|
| планета |
новости |
погода |
ориентирование |
передвижение |
стоянка |
питание |
снаряжение |
экстремальные ситуации |
охота |
рыбалка |
На суше и на море 1980(20)
Всего век назад земля эта была никому не ведома. Флаг государства Российского уже развевался над военными постами вдоль Амура. И на Сахалине стучали топорами русские поселенцы, возводя сторожевые башни. А земля рядом, что протянулась от устья Амура почти на семьсот верст на юг, к солнцу и теплу, по-прежнему оставалась нехоженой. Лишь с кораблей, с воды смотрели на нее — на темно-зеленые гряды сопок, на буйную поросль дубов и кедров, на скалы, которые тесно подступили к берегу, образовав крепостную стену: ни подойти, ни ступить... В туманы куталась неведомая земля. Моросящие дожди все лето сыпали и сыпали на нее великую влагу. Дивно: с неба вода течет, соленое море сопки лижет. Вот так край — весь при воде, при море! Приморье! Надобно было и эту землю познавать: своя, российская! А значит, в первую голову охраны требует, военного люда, русского флага. В середине 1859 года генерал-губернатор Восточной Сибири Н. Н. Муравьев решил с корвета «Америка» осмотреть берега Приморья, самолично определить, «где военным постам быть надлежит». Вероятно, из судового журнала корвета почерпнули историки Дальнейшие события. 17 июня, едва корвет достиг южного побережья, разбушевалось Японское море. Заволокло тучами небо, проливной дождь обрушился на воду и землю. К ночи, во тьме, волны стали трепать корабль неистово, нещадно. Корвет уже не качало — гнуло к воде. И командир корабля капитан-лейтенант Болтин отдал приказ: «Держаться ближе земли». Стало ясно: часа через два дана будет последняя команда — направить корабль на берег. Может, выпадет кому-нибудь удача — нырнет из-под обломков, доплывет, ощутит под ногами мокрую, все же земную твердь. ...Корвет «Америка» шел на скалы. Но они вдруг раздвинулись и открыли кораблю узкий проход в глубь земли. И тут же опять сомкнулись скалы, но уже за кормой. Внезапно утих ветер, успокоились волны. В тишине и спокойствии шел корвет «Америка» по неведомому заливу. — Удача, находка! — закричал кто-то из матросов. — Мы спасены! Бросили якорь. Но до рассвета никто не сомкнул глаз. А когда взошло солнце, увидели моряки, что прямо перед ними закрытая с трех сторон горами красивая бухта. И повелел генерал-губернатор Восточной Сибири Муравьев назвать залив по имени корабля — Америкой, а бухту — Находкой. Но на берега Находки русские люди ступили лишь год спустя, когда пришла сюда на шхуне «Восток» гидрографическая экспедиция. Военный пост здесь был установлен в 1864 году, а подробную карту бухты составили лишь в 1890 году. «Залив Америка вдается в материк на 13 километров. Бухта Находка вдается в берег почти на пять километров. Вход в бухту шириной около 2 километров. Естественная глубина — до девяти метров. Заселение залива шло из России — сначала водными путями, а затем по Транссибирской магистрали. Железная дорога пришла в Находку в 1935 году» (из документов Находкинского морского порта). «Находка! Твоими глазами Россия глядит в океан!» (плакат у въезда в сегодняшний город Находку).
Еду в Находку! Кому из московских друзей ни скажу эту фразу, все удивленно тянут: — О-го-о! В такую даль! — Да это же рядом с Владивостоком. Каких-то двести километров по морю. Все равно край земли! Вот парадокс. Владивосток — это близко, потому что тысячу раз описан, снят на фото- и кинопленку. Каждый вечер, когда передают по телевидению прогноз погоды, на экране появляется знакомая уже фотография бухты Золотой Рог, белое здание владивостокского морского вокзала. О Находке же знают мало. И потому «далеко, край земли». А это самый большой на востоке страны порт, в несколько раз крупнее Владивостокского. Да только ли его! По размаху, по мощности Находка лишь немного уступает самому большому в СССР Ильичевскому порту на Черном море. А все другие знаменитости — Одесский порт, Ленинградский, Мурманский — с Находкой и в сравнение не идут. Сегодня Находка, образно говоря, восточный причал России.
От Владивостока до Находки «по земле» — 180 километров. Асфальтированное шоссе, оживленное движение — рейсовые автобусы, такси. Но главным образом вереницы грузовиков, тянущих тяжелые металлические, контейнеры — разноцветные, с яркими знаками зарубежных фирм либо со строгой надписью «Морфлот». На каждом мелом или краской слово «Находка». За расположенным на равнине шахтерским городом Артемом, чьи высокие черные терриконы оказались теперь совсем рядом с новыми жилыми кварталами, дорога устремляется к сопкам на горизонте начинает ползти вверх, но неожиданно опять ныряет вниз и серпантином, так и не успев выпрямиться, «ввинчивается» в большой поселок Шкотово. Рубленые сибирские избы с высокими, из темных широких досок заборами стоят вперемежку с белыми украинскими мазанками. И пейзаж этот, причудливый на первый взгляд, лучше всяких демографических справочников поясняет, откуда и как шло заселение этого района Приморья. Шкотово — место историческое, легендарное. Тут был штаб партизанских отрядов, действовавших против белых и интервентов по всему южному Приморью. И сейчас здесь живут дети и внуки тех, кто послужил прототипом героев фадеевского романа «Разгром». Миновав Шкотово, дорога опять ползет на сопки, перекидывается одной на другую. Старинные деревеньки в распадках чередуются с поселками городского типа, как принято сейчас говорить. Девятиэтажные панельные дома, стеклянный простор витрин, засаженные деревцами скверики. И все же нет впечатления, что земля приморская уже прочно обжита и освоена. Вероятно, потому, что поселки — даже новые, «высотные» — не могут соревноваться по росту с могучими сопками. Им, кажется, нет и не будет конца. Вокруг и далеко-далеко впереди только вздыбленная земля в буйной густой зелени. Но вот мелькнул синей молнией в распадке узкий извилистый залив и корабль на водной глади. Море, оказывается, рядом — дорога стремится к нему, но ей трудно пробиться через гряды гор. Залив, корабль — это еще не Находка. Она дальше, за высоченным Американским перевалом. Снова серпантин асфальта, визг колес на крутых виражах. Закладывает уши, как на самолете, набирающем высоту. И все больше и больше неба распахивается над головой. «Скоро откроется Америка!» — говорит шофер. И так спокойно, деловито это говорит, что невольно рождается детская мысль: а может, и правда видна с перевала Америка? Не Япония — о ней и говорить нечего, она рядом, рукой подать. Именно Америка, ведь и она отсюда не так далеко. Напротив — через океан. Последний изгиб дороги, надрывный, из последних сил рык мотора — и... Морской простор распахнулся на три стороны света. Слепит глаза, отражая солнце, курится призрачным туманом, Дрожит, дышит, живет. Десятки черных точек-кораблей ползут по этому мареву, оставляя короткие белые буруны. Отсюда, с перевала, хорошо видно: раскиданные на десятки миль ДРуг от друга, корабли медленно сходятся, стягиваются к узкому синему проходу между сопок, к бухте, которая полумесяцем лежит внизу, у подножия Американской горы. Берега бухты в россыпи белых домов, у самой воды на много километров — стрелы портовых кранов.
Не зря говорят: первое впечатление самое сильное. Я смотрел потом на Находку с моря, исходил ее вдоль и поперек в солнце, в дождь, даже в снег, но запомнил именно такой, какой увидел в первый раз с перевала: белой точкой на краю зеленой земли. Точкой, к которой стремятся корабли со всех сторон света. «Пятисотым иностранным судном, побывавшим с начала года у причалов порта Находка, стал японский пароход «Шипсай-мару № 17». В течение года в порту Находка бросали якоря суда 22 стран мира — Японии, Норвегии, Югославии, Великобритании, США...» (из газеты «Комсомольская правда»). Красива Находка! И тем, что разбросала свои белые дома по зеленым склонам сопок. И тем, что нет в ней длинных, прямых и потому однообразных улиц. Чтобы перейти с одной на другую, достаточно спуститься или подняться на двадцать ступенек по деревянным лестницам. Даже главный проспект города — Нахимовский, длиной почти двадцать километров, — это не прямая, а извилистая лента асфальта, перебегающая с сопки на сопку и разделяющая город на два уровня. Вверх от проспекта — панельные и кирпичные пятиэтажные дома, магазины, скверы. Вниз от проспекта, у самой воды, раскинулась промышленная Находка. Торговый порт с его бесчисленными складами и кранами, три судоремонтных завода — тесно прижатые друг к другу корпуса цехов, доки. Затем консервная фабрика, рыбный порт — частокол мачт и труб. За крутым изгибом бухты, уже на мысе Астафьева, опять краны торгового порта, контейнерный терминал, лесосклад. А дальше маяк и груды камней. А еще дальше... уже только океан, за которым другие страны и континенты — весь земной шар. И кажется, ветер, непрерывно дующий с океана и пронизывающий не только дома, портовые склады, но и высокие сопки, доносит до Находки и пряный банановый запах Шри Ланки, и шоколадный привкус филиппинских плантаций, и пропахший запахом овечьей шерсти воздух австралийских степей... Соседство иных земель ощущается в Находке и зримо: в разноцветье флагов на судах, стоящих у причальных стенок, в бесчисленных афишах и табличках на английском языке — не только в гостинице и у входов в рестораны, но буквально всюду: в гастрономах, парикмахерских, булочных, кинотеатрах. Вот промчался по улице ядовито-желтый грузовик с эмблемой японской фирмы «Като». Шумной ватагой прошествовали в интерклуб смуглолицые парни в белых вязаных шапочках с большими помпонами — греки? сирийцы? индусы? Прошелестел шинами шикарный лакированный «Дацун» с дипломатическим флажком — в Находке есть японское консульство. Все дни, что я провел в Находке, на улицах звучала вьетнамская речь — докеры из порта Хайфон приехали изучать опыт находкинских портовиков. И все же Находка из всех приморских городов страны самый рабочий, деловой. У него рабочий ритм и образ жизни. По вечерам здесь не фланирует по скверам над морем «разодетая публика», как, скажем, в Одессе. И скверов «шикарных» еще нет в Находке, да и некому особенно гулять. Здесь всего 150 тысяч жителей, и почти каждый связан с заводом или портом, с работой в три смены. Находка начинается и кончается портом. В прямом и переносном смысле. Родившись как порт, она и сегодня живет в основном его делами и заботами. Днем и ночью разносится по городу перестук тяжелых железно^-дорожных составов. Они идут один за другим. Вагоны с лесом и бензиновые цистерны, вереницы открытых платформ с грузовиками, станками, листами стального проката. И все это непрерывно, как по гигантской ленте транспортера, тянется в порт, к его кранам. Протяжно три раза прогудит на всю бухту осевший от груза пароход, прощаясь с Находкой, а на освободившееся место у причала уже тянут буксиры контейнеровоз, заставленный яркими, словно из детского конструктора, «кубиками». Часа через три-четыре эти «кубики», уложенные на железнодорожные платформы, покинут порт и поедут через всю Сибирь, за Урал, а то и дальше — в Западную Европу. Выгодно сейчас промышленным странам Востока доставлять свои грузы на запад через нашу страну. Быстро: 12 — 14 дней — и японские грузы уже в Лондоне или Париже, а по морю на такое путешествие ушел бы месяц. Выгодны эти перевозки и нашей стране. Девять миллионов тонн грузов «перерабатывает» Находкинский морской порт ежегодно. Такой объем невозможно себе представить, не увидев воочию, как трудится «восточный причал» страны.
Секретарь парткома порта Олег Григорьевич Крючков каждое Утро в восемь часов обходит причалы. Это его незыблемое правило с т°го дня, как капитан дальнего плавания «окончательно ступил на землю». Правда, слова «обходит причалы» не совсем точны. Длина п°рта более четырех километров, а Крючкову надо и с людьми поговорить, и посмотреть, как ведется погрузка. Да мало ли еще дел! ** Крючков по порту не ходит, а почти бегает.
Подстроиться под его ритм тяжело. Я семеню рядом, отдуваюсь, Но терплю: мне надо поговорить с Крючковым, ведь именно он начинал несколько лет назад «кампанию по превращению порта в образцовое хозяйство». Так какие секреты вас интересуют? — спрашивает Олег Григорьевич на ходу. Как Находка стала вторым по мощности портом страны? Ответ вас, думаю, разочарует. Ничего сверхъестественного мы не выдумали. Шли традиционным путем. Дали нам план девять миллионов тонн. Надо план выполнять. Как? Да ясно: с помощью механизации. На спинах эти миллионы тонн не перетаскаешь. Начали просить, требовать мощные краны, автопогрузчики, малые механизмы, которые могут работать в трюмах судов, внутри складов. Техника эта, конечно дефицитная, всюду нужна. Но знаете, кто настойчив, тому и дают. А мы были настойчивы. В Находке появилась новая техника. И почти всех докеров мы посадили за рычаги. Теперь люди так привыкли к машинам, что техникой даже злоупотребляют. Как так? Олег Григорьевич хитро улыбается, медлит, говорить или нет. — Вон, видите, ползет желтенький погрузчик «Таётка»? Маленький, как мотороллер, и очень удобный: мешок подвезти или два-три ящика. Рассчитан на малый груз, управляет один водитель. Так вот, иду я вчера по порту, а на этой «Таётке» восемь парней уселись и едут. «Вы куда?» — «В столовую, обедать. Пешком далеко!» Пришлось читать лекцию о бережном отношении к технике. Но и этот случай показывает: люди и техника стали в порту, если так можно сказать, единым целым. Высокий парень в телогрейке призывно машет парторгу от дверей склада. Крючков идет туда, а я продолжаю путь вдоль причалов. Не знаю, как для других, но для меня морской порт — особое, ни с чем не сравнимое место. У него своя магия, свое волшебство. Это истинная граница суши и воды. Стоя на берегу пляжа, границу эту почему-то совсем не замечаешь, даже не думаешь о ней. Только здесь, в порту, она проявляет себя зримо, осязаемо. Толстыми канатами пришвартованы корабли к причальной стене, но они все равно не соединены с ней, с берегом. Между бетонным массивом причала и кораблями всегда остается полоска воды. Даже в порту не подчинены корабли земле. Они из другой стихии, они подданные моря! Только портовым кранам дано осуществлять связь корабля и земли. Истинное удовольствие — смотреть, как работают портовые краны. Тут, в Находке, их больше сотни. Они стоят в тесноте, плотно, и кажется просто чудом, как расходятся их стрелы, не задевая друг друга. Величественно качают краны своими металлическими шеями, важно, басовито гудят — посторонись! И чудится, что не стоят они, опершись о кромку земли, а ведут какой-то плавный хоровод, исполняют свой загадочный, неведомый нам танец. Танец труда. Нельзя сравнить порт ни с чем, что есть на земле. Особое это место. Магическое! Итак, о чем мы с вами говорили? — Олег Григорьевич Крючков догнал меня у тоннельного склада и тут же начал обгонять, так что мне снова пришлось принять его темп. Да, вспомнил: мы говорили о новой технике в порту, которая решила многие проблемы. Кроме того, молодежь пришла в порт — это тоже очень важно. У молодых тяга к технике, к знаниям, высокая сознательность. Да вот вам самый, на мой взгляд, яркий факт: сегодня в порту почти у всех бригадиров-докеров среднее техническое образование. Таким «грузчикам» и девять миллионов тонн уже не страшны. Могут больше!
А как начиналась Находка? Должна ведь быть точка отсчета, чтобы яснее виделась крутизна пройденного пути. ...Были, естественно, те же сопки вокруг бухты, только спускались они к самой воде. И была крошечная деревенька — несколько бревенчатых изб да пыльная дорога в жару, непролазная в дождь. А потом появились две большие брезентовые палатки с печами из металлических бочек. Деревянные шкафы поделили эти палатки на Шесть комнат, на шесть семей. Они, эти семьи, приехали из Тамбовской области, из Чувашии, из Белоруссии, с Украины. Приехали строить порт. К берегу пригнали старый пароход «Каяк». Его тоже кое-как переделали под жилье. И началась работа. Из орудий труда строители порта располагали кирками, лопатами, носилками, тачками. Трудно представить сейчас эту картину: людей, кирками отбивающих от горных глыб куски, везущих их на тачках к воде... Так было в 1940 году. Палатки, затем первые три барака по 20 комнат в каждом, первые землечерпалки, углубляющие бухту, деревянные грузовые шаланды. Война помешала стройке. Но ее возобновили через год после победы. Когда к первому, сооруженному из земли, щебня и небольшой толики бетона причалу подошел первый пароход, на стройке устроили торжественный митинг. Трибуной служил кузов потрепанного грузовика. А в 1947 году решено было организовать в бухте Находка самостоятельный морской торговый порт второго разряда. К сожалению, не написана еще история Находкинского порта, а надо бы это сделать. Живы еще первые строители, они могут многое рассказать, вспомнить, ибо ничего из того, что было когда-то, уже не увидишь в порту: ни гусеничных кранов, ни деревянных баркасов, ни примитивных, под одной рубероидной крышей складов. В документах порта разыскал я всего несколько старых фотографий да скупые «отчетные» строки: «Бригада В. Н. Коваля первая в Дальневосточном бассейне выполнила семилетнее задание»; «В 1959 году первой бригадой коммунистического труда в порту стала бригада докеров Г. А. Маякова»; «В 1966 году порт награжден орденом Трудового Красного Знамени».
Рассказывая о Находке, о ее знаменитом порте, я, естественно, не могу умолчать и о новом детище города — порте Восточный. Он только рождается — в 40 километрах от городского центра. Но эта гигантская стройка уже сейчас, даже не сбросив леса, превратилась в сооружение поистине уникальное. По многим параметрам молодой порт сравнялся со старым. А в близком будущем он перегонит «старика» в несколько раз. Впрочем, ему не окажется равных во всей стране! Если бы более ста лет назад моряки корвета «Америка», войдя в неведомый залив, свернули не налево, а направо, они тоже попали бы в тихую, защищенную от ветров и волн бухту. Но поворот корабельного штурвала нередко определяет и судьбы: бухту Находка открыли первой, а бухту Врангеля лишь годы спустя. И осваивать их начали тоже в разное время. Да что говорить, всего десять лет назад бухта Врангеля была по сути дела лишь географическим понятием, не более. Находкинский порт родился как новый причал на востоке России, когда стало ясно: Владивосток уже тесен для потока грузов за рубеж и из-за рубежа. И Находка оказалась находкой во второй раз. Но теперь и ее причалы тесны. На подмогу им и придет Восточный порт, который сооружается в бухте Врангеля. Он объявлен Всесоюзной ударной комсомольской стройкой. Одними из первых сюда прибыли молодые одесситы, «одесский десант», как они сами себя назвали. Теперь здесь работают посланцы многих областей и краев страны.
Но и сами находкинцы, разумеется, не остались в стороне. Когда Восточный только начинался, буквально всем — от топоров до бетонного раствора — стройку снабжали они. Находкинцы отправляли туда свои лучшие кадры — монтажников, крановщиков, шоферов, докеров. Первый праздник в Восточном порту состоялся в конце 1973 года. Под гром аплодисментов могучий кран поднял с причала «пакет» леса и опустил его в трюм теплохода «Шадринск». На «пакете» развевалось кумачовое полотнище, на котором было написано: «С днем рождения, Восточный!» У тех, кто начинал сооружать Находкинский порт, и у тех, кто закладывал первый бетон Восточного, наверное, много общего — старенькие пароходы-общежития, костры на берегу, песни. И все же это стройки разные — из несравнимых технических эпох. Я видел, как идет в бухте Врангеля сооружение комплекса по переработке технологической щепы. Вдоль причала на огромных металлических мачтах монтировали... телевизионные камеры. Весь процесс перегрузки щепы из железнодорожных вагонов в корабельные трюмы станет автоматизированным. За ходом работы операторы будут следить с помощью «голубых экранов». Гигантский контейнерный термина;., уже действующий в Восточном, — это тоже царство автоматики. В конце семьдесят восьмого года вошел в эксплуатацию — на полгода раньше срока — комплекс по переработке угля. Его можно смело назвать заводом, а не причалом. Специальные механизмы переворачивают вверх дном железнодорожные вагоны с углем. Длиной чуть ли не в километр ленты транспортеров переносят этот уголь в дробилки, а оттуда через весовые и пересыпные станции — к судам. Человеческие руки вообще не касаются угля. Да и не увидишь его в порту: большую часть пути от вагонов до трюмов он совершает только под землей. Кстати, с вводом в строй комплекса по переработке угля завершилось сооружение первой очереди порта-гиганта. А когда войдут в строй все 64 причала, грузооборот Восточного достигнет совершенно фантастической цифры — 40 миллионов тонн в год. Это больше, чем нынешняя пропускная способность всех морских портов Дальнего Востока, вместе взятых. В Восточный порт смогут заходить суда водоизмещением 100 тысяч тонн и больше. Степень автоматизации процессов погрузки и разгрузки кораблей будет настолько высокой, что уже назрела необходимость в новой портовой профессии — докера-оператора. Впервые она родится здесь, в Находке. Строитель Восточного порта Сергей Никонов рассказал мне любопытную историю, которая произошла с ним в Москве. Сергей — страстный любитель театра и, попав в столицу, в первый же вечер отправился во MX AT. Билетов в театральной кассе не оказалось, и Сергей протиснулся к окошку администратора: «Дайте билетик строителю с БАМа!» Администратор попросил у Сергея паспорт и, увидев, что тот прописан в Находке, обрушился на Сергея: «Как не стыдно обманывать! Мы тут, в Москве, люди грамотные, как-нибудь знаем, где БАМ, а где Находка». А ведь Сергей Никонов и не думал обманывать администратора. С Байкало-Амурской магистрали можно будет добраться до Находки, точнее, до Восточного порта. Сюда будет поступать уголь из Южной Якутии. И многие строители Восточного потому и считают себя «бамовцами», а сам порт — морскими воротами БАМа. И все же не только в восторженном тоне хочется мне вести речь о строителях Восточного порта. Есть, к сожалению, и то, за что стоит предъявить им серьезную претензию. Три красивейшие сопки на берегу бухты Врангеля издавна радовали глаз и души находкинцев. Эти сопки видны из окон почти каждого городского дома. Ими любуются тысячи моряков, подплывая к Находке или покидая ее. У этих сопок нет официальных географических названий, но каждый местный житель скажет вам, что самую высокую зовут Братом, ту, что чуть ниже, — Сестрой, а третью, стоящую немного в стороне, — Племянником. Названия эти не случайны. Существует легенда о трех смелых партизанах, которые героически дрались здесь в 20-х годах с интервентами. Морской десант пытался с моря прорваться в Находку и потерял очень много солдат, прежде чем врагу удалось справиться с героями. Вот в их честь и дали люди название трем сопкам. Увы, попав сегодня в Находку, вы увидите только две сопки. Строителям Восточного порта понадобился песчаник — и на Брата пошли штурмом бульдозеры и экскаваторы. Красивейшая гора перестала существовать. Сейчас, конечно, сделанного не исправить. И рассказываю я об этом лишь в надежде, что подобное не повторится. Восточный порт — совершенное техническое сооружение наших дней — должен стать и образцовым по такому важному показателю, как бережное отношение к окружающей среде.
Эту женщину в Находке знает каждый. Да только ли в городе? Немало строк посвятила ей японская и французская пресса. Ее встречали цветами в ФРГ и Монголии. Рассказывая о Находке, нельзя не сказать и о ней, ибо в судьбе этой женщины отразилась судьба Находки — ее история и сегодняшний день. ...Японский корабль вошел в бухту Находка в полдень и, став на рейде, запросил лоцмана. Через несколько минут юркий катерок, со всех сторон обвешанный черными автомобильными шинами, ткнулся носом в ржавую обшивку судна. С «японца» спустили трап, но его обледенелые ступени буквально выскальзывали из-под ног. Матросы, свесившись с палубы, подхватили сначала лоцмана, затем меня и подняли на палубу на руках. — Здра-сву-те! — сказал капитан, с трудом складывая русское слово. При этом он еще широко улыбался, и его глаза-щелочки совсем закрылись. — Вам привет из Джаппан! Япони! На мостике было жарко. Лоцман распахнул свой меховой полушубок. — Первый раз в Находке? — спросил он капитана по-английски. — Да, да! Но я много слышал о На-ход-ка. Это очень красиво! И капитан показал рукой на высокие сопки в снегу, краны порта, белые прямоугольники домов, рассыпанные по склонам. — Край нашей земли, — сказал лоцман. — Ее конец. — Для меня это не конец, а начало, — торжественно сказал капитан. — Начало России. Лоцман молча кивнул. Ему не хотелось затевать «дипломатическую» беседу. — Заводите машину, — сказал он. — Малый вперед! В чреве корабля заурчало, волна резко плеснула внизу, ударившись о борта, и через минуту стали надвигаться на нас стрелы портовых кранов и громады кораблей, стоящих у причала. Два буксира подстроились к нашему судну, и лоцман по радио начал командовать ими: «Нос на прижим! Корму на прижим! Самый малый ход!» Судно заносило, затягивало боком в свободное пространство у четвертого причала. На бетонной стенке, на самом ее краю, мы увидели одинокую женскую фигуру. Подставив ладонь к глазам, женщина смотрела, как швартуется корабль. — Маша встречает, — сказал лоцман. — Наверное, она и разгружать будет. Он открыл дверь рубки и, высунувшись, помахал женщине рукой. Она тоже помахала в ответ. — Кто эта женщина? — спросил капитан. — Маша Попова. Крановщица. Будет разгружать ваш корабль. — Женщина управляет портовым краном? — капитан был более чем удивлен. — Это же сенсация! У нас много женщин работает на кранах, — сказал лоцман. — Обычное дело. Но Попова действительно, как вы говорите, сенсация. Самая знаменитая женщина в Находке. — Почему? Лоцман повернулся ко мне: — Как ему объяснить? Ну что она член ЦК партии? — Скажите, что Попова регулярно ездит в Москву, в Кремль, и там решает самые важные проблемы страны. Лоцман повторил мои слова по-английски. Капитан недоверчиво посмотрел на нас, вероятно, подумал, что это шутка. — Если я правильно понял, эта крановщица сидит за одним столом с руководителями России? — Да, — сказал лоцман. Капитан шагнул к двери рубки, распахнул ее и свесился с борта. Мария Григорьевна Попова уже шла к своему крану, на ходу вытаскивая из карманов куртки рабочие рукавицы. Вот надела их и, взявшись за металлические поручни лестницы, стала неторопливо подниматься наверх. — А я могу сфотографироваться с госпожой Поповой? — вдруг спросил капитан. — Вот уж не знаю, — лоцман не выдержал, хмыкнул. — Это надо не у нас — у нее спрашивать. Крановщица из далекого порта Находка Мария Григорьевна Попова вот уже более десяти лет член Центрального Комитета Коммунистической партии Советского Союза, партийный деятель самых высоких полномочий и обязанностей. Вся трудовая жизнь Марии Григорьевны прошла в Находкинском порту, а начала она ее уборщицей. От полуграмотной деревенской девчонки до члена ЦК — путь, пройденный ею. Вот характер, натура, судьба, которые интересно познать. Характер она выработала в себе твердый. И первой это заметила соседка по бараку, в котором жили в сорок восьмом году портовики Находки, Мария Монголович, единственная тогда в порту женщина-крановщица. Встретились они как-то вечером на кухне. — С таким горлом, как у тебя, Машка, надо не полы мыть, а кораблем командовать, — сказала Монголович. — Слышала я, как ты сегодня мужиков честила в конторе. — А чего они в грязных сапогах лезут... — И правильно сделала, молодец. Только хватит тебе тряпкой-то махать. Ты ведь в ремесленном на слесаря училась, с техникой знакома. Иди работать, как я, на кран. — Нет, я высоты боюсь! — А ты на высоте-то была? Хоть на один кран лазила? — Не-а! — Завтра вместе полезем! И полезла Маша на кран. Вниз старалась не смотреть, судорожно, вслух считала железные перекладины: «Десять, одиннадцать... сорок четыре, сорок пять...» — Ну как, страшно? — спросила Монголович, когда уже добралась до кабины. — Ага, страшно! А как этими штуками управлять? — Легко ими управлять — ты сможешь. Иди в контору и просись у Дмитриева в ученики крановщиков... Ну, живо!
Так 5 февраля 1948 года родилось крошечное, на половине листка, заявление, которое и сегодня хранится в отделе кадров порта: «Начальнику первого района Находкинского торгпорта тов. Дмитриеву. Прошу принять меня на работу учеником на подъемный кран порта, так как я работала слесарем. Прошу не отказать в моей просьбе». Вместе с одним парнем Машу направили учеником к опытному крановщику. Фамилию этого крановщика — своего первого учителя Мария Григорьевна до сих пор держит в секрете. «Ну мало ли что было. Да и столько лет прошло. Чего старое поминать...» Но по-моему, не простила его Попова и по сей день. Угрюмый, ворчливый, он сразу же невзлюбил ее. Наверное, потому, что она, девчонка, захотела овладеть его профессией, сугубо мужской, самой почетной в порту. Парня он учил, а ее, Машу, просто не замечал, словно и не было ее в кабине крана. Спросит она: «Это что за рычаг?», он даже голову не повернет, словно не слышит. Так продолжалось три месяца. И Маша не выдержала, характер не позволил терпеть дольше. Однажды утром, когда крановщик поднялся в кабину крана, он увидел Машу, сидевшую на его месте, судорожно вцепившуюся руками в рычаги управления. — Чего расселась? Ступай вон! — буркнул «учитель». — Не слезу! — Пальцы Марии еще сильнее сжали рукоятку. — Вам велели учить меня — вот и учите! — Я толковых учу, а из тебя не выйдет крановщицы. Вылезай, пока за волосы не выволок! У Маши в ниточку сжались губы. — Попробуйте! Троньте только... Крановщик вытаращил глаза и выскочил из кабины. Через несколько минут вернулся вместе с начальником смены. — Вот, полюбуйтесь сами. Вцепилась в рычаги и не уходит. Еще грозится, ругается. — Раз ругается, значит, будет хорошей крановщицей, — сказал начальник смены. — Ты чего, девочка? Натерпелась? Кто знает, может быть, именно поэтому, так сказать, от обратного, от желания, чтобы не повторилось подобное с другими, несколько лет спустя Мария Григорьевна Попова сама вызвалась обучать своей профессии молодых девчат, стала наставницей. Я видел, какой материнской заботой освещается лицо Марии Григорьевны, когда она, идя вдоль причала, здоровается, взмахнув рукой, с девчатами, работающими на кранах. И они отвечают ей длинными протяжными гудками. У самой Марии Григорьевны учителя по сути дела так и не было. После того конфликта через три месяца самостоятельной работы пошла сдавать экзамены и сдала их, став в порту второй женщиной, умеющей управлять тяжелым портальным краном. Из личного дела Марии Григорьевны Поповой: «1956 год. За хорошую обработку парохода «Павлов» объявлена благодарность. 1958 год. За самоотверженную и высококачественную выгрузку парохода «Большевик» — благодарность. 1961 год. За добросовестную и безупречную работу — благодарность. 1966 год. За выполнение плана подготовки кадров — благодарность...» Эти сухие записи довольно красноречиво говорят о том, как Мария Григорьевна умеет работать. Управлять краном с точки зрения физических усилий легко. Кабина крановщика не кабина летчика: контроллер перемещения груза вверх и вниз, контроллер поворота кабины, рычаг движения крана по рельсам, рычаг вылета стрелы. Вот и все. Но поди попробуй совместить все эти движения да еще придать им плавность. Попробуй опустить многотонный груз в трюм судна на точно отведенное ему место, когда даже крышку трюма еле видишь. А что делается там, на дне парохода, об этом только можно догадываться. Машет сигнальщик с палубы: «Майна! Вниз!» А на сколько вниз — на метр или на сантиметры? А на крюке станок с программным управлением. Он хоть из простого металла, но все равно как из золота сделан, ибо на валюту продан. Чуть рычаг ослабишь или вдруг дрогнут пальцы — и станок этот грохнется всей своей тяжестью на дно трюма, разлетится на куски... Сколько за тридцать лет работы на кране Мария Григорьевна пережила тревожных мгновений, минут, часов, об этом только она знает. Мы можем лишь догадываться. — Что самое трудное в работе портового крановщика? — спросил я ее однажды. — Когда техника подводит, — ответила она. — Надо, к примеру, резко остановить груз, рычаг ставишь на «стоп», а груз не замер, продолжает ползти... — И что тогда? Авария? — Скажете тоже, — сердито отозвалась она. — Разве можно аварию допустить? Принимаешь меры. Рычаг резко вверх. Не помогает — стрелу кидаешь в сторону, чтобы от людей подальше. Это все в одно мгновение нужно делать, автоматически. Потом и не расскажешь, как вышло. — Много у вас было аварий за 30 лет? — Да в общем-то ни одной. — А почему «в общем-то»? Выходит, авария все же была? — Ну, не авария... — она вдруг рассмеялась. — Ящики с вином я однажды грохнула. Вот звону было! А больше ни одного случая. Человек высочайшего профессионального мастерства, да к тому же сильного, прямого характера, Попова тем не менее ни разу даже не попробовала установить рекорд погрузки или выгрузки судна. Слава рекордсменки ее совершенно не привлекает. Что такое тщеславие, она не знает, но за 30 лет работы в порту ни разу не опоздала с погрузкой или выгрузкой судов. Ни одно судно — а их под ее краном прошли тысячи — не нарушило графика выхода в море. Разве это не фантастический, не сенсационный рекорд? Весной 1960 года сквозь распахнутое окно кабины услышала Мария Григорьевна отчаянный крик внизу: «Маша! Скорее, тебя к телефону!» Первое, что пришло в голову, — сын заболел, Павлик. Спускалась по лестнице, а руки дрожали. В трубке незнакомый голос: «Товарищ Попова? Из горкома партии говорят. Только что получили сообщение из Москвы — вам присвоено звание Героя Социалистического Труда...» Она заплакала, забыв опустить на рычаг телефонную трубку. Так и стояла несколько минут, прижав ее к груди. — Что-то случилось дома? — спросил начальник смены. Она кивнула. — Ну, бегите быстрей, я вас отпускаю. Муж был дома. Они с сыном сидели за столом, играли в кубики, — Мне Звезду дали. Звезду Героя, — спокойно сказала она и упала на кровать. И проплакала весь вечер и всю ночь. Давно замечено: и у очень сильных людей бывают минуты полной, отчаянной слабости. Как правило, эти минуты наступают после одержанной ими очень трудной победы. Из личного дела М. Г. Поповой: «С 1953 по 1966 год избиралась в местные Советы депутатов трудящихся. В 1961 году избрана делегатом на XXII съезд КПСС. В 1966 году на XXIII съезде КПСС избрана кандидатом в члены ЦК КПСС. В 1971 году на XXIV съезде КПСС избрана в члены ЦК КПСС...» Таков уж закон нашей жизни: человек, ярко проявивший себя в труде, добившийся выдающихся успехов, непременно привлекается еще к одной деятельности — партийной, профсоюзной — словом, общественной. В дела своего города Мария Григорьевна Попова включилась много лет назад. Когда ее в 1953 году выбрали в горсовет, она искренне удивилась: «Почему меня? За что?» Поповой поручили для начала несложное дело — обойти все дома на своей улице, выяснить, в каких семьях женщины не работают и почему: не хотят, не могут, нет профессии, много детей или по какой иной причине? Ходила по домам, разговаривала с хозяйками. После такого опроса горсовет запланировал строительство детского сада. Она увидела, что старалась не зря. Она может помогать Другим, а значит, должна помогать. Вот это стремление — помочь хотя бы одному человеку — осталось в ней по сей день, а уж приходится ей решать проблемы далеко не частные — принимать участие в обсуждении важных государственных вопросов. Шесть классов сельской школы да ремесленное училище — разве с таким багажом могла она работать в горсовете, быть членом крайкома партии, участвовать в работе партийных съездов? Попова пошла в вечернюю школу. Дети — их к тому времени было уже двое — не хотели ложиться спать, пока мама не придет с уроков. Она входила, тут же сын спрашивал: — Сколько поставили за диктант? — Тройку, сынок! — А у меня четверка! И, довольный, сын падал на кровать, тут же засыпал. Через полгода она ушла из школы, не хватало времени посещать уроки. Но учебники не убрала, читала их по ночам. Ей ведь не отметки были нужны — знания. И она их приобрела. Теперь ей часто приходится выступать перед людьми, рассказывать о работе съездов партии и пленумов ЦК, о том, что она увидела и узнала во Франции и ФРГ, побывав там в составе партийных делегаций. Говорить она умеет — слова находит яркие, точные. Такова Мария Григорьевна Попова, славная труженица и видный общественный деятель.
Прощаюсь с Находкой! Стою опять на высоком Американском перевале, смотрю на синий полумесяц бухты, на корабли, что тянутся к ней с трех сторон света, на белые россыпи домов по сопкам. Верю, что когда-нибудь снова приеду сюда, лет через пять, десять. Находка будет совсем иной. Порту уже сейчас тесно, хотя занял он практически весь берег бухты. И есть план построить новые причалы перпендикулярно берегу. Тогда бухта окажется разграфленной бетонными полосами, словно лист ученической тетради. Ну что ж, в этой прямизне и четкости линий тоже есть своя красота. Исчезнут, наверное, в скором будущем и краны порта, не будут больше приветливо кивать своими ажурными стрелами кораблям, пристающим к берегу. Созданы уже суда типа «Ро-Ро», в гигантские трюмы которых въезжает прямо с причала грузовик. И уже трюмные краны, а не береговые будут снимать с машин и железнодорожных платформ грузы и укладывать в корабельные отсеки. Восточный причал России шагает и будет шагать дальше в ногу с техническим веком.  |
|
|
|
