Мир путешествий и приключений - сайт для нормальных людей, не до конца испорченных цивилизацией

| планета | новости | погода | ориентирование | передвижение | стоянка | питание | снаряжение | экстремальные ситуации | охота | рыбалка
| медицина | города и страны | по России | форум | фото | книги | каталог | почта | марштуры и туры | турфирмы | поиск | на главную |


OUTDOORS.RU - портал в Мир путешествий и приключений

На суше и на море 1986(26)


Владимир Терехов

Ожерелье Индии

ОЧЕРК


Приезжать в незнакомую страну лучше всего, по-моему, весной. В Индию тоже. Весна есть весна, даже в тропиках. После долгого зимнего перерыва возвращаются на землю дожди. Оживает трава, зеленеют покрытые кустарником и лесами склоны гор.

Лишь ступишь из самолета на трап, как тебя окутывает жаркая духота, насыщенная густым ароматом цветов. Нежным пламенем полыхают акации. Безлистые ветви тюльпанных деревьев гнутся под тяжестью крупных и мясистых ярко-оранжевых цветов. Еще неистовее цветет бугенвилия. Но даже с этим фейерверком несравнимо оживление, царящее среди животных. Все вокруг, сам воздух поет, гудит, вибрирует птичьими голосами: разномерным воркованьем горлиц на деревьях, призывными криками коршунов, кружащих в сияющем небе. Грифы сидят у своих неправдоподобно огромных гнезд. Зеленые попугаи беспокойными ватагами носятся от дерева к дереву. Даже птицы мур—павлины, в иное время года деловито и степенно пасущиеся в кустарниках, теперь скачут по скалам и заборам, громко вопя и поминутно демонстрируя свой кавалерский наряд. Кроны деревьев, крыши домов, храмов сотрясаются от обезьяньих оргий. И все это происходит не только в сельских уголках, но и в парках и на улицах перенаселенных шумных городов. Удивляешься, как это уживаются тут с человеком его меньшие братья, почему не действует на них «фактор беспокойства»!

Весна — время праздников. И самый красочный из них, конечно, «холи». В ночь мартовского полнолуния на площадях городов, в селениях пылают костры. В них жгут всякий хлам, а не усмотришь — и нужную вещь сволокут. Утром начинается «праздник красок»: все обливают и обсыпают друг друга разноцветными красками. И тут пощады не проси — бесполезно. Я бывал в роли окрашиваемого. Да и сам отвечал тем же. Выяснилось, что краски эти легко смываются водой. Но все равно, если очень постараться, вода потом не поможет. Потому до полудня ходить по улицам люди опасаются, а если идут, то перебежками, наблюдая за улицами, подворотнями и окнами на этажах. Надевают одежду попроще. Безнадежно испорченное платье отдают потом беднякам. И те долго еще щеголяют в пятнистых, застиранных дхоти и сари — память о веселом празднике «холи».

Но и осенью Индия впечатляет. Пусть увядают леса и парки, все равно круглый год что-нибудь цветет, и в первую очередь яркие цветы «генда», из которых вяжут гирлянды и венки, какими украшают дорогих, уважаемых людей, женихов, невест, священных коров, статуи богов. Из лепестков «генды» выкладывают замысловатые узоры на дорожках к дому, если ждут гостей. Вообще-то эта «генда» не что иное, как наши бархатцы. Среди индийских цветов — и бальзамин, и львиный зев, и майор... Осень в Индии — пора плодоношения: брызжут соком кокосовые орехи, вкусно пахнут бананы, словно тыквы, висят папайи, как булыжники, на крышах хижин лежат тыквы.

В парках шустро шныряют полосатые белочки, похожие на сибирских бурундучков. По стенам и потолкам бегают, гоняясь за мухами, красноглазые гекконы. Все так же безобразничают обезьяны. В полях гуляют бесчисленные стаи птиц, угрожая урожаю. Майны — индийские скворцы склевывают что-то с редковолосых буйволиных спин. Белые цапли ходят следом за пахарями, выхватывают из-под плуга живность, обитающую в почве.

Тут же вертятся наши удоды, прилетевшие зимовать.

Мы прилетели в Калькутту на несколько дней и направились затем в Дели, пересекая страну на самолетах и автобусах.

Сверху окрестности Калькутты представляются пестрой мозаикой из суши и воды. Трудно решить, чего тут больше, столь обширна и многоводна дельта Ганга и Брахмапутры. Бесчисленные речные русла и протоки, сливаясь, разделяясь, ветвясь и сплетаясь меж собой, как корни индийского баньяна (иного сравнения нет), охватили все видимое пространство. Впечатление усиливается от многих озер, каналов, канав, прудов, водоемов, выкопанных в наносной, сочащейся влагой почве. Они у каждого селения, храма, дома, среди городских кварталов...

И куда ни глянешь — рис, рис, рис... Он растет, стоя в воде. Так что воды тут, пожалуй, больше.

И вот среди этой сырости, на берегу одного из рукавов Ганга—Хугли,— крупнейший город Индии Калькутта. Хугли многоводна и судоходна. Через нее переброшен уникальнейший подвесной мост Хаура длиной около двух километров.

Калькутта возникла и развивалась как основной порт и столица английской Ост-Индской компании. Промышленная, торговая, административная, культурная жизнь тут била ключом, даже после того как в 1911 году столица была перенесена в Дели.

В Калькутте сосредоточена переработка джута. Город известен своими машиностроительными, судоремонтными, инструментальными, обувными предприятиями, крупнейшим в стране заводом резиновых изделий, фабриками по изготовлению бумаги...

Калькутта — культурный и просветительный центр, здесь жил и работал великий мыслитель Индии Рабиндранат Тагор. Гордость страны — четверо лауреатов Нобелевской премии — все из Калькутты.

Тут великолепный ботанический сад, где растет самое большое дерево в мире. Это баньян — гигантский фикус. В его невероятной кроне находит стол и кров не одно поколение обезьян. Дерево это даже не дерево, а настоящий лес, целых два гектара земли занимает оно!

Рассказывают, будто баньян настолько стар, что еще в древности под ним отдыхало целое войско некоего полководца.

Неохватной толщины центральный ствол дерева уже погиб, но его с успехом замещают множество стволов, развившихся из воздушных корней, некогда свисавших, словно плети, с толстых ветвей.

В Калькуттском зоопарке содержатся белые тигры. В том, что они не альбиносы, легко убедиться, поймав на себе стальной взгляд холодных серых глаз.

Самое красивое здание Индии тоже в Калькутте — дворец «Виктория мемориал».

Индия — страна контрастов. Так говорят сами индийцы. Во время нашего пребывания в Калькутте температура не падала ниже 35°, а на севере, в Гималаях, не таяли вечные снега.

В то время как мы парились в заливаемой земными и небесными водами Калькутте (дожди шли ежедневно), где-то на нашем пути, среди полупустынь Раджастхана, изнывал от жажды Джайпур.

В пустыне Тар годами не случается дождя. А севернее Калькутты, на склонах Гималаев, за один только ливень на землю обрушивается по нескольку метров воды. Да что там воды — льда. В 1961 году, рассказывают, градом убило слона!

Вот пример других крайностей.

Неоценимо велик вклад индийской цивилизации в сокровищницу общечеловеческой культуры. Но практически рядом с великолепными городами, Калькуттой например, живут еще в поредевших лесах и кустарниках племена — дети природы, существующие только за счет примитивного собирательства.

В Калькутте сосредоточена половина всех автомобилестроительных мощностей страны, а по улицам города все еще бегают босые рикши, в иных городах, похоже, уже не встречающиеся.

И тем не менее у меня нет возможности судить о контрастах Индии в полной мере.

Я знаю: не всем тут по сердцу добрые, сердечные отношения между нашими странами, но с проявлениями враждебности или недружелюбия к Советскому Союзу ни разу не столкнулся.

Индийцы очень общительны, непосредственны в оценках. Узнав, кто мы, тут же откликались:

— О, Совьет Юнион — хорошо! Совьет пиплз — намастэ! Инди-руси — дружба!

На одной из площадей Калькутты — памятник Ленину. Бронзовый, на высоком постаменте, в полный рост. Длинное пальто, пола откинулась в сторону — Владимир Ильич энергично шагнул вперед. За спиной вождя — зелень небольшого сквера, у ног — цветы.

Памятник поставлен по решению правительства штата Западная Бенгалия к столетию со дня рождения Ленина. Площадь шумная, многолюдная, забитая транспортом: трамваи, грузовики, автобусы, такси, велосипедисты, рикши, пешеходы.. Тянется вдаль улица Ленина. Парки и улицы Ленина есть в^ многих городах Индии.

Вдоль наполненной людским потоком улицы Рай-Пит ун зияет широченный ров. В нем кипит работа — строится Калькуттское (первое в Индии!) метро. Запроектированная длина его линий — 33 километра. Строится оно именно в Калькутте совсем не случайно. Судите сами.

Считается, что транспорт в современном городе может функционировать нормально лишь в том случае, если проезжей части улиц отдано не менее двадцати процентов территории города. В Калькутте же этот показатель составляет лишь немногим больше пяти процентов. Надо знать, надо почувствовать на себе, что такое час «пик» на калькуттских улицах, что такое транспортные пробки на ее перекрестках!

Вот картина. Пять часов вечера. Сумерки. Вспыхивает уличное освещение и реклама. В лавках и прямо на улице (тротуары сплошь заняты мелкой торговлей) разжигаются бензиновые лампы. Этим делом обычно заняты мальчишки — младшие в семье или прислуживающие владельцу (боссу!). Лампа накачивается, как примус; ее головка, раскаляясь, светится ярким белым светом. Лампу ставят на подставку или подвешивают повыше. Такое освещение дешевле электрического, потому все еще популярно.

Фонари светят сквозь тяжелую мглу. У входа в конторы, магазины часто тарахтят бензиновые движки — индивидуальные установки кондиционирования воздуха.

Душно, жарко, ни ветерка. Лишь проходящие машины обдают прохожих, покупателей, продавцов горячим чадом.

Машины идут сплошной массой от тротуара до тротуара. Водители автобусов и грузовиков работают с помощниками. Помощник (шустрый мальчишка) следит за левым бортом (движение левостороннее), криком или стуком по обшивке отпугивает пешеходов, велосипедистов, рикш, лезущих под самые колеса, следит за тем, чтобы не повредить чужую машину. Если между машинами образуется маломальский зазор, в него тут же втискивается более юркий автомобиль, велосипедист, рикша... Носильщики беспорядочно, по ломаным траекториям пересекают это медлительное скопище.

Изменить положение может метро. Строится оно с помощью Советского Союза. Отдельные участки прокладываются закрытым способом. Там, в глубине, на советских проходческих щитах рука об руку со специалистами «Метростроя» работают индийцы.

Во дворце вице-короля Британской Индии («Виктория мемориал»), сейчас превращенном в музей, прямо напротив главного входа — огромнейшая картина, на которой люди и слоны изображены чуть ли не в натуральный рост. Это полотно нашего соотечественника Василия Васильевича Верещагина.

Вспоминается, что русский музыкант Герасим Лебедев именно в Калькутте основал первый индийский театр. Подумалось: уехали от Родины за много тысяч километров, но с Родиной же и встретились. Это удивительно и прекрасно!

Калькутта принадлежит всей Индии, говорят индийцы. Тут жил мудрец и великий просветитель Вивекананда, тот, кто сказал: «Земля Индии — вот мое высшее небо!» Не только сказал, но и жизнью своей подтвердил это. Не раз приходилось слышать сетования индийцев, что Киплинг, гонясь за экзотикой и романтизируя Индию, оказал ей медвежью услугу. Сказки и легенды, создаваемые белыми колонизаторами, долгое время лишь и питали представления европейского мира об этой стране. Не берусь судить, велика ли вина Киплинга-писателя перед Индией. Думаю, он не из самых беспардонных мифотворцев. Но были среди них и злобные клеветники.

Вивекананда сделал все, чтоб мир увидел истинное, не искаженное ничьей предвзятостью лицо его Родины, лицо народа мудрого, талантливого, трудолюбивого.

Неподалеку (по калькуттским масштабам) — памятник Мохан-дасу Ганди — отцу нации. Сухощавый бритоголовый старик в одном дхоти (одежда наподобие шорт) с палкой в руке идет налегке, без пожитков неспешным, но широким шагом. Подобный памятник я уже видел в Мадрасе и увижу позже в Джайпуре. Он изображает Ганди во время пешего странствования по Индии, когда он ходил по городам и деревням со словами о национальном единстве и неподчинении колонизаторам.

Впервые Ганди приехал в Калькутту в 1896 году. Колониальная Калькутта встретила его, уже известного борца за права притесняемых, явно недоброжелательно — ему не позволили остановиться в Бенгальском клубе, поскольку то было заведение для европейцев, а Ганди таковым не являлся.

Но Индия и до англичан знала отвратительнейшую из дискриминаций— неприкасаемость, когда множество людей, таких же, как все остальные, индийцев, игнорировались обществом, религиозно и социально унижались, низводились до положения грязных, презренных животных. Ганди всю жизнь боролся с этим традиционным злом. В Калькутте в беседах с Тагором он призывал великого мыслителя и поэта реальными действиями укрепить идею равенства каст, склонял поддержать движение несотрудничества с колонизаторами, а затем годы спустя эти же вопросы предложил рассмотреть сессии Всеиндийского комитета ИНК, проходившей тут же, в Калькутте.

Промышленный пролетариат Калькутты всегда был на переднем крае национально-освободительных и классовых боев трудящейся Индии. И не удивительно, что именно в Калькутте, в городе развитых пролетарских традиций, в 1933 году состоялась Всеиндийская конференция Коммунистической партии, после которой коммунисты взяли курс на активное участие в общенациональном движении.

Калькуттские рабочие и студенты неоднократно выступали застрельщиками в народной борьбе. Так было в 30-х годах, когда город потрясли мощные забастовки. Так было и накануне провозглашения независимости, в 1945—1947 годах, когда улицы города покрылись баррикадами и гром канонады катился от Калькутты по всей стране.

... В доме Тагоров, расположенном в центральном районе Калькутты Джорашанко, сейчас Музей Р. Тагора и Университет искусств.

Парни и девушки изучают национальное искусство, знакомятся с культурой народов мира. Среди прочих вопросов, заданных мне, были и такие: о чем пишут советские писатели? Что для них главное в творчестве? Которая из мировых проблем для них главная? Ответил, что главное — это знание жизни, правдивое ее отражение в творчестве, а из глобальных проблем наиглавнейшая— борьба за мирное будущее Земли.

А что касается праздников, то индийская осень тоже богата ими. Вот «дасера» — сугубо бенгальский праздник, посвященный богине Дурге. К нему изготавливают бесчисленное множество скульптур этой богини. Перед ними исполняется «пуджа» — обряд с жертвоприношениями, возлияниями, трапезами и танцами. Танцуют все, но мужской танец главный. Его исполняют, что называется, до упаду, до потери сознания: танец посвящен женщине, и мужчина должен себя не щадить. Скульптуры Дурги делают заранее. Из пучков рисовой соломы вяжут каркас, затем его обмазывают илом, добытым тут же, из реки, канавы, пруда. Сушат, полируют, раскрашивают, украшают. И надобно видеть эти одиночные и групповые скульптуры, чтобы оценить, каким вкусом наделены, каким мастерством обладают народные Мике-ланджело и Рафаэли, творящие свое искусство не в кабинетах, не в мастерских, а прямо на обочинах дорог, на тротуарах, под примитивным навесом, сидя на корточках перед предметом своего вдохновения. Сколько порой в этих скульптурах одухотворенности, грации, пластики. Они бывают небольшими и гигантскими (тут на каркас идут дерево и металл). Их носят, возят на грузовиках, устраивают конкурсы на лучшую. Но конец всем (даже шедеврам) уготован один — на десятый день праздника их бросают в реку, где они, раскисая, снова обращаются в ил.

Но если продолжить разговор о культовой экзотике, то пред моими глазами храм джайнов. Нет, он не выделяется отточенностью стиля и форм, не блещет изысканностью вкуса. Он скорее аляповат и если блещет, то разноцветными стеклышками витражей и тысячами кусочков зеркал, вмонтированных в стены. Не только в калькуттском, но и в иных джайнских храмах есть что-то от мусульманской архитектуры и от европейского барокко... Горят в них свечи, есть картины маслом, портреты святых, скульптуры. Ходят люди в белых одеяниях с марлевыми, как у хирургов, повязками на лицах — джайны. А у входа слева и справа, в нишах под стеклом, какие-то белые мраморные батоны с маленькими глазками, выпяченными губками и раздутыми волнистыми щеками. Это абстрактные духи-охранители—«байроби». Так неизвестный скульптор вышел из затруднительного положения— изобразить бестелесное и безыменное, но живое.

Главная забота джайна — не стать причиной смерти или увечья какого-либо живого существа. Они — вегетарианцы, пьют только процеженную жидкость, едят только свежеприготовленную еду, потому что время спустя в ней может завестись что-нибудь живое, и т. д. Джайн не может пахать, рыбачить, строить, водить машину... Так что же ему остается делать? Торговать! Вот и получается, что из джайнов вышли богатейшие индийские промышленники и финансисты, а среди них — Бирла, чей автомобилестроительный завод в Калькутте крупнейший в стране!

Город на левом берегу Ганга колонизаторы назвали Бенарес. Однако те, кто построили его и жили в нем всегда, называют его Варанаси. Есть ли в Индии еще такой город, побывать в котором стремился бы каждый индус! Тысячи, да что там тысячи — миллионы пилигримов-паломников ежегодно, сколько существует Индия, босыми ногами перетирали пыль, месили грязь на бесконечных ее дорогах, ведущих в Варанаси, с единственной заботой— омыть грешное и многострадальное тело свое в водах Ганга у позолоченных храмов Варанаси.

Обряд омовения совершается ежедневно на восходе солнца. Я не раз читал красочные описания этого массового и экзотического действа, но то, что увидел, ошеломило.

С вечера пошел теплый спокойный дождь. Всю ночь бушевала гроза. Под грузом ливня ломались древесные ветви. Массивные слоновые пальмы качались, как тростник. Гасло и загоралось электричество. На рассвете наш автобус, разбрызгивая воду, мчался по непривычно пустым улицам к центру города. Город стоял в неподвижной желтой воде. Нижние этажи домов, хижины бедноты затоплены. В иных местах проехать было невозможно: вода поднялась выше велосипедного колеса. Оставшиеся без клиентов рикши коротали время под стрехами или зонтами в своих «лимузинах», забравшись с ногами на пассажирские сиденья. На ступеньках капитальных зданий и храмов жались со своим скарбом бездомные, обычно ночующие прямо на тротуарах. Там же спокойно стояли невозмутимые коровы. Вода, неся уличный мусор, по ступенькам низвергалась в Ганг.

Ударили в колокола и гонги, раздались трубные звуки чанков (больших морских раковин), послышались гортанное бормотание и резкие выкрики брахманов, читающих священные заклинания— молитвы. Кульминационный момент настал. Под моросящим дождем люди входят в воду по колено, по пояс, по плечи. Окунаются, плещут себе в лицо, на голову, промывают водой глаза, набирают в рот...

Некоторые плывут, но далеко от берега заплывать не рискуют. Ганг, пенясь, катит тяжелые, кофейного цвета воды, несет хлада, деревья, утонувших животных.

Нам сказали: только неистовой верой в святость Ганга можно объяснить феномен того, что люди не только не заболевают, но и исцеляются. Европейцам же купаться в Ганге не стоит... Сказать по правде, такого желания у меня и не появлялось.

Город трех тысячелетий, город полутора тысяч храмов, город четырехсот праздников в году — вот что такое Варанаси.

Случаются праздники, когда город захлебывается в водовороте массовых церемоний и обрядов. Так происходит в День рождения Ганга, отмечаемый раз в двенадцать лет. Ганг для индуса — живое священное существо, божество. Еще бы! В долине Ганга живет треть населения страны. Долина Ганга, по мнению многих ученых Индии,— колыбель индийской цивилизации.

На праздниках в Варанаси не обходится без несчастных случаев, эпидемий, ведь мало того, что город неблагополучен с точки зрения трущоб и бездомных, он и в рядовые дни перенаселен разного рода скитальцами, кормящимися возле богомольцев: нищенствующими аскетами, увечными, прокаженными...

Однако умереть на берегах Ганга — мечта правоверного индуса. Тут же, на специальных платформах у самой воды, пылают погребальные костры. Родственники покойного созерцают обряд. Жрец огромным, как дышло, шестом перемешивает костер, чтобы жарче горел. Все, что останется после костра, сбросят в воду. И так не только в Варанаси, но и по всей Индии, у любой реки, у любого озера. Но миллионы паломников несут пепел родственников, чтобы предать его именно водам Ганга, именно у Варанаси.

Но самых праведных, как и безвременно умерших младенцев, хоронят в водах Ганга, не кремируя.

О храмах Варанаси пишут так же восторженно, как и об обряде омовения в Ганге. Особенно древних среди них нет. Большинство построено в новое время. Память сохранила некий калейдоскоп. Вот двухсотлетний храм бога Шивы, называемый в обиходе Золотым. Он и в самом деле очень богат. Пол его вымощен мрамором, вход отделан серебром, купол покрыт золотом. Называют даже точное количество драгоценного металла, истраченного на эту работу,— 800 кг!

В храме колодец, из которого черпают святую воду — воду знаний. Вокруг храма в страшной тесноте толпятся обступившие его многоэтажные жилые дома. Они давят, затирают его, заслоняют от света и простора. А тот, маленький и грустный, уже врос в землю, его пол стал ниже уровня узких, переполненных торговцами и паломниками улиц. И уличная вода, переливаясь через мраморный порог, достигает колодца знаний.

Храм Матери-Индии—«Бхаратматамандир». В нем не правят службы. Он — музей, хоть и построен лишь в 1936 году. В центре храма на полу гигантская беломраморная рельефная карта Индостана. Двадцать шесть скульпторов ваяли ее шесть лет.

Великолепен белоснежный храм университета, торжественно стоящий в просторном парке, и группы людей в ярких национальных одеждах, гуляющих по дорожкам или сидящих на зелени газонов, напоминают клумбы цветов.

Запомнился храм богини Дурги, где на меня напали священные обезьяны — чернолицые, с седыми бакенбардами хануманы.

Там я вдруг уяснил, что в Индии одно и то же имя может быть и женским и мужским. Спас меня пожилой индиец по имени Дурга, школьный учитель и экскурсовод, человек, влюбленный в свой родной город. Подобно своей тезке, могучей, многорукой, вооруженной до зубов Дурге, он бросился на обезьян, громко крича, и обидчики отступили. Для того чтобы совершить свой подвиг, ему хватило всего двух рук и одной бамбуковой палки.

Тут я уяснил, что если самое крайнее проявление нерасположения к корове — это похлопать ее по боку рукой или пучком травы, то на хануманов не грех и палкой замахнуться: однажды на моих глазах обезьяны искусали женщину.

В храме Дурги я понял, почему индусы благоговеют перед коровой и не жалуют буйвола, ведь буйвол — черное исчадие недр, помощник Ямы — повелителя преисподней, ведь в буйвола воплотился демон Махиша, которого уничтожила Дурга. Понял, почему именно буйволов забивают в жертву этой богине.

Белошерстные или рыжеватые, часто комолые индийские коровы— воплощение миролюбия и кротости. Чем живут бродячие коровы индийских городов (а их немало), известно, наверное, одному только Шиве, которому служит владыка коровьего народа— бык Нанди. Скажу одно: коровий рацион скуден и случаен. Не потому ли так тощи и низкорослы они, особенно в Бенгалии.

Обожествляя и стараясь не обидеть все живое, индусы пассивны в отношении к чужим страданиям, причиной которых конкретно не являются. В этом и традиционная философия, и повседневность: все в мире идет своим путем, каждый достоин того, что имеет. Но и стойкость в собственных страданиях порой выглядит как равнодушие к себе самому.

Но не всех такая философия удовлетворяла и удовлетворяет.

Варанаси знает героев и борцов за народную независимость. Тут родилась Лакшми Бай, предводительница антианглийского восстания в 1857 году. Песни о ней поют до сих пор. Ее жизнь известна любому школьнику.

В 1922 году в Варанаси под руководством Шаукатама Усмана создана одна из первых подпольных групп индийских коммунистов.

Здесь, как и в других промышленных городах, гремели бои на уличных баррикадах в 1945—1946 годах.

Варанаси не только столица паломников, он и город студентов, ученых, рабочих. С берегов Ганга был древний астроном Индии Арьябата, именем которого назван первый индийский искусственный спутник Земли.

Варанаси известен крупным тепловозостроительным заводом, заводом минеральных удобрений, хлопчатобумажными и шелкоткацкими фабриками.

Дочь Ганга (его приток) Джамна — другая священная река Индии. На высоком ее берегу стоит Агра — шестисоттысячный город. Агра — это прежде всего Тадж-Махал — жемчужина мировой архитектуры. В XVII веке правитель империи Моголов Шах-Джахан, дабы увековечить имя своей любимой жены Арджуман Бану и возвеличить свою любовь к ней, построил прекрасный мавзолей. Как белое облако парит он над водами Джамны, отражаясь в них и днем, и лунными ночами. Особенно прекрасен он ранним утром, когда, принимая цвет неба и зари, кажется состоящим лишь из света и туманной дымки. Арджуман умерла, родив своему повелителю четырнадцатого ребенка (однако только шестеро ее детей пережили младенчество). Строили мавзолей 18 лет из мрамора, привозимого за 300 километров. Камень сам по себе не чисто белый, а с серыми и кремовыми разводами. Но это не портит впечатления, а, пожалуй, наоборот, оживляет сооружение. Шах-Джахан щедро наградил архитектора. Гонорар был так велик, что мастер смог безбедно прожить всю оставшуюся жизнь, ничего уж более не создавая. Да он и не мог создать что-либо еще: шах лишил его рук. Это легенда. В какой мере она правдива — неизвестно. Но правда то, что история Тадж-Махала должна была иметь свое продолжение: на противоположном берегу Джамны замышлялось построить точно такой же мавзолей, но не белый, а черный — для самого Джахана. Но план не был осуществлен: сын Джахана и Арджуман Аурангзеб, уничтожив своих братьев, лишил отца власти, заключив его в толстых стенах столичной цитадели. И тот умер там, созерцая с балконов крепостной стены вечную обитель своей любимой, белевшую в отдалении. Его гробницу поставили рядом с гробницей Арджуман, а бутовый фундамент несостоявшегося двойника Тадж-Махала и сейчас еще размывает полая вода вечной реки.

Вот такая весьма сентиментальная история. Но если нас посетят унылые мысли о жалкой судьбе отца, обиженного злым сыном, то не стоит поддаваться им. Шах-Джахан получил вполне по заслугам, ведь и он в свое время пытался вырвать власть у своего отца Джахангира. А когда взял ее, то, чтобы застраховаться от неожиданностей, уничтожил остальных претендентов на престол. Так же вел себя и Джахангир, бунтуя против родителя, славного падишаха Акбара.

Такова этика царей.

В сорока километрах от Агры еще одно чудо Индии — пустующий город Фатехнур. Построен в XVI веке Акбаром на пустом месте за считанные годы и малое время спустя покинут.

Теперь тут среди старых руин чадит деревенскими очагами селение Сикри, а великолепные, прекрасно сохранившиеся дворцовые комплексы столичной цитадели, стоящей на холме, полны туристов.

В Индии невозможно побыть в одиночестве. К вам тут же кто-нибудь подойдет, поприветствовав, заведет разговор. Он будет говорить, даже если на все его вопросы отвечать: «Не понимаю». Подойдут еще и будут сообща втолковывать, о чем речь. Когда у Тадж-Махала я присел отдохнуть в тени, со мной заговорил парень. Выяснив, что я русский, спросил, нравится ли мне Индия. И когда я ответил, что очень нравится, буквально засыпал меня ответными признаниями: индийцы тоже любят Советскую страну, знают об Октябрьской революции, о Ленине; Советский Союз борется за мир, и Индия тоже борется за мир, индийцам нравится, что наши страны дружат; индийцам нравятся советские люди, они не только бескорыстные, они искренни и сердечны.

Мы встречались с Анжени (так его звали) несколько дней. Прощаясь, он подарил агатовое ожерелье и сказал: «Оно стоит десять рупий, но дружба дороже любых бриллиантов».

Я подарил ему альбом крымских пейзажей и подумал: «Ведь он не из рабочей семьи. Его отец содержит ювелирный магазин. А вот, поди ж ты, говорил мне такое. Видать, так говорят дома, в школе, в кругу сверстников». Я убедился потом, что так оно и есть, услышав от директора одной из сельских школ (случилась непредвиденная остановка автобуса на трассе Джайпур — Дели) в импровизированной беседе: «Еще Неру призывал индийцев учиться у России справедливости в устройстве общества. СССР для Индии во многом пример. Вот Америка — богатая страна, а там все еще есть и неграмотные и обездоленные. Ваша страна (СССР) с первых дней своих взяла курс на всеобщее образование, на развитие науки, техники, культуры. Индия теперь является одной из первых стран по масштабам подготовки научно-технических кадров».

...Джайпур, как и Агра,— один из популярнейших туристских центров Индии. О том, как встречают туристов в Джайпуре, мы уже знали благодаря картине Верещагина, изображавшей пышный приезд принца Уэльского Эдуарда в Джайпур. Видели ее в Калькутте.

Мы въехали не так пышно, хотя слоны тоже были, но потом. А вначале были редкие деревца, кустистая, выше человеческого роста слоновая трава. Красная земля на высохших полях, занесенные песком речные русла и среди всего этого — невысокие скалистые хребты и утесы. На утесах средневековые замки: Раджастхан — страна раджпутов, свободолюбивых, воинственных людей.

Шоссе нырнуло в извилистое ущелье, рассекающее очередной скалистый хребет. Дорога поднимается к верховью ущелья мимо башен и стен. Миновав эти своеобразные крепостные ворота, въезжаем в город, весь розовый. Это характерно для Джайпура — независимо от строительного материала все здания покрашены розовым. Город окружен горными хребтами, увенчанными крепостными стенами и храмами. Только с юго-востока кольцо гор разомкнуто. В ту сторону город продолжает расти, подминая равнину, похожую на африканскую саванну. В свое время князья Джайпура от весьма успешного сопротивления захватчикам перешли к тесному с ними сотрудничеству и тем сохранили свою власть над княжеством, землю от разорения, свои богатства от разграбления. Бесчисленны загородные дворцы на склонах и среди озер, заросших лотосом и гиацинтом. Ни с чем не сравнима горная крепость Амбер. Все это теперь собственность государства. В городском дворце раджи — музей. Величайшие сокровища индийской культуры хранит он. Известен Джайпур астрономической обсерваторией XVII века. Венцом архитектурной славы города является так называемый Дворец ветров. Если быть точным, то никакой это не дворец, а всего лишь декорация дворца, роскошный фасад — без самого дворца. Так оформлена часть крепостной стены, окружающей цитадель. Тут женщины княжеского двора наблюдали за парадами и ритуальными шествиями из-за густых решеток, оставаясь невидимыми с улицы.

Всю свою фантазию архитекторы положили на то, чтобы балкончики и окна «дворца» улавливали даже малое дуновение ветерка, несущего прохладу. Кстати, проблемам вентиляции строители дворцов уделяли особое внимание. Чудеса изобретательности проявляли зодчие, чтобы устроить воздуховоды с естественной тягой, обеспечивающие циркуляцию воздуха в залах и покоях; на пути воздушных потоков разбрызгивалась вода — чем не кондиционеры?

В Амбер туристов доставляют на слонах. И вообще их всячески ублажают, перед ними открыты двери храмов. Мало того, похоже, что и ритуальные действия в какой-то мере рассчитаны на туристов. А почему бы и нет? Массовые культовые обряды и церемонии тут всегда были зрелищем, театром. И новое, так сказать игровое, отношение к культу ложится на подготовленную почву.

Храм Кали в Амбере. Ревет колоколами и демонически рокочет барабанами храмовая тьма. Нечто грандиозное и жуткое происходит там. И мы рвемся в мерцающий огоньками мраморный проем входа. Но грозный страж повелевает нам оставить у порога все, что имеет отношение к умерщвлению живого: оружие (если таковое имеется), острые предметы, повелевает снять с себя кожаную обувь, ремни, ремешки. А мы нервничаем, распаляемся... Теперь, думаю, это не просто тысячелетний ритуал, а еще и разжигание туристских страстей.

Джайпур более славен своими ратными, нежели религиозными, традициями, но именно на улицах Джайпура довелось увидеть такую диковину, как «дигамбар». Это аскет из джайнской секты «одетых небом», то есть не носящих одежды. Ведут они себя так потому, что не имеют никакой собственности, даже набедренной повязки.

И заговорил я об этом вот почему. Далеко не все иностранцы, встречавшиеся мне в Индии,— туристы или «коммерсанты».

Движение «хиппи», захиревшее на Западе окончательно, еще агонизирует в Индии. Этим молодым «опрощенцам» полюбился Бомбей, Гоа, много их в Непале.

Многие «хиппи» настолько вживаются в восточный образ, что заменяют свою одежду на нечто скроенное из местного домотканого полотна, валяются, как и местные бедняки, во прахе у стоп тысяченогой толпы. И эта имитация убогости и отверженности кажется ничтожной и циничной. Что может быть безнравственнее игры в бедность, когда миллионы бедняков действительно страдают от голода и холода!

Впрочем, если самозваный «хариджан» захочет провести время в ресторане, двери пред ним не захлопнутся. И «хариджане» этим пользуются. Туристы же фотографируются в их компании и находят в том немалое развлечение, так что и «хиппи» работают на туризм.

Столкнувшись с юным длинноволосым светлолицым существом, я поинтересовался — мальчик он или девочка. Существо дурашливо улыбалось и строило глазки. Но я был настойчив, и последовал ответ ломающимся баском:

— Я —бог!

По-видимому, богом считал себя и один из джайпурских «дигамбаров»—явный европеец. «Хиппизм» сомкнулся с джайнизмом, неокришнаизмом и необуддизмом. Насколько это серьезно, трудно сказать, но мода на восточные религии захлестнула Запад, особенно Америку. Новообращенные поклонники Кришны и Будды наводнили Индию. Да и в самой Индии возродились и растут буддийские общины.

...Американские «Боинги», французские «Аэробусы», советские Илы и ТУ, приземляясь или взлетая с аэропорта «Палам» в Дели, проплывают над самым высоким в мире минаретом Кутб-Минар (постройка II века) и стоящей рядышком железной колонной (V век н. э.). На протяжении трех тысяч лет Дели, правда под иными названиями, семь раз был столицей. Нельзя сказать, столицей Индии. Государство Индия существует лишь с 1947 года. До того была колония Британская Индия, а еще раньше тут существовала империя Моголов, занимавшая часть современной Индии. В течение тысячелетий на территории Индостана и сопредельных земель возникали, и разрушались государства большие и малые, то сотрудничая, то враждуя меж собой.

Республику Индию называет Индией весь мир. Сами индийцы свою страну называют Бхарат.

Дели, вернее, Нью-Дели — прекрасный современный светлый зеленый город. Просторные чистые улицы. Богатые магазины, жилые и административные здания, великолепные музеи. Триумфальная арка — Ворота Индии. Но святыми для всех индийцев стали места кремации Мохандаса Ганди, Джавахарлала Неру, Индиры Ганди и расположенный в Старом Дели Лал-Кила («Красный форт»). Над этим старинным сооружением в день провозглашения независимости страны 15 августа 1947 года первый президент Индии Джавахарлал Неру поднял флаг только что родившейся республики Бхарат. На флаге изображено колесо. Колесо всегда было в Индии символом мирового и общественного порядка, символом движения.

Итак, страна, задержавшаяся в развитии на много лет, своим символом провозгласила вечное движение. Сейчас Индия занимает достаточно высокое место в мире по валовому доходу. В Индии есть все, что свойственно промышленно развитой стране. Она производит автомобили, железнодорожные вагоны, локомотивы, морские суда. На индийских авиационных заводах собираются гражданские и военные самолеты. Хорошими темпами развивается добывающая промышленность, металлургия, электротехника и электроника. К сожалению, своей нефти стране не хватает. Страну пересекли в разных направлениях линии электропередачи, берущие начало у гидро- и теплоэлектростанций. Ученые четырех атомных центров ведут исследовательские работы.

На улицах города чаще всего приходится иметь дело с торговцами, мелкими и покрупнее. Я видел рекламу: «Индия — торговый рай». Рай или не рай — это еще вопрос. А вот если хочешь, чтобы дело шло,— умей вертеться, заманивать покупателя. Торговцы умеют объясняться с потенциальным покупателем на любом языке. И на русском тоже.

Вас встретят на улице русским приветствием:

— Как дела?

— Хорошо.

— Пойдем!

— Куда?

— В магазин: парча, кримплен, кожа, агат — не дорого. Зазывала. Не ахти какая доходная работенка, но все же лучше

такая, чем никакой.

Познакомиться с индийским рабочим не просто: заводской рабочий не слоняется по улице — стоит у станка. Зато строительные рабочие — повсюду: на рытье каналов, прокладке шоссе, возведении домов и мостов... Многие живут тут же, на стройплощадках. Из подручного материала сооружается хижина — и кров и стол. Работа временная: кончается стройка — нужно искать другую. Работают вчерашние безработные, крестьяне, оставившие свои деревни в поисках городского счастья. Работа ведется примитивно, особой квалификации не требуется. Вверх по трапам в круглых тазах, водруженных на голову, переносят бетон, кирпич, цемент, вниз — строительный мусор и прочее. Техники минимум. Оплата за такой малопроизводительный труд минимальная. Выгода двойная: безработным — работа, расходов на дорогостоящую технику и квалифицированный труд нет. А ускорить стройку можно, увеличив число работающих. Тут никаких лимитов.

В качестве транспорта годится все: от автомобиля до тачки. Можно увидеть, как арматурную сталь перевозят и на трейлерах, и на... велосипедах.

В Дели не только бездомные проводят ночь на улице, но и люди, имеющие крышу, в жару выносят свои деревянные кровати на тротуар и тут отдыхают от трудов дневных, не обращая внимания на прохожих, лишь лицо накроют газетой, чтобы свет уличных фонарей не бил в глаза.

Рано утром в Старом Дели хозяйка доит корову, привязав ее к фонарному столбу. Возле вертится теленок, марая асфальт. Впрочем, дети тут же убирают и за теленком, и за коровой и делают кизячные лепешки — топливо.

Прямо на тротуаре небольшая кузница, звенит наковальня, сопит горн. Вот сидит гончар, он занят извечным делом. Продукцию расставил просыхать, загромоздив даже проезжую часть улицы. Там семья разостлала и развесила на солнышке свои пожитки: одеяла, сари, дхоти. Тут у магазина сушат горох.

У водопроводной колонки, у дворового бассейна и постирушка и баня. Прямо на улице сидит человек, намыленный с ног до головы, и плещет на себя из таза. А тут на скромной подстилке — двое друг против друга: цирюльник держит клиента за нос и самозабвенно орудует опасной бритвой.

Продавцы пана (жвачка), арахиса, карри (еда), чапати (хлеб), бананов, кокосовых орехов, кока-колы...

Уличные циркачи. Два щуплых атлета кидают друг другу над толпой зевак и ловят крохотную девчушку. У девочки окаменевшее личико и округлившиеся глаза. Только платьице вздувается парашютиком, когда, достигнув предельной высоты, она падает вниз.

Многие из этих картин можно увидеть и в Новом Дели.

... Рикши и тачечники в основном обслуживают Старый Дели. В Новом Дели у гостиницы «Империал» таксисты ночуют в машине или на деревянных кроватях (случается и по двое), поставленных прямо на тротуаре,— самый ранний пассажир достанется им.

Гостиничный ресторан закуплен: свадьба. Гостиница стоит в глубине небольшого парка. Деревья вдоль аллеи, как новогодние елки, украшены разноцветными электрическими лампочками. Жениха подвезли на белом коне. Лицо его занавешено бахромой из бус... Родня невесты роится у входа. Все празднично одеты. У стариков на боку старинные кривые мечи. Начинаются ритуальные подношения подарков роднёй невесты родне жениха: отец — отцу, мать — матери, дядя — дяде, брат—брату... Шаль, шарф, бусы, перстни, сережки — все это тут же примеряется, надевается. Раздаются возгласы одобрения и радости. Даритель заключается в родственные объятия. Все это происходит в строгой последовательности под руководством старого «гуру».

А хор поет славу жениху и невесте. Традиционные песни о том, как смел да хорош собой жених, о том, что невеста станом стройна, как молодое деревце, а лицом бела, как коровье молоко. Интересный факт: сами индийцы весьма смуглы, южане так просто черны, а вот белокожесть считается признаком предпочтительным.

Когда все перезнакомились, когда «гуру» сказал все приличествующие случаю слова, начинаются танцы. Музыканты играют нечто быстрое — свищет кларнет, гудит бубен. Танцуют, мягко перебирая ногами, кружась и подпрыгивая. Среди взрослых разнаряженные детишки. Щелкает вспышкой фотограф — настают глубокие сумерки. А невесты нет. Она дома. Все решится и без нее.

В центре Нового Дели на огромной площади, обсаженной деревьями и засеянной травой,— могила Неизвестного солдата с вечным огнем.

В окрестностях Дели в деревне Райшна есть колодец. В него при разгроме антиколониального восстания озверевшие каратели бросили живьем всех жителей деревни. Это произошло почти за сто лет до Хатыни. Колодцем не пользуются. По поверью — он полон крови.

И в заключение о легендарной железной колонне. Семь тонн железа — бурый, покрытый ржавчиной столб. Особенно страдает от коррозии цокольная часть — здесь более сыро. Но кончается муссон, и радужно разливается у ее подножия человеческое море. Туризм в Индии очень популярен и не является монополией иностранцев. На 1 миллион зарубежных туристов приходится 10 миллионов своих.

Существует поверье: кто обнимет колонну, став к ней спиной, у того не будет препятствий в исполнении желаний. Потому колонну называют «колонной счастья». Каждый старается обнять ее: всем хочется счастья. И вот на уровне человеческих рук ржавчина сходит и начинает светиться чистый металл.

Когда площадь стихает, на макушку колонны садятся отдохнуть пролетающие мимо горлицы.


 
Рейтинг@Mail.ru
один уровень назад на два уровня назад на первую страницу