| планета | новости | погода | ориентирование | передвижение | стоянка | питание | снаряжение | экстремальные ситуации | охота | рыбалка
| медицина | города и страны | по России | форум | фото | книги | каталог | почта | марштуры и туры | турфирмы | поиск | на главную |

На суше и на море 1982(22)

Не успел купец туго набитой мошне нарадоваться, украли у него кошель. Сразу вспомнил Баранщиков про заимодавцев, что ждут его не дождутся, и защемило сердце: не миновать, видно, долговой ямы, ведь расплачиваться теперь нечем. И решил он, что домой ему не след возвращаться, пока не раздобудет средств, дабы расквитаться с кредиторами.

Продал Баранщиков за сорок целковых лошадей с упряжью и розвальнями и отправился искать счастья в Санкт-Петербург. В молодой столице он нанялся матросом на корабль, отплывавший с грузом мачтового леса в Гавр и Бордо. Но до Франции Василию не суждено было добраться. Сойдя на берег в Копенгагене, он вновь стал жертвой злоумышленников, и на сей раз более серьезных, чем ростовские карманники. Двое датчан при помощи какого-то «нарядного плута», сносно изъяснявшегося по-русски, опоили Баранщикова и заманили на свой парусник. Там его приковали цепью за ногу и несколько суток продержали в трюме купно с другими товарищами по несчастью — пятью немцами и одним шведом. После выхода в море со всех этих горемык сняли цепи и принудили исполнять матросскую работу.

Длилось плавание изрядно. Прошли тропик Рака, и стало очевидно, что держат курс они к Вест-Индии. Конечной же целью, как вскоре выяснилось, был остров Сент-Томас — в ту пору одно из владений Дании в Карибском море. Здесь семерых пленников высадили и «поверстали в солдаты»—такова была форма рекрутского набора, процветавшая в колониальной армиии короля Христиана VII.

После мучительных недель муштры новобранцев привели к присяге, и потекли однообразные дни гарнизонной службы. Баранщиков не особенно усердствовал на страже интересов датского монарха, и посему комендант счел за благо променять его испанскому генералу с близлежащего Пуэрто-Рико на двух рослых чернокожих. Начало новой жизни ознаменовалось тем, что Василию наложили на левую руку несколько клейм. Эту болезненную и унизительную операцию пришлось вынести не однажды: более десятка въевшихся в кожу отметин скопилось за время скитаний на чужбине. В остальном же он был доволен переменой своей судьбы. Означенный генерал определил его к себе на кухню для всякой черной работы: рубить дрова, таскать воду, чистить кастрюли. Это Баранщикову, с младолетия привыкшему к любому труду, пришлось куда больше по душе, чем часами вышагивать в карауле с тяжелым ружьем на плече.

Молодой нижегородец, статный и расторопный, вошел вскоре в фавор к хозяйке. Между делом овладев испанским языком, он поведал ей как-то, что в далеком отечестве без вестей о благоверном кручинится его супруга с тремя сирыми ребятишками. Высокородная сеньора сжалилась над Баранщиковым и упросила мужа отпустить его на волю. Генерал, который преклонялся пред красотой сеньоры, выправил купцу по всей форме печатный паспорт и даже снабдил некой суммой на дорогу.

Баранщиков стал изыскивать способ вернуться в Старый Свет. Капитан итальянского судна, шедшего в Геную, согласился взять его в свой экипаж. Теперь, когда каждый день хоть малость приближал его к дому, Василий совсем не тяготился матросскими обязанностями. Не чаял, что несется на всех парусах не только навстречу солнцу, каждое утро встающему из-за сонных волн океана, но и навстречу новой беде, пуще прежних.

Едва заступил на вахту год 1784, как близ Гибралтара генуэзцы были атакованы морскими разбойниками. При дележе добычи Баранщиков попал в долю пиратского паши, и тот отвез его в свою палестинскую резиденцию, где вменил в обязанность варить себе кофе (делать это приходилось раз пятнадцать на день). Звали любителя кофе Магометом, и, видимо посчитав необходимым хоть чем-то оправдать высокую честь быть тезкой самого пророка, он заставил белого невольника перейти в «истинную веру»— мусульманство.

Попробовал было Василий бежать, однако его поймали, и хозяин велел нещадно бить беглеца по пяткам самшитовыми палками. После подобной экзекуции довольно долго передвигаться можно было только ползком. Но бывший купец не сробел и, оправившись, рискнул вдругорядь попытать счастья — теперь уже подготовившись основательнее. Сговорился с добросердечным греком Христофором и в условленный час пробрался к нему на шхуну. Грек, весьма искушенный в провозе контрабанды, без труда укрыл купца от таможенников, и уже через день они были в Яффе. Отсюда Баранщиков вместе с Христофором совершил паломничество в Иерусалим, где истово покаялся в своем невольном вероотступничестве. На греческом корабле Василий посетил многие порты Средиземноморья, в том числе Венецию, а покинул его, сойдя на берег в Константинополе.

Тут наш нижегородец перво-наперво хотел было обратиться за помощью к российскому послу Я. И. Булгакову, но тот спешно выехал из города по причине свирепствовавшей моровой язвы. Пришлось Баранщикову удовольствоваться душеспасительной беседой с домоправителем его превосходительства, коему он и «изъяснил все обстоятельства». Тот крайне нелюбезно встретил земляка, очутившегося в бедственном положении, и посулил даже выдать его турецким властям, ежели будет докучать своими домогательствами. «Императорскому послу в Царьграде недосуг заниматься подобными пустяками»,—пояснил он.

Делать нечего — подрядился Баранщиков на поденную работу в порт, дабы иметь средства на пропитание. Потом случай свел его с записным пройдохой, который уверял, что он родом из Арзамаса. Этот отуречившийся арзамасец посулил Баранщикову солидный куш и безбедное существование, коль тот последует его совету. Наказал он Василию выдать себя за новообращенного магометанина, а таковым, согласно обычаю, дозволялось целую неделю собирать пожертвования в свою пользу. Нашелся и мулла, который за соответствующую мзду выдал необходимое свидетельство о якобы только что свершившемся приобщении к исламу. Долго Баранщикова улещать не пришлось, и вместе со своим «наставником» начал он обходить богатые стамбульские дома и мечети в ожидании доброхотных даяний. Предприятие сие увенчалось полным успехом: всюду щедро вознаграждали неофита, а великий визирь (к которому они тоже осмелились заявиться) пришел в столь неописуемый восторг от плечистого удальца, что тут же повелел зачислить его в янычары.

Так коренной волжанин попал в отборное султанское войско. Зажил он теперь совсем не худо, на полном довольствии. Служба его не особенно тяготила, и нес он ее исправно. Коварный арзамасец уговорил даже жениться, но за двоеженство был Баранщиков сурово наказан: аллах послал ему супругу алчную и на редкость крутого нрава. Это еще больше усугубило неизбывную тоску Василия по родному краю и оставленному семейному очагу. Правда, имам увещевал его — в соответствии с законом Магомета— выбрать себе еще одну подругу жизни: авось окажется кроткой. Но Баранщиков на это не пошел.

По случаю байрама дворцовой страже учинили праздничный смотр, на котором Василий блистал в парадном янычарском облачении, подпоясанный богато расшитым кушаком, за который были заткнуты два пистолета с золотой насечкой и кинжал, оправленный драгоценными каменьями. Прямо со смотра отправился он к одному своему давнему знакомцу, сбросил чалму с бритой головы и переоделся в неприметное греческое платье. Наутро, «презирая все мучения, даже и самую смерть», коли случится, что пойман будет, пустился Василий в путь к пределам России через болгарскую и валашскую земли.

Спустя месяц с лишним добрался он до правобережья Дуная, где приветили его бывшие запорожцы и потомки тех казаков, что бежали сюда после подавления Булавинского восстания. Воспользовавшись ненадолго их гостеприимством, двинулся Баранщиков дале и в ноябре

1785 года достиг наконец Василькова— тогдашнего форпоста Российской державы. Оттуда после краткого допроса препроводили его в Киев. Правитель киевского наместничества генерал-поручик и кавалер Ширков милостиво выслушал его, пожаловал пять рублей и предписал явиться к нижегородским властям.

И вот после шести лет отсутствия взошел Баранщиков на крыльцо той самой избы, что частенько грезилась ему за морями, за долами. Жена, не переставшая верить в мужнино возвращение, приняла его и ни в чем не винила. Но на этом не кончились мытарства купца. Ни городской магистрат, ни частные кредиторы не пожелали простить ему недоимки; а к тому, что значилось за ним по векселям, добавились еще неуплаченные гильдейные подати. Пошел с торгов дом, продан был весь скарб, но и этого не хватило. В итоге несостоятельный должник попал за решетку, и суд постановил «отослать его, Баранщикова, в казенную работу на соляные варницы в город Балахну», пока все сполна не отработает.

Чтобы оттянуть отправку на соляную каторгу, воззвал Баранщиков к согражданам, дабы «они вняли гласу человеколюбия и приняли во уважение истинные и неоспоримые бедности его доказательства и свидетельства». Но сограждане

остались глухи к его мольбам. Обратился тогда былой магометанин к духовенству Нижнего Новгорода, сказав, что страстно хочет исповедаться и получить отпущение грехов. Направили его к самому митрополиту санкт-петербургскому Гавриилу— мужу «острому и резонабельно-му». По десятидневном покаянии в Алек-сандро-Невской лавре состоялось окончательное возвращение Баранщикова в лоно православной церкви.

Очутившись во граде Петровом, предприимчивый нижегородец исхитрился на славу позаботиться о спасении не только души, но и бренного тела. Смекалистые люди надоумили его переговорить с издателями и книготорговцами, которые проявили живейший интерес к рассказу Баранщикова. Некий отнюдь не тщеславный, но стесненный в средствах сочинитель взялся употребить свой талант, дабы придать необходимый литературный блеск бесхитростному повествованию нижегородского купца о том, что довелось ему претерпеть в чужеземных странах. Не лишено вероятности предположение, что таинственный С. К. Р. (не захотевший полнее представиться публике) несколько сдобрил собственной фантазией изложение и без того удивительных доподлинных событий. Как бы то ни было, в итоге появились на свет «Нещастные приключения Василья Баранщикова, мещанина Нижнего Новгорода, в трех частях света: Америке, Азии и Европе, с 1780 по 1787 год».

Книжица эта, как писал веком позже Н. С. Лесков в очерке «Вдохновенные бродяги», «до сей поры не обратила на себя внимания исторических обозревателей нашей письменности, а она этого стоит, ибо это едва ли не первый опыт «импонировать» обществу посредством печати». Завершалось первое издание сетованием на то, что после стольких испытаний, выпавших на его долю, Василий «и в своем отечестве угнетается крайней бедностью».

Невзгодами порой вымощен путь, ведущий к большой удаче. «Нещастные приключения» пошли прямо-таки нарасхват, вот и поправились дела Баранщикова, стал он чуть ли не знаменитостью. Чтобы понять успех книги, надо принять во внимание и то обстоятельство, что вышла она в год, когда началась русско-турецкая война. Яркие впечатления соплеменника об Османской империи возбуждали немалый интерес. Спешно понадобились новые издания, с радужной концовкой, и их дополнили «Прибавлением, заключающим в себе описание Царь-града и турецких начальников духовных, воинских и гражданских», а также разделом «О странных турецких обычаях». Для пущей наглядности на отдельном листе воспроизвели клейма, скопированные с обеих рук нижегородского скитальца.

Второе издание книги — «с добавлением и фигурами» — расторопно оттиснули в том же 1787 г.;третье было выпущено в следующем, 1788-м, и, наконец, четвертое— в 1793 г. Инициалы С. К. Р. указаны на титуле только первого издания, в последующих они исчезают. Зато появляется немалый перечень сиятельных особ, кои, как сказано, «наипаче соизволили быть виновниками перемены злополучий Баранщикова во благо». Поясняется, что, представя сим знатным особам «краткое начертание своих приключений и бедствий» (то есть первое, объемом всего 72 страницы издание книги), он «обрел в них столь сострадательные сердца, что удостоился милостей, которые избавили его от тягостного и долговременного ига нищеты...». Так Василий нежданно для себя преуспел на новом поприще.

Перед соотечественниками он предстал теперь не только гонимым судьбой скитальцем поневоле, но и своего рода «открывателем новых земель». Для современников, конечно, весьма любопытны были описания вроде следующего: «По жаркости климата тамошнего нельзя носить другого платья, кроме парусного, и все датские солдаты на острове Санкто-Томас, или Святого Фомы, одеты в парусный мундир... Сверх жалованья производили печеного хлеба по одному фунту или литру самого плохого по их названию шкофта: оный весьма хуже нашего российского хлеба, да и черен, ибо состоит из произрастения банана, называемого датчанами платна банана, и варили кофий всякое утро по нарочитой чашке с сахарным песком; банана очень сытна, оную можно есть, кроме сырой, соленую, вареную, печеную и жареную, и сие произрастение подобно несколько видом нашему еловому дереву, а вкусом, как огурец, и этот плод бывает длиною в пол-аршина, толщиною не более нашего большого огурца, кожа на нем зеленая, дерево высокое, ровное как наша ель, листья аршина в три и так легки, как трава...

В Санкто-Томасе растут еще плоды, называемые кокосовые орехи, кои известны уже и в Санкт-Петербурге, да и всем почти россиянам. Они весьма вкусны, дерево их высокое и очень крепко, высотою, как наша большая сосна, и растет на полях; жители острова Санкто-Томас собирают с него орехи... Дикие обезьяны, как скоро примечены будут на дереве кокосовом или близко оного, то обитатели острова Санкто-Томас приходят к кокосовому дереву и нарочно обезьян пугают, дразнят, мечут в них небольшими камешками; напротив того, обезьяны с дерева кокосова бросают самые орехи, которые они подбирают, там не более стоит орех двух копеек, или штивера. Растет еще в Санкто-Томасе сахарный тростник, наши россияне из простых людей называют оный плод сахарным песком, и будто есть сего песку целые горы, но в доказательство противного говорю, что плод сей подобен нашей российской граве ангелике, или, попросту назвать, боршу, или коровнику, которая растет на мокрых местах большею частью, нежели на гористых и кою малые ребята рвут и, очистивши кожу, едят, а американских природных жителей оного острова Санкто-Томаса арапов ребята, срезавши сахарную трость, едят и сосут сладость патоки, разрезав на части; взрослые же американцы подрезывают тростник месяца через три во всякое время, и он опять вторично вырастает; они его не сеют и не сажают, но сам оный вырастает срезанный, из него вяжут пучки, сделаны у них машины, по русскому названию, жомы, коими всю патоку выжимают и варят в котлах медных на огне, а она садится в песок, который они кладут в бочки, сделанные из досок, привезенных из Дании, а тамошнее дерево не годится, ибо весьма крепко, а особливо самшит, вернебук или красный сандал и прочие. Кофий на оном острове растет в немалом изобилии при морских заливах на деревах небольших, кои подобны нашей сливе или вишне и самой молодой яблоне, величиною не более аршина в два или три...»

Объективно оценивая п наши дни этот памятник российской словесности, академик Н. И. Конрад писал: «Книга Василия Баранщикова представляет большую ценность с географической стороны как документ, дающий сведения о странах, в которых побывал ее автор, о их природе, населении, о торговых связях, существовавших в ту эпоху. Столь же интересна она в других отношениях — историческом и литературном... В ней затронуты, пусть и отдельными штрихами, многие из самых важных явлений истории Европы XVIII века, и это делает ,,Нещастные приключения" Василия Баранщикова документом весьма интересным с исторической стороны. Книга эта столь же интересна и со стороны литературной; интересна тем, что в ней большой и разносторонний исторический материал показан на судьбе одного человека— не „героя", а „жертвы" эпохи. Возможно, так оно и было, что один и тот же человек действительно на самом себе испытал все „прелести" своего времени». Муза истории Клио запечатлевает на своем пергаментном свитке имена не только тех, кто восхитил ее, совершив нечто действительно значительное, но также тех, кто сумел чем-то незаурядным привлечь ее строгий взор,— удивив, разгневав, озадачив или хотя бы позабавив. Поэтому в летописи русской истории XVIII столетия сохранилось и скромное имя Василия Яковлева сына Баранщикова.

Святослав Бэлза

Неожиданный импорт из Бразилии

Французские рыбаки, промышляющие в среднем течении Роны, принесли ученым несколько стеклянных банок с водой. В них плавали беловатые диски диаметром 1,5—2 см. Было установлено, что это пресноводные медузы. Дальнейшее изучение показало, что они неведомым пока путем попали в Европу из рек Бразилии. Было также замечено, что некоторые европейские рыбы охотно поедают «иностранцев».

Малолитражка из кратера

Когда итальянские альпинисты успешно выступили в роли помощников экологов, газеты так прокомментировали их работу: «Когда-то Везувий засыпал своим пеплом несколько римских городов. Современные туристы нанесли на его склоны столько мусора, что его хватит для погребения по самые крыши по крайней мере утроенного числа таких городов».

Альпинисты несколько недель очищали вершину Везувия от консервных банок, пустых бутылок, старых газет. Туристы оставляют на склонах вулкана рваные палатки, ржавые котелки, изношенную обувь. Какие-то «весельчаки» подняли на гору кузов малолитражки и сбросили его в кратер Везувия. Для его извлечения понадобились усилия 20 человек.