На суше и на море 1987(27)

Олег Костман

ИЗБЫТОЧНОЕ ЗВЕНО

ФАНТАСТИЧЕСКИЙ РАССКАЗ

Место для засады было выбрано как нельзя лучше. Из укрытия великолепно просматривалась полого спускающаяся к воде полянка, окруженная плотной стеной корнуэлльских джунглей. Чук поудобнее расположил свой охотничий лучемет — так, чтобы обеспечить максимальный сектор обстрела, и повернулся к Мэрфи.

— Сейчас вы увидите этих красавцев...

— Надеюсь, наше знакомство не будет слишком близким?

— Разумеется...

Полянка, у которой устроили засаду Чук и Мэрфи, была излюбленным местом водопоя корнуэлльских тигров. Близился час, когда эти огромные прекрасные звери, оглашая окрестности победоносным ревом, от которого все живое обращалось в бегство, потянутся один за другим к озеру.

Мэрфи чувствовал себя препаршиво. Он все время ворочался, то и дело меняя положение рук и ног, но никак не мог найти позу, в которой было бы удобно остаться неподвижным. Высшего качества скафандр, изготовленный по индивидуальному заказу, все равно казался чересчур жестким и сковывающим тело. Дернул же его черт на эту охоту! Сидел бы сейчас на базе, тянул в баре коктейли или плескался в свое удовольствие в бассейне...

Лично Джеймс Мэрфи, вице-председатель совета директоров компании «Спейс сафари» (бюро и филиалы на шестнадцати планетах), не видел в охоте ровно ничего увлекательного. Азарт выжидания и преследования даже самого экзотического зверя был для него глубоко чуждой стихией. Гораздо более интересным и, кстати, несравнимо более полезным занятием он находил захватывающую дух биржевую игру, в которой был и риск, и точнейший расчет, и мгновенный непредвиденный маневр, и неизвестность конечного результата... Вот что было истинным сафари, достойным делового человека!

Продолжая беспрестанно ворочаться, он уже сто раз успел проклясть все на свете за то, что поддался на уговоры служащих корнуэлльского бюро компании и отправился на эту дурацкую охоту. Разумеется, вконец одичавшие вдали от центров цивилизации идиоты сделали все возможное, чтобы досыта ублажить прилетевшее начальство прелестями местной экзотики и вымотать из него таким образом последние силы...

Самобичевание Мэрфи длилось бы, наверно, очень долго, если бы его не прервал вдруг резкий возглас Чука:

— Идут!

Черт бы побрал все эти экзотические создания, а заодно с ними и проводника-инструктора корнуэлльского бюро Тэдди Чука! Мэрфи неуклюже замер и воззрился на полянку, куда стремительно выскочили два тигра.

Сильные огромные звери, внушающие страх всей живности планеты, сейчас являли собой зрелище почти идиллическое. Это были самец и самка, охваченные брачной игрой во всем ее буйном неистовстве и великолепии. Их гибкие и грациозные, несмотря на внушительные размеры, тела то высоко взвивались, пересекая в гигантском прыжке чуть не всю поляну, то трепетно замирали, приникнув к самой земле. И даже громоподобное рычание звучало сейчас как нежная серенада.

Это было настолько впечатляющее зрелище, что раздражение, владевшее Мэрфи, мгновенно ушло куда-то, уступив место искреннему восхищению. Вице-председателю доводилось видеть чучела корнуэлльских тигров. Великолепная шкура одного из них уже несколько лет украшала стену его гостиной в ряду прочих диковинных трофеев, добытых на разных планетах инструкторами компании. Но что такое шкура или чучело в сравнении с живым зверем! Мэрфи от души залюбовался мягкими и одновременно величественными движениями прекрасных животных: такие звери невольно заставляли уважать себя!

— Послушайте, Тэдди, — дотронулся он до Чука, — неужели мы станем бить их в этот... гм... священный момент?

— Это самый подходящий момент, шеф! — отозвался проводник-инструктор. Он сейчас почему-то говорил еле слышным хриплым шепотом, хотя связь осуществлялась по радио, и за пределами шлемов ничего не было бы слышно, даже закричи он в полный голос. — Это самый подходящий момент. Нам здорово повезло: они заняты только друг другом и утратили всякую осторожность! Берите на себя самца, смотрите, какой изумительный экземпляр! А я вас подстрахую, а потом достану самочку...

— Знаете, Чук, я все же не буду... Если хотите, считайте этих красавцев вашим личным трофеем...

— Дело хозяйское, шеф! — Чук затаил дыхание и тщательно прицелился. Лучемет был «гуманным» оружием: он убивал мгновенно и практически безболезненно. Поэтому, как только полумрак густых джунглей разорвали две яркие короткие вспышки, Мэрфи и Чук вышли из засады и направились к поляне.

...Вице-председатель медленно обошел неподвижно лежащих гигантов. Да, Чук меткий стрелок, надо отдать ему должное. Шкуры ничуть не испорчены. Чувства, ненадолго проснувшиеся в душе Мэрфи, вновь уступили место трезвому реализму делового человека. Сейчас он уже не любовался тиграми, а лишь оценивал их — так же как любой товар, поставляемый фирмой. Дело было сделано — величественные звери лежали у его ног, и он теперь думал, насколько смогут возрасти прибыли «Спейс сафари», когда людям ничто не будет мешать воспользоваться корнуэлльским гостеприимством в полную меру.

Примерно в миле отсюда Чук и Мэрфи оставили свой гравиплан. Чук отстегнул крышку устройства дистанционного управления, дал аппарату команду на взлет и включил радиомаяк, ориентируясь на который машина должна была отыскать их.

Мэрфи с нетерпением ожидал появления гравиплана. Он был чрезвычайно доволен, что это ни к черту не нужное сафари наконец-то осталось позади и теперь предстояло возвращение на базу с ее баром, бассейном и почти домашним комфортом.

Но не успела еще плоская платформа аппарата показаться из-за окружавших поляну деревьев, как Чук резко толкнул Мэрфи на землю и тут же сам упал рядом с ним.

— Что ты делаешь?! — сердито закричал Мэрфи.

Вместо ответа проводник-инструктор показал рукой в сторону озера. Мэрфи приподнял голову, и глаза его вмиг округлились и остекленели: ничего подобного ему видеть не приходилось. Но комментариев не потребовалось — Джеймс сразу понял, что это такое. Застилая горизонт, на них надвигалась огромная туча корнуэлль-ской саранчи.

* * *

Корнуэлла — это имя дала планете экспедиция, первой совершившая на нее посадку. Такова была традиция: как когда-то в давно минувшие века испанские конкистадоры, проникая в Новый Свет, заполняли географические карты завезенными с родины названиями, так и сейчас люди Земли, достигнув новой планеты, именем для нее обычно избирали название земной местности — в память о далеких родных местах.

Сказать, что Корнуэлла была планетой земного типа, — значило ничего о ней не сказать: из всех известных планет ни одна не была так близка по своим характеристикам к Земле. Прибывая сюда, космонавты не чувствовали никакой разницы — ее могли отметить только приборы. Лишь год, примерно вчетверо превышающий земной, да еще отсутствие на ночном небе лунного диска напоминали колонистам, что они находятся в чужом мире.

Казалось, Корнуэлла только и ждала появления землян. Девственные леса, чистейший, настоянный сказочными ароматами воздух, реки и озера, манящие прохладной прозрачной водой, — такого не было больше нигде. Все на планете располагало к тому, чтобы немедленно начать ее массовую колонизацию, которую можно было вести без всякой предварительной подготовки.

Все — кроме корнуэлльской саранчи.

Не много водилось на осваиваемых планетах существ, в адрес которых постоянно сыпалось бы столько экспрессивно окрашенных выражений. Казалось, эти твари были специально созданы для того, чтобы причинять колонистам как можно больше неудобств.

От них было чрезвычайно трудно защититься — насекомые умудрялись проникать даже в, казалось бы, надежно изолированные помещения и сооружения. И каждая проникшая особь становилась буквально стихийным бедствием: не удовлетворяясь богатейшим ассортиментом местной флоры и обилием всяческой падали, эти на редкость прожорливые существа в качестве экзотических деликатесов с восторгом приняли совершенно несъедобные земные материалы. Безостановочно работающим жвалам корнуэлльской саранчи могли противостоять лишь металл, космобетон и стекло. Все остальное пожиралось с превеликим аппетитом и без всякого разбора. И поэтому то и дело допускали фантастические ошибки ЭВМ, падали гравипланы, выходили из строя исследовательские и промышленные роботы. Два раза из-за саранчи произошли серьезные аварии даже на космических транспортах!

Колонисты сбивались с ног, стремясь защитить от зловредных созданий жилье и технику. Были испробованы все мыслимые способы. Но репелленты оказывались неэффективными, а инсектициды, прежде чем уничтожить саранчу, губили других животных и растения. В конце концов пришлось уйти в глухую защиту, строить жилища с двойными-тройными стенами и несколькими герметическими тамбурами. А вне помещений и шагу нельзя было ступить, не закупорившись наглухо в скафандр, — иначе встреча с саранчой могла закончиться весьма печально.

Нет, насекомые не были хищниками и ни разу на человека не напали. Они вообще сами ни на кого не нападали. Но корнуэлльская саранча была надежно защищена и от всякого вмешательства в свою жизнь. Любое проявление интереса к себе насекомые всегда были готовы погасить маленькой капелькой едкой ядовитой жидкости, выстреливаемой особыми железами. Это действенное средство заставляло зверье относиться к саранче с должным почтением и позволяло ей обитать на планете повсеместно и в несметных количествах.

На землян ее оружие действовало еще сильнее, чем на местных животных.

Конечно, косморазведчики, монтажники, геологи, представители других пионерных профессий, привыкшие относиться к ежедневно подстерегающим их опасностям как к вещам совершенно естественным, успешно трудились на Корнуэлле: на многих других планетах им приходилось жить и работать в куда более тяжелых условиях.

Но о массовой колонизации тех планет и речи быть не могло. А здесь, наполняя бассейны голубой водой идеальной чистоты и свежести и закачивая в помещения ароматный, ласкающий легкие воздух Корнуэллы, многие задумывались о том, какие блага ожидали бы колонистов, не будь на планете этих отвратительных насекомых.

* * *

Живая туча, плотная и тяжелая, как будто она состояла не из миллиардов и миллиардов почти невесомых существ, а являла собой единый чудовищно гигантский организм, надвигалась все ближе. Мэрфи привстал и застыл, словно в столбняке, не в силах ни отвести от нее взгляд, ни пошевелиться.

— Падайте же, черт возьми, падайте, вжимайтесь в землю! — орал срывающимся голосом Чук.

Конечно, против шлема и скафандра саранча бессильна. Но стоять так, подставив себя скопищу этих тварей, — тоже удовольствие небольшое. А Мэрфи все стоял, как загипнотизированный, и Чук даже не мог понять, слышит он его или не слышит. Наконец вице-председатель все же справился с охватившим его оцепенением и рухнул ничком, инстинктивно обхватив руками голову.

Ну, слава богу, с облегчением перевел дух инструктор. Только зачем он обхватил голову — лучше бы отвел руки подальше от туловища, а то еще раздавит, неровен час, эту мразь! Да что взять с человека, который-то и охотится, по всему видать, первый раз в жизни! Ладно, хоть упасть успел вовремя...

Стая накрыла их — стало почти совсем темно. Тысячи насекомых садились на охотников, ползали по ним, покрывая скафандры сплошным слоем тел, взлетали, уступая место следующим тысячам. Казалось, нашествию не будет конца. Прямо перед прозрачной лицевой частью шлема Мэрфи копошились десятки этих отвратительных тварей. Словно через увеличительное стекло видел он их мельтешащие мохнатые лапки, подрагивающие блестящие крылья, членистые, чуть пульсирующие тела и вызывающие почему-то особенное отвращение большие, в полголовы, жвала, беспрестанно движущиеся в поисках чего бы еще сожрать.

Через плотный скафандр было невозможно ощутить присутствие саранчи — Мэрфи это понимал. Но ему казалось, что каждой своей клеточкой, каждым волоском на коже он чувствует быстрые прикосновения цепких холодных лапок. Все тело вице-председателя покрылось пупырышками, как от озноба, и Мэрфи почувствовал, что его вот-вот стошнит.

Чук, очевидно, почуял что-то неладное.

— Ради всего святого, не двигайтесь! — заорал он. — Упаси вас бог раздавить хоть одну тварь!

И, словно оправдываясь за то, что не сумел уберечь начальство от такого неприятного происшествия, добавил:

— Утром я запрашивал управление спутникового слежения, но там дали хороший прогноз: никакой стаи в этих местах они не засекли.

— Расскажите об этом прогнозе саранче — она о нем не знала и потому прилетела, — резко ответил Мэрфи. Как ни странно, окрик Чука вернул ему самообладание. Он постарался сосредоточиться на мысли об абсолютной неподвижности. Предупреждение инструктора было нелишним — Мэрфи знал, что если ядовитая пакость раздавленных насекомых попадет на скафандр, то по прибытии на базу и ему, и Чуку, и гравиплану предстоит пройти очень серьезную и длительную обеззараживающую процедуру, а скафандры в специальных герметических мешках придется зарыть глубоко в землю.

И Мэрфи снова подумал о том, как хорошо станет на Корнуэлле и какие грандиозные перспективы откроются для «Спейс сафари», когда здесь удастся избавиться от саранчи.

Думать об этом он имел достаточные основания: цель визита вице-председателя как раз и состояла в руководстве операцией по окончательному решению саранчовой проблемы.

Это было дело, достойное организаторских талантов Мэрфи!

«Спейс сафари», слава богу, компания не из последних. И все же ей одной операция таких масштабов оказалась бы не под силу. Но разве не в тысячи раз больше были заинтересованы в истреблении саранчи гиганты делового мира — те, кому она стояла поперек горла особенно сильно? Мэрфи рассчитал точно: стоило ему сделать лишь первый шаг, как от могущественных помощников буквально отбою не стало.

Конечно, они видят в «Спейс сафари» лишь серенькую лошадку-ширму. Ну и на здоровье! Мэрфи окажется хитрее их — именно его компания станет, да и сейчас уже является мозгом и знаменем предстоящей операции. И пусть они потом берут свое — кесарю кесарево. Корнуэлла, очищенная от саранчи, принесет им огромные прибыли. Но и «Спейс сафари» от своего уж тоже не отступится!

К тому же за инициативу положено платить сразу, не дожидаясь конечного результата. И поэтому после недолгих переговоров компаньонов на одной малопосещаемой планете ассоциация межзвездных сообщений любезно предоставила клиентам «Спейс сафари» значительную скидку на всех своих линиях, а на ряд фирм, координируемых «Старс инжиниринг», была возложена задача оказать инициативе Мэрфи всестороннюю поддержку.

Для начала — чтобы обосновать необходимость ликвидации насекомых — требовались самые подробные и полные данные о них. Думаете, легко было заполучить крупнейших светил космобиологии и заставить их дружно взяться за скрупулезнейшее изучение корнуэлльской саранчи? Да только на осуществлении этой части программы компания бы прогорела дотла! Но необходимая сумма оказалась сущим пустяком для Межпланетной горнодобывающей корпорации: чтобы защитить от саранчи корнуэлльский персонал и оборудование, она даже при нынешнем объеме работ ежегодно тратила вдвое больше. И корпорация охотно взяла на себя финансирование исследовательской программы.

Жалеть о затраченных средствах не пришлось — результаты исследований превзошли все ожидания. Мнение ученых, сформулированное после многих месяцев работы, гласило: корнуэлльская саранча не обеспечивает ни одной функции, связанной с поддержанием существующего биоценоза Корнуэллы. Скорее всего, пришли к заключению исследователи, данное семейство является реликтом прежних геологических эпох, полностью утратившим значение в условиях нынешней экологической системы.

Такое успешное начало Мэрфи даже не снилось: представить в Верховную комиссию по освоению космоса столь безукоризненно авторитетную документацию — это кое-что значило!

...По ушам вице-председателя внезапно ударила замысловатая комбинация отборнейших ругательств, возвратившая его в мир реальности. Он осторожно приподнял голову. Стая уже пролетела — вокруг снова было тихо и спокойно. Однако земля выглядела странно, хотя, в чем именно выражалась эта странность, он пока не мог сообразить. Мэрфи повернул голову туда, где должен был лежать Чук, и увидел на черной земле странной конфигурации зеленое пятно. Он испуганно вскочил на ноги и тут же истерически расхохотался, давая выход нервному напряжению: там, где он только что лежал, открылось такое же зеленое пятно примятой травы. И тут до вице-председателя дошло, почему такой странной кажется земля — вокруг, насколько видел глаз, не было ни единой травинки, ни единого листика — лишь черная, словно мгновенно обуглившаяся, плодороднейшая почва. Трава сохранилась только на тех местах, которые прикрыли, упав на землю, их тела. Мэрфи повернулся к лесу, и ужас опять охватил его: плотной зеленой стены джунглей не было и в помине. Словно скелеты каких-то фантасмагорических существ с неведомых планет, из земли торчали неподвижные стволы с мертвыми ветвями, лишенными не только листьев, но и почти всей коры.

...С неба опускался их гравиплан. Значит, с удовлетворением подумал Мэрфи, Чук все это время не забывал фиксировать его высоко над пролетающей стаей, чтобы саранча не проникла в машину. Молодец! Сам Мэрфи и думать о гравиплане забыл.

Проследив взглядом направление, по которому машина шла на посадку, Мэрфи наконец разглядел на фоне голых стволов осатанело извергавшего чудовищные проклятия Чука.

— Что случилось, Тэдди? — крикнул вице-председатель.

Чук недоуменно уставился на Мэрфи, и только тут до проводника дошло, что его упражнения в изящной словесности транслируются для всех желающих послушать в радиусе без малого в тысячу миль. Все так же бешено кроя всё и вся, он наконец вырубил передатчик.

Отыскать причину, пробудившую в молчаливом проводнике столь яркое красноречие, особых трудов не составляло: она лежала у его ног и являла собой обглоданные саранчой кости двух тигров — все, что осталось от великолепных зверей.

Шкура корнуэлльского тигра! На Земле она стоила примерно столько же, сколько он зарабатывал за год, прозябая на забытой богом и дьяволом Корнуэлле. Конечно, тигров здесь хватало, и бить их он мог хоть каждый день — кто бы это стал считать? Но как отправить шкуры с этой паршивой планеты? Если бы тут был хоть самый завалящий космопорт... Тогда он бы попробовал найти общий язык с кем-нибудь из космолетчиков — дело знакомое и в сущности почти без риска. Но орбитального космопорта Корнуэлла еще не имела. Контейнеры с грузом просто выводились небольшими катерами-челноками в космос — навстречу приближающимся транспортным кораблям. Связаться с их экипажами в таких условиях было невозможно. Да и организовать встречу груза в пунктах назначения ему сейчас было не по зубам. Для этого требовалось бы слетать чуть не к самой Земле, и, может, даже не один раз. А показываться в тех краях Чуку пока что сильно мешали воспоминания кое о каких фактах его биографии, про которые он предпочитал не слишком распространяться.

И тут этот слюнтяй вице-председатель царственным жестом дарит ему первоклассные шкуры! Подарочек в два годовых оклада — такое случается не каждый день! Можно сказать, кредитки межпланетной валютной системы уже оттягивали Чуку карман — должна была получиться приличная пачка... И надо же было, чтобы это саранчовое отродье появилось здесь именно сейчас — ни раньше ни позже!

Чук яростно пнул до блеска обглоданный скелет тигра и тяжело взгромоздился на сиденье опустившегося гравиплана. Связь он так и не включил, но Мэрфи видел, как до самой базы беспрестанно шевелились губы проводника, выплевывая слова, о смысле которых догадаться было совсем нетрудно.

* * *

Опустившись у комплекса приземистых сооружений — корнуэлльской базы «Спейс сафари», Чук сразу же заметил стоявший на открытой площадке чужой гравиплан с опознавательной раскраской биокосмической инспекции.

— Опять этот чокнутый саранчовый адвокат явился... Дать бы ему сейчас такого пинка, чтоб без всякого гравиплана улетел к своей биостанции! — Проводник-инструктор все еще не мог примириться с потерей двух великолепных шкур.

— Каждый делает свое дело, Чук. Мы иногда портим аппетит ему, он иногда нам. Такова жизнь... — философски заметил Мэрфи.

Они с утроенными предосторожностями прошли систему защитных тамбуров, сняли скафандры.

— Мистер Мэрфи, вас ожидает зональный комиссар биокосмической инспекции Корнуэллы Джошуа Митт, — бесстрастно провещал в динамиках внутренней связи синтезированный голос электронного секретаря.

Услышав это, проводник-инструктор демонстративно зашагал к своей комнате, всем видом как бы говоря: конечно, начальству виднее, что делать, но раз оно не желает немедленно выставить незваного гостя так, чтобы он даже дорогу сюда забыл, пусть само с ним нянчится, а у него, Чука, и более важные дела найдутся...

Мэрфи подумал, что, если бы не служебный долг, он сейчас именно так бы и поступил, и с чувством официального лица, выполняющего не слишком приятную обязанность, направился в холл к ожидавшему его посетителю.

Утонув в мягком кресле, Митт что-то сосредоточенно писал. Он провел здесь уже довольно много времени: на столике рядом с креслом лежало несколько убористо исписанных листов. «С задвигом — он и есть с задвигом, — подумал Мэрфи. — Ну кто же в наше время фиксирует информацию таким прадедовским способом?»

— Я смотрю, вы не любите терять времени, — изобразив любезную улыбку, Мэрфи преувеличенно радушным тоном приветствовал гостя. — Для делового человека это весьма ценное качество...

— Вы хотите сказать, что мой приезд сюда — заведомо напрасная потеря времени? — комиссар не пожелал принять полушутливый тон, предложенный Мэрфи.

— Ну что вы! Поговорить с умными людьми всегда приятно. Они не так уж...

— Знаете, я неважный дипломат, — не дал закончить вице-председателю Митт. — И вам прекрасно известно, что приехал я сюда отнюдь не для обмена комплиментами. Через несколько дней вы начнете вашу операцию — первые стаи саранчи уже тронулись в путь...

— С одной из них мы только что имели очень милое, я бы сказал, незабываемое свидание...

— Извините за резкость, но не стройте из себя клоуна — вам это не идет. Я прекрасно вижу все неудобства, создаваемые для колонистов саранчой...

— Рад обнаружить в вашем лице еще одного своего единомышленника...

— Но поймите же вы — как бы она нам ни досаждала, мы не имеем права так радикально вмешиваться в жизнь чужой планеты! Да и чисто по моральным меркам то, что вы намерены предпринять, — бесчеловечно! Иного слова я просто не нахожу...

— Ах какие нехорошие дяди служат в «Спейс сафари»! Прилетели на чужую планету, не угодили им местные таракашечки, и они взяли и тут же — трах-бабах! — всех их укокошили! — Мэрфи почувствовал, что, кажется, уже начинает терять терпение. — Извините, я отвечу любезностью на любезность: это вы не стройте из себя... ну, скажем, ребенка. Вы же отлично знаете: операция санкционирована Верховной комиссией, а решение об этом было принято только после тщательного исследования, проведенного авторитетнейшими учеными. Сколько раз мы будем говорить об одном и том же...

— Никакой авторитет не может гарантировать правильности сделанных учеными выводов...

Опять двадцать пять! Честное слово, легче убедить в чем-то робота с поврежденными логическими цепями, чем заставить согласиться с очевидными вещами этого упершегося упрямца!

— Вы ведь знакомы с их отчетом, — начал терпеливо пережевывать набившие оскомину аргументы Мэрфи. — Они проследили все этапы жизни насекомых в самом прямом смысле слова от яйца. И не нашли ничего, ну абсолютно ничего, что бы указывало хоть на вот такусенькую роль саранчи в биологическом круговороте планеты. Ни сами насекомые, ни их яйца или личинки не являются ни для кого пищей — это раз. Опыление растений они не производят — два. Не участвуют ни в каких симбиозах — три. Не выполняют санитарных функций: жрут прежде всего самую лучшую, самую здоровую траву и листья — это четыре. Могу назвать пункты пять, шесть, семь...

— Я и сам могу их назвать не хуже вашего. Дело-то не в этом...

— А в чем? Какие еще нужны доказательства, что саранча — это всего лишь чудом сохранившийся осколок былых геологических эпох, избыточное звено, аппендикс корнуэлльской эволюции, атавизм, никому и ничему на планете не нужный!

Нет, все же безграничности терпения Мэрфи можно позавидовать! Кстати, те, из Верховной комиссии, тоже вначале сильно упирались. Как же, мол, так — принцип невмешательства в эволюционные процессы, строжайшая ответственность даже за косвенные последствия действий землян, то да се, пятое-десятое...

Ах, как красиво говорил тогда он, Джеймс Мэрфи, рисуя перспективы избавленной от саранчи прекрасной Корнуэллы — далекой сестры Земли! Какие дифирамбы пел в адрес высокой миссии человечества, несущего свет земной цивилизации в бескрайние просторы Вселенной! Он даже сам слегка поверил, что думает сейчас в первую очередь не о выгоде своей компании, а о будущем Корнуэллы. А почему бы и нет? Конечно, он не настолько наивен, чтобы представлять его в безмятежно-розовом цвете. Уроки истории учат только тому, что они еще никого никогда ничему не научили —спорить с этой истиной он не собирался. А все же вдруг и в самом деле ликвидация саранчи позволит открыть новую страницу истории Корнуэллы, даже, может быть, новую эру в развитии человечества? И чужая планета впервые станет не перевалочной базой, не промышленной зоной или сырьевым придатком с вахтовым населением, а родным домом будущих поколений землян! И это будет благодаря ему, Джеймсу Мэрфи! Да он же тогда возьмет самые крупные дивиденды, какие только можно урвать в беспощадной биржевой игре под названием «жизнь»! Эта мысль утроила красноречие вице-председателя. И поддержанное невидной внешне, но от этого не становящейся менее целеустремленной деятельностью тех, кто все еще оставался в тени «Спейс сафари», оно принесло желаемые результаты.

Принимая во внимание насущную необходимость для человечества массовой колонизации Корнуэллы, Верховная комиссия по освоению космоса большинством в два голоса санкционировала ликвидацию корнуэлльской саранчи!..

...Джошуа Митт тоже давно уже устал спорить с Мэрфи. Но он упорно продолжал стоять на своем.

— А дело в том, что для ничему и никому не нужного, как вы выражаетесь, атавизма корнуэлльской эволюции саранча слишком надежно приспособлена к любым внешним условиям. Вдумайтесь: совершенная система защиты, невероятная жизнеспособность, универсальность питания, великолепнейшие адаптивные способности... Неужели все это просто так, ни для чего? Природе подобная расточительность нехарактерна...

— Дорогой комиссар! Вы путаете причину со следствием. Саранча так прекрасно защищена вовсе не потому, что выполняет какую-то очень важную не понятую нами функцию. Наоборот, она выжила и не подверглась дальнейшей эволюции именно потому, что выработала в свое время эту самую приспособляемость!

— Однако вас не проймешь!

— Так же, как и вас!

— И все-таки, неужели вам никогда не приходило в голову, что роль саранчи в биоценозе Корнуэллы могла остаться не раскрытой из-за однобокого подхода ваших экспертов?

— Думайте, что говорите — однобокий подход! Да во всем жизненном цикле насекомых не осталось ни единой секундочки, которая не была бы изучена ими вдоль и поперек!

— Вот именно — в жизненном цикле! Ваших консультантов интересовало только то, что связано с жизнью саранчи. Корифеев давил груз привычных представлений, инерция мышления: упаси бог, помыслить нечто такое, что не укладывается в рамки стандартных теорий! А ведь все так просто: раз изучение жизни насекомых не дало результатов, может быть, разгадка кроется...

Мэрфи встрепенулся. Слова Митта насторожили его — это было нечто новое, какой-то припасенный под занавес важный козырь. Неужели комиссар все еще надеется, что сумеет переубедить его? Не выйдет! И Мэрфи решительно прервал Митта:

— Ну, знаете, это уж слишком! До такого действительно надо додуматься: искать какую-то мифическую роль, которую якобы играет саранча после собственной смерти! И это говорит биолог! Что за мистика и некрофилия! Какая чушь! А может, вы сейчас заявите, например, что корнуэлльская саранча — это форма разумной жизни? Так говорите прямо, не стесняйтесь — по сравнению с другими вашими заявлениями это будет звучать не так уж нелепо!

— Досужие фантазии — не моя специальность! — вспыхнул в ответ Митт. — Я хочу, чтобы выводы основывались на всех известных фактах и не противоречили ни одному из них. А этого у вас не получается...

— Саранча в сообществе форм корнуэлльской жизни никакой роли не играет — это доказано!

— Живая саранча — верно. Следовательно, напрашивается единственный вывод: какую-то очень важную функцию экологического равновесия Корнуэллы обеспечивает сам процесс ее отмирания! Необходимо разгадать эту загадку. И ни в коем случае ничего против насекомых не предпринимать — вот мое глубочайшее убеждение. Готовящийся удар может вызвать последствия, которые сейчас и представить невозможно!

Мэрфи иронически хмыкнул.

— Мне кажется, — не позволяя больше себя прерывать, с жаром продолжал комиссар, — я нащупал путь к разгадке тайны корнуэлльской саранчи. Поверьте, это важно, необыкновенно важно... Еще немного времени — и я смогу представить твердо установленные факты...

— «Немного» — это сколько?

— Послушайте! Вы же не меньше моего должны быть заинтересованы в установлении истины. Пока не поздно, распорядитесь отменить операцию... Хотя бы отложите ее до следующего цикла размножения саранчи... Разве это изменит хоть что-нибудь в масштабах общечеловеческого прогресса?

Вице-председатель еле сдержал улыбку. До следующего цикла — это почти четыре земных года. Человечество, конечно, такой срок переживет. А сколько миллиардов и триллионов будет стоить эта отсрочка и Межпланетной горнодобывающей, и «Старс инжиниринг», и всем другим, чьими средствами и усилиями должно осуществиться задуманное! Они-то ждать не станут — просто-напросто сожрут «Спейс сафари» почище всякой саранчи — даже косточек не оставят! И вообще, черт его знает, этого фанатика, вдруг он и в самом деле отыскал какую-то ерунду, на основании которой Верховная комиссия пересмотрит с таким трудом добытое решение! Нет, отступать уже никак нельзя — надо бить его, и бить наверняка!

— А где гарантия, что ко времени следующего цикла я опять не услышу тех же самых слов? И вы снова будете утверждать, что вот-вот подойдете к разгадке тайны. А тайны-то никакой не существует! За ликвидацию саранчи высказались крупнейшие ученые. Я понимаю — для вас их авторитет, конечно, не аргумент. Но должны же что-то значить для вас такие категории, как прогресс, достижение человечеством новых высот, неуклонное стремление вперед... Ведь это же просто смешно: какие-то букашки, о которых, кроме плохого, и сказать-то нечего, для вас важнее, чем судьба человечества! У меня создается впечатление, что именно вы проявляете непростительную однобокость взглядов и полное непонимание наших главных принципов и ценностей. Все ваши попытки сорвать операцию еще получат принципиальную оценку: не забывайте — я облечен полномочиями Верховной комиссии. Их выполнение — мой священный долг и обязанность!..

Митт молча собрал записи, медленно встал и тяжело двинулся к выходу. Мэрфи с облегчением вздохнул: пусть комиссар, если хочет, сам обращается в Верховную комиссию. Даже при самых благоприятных для Митта обстоятельствах указание об отмене операции дойдет до Корнуэллы намного позже, чем все будет закончено.

* * *

На посадочной площадке катеров-челноков кипела напряженная работа. От пакгаузов сплошным потоком тянулись на взлетное поле доверху наполненные контейнерами грузовые гравипланы.

Прочный прозрачный фонарь герметически закрывал кабину их гравиплана, и поэтому Мэрфи и Чук могли позволить себе наблюдать за царившей вокруг суетой, сняв тяжелые шлемы. У Мэрфи совершенно не было желания попадаться лишний раз кому-нибудь на глаза, и он распорядился поставить машину как можно дальше от пассажирского павильона, укрывшись в тени какого-то пакгауза, едва ли не единственного, из ворот которого к катерам ничего не везли.

Совсем недавно, печально констатировал про себя вице-председатель, Корнуэлла была охвачена оживлением другого рода. Не отсюда старались лихорадочно отправить все, что только можно, а, наоборот, сюда тек возраставший с каждым днем поток грузов.

Мэрфи саркастически улыбнулся. Уроки истории учат только тому, что они еще никого никогда ничему не научили, — вот, пожалуй, самый универсальный закон из всех, открытых до сих пор человечеством. Ему вспомнились дни проведения операции — его звездные дни. Никогда в жизни не чувствовал себя Мэрфи таким всемогущим и счастливым. К нему сходились все нити гигантского мероприятия, в его распоряжение были предоставлены все имеющиеся на планете ресурсы, весь персонал Межпланетной горнодобывающей корпорации, «Старс инжиниринг», «Спейс нюклеар траст», десятков других могущественных компаньонов.

На Корнуэлле тогда бушевала весна — единое для всей обитаемой Вселенной время пробуждения и расцвета жизни. Могучие инстинкты властно будили во всем живом яростную страсть продолжения рода. Корнуэлльскую саранчу эти инстинкты окрыляли — в самом прямом смысле слова — и собирали в тучеподобные миллиардокрылые стаи, хотя все остальное время года отвратительные насекомые жили порознь и способностью летать не обладали.

С приходом весны саранча спешила отправиться в зоны размножения. Таких зон на Корнуэлле было около тридцати — территорией от полутора до двух тысяч квадратных миль каждая. Насекомые со всей планеты устремлялись сюда, чтобы только здесь и нигде больше отложить яйца и как можно быстрее снова разлететься, возвращаясь в места, откуда начинался перелет и где им предстояло лишь одно — отмереть.

Что толкало их, свершивших свое биологическое предназначение, на это лишенное всякого смысла возвращение? Зов предков? Голос крови? Ностальгия? В то время этого никто еще не знал...

Именно в зонах размножения, по плану Мэрфи, насекомые должны были быть уничтожены. Это был самый подходящий момент: локализованные одновременно в сравнительно небольших районах, они становились удобной мишенью. Лучшими вирусологами (программу финансировал «Спейс нюклеар траст») был выделен биопрепарат, смертельный для саранчи, но абсолютно безвредный для всех остальных форм корнуэлльской жизни.

И как только стаи этих тварей начали концентрироваться в своих зонах, войско Мэрфи вступило с ними в решающее сражение.

Дело было сделано быстро и эффектно. Еще заканчивали оставшуюся черную работу автоматы-бульдозеры, сгребая дохлую саранчу в огромные холмы, еще полыхали эти холмы, озаряя на десятки миль корнуэлльские ночи (расчеты показали, что такой способ избавиться от тысячетонных разлагающихся органических масс является оптимальным), а люди уже спешили насладиться всем, что отныне дарила им прекрасная Корнуэлла.

Впервые земляне бродили вне Земли, сбросив скафандры и ничего не опасаясь, по лесам и горам, загорали на янтарных пляжах, погружались в прохладные ласкающие объятия водоемов — таких прозрачных, что самые маленькие камешки были отчетливо видны на пятидесятифутовой глубине!

Это было поразительно — сотни максимально сходных с земными факторов, вероятность каждого из которых выражалась числом со многими нулями после запятой, совпали в счастливом сочетании на Корнуэлле, достигнутой землянами в числе первых десятков небесных тел. Другой такой планеты могло не оказаться во всей Галактике!

И уже мчались на прекрасную Корнуэллу стартовавшие с околоземных космопортов эскадры транспортов со специалистами, оборудованием, различной техникой. Каждое предприятие спешило как можно скорее максимально расширить сферу деятельности в новых, крайне выгодных условиях.

И вдруг в самый разгар всеобщего энтузиазма и ликования в жизнь колонистов решительно вторглось непредвиденное обстоятельство: в атмосфере Корнуэллы внезапно обнаружилось медленное, но неуклонное снижение содержания кислорода!

Сначала оно было незаметно и фиксировалось только приборами. Но с каждой неделей недостаток кислорода ощущался все сильнее, особенно в поселках, которые были расположены повыше, в горах. Вдруг среди лета стали терять листву деревья. Осторожные корнуэлльские хищники, забыв свои охотничьи повадки, лежали теперь целыми днями где-нибудь в тени, не обращая ни малейшего внимания на людей, и бока их тяжело вздымались и опускались.

Все радужные надежды, все грандиозные планы оказались мгновенно перечеркнутыми. Маятник фортуны резко качнулся в другую сторону. После немногих недель упоительного безмятежного счастья жизнь стала невыносимо мучительной. Пришлось снова замкнуться в металлических домах-крепостях и облачаться, выходя наружу, в скафандры. Началась срочная эвакуация поселений. А главное, изо дня в день колонисты наблюдали, как гибнет цветущая планета, — и были бессильны хоть что-нибудь сделать для ее спасения.

Да, этот фанатик-комиссар все же оказался прав — саранча, как выяснилось, вовсе не была избыточным звеном корнуэлльской эволюции. Только выяснилось это слишком поздно...

О, убийственная вера во всемогущество затверженных аксиом! Митт называл это инерцией мышления. Но действительно, кто же мог думать, что Корнуэлла, такая земная буквально во всем, до последних мелочей, возьмет, черт ее побери, и не захочет соответствовать вернейшим земным аксиомам!

Растения на свету выделяют кислород — какая простая и привычная мысль, не подлежащая сомнению! На Земле так было всюду и всегда. И поэтому зачем было тратить время на очевидные вещи, вникая во все тонкости корнуэлльского фотосинтеза? Ведь на Земле этот процесс был досконально изучен многими поколениями исследователей! И лишь когда встревоженные исчезновением кислорода колонисты бросились искать причины этого явления, оказалось, что на Корнуэлле для реакции фотосинтеза необходим еще один фактор.

Таким фактором как раз и являлась повсеместно обитающая корнуэлльская саранча, точнее, ее органические остатки. Роль, которую играли насекомые, чрезвычайно важная для всех обитателей Корнуэллы роль, как и предполагал комиссар, действительно начиналась только после их отмирания.

Подвергаясь химическим изменениям, остатки саранчи образовывали в почве сложные соединения. Попадая с питательными веществами в растительные организмы, эти соединения — и только они — «включали» механизм фотосинтеза и регулировали его интенсивность. Без них выделение кислорода на Корнуэлле прекращалось! Вот в чем состоял биологический смысл существования корнуэлльской саранчи! И заменить ее в этом никто не мог...

...Невеселые мысли одолевали вице-председателя: как только до Земли дошли данные о масштабах корнуэлльской катастрофы, Мэрфи был срочно затребован с отчетом о своей деятельности. Правда, особых поводов для паники не было — то, что он сделал, санкционировала Верховная комиссия. Но хвалить, конечно, тоже не станут. Из совета директоров выведут, это уж точно. Как бы не пришлось отправиться какой-нибудь пешкой и вовсе к черту на кулички...

Совсем рядом, у ворот пакгауза, неожиданно опустился еще один гравиплан. Его пилот сдвинул фонарь кабины и выбрался наружу. Мэрфи чуть не вскрикнул от удивления: Митт! Вот кто сейчас неожиданно оказался рядом с ним! Ясно: тоже избегает встреч с людьми — иначе не стал бы прятаться, как Мэрфи, у пустого пакгауза. И понятно почему — смалодушничал, бросил свое дело и удирает на Землю, хотя обязан, как врач у постели безнадежного больного, до последнего бороться за спасение корнуэлльской жизни. А следовательно, заставил себя подумать Мэрфи, они оба теперь одинаково виноваты перед планетой. От этой мысли на душе сразу стало как-то легче. И он, Мэрфи, даже имеет сейчас возможность немножко подсыпать соль на душевную рану комиссара!

— Надень-ка шлем, — бросил он Чуку. — Я выйду наружу. Вслед за вице-председателем на всякий случай выпрыгнул из

машины и Чук: неровен час, еще подерется начальство!

Мэрфи приблизился к Митту. Воспаленные бессонницей глаза космобиолога, казалось, не выражали ничего, кроме смертельной усталости. На щеках и подбородке проступила щетина чуть не недельной давности.

— Здравствуйте! — крайне вежливо приветствовал Мэрфи комиссара.

— Убирайтесь к дьяволу! — тихо отозвался Митт.

— Я смотрю, на Землю собрались? — делая вид, что не расслышал ответа, с максимальной любезностью спросил Мэрфи.

Чук успокоился: то, что он видел, никак не походило на прелюдию к драке. Присев неподалеку на плиту ограждения, проводник-инструктор равнодушно уставился на суету посадочной площадки.

Митт некоторое время молчал, словно решая, стоит ли вообще вступать в разговор с Мэрфи.

— Наоборот! — наконец коротко выдохнул он.

— То есть как это наоборот? — опешил вице-председатель.

— Жду коллег с Земли...

И словно в подтверждение его слов на площадку опустился небольшой корабль. Но это не был один из катеров-челноков, приписанных к Корнуэлле, — он заметно отличался от них формой и величиной. Значит, десантный или грузовой бот с какого-то появившегося вблизи планеты звездолета...

Нижний люк корабля открылся, по трапу начали спускаться люди, потом медленно выдвинулся транспортер. По нему поплыли какие-то ящики. Прибывшие грузили их на подошедший гравиплан.

Кровь бросилась в голову Мэрфи. Выходит, не собирается комиссар складывать оружие, не бежит с Корнуэллы, выходит, наоборот, получает подкрепление. И значит, опять нет такого человека, на которого можно было бы взвалить хоть маленькую долю своей вины...

— Но ведь это же бессмысленно! — теряя контроль над собой, закричал вице-председатель. — Вы же только притворяетесь, что спасаете планету! Играете в благородство! А на самом деле прекрасно понимаете, что Корнуэлла обречена! У вас же ничего не выйдет!..

Ему показалось, что Митт сейчас кинется на него и растерзает в клочья. Но космобиолог быстро подавил вспышку ярости и вдруг почти спокойно заговорил:

— Я знаю, что у меня выйдет и чего не выйдет. И хочу, чтобы ты, мразь, тоже знал. Кислород был на Корнуэлле задолго до появления саранчи. И флора была — что-то другое регулировало фотосинтез. И сейчас мы ищем это другое. Это во-первых...

Гравиплан с грузом и людьми, прибывшими на боте, медленно плыл над посадочной площадкой, лавируя в потоке тяжелогруженых машин, которые шли навстречу, едва не царапая днищами космобетон покрытия.

— Во-вторых, — продолжал комиссар совсем спокойно, — осталось еще немного живой саранчи — к счастью, тебе не удалось полностью уничтожить ее. Отыскав ключ к регуляции численности потомства насекомых, можно будет быстро восстановить Прежнее их количество...

Проводник-инструктор вдруг повернулся к Митту и тупо уставился на него — последние слова комиссара вновь разбередили в душе Чука тяжелые воспоминания по поводу потери двух тигровых шкур.

— А еще мы сможем, выделив соединение, регулирующее ход фотосинтеза, производить его искусственно, — речь Митта звучала теперь твердо и совершенно уверенно. — Только не вздумай вообразить, что я говорю все это, чтобы ты мог спокойно спать и не дрожать за свою шкуру. Да, мы не уйдем с Корнуэллы, пока не воскресим ее. Но ты, сколько жить будешь, останешься в глазах всех ее убийцей!..

— Требую прекратить наглые оскорбления и угрозы в мой адрес! Я буду жаловаться! Степень моей вины может определить только Верховная комиссия! — Мэрфи понимал и чувствовал, что он сейчас смешон, что изо рта вырываются совсем не те слова, которые надо бы сейчас сказать, но ничего другого почему-то не получалось...

А Митт уже не слушал его. Комиссара обступили со всех сторон прибывшие коллеги. Они что-то торопливо рассказывали, дружески хлопали по плечам, нетерпеливо расспрашивали... На несколько секунд Митт снова повернулся в сторону Мэрфи, и вице-председатель не поверил своим глазам — усталое небритое лицо космобиолога светилось радостной улыбкой!

В динамике шлема раздался голос диспетчера, объявлявшего о прибытии пассажирского челнока. Вице-председатель опустил на лицевую часть шлема самый плотный, почти непрозрачный светофильтр и зашагал по полю.

— Мистер Мэрфи! — голос Чука заставил его обернуться. — Мистер Мэрфи! Я хочу сказать... Пусть этот тип не надеется... Не бывать на Корнуэлле саранче! Силенок у него на такое не хватит...

«Господи! — подумал Мэрфи. — С какими идиотами приходится иметь дело!»