских царей и армиями всех их врагов. И первые знамена Красной гвардии. В темных казематах коридоров высятся манекены в формах русских артиллеристов, начиная от рослых пушкарей допетровской России и кончая командиром Красной армии. Здесь хранятся ключи взятых крепостей, огромные шкафы уставлены головными уборами артиллеристов всех времен — целый шкаф занимает чудовищной величины «ведра» — кивера, вышиной вместе с султаном чуть ли не в метр, которые носили артиллеристы императора Павла. От тяжести книг и архивов, таящих сотни сюрпризов для историков, ломятся книжные полки библиотеки. А в небольшой комнате, напоминающей кабинет средневекового историка, в простой шкатулке хранятся ордена всех русских царей. Вот Андреевская цепь Елизаветы. Этот сложный орден носили только члены царской фамилии. Но веселая царица наградила этим орденом злейшего врага России — французского интригана и полномочного министра де-ла Шетарди. Этот господин с лицом павиана и жестокой презрительной улыбкой в интересах Франции субсидировал дворцовый переворот и, «сместив» Анну Леопольдовну, помог возвести на престол Елизавету. Этот кавалер ордена русских царей был сослан в замок самим Людовиком XV за неслыханно вызывающее для посла поведение в России... А из простенькой шкатулки валятся один за другим мальтийские кресты Павла, и целый звездный поток различнейших орденов, очень почетных, но дешевеньких, мишурных, которыми засыпали Александра I европейские дворы, благодарные за укрощение Наполеона. Здесь же вещают о «славе» медали Александра III «за тридцать лет беспорочной службы», В одной из комнат — уйма портретов шефов гвардейской артиллерии, мундиры царей, картины парадов, на которых с тщательностью выписаны сотни портретов господ офицеров и августейших шефов. В стороне — у пирамиды чугунных ядер времен покорения Крыма и под большим полотном «Полтавская битва» — заводной барабанщик, деревянный манекен, по преданию захваченный в Полтавской битве у Карла XII. Тут же коллекция шпор. Романтика малинового звона и паркетной храбрости. Императору Николаю I принадлежит честь введения «бальных» шпор. Эта великая реформа была осуществлена по «величайшему повелению» после печального случая на каком-то при дворном балу, когда одна из дам, зацепившись шлейфом за острую шпору своего кавалера, упала на пол. Но все эти побрякушки играют лишь второстепенную роль в этом музее, наполненном трагическим пафосом убийства. «Здесь вы имеете, в сущности, главные вехи развития техники». Совершенно верно. Здесь развивается подлинная трагедия человеческой истории: когда люди во все века только размышляли над тем, как улучшить взаимоистребление. Человек научился шлифовать камень, потому что шлифованным камнем удобнее убивать. Человек научившись великому искусству литья, стал упорно думать над вопросом улучшения метания ядер. Человек пришел к идее использования взрывчатой энергии только для надобностей убийства. Изобретение пороха, как и все другие военные нововведения, были встречены волной возмущения среди некоторых социальных группировок. То возмущение, которым встретил мир в двадцатом столетии изобретение химических способов нападения — повторение подобной же встречи, оказанной пушке. Во всяком случае, артиллерия долго считалась «незаконным» орудием борьбы. Французы, потерпевшие поражение от испанцев при Павли, приписывали свое поражение действию испанской артиллерии, «нарушающей военные правила и производящей смятение и беспорядок». О бесчестности огнестрельного оружия писал и Шекспир в «Короле Генрихе IV»: ...очень жаль, конечно, жаль, Что выкопали гнусную селитру Из глубины кишек земли невинной И ею уничтожили немало Высоких, бравых молодцов так подло. Узнав об, изобретении пороха,.в необычайное негодование пришли рыцари, тяжелые латы которых стали ненужными и смешными. Стрелы с трудом пробивали рыцарский доспех и рыцарь, сбитый с лошади в бою, отделывался только несколькими синяками. В рыцарских битвах погибали поэтому только слуги и представители «подлого» народа. Историк ружья В. Гринер рассказывает: «В битве при Фурнуэ многие из итальянских рыцарей, ссаженные с коней, могли быть убиты только тогда, когда броня их была разбита топорами дровосеков». Рыцарство пыталось бороться с огнестрельным орудием усиливая броню. Но это не помогло: такие рыцари-тяжеловесы падали с коней при первой же схватке и гибли под тяжестью собственных лат. Рыцарство — оплот средневекового феодализма — умерло с проклятием по адресу прогресса. Впрочем, и первые «негодяи и трусы», применившие огнестрельное оружие, страдали часто не меньше противника. Первые пищали больше вреда причиняли самим артиллеристам, чем врагу. И когда вы ощупываете первые пушки, привезенные на Русь новгородскими купцами из Ганзы, вы чувствуете, как мало удовольствия доставлял первым артиллеристам каждый выстрел. Пушка отчаянно отдавала. Но самое главное — газы прорывались сквозь щели в теле орудия, которые незадачливые новгородцы пытались замазывать, но безуспешно. Летопись называет 1389 год годом основания русской артиллерии: «В лето 6897 вывезли из немец арматы на Русь и огненную стрельбы от того часы уразу мели из них стреляти». Три орудия конца XIV столетия, имеющихся в музее, повествуют о первой отечественной артиллерии. В XV веке мы уж начали догонять Европу и кузнецы нашей Новгородской Устюжны-Железопольской стали отличными мастерами своего дела. Большого мастерства в художественной отделке пушек достигли тульские мастера. , Над техническим усовершенствованием артиллерии работали без устали все народы. Авторство теории нарезов оспаривают друг у друга три просвещенных народа: немцы, англичане и русские. Любопытно, что клиновый замок, которым так гордится Крупп, впервые разработал Андрей Чехов, автор «Царя-пушки». «По словам Н. Е. Бранденбурга, известный германский владелец заводов Крупп, посетивший Россию в начале « 80-х годов прошлого столетия, оставался у этого орудия более часа времени, удивляясь предвосхищению, еще в XVII столетии, мысли о клиновой системе пушечного затвора, принятой в орудиях его завода в первой половине XIX столетия.» (Указатель). Одним из замечательных экспонатов музея можно считать огромную медную мортиру, спроектированную тем же мастером-художником Андреем Чеховым и вылитую Проней Федоровым. Это орудие — второе по величине калибра после «Царя-Пушки» (21 дм,). Эта мортира замечательна и тем, что в год основания Питерсбурха на ней высечена надпись: «Великий государь по имянному указу своему сего мортира переливать не указал». Следовательно, ее можно считать первым экспонатом музея. Прелюбопытны предшественники пулемета, неуклюжие батареи с бесчисленным количеством трубок-стволов. Некоторые похожи на шкафчики, а некоторые на ручные мельницы. Впервые столетия своего сущесп50вания артиллерия была бесконечно медлительна: некоторые орудия могли в течение боевого дня дать всего несколько выстрелов. Необходимо было добиться усовершенствований. Первая скорострельная пушка (XVIII ст.) предвосхитила за 200 лет идею револьвера с барабаном, притом самой совершенной системы — Ногана. Но в скорострельные орудия, несмотря на большие достижения и весьма остроумные приспособления, долго не верили. Лишь в 1882 году нашелся благодетель, который осчастливил человечество изобретением пулемета: — «Максим»... К исключительно интересным по художественной ценности экспонатам принадлежит артиллерийская колесница, построенная в XVIII веке на средства генерал-фельдцейхмейстера Шувалова «из-за радения к представительности артиллерии». В этой колеснице на парадах возилось артиллерийское белое знамя, введенное Петром с выразительной надписью — «Защищает и устрашает». Колесница вся деревянная, резная и исполнена русскими мастерами по проекту Б. Расстрелли. Кузов ее обильно вызолоченный, украшен спереди резной артиллерийской арматурой, а над верхом парит в облаках богиня Минерва. Любопытна судьба колесницы. На одном из парадов Павел нашел прекрасное художественное творение неуместным и приказал его прямо с парада свезти в арсенал. Но этой выходке умалишенного самодержца мы обязаны сохранностью этого прекрасного памятника декоративного искусства XVIII в. Основная коллекция музея состоит из бесчисленного количества орудий XIX и начала XX в. Здесь мы можем шаг за шагом проследить развитие и эволюцию пушки в «век артиллерии». Петровские пушки, перелитые из колоколов, шуваловские «единороги», Аракчеевская гладкоствольная артиллерия, с которой русская армия прошлась два раза по всей Европе, затем артиллерия «системы 1838 г.» — арсенальная — все это пушки «первобытного типа, заряжаемые c дула». Но в середине XIX века «нарезная»-артиллерия завоевывает прочное положение. Работы Маевского и Тадолина помогают нам сделать большой скачок вперед, установить в общих чертах все принципы, по которым строится современная артиллерия. Начиная со второй половины века, почти монополистом в деле снабжения русской армии орудиями становится Крупп. Наступает период серьезного роста артиллерийской техники. Обухов начинает догонять Круппа и конструирует в шестидесятых годах первую в мире стельную пушку, выдержавшую четыре тысячи выстрелов. Эта пушка тоже здесь. Скорострельность, настильность, баллистика, унитарный патрон, подвижность — все эти основные вопросы артиллерийского дела показаны в их постепенном развитии. Тут и тяжелые гаубицы и полевые мортиры — отцы русской тяжелой полевой артиллерии Энгельдарта и крепостная морская артиллерия. Махины, пробивающие полуметровые плиты современных броненосных судов. И, наконец, современная артиллерия — та, которой вооружена Красная армия. И от этих современных чудовищ переходим в доисторический отдел. Здесь из многочисленных экспонатов особенно поражают скифско-сарматские памятники из курганов на Дону и Кубани. Скифское вооружение состояло из копья, ножа, кинжала, меча, топора, дротика, лука, щита, но история иронична. Вооружение красных партизан во многом напоминает скифские копья, существовавшие за семьсот лет до х. э. Вспоминаются слова Блока: «Да, скифы мы, да, азиаты мы»... .- И опять огромные залы с тысячами экспонатов иностранной артиллерии или выставка моделей русских пушек: модели в четверть настоящей величины, из которых можно стрелять. Вновь бесчисленные коллекции ручного огнестрельного и холодного оружия. Первые ружья были художественными произведениями. И — за необычайной красотой полупудовых мушкетов не чувствуешь мучительности процедуры стрельбы из этакой махины, дуло которой клалось на подставку. Теперь понятно, почему мушкетеры так редко оправдывали свое название, прибегали чаще всего к шпагам. Чтобы выстрелить из мушкета того времени надо было проделывать девяносто операций. Стрелять можно было только в хорошую погоду. Об обязанностях стрелка начала семнадцатого века можно судить по таким строкам в сочинении «Военные фейерверки», изданном в 1619 году: «Много пользы можно получить от пороха и фитиля. Солдат должен всегда покупать порох острый на вкус, хорошо пропитанный селитрою и не слишком загрязненный. Хорошо приучить его сушить порох на солнце, спрыскивая его водою или крепким красным вином. Он должен уметь смешивать свой затравочный порох, хорошо просеянный с плайном, который можно достать у аптекарей и пороходелов. А фитиль он должен выварить в щелоке с порохом, чтобы он хорошо горел, и чтобы уголь его не отваливался, если его тронуть пальцем». Затем идут такие же «советы молодым хозяйкам», как обращаться с пулей пыжом и т. д. В то время или несколько позже солдаты по команде скусывали бумажную оболочку патрона и принимались насыпать порох в дулю. При таких условиях неудивительно, что во время восьмичасового боя при Кюйсингене (1638) войска съумели дать всего по семь выстрелов: больше часа на выстрел... . При музее организован теперь тир, который открыт для всех. И вы осмотрев пушки Андрея Чехова, или посмеявшись над Александром Ш, испытавшим у себя в Аничковом дворце первый в России пулемет и оставившем об этом на пулемете важную надпись, — идете в тир пострелять из петровских фузей, из кавказских кременевых ружей или из старинного мушкета. Музейные фонды этого учреждения неисчерпаемы, них хватит оружия, что б вооружить по хорошему полку любой эпохи. Хотя наше горячее бурное время проделывает такие фокусы без особых церемоний. Оно само в недавнем прошлом вооружило вот этими деревянными пушками и горными орудиями пугачевских времен сибирских партизан, боровшихся с Колчаком. История — злая, насмешливая старуха. И вот у блестящего гвардейского гусара, в полной парадной форме, восседающего на коне-манекене на меховой пышной шапке горит пятиконечная красная звезда. В чем же дело?.. Представьте парад 1920 г. Люди в кепках и рваных кожанках, полные сурового огня смертельной схватка гражданской войны, принимают парад своих полубосых и голодных красноармейцев. По площади Урицкого шагают питерские пролетарии, отправляющиеся на фронт. Вдруг из-под россиевской арки Главного Штаба появились на замызганных лошаденках гусарские, уланские, кирасирские, гвардейские полки в полных парадных формах. Что это, анекдот? Навождение, маскарад? — спрашивали демонстранты. Ни то, ни другое, ни третье. Это были красноармейцы. Но за нехваткой обмундирования пустили в оборот склады отличного парадного обмундирования гвардейских кавалерийских полков. И вот он, красный курсант на коне в гусарской форме... Таких неожиданностей здесь много. В январе подписчикам «Вокруг Света» будет разослана в качестве приложения первая книга альманаха революционной романтики, приключений и научной фантастики «БОРЬВА МИРОВ» СОДЕРЖАНИЕ: Б. Чухновский — «ЗА МАЛЬМГРЕНОМ» отрывок из книжки Б.Чухновского о его полете во время экспедиции Красина, написанной им для издания в Америке. М. Зуев-Ордынец — «СОЛЕНЫЕ РУБАХИ» Рассказ Д. Лондон — «ВЕЛИКИЙ ВОПРОС». Один из посмертныхрассказов Д.Лондона Магог — «ПОБЕДИТЕЛИ ОКЕАНОВ». Научно-фантастический роман Вольф Эрлих — «ВОРЫ» Рассказ из египетской жизни Вудхауз — «НЕСРАВНЕННЫЙ ДЖИВС» Рассказ Колин Росс — „СОВРЕМЕННАЯ АМЕРИКА".Очерки САСШ ЧИТАЙТЕ АЛЬМАНАХ „БОРЬБА МИРОВ". Издатель: «Красная Газета». РЕДКОЛЛЕГИЯ: С. Гисин, М. Раппепорт, Г. Ржанов, П. Чагин Ленинградский Областлит №22702. Типография „Красной Газеты" им. Володарского, Ленинград, Фонтанка, 57. Заказ №4808 Тираж 178 000