Мир путешествий и приключений - сайт для нормальных людей, не до конца испорченных цивилизацией

| планета | новости | погода | ориентирование | передвижение | стоянка | питание | снаряжение | экстремальные ситуации | охота | рыбалка
| медицина | города и страны | по России | форум | фото | книги | каталог | почта | марштуры и туры | турфирмы | поиск | на главную |


OUTDOORS.RU - портал в Мир путешествий и приключений

На суше и на море 1981(21)


АЛЕКСАНДР РОГОВ

У СКАЛ ПУТЯТИНА

Очерк

Двадцать лет натягиваю я на себя лямки акваланга. Этот несложный аппарат позволил мне проложить подводные тропы в Беринговом и Баренцевом, Черном, Белом, Каспийском и Японском морях. Во время подводных съемок в кадр попадали осьминоги и акулы, запечатлелись на пленке швы разрушенных причалов и стабилизаторы не разорвавшихся в последнюю войну торпед. Плавал я с подводным фотоаппаратом у остатков старинного парусника и около стальных лопастей гидротурбины уникальной приливной электростанции.

Человек, начавший изучать море, навсегда привязывается к этой грозной и во многом загадочной стихии. Работая с теми, кто познает его тайны, я убедился, что пройдет еще немало времени, пока они будут полностью раскрыты. Однако уже сделано многое, приоткрывающее их завесу. Нам, ластоногим разведчикам, очень хорошо видно, что море требует защиты. На наших глазах оскудели рыбные пастбища, там, где раньше любопытные морские ерши тыкались в иллюминатор фотоаппарата, пытаясь прогнать из своих владений собственное отражение в стекле, теперь редко увидишь рыбий хвост.

Море тысячелетиями скрывает под своим покровом следы деятельности человека. Нам приходилось встречать на дне засыпанные вековым илом древние амфоры и черепки глиняной посуды, затонувшие парусники и стены разрушенных городов. Такие находки вызывают большой интерес. Но вот засорение хламом и мусором акваторий портов и прибрежных городов вызывает только чувство горечи. Активный лов и сбор даров моря в последние десятилетия заметно сократили запасы животного и растительного мира.

Я расскажу об экспедиции, целью которой было изучение одного из моллюсков — мидии.

Во ВНИРО — Всесоюзном научно-исследовательском институте морского рыбного хозяйства и океанографии—решили, что местом проведения работ будет остров Путятина.

Этот остров находится в заливе Петра Великого в Японском море. Длина его — около 13, ширина—около семи километров. Назван в честь адмирала Е. В. Путятина, видного мореплавателя и дипломата. В 1852—1855 годах он возглавлял дипломатическую миссию в Японию, отправившуюся на фрегате «Паллада». Экспедиция открыла заливы Посьета, Ольги, а также острова Римского-Кор-сакова.

С остатками фрегата «Паллада» мне довелось ранее встретиться на дне бухты Постовой в Татарском проливе. Теперь предстояла встреча с островом, история которого связана со знаменитым фрегатом.

Итак, мы едем на остров Путятина. На него не мечтает попасть лишь тот, кто вообще равнодушен к путешествиям. Мой друг и соратник по многим экспедициям Олег Яременко, кандидат технических наук и по совместительству тренер секции подводного спорта в МВТУ имени Баумана, просто-таки сиял, сообщая эту новость. Да, поездка обещала быть интересной, к ней мы готовились давно.

Олег предложил руководителям экспедиции из отдела беспозвоночных алгоритм решения сложной задачи по определению продуктивности мидии. Решение было предложено лишь в виде идеи, но новизна предложения открыла нам дорогу в отдел и связала нас с ВНИРО и как аквалангистов, и как представителей технических наук.

Интерес ученых к моллюскам понятен. Более 60 тысяч видов их живет в морях и океанах земного шара. Мидии, морские гребешки, устрицы, кальмары, осьминоги. Мясо их чрезвычайно богато белками, жирами, витаминами. Но дело не только в пищевой ценности этих обитателей моря. Это исключительно ценное сырье для получения минеральных и органических продуктов, которые могут использоваться в сельском хозяйстве, технике, медицине.

Из всех моллюсков наибольшее промысловое значение имеют мидии. Запасы их огромны: колонии мидий плотным ковром — до десяти тысяч штук на один квадратный километр — покрывают прибрежные отмели морей и океанов. Но теперь уже нельзя только добывать. Задача заключается в том, чтобы сохранить и приумножить богатства морских угодий.

Планомерная работа по увеличению биологической продуктивности моря в нашей стране ведется давно. Еще до войны в Каспий запустили кефаль из Черного моря, затем успешно была акклиматизирована дальневосточная горбуша в Белом и Баренцевом морях. Во внутренние водоемы из Севана и Иссык-Куля переселяют форель, из Амура—толстолобика. Этот список можно продолжить.

Фото. Олег Яременко — прекрасный аквалангист, он уже покорил глубины пяти морей — Японского, Берингова, Баренцева, Черного и Каспия

Экспедиция ВНИРО должна была выяснить, как быстро растут мидии, как влияют на их развитие грунт, течения и глубины залегания мидиевых банок. Наши инженерные познания пригодились. Контрольных мидий решено было поместить в садки и в Дальнейшем определить скорость их роста. Садки мы с Олегом спроектировали быстро, конструкцию в институте одобрили и утвердили, методику отыскания заданной точки в море мы заимствовали в специальной литературе.

Пришлось заняться и оргвопросами; доставать бетонные плиты, на которых затем были смонтированы обрешеченные ящики-садки. Было немало и других хлопот.

И вот наконец зафрахтованный нами на одни сутки сейнер входит в бухту. Остров Путятина весь в легкой дымке, зеленый, холмистый, освещенный утренним солнцем. В вершине бухты извивающееся в воде отражение двух труб рыбокомбината. На нашем судне отдают якорь, и мы начинаем выгрузку. В любой экспедиции можно узнать аквалангистов по их внушительному багажу: множество тюков, ящиков и мешков — это акваланги, компрессорная установка, гидрокостюмы, воздушные фильтры и грузовые пояса.

Приезжая на новое место, мы всегда хлопочем о бензине для мотора компрессора, отыскиваем плавсредства. Наши экспедиции, как правило, бывают прибрежными — налаживаем быт: жилье и питание не последнее дело для людей, отдающих морю массу калорий.

И эта экспедиция не была исключением. Кроме перечисленного выше нам предстояло выгрузить пятнадцать нетранспортабельных железных ящиков, прикрученных к не менее громоздким бетонным плитам. Все это — бетон и железо — капитан взялся везти, только получив прогноз хорошей и устойчивой погоды и строгое указание от инспектора портового надзора доставить груз на место. И вот теперь, отстаиваясь на рейде у рыбокомбината, капитан не знал, что делать. То ли выбросить садки за борт, то ли везти их обратно во Владивосток. Выгрузить садки на хлипкий причал не позволяла глубина бухты. Судно не могло подойти к пирсу, а выбросить их за борт, как предлагал боцман, не позволяла капитану совесть. Тогда мы выдвинули свою идею, суть которой заключалась в том, чтобы садки сгружать в море именно там, где им и надлежало бы встать.

На судне настроение изменилось. Боцман и тралмейстер готовили снасти, чтобы под водой отцепить садки, не прибегая к помощи водолазов. Наша задача — указать место, установка же, как говорил боцман, много времени не займет. Да и капитан обещал запеленговать те точки, где мы спустим садки, так что все складывалось хорошо.

Мы с Олегом пошли под воду, и рой золотисто-голубых пузырьков снял нервное напряжение. Опускаясь вниз, я забыл о мытарствах прошедших суток. Глубину в этом месте по эхолоту определил капитан: она составляла пятнадцать метров. Нырнув, мы попали в сплошные заросли ламинарий. Олег поворачивает ко мне голову — вижу в маске довольное лицо; он показывает большой палец — все хорошо!

Биолог экспедиции Инна просила одну партию садков поставить на грунт, покрытый морской растительностью. Вот и место найдено! Разгребаем рыже-зеленый ковер руками; под слоем «листьев» мелкие камни, покрытые илом, попадаются кучки—друзы мидий, вечные их спутники морские звезды и сами мидии, кажущиеся нам удивительно большими. Захватив семейку раковин в качестве вещественного доказательства, всплываем.

Первое погружение закончено. Кажется, мы всю жизнь только и делали, что ныряли в голубые воды Японского моря. Но это впечатление потом пройдет, оно от усталости и нервозности. Рассматриваем вместе со всеми грудку блестящих от морской воды моллюсков. Еще внизу, отдирая раковины ото дна, удивлялись мы цепкости их «корешков» — биссусов. Так называются тонкие нити, которыми держатся мидии за грунт. Вместе с десятком крупных, размером в добрых два кулака, раковин выдрали мы с Олегом со дна пяток булыжников. Инна была очень рада: она просто не могла поверить, что вот так, с места в карьер, начнется ее работа, ведь речь шла о самой трудоемкой ее части—установке садков. Она сразу согласилась ставить первую пятерку садков у рыбокомбината.

Капитан «привязал» место стоянки судна к береговым ориентирам: слева — стальная труба комбината, справа — входной маячок. Мы все помогли боцману опускать на дно садки. Он цеплял крючок за веревочное кольцо, привязанное за садок, опускал его с бетонной плитой в воду, погружал на дно, а потом по стальному тросу посылал вниз чугунную болванку. Болванка, пристегнутая к тросу скобой, ударяла по рычагу на крюке, последний отцеплялся от садка, и вместе со снастью его вынимали из воды.

Все садки были опущены за борт, и, чтобы они не легли друг на друга, капитан разворачивал судно, немного смещая его корму в сторону моря.

Фото. Волны и ветер, мороз и солнце «изваяли» из обломков скал статуи, например, такие, как этот слон, опустивший каменньи: хобот в волны Японского моря

Вторую и третью партии садков установили таким же способом, вторую — в глубине бухты, где оказалось чистое, не заросшее водорослями дно, третью —у восточного, противоположного побережья острова. Если западная сторона Путятина представляет собой закрытую бухту с жилыми поселками на берегу, то восточная—это дикий берег, открытый всем ветрам и течениям. Садки там ставили на глубине двадцать пять метров, хотя берег здесь был близко. Мы бросили якорь возле удивительного каменного изваяния, созданного природой: отдельно стоящая скала напоминала слона, четыре ноги и хобот которого принимали на себя удары волн; рядом зеленел склон берега, обрываясь у «слона» белым серпом пляжа. Виднелись другие скалы, которые напоминали причудливых зверей и птиц,— волны, ветер и солнце поработали над их очертаниями. Пять островерхих каменных глыб—кекуров торчали из воды у южного берега острова; они, как стражи, ощетинились в сторону моря острыми пиками. Пять пальцев — так назвали моряки эти страшные в туман и шторм рифы.

Огибая кекуры, мы слышали вздохи ревуна—звукового маяка, автоматически подающего сигнал опасности. И если в непогоду к острову со стороны открытого моря подходило судно, то уже за полкилометра на нем слышали предупреждающее —ооох, ууух, оох! — гудение ревуна.

Поставив у каменного слона последние пять садков, вернулись в бухту рыбокомбината. Расстались с командой сейнера дружески: всегда ведь общая успешная работа сближает. Записаны на всякий случай адреса новых друзей. До будущих встреч!

Поселились мы на той половине острова, которая считается владениями зверосовхоза. Другая его половина принадлежит рыбокомбинату. Такое разделение, разумеется, чисто условное: одна часть населения работает в зверосовхозе, другая ловит и обрабатывает рыбу. Люди работают, соревнуются, дружат. Но было до революции по-другому. Всеми лесами, холмами, фабриками и заводами на острове владел богатый промышленник Старцев. Были у него, говорят, и владения во Владивостоке, но стать хозяином острова? Такое в голове не укладывается.

Старцев разгуливал по своей земле с плеткой, в расшитом халате и туфлях с загнутыми носами. Имел он на острове конные дворы, его работники обжигали кирпич и фаянс. Безжалостно уничтожал хозяин редкостной ценности маньчжурский дуб, делая древесный уголь для производства кирпича. Но из самодурства купил Старцев в Австралии невиданные тополя, посадил аллею, ведущую на сопку,— пикники устраивать.

После Октября организовали на острове рыбколхоз и звероферму. Развели пятнистых оленей, черно-бурых лис. Олени и по сей день живут на Путятине на вольных выпасах, а вместо лисиц теперь разводят норок. Олени дают панты. Один из первых пантоваров на Дальнем Востоке, Александр Матвеевич Евсеев, показывал нам рыже-пепельные в мягком пушке рога. Сварит Матвеевич их, и отдадут они людям свою целебную силу — пантокрин—лекарство от множества недугов.

По форме остров напоминает восьмерку: две неравные части его придвинуты одна к другой. Вершины полуостровов—две сопки; с высоченной северной сопки видна вторая сопка, она поменьше. Море в солнечный день синее-синее, грозные Пять пальцев на юге стерегут вход на внутренний рейд. При подходе к поселку Путятин слева встают островки — Камни Унковского. Остров Путятина, Камни Унковского и многие другие географические названия напоминают об экспедиции фрегата «Паллада». Бухты острова носят имена членов команды фрегата, капитана, офицеров.

Исследовали мы прибрежные воды острова три лета: в год, когда установили садки, на следующий год и через год, пропустив сезон. Первые погружения провели с сейнера, в спешном порядке, потому они не очень запомнились. Потом начались спокойные поиски с помощью маленького, водолазного катера—доры, как называл его капитан Женя Попов. Очень повезло нам, что работали мы с водолазами-профессионалами. Они были в трехболтовых скафандрах, мы — в легких «Садко».

Наши новые друзья добывали со дна моря трепанга. Они уходили на промысел рано утром и весь день облавливали прибрежные скалистые участки. Команда катера состояла их трех человек, в воду они ходили по очереди на три часа каждый. Члены этой комплексной бригады — умельцы на все руки: и в воду ходить, и катером управлять, и воздух качать, и в камбузе колдовать.

Наше появление на палубе несколько уплотнило ее населенность, но водолазы приняли нас приветливо, и на месяц команда катера выросла до десяти человек. В первый же день нас решили угостить трепангами. Из утреннего улова отобрали ведро самых лучших «морских огурцов», как называл их капитан Женя.

В Японском море водятся различные голотурии, к коим относятся трепанги, но морским огурцом чаще называют кукумарию — голотурию, способную выпускать щупальца — отростки, похожие на веточки кустов. В дальнейшем мы научились отыскивать и кукума-рий, и трепангов, и многие другие морские диковинки.

Трепангов нам на пробу Женя отобрал особенных — крупных и светлых. Он объяснил, что вареный трепанг, а особенно белый, способен восстанавливать силу, повышать физическую активность и вообще трепанг все равно что женьшень, этакое дальневосточное магическое целебное средство. Трепангов варили весь день; кок четыре раза сливал бурый, как кофе, навар и заливал варево свежей водой. Наконец, когда мы уже и думать забыли про обещанное угощение, нас позвали в маленькую каютку на носу катера. Все были в сборе, и дегустация трепанга началась. На сковороде аппетитно шипели темно-коричневые комочки, очень похожие на жареные грибы. Но хрустящие кусочки трепанга оказались упругими, похожими на хрящи. Вкус жареного трепанга, отваренного в четырех водах, можно сравнить одновременно с грибами и консервированными крабами. Еда была вкусной и сытной.

В первые дни мы очень уставали, море буквально отнимало все силы. Но постепенно вошли в ритм и планомерно выполняли задуманную работу. Надо отдать должное и дарам моря: трепанги, гребешки, кальмары, креветки были хорошим подспорьем в нашем меню.

Отыскивая мидиевые банки — скопления моллюсков, мы работали бок о бок с водолазами. Натянув свой неуклюжий гидрокомбинезон и снарядившись на палубе, наши товарищи заключительную операцию облачения в подводные доспехи осуществляли, уже наполовину погрузившись в море. Протопав по палубе бота свинцовыми подошвами ботинок и держась за поручни, они неуклюже спускались по ступеням трапа. В этот момент голова водолаза без шлема торчит из ворота рубахи, окаймленного металлическим обрезиненным фланцем, и кажется непропорционально маленькой по сравнению с массивным туловищем. Если водолаз оступится и упадет в воду, его будет очень трудно вытащить на поверхность. Все грузы, которыми он обвешан, предназначены для уравновешивания выталкивающей силы воздуха в его одежде — герметичном скафандре. Поэтому последний этап — одевание и закрепление металлического шлема— самая ответственная операция. Когда шлем одет и привинчен на горловину, водолаз чувствует себя увереннее. Теперь не страшно и погрузиться. От шлема тянутся на катер шланги—воздушный и телефонный. Снабжение воздухом принудительное, и водолазу остается только спокойно дышать и стравливать лишний воздух из-под шлема. По телефону он может дать команду о добавке или сокращении подачи воздуха, сообщить о своем состоянии, попросить «потравить» шланг, поднять его, водолаза, на борт или сделать еще что-нибудь.

Итак, водолаз в шлеме, ему завинтили окошко иллюминатора, шлепнули ладонью по шлему — сигнал готовности, и он медленно опускается с трапа в морскую воду. Потравив излишки воздуха через клапан, который он нажимает головой, водолаз скрывается под рябью волн.

Мы, аквалангисты, всегда с участием смотрели на длительную операцию снаряжения водолазов. Наш гидрокостюм «Садко-1» позволял одеваться почти самостоятельно. Незначительная помощь товарища— и мы готовы. Акваланг за плечами, воздух подключен, можно нырять с борта. Но войти в воду с трапа удобнее и приятнее. Шлепаешь по нему ластами, вода постепенно обжимает ноги, потом тело, море холодит, сам ты почти ничего не весишь — кувыркайся в толще воды как хочешь. Последняя ступенька трапа; окунув маску в воду, промываешь ее изнутри, чтобы не потело стекло, стравливаешь через полушлем излишки воздуха, которые собрались где-то возле щей, и отталкиваешься от поручней, уходя в глубину.

Внизу виден водолаз, который выпускает шлейф воздушных пузырьков. Нагнувшись, он отыскивает добычу. Вот медленно, как в кино при замедленной съемке, оторвал одну ногу от каменной площадки, поросшей мелкими водорослями, и, оттолкнувшись второй ногой, скакнул вперед. Если течения у дна нет, водолаз держит в скафандре много воздуха. Общий вес водолаза, скафандра и грузов почти уравновешен этим воздухом, и водолаз может сделать этакий легкий скачок. Но даже при незначительном течении такие манипуляции рискованны: вода потащит неуклюжее существо совсем не туда, куда надо. В этом случае помогают свинцовые подошвы ботинок, нагрудные и заплечные свинцовые бляхи; воздух почти весь стравливается, и тяжесть грузов как бы прижимает ноги к грунту.

Нагнувшись навстречу течению, наш труженик пытается зацепиться ботинками за грунт, скребет его подошвами и медленно продвигается по выбранному пути. В руках у него багор, на груди на специальном крючке висит питомза—плетеная сетка с жесткой горловиной. По мере заполнения ее трепангами водолаз накапливает воздух в скафандре, чтобы уравновесить вес добычи.

Мы ныряем к добытчику, жестикулируем перед его иллюминаторами; он в ответ улыбается, разводит руками: вот, мол, каково его рабочее место — и продолжает свое дело.

Нам держаться в воде легче: мы ведь можем плавать. Ласты — великое дело, и с течением при достаточном опыте можно справиться.

Под водой, как и в любом уголке живой природы — лесу, поле, степи, шумное вторжение человека нарушает естественную гармонию. Все обитатели морского прибрежного каньона, куда мы стремимся вслед за водолазом, реагируют на наш визит примерно так: «Спасайся кто как может!» Рыбы прячутся в щели между камнями и в водорослях, креветки и крабы спешат туда же, гребешки и мидии захлопывают створки; кажется, что даже ежи и звезды замерли, насторожились. Поначалу мы сетовали на то, что место погружений выбрано неудачно, так как встречали только малоподвижных обитателей—звезд, трепангов, мидий да морских ежей. Но пришел день, когда мы научились находить и очень подвижные существа, а некоторые из домоседов оказались на поверку резвыми скакунами.

Погружались мы вдали от берега — до первого мыска метров триста, но под нами была отмель — глубина не более двадцати метров. На подводных каменных холмах—местных возвышенностях— живности оказывалось больше. Здесь более интенсивное освещение и тепла побольше.

Плыву сквозь сплетение зелено-коричневых, гибких и длинных шнуров. Это водоросль хорда, она цепляется за неровности камней Ризоидами — разветвлениями на нижней части стебля, тянется к поверхности воды. Но вот хорда кончается, впереди песчаная поляна с одиноким камнем посередине. Около камня видна хорошая семейка мидий, вокруг на песчаном грунте много плоских круглых раковин с Ребристой поверхностью. Это промысловый гребешок.

Фото. Отвесные скалы подводных утесов охотно заселяют водные обитатели, среди них множество водорослей и неподвижных животных

Ложусь на дно около крупного моллюска, который при моем приближении захлопнул створки. Хочется сфотографировать его с близкого расстояния. Аппарат готов к съемке, конденсаторы электронной лампы-вспышки зарядились—вижу сигнал неоновой лампы. Проходит минута, другая — створки раковины разомкнулись, показались щупальца, которые белыми ресничками опоясали края розовой мантии—его тела. Между щупальцами черные точки. Это глаза животного. Гребешок различает светотень и при колебаниях воды или изменении освещенности закрывает створки, издавая характерный щелчок. Мой моллюск размером с десертную тарелку, видимо, уже не молод: на верхней, более плоской створке раковины поселились какие-то животные, которые построили здесь извилистые домики—тоннели. Нижняя створка погружена в песчаный грунт.

Мелкие особи гребешков довольно легко парят в воде. Резко закрывая створки раковины, они выталкивают струи воды из внутренней полости, создавая реактивную силу, которая позволяет им толчками передвигаться. Известно, что и крупные гребешки меняют места обитания. Они откочевывают на зиму в более глубокие места.

После съемки гребешка я провел небольшой эксперимент — вытряхнул его из насиженного гнезда на ровную площадку. Гребешок закрылся и замер на некоторое время, потом, успокоившись, несколько раз дернулся, щелкнув створками. Поворачиваясь вокруг своей оси, он зарылся в грунт, насыпая на себя небольшой слой оседающих песчинок. Надежно замаскировавшись, моллюск опять открыл створки и уставился на меня сотнями глаз.

Мое неподвижное лежание на песочке полянки приоткрыло еще несколько тайн и объяснило приемы маскировки ее обитателей. Рядом со мной вдруг неожиданно резко выдвинулись метелки пушистых, с тончайшими ворсинками перышек. Это были щупальца морских червей нереисов, зарывшихся в песок. Черви выбрасывали щупальца, ритмично колыша ими в воде, убирали их, как по команде, и вновь выбрасывали. Создавалось впечатление, будто над ковыльной степью проносятся легкие порывы ветра и тонкие метелки растений то пригибаются, то вновь выпрямляются в полный рост.

Среди мелких бугорков и впадин на песчаной площадке перемещались маленькие и большие витые раковины моллюсков. При внимательном рассмотрении можно было обнаружить под раковинами клешни и членистые ножки. Это раки-отшельники сделали бывшие домики моллюсков своим пристанищем.

Подплывая к камню, я вспугнул камбалу, которая так слилась с песчаным грунтом, что я чуть было не опустил на нее ладонь, выбирая позицию для съемки. На камне был свой мирок животных и растений. Друза мидий, будто горная деревня, лепилась к откосу, множество тонких нитей—биссусов—удерживало и больших и малых моллюсков. Это оказалась группа мидий Грайана; створки многих крупных особей у них покрыты, как мхом, водорослями и известковыми наростами. Створки ракушек приоткрыты: работали реснички, загоняя в полости мантий воду с мелкими органическими частицами — пищей мидий.

Весь камень был покрыт разноцветными пятнами. Белели наросты известковых водорослей литотамний, очень похожих на кораллы. Зеленели пучки ульвы, на макушке камня красовалась белая актиния; рядом с ней прилепились морские ежи—черные, фиолетовые и серые. Многие из них навешали на свои шубки разную разность—кусочки раковин, обрывки водорослей, а на одном из них прилепился кусочек газетного листка. Странно было видеть в этом подводном уголке на дне моря обрывок газеты!

На поверхности камня виднелись и плоские нашлепки ярко-оранжевого и кремового цвета—губки. Сделав несколько снимков, я поспешил наверх: кончился воздух да и замерз я основательно — пальцы рук стали непослушными.

Всплывая к катеру, я помахал продолжавшему свою работу Жене; он уже порядком набил питомзу «морским женьшенем» и готовился послать ее наверх. Водолаз тратил на сбор полсотни килограммов «морских огурцов» час-полтора, а за смену собирал Две-три питомзы, которые отправлял наверх, оставаясь на дне. Всего один раз поднимали его на поверхность для небольшого отдыха и перекура.

Наш труд был менее утомителен. Подняться на поверхность, сменить акваланг, перекусить и передохнуть нам проще, но вот о производительности труда у нас возникали споры. К концу экспедиции мы пришли к общему мнению: каждому классу подводных работников нужно решать свои задачи.

Пока мы изучали условия жизни мидий и сопутствующих им животных и растений, интересы наши и водолазов не противоречили друг другу. Но вот настало время отыскивать первую партию Установленных у рыбокомбината садков, чтобы загрузить их подготовленными для этого моллюсками. Капитан, понимая серьезность момента, без лишних слов повел катер к рыбокомбинату. Мы знали, что водолазам на заросшем ламинариями дне не собрать трепангов: животное это обитает на чистых участках дна. Водолазы решили передохнуть день-два, использовать их для освоения нашей легководолазной техники.

Место, где опустили садки, искали так: катер шел по курсу, определенному штатным компасом, на один из пеленгов. По второму компасу мы с Олегом прицеливались на другой ориентир. Прицел Олег изготовил из двух картонных пластин, прорезав в них вертикальные щели — визиры. Эти визиры заранее были установлены по углу второго ориентира, указанного капитаном сейнера при установке садков. Олег смотрел в прицел второго компаса и ждал, когда в прорезях появится труба рыбокомбината. Тогда он даст команду сбросить за борт заранее приготовленный буй с буйрепом и якорем. После завершения операции все повторяется еще раз. Теперь мы идем курсом на второй ориентир, а Олег ждет появления в прорезях прибора третьего ориентира. Поставив второй буй, мы готовы к погружению. В воде плавают два буйка, которые вчерне определяют район поиска, ведь самодельный прибор Олега и не очень точный курс катера теоретически допускают ошибку в сто — сто пятьдесят метров. Правда, наши два буйка, яркие детские мячи в плетеных сетках-авоськах, качаются на волнах на расстоянии полсотни метров друг от друга—это уже успех.

Наше погружение даст ответ на многие вопросы: правильно ли выбран метод поиска, точны ли приборы и на что мы годны в своем творчестве? Под воду идем с Олегом. Перед маской прозрачная синь моря—не то что взбаламученная вода у берега. Видны перья руля и винт катера, все изъедено морской водой; винт с заусенцами и выбоинами от ударов о куски льда или бревна, на рулевых перьях пятна ржавчины и белая россыпь балянусов.

Проплыв под килем катера от кормы к носу, опускаемся по якорной цепи к зарослям ламинарии. Вокруг подводный мир, но садков не видно. Наш поиск должен определить величину ошибки, и мы уплываем в противоположные стороны. Ищем буйрепы, на которых подвешены поплавки. Течение и ветер развернули катер поперек линии буйков, и мы, ориентируясь на маленькую черную лодочку, которой кажется катер отсюда, со дна, плывем — я от левого борта, Олег от правого. Внизу буро-зеленая плоская поверхность, покрытая зарослями морской капусты. По моему курсу плывет вездесущая камбала; она то поднырнет под водоросли, то, выскочив из-под них и подняв столб мути, парит над бахромой растений. Я плыву и плыву вперед; давно уже должен быть виден буйреп, но его все нет и нет. Стоп, пора остановиться, а то мой «проводник» заведет невесть куда. Разворачиваюсь и осматриваюсь. Над поверхностью морской поросли зеленоватый сумрак. Ни катера, ни белого жгута веревки, ни шлейфа пузырей от акваланга напарника. И камбала скрылась. Я да прозрачные креветки над зеленым ковром как бы в вязком зелено-синем мешке: сверху голубым пятном рябит поверхность моря, вокруг зеленоватая, без четкой границы стена. Куда ни глянь, однообразная картина: зелено-бурая растительность на дне и зелено-синий сумрак водной толщи.

Решаю всплыть и сориентироваться на поверхности, но в последний момент внимание привлекает бугор ламинарий на пределе видимости. Подплываю, и — о чудо! — камбала не напрасно «вела» меня за собой: бугор — это наши садки, скрытые лентами водорослей. За неделю, которая прошла после установки садков, примятая растительность поднялась над ящиками и прикрыла их. Три садка стоят рядом, они удачно опустились и не повреждены; два других встали дыбом и, как кони, наскакивают друг на друга.

Нужен буй. Стараюсь всплыть строго вертикально, чтобы не потерять садки. Поднимаюсь вместе со множеством пузырьков; они, вылетая из коробки автомата акваланга, рассыпаются на мельчайшие шарики, потом, всплывая вверх, увеличиваются в размерах и принимают форму вогнутой чечевицы. Постепенно линзочка раздувается— это уменьшается давление воды. Вот на блестящей поверхности пузыря становится видно изображение уродливого человечка с огромной головой и маленькими ногами — это мое отражение. Хочется вглядеться в него повнимательнее, но вот уже и поверхность воды, и уродец разлетается с легким хлопком.

Катер от меня метрах в сорока, ошибка поиска не велика, но могли бы и поплутать, да вот камбала вывела на садки. Олег стоит на трапе и что-то объясняет Инне. На корме Женя. Показываю, что нужен буй, и спешу погрузиться. Течение, которое всегда есть в море, может отнести меня в сторону, и тогда ищи садки снова.

Опустившись вниз, конечно, не попадаю к садкам: они метрах в десяти, нахожу их только по знакомым мне очертаниям. Взявшись за одну из ножек садка, жду напарника. Олег обязательно заметит шлейф пузырьков из моего акваланга и появится рядом.

Вот и аквалангист, но это не Олег, а Миша. Он притащил с собой груз от поплавка и моток шнура буйрепа, сам буек где-то на поверхности. Наша сигнализация будет состоять из двух буйков. Один — верхний — мы привяжем на длинном поводке, его хорошо будет видно днем; суда, снующие по заливу, наверняка обойдут его, но ночью наш буй могут сорвать, так как фарватер здесь свободный, а всех капитанов мы не сумели предупредить о наших работах. Для надежности поставим второй буй, на коротком поводке; на глубине пяти метров от поверхности его не заденут винты, а мы, плавая здесь, сможем легко его найти.

Как оказалось, у Олега протекал гидрокостюм, и он, по его выражению, «задубел». Так что пришлось нам с Мишей загружать садки вдвоем. Мы опускали к садку нужную для опыта порцию меченых мидий, снимали с садка крышку и загружали моллюсков в ящик. Крышку прикручивали проволокой. Операция простая, и, будь у нас своей катер, работу сделали бы за пару дней, но у Жени были свои планы, и мы старались не нарушать их.

Однако все садки отыскали, ящики загрузили и опытный материал оставили зимовать, привязав к садкам притопленные буйки. Инна очень боялась за своих подопечных: как бы не опустошили ящики морские звезды, не растащили его содержимое осьминоги. Вызывали У нее сомнения и надпилы на раковинах — метод мечения.

Всех мидий мы предварительно взвешивали. На раковинах Инна наносила яркой нитроэмалью номерок. Еще она надпиливала край створок раковин. Эта операция вскрыла несколько слоев известковых отложений на створках моллюска: каждый год на раковине Нарастает новый слой, вот и решили мы по надпилу определять, как вырастет владелец раковины. Инна работала напильником, а сомнения терзали ее душу: не заболеет ли моллюск, не изменится ли его рост? Ведь она шла по неизведанному пути.

Прошел год. Опять мы на Путятине. Август. Цветет на Гусином озере лотос. Растет он в нашей стране только в трех местах: в устье Волги у Каспия, на озере Ханка и на Гусином озере, на Путятине. Дальневосточный цветок отличается от европейского, это другой вид растения. У него более широкие и крупные листья, он как бы массивнее; цвет у лотоса с острова Путятина нежно-розовый. На заповедном озере стерегут редкий цветок местные ребятишки, их «зеленый» патруль сразу извещает местные власти: зацвел лотос! Бывает, что срывают этот редкий, переживший ледниковый период цветок невежи и хапуги, но зорко стерегут реликт пионеры, и если уж поймают злоумышленника, то несдобровать ему.

По крутому берегу над озером проходит тропа, выбитая копытами сотен оленей, проносящихся вихрем из одного конца острова к другому. Раза два-три за день промчится стадо золотой лентой по тропе, и тот, кто хочет запечатлеть второе чудо острова, должен затаиться у тропы и нацелить фотоаппарат на прогалины в густых зарослях низкорослых дубков. Дубки эти плотной зеленой крышей переплетенных веток укрывают и холмы, и впадины острова.

На северной оконечности Путятина крутой спуск захватили могучие деревья маньчжурского ореха, которые внешне мало чем отличаются от грецкого. Но маньчжурские орехи приплюснуты и имеют толстенную скорлупу, а ядрышка и не видно, так что и есть нечего.

По веткам деревьев вьется дикий виноград, а вершины захватили под гнездовья белые цапли. Они цепляются длинными ногами за ветки и благополучно расхаживают по макушкам деревьев, вызывая удивление: как это они там удерживаются на ногах-ходулях?

Много необычных растений и животных встретили мы на острове и в прибрежных водах. Залетает с материка бабочка — мечта коллекционера — махаон Маака. Солнечным утром такая красавица пересекает остров с запада на восток и, не задерживаясь над сушей, продолжает свой полет над морем. Размером с чайное блюдце черно-фиолетовая бабочка с золотыми «глазами» долетает до берегов Японии. Выходя в море, видели мы махаонов, уверенно летящих над волнами. Но тайны морских глубин были для нас самыми интересными, за их познанием и выходили мы в рейсы.

В подводных лабиринтах между камнями можно встретить здесь осьминога или ската, увидеть над головой золотистых ершей и пепельных терпугов, различных по размеру, форме и окраске медуз. С одной из них, медузой крестовичком, мы и хотели, и опасались встретиться. Плавает эта опасная медуза—гонионема — по Японскому морю, а когда появляется у берегов Владивостока, местная печать предупреждает, что становится опасным купание в заливе Золотой Рог. Если крестовичок коснется человека, могут быть самые тяжелые последствия: яд стрекал медузы парализует мускулы дыхательных органов. Вначале на пораженном участке кожи ощущается жжение, затем он краснеет, отекает и на нем могут появиться волдыри. Через несколько минут начинают болеть суставы, затем появляется ломота в конечностях и пояснице.

У пострадавшего возникают перебои дыхания, ему как бы не хватает воздуха, может появиться сухой кашель. Со временем эти явления усиливаются, может возникнуть онемение конечностей.

Ныряя у берегов Путятина, мы надеялись, что от ожогов медуз предохранит резина гидрокостюма. Однако' некоторые части тела оставались все же открытыми: часть лица под маской и кисти рук, если мы забывали надевать перчатки. Однажды мы с Олегом обследовали крутой склон берега на севере острова. Глубина здесь не более десяти метров, каменные склоны кое-где переходили в ущелья; крутые лбы камней были заселены звездами, актиниями, асцидиями, губками и множеством других обитателей моря. Я прицеливался к ним фотоаппаратом, а Олег выдергивал из щелей между камнями понравившихся ему моллюсков и клал в сетку. Неожиданно он бросил сетку и начал руками и ногами отмахиваться от невидимого мне преследователя. Подплыв к Олегу, я долго не мог ничего разобрать, но наконец увидел. Какой-то прозрачный шарик метался возле Олега, и, чем тот резче дергался, тем ближе к нему прибивало шарик вихрями воды. Крестовичок, а это была именно зловредная медуза, нес на куполе «парашюта» четкий крестик, по краям его «юбочки» виднелись щупальца; коротенькие спиральки их были не очень многочисленны и казались совершенно безобидными., Олег был без перчаток, и ему приходилось отгонять крестовичок ластами. У меня в руках фотобокс с двумя лампами-вспышками, и я начал орудовать им, как ракеткой, отгоняя назойливую медузу. В конце концов мы удалили ее на безопасное расстояние и смогли внимательно рассмотреть. Размером с полтинник (хотя в воде все кажется немного крупнее), медуза выглядела очень активной, в отличие от своих сородичей резко сокращала купол и, как маленькая ракета, стремительно неслась вперед, затем круто поворачивала и двигалась под углом к прежнему курсу. Я пытался сфотографировать крестовичка, но он не хотел позировать и каждый раз ускользал из кадра. Наш крестовичок в глубине выглядел почти совсем прозрачным, а стрекала то свивались в спирали, то сжимались в толстенькие сосисочки. На концах щупалец виднелись утолщения, которыми медуза может, как присосками, цепляться за плавающие предметы.

Встречались мы в Японском море и с осьминогами.

Мы как-то искали садки у каменного слона, плавали вокруг якоря катера, удерживаясь за него капроновым поводком. Течение и ветер не позволяли точно выйти по пеленгам на место установки садков, вот и приходилось обшаривать весь район. Глубина в этом месте доходила до тридцати метров, течение относило катер намного в сторону от якоря, и мы уходили или поднимались по его цепи, как альпинисты по отлогой горе. Садки у слона были и предпоследним участком работ, и наиболее трудоемким этапом. В этот раз с нами была студентка из Калининградского технического института рыбной промышленности и хозяйства Луиза. Она помогала Инне взвешивать и сортировать мидий, но, имея первый спортивный разряд по подводному спорту, охотно принимала участие и в нашей работе.

Фото. Акула катран попала на гарпун стрелка как экспонат, необходимый ихтиологам для изучения

... Плывет рядом со мной на шнуре Луиза, не вижу я ее, но натяжение шнура чувствую. Смотрю вперед и влево—не проглядеть бы садки! Грунт — мелкие камни, покрытые тонким слоем ила; встречаются камни побольше. Крупные звезды застыли в самых неожиданных позах. Одна встала на все пять лучей, под ними очередная жертва — мидия. В плоской ложбинке кучка пустых Раковин приморского гребешка, ребристые блюдца его створок белеют на серо-зеленом фоне дна. Мимо проплыли несколько окуней, они держатся совсем рядом. Протягиваю к ним руку, но рыбы оказываются на метр дальше—вот как скрадывается расстояние в воде. Сколько лет плаваю, а к подводному оптическому обману не привык.

Плыву, как мне кажется, метрах в трех над дном; вправо и влево видно метров на десять-двенадцать; сумрачно, прохладно; окраска животных и растений однообразная — монотонный буро-зеленый цвет. С внешним миром связывает меня лишь капроновая веревка, уходящая параллельно дну к центру района поисков. Вот проплыл мимо двух кучек пустых мидиевых раковин, возле них прямоугольник из камней. Камни похожи на обломки кирпичей.

Проделав круговой маршрут, мы с Луизой всплыли на поверхность. Якорь подняли и бросили на другом месте, на поиск пошли Олег и Миша. Подремав в кубрике, поднялся я на палубу, услышав возгласы вернувшихся аквалангистов. Олег наконец-то нашел садки. На палубе громоздились поднятые из них на поверхность груды подопытных моллюсков.

Выбираем якорь и уходим домой. Инна занята сортировкой образцов, остальные ей помогают. Делимся впечатлениями. Олег рассказывает, как нашел садки, как они выглядели после трехлетнего пребывания на дне. Оказывается, на металле сеток выросли целые клумбы из ламинарий. Тонкие волнистые ленты морской капусты и увидел он. Крышки с садков мы сняли еще в прошлое посещение: они оказались лишними; звезды не очень охотно взбирались по металлическим ножкам, изготовленным из стального уголкового проката. Анализ показал, что почти все подопытные мидии сохранились в этой партии.

Я рассказал товарищам о сегодняшнем погружении: ничего необычного, видел какой-то прямоугольник на дне из камней. И тут меня осенило: почему этот прямоугольник был столь геометрически правилен? Кто его сложил? Там были только мы, случайно оказавшиеся здесь люди. Выходит, не обратил внимания на что-то интересное. Такие домики сооружают осьминоги. Повнимательнее смотреть бы, мог и осьминога увидеть, и дом его разглядеть. И все же встреча с этим животным состоялась. А было все так. Окончание экспедиционных работ на Путятине мы — Миша, Олег и я—отметили трехдневным уединением на одиноких необитаемых островках — Камнях Унковского. Еще в Москве, перед последней поездкой сюда, посоветовали нам побывать на Камнях друзья: и вода там прозрачная, и подводный ландшафт разнообразен.

Всем оказались хороши Камни. И маленький пляж с лагуной есть, и крутые склоны, отвесно уходящие в прозрачные воды, и обильные водоросли, и множество животных. Но не было на островках пресной воды — пришлось тащить кроме подводного снаряжения и туристского инвентаря еще и бак с пресной водой.

Камни Унковского торчат мористее Путятина, и вода, омывающая их, холоднее и прозрачнее: сказывается близость открытого моря. Островки заросли травой и стелющимся по грунту шиповником, ягоды его на кустах перемежаются с цветами, плоды крупные и отличаются от наших европейских формой: они необычно сплюснуты вдоль оси.

Дно вокруг очень красивое. Сверху, со скал, видны заросли ламинарий, морские ежи и звезды, а с песчаного пляжа можно входить в море без риска поскользнуться на водорослях. Мы много купались. Олег плавал с трубкой и маской, он одел резиновую рубашку собственного изготовления и проводил разведку: ему очень хотелось напоследок встретить осьминога. Места у Камней вполне подходящие для этих животных.

Мы с Мишей отправились осмотреть затонувший парусник, который отыскала здесь более двенадцати лет назад экспедиция АН СССР, занимавшаяся охотой и фотографированием. Я пытался экономить пленку, но кадры подвертывались один заманчивее другого.

Утро последнего дня началось с того, что Олег натянул полюбившуюся ему рубаху и плавал с морской стороны острова. Мы наблюдали за воздушными пузырьками от его аппарата. Неожиданно он оказался на гребне волны и призывно замахал руками. Мы натянули акваланги и прыгнули в воду.

Мне сверху было видно, как Олег подплыл к большому камню и начал вытягивать из-под него резиново-упругий жгут осьминоговой «руки». Подплыл и Миша, и они вдвоем продолжили борьбу. Судя по поведению ребят, осьминог был не очень большой, и они старались завладеть всеми щупальцами животного, осьминог же обвивал их руки только пятью или шестью, а двумя-тремя вцепился в камень. Но напрасно он упорствовал, мы заранее подготовились к схватке, отработали приемы и последовательность действий. Самое главное, чтобы головоногий не захватил воздушные шланги и не сорвал маски с лиц. Наконец последние щупальца отделились от грунта. Начался танец всплытия трех существ, переплетенных упругими жгутами.

На поверхности я включился в игру, стал отрывать от ребят Щупальца. Осьминог розовел, бледнел, пугал, нас, выпуская мутные облачка «чернил». Но все было напрасно, мы вытащили его на берег и пустили на песок. Часть прилипших к рукам щупалец оторвали, используя испытанный уже в воде прием: если ухватиться за самый кончик щупальца, то довольно легко можно его оторвать. Ведь тогда присоски отделяются поочередно, одна за другой.

Затащив пленника в подготовленную заранее яму с водой, мы вздохнули спокойнее: первая часть операции была выполнена. Осьминог нужен был для фотосъемок. Мы хотели его сначала найти и поймать, а затем отпустить и снимать момент характерного полета. Передвигается он в воде очень интересно —толчками выбрасываемой из мантии через воронку струи воды.

У Миши от присосок щупалец остались на руках красные пятна. Олега спасла резина рубахи. Впрочем, пятна скоро исчезли. Вооружившись фотоаппаратами, ныряем в мелкую и удобную для съемок лагуну — Миша с легким фотобоксом для «Зенита», я с комбайном — самодельным боксом для «Практики», снабженным двумя лампами-вспышками.

Олег сует осьминогу доску, подобранную на берегу, и затаскивает его в воду. «Хозяин моря» перепуган, он медленно шевелит щупальцами, как бы отыскивая точку опоры; доску он оставил на поверхности и теперь не знает, что ему делать. Наконец осьминог начинает приходить в себя, заработал мантией, накачивая воду. Затем толчок, другой, и моллюск поплыл к каменной гряде. Мы с Мишей нажимаем на спусковые рычаги. Миша снимает осьминога, а я—Мишу, снимающего осьминога. Потом разберемся, чьи кадры удачнее.

Осьминог распластался на камне и ждет, что будет дальше. Его черный выразительный глаз устремлен на нас. Ну что ж, прощай! Каждый теперь уплывает в свой дом. В моем акваланге кончается воздух, сигналю Мише и всплываю.

На берегу Олег встречает нас с деловым видом. Он вскипятил чай и поставил варить кашу, теперь осталось дождаться катера, и маленькая подводная одиссея закончится.

Наши работы в Японском море не прошли бесследно. Инна в своем научном отчете сделала вывод, что запасы мидий в Японском море восстанавливаются медленно, а скорость роста их такова, что надо ограничить на время вылов этого моллюска на промысловых участках, таких, например, как угодья острова Путятина.

Другая участница подводной экспедиции—Луиза—верна ихтиологии. Она изучает повадки антарктических рыб, участвуя в рейсах рыболовных судов.

Ну, а мы, аквалангисты, ждем приглашения в новые экспедиции.

Мысль

 
Рейтинг@Mail.ru
один уровень назад на два уровня назад на первую страницу