ЦЕЛЬ ОПРАВДЫВАЕТ СРЕДСТВА

Рассказ П. В. ТУЧКОВА. Иллюстрации Г. ФИТИНГОФА.

Когда Лапчинский открыл глаза, башенные часы костела св. Иосифа кончали свой заунывный бой и стрелки на них показывали десять. Лапчинский потянулся, повернулся на другой бок, но сразу же вскочил, вспомнив, что к двенадцати ему нужно быть у генерала Монкевича, на совещании, где будет окончательно выработан план 'переброски его, Лапчинского, в тыл красным, и даны соответствующие инструкции.

Станислав Лапчинский, в прошлом поручик русской службы, а ныне офицер польской дефендзивы, сумел в короткое время снискать себе любовь и доверие высшего начальства. Уж одно то, что его посылают в такую ответственную командировку, — очень показательно. «Карьера обеспечена», — думал Лапчинский, одергивая мундир и осматривая себя со всех сторон в зеркало. Он обладал одной из тех физиономий, которые так нравятся женщинам — матовый цвет лица, серые холодные глаза, резко очерченный, несколько выдающийся вперед подбородок и чувственный, с хищным оскалом улыбки рот. Прицепив саблю и закурив папиросу, Лапчинский вышел на улицу и не торопясь, мягко позванивая шпорами, пошел в цукерню, где он всегда пил свой утренний «кава» и пробегал газеты. Сообщения газет были в это утро крайне туманны, но Лапчинский понял, что на фронте Волыни дела скверны и кавалерия красных теснит поляков. Допив кофе и сказав обычный комплимент кельнерше, Лапчинский пошел к выходу, гремя саблей и провожаемый взглядами легкомысленных паненок, сидящих (увы!) не с такими «поженными» кавалерами.

На углу Уяздовской аллеи Лапчинский столкнулся с тем, кого он меньше всего хотел видеть — своим кредитором, евреем Аш.

— А, пан капитан! Як пан живе? — кланялся тот, сдвигая котелок на затылок и обтирая лоб платком. — Ой, какой вы сегодня нарядный! Может, пан женится? — смеялся Аш. — О, это было бы самое лучшее — тогда бы пан отдал бы мне деньги, они мне очень нужны! — и он пытливо всматривался в Лапчинского, как бы стараясь на лице последнего прочитать его мысли.

Лапчинский двумя пальцами руки, затянутой в перчатку, слегка отстранил Аша и голосом, в котором чувствовалось скрытое раздражение, сказал:

— Я бы попросил вас говорить об интересующих вас делах у меня на квартире, а сейчас я спешу в штаб!

— Что такое штаб? — не отставал Аш, забегая сбоку Лапчинского. — Штаб само собой, а Аш тоже кушать хочет... Я не могу больше ждать и хочу получить свои деньги.

— Вы их получите на-днях — завтра или послезавтра: я уезжаю и из командировочных вам уплачу. А сейчас, потрудитесь уйти, на нас обращают внимание. Поняли?

И Лапчинский быстро ушел. Аш некоторое время стоял на месте, сдвигая котелок, то вперед, то назад, что было признаком большого изумления, а потом, заложив руки за спину своего широчайшего сюртука, тихо побрел назад. Пройдя узкими улочками «Старого Места» на Железную Браму, Аш стал пробираться сквозь человеческое месиво, видимо кого то отыскивая; кругом стоял неистовый крик и шум; сотни людей восхваляли свои товары, стараясь продать их и заработать копейку; несколько раз Аша останавливали для разрешения спора или предлагали сделку, но Аш раздраженно махал руками и продолжал свои поиски. Наконец, увидев торговца овощами с тележкой, он протискался к нему и дернув его за рукав, сказал:

— Арон! Есть дело.

— Дело? — переспросил Арон, смотря на Аша сверху вниз, так как он был высок и тонок, а Аш маленький.

— А что за дело?

— Э, ты совсем стал глуп! — раздраженно сказал Аш. — Где это видно, чтобы о деле говорить среди площади. Идем ко мне.

— Рива! Рива! — закричал вместо ответа Арон. стараясь перекричать шум толпы. И когда его жена Рива, со сбившимся на бок париком и гусем в руках появилась около него, он передал ей тележку, а сам побежал к ожидавшему его Ашу.

В одной из узких улочек «Старого Места», — где фасады домов хранили архитектурный облик семнадцатого века, равно и всю накопившуюся грязь, — у старого Аша был свой дом. Весь облупленный он вытянулся ввысь, имея по фасаду две сажени ширины; его три этажа имели, каждый, точно по комнате и смотрели двумя окнами на улочку, а одним на темный, вонючий двор, куда никогда не проникал луч солнца. Целое поколение Ашей родилось и умерло в этих трех комнатах, расположенных одна над другой. Ценой невероятных лишений и трудов они сколачивали капиталы, чтобы по воле слепого случая потеряв их, начинать все снова. Так строилась эта Вавилонская башня благополучия и никак не могла быть достроена. Старший Аш вел рискованные операции: он давал взаймы за хорошие проценты, но получать долги становилось все труднее, а дни мировой войны были для Аша, поистине, днями скорби и печали, ибо с гибелью должника гибли и деньги. Но что деньги?! Несчастье никогда не приходит одно: вот уже шесть месяцев, как сидит в тюрьме сын Аша. Соломен. Какая светлая голова! Он кончил заграницей большую школу и был бы инженер. Сколько это стоило денег и трудов. И все пошло на смарку. Эти проклятые лайдаки забрали его в один прекрасный день и посадили, сказав, что он «большевик», и имел сношения с Москвой. Аш не знал что такое «большевик», но видно это не такое плохое дело, коль Соломон им стал нельзя же всегда одним людям есть цымес, а другим глодать корку хлеба.

— Слушай, Арон! — говорил Аш, когда они поднялись в каморку третьего этажа и сели у стола. — Ты знаешь Лапчинского, не того, который носит фляки, а который служит в дефендзиве? — и на утвердительный кивок Арона продолжал: — Ну, так вот, он сегодня мне сказал, что завтра отдаст деньги. За ним не мало злотых, он куда-то едет и вот я подумал, не едет ли он к красным. Я еще ничего не знаю, но мне сердце подсказывает, что тут что-то есть.

Рисунок. Сейчас я спешу в штаб!

— Ты мне прямо скажи, сколько ты хочешь за сообщение? — сказал Арон, крутя свою бороду и кося на Аша глаза.

— Что мы будем говорить о цене! Может это одни мои мысли, а ты мне скажи, можно ли одного человека обменять на другого?

— Э! — засмеялся Арон, показывая беззубые десны. — Я понимаю, Аш, что ты думаешь и что хочешь. Ты думаешь, что Лапчинский поедет к красным, его там задержат по твоим сведениям и обменяют на Соломона. Тебя бог не обидел умом, Аш. Я это давно знаю, но ты думаешь, что в тюрьме сидит один твой Соломон...

— Но мне сдается Арон, — перебил его, жестикулируя Аш, — что купец назначает и цену. Пускай другие узнают, у них будет и другая цена. А я тебя предупредил, ты имеешь связь с Волынью, так если все будет так, как я думаю, пусть там знают цену мою.

— Ну, нехай, так будет, — сказал вставая Арон, — Ты указал дорогу. Через два дня я буду знать все и если твои предположения оправдаются, будем хлопотать за твоего Соломона.

— Лия! — закричал Аш, проводив Арона и закрыв за ним дверь. По лестнице зашуршало платье и в комнату вошла девушка. Как алмаз сверкающий среди му-

сора свалки, так же ярка и таким же диссонансом была красота дочери Аша на фоне «Старого Места». Лия была блондинка; из пышной рамки белокурых волос выглядывало точеное личико с капризно изогнутой линией рта, тонкие лепестки ноздрей трепетали и раздувались в минуты гнева, открыт и ясен был взгляд

темно-синих очей. Казалось, что все лучшее, что могла дать тысячелетняя нация, было вложено в эту девушку. Не даром гордился старый Аш красотой дочери и каждый раз, смотря на нее, восхищался он и в тоже время смутные опасения о судьбе ее рождались в душе его.

— Лия! — гладя ее кудри, говорил Аш. — Что бы ты сказала, если бы Соломона выпустили.

— О, отец, разве это возможно?

— На свете нет ничего невозможного, надо только хотеть! — сказал Аш, целуя ее. — Я таки кое-что придумал. Но это после, а теперь давай обедать. Мне еще много нужно бегать.

* * *

Луч солнца, пробиваясь сквозь плотную листву каштанов, скользил яркими бликами по паркету кабинета генерала Монкевича. Вот он перебрался на письменный стол и заиграл на большой карте, утыканной флажками и расчерченной карандашом. Генерал Монкевич — плотный мужчина, с легкой сединой в коротко остриженных волосах с сигарой в углу рта, дослушивал, откинувшись в кресле, соображения начальника отдела, по поводу общего положения на фронте:

— Все, что вы мне доложили майор, — сказал Монкевич, когда замолчал докладчик, — я мыслю одинаково с вами: работать с завязанными глазами, так сказать, по слуху — трудно. Я уже наметил одного дельного человека, которому вполне можно доверить исполнение этого щекотливого поручения. Сейчас он должен быть здесь, — генерал посмотрел на часы, — и, таким образом, дело надо считать в принципе решенным. Директиву дам я, а детали проработайте вы, и дня через три мы перебросим его в район Киева.

— Разрешите узнать фамилию кандидата? — спросил майор, делая пометки у себя в папке.

— Капитан Лапчинский! — и генерал вопросительно посмотрел на майора.

— Он, безусловно, подходящий человек! — сказал майор. — В особенности для подбора женской агентуры, в том его плюс, но может быть и минус, так как он злоупотребляет своим успехом..

Наблюдательный человек отметил бы, что при этих словах в тоне майора звучали какие-то новые нотки, а руки без цели переложили папку с одного места на другое.

— Э, бросьте! — засмеялся генерал. — Сами понимаете: Noblesse oblige. Войдите! — громко сказал он на почтительный стук в дверь. — А, капитан Лапчинский! Ну, пожалуйте сюда. Садитесь! Я как раз говорил майору Ляховскому о вас и мы пришли к заключению, что вы именно такой человек, который нужен для выполнения столь ответственного поручения.

Лапчинский звякнул шпорами.

— Поручение опасно, слов нет: пятьдесят шансов за смерть, и, с нашей стороны, казалось бы, не совсем этично посылать человека на верную гибель, но... «цель оправдывает средства» — это сказал великий человек, и нам, католикам, особенно нужно придерживаться этого мудрого правила. Да кроме того, — с пафосом воскликнул генерал, — кто у нас не отдаст жизни для блага родины?

— Чужие ты щедро отдаешь, скотина! — думал в это время Лапчинский, почтительно выслушивая генерала.

— Ну, как? Вы согласны ехать? — спросил Монкевич, указывая Лапчинскому на стул.

— Я уже докладывал вам, генерал, о своем согласии и нет никаких данных, чтобы изменять его; если, конечно, не имеется более достойный кандидат.

— Значит, вопрос решен! — хлопнул по столу рукой генерал. — В таком случае я вам дам кой-какие указания. Не позднее трех дней вы отправитесь в Брест, оттуда вас на аэроплане перебросят в район Киева. Вот сюда! — указал Монкевич на карту. — Посадка будет произведена чуть свет. Вам поручается: выяснить — вся ли масса кавалерии Буденного переброшена в район Бердичева, восстановить связь с агентурой Врангеля и собрать сведения от своей. Кроме того, связаться с петлюровцами: Заболотным и Кишем, их отряды в районе Ирша — Фастов, Белая Церковь. Общий пароль вам вручат при отлете секретным пакетом, который немедля уничтожить. На исполнение всех поручений вам дается две недели — срок небольшой, но события на фронте диктуют нам свои условия. Через две недели, точное число тоже будет обозначено в пакете, вы должны быть на месте вашей высадки, выставить опознательные знаки, дабы аэроплан знал о вашем присутствии и мог снизиться и забрать вас. Вот и все. Документы, деньги и подробности получите от майора. А теперь, я пожелаю вам полного успеха, который так нам необходим. С своей стороны скажу, что успешное выполнение поручения влечет за собой и соответствующую награду.

Генерал поднялся и пожал руку Лапчинскому...

«Карты сданы, игра началась» — подумал последний, покидая кабинет Монкевича.

Уже солнце пряталось за липы Саксонского сада, когда Лапчинский, закончив все дела в штабе, вышел на улицу. Его бумажник был набит до отказа, и сознание этого вносило некоторое успокоение в ту душевную тревогу, которую испытывал Лапчинский, отрезав себе пути отступления. «Волков бояться — в лес не ходить» — сказал он по-русски, садясь на извозчика и приказал отвести себя в кафе «Люрс».

Пани Ляховская — жена начальника отдела Генерального штаба, маленькая изящная шатенка, на грани того возраста, когда женщина начинает хвататься за жизнь, чувствуя, как облетают лепестки молодости. Оглядев себя критическим взглядом в зеркало и найдя, что все в порядке, она только собралась выйти, как раздался звонок и послышались шаги мужа. Пани недовольно дернула носиком. Встреча с ревнивым мужем ее не устраивала, последнее время он стал невыносим со своей подозрительностью. Она не знала того, что ее отношения с Лапчинским известны майору и, только не желая выставлять себя в смешной роли обманутого мужа, он молчал. Но ярость его на Лап-чинского была беспредельна. Этот Гордиев узел совершенно неожиданно разрубался командировкой Лапчин-ского, которая таила широкие возможности для мести майора. — Отчего так поздно? — здороваясь с мужем и застегивая перчатку, спросила Ляховская.

— Да с командировкой Лапчинского задержался! — небрежно ответил майор. — Он, уезжает.

— Надолго?

— Как сложится! — усмехнулся Ляховский. — А ты куда?

— В Саксонский, а потом к маме! — с этими словами она вышла.

— Скоро кончатся эти хождения! — пробормотал майор, бросая мундир.

* * *

Вечерело. Затихали узенькие улочки «Старого Места». Наступало время, когда покончив с сутолокой дневной работы, обитатели древних домов отдыхали, сидя у порогов своих дверей и переговариваясь через улицу. Глухим рокочущим шумом доносилась сюда кипучая жизнь большого города. Узкой полоской виднелось между крыш бледное вечернее небо, голубой простор которого бойко резали проворные ласточки. Однотонно звонил где-то колокол костела.

— Это девченка старого Аши, — говорила кривая женщина, стоя в дверях своей лавочки и кивая на проходившую Лию, — совсем «пани», она может гулять только в «Лазенках» и «Новом Свете».

— Это верно! — подтвердил голос из окошка. — Она все куда-то бегает. Когда в доме есть такая красивая девушка, то не мешает иметь еще глаз на затылке.

А Лия, между тем, быстро миновав свой квартал вышла на Трембацкую и, сев в трамвай, поехала в Лазенки. Там у пруда, на одной из мраморных скамеек, ждал ее Лапчинский. Это было случайное знакомство. Он защитил Лию от приставаний группы праздных шалопаев и она не могла отказать себе в удовольствии быть знакомой с таким красивым и изящным кавалером. Правда, она знала его за Рублевского и не подозревала, что он офицер, так как видала его

всегда в штатском. Но ей нравилось гулять с ним по аллеям старого королевского парка, где собиралась вся Варшава. Эти прогулки был ее маленький секрет, и Аш, конечно, ничего об этом не знал.

— Вы самая красивая девушка Варшавы! — встретил ее Лапчинский, снимая шляпу. — Тем обиднее мне покидать этот город!

— Что, пан Стась уезжает? — разочарованно спросила Лия, опускаясь на скамью.

— Да, к сожалению!

— И надолго? — Лапчинский пожал в ответ плечами. — Это для меня сегодня вторая новость, но печальная! — улыбнулась Лия.

— А первая? — спросил Лапчинский, садясь с ней рядом.

— Первая — отрадная.

— Можно узнать, какая ?

— Это секрет! — рисуя зонтиком на песке, сказала Лия.

— О, если секрет, то я буду настойчив; от друга у вас не должно быть секретов.

— Собственно, секрета тут никакого нет. Мой брат арестован, а теперь его возможно выпустят.

Лапчинский насторожился. Ухаживать за сестрой политического ему не улыбалось.

— Удивительное дело! — воскликнул он. — Мыс вами друзья даже по несчастью. У меня близкий человек тоже сидит, но вряд-ли его освободят. Это так трудно! Я удивляюсь, каким образом хотят освободить вашего брата?

— Я право не знаю! — сказала Лия-Отец ничего не говорил.

— А можно узнать? Конечно, это неделикатно с моей стороны, но знать, как хлопотать, чтобы освободить близкого человека, никогда не мешает.

— Но у вас, я думаю, больше возможностей! — засмеялась Лия. — А теперь, — добавила она, вставая, — пройдемтесь! Когда вы уедете, мне не придется уж здесь гулять.

Рисунок. ...Это секрет! — рисуя зонтиком на песке, сказала Лия.

* * *

Отпустив автомобиль на углу Пенкной улицы, майор Ляховский оглянулся, поднял воротник штатского пальто и быстро пошел по неосвещенному переулку; выйдя на крыльцо одного из домов, он открыл дверь своим ключем и скрылся за нею. Через некоторое время, высокая сутулая фигура остановилась у того же подъезда и тихо постучала. Дверь открыл

Майор, он впустил посетителя и они через темную переднюю прошли в комнату, вся меблировка которой состояла из стола и нескольких стульев. Вновь пришедший остановился у двери и снял шляпу. Это был Арон. Он поклонился майору и выжидательно уставился на него маленькими глазками. Ляховский, не обращая внимания на Арона, как бы собираясь с мыслями, прошелся несколько раз по комнате и проведя рукой по волосам обратился к Арону:

— Слушай, Виногрон. Что ты работаешь и нашим, и вашим, то это я давно знаю. Но кому ты служишь «за совесть».? Это я хочу знать наверняка!

Виногрон пожал плечами:

— Что я сообщил кое-какие сведения красным, так я это уже вам говорил, когда был донос. Но господин майор хочет ловить рыбу на пустой крючек.

— Не в этом дело! — сказал Ляховский. — Твои сведения — это уклейка, которую ты ловишь на осетра.

Опытный Виногрон вздохнул и, вынув из бокового кармана пачку ассигнаций, молча положил её на стол. О :: знал, что когда майор начинает придираться, то, значит, ему нужны деньги. Но этот раз Ляховский даже не взглянул на деньги. Он задумчиво глядел перед собой. В нем боролись два чувства — желание отомстить за оскорбление своей чести и сознание величайшей вины и позорное™ своего поступка, если он скажет Виногрону об отправке Лапчинского; но чувство оскорбленного мужа и желание отомстись Лап-чинскому восторжествовало. И, когда Виногрон, кланяясь, скрылся за дверью, майор устало опустился в кресло. Он понимал, что совершил предательство и старался оправдаться перед своей совестью. Уже часы показывали двенадцать ночи, когда он оделся и вышел. «Цель оправдывает средства» — прошептал он, запирая дверь.

Было уже совсем темно, когда, Лия открыв потихоньку дверь, проскользнула на лестницу и стала подниматься к себе на третий этаж. Из комнатки Аша через полуоткрытую дверь виднелся свет и слышался разговор. Услышав имя брата, Лия остановилась...

(Продолжение в № 5)