С.В. Обручев В неизведанные края

С.В. Обручев. В неизведанные края

Среди полярных льдов

В Низкие Колымске в 1930 году было только тридцать или сорок домов, расположенных на маленьком возвышении, тянущемся между двумя болотами с озерками. Вблизи самого города лсес вырублен, остались только тальниковые кусты. Дома той же обычной колымской архитектуры — без крыш. В церкви помещался клуб, а на колокольне можно было еще видеть вырезанные инициалы и подписи побывавших здесь в годы гражданской войны командиров разгромленных белых армий, докатившихся в своем паническом бегстве до крайнего северо востока. Это были бандитские шайки, грабившие население.

Одна, из подписей белого офицера Бялыницкого привлекает наше внимание. Это человек, который сыграл важную роль в появлении чыбагалахской платины Николаева.

Как мне рассказывали в Средне Колымске, история пузырька с платиной, которую принес в Якутский госбанк Николаев, очень сложна. В 1913 году на Колыму был сослан революционер Тменов, до этого работавший на Вилюе. Он привез с собой маленькую бутылочку с платиной, добытой из вилюйских россыпей. Когда Колымой овладели белогвардейские шайки, Тменов был убит, и все его имущество, в том числе пузырек с «белым золотом», оказалось у Бялыницкого. Этот офицер через некоторое время перешел на сторону Советской власти и был убит белыми в Абые. Его имущество хранилось у его хозяйки, от которой Николаев и получил пузырек с «белым золотом». Вероятно, эту платину, даже в том же самом пузырьке, он и сдал в Якутске.

В Нижне Колымске нам предстоит провести время в ожидании прибытия парохода. Приход его зависел от ледовой обстановки.

В Нижне Колымске уже собралось значительное количество служащих из Средне Колымска, которые должны были в этом году выехать на «материк», как здесь говорят, то есть во Владивосток, а на смену им ждали приезда с пароходом новых.

Скоро пришло первое известие о пароходе. В Нижне Колымск прибыл радист из Средне Колымска и установил здесь маленькую приемо передаточную станцию. Ежедневно с утра до вечера он должен был отбиваться от любопытных, желавших узнать, когда придет пароход и возможно ли будет в этом году выехать из Нижне Колымска. Несмотря на то что рейсы через Ледовитый океан на Владивосток начались уже с 1911 года, все же в 1930 году плавание этим путем не было вполне обеспеченным, и на обратном пути суда иногда зимовали.

В колымские рейсы ходили тогда только два парохода — «Колыма» и «Ставрополь», совершенно не приспособленные для работы среди льдов, и шхуны американца Свенсона, направлявшиеся на Колыму по особому договору с Госторгом (позже с Наркомвнешторгом).

Рейсы этого года с самого начала стали проходить при довольно мрачных предзнаменованиях. Уже при входе в бухту Лаврентия «Колыма» получила повреждение дна. 16 июля, войдя в Ледовитый океан, пароход сразу же попал в тяжелые льды у мыса Сердце Камень. «Колыма» пробивалась здесь пять дней, то останавливаясь среди льдов, то дрейфуя с ними обратно на восток, то спасаясь под самым берегом от нажима льдов. Только 22 июля с большим трудом «Колыма» дошла до Колючинской губы.

Два или три дня «Колыма» пробивалась затем у острова Шалаурова и помогла здесь шхуне «Кориз», принадлежавшей Свенсону и шедшей также на Колыму.

1 августа, проходя возле острова Айон, лежащего у входа в Чаунскую губу, «Колыма» в тумане ударилась о большую льдину правой скулой и, отскочив от нее, ударилась другой стороной о соседнюю льдину. Оказалось, что у парохода подводными выступами льдин пробиты обе скулы вблизи носа. Несмотря на работу всех отливных машин, вскоре вода в трюме достигла 7 футов . Поэтому капитан «Колымы» Д. Сергиевский решил выброситься на отмели острова Айон. Вода в трюме прибывала и достигла уже 11 футов . Пришлось спешно разгружать передний трюм, наваливать груз на палубу и частью на подошедшую на помощь «Коризу». Подвели брезентовый пластырь и закрепили его. В гаком состоянии пароход пошел дальше к Колыме. Во время плавания во льдах у парохода оказались отбиты две лопасти винта и поврежден руль.

В Нижне Колымске мы не знали обо всех этих подробностях; было известно только, что пароход получил какие то повреждения, вследствие которых часть груза подмокла и его пришлось перегружать. Тем не менее стали уже распространяться самые мрачные слухи, которые приводили в уныние малодушных.

От Нижне — Колымска до устья Колымы еще около 200 километров . Здесь есть серьезные препятствия для морских судов — перекаты и бары< ^*. Для провода судов до Нижне — Колымска обычно откомандировывается лоцман из местных жителей. Но в этом году Якутгосторг поскупился, взяв наименее сведущего лоцмана и не обставив знаками как следует реку. Поэтому, поднимаясь по Колыме, пароход сел на мель и должен был выгрузить часть груза на баржи.

* Бар — отмель на устье реки, перегораживающая фарватер. — Прим. автора.

В Нижне Колымске, несмотря на то что время было сравнительно позднее (14 августа), работы по выгрузке производились очень медленно.

Только 18 августа мы погрузились на пароход и он вышел из Нижне Колымска. С самого выхода начались приключения. Уже в десять часов утра по небрежности лоцмана пароход садится на мель. В течение нескольких часов капитан пробует сняться с мели, но ничего не выходит, и приходится прибегнуть к единственно возможному способу — свозить груз на берег на кунгасах, которые мы везем с собой на палубе. Для этого мобилизуются кроме команды все пассажиры; и в продолжение ночи мы выгружаем тяжелые ящики, кули с мукой и солью, весь зимовочный запас парохода, а затем кирпичи, которые везут для устройства печей на случай зимовки. После этого пароход снимается с мели. Затем надо снова все свозить с берега обратно, и только в пять часов вечера 19 августа «Колыма» двигается дальше.

В течение следующих двух дней пароход дважды садится на мель, и 200 километров мы идем трое суток. В конце концов капитан ссадил лоцмана на шлюпку и отправил его обратно, решив пройти остальную часть реки на свой риск.

Первые льдины мы встречаем тотчас по выходе в океан; сначала их еще мало, и первые две ночи пароход идет без остановок. Благодаря этому уже 24 го утром мы проходим Чаунскую губу и в отвратительную погоду, в тумане, который закрывает берег, в темноте приближаемся к Шелагскому мысу — северной оконечности этой части континента.

Приняв почту от учителя, недавно поселившегося на Шелагском мысу, двигаемся дальше.

Уже в 12 километрах от острова Шалаурова встречаются такие тяжелые льды, что пароход не может пробиться. Ночью давление льдов усилилось, был поврежден руль, и «Колыма» получила сильную вмятину правого борта.

К утру 26 августа выясняется, что положение наше довольно безнадежное, по крайней мере в ближайшем будущем. Мы стоим в восьми милях на запад от острова Шалаурова среди сплошной массы тяжелых льдов. Тяжелыми льдами называют льды, состоящие не из одного ледяного слоя, лежащего горизонтально, а из массы льдов, переломанных, сдавленных и спаянных вместе в новые толстые льдины. Толщина их нередко достигает пяти шести и даже десяти метров. Обычно в подводной части льдины, на глубине одного трех метров, выдвигается ледяной таран: верхняя часть льдины быстро тает, а нижняя несколько запаздывает. При сдавливании льдов во время ветров эти льдины с очень большой силой давят на подводную часть корабля, а так как «Колыма» совершенно неприспособленна для плавания во льдах и борта ее при плоском дне почти вертикальны, то давление льдов может произвести сильные разрушения.

В течение четырех дней «Колыма» пробует пробиваться, маневрируя между льдинами. Это продвижение идет крайне медленно и очень тяжело для всего экипажа. Самый простой способ борьбы со льдами заключается в том, что «Колыма», отойдя немного назад, на тихом ходу подходит вновь к льдинам и затем старается на полном ходу раздвинуть их. Непрестанно с капитанского мостика передается в машинное отделение команда: «Назад!», «Тихий вперед!», «Стоп!», «Назад!» и т. д.

Когда льды не поддаются и дорогу загораживает особенно большая льдина, ее стараются оттащить в сторону. Для этого на льдину спускают матроса, сносят на нее небольшой якорь; затем трос, ведущий от якоря, наворачивается лебедкой на барабан, и льдина медленно, едва заметно для глаза, отплывает вбок, а пароход получает возможность продвинуться на несколько метров. Затем новый разбег вперед, новые страшные толчки, и опять следующая маленькая льдина отодвинута.

Но иногда приходится прибегать к еще более энергичным способам. На лед спускается помощник капитана с двумя матросами, и в какое нибудь отверстие во льду спускают патрон динамита с бикфордовым шнуром. Шнур поджигают, из отверстия вылетает столб воды, и льдина трескается на несколько частей. Но на «Колыме» очень мало динамита, поэтому его экономят и прибегают к взрывам в редких случаях.

Долгие часы, а иногда и целые сутки «Колыма» стоит во льдах, ожидая подвижки льда, крепко зажатая громадными торосистыми льдами. Во время этих вынужденных стоянок матросы и пассажиры выходят на лед погулять, пострелять (если не в птиц и нерп, то в пустую жестянку), а капитан использует стоянки, чтобы запасти свежей воды из больших луж с поверхности льдин, образовавшихся от таяния снега. Для этого на льдину ставят насос и протягивают шланг на палубу.

28 августа удается продвинуться на четыре мили к острову Шалаурова. 29 го капитан направляет судно поближе к берегу и здесь в небольших прогалах между льдинами подходит к проливу между островом Шалаурова и материком. В это время ветер усиливается до шторма, тем не менее лед не двигается. Пробуем пройти между островом Шалаурова и материком, но здесь слишком мелко, придется огибать остров.

30 августа в течение двенадцати часов, с четырех утра и до четырех вечера, пароход обходит этот маленький островок. Льды обступили его со всех сторон, и только вблизи самого острова остается проход, иногда шириной всего лишь в 20—40 метров. Капитан Д. Сергиевский, который уже на пути в Нижне Колымск выяснил, что можно проходить очень близко к береговым утесам, решил теперь идти вблизи самого острова. Слышится зловещий шорох, но податься влево невозможно: там выдвигаются льдины. Мы теряем еще одну лопасть винта и теперь неповрежденной остается только одна, последняя. Чтобы защитить винт от ударов льда, около кормы все время стоят пассажиры и матросы и отодвигают льдины шестами.

За эти пять дней нередко начиналась пурга и берег скрывался от нас. Это довольно унылое побережье, хотя уже невдалеке от берега возвышаются высокие горы; местами стоят яранги чукчей, покрытые шкурами.

31 августа мы идем довольно быстро вдоль кромки льда; возле берега остается все таки значительная полоса, в несколько километров шириной, свободной воды. В этот день начинается пурга с сильным штормовым ветром. От мыса Якан мы опять попадаем в тяжелые льды и к концу дня принуждены остановиться, закрепив якоря на большой льдине — стамухе.

Стамуха — это большая ледяная масса, которая по внешнему виду напоминает ледяную гору, но совсем другого происхождения. В то время как ледяная гора (айсберг) представляет оторвавшуюся часть наземного ледника, стамуха образуется из морских льдин, нагромождающихся постепенно друг на друга. Она возвышается над уровнем воды иногда до десяти метров и сидит на несколько десятков метров в воде. Обычно эти стамухи сидят на мелких местах, и ряды их обозначают границу более глубокой части моря.

Ночью на «Колыме» снова были неприятности, которые прошли незаметно для пассажиров. Лопнул проволочный трос, прикреплявший пароход к стамухе, судно понесло, и при этом трос намотался на винт. Пришлось бросить якорь и начать очистку винта. Но здесь прибавилось новое несчастье: на якорный канат навалилась большая льдина, которая грозила порвать его. С большим трудом удалось справиться со льдами, и к утру мы укрылись в расщелине между двумя стамухами. Стамухи, сидящие на мели, представляют лучшую защиту для парохода, потому что не двигаются и сдерживают напор льда, который непрерывно дрейфует под влиянием ветра и течения.

1 сентября, пробираясь вдоль берега и лавируя между тяжелыми льдами, мы наконец приближаемся к мысу Северному (теперь мыс Шмидта). Мыс Северный совсем не самый северный мыс этого побережья, Шелагский мыс расположен значительно дальше к северу. Но так назвал его английский мореплаватель Кук, который в XVIII веке, пройдя на своих парусных судах через Берингов пролив, доходил до этого мыса.

Но в этот день «Колыме» все же не удается дойти до самого мыса Северного, нас отделяет от него полоса очень тяжелых и сплоченных льдов. На следующий день мы начинаем пробираться через них, хотя временами кажется, что это невозможно. Капитан решает отправить кого нибудь в факторию, расположенную на берегу возле мыса. Вызвались ехать трое: второй механик, радист из Средне Колымска и я. Мы спускаем маленький складной брезентовый ботик и тащим его через льды. В некоторых местах между льдинами свободные пространства воды и можно проплыть на веслах несколько десятков метров.

Наш ботик совершенно дряхлый, ему не меньше двадцати лет, и после того, как мы его протащили больше километра по льду, пересохший брезент разрывается; когда мы доходим до края сплошных льдов и пускаемся через отделявшее нас от берега водяное пространство, ботик начинает наполняться водой. К счастью, в полынье плавает несколько льдин. У первой же из них приходится пристать и отлить воду. У второй, находящейся на середине полыньи наше путешествие кончается. Когда мы подходим к этой льдине, ботик наполняется наполовину и ледяная вода заливает нам ноги.

Льдина, на которой мы спасаемся, имеет в поперечнике всего три метра. Мы вытаскиваем на нее ботик, вылезаем сами и ждем помощи. В это время «Колыме» удалось пробиться через льды и даже опередить нас, и наши спутники сидя на палубе, издеваются над нашим печальным положением. На берегу собрались чукчи, которые наконец сжалились и вывезли нас с льдины поодиночке: их байдара была слишком мала, чтобы поднять сразу трех человек. Вода уже покрылась тонким слоем льда, который звенел и трещал под напором легкой лодочки.

На берегу мы прежде всего забираемся на утес на северном конце мыса; с него открывается далекий вид на море, покрытое сплошными тяжелыми льдами; только у северного подножия мыса несколько наискось тянется небольшая полынья, в которую следует пробиться «Колыме».

В то время на мысе Северном не было еще ни полярной станции, ни самолетов, и из русских там жили только научный работник этнограф Н. Шнакенбург и заведующий факторией.

Местных чукчей мы встретили на берегу. Они только что приехали в большой байдаре с охоты на тюленей и вытаскивали свою добычу на берег. Большая чукотская байдара поднимает до тонны груза; это лодка с плоским дном и крутыми бортами, сделанная из деревянных или костяных упругов, обтянутых моржовой кожей.

Капитан пробует пробиться вокруг мыса Северного таким же образом, как мы это делали у острова Шалаурова. Но здесь льды еще тяжелее, и никакие усилия не помогают. К вечеру на западе в отдалении от мыса показывается небольшая узкая полынья, и капитан решает вернуться назад, чтобы попробовать пробиться через нее. Но чтобы повернуться, приходится рвать льды динамитом, растаскивать их якорями и тросами. Только на рассвете 3 сентября пароход наконец вырывается в большую полынью.

Дальнейшее плавание до острова Колючина, лежащего у входа в Колючинскую губу, прошло без особых приключений. Только у реки Амгуемы мы ненадолго сели на мель возле лагуны. В этой части Чукотского побережья лагуны достигают громадного развития. Лагуны — это участки моря, отчлененные намывными косами, которые, постепенно вырастая, совершенно отделяют от моря продолговатые заливы, превращающиеся в озера. В глубине страны видны высокие горы, закрытые тучами.

Все надеются, что больше льдов не будет, потому что восточная часть этого побережья почти всегда свободна ото льда, а за Колючинской губой можно считать, что опасное плавание уже кончилось. Да и «Колыме» пора отдохнуть ото льдов. У мыса Северного мы повредили еще одну лопасть, и у нас осталась всего половина одной и треть другой. Удивительно, как с таким винтом «Колыма» могла еще идти вперед.

Но возле острова Колючина нас снова встречают тяжелые льды, и целый день мы пробиваемся сквозь них. Все пространство на востоке, как оказалось вплоть до самого мыса Дежнева, забито льдами. Вблизи мыса Сердце Камень «Колыма» в течение пяти дней борется со льдами. С 5 сентября вплоть до 10 го «Колыма» шаг за шагом, раздвигая льды, пробирается к востоку, и каждую ночь обратное течение относит ее к западу. Несмотря на то что здесь, согласно лоции, должно быть течение, направленное вдоль берега к востоку, каждое утро мы просыпались всегда западнее той точки, у которой стали на ночь вечером. Ночью идти очень опасно: ночи уже темные и можно разбить судно. Правда, нередко и днем наваливается туман, и движение вперед прекращается. Но в конце концов капитан все таки рискнул идти и ночью и днем, в пурге и тумане вперед.

В ночь на 11 сентября наконец льды стали редеть и можно двигаться вперед малым ходом. Утром открывается вдали мыс Дежнева.

За Уэленом мы выходим в Берингов пролив. Он редко бывает открыт, здесь почти всегда гнездятся туманы, но в этот раз туман поднялся, и нам удалось увидать величественные и мрачные скалы и между ними, на полусклоне, селение эскимосов Наукан, напоминающее кавказский аул. Яранги наполовину сложены из камней, и только верхняя часть их покрыта крышей из шкур. Иногда от мыса Дежнева бывают видны берега Америки; сейчас они закрыты туманом, и удается разглядеть только один из маленьких островов Диомида, лежащий в Беринговом проливе. Островов Диомида два: остров Ратманова — наш, а другой, более восточный, остров Крузенштерна, — американский.

В Беринговом проливе льды нас еще не оставляли. Только 12 сентября исчезает последняя маленькая льдина. Здесь льды уже не страшны: они растаяли, стали рыхлыми и ноздреватыми. Как только мы выходим изо льдов, обнаруживается, что «Колыма» не в состоянии дойти даже до Камчатки. Волны расшатывают носовую часть парохода, разбитую льдами, все клинья и бревна, которые ее держали, выскакивают, и в переднем трюме появляется течь; насосы не могут откачать прибывающую воду. Надо спешить пройти куда нибудь в спокойную бухту, чтобы зачинить пробоину. Следует также переменить винт, потому что с этим винтом пароход не может выгрести против шторма.

Для стоянки была выбрана бухта Провидения — большой залив на юго востоке Чукотского полуострова.

Мы вошли в узкий извилистый залив между высокими мрачными горами и спрятались там в спокойную маленькую бухту Эмма. Здесь мы простояли восемь дней, сменили винт, отремонтировали подводную часть судна и пошли дальше. В бухту Глубокую, на коряцком побережье, мы зашли за водой, потом забрали с рыбалки возле Усть Камчатска соленую рыбу, консервы и рабочих.

Только через два месяца после выхода из Нижне Колымска мы вошли в Золотой Рог — гавань Владивостока. Все стоявшие там суда были расцвечены флагами в честь прихода «Колымы», благополучно закончившей тяжелый полярный рейс.

Схема хребтов Северо Восточной Азии, составленная после экспедиции С. В. Обручева 1929—1930 годов

Условия плавания вдоль полярного побережья Чукотки через несколько лет сильно изменились. Были построены полярные станции, ведущие непрерывные наблюдения над погодой и льдами. Пароходы сопровождаются ледоколами, которые пробивают дорогу во льдах, и самолетами, отыскивающими полыньи и полосы разреженного льда. Поэтому суда могут двигаться быстрее и безопаснее. Этим трудным плаванием закончилась наша вторая экспедиция на Северо Восток. Результаты ее были так же интересны, как и первой. Нам удалось выяснить, куда продолжается хребет Черского. Оказалось, что он не поворачивает к северо востоку, как я думал вначале, а уходит к югу, пересекает Колыму у ее порогов и рассыпается на ряд цепей, кончающихся у Колымско Охотского водораздела. Мы проникли в самые недоступные части хребта Колымского, или Гыдана («морского»), как его называют местные жители. Мы установили, что между Колымой и Омолоном, где на картах показывали хребет Колымский, расположено обширное плоскогорье, названное нами Юкагирским. Мы изучили и нанесли на карту большую область верховьев Колымы.

Во время двух экспедиций 1926—1930 годов мы с Салищевым покрыли своими маршрутами огромные пространства Колымско Индигирской горной страны; во многих изученных нами районах до нас не был ни один исследователь, и они не были до этого нанесены на карту.

Что касается геологии, то, кроме участка Колымы между Верхне Колымском и Нижне Колымском, где проплыл умирающий Черский, все наши маршруты пролегали по не посещавшимся ни одним геологом путям. Конечно, за три года нельзя изучить как следует горную страну площадью в миллион квадратных километров, и я мог дать лишь общую схематическую картину геологического строения изученных хребтов; многочисленные геологические исследования, которые были произведены на Северо Востоке позже, показали, что моя схема была в общих чертах верна, и она явилась основой для последующих работ.

Наши исследования 1926—1930 годов и карты, которые составил на основании своих маршрутных съемок и астрономических определений Салищев, дали совершенно новое представление о расположении горных хребтов и рек Северо Востока. Дальнейшие географические работы и топографические съемки добавили, конечно, много нового и более точного, особенно в не посещенных нами районах, но основы новой географии Северо Востока были прочно заложены нашими экспедициями.

Ознакомление с бассейнами рек Индигирки и Колымы поставило перед нами ряд новых вопросов. Вся восточная часть хребта Гыдан осталась неисследованной: неясно было его геологическое строение, его рельеф, сочленение его на севере с Анюйскими хребтами, на северо востоке — с Чукотским. Чтобы удовлетворительно разрешить вопрос о структуре всего Северо Востока Азии, необходимо было исследовать также и Чукотский край.