ВОКРУГ СВЕТА
ПУТЕШЕСТВИЯ И ПРИКЛЮЧЕНИЯ НА СУШЕ, НА МОРЕ И В ВОЗДУХЕ
№ 15 1928 г. 

Рисунок на обложке. Эхо большого каньона. ... Из-за поворота вылетела индейская пирога с тремя гребцами, бешено завертелась и понеслась к водовороту...

СОДЕРЖАНИЕ: Робинзоны Алеутских островов. Повесть Г. Дэниеля (продолжение).— Тайна долмена. Рассказ Ал. Смирнова (из рассказов старого охотника). — Победитель водопадов. Рассказ Иоганнеса Линнанкоски. — Эхо Большого каньона. Рассказ С. Гр. (к рисунку на обложке).— Вокруг света по воздуху и морю. Очерк Б. Рустам-Бека. — Кто больше знает? Игра (ответы пятой серии).

РОБИНЗОНЫ АЛЕУТСКИХ ОСТРОВОВ
Повесть Г. Дэниеля
(Продолжение)
СОДЕРЖАНИЕ ПРЕДЫДУЩЕГО: Два американских инженера— Паркер и Торнтон с владельцем яхты, Вильнюсом, предприняли небольшее путешествие. Путешественники пристали к одинокому острову Алеутского архипелага, намереваясь произвести киносъемку стада тюленей. Здесь они встретились с браконьером Джоэ, капитаном промысловой шхуны, которая перед этим села на мель вблизи острова. Оли предложили свою помощь Джоэ, и шхуна была снята с мели. Но Джоэ, опасаясь, что неожиданные спасители донесут береговой охране о его незаконной охоте на тюленей, зaхватывает их в плен.
Не решаясь сразу покончить с пленниками, Джоэ затевает нечто другое: он снимается с якоря и идет в море, приказав трем алеутам следовать за ним на яхте вместе с пленниками. Неожиданно, когда шедшая впереди шхуна Джоэ была скрыта в тумане, яхта наскакивает на подводную скалу и терпит крушение. Двое алеутов успевают, спустив шлюпку, уехать; третий, Оомак принужден спасаться вплавь, как и пленники. Их прибивает к берегу незнакомого острова...
Торнтон, самый практичный из всех, пробует трением кусков дерева извлечь огонь для костра, чтобы обсушиться и согреться. После долгих усилий это eмy удается...
Суровая природа на всех производит угнетающее впечатление, кроме Оомака, который не видал лучшей на Алеутском архипелаге. Он первый осваивается с положением и, согревшись у костра, идет охотиться на птиц. Походив немного, алеут возвращается и с суеверным страхом сообщает, что они попали на „Чортов остров", на котором бывал Джоэ и приносил дары „дьяволам". Торнтон и Вильямс сами отправляются охотиться на птиц.
Скоро путешественники отыскивают пещеру и устраивают в ней себе жилище. Оомак научает их пользоваться заостренными на огне острогами для ловли рыбы. Непрактичный „теоретик" Пар-кер мечтает о комфорте и... папиросах!
Спустя несколько дней, когда все сидели у костра, невдалеке послышался ужасный крик... На острове обитало неведомое существо.
Торнтон решает найти убежище ненадежнее, а также обзавестись необходимыми для существования на острова орудиями и одеждой из шкур кроликов.
Во время этих поисков робинзоны открывают на острове магнитный железняк. Это наводят Торнтона на мысль — добыть железа, чтобы потом построить лодку и уехать с острова. Паркер смотрит на это пессимистически...
Одевшись в кроличьи меховые одежды (наступали холода), островитяне приступили к постройке доменной печи. Кроличьи шкурке и тут нашли себе применение— из них были сделаны мехи для нагнетания воздуха в печь. Паркер, заинтересовавшись работой товарищей, помогает им советами. После разрешения ряда задач, как например, добыча угля для домны, робинзоны, наконец, отливают первое орудие—молот.
IV. Мертвый жилец на старой квартире.
Планы Джоэ потерпели неудачу. Оомак получил приказание вести яхту вслед за шхуной, но когда туман рассеялся, яхта исчезла из вида. Шторма не было, и шхуну не могло отнести далеко от яхты. Джоэ и в голову не приходило, что яхта могла погибнуть. Может быть, его пленники ухитрились одолеть трех вооруженных людей, которых он поставил на яхту в качестве стражи? Но куда же, в таком случае, девалась яхта? Вернулась в Кеско, чтобы сообщить о случившемся береговой охране, или направилась к какой-нибудь другой гавани Алеутских островов? Может быть, она вернулась в Ситку 1) или Ситтль? В таком случае, они уже несомненно установили связь с береговой охраной по радио, и Джоэ необходимо было удвоить осторожность.
Рисунок. Робинзоны вынесли покойника и положили в неглубокую могилу, вырытую в песке...
Направившись к малоизвестной бухте на острове Агату, Джоэ послал двух алеутов из своей команды в Кеско на разведку. Они явились туда в небольшой лодке дней через десять после того, как яхта отправилась в плавание.
1) Ситка—главный город Аляски на западном берегу острова Баранова (в Беринговом проливе).
Разведчики не решились наводить свои справки открыто. Притворяясь, что приехали по совершенно другому делу, они держали ухо востро. Катер береговой охраны стоял на якоре; очевидно, все было спокойно. Никто на берегу не слышал никаких новостей. О путешественниках не раз упоминали в разговорах, и все, повидимому, думали, что они направились к западу, на остров Бульдир, и вернутся в Ситтль не раньше, чем через две-три недели. Очевидно, ни до чьих ушей на берегу не дошли вести о проделке Джоэ, и береговая охрана еще не начинала беспокоиться о путешественниках.
Убедившись в этом, алеуты спустили лодку на воду и вернулись в Агату доложить о результатах своего плавания. После этого Джоэ направил шхуну к Чортову острову...
Тем временем потерпевшие крушение путешественники отточили и снабдили ручками свои орудия — молоток, топор и стамезку.
Теперь все было готово для того дела, к которому должны были приступить на следующий день.
— Медленно подвигается у нас работа, — сказал вечером Торнтон, сидя у костра и поедая блюда, которые приготовил Оомак, окончательно превратившийся в повара.
— Какая отвратительная пища!— жаловался Паркер. — Мне бы хотелось выкурить папироску. Никогда в жизни я не оставался так долго без папирос!
Дул свежий ветер, и море значительно взволновалось. Волны заходили в бухту, разбивались в нескольких шагах от пещеры, и соленые брызги порой попадали людям в лицо. Ветер раздувал огонь костра и разбрасывал искры.
Насытившись, путешественники укрылись в пещеру.
Вильямс смотрел на море, погружавшееся во мрак. Белые гребни волн виднелись на всем пространстве, которое он мог охватить глазами. Прибой налетал на берег с заметно нараставшим шумом.
— Да, — проговорил он задумчиво, — похоже на то, что сегодня нас здесь подмочит.
— Вы думаете, что прибой доберется до нас?—спросил Торнтон.
— Он прошел уже половину расстояния до нашей пещеры.
— Так нам, пожалуй, лучше уйти подальше отсюда, как вы думаете?
— Какая досада! — сказал Паркер. — Неужели, по-вашему, это необходимо?
Сноп соленых брызг налетел на скалу около самого входа в пещеру.
— А ведь и вправду нам надо убираться отсюда, — сказал Келли.
— Куда же мы пойдем? — спросил Торнтон.
— Я видел другую пещеру, не хуже этой, и выходит она на противоположную сторону, — проговорил нерешительно матрос.
— Далеко отсюда?
— Как раз в том месте, где ручей выходит из оврага.
Компания поднялась на ноги и, несмотря на ворчание Паркера, принялась перетаскивать имущество в указанную Келли пещеру. Через полчаса перед новым жилищем был разложен костер, и робинзоны расположились на ночлег.
Новая «квартира» оказалась даже лучше прежней, потому что выходила в сторону, противоположную ветру.
Робинзоны сидели молча, прислушиваясь к вою ветра.
— Не лучше ли нам здесь устроиться поудобнее, прежде чем приняться за постройку лодки? — сказал Вильямс.
— За постройку лодки! — рассмеялся Паркер. — Вы говорите так, как будто рассчитываете просидеть здесь целую вечность. Если бы вы послушались меня и разработали вместе со мной план сигнальной башни, которую мы устроили бы где-нибудь на скале, — вот это было бы дело! А — то строить лодку! Что за ребячество! Это займет несколько месяцев, а за это время нас смогли бы десять раз заметить с какого-нибудь судна.
Вильямс, который в Ситтле считал Паркера очень важной особой и до сих пор терпеливо переносил постоянные возражения и жалобы инженера, на этот раз вышел из терпения.
— Отчего бы вам не затянуть какую-нибудь новую песенку, Паркер?— сказал он. — С тех пор как мы здесь, вы ничего не сделали,, а только смотрели на нашу работу. Если вам необходима сигнальная башня, постройте ее сами. Да много ли будет от нее пользы? Мимо нашего острова не проходят пароходы. Разве вы не знаете, где мы сейчас? Мы ближе к Азии, чем к Аляске. Мы находимся миль на двести к северу от обычных путей через Тихий океан. Суда, идущие в Номм, проходят не меньше чем в тысяче миль отсюда. Китов поблизости не имеется, и китоловам здесь нечего делать, а кто же еще станет заглядывать в эти заброшенные места? Подумайте немного и вы поймете, что у нас нет никаких оснований сидеть и выжидать прихода судна. Паркер ничего не ответил. Известие о том, что суда так редко заходят в эту область океана, произвело на него сильное впечатление. Он начал думать, что, может быть, ему в самом деле лучше принять участие в общей работе. Товарищи уже сделали многое такое, что он считал невозможным. В конце концов, надо попробовать!
— Ну, хорошо, — сказал он.— Может быть, в этом отношении вы и правы, но я должен признаться, что не верю в успех вашего дела. Мне кажется, вы собираетесь взять на себя большую и совершенно бесполезную работу. Однако вас большинство, и я попробую присоединиться к вашим трудам. Вы собираетесь немного улучшить это жилище, и я намерен вам помогать. Я буду... — Тут он остановился, потому что не знал, что, собственно, будет делать. — Я буду строить.. Я построю очаг, — это необходимейшая вещь в нашем новом жилище,— проговорил он, наконец, сам удивляясь своей внезапной выдумке.
Торнтон был доволен. Если Паркер примется за какое-нибудь дело, пусть даже он сделает его плохо, — общее положение от этого все же улучшится.
— Отлично, — сказал он, — отлично! Это нам очень поможет.
Вильямс проворчал что-то не особенно почтительное и лег на свою постель.
— Я ложусь спать, — проговорил он, слегка приподнявшись, — устал.
Начался дождь. Торнтон сел стеречь огонь.
— Ложитесь, — сказал он остальным, — я пока посижу здесь.
Прислушиваясь к шуму прибоя и реву ветра, Торнтон напряженно думал о том, как им выбраться с пустынного острова. Это можно было сделать, конечно, только на лодке. Однако затруднений оказывалось больше, чем он думал раньше. По мнению Вильямса, они находились не меньше чем в двухстах милях от обитаемой земли. Их было пятеро. Лодка должна быть большой и вместе с тем легкой. Такой лодки построить им не удастся. Кроме того, преобладающие в этих местах ветры дуют в неблагоприятном направлении, и из Берингова пролива 1) течение идет к Камчатке 2). А туда, конечно, им незачем ехать. Оттуда не менее тысячи миль до культурных мест. Нет, им надо будет направиться другим путем. Удастся ли им, однако, передвигать лодку веслами? Итти ведь придется триста миль по открытому морю, подверженному постоянным штормам... Необходимо сделать паруса. Но из чего?.. Из кроличьих шкур?.. Такого количества кроликов, наверное, не найдется и на всем острове. На изготовление одних только одежд пришлось употребить триста шкурок. Размер средней шкурки — двести пятьдесят квадратных сантиметров, а для парусов потребовалось бы около тридцати квадратных метров. Где же взять тысячу двести шкурок? Может быть, употребить тюленьи шкуры? Это было бы лучше всего. Но за все время своего пребывания на острове они видели только одного тюленя, которого нечем было убить. Тюленьих шкур понадобится не менее сотни. Где добыть такое количество тюленей?..
1) Берингов пролив отделяет азиатскую часть СССР от Америки.
2) Камчатка — полуостров на крайнем северо-востоке СССР.
Просидев в раздумье часа три у огня, Торнтон разбудил Вильямса и улегся спать. .
Утром шторм еще продолжался, и обитатели Чортова острова были довольны переменой квартиры.
Позавтракав, они решили посвятить день улучшению своего нового жилища. .
Оомак отправился с острогой на охоту, Паркер занялся собиранием камней для очага, а Келли, вспомнив, что забыл в старой пещере необделанный кусок металла, отправился за ним. Торнтон и Вильямс пошли вдоль по оврагу, чтобы нарубить деревьев, но не успели далеко отойти, как услышали тревожный голос Келли.
— Тут мертвец! — проговорил Келли, когда они подошли к нему.
— Мертвец!? — воскликнули оба в один голос.
— Да, в пещере.
— Надо посмотреть, — сказал Торнтон, который никак не мог понять, каким образом на острове мог очутиться труп, да еще в той самой пещере, из которой они ушли только накануне вечером. Они все трое вошли вглубь пещеры и увидели мертвого алеута, прислонившегося к выступу одной из боковых стен. Его одежда была мокра и запачкана песком. Он сидел совсем как живой, но рот и пустые, невидящие глаза были раскрыты. Вид у него был до крайности жалкий.
— Как он сюда попал? — проговорил Вильямс. — И кто это?
Торнтон осмотрел песок перед входом в пещеру, но нашел на нем только следы ночного дождя. Внутри пещеры на песке были заметны две глубоких борозды, которые оканчивались около пяток покойника. По бокам борозд были заметны овальные углубления — очевидно, следы ступней.
Рисунок. Вильямс закончил чертежи лодки на камне и устроил навес, чтобы их не смыло дождем...
— Вероятно, кто-нибудь втащил его сюда сегодня ночью, — сказал Торнтон.
— Почему вы это думаете?
— А вот посмотрите — следы! Это — не наши. Наши следы выходят совсем другими благодаря по-' дошвам из коры. Видимо, на острове живет еще кто-то, кроме нас.
Через некоторое время робинзоны вынесли покойника из пещеры и положили его в неглубокую могилу, вырытую в песке. Над головами их носились чайки, издававшие печальные крики. Монотонно гудел прибой. Высоко на утесах уродливые деревья размахивали по ветру ветвями, словно провожая мертвеца в его далекий путь.
Прежде чем вынести мертвеца из пещеры, Торнтон позвал Оомака. Его долго пришлось уговаривать, и когда он, наконец, вышел, тотчас же отпрянул назад, увидев лицо покойника.
— Тугинак! — прошептал он. — Тугинак!.,
— Ты знаешь его? — спросил Торнтон.
— Тугинак! — повторил алеут. — Он был со мной, когда яхта разбилась. Они с Угашиком ушли на шлюпке. Он утонул. Угашик, наверно, тоже...
Паркер пошел вместе с остальными в пещеру и стал внимательно рассматривать следы на песке.
— Без всякого сомнения, — проговорил он, наконец, — труп кто-то втащил в пещеру. Вероятно, это и был тот самый, — как его?— Угашик.
Предположение Паркера успокоило всех, кроме Оомака. — Нет, — возразил он, — Угашик не мог этого сделать. Угашик побоялся бы! Нет! Это сделал дьявол, а не Угашик...
Два дня потратили робинзоны на то, чтобы как можно лучше оборудовать свое новое жилище. Инструменты их были настолько хороши, что за это время они успели сложить перед пещерой переднюю стену из бревен, оставив в ней два отверстия — одно для очага, другое — для двери, которая была сплетена из ивовых прутьев.
Дом был теперь вполне обитаем. Кроме постелей из мха и травы, в нем находился стол из тонких расколотых пополам бревен, окруженный со всех сторон скамьями. Все это было сколочено гвоздями, сделанными из остатков железа.
— Ведь, правда, неплохо? — обратился Торнтон к Вильямсу, любуясь своим произведением, после того как в скамьи был вбит последний гвоздь. — Совсем «культурное« жилище! А теперь, как вы думаете, можно нам приняться за лодку?
— Пожалуй, можно, — ответил Вильямс.
— Почему «пожалуй»? — проворчал Торнтон. — Обязательно надо приниматься!
— Я почти не сомневаюсь, что нам удастся построить лодку, но весь вопрос в том, сможем ли мы на ней отсюда уехать, — сказал Вильямс.
— Что вы хотите этим сказать? — спросил Торнтон.
— Я имею в виду паруса, — ответил Вильямс. — Я думаю, нам не удастся их сделать.
— А разве нельзя итти на веслах?
— Совершенно невозможно. И весла и лодка будут очень тяжелы, а нам предстоит сделать добрых триста миль, может быть, и больше, к тому же против ветра и против течения. Взгляните — какая погода!
Через час мы все будем вконец измучены, и нас отнесет обратно на такое же расстояние, какое мы пройдем. Чорт возьми! Вот если бы мы потерпели крушение вместе с газолиновым двигателем и несколькими баками газолина...
Торнтон смотрел на море, по которому ветер причудливо разметывал барашки волн.
— А нельзя ли нам самим построить машину?
— Что вы говорите, Торнтон! Где же мы достанем газолин?
— Дело не в газолине, — сказал Торнтон. — Я имею в виду паровую машину.
— Нам ее не сделать.
— Почему же?
— У нас нет инструментов.
— Их можно сделать.
— А как вы сделаете, например, цилиндр?
— Приготовим чугун и преспокойно отольем.
— А каким образом вы высверлите цилиндр?
— На сверлильном станке.
— На станке? Но, милый мой, где же у вас станок?..
— Его можно сделать.
— И приводить в движение ногами?
— Нет, мы можем построить плотину и двинуть колесо...
Вильямс задумчиво посмотрел на своего товарища:
— Вы серьезно думаете, что это можно сделать?
— Можно, во всяком случае, попробовать.
— Ну, а как сделать котел?
— Мы можем сделать листы из железа и затем их склепать.
— Ваш котел разорвет.
— Нет, мы сделаем два или три небольших котла. Так будет надежнее.
— А трубы? Торнтон молчал.
— Вам их не сделать, — настаивал Вильямс.
— Нет, сделаем: мы отольем их из стали.
— Ну, а болты и винты?
— Можно употреблять вместо них гвозди и заклепки.
Вильяме изумленно смотрел на инженера:
— Вы, в самом деле, думаете, что все это возможно?
— Я в этом уверен, — отвечал Торнтон.
— Так пусть меня повесят, если я не буду вам помогать! Давайте сейчас же начинать работу!
Но Торнтон вдруг замахал руками.
— А масло? Где мы его достанем?— с отчаянием в голосе воскликнул он.
В это время с берега донесся крик Келли, бежавшего по песку с дубинкой в руке. Они видели, как он перелез через груду камней и начал бить кого-то невидимого своею дубинкой, потом он остановился и помахал рукой товарищам. Оомак бежал уже к нему, и Торнтон с Вильямсом тоже решили посмотреть, в чем дело. Они увидали матроса и алеута, которые волочили по камням что-то тяжелое.
— Что у вас такое? — спросил Торнтон.
— Тюлень, — ответил Келли. Вильямс рассмеялся.
— Вот ответ на ваш вопрос! — сказал он Торнтону.
— На какой вопрос?
— Вам, кажется, нужно было масло?
— Да, да! Теперь мы сделаем все что угодно!— радостно воскликнул Торнтон.
За ужином Вильяме рассказал товарищам о проекте Торнтона. Паркер недоверчиво улыбнулся.
— Это уже слишком! — сказал он. — Торнтон, вы, повидимому, не в своем уме. Вам удалось приготовить немного грубого металла, и вы уже воображаете себя всемогущим! Даже хорошо оборудованная мастерская не всегда в состоянии сделать машину. Будьте благоразумны. Вы проработаете несколько месяцев лишь для того, чтобы убедиться потом, что напрасно потратили время и силы. Быть может, вам и удастся построить лодку. Я ничего не понимаю в этом деле. Однако с машинами я знаком, — машины вам ни за что не сделать!..
— Какую же часть машины мы, во-вашему, не можем сделать? — спокойно спросил Торнтон.
— Ну, где вы, прежде всего, возьмете подходящий металл?
— Нигде, — ответил Торнтон, — мы будем употреблять то, что у нас есть.
— То, что у вас есть, очень скоро износится.
— Конечно, износится, но вовсе не так уж скоро. На нашу поездку хватит.
— А клапаны? — не унимался Паркер.
— Нет ничего проще, — ответил Торнтон, — мы сделаем втулки.
Однако Паркер далеко не был убежден.
— Вам никогда не довести этого дела до конца, — сказал он. — Почему бы вам не приняться прямо за постройку лодки и не использовать какого-нибудь более простого средства передвижения: весла, паруса, все, что хотите, только не машина! Не можем же мы сидеть здесь на острове целую вечность, пока вы ее будете строить!
В первый раз с тех пор, как они очутились на острове, друзья громко расхохотались.
— Но ведь, кроме как на лодке, нам не на чем уехать отсюда,— сказал Торнтон. — Разве только кто-нибудь явится сюда специально за нами. Но так как на это невозможно рассчитывать, нам приходится самим о себе заботиться. Паровой катер — наше единственное спасение. Сделать его трудно, но надо попытаться.
Паркер угрюмо смотрел на только что начатую им постройку очага.
— Ну, хорошо, — сказал он, наконец.— Мне кажется, все это чепуха. Но если в этом наше единственное спасение, — что ж, попытайтесь! Мне хочется только одного — убраться поскорее отсюда. Я чувствую себя совсем больным от этой вечной рыбы, гагар и кроликов...
* * *
После целой недели работы над чертежами и планами, которые приходилось делать на песке или на камнях, в результате бесконечных разговоров и споров, Торнтон пришел к заключению, что постройка катера потребует огромной затраты труда.
Вильяме остановился на тридцатифутовой лодке. Он потратил много времени, чтобы разыскать гладкие камни для черчения планов. Торнтон и Келли срубили около тридцати деревьев, и когда Вильяме закончил чертежи и устроил навес, чтобы их не смыло дождем, все трое принялись за раскалывание бревен.
Между тем, Паркер с помощью Оомака работал над постройкой очага; работа оказалась очень утомительной, и он столько же работал, сколько отдыхал. Однако, к удивлению всех, очаг выходил далеко не плохой. Теоретические знания пригодились Паркеру.
Работая над очагом, Паркер и Оомак редко отходили от пещеры.
Оомак все время твердил о каких-то привидениях, — труп Тугинака, найденный в пещере, нагнал на него немало страха. Остальным пришлось примириться на предположении, что труп был втащен в пещеру Угашиком, хотя следов последнего больше никто не встречал.
Единственным подозрительным событием за последнее время было исчезновение нескольких копченых кроликов, которые висели снаружи пещеры. Впрочем, Паркер утверждал, что кролики были съедены самим же Оомаком и остальными, и об этом факте просто все позабыли.
Оомак не соглашался с ним, утверждая, что он лучше знает; ко ему никто не верил. В конце концов, решено было больше не думать о мертвом жильце, столь загадочно вселившемся в их старую квартиру.
(Продолжение в след. №)
ТАЙНА ДОЛМЕНА
Из рассказов старого охотника Ромаша
— Это правда, я много кое-чего испытал на своем веку. Другой на моем месте мог бы сказать, что, когда придет старость, — а она уже стоит за моей спиной, — ему есть о чем рассказать своим внукам в длинные осенние вечера. Но мне, я думаю, не придется коротать свою старость так, как коротают ее «добрые дедушки» в старых книжках: с трубкой в зубах, грея старческие кости у пылающего камина... Всю свою жизнь я прожил бездомным скитальцем, и таким скитальцем, предпочитающим ложе из листьев кровати с английской сеткой, по всей вероятности, окончу и свои дни. Да и едва ли я доживу до таких дней, когда у человека ничего не остается, кроме воспоминаний. Жизнь охотника полна приключений, а иногда и опасностей, и приходят они подчас оттуда, откуда их совершенно не ожидаешь...
Мне хорошо была известна манера Ромаша: начать издалека, намекнуть на что-то, потом вдруг оборвать.
Так было и в этот раз. Пуская целые облака табачного дыма, Ромаш молчал с таким видом, как будто то, о чем он только что говорил, совершенно его не касалось. Потом, видя, что никто не пристает к нему с надоедливыми вопросами, начал:
— Прошлое лето я провел на кавказском побережье Черного моря. Конечно, не на курорте,— там я не мог бы прожить и двух дней,— а в тех лесных трущобах, которые покрывают западные склоны Кавказского хребта. Если вам придется плыть на пароходе из Новороссийска в Туапсе, то приблизительно на середине расстояния между этими пунктами, на лысине одного из горных отрогов, подходящих к самому морю, вы можете увидеть в ясную погоду небольшой домик, который издали покажется вам не больше орлиного гнезда. В этом домике живет один мой приятель, такой же непоседа и бродяга, как и я, но только в другом роде. «Американец», как в шутку называю я этого приятеля, одержим страстью культивировать редкие хозяйственные растения, на разведение которых обычно у нас не обращается должного внимания, но которые играют немалую роль в производственной жизни нашей страны. Когда Американец жил в Сибири, он культивировал бадан 1), в Узбекистане разводил кендырь 2), а перекочевав пять лет назад на Черноморское побережье, занялся ворсовальной шишкой3). При других условиях от этого мог бы быть большой толк, но Американец обладает весьма существенным недостатком: он работает лишь до тех пор, пока не добьется результатов, а затем бросает все, переселяется на новое место и принимается за другое. В то время дела с ворсовальной шишкой у него были в блестящем положении: эту шишку, столь необходимую для наших текстильных фабрик, оказалось возможным культивировать на побережье Черного моря в больших размерах; по этому вопросу Американец уже вел обширную переписку с текстильным трестом. Но найду ли я Американца в маленьком домике над морем, если надумаю и этим летом завернуть в те края?— Вопрос, на который я не могу ответить с достаточной уверенностью.
Так вот, у этого чудака я прожил тогда около месяца. Это было чудесное время. Взберешься иногда на одну из прибрежных гор, окинешь взглядом все, что тебя окружает, и застынешь в немом восхищении.
1) Бадан — дико растущее растение, из корней которого добывается необходимый в кожевенной промышленности дубильный экстракт. До сих пор дубильный экстракт (из квабрахового дерева) ввозился к нам из Южной Америки.
2) Кендырь — камыш, растущий в Семиречье и Фергане. Дает волокно, которое при соответствующей обработке может заменить лен, хлопок и джут.
3) Растение (из семейства ворсянковых), дающее цилиндрической формы шишки с острыми тонкими иглами. Эти шишки употребляются при выделке сукон для наведения ворса; главным образом ввозятся из-за границы.
С одной стороны — безбрежная водяная даль, такая манящая и призывная, что хочется сейчас же сесть на одну из водяных птиц, что дымя бороздят ее поверхность, и плыть в загадочные заморские страны, которые чудятся за этим водяным простором... С другой стороны — панорама, которую не увидишь ни на одном экране. Начинаясь у самой воды гигантскими ступенями, отороченными кружевом морского прибоя, лесистые горы ползут вверх, громоздятся одна на другую, сплетаются в причудливые массивы и уходят туда, где сияют белые папахи снеговых вершин. А над всем этим — синяя эмаль гигантской опрокинутой чаши с куском расплавленного золота посредине! Смотришь на эту красоту, слушаешь никогда не умолкающую песню прибоя, и невольно хочется сказать: счастлив человек, что владеет такой прекрасной планетой, как наша Земля!..
Американец целыми днями копался на своей плантации, а мне была предоставлена полная свобода делать все, что заблагорассудится. С утра до вечера, а иногда прихватывая и ночь, я бродил с ружьем по окрестностям. Хотя я и не охотился в прямом смысле этого слова, то-есть не преследовал цели как можно больше настрелять дичи и нередко возвращался с пустым яхташем, но чувствовал полное удовлетворение от такого времяпрепровождения. Кто умеет читать великую книгу природы, тот никогда, находясь среди нее, не чувствует одиночества или скуки. Материала для наблюдений там более чем достаточно, а вокруг меня находилось не только то, что можно было просто наблюдать, но и нечто такое, над чем можно было и подумать.
Я имею в виду долмены4). Видели ли вы когда-нибудь эти загадочные памятники отдаленного прошлого? На Черноморском побережье их до сих пор сохранилось несколько штук. Когда смотришь на эти гигантские сооружения из камня, уже порядочно изъеденные временем и полуразрушенные, чувствуешь смутный трепет, точно смотришь в лицо того покойника, который когда-то был погребен здесь. И невольно спрашиваешь себя: какой физической силой обладали люди, которые ставили эти гигантские каменные плиты? Наука, кажется, говорит, что людей-великанов никогда не было. Но тогда, каким образом доисторический человек, находясь на низкой ступени развития и, следовательно, не обладая техникой, мог поставить долмены? — Вопрос, на который еще не дано удовлетворительного ответа.
4) Долмены, или дольмены, — сооружения из громадных грубо отесанных плит, относящиеся к древнейшему периоду человечества. Полагают, что долмены служили усыпальницами вождей племен. По другому предположению, они заменяли пещеры первобытному человеку. Долмены сохранились во Франции, Англии, Германии и Скандинавии. В СССР они встречаются главным образом в Крыму и на Кавказе.
Вполне понятно, что народная фантазий, по-своему объясняющая непонятные явления, не оставила без внимания и долмены. С одним из них, находящимся на самом берегу моря, не так далеко от домика Американца, связана целая легенда. По словам легенды, в этом долмене в незапамятные времена был похоронен вождь народа-великана, некогда населявшего эти места. С этим вождем, как всегда бывает в подобных легендах, был зарыт Также несметный клад. Чтобы клад никто не украл, к нему была приставлена «стража», которая на вечные времена должна была охранять его. И вот с тех пор в долмене раздаются таинственные голоса и стук: это «стража» отгоняет от клада тех, кому вздумалось бы его похитить.
Были, конечно, и охотники за этим кладом, но все их попытки оканчивались неудачей; последняя попытка, имевшая место лишь год назад, имела даже трагические последствия. Один из жителей прибрежного селенья, не 6ояешийся ни бога, ни чорта, решил во что бы то ни стало завладеть кладом. В ночь под Ивана Купала, когда цветет папоротник и когда, по народному поверью, легче всего овладеть заколдованным кладом, смельчак отправился в долмен. На следующее утро он был найден мертвым в пяти шагах от долмена...
Излишне говорить, что я, узнав об этой легенде, обследовал долмен самым внимательным образом. Чтобы проверить рассказы о таинственных голосах и стуках, исходящих якобы по ночам из скалы, на которой стоит долмен, я даже ночевал в нем два раза. И понятно, никаких голосов и стуков не услышал и вообще не заметил ничего загадочного. Сам долмен, однако, заинтересовал меня. Это был настоящий гигантский улей, сложенный из массивных Каменных плит, с небольшим входом посредине. У него была даже дверь— огромный плоский камень, стоявший у входа и прислоненный к стене. Обращало внимание то обстоятельство, что этот камень-дверь стоял в таком положении, что легко мог быть сдвинут в какую-нибудь сторону. Кто и когда первым нарушил покой этого немого свидетеля далекого прошлого?..
Рисунок. В тот, день я зашел в долмен, что-бы под его каменными плитами 
переждать часы пол-дневного зноя...
Нет, в долмене я не нашел ничего, что могло бы дать повод к рассказываемым про него сказкам. Но что послужило причиной гибели того смельчака, который хотел овладеть кладом? — Этот вопрос остался для меня тогда невыясненным. Однако я смутно надеялся, что рано или поздно это станет ясным. Заглядывая потом в долмен, я не упускал случая лишний раз осмотреть его. Как я сказал, долмен был расположен на самом берегу, в какой-нибудь полусотне шагов от обрыва; с него открывался чудесный вид на море. Я любил по вечерам сидеть у долмена, смотреть, как умирает за морем багровый закат, и Слушать рокот прибоя. Море — не моя стихия, но с тех пор как я его увидел, оно навсегда покорило меня...
В тот день я зашел в долмен, чтобы под его каменными плитами переждать часы полдневного зноя. В такие часы жизнь леса замирает, все живое прячется в самые глухие, укромные места. Лежа бездумно на мелких камнях, которыми был усыпан пол долмена, я следил за рабо-той маленького паука, который в узкой трещине между камнями хитроумно строил свое жилище. Меня так увлекла работа этого крохотного инженера, что я даже не обратил внимания на легкий толчок, раздавшийся вдруг откуда-то снизу. Лишь когда толчок повторился и притом с такой силой, что трещина, в которой трудился паук, сразу увеличилась и тем разрушила всю его работу, — я понял в чем дело.
Мне хорошо были знакомы эти толчки — они остались у меня в памяти после Ленинакана 1). А так как крымское землетрясение в то время еще продолжалось, то, очевидно, это были его отголоски2). Подземный зверь еще не успокоился в своем логове.
1) Ленинакан — город в Закавказье, в окрестностях которого часто бывают землетрясения.
2) Действие рассказа происходит летом 1927 года. Как известно, крымское землетрясение, начавшись сильными толчками, продолжалось в течение нескольких месяцев толчками меньшей силы.
Кому приходилось испытывать землетрясение, тот знает, какое это неприятное ощущение — чувствовать иод ногами танцующую почву. Поэтому после вторичного толчка моей первой мыслью было скорей выбраться наружу. Я быстро поднялся с пола и направился было к выходу, но тотчас же остановился в изумлении: подземный толчок вывел из равновесия каменную плиту, стоявшую снаружи у входа, и она, наклонившись, плотно закрыла выход из долмена...
Рисунок. Подняв плиту, я увидел узкий крутой спуск внутрь скалы..
Я очутился в положении мыши, попавшей в ловушку...
Первым моим ощущением в тот момент, несомненно, была растерянность, хотя я и нелегко теряюсь. В самом деле, кто бы мог предвидеть то, что случилось? Но я еще не отдавал себе полного отчета в последствиях происшедшего, — я был больше занят ожиданием новых подземных толчков. И только убедившись, что их в ближайшее время, повидимому, не будет, я более трезво взглянул на свое положение.
Прежде всего я самым тщательным образом обследовал свою темницу. Осмотрел выход, стены, пол и потолок. Попробовал сдвинуть каменную плиту, закрывавшую вход, но тотчас же отказался от этой мысли. Это мог сделать лишь тот гигант, который когда-то поставил ее на место. Плита весила по крайней мере десяток тонн. Из еще больших плит состояли стены и потолок, и только в одном месте было отверстие: это была та щель, в которой плел паутину паук. Правда, от землетрясения эта щель увеличилась,— каменные плиты немного отклонились друг от друга, — но все же она не была такой величины, чтобы через нее можно было выбраться наружу. В нее пролезала лишь моя рука. Моя попытка расширить щель также не имела успеха. Для этого потребовался бы еще не один такой толчок, какой только что был. Оставалось одно — подкопаться под стены. Если бы оказалось, что они не очень глубоко уходят в почву, это был бы единственный путь, который мог бы вывести меня из долмена.
И я принялся за дело.
Если бы у меня был лом или даже железная лопата, может быть, эта попытка и увенчалась бы успехом. Но у меня был лишь охотничий нож с тонким лезвием. Что можно было сделать с таким орудием против камня? Я возился до самой темноты, а мне удалось выковырять лишь несколько небольших камней, и это, пожалуй, было все, что я мог сделать: под верхними камнями начинался сплошной гранит, для разрушения которого было недостаточно даже и лома. Нож был совершенно испорчен, ногти на руках содраны до крови. Нет, я не мог надеяться выйти таким образом из ловушки. Надо было придумать что-нибудь другое. Но что? Сколько я ни думал, ничего путного придумать не мог...
Итак, я оказался плотно закупоренным в этом долмене. Казалось, легче было выбраться из самой, усовершенствованной тюрьмы, нежели из этого каменного мешка. Это я должен был признать с полной беспристрастностью. Мне даже трудно было надеяться на случайность. Кричать?— Но местность вокруг была Совершенна безлюдна. Домик Американца находился на расстоянии восьми километров, ближайшее селение — в двенадцати километрах. На этот пустынный берег никто не заглядывал, чему, несомненно, способствовали те рассказы, которые были связаны с долменом, а главное — загадочная смерть смельчака, который вызвался овладеть кладом. Правда, по побережью проходит шоссе, связывающее Новороссийск с Туапсе, но в этом месте шоссе делает петлю и на пять километров отклоняется в горы. Кто же узнает, что здесь, в долмене, как заяц в капкане, сидит человек, нуждающийся в посторонней помощи?
Как хотите, а положение было не из приятных. Мне грозила смерть от голода и жажды...
Но как ни безнадежно было все это, — я не принадлежу к числу людей, которые раскисают при неудачах. Главное — вера в себя, а она еще ни разу не покидала меня. Не покинула она меня и тогда, когда я оказался закупоренным в долмене. Присутствие духа в подобных обстоятельствах — самое главное. Поэтому я не испугался, когда почувствовал первые ощущения голода и жажды. Правда, у меня не было ни капли воды и ни крошки съестного, зато у меня был хороший запас табаку,— а это могло значительно отдалить муки голода и жажды. Время между тем было позднее, южная ночь окутала все своим покрывалом. Было тихо; только у скал глухо рокотало море. Отложив все заботы до следующего дня, я выкурил две трубки, положил под голову охотничью сумку и, вытянувшись во всю длину каменной могилы, тотчас же заснул.
Обычно я сплю крепко и не вижу никаких снов. Но в этот раз мне приснилось, что я попал в землетрясение. Иду по горе, а земля подо мной прыгает, как резиновый мячик. Нечто подобное я испытал во время ленинаканского землетрясения. Поэтому, когда я открыл глаза и почувствовал под собой легкое содрогание почвы, я подумал, что возобновилось крымское землетрясение. Но, прислушавшись внимательнее, я усомнился, что содрогание почвы, которое я ощущал, могло происходить от подземных толчков. Во всяком случае это было странное землетрясение...
Что почва подо мной, действительно, слегка содрогалась, в этом не могло быть сомнений. Я это явственно почувствовал, приложив ухо к полу. Но эти содрогания имели странно ритмический характер, и им предшествовали короткие глухие удары, похожие на удары молота по наковальне. Эти удары могли быть чем угодно, но не теми характерными толчками, которыми сопровождается землетрясение...
Одно время мне даже почудилось, что я слышу под собой голоса людей...
Это было очень странно. Ночь. Темнота. Пустынный берег моря. Безлюдие. И вдруг — загадочные удары и голоса в скале... Это уже пахло тем, что принято называть «сверхъестественным». Я вспомнил легенду, связанную с долменом. Значит, все те рассказы, которые я слышал о таинственных голосах и шумах, действительно, имеют под собой почву, а не являются плодом досужей фантазии? Но что же в таком случае все это значит? Не мифическая же «стража», в самом деле, стучит и разговаривает там, внизу!?.
Я тотчас же позабыл то, что еще недавно меня беспокоило, — свое трагическое положение в долмене. Мне предстояло решить замысловатую задачу. Игра, как говорится, стоила свечей, и я никогда не простил бы себе, если бы не сделал всего, чтобы раскрыть эту загадку. Я готов был умереть голодной смертью в этом долмене, только бы вывести на чистую воду всю эту чертовщину!
Прильнув к каменному полу, я весь превратился в слух. Сомнений быть не могло, — звуки производились искусственным образом. Кто-то в недрах скалы ударял чем-то тяжелым, отчего получалось легкое сотрясение. Временами удары прекращались, потом возобновлялись. Двигаясь по полу долмена, чтобы точно определить место, откуда исходили звуки, я вдруг обнаружил, что в одном месте звуки были слышны необычайно ясно. И тут уже совершенно ясно я различил голоса. Да, внизу подо мной были люди...
Тогда меня осенила мысль...
Определив границы, где таинственные голоса слышались наиболее ясно, я принялся освобождать камни, которые в этом месте застилали пол. Конечно, я не думал своим ножом вырыть в скале такое отверстие, чтобы добраться до источника звуков, но мне нужно было убедиться в справедливости моего предположения. Хорошая слышимость в этом месте показывала, что слой почвы, отделявший меня от источника звуков, был тоньше, нежели в других местах. Может быть, здесь находился даже скрытый ход вниз. Луч лунного света, падавший через щель, облегчал мне работу. Удалив верхний слой камней, я почувствовал под руками ровную поверхность камня. Я зажег спичку. Передо мной была небольшая четырехугольная плита, очертания которой говорили о том, что она должна была отделяться от других камней.
Я не ошибся. Плита легко поддалась моим усилиям. Подняв ее, я увидел узкий крутой спуск внутрь скалы...
Скажу откровенно, хотя я и не верю ни во что сверхъестественное и у меня не было мысли, что шум и голоса, которые доносились до меня из скалы, принадлежали той самой «страже», которая, по словам предания, была поставлена охранять клад, — но, спускаясь из долмена в подземелье, я все же чувствовал, как неприятный холодок полз по спине к затылку. Конечно, этому способствовала окружавшая меня обстановка, а главное — полная загадочность той реальности, которая была передо мной. Что внизу стучали и разговаривали не «привидения», а живые люди, в этом я был твердо убежден. Открыв каменный люк, я даже слышал, как они смеялись. Но как могли эти люди очутиться в скале и что они там делали, — вот что было совершенно непонятно. Между тем известно, что человека пугает больше всего именно то, чего он не понимает.
Рисунок. При свете лампы два черномазых субъекта распаковывали ящики..
Вложив в ружье патроны, я нащупал ногой первую ступень и стал осторожно спускаться по таинственному ходу. Не зная, какое направление имеет ход, я не зажигал огня: что бы ни ожидало меня внизу, я не должен был преждевременно обнаруживать себя. Когда я спустился до шестой ступени, удары и голоса, сделавшиеся совсем ясными, вдруг смолкли. Может быть, я выдал себя, когда возился с люком? Несколько минут, сдерживая дыхание, я стоял в абсолютной темноте. Кругом было тихо, так тихо, что я слышал удары собственного сердца. Тишина и загадочность происходившего начинали давить меня. Я уже готов был, отбросив всякую осторожность, двинуться вперед, чтобы скорей выяснить все это, как вдруг в глубине хода голоса и удары возобновились. Я двинулся вперед...
На десятой ступени спуск делал крутой поворот. Повернувшись в новом направлении, я увидел узкую полоску света. Я стоял возле каких-то продолговатых предметов, напоминавших ящики из-под товара. Свет виднелся в отверстии между этими ящиками. Когда же я заглянул в отверстие и разглядел то, что находилось за ящиками, я едва сдержался, чтобы не расхохотаться... Передо мной была довольно просторная пещера, в глубине которой темнело отверстие, откуда доносился шум прибоя. По бокам, вдоль стен пещера была уставлена ящиками. Такие же ящики были сложены посредине, и на одном из них стояла самая обыкновенная лампа «молния». При свете этой лампы два черномазых субъекта распаковывали ящики, отбивая крышки молотками, и вынимали из них коробки разных размеров с яркими этикетками. Один из этих молодцов водил пальцем по бумажке и что-то говорил другому, а тот делал надписи на коробках. Словом, передо мной была та самая картина, которую каждый может наблюдать в любом магазине при разборке и сортировке только что полученного товара.
Да, друзья мои, расхохотаться было над чем! От великого до смешного, как говорится, один шаг, а от доисторического памятника до пудры «Коти» оказалось лишь немногим больше. Спустившись из долмена по таинственному ходу, я попал в склад заграничных товаров, склад, который устроили в прибрежной пещере под долменом черноморские контрабандисты...
Остальное уже не представляет интереса, хотя я и не так скоро выбрался из подземного хода. Контрабандисты— народ отпетый, и человек, который пытался до меня разгадать тайну долмена и потом найден был мертвым,— несомненно, погиб от их руки. Они не остановились бы ни перед чем, лишь бы уберечь свою тайну. Мне пришлось просидеть в темной дыре до тех пор, пока контрабандисты не закончили разборку товаров и не покинули пещеру. Они сообщались с ней только морем, в лодках. Тогда я вышел из своего убежища, прошел по небольшому коридору, соединявшему пещеру с морем, и, рискуя каждую секунду свалиться в воду, поднялся по скале наверх.
Место было выбрано контрабандистами очень удачно: вход в пещеру с моря маскировался густой зарослью, а с суши до нее почти невозможно было добраться. Как потом выяснилось, пограничникам было известно, что турецкие шхуны выгружают на побережье контрабанду, но они не могли нащупать места. На следующую ночь теплая компания была накрыта со всем своим складом, в котором, между прочим, одной только пудры «Коти» оказалось тысяча коробок...
Ал. Смирнов. Туапсе.

 ПОБЕДИТЕЛЬ ВОДОПАДОВ
Рассказ Иоганнеса Линнанкоски
Водопад Кохисева — знаменитый водопад, потому что он величественнее и шире всех водопадов пятнадцатимильной реки Нурли. Усадьба Мойсио — знаменитая усадьба, потому что ее хозяева с не-запамятных времен славились богатством и силой и отличались таким высокомерием, какое можно сравнить разве только с высокомерием самого водопада Кохисева. Дочь Мойсио — знаменитая девушка, потому что ни у какой другой девушки не падает коса так горделиво, как. у нее; ни один юноша не может похвастаться тем, что на него пал хоть единый луч ее сияющих глаз.
Кюллики — имя дочери Мойсио, — такого имени нет ни у кого другого, нет его и в календаре. Так уверяют люди...
* * *
 В деревню Кохисева прибыла последняя, запоздавшая партия сплавщиков леса. Они пришли ночью и в первый же день принялись за работу. Одни продолжали сплавлять лес, другие очищали берега от оставшихся на них бревен.
Наступил вечер. Сплавщики расходились по своим квартирам в крестьянских усадьбах. В саду Мойсио молодая девушка поливала капустную рассаду. По дороге, тянувшейся мимо сада, шел юноша. Он уже издали заметил молодую девушку и смотрел на нее пытливым взором.
«Так вот она, — подумал юноша, — та, о которой так много говорят! Спесивая!»
Девушка выпрямила стройный стан, откинула на спину косу, и ее изящная головка слегка склонилась с девическим сознанием своей силы.
«Да, она хоть куда!» — подумал юноша и невольно пошел медленнее.
«А, так вот тот, о котором девушки болтали весь день! — подумала молодая девушка, исподтишка осматривая юношу. — Нашли тоже! Будто в нем есть что-то необыкновенное!»
И она наклонилась, чтобы зачерпнуть свежей воды.
«Заговорить, что ли, с ней? — спрашивал себя в нерешительности юноша. — А что если тебе дадут по носу?.. Это было бы, во всяком случае, в первый раз!» — и юноша улыбнулся своим мыслям.
Молодая девушка снова принялась за работу. Юноша подходил все ближе.
«Неужели у него хватит смелости заговорить со мной? — подумала девушка. — Это было бы похоже на него... Но пусть только попробует!»
«Нет, от спесивых людей лучше держаться подальше!» — решил мысленно юноша и зашагал быстро вперед, не удостоив больше молодую девушку ни единым взглядом.
«Вот как! — удивилась она и выплеснула нечаянно немного воды из лейки. — Подумаешь тоже!..»
Она посмотрела вслед юноше долгим взглядом.
Пожалуй, ее больше обидело, что он прошел мимо так равнодушно, чем если бы он осмелился заговорить с ней...
* * *
На следующий вечер девушка снова стояла в саду. На этот раз юноша, проходя мимо, остановился.
— Добрый вечер! — сказал он, снимая шляпу скорее гордо, чем вежливо.
— Добрый вечер! — бросила ему молодая девушка через плечо.
 При этом она едва-едва повернула голову, так что с дороги был виден только один ее глаз. Молчание.
— А у вас красивые розы!— раздалось снова с дороги.
Это была любезность, но она прозвучала вызовом. И юноша хорошо сознавал это сам.
— Ничего себе! — ответила девушка, но в тоне' ее слышалось: «Что же, я готова, жду только, что будет дальше.»
— Я хотел попросить одну из них на память прохожему... Вон с того куста... темно-красную... Если только это не слишком смело с моей стороны?..
Девушка выпрямилась и ответила:
— В усадьбе Мойсио не принято подавать розы через изгородь, хотя бы это и было принято в каком-нибудь другом месте!
«Хотя бы это и было принято в другом месте1.» — повторил про-себя юноша и почувствовал, как кровь бросилась ему в голову. По тону, которым девушка произнесла
эти слова, он хорошо понял, что именно она хотела сказать. И хотя он заранее знал, что их первая встреча произойдет приблизительно так, его все-таки ошеломил первый удар.
— Я не прошу цветов y каждой изгороди! — ответил он гордо. — И у меня нет привычки просить по два раза... хотя бы это и было принято в другом месте... Прощайте!
Девушка остолбенела от удивления. Она обернулась и посмотрела на юношу. Ничего подобного она не ожидала!
Юноша сделал несколько шагов вперед, но вдруг остановился, легко перепрыгнул через канаву и положил руки на изгородь.
— Мне хотелось бы еще сказать кое-что, если только вообще разрешается говорить, — произнес он медленно, пристально глядя на девушку.
— Каждый волей разрешить самому себе все, что угодно! — ответила она.
— Я хотел только сказать, — проговорил юноша так тихо и сдержанно, что слова его скорее напоминали шопот, — что если вы так высоко цените свои розы, то сорвите цветок, который у вас попросили, и приколите его к вашей груди. Это вовсе не унизило бы вас, это служило бы только знаком того, что вы  и прохожего способны считать за человека. .
— Я настолько ценю свои розы,— отвечала девушка, глядя юноше прямо в глаза, — что тот, кто осмеливается надеяться на них, должен отважиться и на что-нибудь другое... А попросить цветок может всякий бродяга... на это смелости не надо. С минуту они пристально, не моргая, смотрели друг на друга.
— Так и запомним! — сказал, наконец, юноша с особым ударением.— Прощайте!
— Прощайте!— раздалось из сада. Девушка проводила его долгим взглядом.
«Он и вправду какой-то особенный, это люди верно говорят»,— додумала она, снова принимаясь за работу.
* * *
В воскресенье, в послеобеденное время на мосту, что перекинут через пороги Кохисева, теснилась пестрая толпа. Однако все не поместились на мосту, и по берегам реки также толпился народ.
Молва разнесла далеко кругом странную весть, — этим и объяснялось небывалое сборище.
«В следующее воскресенье, в четыре часа пополудни, — протрубила молва, — на Кохисева произойдет состязание в умении спускаться до порогам на бревне».
— Что такое? — спрашивали люди, вытаращив глаза от изумления, потому что еще никто никогда не спускался по порогам Кохисева на бревне. Правда, лет десять назад один отважный сплавщик — откуда-то из окрестностей Иоэнсу — решился пренебречь смертельной опасностью и спустился по более спокойному нижнему водопаду. Он спустился, но его выбросило на берег мертвым...
«Теперь случится невероятное,— уверяла молва. —В обеих артелях на этот раз на редкость хорошие сплавщики. Между старостами артелей произошел спор относительно того, чьи сплавщики лучше, и вот спор этот должен разрешиться состязанием. Старосты побились об заклад. Решено, что проигравший угостит кофе с булками всех сплавщиков обеих артелей».
Вся деревня Кохисева была на ногах. Даже из соседних деревень пришли любопытные. Вот до чего изумительным представлялся всем спуск по порогам Кохисева!
Люди бродили взад и вперед по. мосту, болтали и спорили...
* * *
Зачем это старик Мойсио пробирается к старостам, да еще с таким озабоченным лицом?
Старосты обеих артелей стоят посреди моста. Один из них, Фальк, перегнулся через перила; он потягивает из своей длинной, украшенной красными кисточками трубки, ухмыляется и пускает дым. Другой староста, Вэнтти, — здоровый коренастый -старик; он всегда ходит, широко расставляя ноги, с засунутыми в карманы штанов руками и с сигарою во рту.
— Я слышал, что вся эта каша заварилась из-за того, что. двое старост побились об заклад, — говорит Мойсио с особенным ударением, — и вот пришел посоветовать вам сейчас же прекратить это. На моей памяти водопад сгубил уже пять человеческих жизней, и мне кажется, этого вполне достаточно для нашей деревни...
— Успокойтесь, Мойсио, — говорит Вэнтти, вынимая изо рта сигару и выплевывая узкую струю слюны из угла сжатых губ, — о человеческих жизнях тут и речи быть не может: мы просто хотим доставить маленькое развлечение деревенским жителям.
— Это уже ваше дело, чего вы хотите! — возразил Мойсио резко.— Я же заявляю вам в присутствии, всех, что если случится какое-нибудь несчастье, то в качестве старосты этой деревни я привлеку вас к ответственности за то, что вы бились об заклад на человеческую жизнь.
— Мойсио прав! — раздается несколько голосов из толпы.
Старосты поворачиваются друг к другу и переговариваются вполголоса.
— Ну, ладно, пусть будет так,— говорит Вэнтти немного спустя и протягивает Фальку руку.
— Ну, вот, мы при всех отказываемся биться об заклад, — объявляет Фальк. — Пусть нас никто ни в чем не обвиняет. А захотят ли отказаться от состязания сами сплавщики— это уж их дело...
 Взоры всех устремляются на храбрецов, вызвавшихся состязаться. Они стоят друг против друга, окруженные каждый своими товарищами.
Рисунок. Олави.
— Нет, я не из трусливых, да и тонуть не собираюсь! — говорит заносчиво один из состязающихся, одетый в синюю рубаху и ярко-красную куртку.
— Откажитесь!— просит Мойсио другого юношу по имени Олави.— Если вы откажетесь, то один он не решится на это. Ведь вы сами знаете, что никто еще не вышел живым из этого водопада. Не стоит даже и пытаться...
С минуту Олави пытливо смотрит на водопад. Столпившиеся кругом зрители с нетерпением ждут, что он скажет.
— Вы правы, я признаю это перед всеми,— говорит он, наконец. — Но дело в том, что сегодня я должен отважиться на нечто такое,, на что способен не всякий, а поэтому я не могу отказаться. — Он сказал это так громко и ясно, что его слова услышали все, стоявшие на мосту.
Мойсио отходит в сторону, не произнося больше ни слова.
— Кто спустится первым? — спрашивает Фальк.
— Я! — заявляет красная куртка.
— Ничего против этого не имею,— говорит Олави.
— Поставьте, по крайней мере, несколько человек на том берегу, чтобы они были наготове на всякий случай, — советует Мойсио старостам.
— Только не для меня! — кричит надменно красная куртка. — Другое дело, если придется выуживать из воды моего соперника!
— Так пусть это сделают для меня! — заявляет Олави коротко.— Это, во всяком случае не помешает...
* * *
Великолепен водопад Кохисева в пенящейся красе весеннего половодья! Через его крутую шею перекинул мощные своды мост. Под самым мостом поток как бы делает разбег и затем низвергается в прямое русло, по которому и течет, бурля и пенясь, ровными волнами. Прямое в начале, русло потом дугой сворачивает вправо, и здесь поток разбивается о крутую скалу Экеэнлинна. Словно гигантский замок, возвышается темная скала среди бушующего потока. В одной из ее расселин выросла развесистая черемуха, и ее густая листва колышется, как пук перьев на шлеме. Скала делит поток на два рукава: налево пенящаяся масса воды уходит в мельничное русло, направо—в крутое, точно высеченное в горе ущелье, предназначенное для сплава леса.
Дик и необуздан бег воды, пламенна пляска пены в этом узком ложе, но коротка, как радость жизни: с двухсаженного порога поток стремительно низвергается в котлообразный «водоворот Эвы». Здесь он, наконец, утихает и продолжает свой путь по гораздо более спокойным нижним порогам...
Вот каков водопад Кохисева! Одинокой стояла бы скала среди бурлящей стремнины, если бы сплавщики во время сплава не давали левому рукаву заполниться бревнами, которые, нагромождаясь друг на друга, , образовали нечто вроде моста между скалой и левым берегом. На этот мост со страшной силой наталкивались сплавляемые бревна, и после этого их всасывало в узкий правый рукав.
Задача смельчаков-сплавщиков со-стояла в том, чтобы спуститься по верхнему водопаду и спрыгнуть на груду бревен у Экеэнлинна, — если только это им удастся, потому что в узком правом рукаве, предназначенном для сплава леса, невозможно устоять на бревне, и никто никогда не спускался живым в «водоворот Эвы»!..
* * *
Несколько человек, вызвавшихся стоять на берегу, чтобы в случае надобности оказать помощь, отправились на свои места. Соперники Начали приготовляться к состязанию.
Олави бросил мимоходом взгляд на группу девушек, стоявших на мосту. Одна из них стояла с опущенными глазами и бледным, как полотно, лицом.
— Не спустить ли нам сперва для пробы пару бревен, чтобы определить, где водовороты и где подводные камни? —предложил Олави.
— Ну, в таком случае уме лучше взять землемера, чтобы он начертил карту и обозначил все камни,— а потом мы будем действовать, сообразуясь с настоящей морской картой! — отвечал со смехом красная куртка.
Его товарищи расхохотались. Все взоры устремились на Олави.
Он слегка покраснел, но ничего не сказал, только закусил губу, потом повернулся и стал внимательно смотреть на водопад, как бы изучая его течение.
Соперник посмотрел на Олави с усмешкой и, взяв свой багор, быстро направился к плоту, привязанному к берегу в двадцати саженях от моста вверх по течению.
Он спрыгнул на плот и вскоре выбрал себе бревно — короткий толстый, очищенный от коры сосновый ствол.
По лицу Олави промелькнула странная улыбка...
— Эй, берегись! — крикнул красная куртка, выталкивая бревно из плота; затем он стал быстро вертеть бревно ногами, «точите», так что вокруг него забурлила вода.
— Ну и молодец1 — раздались ободряющие крики с моста.
Красная куртка с гордым видом посмотрел на мост, свистнул, вонзил багор в бревно и подбоченился.
— Ребята, видали ли вы что-нибудь подобное? — спросил Один из сторонников красной куртки.
— Нет, никогда!.. Смотрите! Смотрите!..
Бревно стремительно приближалось к мосту. Вот оно уже под мостом, оно вошло в стремнину. Злой поток уже лижет бревно, вода заливает сапоги красной куртки. Но он стоит, как вкопанный. Бревно движется все быстрее, вот его захлестнуло стремниной...
Зрители на мосту притаили дыхание...
Но бревно снова всплыло на поверхность. Волна ударила с такой силой, что его отбросило, словно рыбий хвост. Красная куртка зашатался, взмахнул багром и снова твердо стал на ноги.
В толпе, на мосту, пронесся вздох облегчения.
— Тра-ла-ла-ла! — запел во весь голос красная куртка, лихо приплясывая на бревне.
— Да, видно, это мастер своего дела!— крикнули с моста.
Некоторые из зрителей по смотрели на Олави: как он относится к тому, что его соперника хвалят?
Рисунок. Кюллики.
Но Олави не обращает ни на кого внимания, — он пристально смотрит на стремнину; на его лице написано напряженное ожидание.
Вдруг бревно красной куртки ударилось о подводный камень и с треском отскочило назад. Быстрые, неверные, прыгающие шаги по бревну... Багор шлепается в пенящуюся «воду, тело сгибается, затем выпрямляется... Красная куртка снова твердо стоит на ногах, он делает несколько прыжков назад... Бревно благополучно проносится мимо опасного места.
— Тут уж не до шуток!
— Надо только удивляться, как он не упал!
Бревно несется вперед. Красная куртка стоит крепко и уверенно.
Новый толчок. Передний конец бревна поднимается высоко в правую сторону... «Чорт!» — раздается из самой пучины. Красная куртка виднеется далеко среди пены...
На мосту - волнение. Зрители на берегу задвигались.
Но вот красная куртка снова вынырнул из водоворота. Несколько сильных взмахов рук — и он выплывает на спокойное место у берега.
До зрителей доносятся проклятия. Красная куртка стоит уже на берегу и выливает воду из сапог. Один из стороживших у Экеэнлинна приносит ему его багор, который туда прибило. Шапку унесло. Красная куртка идет по берегу вверх по течению.
— Раз нет шапки, так и куртка не нужна! — восклицает разгоряченный сплавщик.
Его красная куртка летит на берег, и он остается в синей рубахе.
Новое бревно выталкивается из-за загороженного места и плывет к мосту.
— Ну, теперь хорошенько таращите на меня глаза, чтобы узнать меня в следующий раз!
Бревно проносится под мостом и благополучно минует перекресток.
Рисунок. Бревно несется все быстрее и быстрее... Олави сгибает туловище, багор неподвижно замирает у него в руках... Зрители на мосту с напряжением вытягивают шеи...
Несколько сильных взмахов багром вправо — и бревно сворачивает влево. Первый подводный камень остался позади, хотя сплавщик и покачнулся на бревне.
— Ого, ого, посмотрите-ка на этого молодца! Чего доброго, он еще благополучно вылезет из этой истории!
— Недаром он попросил вас хорошенько смотреть на него, чтобы вы узнали его в другой раз! — заметил с гордостью один из приятелей сплавщика.
Бревно несется вперед, сплавщик легко балансирует на нем при помощи багра, который он держит в горизонтальном положении.
Вот он приближается ко второму камню, весь съеживается, наклоняется и слегка отступает назад. Бревно с силой налетает на камень, сплавщик делает прыжок вперед, раздается треск: багор ломается — и синяя рубаха исчезает в пенящейся стремнине.
— Поминай, как звали! Пожалуй, на этот раз ему не выбраться на берег!
Толпа на мосту взволновалась. Синяя рубаха снова появился среди бурлящего потока...
— Нет, ему не сдобровать! Он попал в самую стремнину!
— Эй, ребята, не зевайте!
— Как бы его не занесло на скалу Мэлли!
— Нет, нет, его пронесет стороной!
И его, действительно, проносит мимо опасного места. С моста видно, как синяя рубаха плывет по направлению к куче бревен между левым берегом и Экеэнлинна; над водой поднимается кулак и грозит караульным, которые стоят наготове, чтобы помочь ему, — он не хочет их помощи.
Однако они не обращают на это внимания. Едва сплавщик приблизился к груде бревен, один из караульщиков зацепляет его багром, а другой хватает за шиворот.
Они изо всех сил стараются вытащить его, но его засасывает течением под бревна. Очень медленно, дюйм за дюймом, вытаскивают из воды синюю рубаху.
Опираясь на двух человек, парень выходит на берег. Из его колен сочится кровь.
— Простому смертному не справиться с этим водопадом! — кричит надтреснутый голос, и сжатый кулак грозит в сторону моста.
Обессиленный сплавщик прислоняется к бревнам...
* * *
На мосту сдержанно переговариваются. Все—в напряженном ожидании. Олави берет свой багор. Позади него бледная молодая девушка в волнении дергает за полу куртки старика, стоящего рядом с ней, и горячо что-то ему шепчет...
— Я еще раз прошу вас прекратить состязание, — говорит Мойсио, обращаясь к Олави. — Вы сами видите, чего добился ваш товарищ!
— Нет, я должен попытаться! — говорит Олави так ясно и громко, что слова его звучат, словно звон стали, и внушают всем необъяснимое доверие.
Он опускается на плот и пробует бревна, тщательно испытывая, как они держатся на воде. Наконец, он останавливается на длинном, не очищенном от коры, необыкновенно глубоко сидящем в воде еловом бревне.
Олави стал на бревно и приближается к мосту — спокойно, не произнося ни слова и не отрывая внимательного взора от стремнины. Только у самого моста он поднимает глаза и встречается со взором бледной девушки. Глаза его улыбаются, и он едва заметно кивает головой в знак привета.
— Счастливого пути! — кричат зрители доброжелательно, тронутые его непритязательным приветом.
Бревно подошло под мост, и его потянуло к опасному перекрестку. Все с напряжением смотрят и ждут.
Глубоко сидящее в воде бревно медленно прокладывает себе путь, рассыпая кругом брызги. Олави стоит на нем твердо и спокойно, как на полу.
— Видели? Видели? Этот знает, какого коня пустить в такую схватку!
Бревно все быстрее несется вперед, стройная фигура Олави изгибается, он ловко балансирует багром...
— Но что с ним? Почему он не старается обогнуть камень?
Мускулы Олави напрягаются, он перестает двигать багром, его глаза вперяются в водоворот вокруг камня, колени медленно сгибаются...
Удар... и легкий прыжок в воздух. Тяжелый ствол отталкивается приблизительно на локоть назад, и юноша опускается на него, словно на пол, и снова стоит так же уверенно, как и раньше.
— Вот так! Вот так! Ловкий парень, какого еще никто не видывал!
Дальше, вперед! Три быстрых сильных взмаха багром — и бревно проносится мимо камня, который погубил соперника.
— Ему удастся! Молодчина!—слышится гул голосов с моста.
Бревно несется все быстрее и быстрее, стройная фигура изгибается то в одну, то в другую сторону. Новый толчок сбоку — Олави приплясывает, как на пружинах.
Снова сгибает он туловище, багор неподвижно замирает у него в руках, колени подгибаются... Зрители на мосту с напряжением вытягивают шеи.
Удар бревна о невидимое препятствие слышен даже на мосту, он гораздо сильнее предыдущего. Олави, делая несколько скачков вперед, удерживается от падения... Затем он, как бы приплясывая, снова пятится назад и уже спокойно разрезает багром бурлящие волны.
— Что за чорт! Видел ли кто-нибудь такого плясуна?
— Берегись скалы Мэлли! Посмотрим, как он справится с нею!
Скала Мэлли стоит настороже как раз на том месте, где поток делает поворот.
Бревно летит прямо на крутую, отполированную водой скалу/..
Юноша чуть-чуть наклоняется вправо и высоко подпрыгивает среди пенящейся пучины. Скала делает свое дело и подбрасывает бревно вверх. Олави опускается на самую середину бревна и несется дальше... Задний конец бревна выбивает на груди утеса свой прощальный привет.
— Да это змея, а не человек! Ну вот он и спустился по Кохисева!
На мосту раздаются громкие крики «ура!»
Юноша несется среди стремнины. Поток делает поворот, Олави приближается к груде бревен у Экеэнлинна.
— Ну, осталось последнее!..
— Зато самое худшее!..
Олави делает два-три коротких прыжка назад, и бревно ударяется о груду бревен. Прыжок, треск, несколько скачков почти на самый конец бревна, — только там Олави заставляет себя остановиться.
Бревно успело уже отбросить сажени на две в самую стремнину, и оно содрогается, как от смертельного удара. Затем его начинает всасывать в узкий рукав в скале.
Караульщики на груде бревен стоят неподвижно, с широко раскрытыми глазами. Один из них начинает кричать, другой рвет на себе волосы и тоже издает громкий крик.
Старый мост содрогается...
— Ему ни за что не выбраться на бревна!..
Одни кричат, другие бегут, некоторые стоят, словно окаменелые. Зрители, стоявшие на берегу, бегут к груде бревен.
Юноша бросает последний взгляд на груду бревен у Экеэнлинна. Он взмахивает багром, делает решительный поворот всем телом, быстро перебегает на противоположный конец бревна и начинает изо всех сил грести багром.
— Он хочет подплыть к другому берегу!
— Туда ему не добраться, и там никто не встретит его!
— Ах, его сейчас втянет в «водоворот Эвы»!
Происходит отчаянная борьба. Олави напрягает все силы, чтобы приблизиться к другому берегу. Узкий рукав уже всасывает в себя конец бревна, водоворот разверз свою пенящуюся пасть...
Олави яростно загребает багром, быстро пробегает несколько шагов... Высоко подняв багор, он взлетает на воздух... и опускается на берег. Багор с треском ударяется о какой-то предмет... С моста ничего не видно, куча бревен заслоняет юношу.
Толпа устремляется к нему... Все кричат и говорят что-то зараз...
Минуту спустя караульщики на Экеэнлинне начинают, как безумные, махать шапками, и по берегу разносятся крики. Что это такое? Одни останавливаются, другие бегут еще быстрее...
Вдруг на берегу показывается стройная фигура; она радостно размахивает шапкой. Все останавливаются, как вкопанные. В воздухе машут шапками, платками, и крики  радости разносятся по обоим берегам.
Олави быстро идет по берегу, но в лице у него ни кровинки. Первое, что бросается ему в глаза, это бледное лицо взволнованной, дрожащей девушки.
Она стоит одна, другие не успели подбежать, они далеко.
Олави останавливается. Подойти ему или пройти мимо? Девушка опускает глаза...
Юноша приближается. Девушка поднимает голову и встречает его взгляд глубоким и нежным взором. Потом она снова опускает глаза. Ее щеки пылают...
Глаза Олави сияют, он радостно снимает шапку, проходя мимо нее. Затем его поглощает ликующая толпа:
— Победитель водопада Кохисева! Ура! Ура! Равного ему нет на свете!
Толпа теснится вокруг него.
— Ну, надо сознаться, ты парень хоть куда! — говорит Вэнтти, хлопая Олави по плечу.
Старик, со своими высокими сапогами и неизбежной сигарой, весь— одна широкая улыбка.
— Теперь у тебя и фамилия есть, — прибавляет Фальк. — Теперь ты не просто Олави...
— Ого!
— Теперь тебя зовут «Победитель водопадов»!.. Ну, что, годится?
— Ничего, годится! Не забудьте записать в книге! — отвечает со смехом Олави.
— А теперь идем к мельнику и выпьем обещанный кофе, — продолжает Фальк. — Не мешает выпить кофе хоть два раза подряд!
* * *
Когда Олави шел в этот вечер домой, он заметил в окне дома Мойсио молодую девушку, которая напряженно смотрела на дорогу.
К изгороди у дороги была прикреплена пунцовая роза. Юноша перепрыгнул через канаву... Голова девушки спряталась за занавеской.
Юноша прикрепил розу к груди. Его благодарный взгляд пытливо пробежал по саду, но никого не нашел.
В комнате, за занавеской, кудрявая головка склонилась на руки, сложенные на столе. Молодая девушка тихо плакала...

=== ЭХО БОЛЬШОГО КАНЬОНА=== 
(К рисунку на обложке)
Скитаясь по лесистым долинам Колорадо (Америка), стиснутым скалистыми вершинами хребта Сангре-де-Кристо, мы с профессором Баттеном увлеклись погоней за великолепным экземпляром дикой кошки, мужественно уносившей на своей лапе десять килограммов нержавеющей стали патентованного капкана Армстронг и К0. Вдоль прихотливого течения серебряных каскадов Рио-Роза, сквозь ивовые и тополевые рощи мы взбирались на гранитные стремины гор, где в головокружительной высоте свистел и пел ветер и жаркое солнце плавило золотые капли смолы на бронзовой коре хвойных гигантов. Мы неустанно шли за изнемогавшей в борьбе со смертью кошкой, встречая приветственными возгласами изредка мелькавшее в отдалении сквозь сетку свежей зелени ее узорное, пышно расцвеченное тело.
Мы шли весь день, и к вечеру кошка оказалась победительницей. Должно быть, патентованная нержавеющая смерть Армстронг и К0 порядком надоело ей, иначе она не отгрызла бы себе лапу и не ускакала бы на трех ногах зализывать раны в прохладных неприступных пещерах каньона Рио-Колорадо. Сознание бесплодно потерянного дня взбесило нас, и мистер Эдуард Баттен нарушил девственную тишину этой глухой местности несколькими залпами отборных лаконических изречений, не слишком благозвучных, но прекрасно повторенных многократным эхо Большого каньона.
Тотчас за тем гранитные стены уходившего в бездну каньона, откуда посылали нам влажное дыхание пенные воды  Рио-Колорадо, принесли едва слышный крик. Рев потока заглушил его, но услужливое эхо, цепко подхватив ничтожную звуковую волну, начало перебрасывать ее, как мячик, от утеса к утесу. Звук рос, ширился, и последний бросок о скалы вытолкнул его наверх гулко пружинистым, чудовищно увеличенным криком:
— На помощь! Спасите! На помощь!..
Непосредственно за этим ослепительно белое пламя вспыхнуло на дне каньона, воздух раскололся от оглушительного взрыва, и свистящий столб пламени, воды и осколков камней взлетел со дня каньона к небу...
* * *
Нечего и говорить, что мы с профессором Баттеном на время забыли о злополучной дикой кошке. Не менее минуты мы лежали ничком на земле, уткнув носы в горько-дурманную полынь и слушая канонаду эхо Большого каньона, повторявшего с бурно нараставшей силой звук таинственного взрыва. Четырнадцать взрывов громами разорвали воздух, а пятнадцатый просверлил нам барабанные перепонки такой чудовищной какофонией, какой мог бы позавидовать лучший джаз Нью-Йорка. Затем все смолкло...
Не скажу, что мы «сгорали от нетерпения узнать в чем дело». Наоборот: нашим желанием было как можно скорее удалиться от жерла осадного орудия, каким неожиданно оказался Большой каньон. Профессор взял с места завидную скорость, помчавшись вниз по узкому скалистому плато вдоль каньона; я последовал за ним. Оба мы конкурировали в быстроте с автомобилем-ракетой Зандера, и можно было лишь удивляться резвости профессора, столь несвойственной его ученому званию и возрасту.
Мы перевели дух на скалистой площадке, откуда амфитеатром поросших мхом гигантских естественных ступеней можно было пробраться наверх, к зелени и спокойному сумраку леса. Наша площадка представляла одну из ступеней этой лестницы, у подножья которой с бурным клокотаньем неслись мутные воды Колорадо. В двадцати шагах вверх по течению стиснутая каменными объятьями каньона река делала крутой прыжок с высоты добрых двух десятков метров, и серебряная дуга водопада вихрилась вниз сумасшедшей пляской жемчужной пены.
Профессор тяжело дышал, устремив невидящий взгляд на водопад. Пережитый нами удивительный случай лишил его на время обычной медлительной и несколько церемонной рассудительности, но то, что произошло несколькими секундами позже, окончательно лишило его дара слова...
Из-за поворота каньона молниеносным движением вылетела легкая индейская пирога с тремя гребцами. Готовая расплющиться о гранит противоположного берега, она внезапно повернула влево, с бешеной быстротой завертелась вокруг собственной оси и затем, точно стрела, выпущенная из туго натянутого лука, понеслась к водопаду. Тут оба мы — я и профессор Баттен — издали короткий крик. Колени у меня подогнулись, и тошнотворно-головокружительное ощущение невыразимого ужаса сковало тело. Мы узнали гребцов!..
Это был Дуглас — участник нашей экспедиции, молодой ученый-эмбриолог, которого мы оставили в небольшом заливчике Верхнего Колорадо стеречь лагерь и на свободе предаваться классификации собранных препаратов. С ним были индейцы Томми и Макс — бессменные спутники экспедиции, наши верные друзья и телохранители.
Я припоминаю пепельную бледность лица, Баттена, его остекляневшие глаза... Точно сейчас я слышу рев водопада, вижу обшитую цветной кожей пирогу, готовящуюся сделать прыжок смерти, и троих смертников с искаженными беспредельным страданием лицами. Баттен падает на землю... Острый нос пироги взвивается на воздух... Меня притягивает эта головокружительная бездна... Я закрываю глаза руками, липкая слабость волной заливает тело... Все кончено...
— Алло, Джэк! — раздался сверху спокойный голос Дугласа. — Бросьте сюда спички поживее. Мои промокли, а я чертовски хочу курить...
Я вскочил на ноги с быстротою развернувшейся для удара кобры. Пирога точно застыла на гребне водопада в том же положении, что и несколько мгновений назад. Макс и Томми снова надели на свои лица маски каменного безразличия, а Дуглас, свесив ноги за борт пироги, с самым независимым видом болтал ими в сердито ревевшей воде.
— Дуг! — послышался за моей спиной дрожащий голос профессора. — Одно из двух: либо я сошел с ума, либо это — чудо... но чудес не бывает, Дуг, — следовательно...
Голос Дугласа был невыразимо томен. Негодяй, он кейфовал на своем пьедестале из живого серебра воды, неудержимой лавиной низвергавшегося вниз!
— Все в порядке, уважаемый коллега,— пропел он сверху небрежно. — Гарантирую вам спокойное завершение успешно начатого вами в Лексингтоне цикла лекций по зоологии. Боюсь, однако, что наша великолепная пирога потребует теперь основательного ремонта. Она наткнулась на острый камень, и мы сидим сейчас, как жук на булавке. Бросьте же спички, Джэк...
* * *
— Что означал этот взрыв? — рассказывал нам полчаса спустя Дуглас, вонзая зубы в сочное жаркое из горного барашка. — Обыкновенный динамит, друзья мои, смесь нитроглицерина с диффузорной землей! Мы проплыли немного вниз, для того чтобы взорвать заинтересовавший меня кусочек явно среброносной скалы. Я заложил патроны, и намеревался отплыть вверх по течению, чтобы причалить к берегу и спокойно нажать кнопку батареи. Но едва мы завернули за угол, как со скалы свалился в пирогу фыркающий разъяренный трехногий кот. Пирога покачнулась, ток включился сам собой, проклятый кот ракетой вылетел из пи-роги и тяжело грохнулся на площадку ближайшего утеса. Остальное вы уже знаете...
Мы с профессором молча переглянулись. Дикая кошка все-таки отомстила за свою лапу... ..
С. Гр.

ВОКРУГ СВЕТА ПО ВОЗДУХУ И МОРЮ
Очерк Б. Рустам-Бека
14 апреля на аэродром Бурже (близ Парижа) спустился аэроплан типа Берге —19. Приветствуемые властями, представителями французской и международной авиации и огромной толпой любопытных, из аэроплана вышли два молодых французских авиатора — Кост и Бри. В середине ноября прошлого года они вылетели с того же аэродрома в кругосветное путешествие, преследуя главным образом цель изучения воздушных путей сообщения между всеми материками земного шара. В стороне ими была оставлена только Австралия.
До появления авиации на подобное путешествие потребовались бы годы, и вряд ли путешественники смогли бы сделать столько наблюдений, сколько сделали Кост и Бри в течение шести месяцев.
Вылетев из Парижа, Кост и Бри пересекли Францию и Испанию, пронеслись над Гибралтаром и спустились на западном берегу Африки в столице французской колонии Сенегал, в городе Сен-Луи. Отсюда через южные воды Атлантического океана в один прыжок они очутились в Бразилии (порт Наталь). Затем они летят в столицу этой страны — Рио-де-Жанейро, в соседнюю республику Аргентину, спускаются в ее столице Буэнос-Айресе, расположенной на реке Рио-де-Лаплата, и снова возвращаются в Рио-де-Жанейро. Отсюда — опять полеты к устью Рио-де-Лаплата, над восточным побережьем Южной Америки, через Флорианополис и Пелотас в столицу республики Уругвай — Монтевидео. Затем — полет вглубь Бразилии в город Асунктион и снова в Буэнос-Айрес, откуда, пересекая южно-американский континент и преодолев высочайшую часть Андов, путешественники спускаются в Сант-Яго у реки Дульце (в той же Аргентине).
Отсюда Кост и Бри летят на север вдоль Андов, проносясь высоко над их огромными хребтами, прорываясь сквозь их опасные теснины, вылетают над Боливией, где и спускаются в ее столице Ла-Плац. Продолжая держаться затем северного направления, Они летят вдоль горных кряжей Андов, останавливаются в столице Перу—Лиме и затем снова несутся дальше, к тихоокеанскому порту Гваякиль в республике Эквадоре, посещают древний город Римак, основанный в 1535 г. Теззаром, куда вряд ли заглядывал современный путешественник.
Но вот и Панамский перешеек. Вся его длина — 250 км. Город Панама соединен железной дорогой с Колоном, находящимся на противоположном побережье перешейка. Через последний в 1914 году открыт знаменитый Панамский канал, соединивший воды Атлантического и Тихого океанов.
Американские капиталисты, встревоженные национальным движением в соседней с каналом республике Никарагуа, зорко охраняют канал от постороннего глаза. Французским путешественникам не позволяют пролететь через канал. Кост и Бри принуждены свернуть в Венецуэлу и спуститься в ее столице—Каракасе, откуда через порт Баранквиллу они летят в Колон и, пролетев над республиками
Рисунок. Маршрут путешествия Коста и Бри, Пунктиром обозначен путь на пароходе.)
Центральной Америки, спускаются в Гватемале. Дальше их путь пролегает над горами и долинами Мексики. Они переводят дух в Мексико-Сити и, перелетев в западном направлении через Мексиканский залив, прилетают в Новый Орлеан. Они уже в Соединенных Штатах. Вот и Нью-Йорк. Здесь самолет и мотор приводятся в порядок, и 2 марта 1928 г. путешественники снова трогаются в путь.
Детройт, Чикаго, Рок-Спринг...
7 марта Кост и Бри—в Сан-Франциско. Японский пароход «Иорея-мару» везет их в Иокогаму, куда они прибывают 31 марта, проплыв 7248 км водой; 8 апреля летчики оставляют Японию. Они намерены пролететь одним махом 4100 км, отделяющих Токио от главного города французской колонии в Индо-Китае — Ганой. Однако сильная буря заставляет их искать убежища близ Шанхая. Затем, следуя над восточным побережьем Китая, они спускаются еще раз в его южной части в Чи-Чонге и вновь прибывают 9 апреля в Ганой, откуда на другой день вылетают в Калькутту. Им теперь предстоит перелет в 2200 км над девственными лесами и джунглями Бирмы. На протяжении всего этого пути не предвидится ни одного места для удобного спуска. Полуостров Индостан пересекается ими в северном его поперечнике — в виду грозных Гималаев, от долины Ганга до реки Инда. Вот и Курачи на северо-западном побережье полуострова. Затем Джаск, побережье Персидского залива и сказочный Багдад...
Последнюю остановку Кост и Бри сделали в Греции, спустившись в Афинах.
Всего путешественники пролетели 56670 км, пробыв в воздухе 337 часов 37 минут..!

КТО БОЛЬШЕ ЗНАЕТ?
ОТВЕТЫ ПЯТОЙ СЕРИИ:
1. Баталпашинск.
2. Горилла, шимпанзе, оранг-утанг, гиббон.
3. В Ильменских горах, на Урале.
4. Предварительно следует разостлать несколько бараньих шкур, по которым ядовитым насекомым трудно ползать и запаха которых они боятся.
5. Поверхность Тихого океана, по вычислению Карстена, равна 161137 973 км2, включая все заливы и моря.
6. Атлас.
7. Всего в пределах Союза ССР имеется 12 вулканов. Все они расположены на полуострове Камчатке.
8. Французским рабочим Луи Робером в конце XVIII века.
9. Меридианом называют большой круг небесной сферы, которым наблюдатель мысленно рассекает пространство от Северного полюса до Южного по вертикали.
10. На вест-индском острове Сен-Кристофор (английская колония) и на острове Гваделупа (французская колония).
11. Айсберги. В Северном Полярном море айсберги поднимаются над поверхностью воды в среднем до 70 м, но иногда достигают высоты 190 м. Благодаря различным удельным весам льда и воды большая часть айсберга (4/5 или 5/6) находится под водой. Высота айсбергов от основания до вершины достигает 700 м, площадь поверхности их — нескольких км2, а вес — 600 миллионов тонн. Айсберги южного полушария значительно больше.
12. Расстояние, которое проходит луч света в течение одного года.
13. На черноморском побережье Абхазии и Аджарии.
14. Залив Кара-Бугаз расположен на восточном берегу Каспийского моря. Мелкие воды залива благодаря чрезвычайно сильному испарению насыщены солью.
15. Винт, вертящийся на одном месте и соединенный с зубчатым колесом. Применяется тогда, когда вращательное движение нужно превратить в поступательное.
16. Это объясняется отклоняющей силой вращения Земли (закон Бэра). Под мываемые берега становятся высокими и обрывистыми. Размытый материал отлагается у противоположного берега, содействуя образованию отмелей и постепенно превращая его в пологий. В южном полушарии наблюдает я обратная закономерность: левый берег крутой, а правый — пологий.
17. Эбонит—сплав каучука с серой, мелом, шпатом, глиной, гипсом и магнезией.
18. Артемовск.
19. Вся та площадь суши, по поверхности которой атмосферные осадки стекают в какую-нибудь одну речную систему.
20. До 68% веса тела (в среднем—45 кг).
21. В 1902 г. на острове Мартинике произошло сильнейшее извержение вулкана Мон-Пеле, целиком уничтожившее город Сен-Пьер. Из 26 000 жителей этого города уцелело только двое. Один из них был негр Луи Сипарис, сидевший в тюрьме и приговоренный к смертной казни. В виду перенесенных им страданий он был впоследствии помилован.
22. Узкие заливы с крутыми берегами, глубоко вдающиеся в сушу.
23. В Карело-Мурманском крае.
24. Вараны; водятся в Средней Азии; достигают в длину 13/4м
25. Удельный вес — это число, которое показывает, во сколько раз данное тело тяжелее или легче воды, взятой в том же объеме.
26. Величайший арабский ученый путешественник (XIV века), родом из Марокко, посетивший Восточную Африку, Малую Азию, Южную Россию, Туркестан, Индию, Малайский архипелаг, Китай и Испанию.
27. Между Балканским и Аппенинским полуостровами.
28. Из зерен двудольного растения какао, приносящего длинные, по форме напоминающие огурцы плоды.
29. Радуга образуется, когда косые лучи солнца освещают крупные капли падающего дождя, благодаря неодинаковому преломлению солнечных лучей.
• 30. Геоид.
31. И. К. Айвазовский (1817—1900).
32. Чтобы перевести градусы Реомюра в градусы Цельсия, надо разделить чисто градусов Реомюра на 4 и помножить на 5. Чтобы перевести градусы Цельсия в градусы Реомюра, надо разделить число градусов Цельсия на 5 и помножить на 4.
33. Вымершее пресмыкающееся (мезозойской эры), приспособившееся к жизни в воде. Рыбообразное тело ихтиозавра достигало 10-12 м, длинный череп был вытянут в заостренный кл;св.
34. Вольфганг Гете.
35. Первая обсерватория была построена в семидесятых годах XVI века в Дании, на острове Гюэн (между Копенгагеном и Эльсинором), первым астрономом-наблюдателем Тихо-Браге.
36. Китай.
37. Наука о колебаниях земной коры, особенно резко проявляющихся во время землетрясений.
38. Между северным и южным островами Новой Зеландии.
39. Бьеф.
40. Окаменевшая смола ископаемых хвойных растений.
41. В северной Сибири, между реками Леной и Енисеем. Впадает в Ледовитый океан.
42. Берн.
43. Морис Метерлинк (автор «Синей птицы»).
44. Изюм.
45. Группа островков в Персидском заливе близ берегов Аравии, являющаяся главным пунктом по вывозу жемчуга.
46. Город Владикавказ является одновременно центром Северо-Осетинской Авт. 'Обл. и Ингушской Авт. Обл.
47. Нидерланды с 1795 до 1806 г., провозглашенные республикой после их за-воевания армией революционной Франции.
48. Из известняка и глины определенного химического состава или же из мергеля, являющегося по своему составу переходной породой между известняком и глиной.
49. Названия эти сохранились с тех пор, когда город был огорожен и на месте нынешних площадей находились городские ворота.
50. Жилищная.
Ответственный редактор В. Нарбут.
Заведующий редакцией Вл. А. Попов.