| планета | новости | погода | ориентирование | передвижение | стоянка | питание | снаряжение | экстремальные ситуации | охота | рыбалка
| медицина | города и страны | по России | форум | фото | книги | каталог | почта | марштуры и туры | турфирмы | поиск | на главную |

ГЛУБИНА МАРАКОТА.
ЗАТЕРЯННЫЙ ПОД ОКЕАНОМ МИР

СОДЕРЖАНИЕ ПРЕДЫДУЩИХ ГЛАВ.

Профессор Маракот организовал экспедицию для изучения жизни морских глубин и с двумя помощниками — ассистентом Оксфордского университета, Сирусом Хэдлей, и механиком Биллем Скэнлан — отплыл из Англии. Вскоре после этого, в письме, написанном с Канарских островов, Хэнлей описал, как профессор Маракот объявил, что на борту находится стальная камера, в которой их спустят на дно океана. За этим письмом последовал почти год молчания, как вдруг, необычайным образом, были получены новости о профессоре Маракоте. Капитан одного парохода сообщил о находке плававшего в воде серебристого шара, в котором заключалось дальнейшее известие от Хэдлея. В нем говорилось, что камера с ее тремя обитателями успешно спускалась уже над краем Глубины Маракота, как вдруг гигантское морское чудовище разорвало цепь, и камера погрузилась в зияющую бездну. Повествование Хэдлея сообщало дальше, как были изумлены профессор Маракот и его спутники, найдя на дне океана подводную расу людей, спасших их из камеры при помощи прозрачных одежд, в которых можно было свободно дышать. Хэдлей описывал, как с помощью удивительного прибора для передачи мыслей, участники приключения смогли рассказать обитателям дна Океана о постигшей их катастрофе. Они сумели также с грехом пополам объясниться по-гречески с одним жрецом, очевидно, принадлежавшим к расе, которая произошла от древних греков и была взята некогда в плен атлантидами.

IV.

Спустя несколько дней после нашего прибытия, наши оказавшие нам гостеприимство или захватившие нас в плен хозяева (порой мы сами сомневались, как правильнее называть их) взяли нас с собой в экспедицию по дну океана. С нами пошло шестеро из них, включая вождя Мэнду. Мы собрались в той же выходной комнате, в которой они впервые нас приняли. Теперь мы могли рассмотреть ее немного поближе. Это было очень обширное помещение, не меньше сотни футов в ширину и в длину; его низкие стены и потолок позеленели от морских наростов и текли от сырости. Вокруг всей комнаты шел длинный ряд вешалок со знаками, которые, как я предполагаю, служили номерами; на каждой были повешены один из полупрозрачных колоколов из стекла и пара наплечных батарей, обеспечивавших возможность дыхания. Пол из мягкого камня был испещрен вдавленными следами ног многих поколений. Эти впадины сейчас представляли собой мелкие лужицы воды. Все помещение ярко освещалось световыми трубами вдоль карнизов, Нас облачили в наши стеклянные одежды и дали каждому по толстой, заостренной палке из какого-то легкого металла. Затем Мэнда знаками приказал нам ухватиться за огибавший комнату брус; он сам и его друзья подали нам пример. Причина такой предосторожности скоро выяснилась: когда медленно открылась наружная дверь, морская вода стала вливаться с такой силой, что сбила бы нac с ног, если бы мы не приняли этой предосторожности.. Однако, она быстро поднялась выше уровня наших голов, и испытываемое нами давление уменьшилось. Мэнда повел нас к двери, и мгновением позже мы очутились снаружи, снова на дне океана, оставив за собою портал открытым, наготове для нашего возвращения.

Оглядываясь вокруг в холодном, колеблющемся, призрачном свете, который освещал глубоководную равнину, мы могли видеть, по крайней мере, на четверть мили во всех направлениях. К нашему удивлению, мы заметили на самой крайней грани всего видимого нами ослепительный блеск лучей. Туда именно наш предводитель и направил слои стопы, а все мы гуськом последовали за ним. Идти приходилось медленно; надо было преодолевать сопротивление воды, а наши ноги на каждом шагу глубоко погружались в мягкий ил; но вскоре мы смогли ясно различить источник света, привлекший наше внимание. Это было наше последнее напоминание о земной жизни, — наша собственная камера, наклонно лежавшая на одном из куполов далеко раскинувшегося здания. Ее огни все еще горели. Она на три четверти была наполнена водой, но заключенный в ней воздух, тем не менее, предохранял от затопления ту часть, в которой находилась наша электрическая установка. Заглянув в нее, нам было очень странно увидеть ее знакомую внутренность, все еще сохранявшую диваны и инструменты, в то время, как несколько крупных рыб кружилось в ней, как миноги в бутылке. Один за другим, мы вскарабкались внутрь, сквозь открытую дверь люка: Маракот, чтобы спасти плававшую на поверхности воды, записную книжку, Скэнлан и я — чтобы подобрать некоторые из наших личных вещей. Мэнда также вошел с одним или двумя из своих товарищей, с величайшим интересом разглядывая измеритель глубины и термометр, равно как другие инструменты, которые были прикреплены к стене. Термометр мы сняли и забрали с собой. Ученым будет интересно узнать, что на самой большой морской глубине, на которую когда-либо опускался человек, температура равняется сорока градусам Фаренгейта и что, благодаря химическому разложению ила, она выше температуры верхних слоев моря.

Наша маленькая экспедиция, повидимому, имела определенную цель, помимо того, что она позволяла нам немного поупражняться в ходьбе по дну океана. Мы охотились за пищей. Время от времени я видел, как наши товарищи резко ударяли вниз своими заостренными палками, каждый раз протыкая ими большую коричневую плоскую рыбу, вроде палтуса. Эти рыбы были очень многочисленны, но так плотно лежали в иле, что нужен был опытный глаз, чтобы их обнаруживать. Вскоре по две или по три из них болтались на боку у каждого из наших спутников. Скэплан и я быстро наловчились и поймали каждый по паре рыб, Маракот же шел, как во сне, совершенно погрузившись в свое восхищение красотами океана и произнося длинные, возбужденные речи, потерянные для наших ушей, но видимые нашим глазам, благодаря подергиваниям его лица.

Сначала у нас возникло впечатление монотонности окружающего пейзажа, но мы обнаружили вскоре, что серые равнины разделялись на разнообразные формации под действием глубоководных потоков, которые текли поперек них, как подводные реки. Эти потоки прорезали в мягкой тине каналы и обнажали лежащие под ней русла. Их берега состояли из краской глины, которая составляет основу всех вещей на дне океана. Они были густо усеяны белыми предметами, которые вначале я принял за раковины. Когда же мы рассмотрели их, оказалось, что это — ушные кости китов, зубы акул и других чудовищ. Один из поднятых мною зубов был длиной в пятнадцать дюймов, и мы могли быть только благодарны судьбе, что такое устрашающее чудовище держалось в верхних слоях океана По словам Маракота, он принадлежал гигантскому смертоносному киту-убийце или орка-гладиатору. Оно привело мне на память наблюдение Митчелля Хэджеса, что даже самые ужасные, пойманные им акулы, носили на теле знаки, которые свидетельствовали о встречах их с еще более крупным и страшным созданием, чем они сами.

Есть одна особенность океанских глубин, которая производит сильное впечатление на наблюдателя. Как я уже сказал, постоянный холодный свет поднимается с медленно фосфоресцирующих, разлагающихся больших масс органической материи. Но вверху все черно, как ночь. Получается впечатление тусклого зимнего дня, с опустившейся низко над землей тяжелой, черной, грозовой тучей. С этого черного свода медленно падает непрерывный снежный шторм из крошечных белых хлопьев, мерцающих на темном фоне. Это — раковины морских улиток и других маленьких созданий, которые живут и умирают в пяти милях воды, отделяющих нас от поверхности. Многие из них, растворяясь во время падения, увеличивают известковые соли океана, остальные, с течением веков, идут на образование тех отложений, которые погребли большой город. В верхнюю часть его мы и попали.

Оставив за собою последнее звено, связывавшее нас с землей, мы двинулись в мрак подводного мира, и вскоре повстречали совершенно новое для нас явление. Впереди появилось движущееся пятно. Когда мы приблизились к нему, оно превратилось в толпу людей, в стеклянных оболочках, тащивших за собою широкие сани, нагруженные углем. Это была нелегкая работа: бедняги нагибались и напрягали все силы, волоча канаты из кожи акулы, прикрепленные к саням. При каждой партии людей находился один человек, командовавший ими. Нас заинтересовано то. что руководители и рабочие, очевидно, принадлежали к различным расам.

Последние были высокими, белокурыми людьми, с синими глазами и мощным телом; первые, как уже говорилось, были темноволосые, почти негритянской наружности, короткого и широкого телосложения. В тот момент мы не могли разгадать этой тайны, но у меня составилось впечатление, что одна раса представляла собою наследственных рабов другой; Маракот же был того мнения, что они могли быть потомками тех греческих пленников, богиню которых мы видели в Храме.

Не дойдя до самых копей, мы повстречали несколько групп этих людей, каждая из которых тащила свою поклажу угля. В этом месте глубоководные отложения и песчаные формации, лежавшие под ними, были срезаны и обнажили большие угольные залежи, которые состояли из чередующихся слоев глины и угля, старых наслоений того погибшего мира древности, который лежал теперь на дне Атлантического океана. На различных высотах этих огромных раскопок мы увидели партии работавших людей: одни добывали уголь, другие же собирали его в груды и складывали в корзины в которых он поднимался кверху. Копи были настолько обширны, что мы не могли разглядеть другого конца огромных залежей, которые разрабатывались на дне океана многочисленными поколениями рабочих. Этот уголь, превращаемый затем в электрическую энергию, и был источником движущей силы, пускавшей в ход все машинное устройство Атлантиды. Кстати, любопытно сообщить, что легенды верно сохранили название древняя города, так как, когда мы упомянули его Мэнде и другим, они очень изумились сначала, что мы знаем его, а потом энергично закивали головами в знак того, что они поняли нас.

Пройдя большие угольные залежи или, вернее, свернув от них направо, мы дошли до линии низких, базальтовых скал. Их поверхность была та-кой-же чистой и блестящей, как и в тот день, когда они выкинуты были из внутренности земли. Их вершина вырисовывалась на темном фоне, в нескольких сотнях футов над нами. Основание этих вулканических скал утопало в глубокой чаще из высоких морских водорослей, выраставших из спутанных масс криноидных кораллов, которые отложились в старые земные дни. Некоторое, время мы брели вдоль края этой густой, подводной растительности. Наши спутники ударяли по ней своими палками и выгоняли оттуда для нашей забавы необычайный ассортимент странных рыб и ракообразных, время от времени заполучая какой-нибудь экземпляр для своего собственного стола. Мы прошли таким безмятежным образом около мили или больше того, как вдруг Мэнда внезапно остановился и оглянулся вокруг с жестами тревоги и удивления. Эта подводная жестикуляция и сама по себе заменяет речь, так как в одно мгновение его спутники поняли причину его беспокойства, а потом и мы со страхом разгадали ее тоже. Профессор Маракот исчез!

Он наверняка был вместе с нами у угольных залежей и дошел до бальзатовых скал. Невозможно было предположить, что он обогнал нас. Поэтому, он должен быть где нибудь у линии зарослей, поблизости от нас. Хотя наши друзья встревожились, Скэнлан и я, кое-что зная о рассеянных странностях славного старика, были уверены, что нет причины для беспокойства и что мы вскоре найдем его зазевавшимся над какой-нибудь морской формой жизни, привлекшей его внимание. Все мы повернули обратно по нашим следам и не прошли и сотни ярдов, как увидали его.

Он бежал... Бежал с проворством, которое казалось невозможным для человека его нрава! Однако, даже и слабый человек может развивать большую скорость, когда его подгоняет страх. Руки его были протянуты за помощью. Он спотыкался и несся вперед с неуклюжей энергией. У него была уважительная причина стараться во всю, так как три ужасных создания гнались за ним по пятам. Это были тигровые крабы, в белых и черных полосах, каждый размером с Нью-фаундлендского пса. К счастью, сами они не отличались быстрым бегом и передвигались по мягкому дну океана какими-то странными, кособокими прыжками, немногим скорее испуганного беглеца.

Тем не менее, на их стороне было больше шансов и они, наверное, вцепились бы в него через несколько мгновений своими ужасными клешнями, если бы. не вмешались наши друзья. Они кинулись вперед со своими заостренными палками. Мэнда засветил мощный электрический фонарь (он нес его в своем поясе), направив свет прямо в хари этих отвратительных чудовищ. Они поспешно заковыляли в чащу и мы потеряли их из виду. Наш товарищ присел на груду кораллов; по лицу его было видно, что он изнемог от своего приключения. Впоследствии он рассказал нам, как углубился в чащу, надеясь раздобыть то, что показалось ему редким экземпляром, глубоководной Chimoera; тут и наткнулся он на гнездо этих свирепых тигровых крабов, которые мгновенно бросились за -ним. Только после длительного отдыха профессор почувствовал себя в состоянии продолжать наше путешествие.

Рисунок. Скэплан и я быстро наловчились.

Наши дальнейшие шаги, когда мы обогнули базальт, привели нас к нашей цели. В этом месте серая равнина была покрыта холмами неправильной формы и высокими выступами, которые говорили нам, что под ними лежит великий город древности. Он был бы весь целиком погребен илом, подобно тому, как Геркуланум был погребен лавой или Помпея — пеплом, если бы пережившие катастрофу обитатели Храма не прокопали к нему входа. Длинный спускающийся вниз ход кончался широкой улицей; с каждой стороны ее стояли здания. Их стены треснули и разрушились, потому что они были не так прочно построены, как устоявший до сих пор Храм. Но их внутренние помещения остались в большинстве случаев совершенно такими же, как до наступления катастрофы, если не считать того, что море внесло всевозможные перемены, прекрасные и редкостные в одних случаях и ужасающие в других, которые изменили вид комнат. Наши проводники не предлагали нам разглядывать первые комнаты, до которых мы добрались, но торопили нас вперед, пока мы не достигли той, которая, несомненно, служила большой центральной цитаделью или дворцом, являясь центром всего города. Столбы и колонны, обширные скульптурные карнизы, фризы и лестницы этого здания превосходили все, когда-либо виденное мною на земле. Скорее всего к ним приближаются, как мне показалось, остатки храма Каркака в Люксоре (Египет), и, странно сказать, украшения и полустертые высеченные изображения напоминали в деталях те, которые сохранились в большой руине рядом с Нилом, а капители колонн, в форме лотосов, были те же самые. Удивительное это было ощущение: стоять на мраморном, мозаичном полу этих обширных зал с большими статуями, возвышавшимися высоко над нами, по одной с каждой стороны, и одновременно видеть огромных серебристых угрей, скользивших над нашими головами, испуганных рыб, убегавших во все стороны от света, который отбрасывался перед нами.

Рисунок. Маракот-же шел, как во сне.

Мы блуждали из комнаты в комнату, отмечая каждый признак роскоши, а порой и того похотливого сумасбродства, которое, как говорит медлительная легенда, навлекло на этот народ проклятье богов. Одна небольшая комната . была чудесно облицована перламутром; даже и теперь он переливался блестящими оттенками, когда на нем играл луч света. Покрытое орнаментами возвышение из желтого металла и такое же ложе стояли в одном из углов и чувствовалось, что эта комната могла служить спальней царице, но рядом с ложем теперь лежал отвратительный черный спрут. Его нечистое тело поднималось и опускалось в медленном скрытом ритме и казалось каким-то злобным сердцем, которое все еще билось в самом центре порочного дворца. Я был рад (и то же самое, как я потом узнал, испытывали и мои сотоварищи), когда наши проводники снова вывели нас наружу, мимоходом бросив взгляд на развалившийся амфитеатр и на мол с маяком на конце, который указывал на то, что город был морским портом. Вскоре мы покинули эти места дурного предзнаменования и снова оказались в знакомой глубоководной равнине.

Наши приключения еще не совсем окончились, так как случилось еще одно, возбудившее одинаковую тревогу и в наших спутниках и в нас самих. Мы почти добрались до дому, когда один из наших проводников испуганно показал вверх. Посмотрев туда, мы увидали необычайное зрелище: из черного мрака воды появилась, быстро падая вниз, огромная темная фигура. Сначала она казалась бесформенной массой, но когда она яснее обрисовалась в полосе света, мы разглядели, что это было мертвое тело чудовищной рыбы, лопнувшее таким образом, что внутренности вытекали кверху позади него, пока оно падало вниз. Несомненно, газы поддерживали его в более высоких слоях океана, пока его не опустошили разложение или акулы, и в нем не осталось ничего кроме мертвой тяжести которая одним толчком послала его вниз на дно моря. В течение нашей прогулки мы уже наблюдали много таких больших скелетов, начисто объеденных рыбами, но это создание, если не считать его распоротых внутренностей, все еще казалось живым. Наши проводники схватили нас, чтобы оттащить в сторону от пути падающей массы, но тотчас успокоились и остановились; очевидно было, что она нас минует. Наши стеклянные шлемы помешали нам услышать шум, но должно быть он был оглушителен, ко-|да это огромное тело ударилось о дно океана и мы увидали, как глобигери-новый ил поднялся высоко в воздух, как взлетают брызги грязи, когда в нее швырнут тяжелый камень. Это был кит около семидесяти футов в длину. По возбужденным и радостным жестам подводных обитателей, я догадался, что они широко используют спермацеты и жир. В тот момент, однако, мы покинули оставленное животное и с радостным сердцем, усталые и измученные с непривычки, очутились снова перед выгравированным порт лом крыши и, наконец, целые и невредимые, сняв наши стеклянные колокола, вновь стояли на тинистом полу входной комнаты.

Через несколько дней (по нашему счислению времени) после того, как мы дали общественный кинематографический показ наших собственных переживаний, мы присутствовали при гораздо более торжественном и величественном изложении такого же рода, которое четким и изумительным образом ознакомило нас с прошедшей историей этого замечательного народа. Не могу похвастаться, что оно было устроено исключительно для нас; вернее, эти события публично воспроизводились время от времени для сохранения их в памяти, а та часть, к которой нас допустили, была лишь каким-то интермеццо длинной религиозной церемонии. Как бы там ни было, я опишу ее точно так, как она произошла.

Нас провели в тот же самый большой зал или театр, где профессор Маракот отбросил на экран наши собственные приключения. Там собралась вся община и, как и в тот раз, нам представили почетные места перед большим светящимся экраном. Затем, после длительного пения, какой-то глубокий старик с седыми волосами, историк или летописец нации, под шумные аплодисменты приблизился к точке фокуса и отбросил на блестящую поверхность серию картин, изображающих возвышение и падение его нар да. Мне бы хотелось суметь передать вам их живость и драматизм! Мы все трое потеряли всякое ощущение времени и места, настолько мы были поглащены созерцанием, а глубоко потрясенная аудитория стонала или плакала по мере того, как разветывалась трагедия, рисующая гибель их родины.

В первых сценах мы увидели старый материк во всей его славе, память о которой запечатлели эти исторические картинки, передаваемые от отца к сыну. Нам представился вид с высоты птичьего полета на цветущую страну, обширную по своим размерам, многоводную и умело искусственно орошаемую, с большими хлебными полями, колышущимися фруктовыми садами, красивыми реками и поросшими лесом холмами, тихими озерами и живописными горами. Она была усеяна деревнями, покрыта сельскими домиками и великолепными зданиями. Потом наше внимание было перенесено на столицу, удивительный и великолепный город на морском берегу. Его гавань была наполнена галерами а набережные загромождены товарами; безопасность обеспечивалась высокими стенами с поднимавшимися кверху укреплениями и круглыми рвами. Все это было изумительных размеров. Дома тянулись на много миль внутрь страны, а в центре города был зубчатый замок или цитадель, так широко раскинувшийся и такой властный, что он был похож на какое-то создание мечты. Потом нам показали лица тогдашних жителей: мудрых и почтенных старцев, мужественных воинов, прекрасных и полных достоинства женщин и прелестных детей.

Рисунок. Мэнда засветил мощный электрический фонарь.

А затем пошли иные картины. Мы увидали войны, постоянные войны, войны на море и войны на суше. Увидали обнаженные и беззащитые народы, попираемые и смятые большими колесницами или атаками одетых в кольчуги всадников. Увидели накопленные победителями грузы, сокровищ, но чем сильнее возрастали богатства, тем более животными и жестокими становились лица на экране. Люди падали все глубже от одного поколения к другому. Нам показали признаки похотливого разгула или нравственного вырождения. Зверский спорт за счет других занял место мужественных упражнений древних. Не существовало больше спокойной и простой жизни, все уменьшалось количество людей, посвещавших себя науке. Мы окинули беглым взором беспокойный, ограниченный народ, бросающийся в погоню то за тем, то за другим, вечно хватающийся за удовольствия, чтобы вечно не находить их, но всегда воображающий, что их можно обрести в какой-либо более сложной и неестественной форме. С одной стороны, возник класс богачей, ищущих только наживы и чувственного удовлетворения, а с другой стороны, остались бедняки, которые должны были служить желаниям своих господ, как бы жестки и порочны ни были эти желания.

И вновь зазвучала новая нота. Появились реформаторы, которые пытались свернуть нацию с дурного пути и направить ее к тем более высоким устремлениям, которыми она когда-то жила. Мы увидали суровых и серьезных людей, рассуждающих с богачами и выступающих в защиту бедняков, увидали их презираемыми и осмеянными теми, кого они пытались образумить. Как нам удалось рассмотреть, оппозицию против реформаторов возглавляли, в частности, жрецы Ваала. Эти служители золотого тельца и их приверженцы, поглощенные жаждой наживы, остались глухи и к все более настойчивому предостережению ученых страны. К этому времени ученые обнаружили, что в недрах земли происходят мощные сдвиги и потрясения, грозящие стихийной катастрофой.

Затем мы увидали странное зрелище. Появился один человек особенной силы духа и тела, который стал во главе всех врагов Ваала. Он обладал состоянием, влиянием и могуществом. Это он направил все знания, добытые наукой своей страны, — наукой далеко превосходившей все известное нам, современным людям, — на постройку спасительного убежища против грядущей катастрофы. Мы увидали тьму рабочих, занятых этой работой Стены быстро воздвигались, а толпа называла их тщательными и бесполезными предосторожностями. Мы увидели и других, которые рассуждали с ним и говорили ему, что если он боится, ему проще было-бы, бежать в какую нибудь более безопасную страну. Он отвечал, однако, (насколько мы могли проследить), что есть прикованные нищетой и цепями рабства к его родной страны, которые должны быть спасены в последний момент, и что ради них он должен остаться в новом храме безопасности. Он собрал в нем последователей и держал их там, так как сам не знал точного срока приближающегося бедствия. Поэтому, когда грандиозные убежище было готово и водо-непероницаемые двери были закончены и испытаны, он, со своей семьей друзьями и последователями, стал ожидать неизбежного конца.

И он наступил. Это была ужасная картина. А, ведь, действительность была еще ужаснее! Сначала мы увидали огромную гладкую водяную гору, поднявшуюся на невероятную высоту из спокойного океана. Затем она двинулась, устремляясь вперед со все возростающей быстротой Два больших корабля носившиеся среди снежной каймы гребня, превратились в пару разбитых вдребезги галер. Мы увидели потом, как волна ударилась о берег, покатилась через город, а дома склонялись перед ней, как поле злаков перед бурей. Мы увидели на верхушках домов народ, глядящий на приближающуюся смерть, их лица, сведенные ужасом, их пристально смотрящие глаза, их подергивающиеся рты. Они ломали руки и метались в безумии страха. Те самые мужчины и женщины, которые насмехались над предостережением, теперь испускали вопли, ползали, уткнувшись лицом в землю или падали на колени, простирая руки в отчаянном призыве. Уже не было времени добраться до убежища, которое находилось вне города. Но тысячи людей кинулись к цитадели, стоявшей на более высоком месте, и стены укрепления чернели народом. Потом внезапно замок начал погружаться! Все стало погружаться! Вода хлынула в расщелины земли, вырвавшееся из земли пламя превращало ее в пар, земля раскалывалась и разлеталась. Все глубже и глубже опускался вниз город. Невольный крик вырвался у нас и у остальной аудитории при виде этого ужасного зрелища! Мол разломался на-двое и исчез; высокий маяк обрушился в море. Крыши некоторое время имели вид скалистых рифов, обдаваемых брызгами волнорезов, пока и они тоже не потонули Одна цитадель осталась на поверхности, подобно какому-нибудь чудовищному кораблю, а затем и она скользнула одной стороной вниз, в пропасть, окаймленная беспомощно машущими над ее верхушкой человеческими руками. Ужасная драма закончилась, и поперек всего материка расстилалось сплошное море; море, море, не являвшее никаких признаков жизни, но показывавшее среди огромных кипящих водоворотов обломки этой трагедии, бросаемые во все стороны: мертвых людей и животных, скамьи, столы, части одежды и тюки с добром. Все это крутилось в одном огромном водном пространстве. Мы смотрели, как все медленно улеглось, и большая широкая поверхность, гладкая и блестящая, как ртуть, с мрачным солнцем над самым горизонтом, указывала нам могилу этой страны..

Повествование завершилось. Нам нечего было спрашивать большего, так как наш собственный ум и воображение могли дополнить остальное. Мы представляли себе медленное, неуклонное опускание этой великой страны все ниже и ниже, в бездну океана, среди вулканических конвульсий, которые выбрасывали кверху, вокруг нее, подводные вершины. Мы видели ее нашим умственным взором, как широко разлеглась она на том, что стало теперь дном Атлантики. Разрушенный город лежал бок-о-бок со спасительным убежищем, в котором уцелела горсть потрясенных, переживших катастрофу людей. А затем мы поняли, наконец, как эти люди продолжали свое существование, как воспользовались различными изобретениями, которыми снабдили их предусмотренность и знание из великого вождя; как он передал им всем свои познания, прежде, чем умереть, и как переживая катастрофу группа людей теперь разрослась в обширную общину, которая должна была прокладывать себе путь во внутренность земли, чтобы найти выход своему населению. Никакая справочная библиотека не могла-бы уяснить все лучше, чем эта серия картин и те заключения, которые мы из них вывели. Такова была судьба и таковы были причины этой участи, постигшей великую страну Атлантиду. В какой-нибудь весьма отдаленный день, когда глубоководный ил превратится в мел, этот великий город снова будет выброшен наверх каким-нибудь новым вздохом природы, а геолог будущего, роясь в земных породах, извлечет оттуда не камни или раковины, ко остатки исчезнувшей цивилизации и следы древней катастрофы.

Один только пункт оставался невыясненным: сколько протекло времени с момента катастрофы. Профессор Маракот нашел грубый метод подсчета. Среди многих пристроек большого здания был огромный подвал, который служил местом погребения вождей. Так же, как в Египте и Юкатане, применялся способ бальзамирования мумий, и в стенных нишах находились бесконечные ряды этих отвратительных реликвий прошлого. Мэнда гордо указал на следующую по порядку нишу и дал нам понять, что она специально приготовлена для него.

— Если вы возьмете среднее число европейских королей, — сказал Маракот со своей великолепной профессорской манерой, — вы обнаружите, что их приходится около пяти на столетие. В данном случае, мы можем воспользоваться той же самой цифрой. Мы не можем надеяться на научную точность нашего вычисления, но оно даст нам приближенный ответ. Я сосчитал мумии — их число равняется четыремстам.

— Значит, прошло восемь тысяч лет?

— Совершенно верно! И это, до известкой степени, согласуется с подсчетом Платона. Катастрофа, несомненно, случилась до начала египетских письменных записей, а их относят за шесть-семь тысяч лет до нынешней даты. Да, я полагаю, мы можем сказать, что наши глаза видели воспроизведение трагедии, случившейся, по крайней мере, восемь тысяч лет тому назад. Но, конечно, построить такую цивилизацию, следы которой мы видим, само по себе должно было занять много тысяч лет.

— Итак, — заключил он (я же предоставляю вам оспаривать это утверждение), — мы расширили горизонт достоверной истории человечества так, как ни один человек с самого ее начала!

Рисунок. В стенных нишах находились бесконечные ряды реликвий прошлого.

По нашим вычислениям прошло около месяца после нашего посещения погребенного города, когда случилась самая изумительная и неожиданная вещь. К этому времени мы полагали, что стали уже нечувствительными к потрясениям и что никакая новость не может уже всколыхнуть нас, но этот факт далеко превзошел все, к чему могло-бы подготовить нас наше воображение.

Скэнлан принес известие, что произошло нечто важное. Вы должны представить себе, что к этому времени мы до известной степени чувствовали себя дома в большом здании; мы знали, где расположены общественные комнаты отдыха и комнаты для развлечений: мы посещали концерты (их музыка была очень странная и тонкая) и театральные увеселения, где непонятные слова переводились очень живыми и драматическими жестами; словом, мы стали частью этого общества. Мы посещали различные семейства в их собственных частных комнатах, и наши жизни, — во всяком случае, могу сказать это о своей, — стали радостнее, благодаря участию этих чужих людей, в частности, той милой молодой девушки, имя которой я уже упомянул. Мона была дочерью одного из вождей племени, в семье которого я нашел теплый и ласковый прием, стиравший все различие рас или языка. Что же касается самого нежного из всех наречий, то я не обнаружил большой разницы между древней Атлантидой и современной Америкой. Полагаю, что приятное для слуха массатчузетской девушке из Броунс-Колледжа понравилось бы и моей даме под волнами моря.

Но я должен возвратиться к тому факту, что Скэнлан вошел в нашу комнату с известием о каком-то великом событии.

— Послушайте-ка, один из них только-что влетел внутрь и был так взволнован, что совсем позабыл снять свою стеклянную крышку. Трещал несколько минут, прежде чем сообразил, что никто его не слышит! Потом трезвонил, пока у него хватило духу, и теперь все помчались за ним к месту вылазки! Я отправляюсь в воду, потому что там, наверное, есть на что посмотреть.