Мир путешествий и приключений - сайт для нормальных людей, не до конца испорченных цивилизацией

| планета | новости | погода | ориентирование | передвижение | стоянка | питание | снаряжение | экстремальные ситуации | охота | рыбалка
| медицина | города и страны | по России | форум | фото | книги | каталог | почта | марштуры и туры | турфирмы | поиск | на главную |


OUTDOORS.RU - портал в Мир путешествий и приключений

На суше и на море 1982(22)


АРКАДИЙ НЕДЯЛКОВ

хши-но-хши

Рассказ

Впереди был отпуск. Осталось сдать отчет, а там — лесное озеро, где водились отменные лещи. Я сидел в лаборатории и усердно работал, когда меня пригласил заведующий нашей кафедрой. Я не без досады отложил в сторону отчет: хотелось побыстрее его закончить. Досада еще более возросла, когда я увидел, что профессор держит в руках увесистую рукопись. Не хватало еще писать рецензию, дня два потребует. Профессор раскрыл рукопись там, где была закладка.

— Это отчет об интродукции шиншиллы на Памире. Прочтите-ка вот это,— с этими словами он протянул рукопись мне.

Я прочел: «После выпуска шиншиллы в урочище Яхчисор отмечалось нападение гюрз на зверьков. Две шиншиллы погибли еще в вольере, куда их выпустили после продолжительного содержания в клетках». И дальше: «Одной из причин исчезновения шиншиллы в местах выпуска можно считать нападение на них змей».

Я посмотрел на профессора.

— Рецензию представить до или после отпуска?

— Какую рецензию? Ехать туда нужно! И немедленно! Шиншилл выпускали в местности на высоте более 1800 метров над уровнем моря, а ведь выше 1500 метров гюрзы встречаются редко. Отыщите и привезите для морфологических исследований десятка два этих змей. Я договорился о лицензиях. Когда будете ловить змей, заодно поищите и шиншиллу. Выехать нужно через два дня. Вопросы есть?

Какие тут вопросы? Профессор одним выстрелом убивает двух зайцев: дает мне возможность познакомиться с памирской гюрзой, а за это я должен проверить, прижилась ли в горах шиншилла. Разве можно отказаться от такой поездки? Даже если для этого нужно отложить отпуск? Лещи в. лесном озере могут облегченно вздохнуть!

Четыре тысячи километров в наш век преодолеть — пустяк. Через три дня вместе со старым другом герпетологом Василием Карпенко я уже оказался в памирском кишлаке Зигар, откуда до урочища Яхчисор оставалось около тридцати километров «острой тропы». В отчете так и было написано—«острой». Ходить по горам мне приходилось много, но с «острой тропой» я встретился впервые. О ней речь впереди.

Найти проводника и нанять вьючных ослов нам помог учитель местной школы, и на рассвете через пять дней после отъезда из Москвы мы вышли на эту самую тропу.

На переднем осле едет проводник, пожилой горец Гариф-бобо, на двух других — наши пожитки. Мы с Василием идем пешком. Тропа вывела нас на берег Пянджа в узкий глубокий разлом. Обычно говорят, что реки текут. К Пянджу это слово вряд ли применимо: Пяндж скачет по камням.

В ущелье хмурый полумрак. Свежо. Даже в штормовках пробирает холод. Глухо рокочет река. Цокают ослиные копытца. Скрипит под сапогами каменная крошка. Тропа то спускается к самой воде, то отходит от реки и вьется среди валунов и остроконечных глыб. Полумрак цепко держится у скал и склонов ущелья. Идем час, другой. В полумраке спотыкаемся о камни, и вдруг... откуда-то сверху волна света, будто включили электрическое освещение. Это солнце вышло на снежные пики. Косогор сменяется спуском, спуск—подъемом. Мы изрядно разогрелись. Штормовки сняты. Надо бы передохнуть, но Гариф-бобо поглядывает вверх и торопит:

— Давай, давай! Солнышко вышло на половину склона. Оно ждать не будет. В жару на Пашмык подниматься трудно! Давай, давай! Отдохнем на перевале!

— Гариф-бобо,— спросил Василий,— где вы научились так хорошо говорить по-русски?

— Проводником был, геологов водил. Потом в войну на фронте был. Потом в госпитале лежал. Вот и научился.

У подъема на перевал Пашмык мы оказались тогда, когда солнце уже пронизывало поток Пянджа, бегущий на дне ущелья. Подъем начинался в урочище Овгард — неширокой покатой террасе на берегу Пянджа. Вдоль реки прохода по берегу нет. Здесь поток с ревом гложет отвесные скалы. Тропа пересекает террасу и между скалами ведет вверх, туда, где даже после жаркого памирского лета белеют пятна снега. Прыгает с камня на камень ручеек, и тропа тянется вдоль него, переходя с одного берега на другой и по временам исчезая под водой. В таких местах из-под наших ног брызги летят во все стороны. Но вот тропа уперлась в крутой глинистый склон. Гариф-бобо, кряхтя, слез с осла, потопал, разминая ноги, и сказал:

— Ишакам чуть-чуть отдохнуть надо!

— Нам тоже! — в тон ответил я.

Отдыхали недолго. Гариф-бобо проверил вьюки, перевязал потуже поясной платок, подвел своего осла к едва заметному следу на склоне, ткнул его палкой в круп и скомандовал:

— Кх!

Осел шумно вздохнул и полез по склону вверх. Вьючные ослы, не дожидаясь тычка палкой, потянулись за ним.

Двадцать шагов по косогору вверх, крутой поворот и опять двадцать шагов вверх. Зигзаг за зигзагом, зигзаг за зигзагом — вверх к перевалу. Пот выступил на лбу, стал заливать глаза, рубаха взмокла. Во рту пересохло. В висках застучало. Справа — каменная стена, слева — обрыв. Неожиданно выбрались на небольшую площадку. Рядком, касаясь друг друга боками, стоят ослы. Гариф-бобо подтягивает подпруги. Мы повалились было на камни, но проводник тут же нас поднял.

— Вставайте! Нельзя лежать! — строго сказал он.— Если сразу после подъема лежать, ноги болеть будут. Вставайте! Сейчас дальше пойдем!

И опять зигзаги подъема. Кажется, конца им не будет. Но вот глазам открылось выжженное солнцем холмистое плоскогорье. Вдоль холмов вьется тропа. Мы достигли перевала. Высотомер показал, что мы поднялись на 800 метров, а абсолютная высота над уровнем моря — 2470 метров.

После отдыха Гариф-бобо уселся на осла и сказал:

— Ну, осталось пройти Хши-но-хши, а там и Яхчисор близко.

— Гариф-бобо, а что по-таджикски означает это название?

— Хши-но-хши — это значит «хочешь не хочешь, другой дороги нет».

Ни кустика, ни деревца, только щетка жесткой, выгоревшей на солнце травы да торчащие из глины камни. Палящее солнце. Горячий, обжигающий ветер. Шагаем час, другой. Проводник отдыхать не дает. И вдруг ослы остановились. Перед нами обрыв.

— Вот это и есть Хши-но-хши,—сказал проводник.

Глянул я вниз — и дух захватило. С этой высоты Пяндж кажется грязно-белой лентой не шире ладони. Вниз в каменном желобе тянется серая осыпь с уклоном градусов шестьдесят.

Обычно полагают, что спуск легче подъема. С этим не поспоришь, если речь идет о лестнице многоэтажного дома, но Хши-но-хши—дело иное.

Как и на подъеме, пересекаем осыпь зигзагами, только теперь движемся вниз. А под ногами то твердые глыбы, то скользкая каменная крупа. Того и гляди не устоишь на ногах. За каждым из нас идет осел. Одних их здесь оставлять нельзя. Животные могут побежать,и тогда разобьются. Мой осел идет, не отставая ни на шаг. Он то опускает морду и нюхает камни, то задирает голову и налезает грудью мне на спину. Осел в мыле. Я тоже. У осла бока ходят ходуном. У меня тоже. Зигзаг за зигзагом, зигзаг за зигзагом.

Тропа подошла к отвесным скалам. Резкий поворот—и вот два густых карагача и родничок. Тень и вода! Все припали к роднику.

Не вода—нектар!

Отдыхали около часа, потом проводник поднялся и подошел к ослам.

— Ну, осталось самое трудное — перейти ишачий Сират*!

— Ишачий Сират? — удивился я.— Разве эта тропа ведет в ишачий рай?

— Тропа ведет в Яхчисор,— усмехнулся проводник.— Ну а что такое ишачий Сират, сейчас увидите.

* По поверьям мусульман, Сират — мост в рай, переброшенный над адом. Сират тоньше волоса и острее бритвы. Грешники не могут его перейти. Они срываются в ад.

По осыпи мы спустились к гряде невысоких выветренных скал. За ними глухо ревел Пяндж. Правее гряды косогор, покрытый мелкой сланцевой крошкой.

— Вот он, ишачий Сират! Ширина косогора — метров двадцать, на вид он обычен.

— Чего же тут страшного? — спросил я.— Косогор как косогор. Проводник молча подошел к косогору, поднял увесистый плоский

камень и плашмя бросил его на сланцевую крошку. Камень шлепнулся на косогор и медленно, но безостановочно пополз вниз. Мы следили за ним, пока он не сорвался в Пяндж.

— Если ишак упадет, дорога ему одна—в Пяндж! Подняться он не сможет.

— А если упадет человек?

— Людей страхуют длинной веревкой.

— Почему же не подстраховать осла?

— Тогда заранее читай заупокойную молитву!

— Э... э..! — недовольно протянул проводник.— Как не понять? Ишак тогда за собой стянет!

Гариф-бобо обвязался веревкой, конец ее подал мне, подогнал своего осла к краю косогора, ткнул его палкой под хвост и закричал:

— Кх! Кх! Эй! Эй!

Осел прыгнул на косогор и заскакал, с трудом вытаскивая ноги из крошева. Проводник спешил за ним, не переставая кричать и охаживать палкой по бокам. Прыжок вперед — полметра вниз. К концу перехода они оказались ниже нас метров на двадцать.

Моя очередь. Обвязываюсь веревкой. Тычу осла палкой в зад и выскакиваю следом за ним на осыпь. Обошлось без происшествий, только дышал я, как загнанная лошадь, а сердце билось где-то возле горла.

За Сиратом до Яхчисора шла пологая ровная тропа, но и на ней спотыкались и ослы и мы. Тропа и в самом деле оказалась острой — резала ноги. Дойти бы скорее до ночлега, а там отдыхать до утра. Но получилось иначе...

Тропа привела под густые деревья. После палящего солнца тень, прохлада и журчащий ручеек. Благодать!

Ослы развьючены и привязаны к деревьям. Перед водопоем им надо выстояться. Гариф-бобо и Василий, блаженно улыбаясь, разлеглись на берегу ручейка. Я хотел последовать их примеру, но, взглянув на дерево, обмер. На ветке, свисавшей над ручьем, лежала гюрза! Толстая, серо-голубая. Прыжок к хваталке! Зажимаю змею возле головы, стаскиваю на землю, и через минуту она тяжело ворочается в мешке. Еще через минуту мы с Василием устремились на охоту.

— Куда вы? Отдыхать надо! Завтра не встанете!

— Встанем, Гариф-бобо, обязательно встанем! — уже на ходу отозвался я.

— Не ходите! Поберегите ноги! Плохо будет!

Куда там! Конечно, следовало прислушаться к словам проводника. Раз змеи есть, они от нас не уйдут и завтра. Но так уж устроен ловец: увидел добычу — забыл обо всем на свете.

Терраса Яхчисора ярусами прилепилась к гранитному исполину— горе Хазрат-ага. Верхние ярусы — узкие карнизы, нижний — широкая, немного покатая площадка. Когда-то это был большой сад, в котором стоял многолюдный кишлак. Теперь же люди бывают здесь редко. Развалины кибиток заросли непролазным бурьяном. Сад одичал. Ветки многих деревьев обломаны. Виноградная лоза разрослась, местами уцепилась за сучья деревьев и обвила их до самой вершины, но больше она стелется по земле, покрывая и камни и скалы. Настоящие джунгли.

Договорились не разбредаться друг от друга далее слышимости голоса. Василий пошел вдоль ручья, а я пробился через джунгли к гранитной стене горы Хазрат-ага. Здесь заросли были не столь густы. Кое-где стена обрушилась. Курумники — груды обломков — излюбленное место для змей.

На первом курумнике я обнаружил несколько змеиных лежек. Это нетрудно: камни обычно покрыты пылью, а на лежках пыль стерта. Отметил лежки столбиками из камней.

На втором курумнике наткнулся на нору какого-то мелкого хищника: горностая, ласки или хоря. Возле щели пошире — сухой помет с остатками шерсти, перья и кости. Ломать голову над этим не пришлось. У нижней кромки курумника лежала высохшая тушка каменной куницы, а чуть в стороне—тоже высохшая крупная гюрза. Туловище змеи возле самой головы перегрызено почти до половины. Кто на кого напал? По ряду признаков в логове были детеныши.

У третьего курумника рос густой, раскидистый карагач. В траве под ним я нашел мертвого скворца: лежит, раскинув крылья, словно летит. Поднял птицу. Повреждений не видно, только клюв в запекшейся крови. Запаха тления нет, значит, погибла недавно, а виновница ее гибели — гюрза. Она часто заползает на деревья и замирает на ветках. Птицы не замечают их, присаживаются поблизости и становятся добычей змеи. Однако бывает, что гюрза схватит птицу, но удержать не может. Птица улетает, но, если зубы змеи пробили ее кожу, падает мертвой под тем же деревом. Ощипал я скворца. Так и есть: вся тушка сизо-багровая (яд разрушил сосуды, и кровь разлилась по мышцам), на грудке две колотые ранки — след змеиных зубов. Гюрза, может быть, еще на дереве. Сажусь на камни и тщательно осматриваю крону карагача. Казалось, я буквально прощупал глазами каждую ветку и все же обнаружил злодейку только тогда, когда она пошевелилась.

С земли змею не достать. Позвал на помощь Василия. Вдвоем мы справились со змеей легко. Я залез на дерево и согнал гюрзу на землю. Василий зажал змею хваталкой и сунул в мешок.

Солнце свалилось за гребень горы Хазрат-ага, на Яхчисор надвинулась тень. От Пянджа сразу же потянуло сыростью. Вот тут-то мы и почувствовали то самое, о чем предупреждал проводник: к стоянке идти надо, а ноги не поднять. Мы присели на камни, но отдых облегчения не принес. Уже в густых сумерках, спотыкаясь на каждом шагу, кряхтя и охая, добрались к костру. Казалось, он совсем рядом, но как до него добраться, если ноги подкашиваются и каждый шаг отдается в мышцах щемящей болью?

— Хочешь скажу, о чем ты сейчас думаешь? — окликнул меня Василий.

— Давай!

— Ты клянешь себя, что не послушался проводника.

— Кто открыл тебе мои сокровенные мысли?

— Ноги.

Утром новая неожиданность —густейший туман. В метре от костра сплошная сизая стена. Может быть, это и к лучшему? Все равно ходить мы не можем. Даже шевелить ногами больно. Молча сидим у костра, слушая неумолчный рев Пянджа. Сыро. Промозгло. Отсыревшие дрова горят плохо. Дым стелется по земле, щиплет глаза.

Проводник посоветовал нам размять мышцы ног. Занялись массажем. Сначала самые легкие поглаживания заставляли нас охать, но потом стало легче. Мы даже понемногу походили. А тут и туман рассеялся. Камни, кусты, трава, деревья, штормовки и спальники будто побывали под дождем. Едва прояснилось, как хлынули такие жаркие лучи солнца, что влага исчезла на глазах.

Когда наши ноги пришли в нормальное состояние, мы прежде всего прочесали виноградные джунгли. На лозах было множество небольших гроздьев—лакомство для скворцов. Целый день здесь вертелись стайки этих птиц. Где птицы, там осенью и змеи. Ходить по джунглям приходилось осторожно. Гюрза могла спрятаться в листьях, а крупная змея достанет ногу и выше голенища.

В зарослях мы часто находили кучки помета.

— Чьи?

— Это медведи виноград ели,— пояснил Гариф-бобо,— ночью они приходят, днем спят где-нибудь поблизости. Вы их не бойтесь. Они смирные, людей не трогают.

Медвежьи следы мы видели каждый день, но самих зверей не встречали. Это очень огорчало Василия. Он хотел сфотографировать медведя.

— Встретятся еще! — успокаивал его проводник.— Медведи к нам присматриваются.

Лучшее время охоты на гюрз —ранние утренние часы. Остывшие за ночь змеи выползают понежиться на солнышке, лежат на открытом месте и не проявляют такой прыти, как днем. Но нам досаждали туманы. Они висели над Яхчисором часов до десяти. Мы выходили на охоту, едва туман начинал редеть, но уже через час жаркое солнце прогоняло в тень и змей и нас. На третьи сутки солнце заволокли перистые облака, оно приятно пригревало. На одном из валунов я заметил змею. Окраской она походила на неядовитого полоза, да и туловище у нее было не таким внушительным, как обычно у гюрз.

«Полоз»,— решил я и стал подбираться поближе, чтобы лучше разглядеть змею. Она заметила меня еще издали, свернулась в клубок и зашипела.

Это меня рассмешило. Поди ж ты, тоже пугает, словно ядовитая! Гюрзы шипят не часто. Решил поймать задиру. Полозов обычно ловят не хваталкои, а просто рукой. Так хотел поступить и я, но змея успела соскользнуть с валуна и скрыться в гуще виноградных листьев. Раздвигаю листья без каких-либо предосторожностей. Где же она? Змея прижалась к камню и снова зашипела. Рукой до нее не дотянуться. Хваталкои вытащил я змею из зарослей, а она крепко вцепилась в шток хваталки чуть выше захватов. Пригляделся я и ахнул: по штоку ползла желтая капелька. Яд! Я чуть было не схватил голой рукой самца гюрзы.

Сунул я гюрзу в мешок. Немного успокоился, огляделся вокруг и... увидел медведя. Мишка оперся о скалу передними лапами шагах в двадцати и внимательно меня разглядывал. Уши стояли торчком, морда настороженная. Зверь не очень большой, с барана, бурый.

Хоть и говорил нам проводник, что в Яхчисоре медведи смирные, но кто знает, какое у этого мишки настроение?

Рука сама нащупала нож. Другого оружия у меня не было. Но медведь нападать не собирался. Некоторое время мы молча разглядывали друг друга. Потом я решил нарушить молчание.

— Ну,— обратился я к медведю,— что делать будем? Мишка повертел головой и остался в том же положении.

— С кем это ты разговорился? — спросил Василий из зарослей.

— С медведем!

Появление моего напарника зверь воспринял спокойно. Он только немного отошел и сел.

— Не шевелись! — закричал Василий.— Какой кадр будет!

Я и без того застыл в неподвижности. Василий, издавая восторженные восклицания, щелкнул «Зенитом». В конце концов медведю, видно, надоело позировать. Он повернулся и неторопливо удалился к скалам.

Когда мы рассказали о встрече с мишкой проводнику, тот сказал:

— Этот медведь живет здесь давно. Лет десять. Я каждое лето вижу его в Яхчисоре. Еще один медведь, побольше, тоже ходит поблизости, но он осторожнее. Боится людей. Прячется от них.

За неделю мы исходили террасу Яхчисора вдоль и поперек, изучили каждый укромный уголок, каждую скалу, каждое дерево. Ящик для змей был почти полон. Однако ни шиншиллы, ни даже ее следов мы не видели. Эта часть задания оставалась невыполненной. Шиншилла—зверек ночной, днем ее обнаружить трудно. Мы сделали несколько контрольно-следовых полос: разровняли пыль на тропинках, посыпали зубным порошком камни и землю в тех местах, где могли жить шиншиллы. Утро начиналось с осмотра контрольных участков. Живности в Яхчисоре было много. Наши полосы были сплошь истоптаны. Мы видели отпечатки лапок мелких зверьков и извилистые ленты, оставленные змеями, крестики птичьих следов, но характерных подушечек с пятью точками от коготков шиншиллы мы не находили.

Как-то меня осенило: если шиншиллы в Яхчисоре есть, то хищникам это должно быть хорошо известно.

На другое утро я собрал сухой помет с остатками шерсти у той норы, где лежали мертвые куница и гюрза. Осматривая ящик с гюрзами, Василий увидел, что какая-то змея оставила помет с шерстью. Мы тут же собрали помет и поместили в отдельный пакетик. Строение шерстинок и пуха у шиншиллы весьма своеобразно, и специалисты-пушники установят, были ли шиншиллы в числе жертв хищников.

Частые туманы и сырость, которую они приносили, навели меня на другую мысль: а не могло ли это прогнать зверьков от Пянджа? Отсыревший пух не защищает зверьков от холода. У себя на родине, в Андах, шиншилла обитает в сухом высокогорье, а терраса Яхчисора располагалась над уровнем моря примерно в 1400 метрах. Это высокогорьем не назовешь. К террасе примыкают склоны пиков 4000—5000 метров. Может быть, зверьки перебрались туда?

Своими мыслями я поделился со спутниками.

— Ты, наверное, прав,— поддержал меня проводник,— в боковых саях суше и теплее, чем у Пянджа. Сходите в сай Яхчисороби. Он недалеко. Дорогу я покажу.

На Памире жизнь там, где вода. Все ее источники известны, и каждый имеет собственное имя. Если название местности оканчивается на «су», там река или речка, если «булак» или «чашма» — родник, но чаще к названию добавляют просто «оби», что значит «вода».

У Яхчисора свой источник — небольшая речушка Яхчисороби. Рождается она где-то на заоблачной высоте у ледника, на террасу вытекает почти в самой ее середине и тут частью растекается по арыкам, частью попадает в Пяндж. Ущелье, в котором речушка течет до террасы, так и называется — сай Яхчисороби.

Пройти в этот сай не просто. Километра два мы шли прямо по воде в угрюмой каменной щели, откуда видна лишь узкая полоска неба, потом дорогу преградили завалы такой высоты и крутизны, что без проводника мы бы повернули назад. Ну а Гариф-бобо осмотрел завал, крякнул и, цепляясь за выступающие камни, полез вверх. Нам пришлось последовать за ним. Одолели первый завал, а там второй. Одолели второй — на пути третий, самый трудный. Влезли мы и на третий. Тут каменная щель окончилась. Мы вышли в широкую овальную котловину, со всех сторон окруженную неприступными обрывами. Вдоль обрывов сплошные курумники и непролазные заросли чингиля. По дну котловины в зарослях тростника и солодки вьется речушка. Берега ее завалены множеством валунов и обломков скал, а в промежутках — глинистые полянки с низенькой плотной травой. Речка неглубока, однако местами попадаются заводи и ямы. Вода кристальной чистоты, даже на дне ям виден каждый камешек. Дно чаще мелкогалечное, реже песчаное, а кое-где и гранитное.

В котловину мы выбрались еще до того, как в нее заглянуло солнце, но ни тумана, ни той сырости, что постоянно чувствовалась у Пянджа, здесь не было. Сунулись мы в заросли чингиля, но тут же повернули обратно. У этого кустарника не только на ветках, но и на каждом листочке весьма острые колючки. Пришлось идти по руслу речки.

На первой же полянке из-под ног веером выскочили кузнечики, а у камня, свернувшись клубочками, лежали два гюрзенка. На следующей полянке опять кузнечики и гюрзята. И на третьей то же!

Пока мы шли до верхнего конца ущелья, насчитали на полянках больше полусотни гюрзят. Не сай, а змеиный детский сад! Оно и понятно, условия для этого в сае Яхчисороби идеальные: пищи— изобилие (сеголетки гюрзы едят кузнечиков), тепла—в избытке даже утром, воды — в избытке, все, что нужно для роста и развития. На верхнем срезе обрывов появились первые отблески лучей солнца. Они медленно, но безостановочно поползли по каменным стенам к их подножию. Как по сигналу, сразу в нескольких местах раздалось звонкое: «Ке-ке-ке-ке-ке! Ке-ке-лик! Ке-ке-лик! Ке-ке-лик!» И тут же: «Пиньть! Пиньть! Пиньть!»

С ближнего курумника шумно взлетела какая-то птица. Свистя крыльями, она пронеслась над нами и села на полянку в трех метрах. Следом за ней одна за другой приземлились еще десятка полтора пернатых. Довольно крупные, больше голубя, серо-желтые, с кокетливыми дымчатыми нагрудниками, красноклювые птицы сбились в тесную кучку и, вытягивая шеи, с любопытством разглядывали нас. Кеклики! Так близко, хоть палкой бей!

— Молодые, глупые! — вздохнул Гариф-бобо.— Совсем не боятся человека. Люди здесь очень редко бывают, вот птицы и непуганые. Хорошо, что охотникам сюда хода нет. Один выстрел — и всему выводку конец!

Василий щелкал затвором аппарата, повизгивая и всхлипывая от восторга. Кеклики тихонько кудахтали и вытягивали шеи. Видно, делились впечатлениями.

«Пить-тюу! Пить-тюу!»—донеслось с курумника. Кучка словно взорвалась. Громко хлопая крыльями, кеклики взлетели все сразу и стайкой потянулись на голос.

— Мать позвала! — пояснил Гариф-бобо.

И в этот день, и в другие кеклики подлетали к нам вплотную. Речушка Яхчисороби начиналась у высоченной отвесной каменной стены. Вода падала с камня на камень, с уступа на уступ к подножию стены и бурлила в омуте, как в котле. Каменная стена там, где ее смачивала вода, до самого верха поросла пушистым зеленым мхом, а чуть в стороне от струи падающей воды, между камнями, какая-то птица свила гнездо—громоздкую, широкую чашу из мха и сухих листьев вперемешку с глиной. Гнездо все на виду, а подобраться к нему нельзя — со всех сторон омут. Гнездо было пустым, но Василий неустанно снимал его. Я не знал, чье это гнездо, и осведомился о причине столь щедрой траты пленки.

— Профан! — почти закричал на меня Василий.— Это же гнездо синей птицы!

Из бурлящего омута вода вытекала на широкий галечный перекат. За перекатом темнела глубокая яма. Вода здесь была недвижна, но, едва мы приблизились к яме, она как бы вскипела, и из ямы через перекат к водопаду метнулась стая рыб. Перекат был мелким, а рыбы — крупными, мчали они по мели, поднимая буруны, как торпедные катера. Где еще увидишь такое?

— Снимай! — закричал я Василию.— Чего медлишь?

Тот только руками развел: пленка кончилась, аппарат перезаряжать нужно. Василия успокоил проводник:

— Эта рыба называется маринка. Очень пугливая. Она нас испугалась и устремилась в глубокое место, чтобы спрятаться. Там ей долго не пробыть: шум от водопада. Мы уйдем, и рыба вернется. Тогда и снять ее можно.

Мы вернулись к перекату через час, снимки получились отличные. И не только снимки. На обед вместо надоевшей похлебки из консервов у нас была отменная уха. Маринка—вкусная рыба, но нужно тщательно удалять из ее брюха икру и черную ядовитую пленку.

К полудню котловина превратилась в пекло. У Пянджа даже днем тянет прохладный ветерок, а здесь воздух неподвижен, солнце жарит вовсю. Пришлось спрятаться в тень скалы на берегу речушки. После ухи всех разморило. Мы разлеглись на песочке и задремали.

Проснулся я от шороха. Где-то рядом ползла большая змея. Звук ползущей змеи достаточно услышать лишь раз, его не спутаешь ни с чем другим. Мне этот звук был знаком очень хорошо. Не поворачивая головы, скосил я глаза в сторону звука и в широкой щели, в метре от моей головы, увидел толстый бок гюрзы. Змея уползала в щель. Стремилась, видно, к воде, но, выставив голову из щели, увидела нас и решила убраться восвояси. Не успела, попала в мешок. Внушительной по размерам оказалась одна из мамаш гюрзиного детсада.

После возни с гюрзой дремота прошла, но покидать тень было рано. Котловина словно вымерла. Все живое попряталось от жгучих лучей солнца. Только крупные серые ящерицы—агамы оживленно бегали по берегу речушки. Поймав в траве кузнечика или жука, они легко взбегали по отвесной стене скалы, двигая челюстями, съедали жертву и, замерев, устремляли глаза на солнце.

Кроме агам жары не боялся орел. Он медленно парил высоко над горами.

— Скука! — зевнув, сказал Василий.— Пойду агам ловить. Нужно привезти с десяток в зоопарк.

Снасть для ловли агам предельно проста, вроде удочки—длинная камышинка с петелькой из лески на тонком конце. Когда вспугнутая агама взбежит на скалу и замрет там, считая себя в безопасности, ей на шею набрасывают это петельку. Ни тонкой камышинки, ни лески агама не боится. Только не нужно делать резких движений. Плавно подводи конец камышинки, и любопытная, доверчивая агама сама сунет голову в петлю.

Василий срезал камышинку подлиннее, привязал леску и пошел на охоту. Мне не хотелось жариться на солнце. Я остался в тени и лениво следил за парящим орлом. Постепенно птица снизилась и кружила над котловиной. Круги становились все уже и уже. Вдруг орел сложил крылья и камнем упал на ближние скалы. Зачем? Может быть, поймал кого-нибудь? Я побежал посмотреть и про жару забыл. Подбегая к скалам, осторожно выглядываю из-за камней: на берегу речушки орел сражается с гюрзой! Распустив крылья, птица наскакивает на змею, поочередно выбрасывая перед собой когтистые лапы. Здоровенная змея свернулась в спираль и отбивается бросками головы.

Эх, «Зенит» у Василия! Какой снимок можно было сделать! Оглядываюсь, а Василий совсем недалеко. Крикнуть бы, да нельзя. Чуткая птица непременно услышит. Присев на скалу, я знаками стал звать напарника. Тот не сразу заметил мои сигналы, а потом направился ко мне не спеша. Я отчаянно махал рукой. Наконец Василий сообразил, что я зову его неспроста, и побежал, но было уже поздно. Орел взлетел. Тяжело взмахивая крыльями, птица набирала высоту, держа извивающуюся змею. Левой лапой орел ухватил гюрзу за хвост, а змея старалась дотянуться до лапы. Чем выше поднималась птица, тем отчаяннее билась змея. И вдруг орел разжал когти. Змея шлепнулась на камни, подскочила, как мячик, и осталась недвижной. Орел сел рядом. Несколько ударов клювом, и птица снова в воздухе. Теперь лапа держит змею поперек туловища. Мерно взмахивая крыльями, орел поднялся над котловиной, нашел восходящий поток, перешел на парящий полет и скрылся за горами. Там, где он клевал змею, мы нашли голову гюрзы.

Солнце склонилось к закату. По котловине поползли длинные тени. Стало прохладнее. Спавший возле скалы проводник зашевелился и сел, протирая глаза.

— Пора возвращаться к Пянджу. Оставлять ишаков на ночь без присмотра нельзя!

— А как же шиншиллы? Надо бы еще поискать!

— Вы ищите, а я пойду. Только помните, что завалы нужно пройти до темноты. Если задержитесь, разложите костер и ночуйте. В темноте по завалам лазить опасно.

Проводник ушел. Мы посовещались и решили осмотреть курум-ники за зарослями чингиля. Пока продирались через чингиль, он взял с нас дань клочками одежды. Несколько позже мы извлекли из своей кожи не один десяток заноз.

Ходьба по курумникам не проста. Многие глыбы качаются, и, прежде чем ступить на такую глыбу, нужно убедиться, что она не вывернется из-под ноги. Медленно бродили мы по курумникам, методически осматривая камни и щели. Ни шиншилл, ни их следов.

Бродили мы по теневой стороне котловины, а на солнечной тень медленно, но неудержимо ползла от подножия обрыва к его верхнему краю. Солнце уходило. Нам следовало торопиться. Василий прибавил шагу, направляясь к завалам. Я отстал. Потом заторопился и шагнул на неустойчивую глыбу, она вывернулась, и я шлепнулся на довольно острые камни. Не успел я прийти в себя от боли, как с ужасом почувствовал, что заскользил по камням вниз, а за мной поползла вся масса курумника. Выше меня курумник состоял из весьма солидных обломков скал, и они тоже пришли в движение. Любая из этих глыб могла раздавить меня, как букашку. Нужно было побыстрее убраться с их пути. Подниматься на ноги времени не осталось, пришлось по-обезьяньи удирать на четвереньках. Глыбы сначала двигались медленно, но постепенно набрали скорость и с глухим стуком, подняв облако пыли, обрушились в заросли чингиля.

И вот тут-то из какой-то щели рядом со мной выскочил серый зверек с оттопыренными полукруглыми ушами и длинным хвостом. Кончик хвоста украшала кисточка.

Шиншилла! Оползень выгнал ее из убежища. Шиншилла пробежала мимо меня так близко, что зверька можно было бы схватить.

Куда же делся зверек? Я ползал по курумнику в том месте, где исчезла шиншилла, заглядывал в каждую щель. Тщетно! Эх, мне бы сейчас чутье!

__ Что с тобой?—участливо спросил меня невесть откуда появившийся Василий.—Ты не рехнулся? Может быть, сильно ушиб голову?

— Шиншилла!—выдохнул я.

— Где?!

— Где-то здесь! В камни ушла!

Василий кинулся ворочать камни и вызвал еще один оползень, который едва не погреб под собой нас обоих. Однако шиншилла будто в воду канула. Мы облазили курумник сверху донизу, вдоль и поперек. Уже в густых сумерках подошли к завалам и на спусках чудом не сломали шею. Однако и тут нам повезло. Мы добрались до стоянки возле Пянджа хоть и не совсем целыми, но все-таки здоровыми.

Глядя, как при свете костра мы мажем друг другу синяки и ссадины йодом, Гариф-бобо сокрушенно вздыхал и отворачивался. Мы не обращали внимания на его красноречивые взгляды и вздохи. Мы же шиншиллу нашли!

Спали в эту ночь плохо, а на рассвете, захватив оставшийся зубной порошок, продукты и спальники, уже пробирались сквозь туман ко входу в щель, которая вела в котловину.

Зубной порошок покрыл курумник от подножия до самого верха, и трое суток мы посменно дежурили, не спуская глаз с белого пятна. Нет, не вышла шиншилла. Видимо, она ушла с этого участка в первую же ночь, а может быть, ее придавило оползнем.

Мы оставались в котловине, пока была еда.

Ранним утром четвертого дня навьючили ослов и двинулись в обратный путь. Дойти до Зигара за один день не удалось. Пришлось ночевать на террасе Овгарда после спуска с перевала Пашмык. На ужин у нас были размоченные в кипятке окаменевшие куски пресных лепешек. Утром вышли без завтрака, натощак.

Оказии до Кала-и-Хумба пришлось ждать два дня. Мы отсыпались и отъедались в гостеприимном доме учителя Амирхона.

Пока мы жили в Зигаре, мужчины относились к нам весьма почтительно. Гораздо почтительнее, чем при первой встрече. Причина этого была нам непонятна, и я спросил об этом у Гариф-бобо.

— Йе! — искренне удивился старик.— Разве не вызывает уважения смелость?

— Чья смелость?—в свою очередь удивился я.

— Вы говорили всем, что идете в Яхчисор, чтобы ловить там гюрз?

— Говорили.

— Вы привезли оттуда больше трех десятков этих проклятых аллахом тварей и подтвердили свои слова делом.

— Ну и что?

— Одно дело — говорить о своих намерениях, а совсем другое — выполнять их. Ты сам прошел по тропе в Яхчисор и обратно. Как ты думаешь, успели бы мы привезти оттуда человека живым, если бы его укусила гюрза?

Мое сообщение о том, что я видел в Яхчисоре шиншиллу, вызвало интерес. Туда срочно послали двух лаборантов — крепких молодых ребят. Они прожили в Яхчисоре больше месяца, но шиншилл так и не встретили. Либо я видел единственного уцелевшего зверька, либо шиншиллы живут так скрытно, что встречи с ними исключительно редки.

Что же касается высокогорной популяции гюрзы, то в отчете о выпуске шиншиллы была допущена неточность. Высотомер (альтиметр) показал, что Яхчисор расположен на высоте всего 1341 метр над уровнем моря.

Сенсации не получилось.

 


 
Рейтинг@Mail.ru
один уровень назад на два уровня назад на первую страницу