Мир путешествий и приключений - сайт для нормальных людей, не до конца испорченных цивилизацией

| планета | новости | погода | ориентирование | передвижение | стоянка | питание | снаряжение | экстремальные ситуации | охота | рыбалка
| медицина | города и страны | по России | форум | фото | книги | каталог | почта | марштуры и туры | турфирмы | поиск | на главную |


OUTDOORS.RU - портал в Мир путешествий и приключений

На суше и на море 1980(20)


КОРАБЛИ НА СТЕНАХ ХРАМА

САМУЭЛЛА ФИНГАРЕТ
Художник И.ШАХОВСКОЙ

Скалы вздымались отвесной стеной — желтые, плосковерхие, источенные ветрами. Выступы чередовались с провалами. В ущельях мелкие камушки были пересыпаны бурым песком. Ни куста, ни травинки. А где ничего не растет, там ничего не вянет, где не рождается — нет места и смерти. Где нет перемен — там начинается вечность.

Может ли вечное быть делом человеческих рук? Способен ли человек, хотя бы отдаленно, повторить деяния Ра? Бог сотворил человека. Человек сотворил подобие бога в камне, бронзе и глине. Бог приказал вздыбиться скалам. Человек выстроил храмы.

Разве не приравняли к богам Имхотепа, поднявшего к небу первую пирамиду? И разве устали люди славословить великого зодчего, несмотря на четырнадцать сотен лет, прошедших с той давней поры?

Сененмут отвернулся от скал и подошел к краю площадки третьего двора. Слух, временно отключенный глубокими размышлениями, сразу вобрал грохот, крики и скрежет — звуки настолько привычные, что, руководствуясь только ими, Сененмут мог бы сказать, чем заняты отряды его строителей, разбитые, как армия, на полки по восемьсот человек.

Он слышал, как диоритовыми шарами дробят известняк для раствора, как кувалдами бьют по камням. Он слышал натужный скрежет канатов и скрип ползущих салазок. Ему казалось, что можно различить в этом грохоте и плеск воды, которую лили из кувшинов бегущие перед салазками мальчики, — старый способ уменьшить трение полозьев о землю.

С криками, словно на врага, каменщики набрасывались на волокуши-качалки. Подпрыгивали и, уцепившись за брус, повисали, пригибая к земле тяжестью собственных тел порожний край волокуши. Край, загруженный камнем, оказывался наверху. Массивную плиту перемещали на стену и укладывали поверх других, Доставленных из той же каменоломни, о чем свидетельствовали метки на обтесанных шершавых боках.

Землекопов и каменщиков Сененмут воспринимал только во множественном числе, держа в уме количество рук и сделанную работу.

С высоты третьего двора строительная площадка казалась огромным полем, прорезанным каналами. Вереницы землекопов, ссыпавших землю в отвалы, двигались подобно току воды. Люди шли размеренным, ровным шагом, корзину с землей держали на голове, пустую прижимали к бедру. Цепочки двигались безостановочно, не сталкиваясь и не меняя дороги, — осмысленный людской поток, приведенный в движение ради великого замысла.

В стране Та-Кемет не было дела важнее, чем возведение Амон Джесер джесеру. Храм сделался жизнью страны, ее мукой и радостью, непосильным бременем и горделивой похвальбой. Храму суждено было стать воплощением силы страны Та-Кемет.

Сообразуясь с проектом Сененмута, зодчие рисовали на досках рабочие планы: черные линии, помеченные красными цифрами. Скульпторы высекали статуи: Хатшепсут в образе бога Осириса с мужской накладной бородой, Хатшепсут в образе сфинкса — с телом льва и человеческим лицом, обрамленным львиной гривой, Хатшепсут в собственном обольстительном облике. В отстроенных портиках нижней террасы художники приступили к изображению важнейших событий царствования. А храм продолжал расти. Заполнив все полукружие, оставленное скалами, и не довольствуясь этим, он вползал на каменистые уступы и проникал в толщу породы, вгрызаясь в нее молельнями и коридорами.

Сененмуту виделись три террасы, вздымавшиеся одна над другой лесом колонн. Он видел, как по перилам лестниц сползают алебастровые кобры и коршуны из такого же алебастра раскрывают крылья над их головами. Он видел каменных львов, встающих навстречу входящим, и радостное многоцветье стен, покрытых раскрашенными рельефами.

«Я сделаю двери из черной меди и другие — из крепкого кедра, изукрашенного бронзой. Я выложу пол золотыми и серебряными плитами. Амон Джесер джесеру будет сиять, подобно небу в лучах светозарного Солнца» — так обещал Сененмут царице. Но чтобы строить, необходим мир. Партия, ратовавшая за войну, была в силе и оказывала на царицу злое влияние. Ее вождь — казначей и знатный придворный князь Нехси — занимал постоянное место по левую сторону трона. Настало время убрать Нехси со своего пути.

Наблюдая с площадки верхней террасы за вереницей землекопов, двигавшихся, как ток воды по каналам. Сененмут сказал тихо и зло: «Я сделаю так, и не случится иначе, потому что сила моя называется «мысль», а сила Нехси всего лишь золото». Он произнес это вслух, раздельно выговаривая каждое слово.

 

Девятидневному очищению подвергла себя царица. Девять дней не вкушала она ни мяса, ни рыбы, чашу с вином не подносила к устам. В ночь полной луны, одетая в два новых облачения, в деревянных сандалиях, с душистыми палочками за ушами, она стояла перед воротами Северного дома Амона, называемого также Престолом Обеих Земель.

Шестнадцать пар бритоголовых жрецов, одетых в белое, встретили царицу у храма. Восемь пар бритоголовых жрецов в леопардовых шкурах через плечо провели ее по длинным дворам. Четыре пары бритоголовых жрецов прошли с нею в святилище и исчезли, унеся горевшие плошки. Царица осталась одна.

В мерцающем свете луны зал показался ей бесконечным. В темных углах притаилось неведомое, жуткое. Косые лучи голубого света падали на фараонов, стоявших у стен. Руки каменных предков царицы были неподвижно прижаты к бедрам, тела пребывали в покое, но каждый выставил левую ногу вперед. Каменные фараоны приказывали восприемнице их власти: «Иди!»

Хатшепсут двинулась в черную глубину, обозначенную тусклым свечением четырех красноватых огней. Сверху обрушились звуки. Гортанный крик, удар барабана, плач оборванных струн — все это бросилось ей под ноги и стихло, уйдя в каменные плиты пола. Снова обрушилось и снова исчезло. Так продолжалось, пока она не [обралась до жертвенника. Потом все затихло.

Четыре хлеба, четыре куска бычьей туши, четыре пучка зеленого лука лежали на алебастровой плите. По бокам горели четыре светильника по числу сторон света, озаряемых великим богом Амоном. Короткие красные языки потянулись вверх, раздвинув тьму в глубине. Стали видны огромные черные ноги, ладони с распластанными пальцами, лежавшие на коленях. Красное пламя взвилось еще выше. Открылись могучая грудь, широкие плечи. Красные отсветы лизнули нахмуренное чело. Искры вспыхнули в черных глазах, красным сверкнули белки, зажегся румянец на скулах.

Царица упала.

— О, Амон! — взмолилась она, распростершись на плитах пола. — Приди на голос, зовущий тебя, оживи плоть от плоти твоей! Я на троне, как ты того пожелал, и страна в ликовании. Обе Земли покоятся в мире. Хочешь ты мира или войны? Должна я встать во главе пехоты и колесниц? Я — фараон, сын от плоти твоей, но мое естество — естество женщины. Владыка богов, отец мой, даруй мне дыхание жизни, увлажни мне уста, дай силу!

По залу пронесся гул, подобный реву воды, прорвавшей дамбу. Голос бога звучал раскатисто, низко. Слова тяжело выходили из каменного чрева.

— Сын мой, дитя мое, образ, сотворенный моей силой. Поставил я тебя владыкой страны Та-Кемет, и сердце мое довольно. Обращаю я лик на четыре стороны — приходят к тебе народы с дарами. Смотрю я на Обе Земли — построен мой дом из камня, чтобы стоять вечно. Вот, отправь корабли в Землю Пунт, и пусть темнокожий поведет их по Великой Зелени. Вожди чужих земель упадут на живот свой. Их дары у них на ладонях. Привезут корабли деревья для моего дома, чтобы вдыхал я запах Пунта во все дни и сердце мое ликовало.

Голос умолк. Вода перестала рвать дамбу. Ушли в темноту суровый лик и могучее тело. Скрылись столбообразные ноги.



Изображение египетского корабля XVI века до н. э.

Во время утреннего приема лик царицы был светел. Коршун Юга И кобра Севера свисали с золотой царской тиары над безмятежным лбом. Цапля Бену, охватившая золотом распахнутых крыльев плечи и гРУДь царицы, вздымалась под ровным дыханием. Складки белого платья лежали отвесно, не колыхались и чуть поблескивали шитьем золотых бляшек.

Царица сидела на троне из белого золота под балдахином на четырех золотых столбах. Правой рукой, согласно обычаю, сжимала золотую плеть с подвесками-молотилами из драгоценных камней, в левой руке держала синий с золотом скипетр. Сущностью Сына Солнца было золото.

Справа от трона стоял Хапусенеб, главный сановник двора, служивший еще при земном отце Хатшепсут. Слева от трона высилась фигура курчавого великана, похожего на жителей Нубии, отчего его именем сделалось прозвище Нехси, означавшее «смуглокожий». Нехси был хмур. С мучительным прозрением временщика предчувствовал он скорую опалу.

Пер^д троном стояли сановники, штандартоносцы и опахалоносцы, знатные из знатных страны Та-Кемет, носившие наследственные титулы «единственный друг», «облеченный доверием», «первый рядом с царем». Их было немало — первых, единственных, облеченных доверием. Они пришли окунуться в золотое сияние Хатшепсут.

Царица пожелала держать речь, и писцы «с быстрыми пальцами» записали сказанное от слова до слова.

— Я сияю во веки веков перед вашими лицами, — сказала царица, и ее маленький крепкий подбородок вздернулся. — Я сияю во веки веков по воле отца моего Амона. Я должна свершить то, чего не свершили мои предшественники. Я сделаю то, что прославят потомки. «Как прекрасна свершившая это!» — скажут они. Услышала я приказ отца моего Амона. Приказал он посадить деревья по обе стороны Амон Джесер джесеру, чтобы вдыхать запах Пунта. Так приказал своему сыну великий Амон. Так я поступлю.

По знаку царицы сановник Хапусенеб развернул папирус и прочитал: «Год девятый, первый месяц Половодья, день двадцать второй. Царский указ Нехси, казнохранителю, начальнику Юга, «другу единственному», носителю опахала, которого ценит и хвалит Сын Солнца. Доставляющий своему владыке надобное из всех дальних земель, начальник чужеземных стран, внушающий им ужас, доставь своему владыке дары для отца его Амона и будешь восхвален за это. Сделай то, что отрадно владыке. Отправляйся во главе кораблей в Землю Пунт, чтобы привезти деревья и благовония всякие. Отправляйся незамедлительно. Полагается на тебя Сын Солнца, как полагался всегда, посылая с поручением. Не мешкай!

Да будет исполнено согласно приказу, во благо его величества, живущего вечно!»

Хапусенеб навесил печать и, поцеловав ее, вручил свиток Нехси. Великан бросился прочь. В соседнем зале раздался его устрашающий рев.

Губы царицы раздвинулись в улыбке, на щеках обозначились ямочки. Она посмотрела туда, где стоял строитель Сененмут. Не сомневаясь в значении лучистого взгляда светлых продолговатых глаз, «начальник работ» приблизился к трону. Спокойный, надменный, он подошел к ступеням, ведущим на возвышение, и встал по левую руку царицы, как если бы это место всегда принадлежало ему.

 

Пять водорезов рассекали воды Великой Зелени. Сто пятьдесят гребцов, по тридцать на каждом корабле, по пятнадцать на каждом борту, поднимали и опускали весла. Десять рулевых, по два на каждой корме, приводили в движение большие кормила, установленные на высокой подставке.

Легки и надежны корабли фараона. Построенные из лучшего привозного леса, они могут выдержать любой натиск моря. На палубе мачта в сорок локтей, ее держат четыре подпорки. Парус в тридцать локтей натянут на две реи. Четыре матроса едва управляются с огромным квадратным полотнищем.

Прочны корабли фараона. Их округлые низкие кили суживаются к носу и корме. Корма длиннее и выше носа. Изгибаясь внутрь, она повисает над палубой деревянным раскрашенным лотосом. Борта кораблей всего на локоть приподняты над палубой, но в случае битвы их можно поднять с помощью длинной обшивки, чтобы обезопасить гребцов. В трюмах лежат подарки жителям Пунта и оружие. Оружия много.

По устойчивости и изяществу очертаний корабли фараона могли поспорить с любыми другими, зато уступали флоту соседних стран в опыте плавания по морям. Корабли фараона в основном бороздили великую реку Хапи: на север, к дельте, — на веслах, на юг, к порогам, — под парусом. Корабельщикам страны Та-Кемет не нравилось отрываться от земли. И сейчас, плывя по Великой Зелени, они не упускали берег из виду. Днем двигались вдоль побережья, а стоило стемнеть, вставали на якорь, чтобы не разбиться о рифы.

Пять кораблей плыли по морю, держа курс на юг. На борту флагмана, где находился Нехси, красовались большие, широко раскрытые глаза, наведенные зеленой краской. Нехси сидел в золоченом кресле под тростниковым навесом плетеной каюты. Бездействие мучило великана. Бронзовый лоб собирался в складки. Взгляд лениво следил за разбегавшимися от бортов тяжелыми плотными волнами, окрашенными синевой неба в цвет драгоценного лазурита.

— Море неверно назвали Зеленым, его надо назвать Великой синью — сказал он художнику.

Художник сидел на циновке под тем же навесом, поджав под себя скрещенные ноги, как сидят писцы. Тонкой тростинкой он зарисовывал все, что летало и плавало вокруг корабля. Дельфины, бакланы, нырки, юркие сардины, черепахи, плывшие в своих роговых панцирях, как маленькие острова. Художник вглядывался, определяя форму, отбирал главное, острая тростинка запечатлевала увиденное и осознанное на скалах белого известняка. Иначе как удержать в памяти причудливых обитателей Великой Зелени? А им предстояло найти свое место на стенах Амон Джесер джесеру.

В ответ на ленивое замечание, брошенное Нехси о море, художник, не отрывая глаз от пластинки, махнул тростниковым пером в сторону берега и сказал:

— Великое Красное — вот настоящее имя этого моря.

Нехси повел глазами вслед за жестом художника. В прибрежной полосе вздымались постройки коралловых рифов. Волны бились и пенились, вскипая красными гребешками. Красные брызги летели в стороны, словно драгоценные сердолики из лопнувшего ожерелья. Между рифами расплывались зыбкие темно-красные, менявшие очертания пятна.

— Красные водоросли, — произнес Нехси со вздохом. Зеленое, синее или красное — в любом своем виде море ему надоело. Он устал от жары, от непрестанного ветра. Густая соленая вода, такая теплая, что в нее не хотелось окунуться, вызывала в нем отвращение.

— Дай посмотрю, — Нехси протянул руку, слегка раздвинув огромные пальцы. Художник вложил между ними пластинку с незавершенным рисунком меч-рыбы. В огромной руке чудище выглядело хрупкой сардинкой. Нехси долго держал известняк на раскрытой ладони. Его мысли были далеко.

— Возьми, — вернул он пластинку художнику. — Твои рисунки прославят великое. Я сделаю то, что никому не под силу. Я проведу корабли в Землю Пунт и обратно, в Обе Земли. Я пройду через пески и войду с кораблями прямо в Висе. Что сможет тогда сказать безродный Сененмут, выскочка, зодчий, сын простого судьи? Я же, наследник знатного титула и хранитель сокровищ, сложу к ногам Сына Солнца все, что доставлю из Iхунта, и скажу: «Вот я, совершивший это». Я сделаю так, и не будет иначе.

«Ты сделаешь так, — подумал художник. — Но все, что ты сделаешь, послужит для большей славы Амон Джесер джесеру и того, кого ты назвал безродным выскочкой».

— А ну, торопись, пошевеливайся! — в воздухе просвистел хлесткий щелчок, прервавший мысли художника. Это надсмотрщик Набири напомнил уставшим гребцам о существовании своей четыреххвостой плети. Гребцы, словно огромное тридцатирукое существо, опустили весла в воду и налегли на них что было силы.

Через день корабли вошли в гавань с пологими берегами. Долгожданная и таинственная земля по имени Пунт! Не о ней ли рассказывали слепые сказочники, нараспев повествуя о погибших в волнах и Золотом Змие, хозяине благовоний?! Где он, страшный и добрый Змий, наделивший богатством спасшегося морехода?



Прорисовка рельефа из храма Дейр-эль-Бахрн: «Корабль плывет в Пунт»

На берегу возвышался зеленый холм. На его склонах паслись коровы и овцы с рогами, растущими вбок. Даже с кораблей было видно, как обильно порос холм кунжутом и душистой акацией, пригодными для получения смолы и благовонных масел. А разве не ради запаха для дыхания бога приплыли в Пунт корабли?

Селение раскинулось за холмом, служившим надежной защитой от постоянного влажного ветра. Плетеные круглые хижины выстроились рядами. Остроконечные крыши почти касались листвы раскидистых пальм с двумя и тремя стволами. Из-за страха перед дикими зверями хижины были подняты высоко над землей столбами-подпорками. Наверх взбирались по приставным лестницам.

В тот день, когда посланцы Обеих Земель вышли на берег и разбили свои шатры, в хижинах не остался ни стар, ни млад. Все столпились вокруг прибывших, дивясь и разглядывая людей в белых складчатых набедренных повязках и в черных накладных волосах, словно те спустились к ним прямо с неба.

Нехси, большой, веселый, улыбающийся во весь рот, доверительно хватал пунтийцев за плечи, похлопывал по спине. В знак мира он бросил на землю оружие: ни палицы в руке, ни кинжала за поясом. Но рядом встали воины. У этих оружие при себе. Плечистые, рослые, они представляли собой внушительный отряд. За плечами копья и стрелы с бронзовыми наконечниками, в руках длинные луки из роговых пластин, за опояской пращи и изогнутые кинжалы.

Трудно ли уразуметь смысл взятого на изготовку оружия? Знатные люди Пунта вышли вперед и склонились до самой земли.

Художник едва успевал зарисовывать. Известняковые пластинки кончились. Пришлось разбить несколько тонких кувшинов. Лощеные черепки не худший материал для набросков. Уголь и цветные камушки заменят краску. Хижины, прирученные обезьяны, прыгающие с ветки на ветку думпальм и бананов, собаки, свернувшиеся в тени, — все это надо было запечатлеть. Облик пунтийцев не одинаков: у одних кожа темная, как древесина черного дерева или смола, У других лишь смуглая, мало чем отличающаяся от цвета кожи людей Та-Кемет. У чернокожих крупные губы, большие глаза навыкате и курчавые волосы. У светлокожих волосы заплетены в косицы. Глаза у них продолговатые, узкие, нос с горбинкой, на подбородке острая, клином черная борода. Художник хватал то Уголь, то желтый мелок.

Вот все пунтийцы рухнули на колени. Появился их правитель. Он важно шествовал, опираясь на посох. Его ноги были украшены множеством золотых колец.

— Пареху! — закричали пунтийцы. Нехси закивал головой, догадавшись, что это имя правителя.

Пареху приблизился. Губы его улыбались. Глаза зло перебегали от столика с разложенными подарками к отряду, поигрывающему оружием.

— Ити! — закричали пунтийцы и замахали руками, приветствуя женщину такую толстую, каких не встретишь в Та-Кемет.

При виде пунтийской правительницы Нехси восторженно хлопнул себя по бедрам и схватил со стола самое крупное ожерелье, намереваясь надеть его на ее толстую шею.

Жена Пареху ехала на осле. Пешком ей вряд ли удалось бы сделать более десяти шагов. Как только осел нес эту тушу, раскормленную так, чтобы служить символом богатства!

С помощью слуг Ити сползла на землю и заковыляла к гостям. Складки толстого живота колыхались при каждом шаге. За Ити следовали два сына и дочь. Мальчики шли, девочка ехала на осле. Она была уже так толста, что обещала скоро повторить облик матери.

Нехси понравились пунтийцы. Он угощал всех без разбора пивом и винами Обеих Земель. Фаянсовые бусы и кольца швырял в толпу пригоршнями. Пареху деланно улыбался и зло кивал головой. Он знал, что за этим последует. Взамен цветных безделушек ему придется поднести так много бесценных вещей, что подарок станет похожим на дань.

В течение нескольких дней по сходням сновали грузчики. «Чудеса Пунта» грудами лежали на песчаной отмели. Светились бруски необработанного золота, благородным блеском мерцала слоновая кость, пушистые выделанные шкуры играли переливчатым ворсом. Одних благовоний насчитывалось четырнадцать названий.

— А ну, торопись! А ну, торопись! Пошевеливайся! — Четыреххвостая плеть Набири то и дело опускалась на плечи грузчиков, подгоняя уставших.

Нехси сам наблюдал за погрузкой. Широко раздвинув огромные, как колонны, ноги, он сидел в золоченом кресле, вынесенном на берег. Два чернокожих раба склоняли над ним опахала из радужных перьев, ограждая от пыли, поднятой людьми и животными. Мимо Нехси вели длинноногих собак, приученных догонять ланей, кротких жирафов с глазами томных красавиц, вертлявых кефу-мартышек. Сгибаясь под тяжестью, носильщики волокли на шестах кадки с деревьями Пунта.

Великан похохатывал удовлетворенно. Он предвкушал, как сложит дары перед Сыном Солнца и поведет рассказ о земле, известной до этого лишь по сказкам. Ему не терпелось снова занять утраченное место по левую сторону трона. Он окончательно решил, что обратный путь будет им сокращен и корабли он приведет прямо в Город.

Прорисовка рельефа из храма Дейр-эль-Бахри: «Погрузка пунтийских даров»
Прорисовка рельефа из храма Дейр-эль-Бахри: «Погрузка пунтийских даров»

Если не считать некоторых деталей, необходимых для связного повествования, нет ничего вымышленного в рассказе об экспедиции, посетившей восточное побережье Африканского Рога на три тысячелетия раньше, чем корабли Васко да Гамы обогнули Африканский материк. Даже четыреххвостая плеть Набири, и та существовала на самом деле. Ее нашли американские археологи в развалинах Амон Джесер джесеру. На рукоятке, отполированной длительным пользованием, ясно читается имя владельца. Четкий столбец иероглифов нетрудно разглядеть на фотографии плетки, напечатанной в одном из бюллетеней Метрополитен-музея, снарядившего в тридцатых годах экспедицию в Дейр-эль-Бахри — местность на западном берегу Нила, в семистах сорока километрах южнее Каира, где расположен прославленный храм.

Амон Джесер джесеру не раз привлекал к себе внимание археологов. С середины девятнадцатого века, сменяя друг друга, в Дейр-эль-Бахри вели раскопки французы, англичане, немцы. Потом пришла очередь американцев. С 1961 года Амон Джесер джесеру стал объектом работ археологов Варшавского университета.

Собственно говоря, египетское название храма из употребления вышло. Оно осталось в глубине ушедших веков вместе с рядом других древних названий. Египтяне свою страну называли Та-Кемет — Черная Земля. Еще они говорили «Обе Земли», имея в виду юг и север, объединенные в одну державу. Свою столицу египтяне называли Висе (или Город), единственную водную артерию, принесшую жизнь в сухие пески, — Хапи (или Река).

Греки переделали Та-Кемет в Египет, Висе — в Фивы. Нилом стала называться река. Греки не только составили описание Египта, присвоив местностям те названия, которыми мы пользуемся по сей день, но и передали потомкам ряд ценных сведений, собранных египетскими путешественниками. Исследования египтянами верхнего Нила, Ливийской пустыни, Красного моря с его побережьями — все это стало достоянием греческих авторов, вошло в «Географию» Страбона, в труды Птолемея. И хотя имена египетских ученых при этом остались неизвестными, все же именно Древний Египет стал родиной географии Африки. Сведения, собранные египтянами, любопытны и полны красочными подробностями, о чем свидетельствует храм Хатшепсут в Дейр-эль-Бахри.

Идя то правым, то левым галсом, фелюга, в которой разместилась наша группа, пересекала Нил, держа курс на западный берег. Рослый нубиец в просторной галабее до пят управлял треугольным парусом. Он делал это небрежно, словно играл снастями. Откидывались назад широкие рукава галабеи, по локоть обнажая темные руки, вздрагивали завитки черных волос над бронзовым лбом, и фелюга меняла галс.

Всю первую половину дня мы провели в Карнаке, который в древности называли Северным домом Амона. Высокие стройные пальмы рядом с колоннами храма казались тростинками. Ширина колонн была такова, что мы и впятером не обхватили бы любую из них. Здесь все измерялось большими величинами, особенно время. Казалось, храм существовал вечно. Геродот и Диодор, сами принадлежавшие к векам мифически далеким, бродили среди дворов и святилищ Карнака, когда Фивы давно пережили свое могущество и лежали уже ниспровергнутыми.

Свежий ветер, дававший знать, что на дворе февраль с его прохладной для Египта температурой +18 градусов, гнал по воде быстрые невысокие волны. Они бились о борт и, обогнув фелюгу, убегали прочь.

Западный берег надвинулся ливийскими скалами. На фоне оранжево-желтых кряжей виднелись розоватые ярусы залитых послеполуденным солнцем колоннад храма.

Древние египтяне превратили берег заката в гигантский, ни с чем не сравнимый некрополь. Ливийские скалы они изрезали коридорами, склепами и молельнями. В течение тысячелетий скалы служили надежным укрытием мумиям, их каменным панцирем. В храмах, выстроившихся вдоль Нила, справлялись поминальные службы.

Дейр-эль-бахрский храм Хатшепсут спускается в долину тремя террасами, разбитыми на отлогих уступах. Их чистые и гармоничные линии повторяют горизонтальные срезы вершин. Вертикали колонн поднимаются упорядоченным подобием отвесных выступов скал. Протянувшийся на четверть километра, трехъярусный храм все же открывается взору не постепенно, а сразу. Деяние человеческих рук настолько искусно соотнесено с природными формами, что может служить символом вечности. На какой-то момент время сместилось, настоящее вдвинулось в прошлое, и мне почудилось, что сам Сененмут, хорошо запомнившийся по статуям Каирского музея, стоя на третьей террасе, руководит ходом работ. Вызвать в воображении это зрелище помогли сновавшие наверху рабочие и сотрудники экспедиции Варшавского университета.

Поляки взяли на себя благородную миссию вернуть великому детищу великого зодчего его изначальный вид. Они до конца расчистили террасы и портики двух нижних дворов, поставили на место рухнувшие колонны, открыли проходы к рельефам. Восстановление третьей террасы — дело ближайшего будущего. А там, возможно, наступит время заполнить водой искусственные водоемы, остатки которых угадываются в каменистом грунте, и высадить тропические деревья, чтобы зашумела нагорная роща по обе стороны храма, как рассказывают об этом рельефы.

Рельефы — одна из главных достопримечательностей дейр-эль-бахрского храма. Они невысокие, плоские, раскрашенные, размещены поясами на свободном пространстве стен. Каждый представляет собой законченную композицию, но, чтобы понять общий смысл, их надо смотреть последовательно, один за другим, переводя взгляд с пояса на пояс, как переводишь глаза со строки на строку при чтении книги. Тогда отдельные «фразы» складываются в связный рассказ и раскрывается общий смысл повествования. Сходство «каменной книги» с обычной усугубляется обилием надписей, сопровождающих каждый рельеф. Дополняя друг друга, слово и образ передают события с убедительной достоверностью. Далекое становится понятным. Дела давно минувшие делаются достоянием современности.



Погребальная ладья древних египтян

Я стою на средней террасе в ее южной части. Мимо меня, не сходя со стены и все же устремляясь на юг, проплывают пять кораблей. Четырехугольные полотнища парусов ловят ветер. По пятнадцать гребцов на каждом борту единым взмахом подняли весла. Постепенно мой взгляд отстает от движения кораблей. Я боюсь пропустить подробности. Их много, и все они интересны. Ни одну деталь корабельной оснастки не забыл художник. Морские существа — рыбы, черепахи, моллюски — изображены с такой выразительностью, что ихтиологам не пришлось ломать голову, изучая по рельефам виды древних обитателей Красного моря, или Великой Зелени, как называли его египтяне.

А селение в Пунте — круглые хижины на столбах, пасущиеся стада, многоствольные пальмы, обезьяны, собаки. Египтяне с большим интересом отнеслись к открытой земле. В полном смысле слова, не пожалев красок, они составили детальное описание этнического типа местного населения, быта, одежды, украшений, причесок. Особенно красноречивым становится художник, когда он рассказывает о приеме, что устроил Нехси для пунтийской знати: вооруженный отряд, столик с дарами, склонившиеся в поклоне пунтийцы, Пареху, двигающийся не торопясь, непомерно толстая Ити. Не отстает от художника и писец. А может, правильнее назвать писателем того, кто снабдил изображения текстами? Теперь он не ограничивается короткими сообщениями вроде: «Вошли суда в порт». Текст становится пространным: «Знатные люди Пунта говорят, прося мира: «Вы прибыли сюда, в эту страну, неведомую вам раньше. Прошли ли вы путем неба или прибыли по воде? Для фараона нет закрытых дорог. Мы живем дыханием, которое он дает нам» ».

В тех случаях, когда надписи остаются короткими, они приобретают эмоциональную окраску. Египтян поразила выносливость животного, способного нести на себе раскормленную Ити. Текст гласит: «Вот осел! Он возит жену правителя!» Грузчик изнемогает под тяжестью кадки с ветвистым деревом, в его уста вложен возглас: «Ох, и непосильная же ноша!» Стоном подневольного труда звучит этот крик со стен дейр-эль-бахрского храма.

В один из самых увлекательных моментов повествования мои глаза не находят очередной «страницы»; Она «вырвана»! Чьи-то преступные руки выломали рельеф, а ведь «каменная книга» была «издана» в одном экземпляре, и любая потеря невосполнима.

Пропустив это место, зияющее как рана, я приступаю к «чтению» последней, заключительной части «Путешествия в Пунт». Она озаглавлена «Причаливание на радость». (Тексты рельефов дейр-эль-бахрского храма давно изданы и переведены на русский язык.) Корабли прибыли в Фивы. Все, что привезли они в пяти трюмах, сложено к ногам Амона. Получив дары, бог обращается к царице: «Земля — вот не была она раньше известна, гавань благовоний — не видели ее раньше люди Обеих Земель. О ней только рассказывали, передавая из рода в род со времен предков. Никто не достиг ее, кроме твоих посланцев. Я вел твоих моряков сам, своим сердцем».

Царица довольна. Веселая и торжественная, она восседает на троне. Перед ней Хапусенеб, Сененмут и Нехси. «Красота царицы сверкает, подобно звездам, на виду у всей земли».

Восхваляя красоту Хатшепсут, тексты не грешат чрезмерным преувеличением. Облик ее был действительно привлекателен. Многочисленные статуи, украшавшие некогда храм, передают миловидное, округлой формы лицо с маленьким крепким подбородком, с миндалевидными большими глазами под дугами высоких бровей. Уголки губ постоянно приподняты в легкой улыбке, отчего на щеках возникают ямочки. Но по-женски мягкая Хатшепсут отличалась истинно мужским властолюбием. Не случайно красавица царица приказывала изображать себя с мужской накладной бородкой и титуловалась не царицей, а фараоном, не дочерью, а сыном Солнца. Для доказательства законности своих претензий на трон Хатшепсут, царствовавшая с 1525 по 1503 г. до н. э., вынуждена была пустить в ход легенду о своем чудесном рождении. Ряд рельефов дейр-эль-бахрского храма повествует о браке матери царицы с верховным богом Амоном. Но если не считать тех измышлений, на которые приходилось опираться самодержице, узурпировавшей престол у малолетнего пасынка, рельефы и тексты храма повествуют о реальных делах. Описания отличаются такой полнотой и конкретностью, что, рассказывая о событиях тех давних лет, не приходится фантазировать. Экспедиция в Пунт, начиная от решения отправить корабли и кончая «причаливанием на радость», воссоздается в мельчайших деталях. Вот, например, как описывается тот знаменательный день, когда был отдан приказ отправить корабли в далекий Пунт: «В год девятый было заседание в приемном зале. Появление фараона в короне Обеих Земель на троне из белого золота посреди красот его двора. Собрались сановники»... и так далее вплоть до повеления царицы немедленно двинуться в путь за деревьями Пунта, чтобы высадить их по обе стороны храма, «согласно воле божественного Амона, совет которого был услышан». Даже год, когда был услышан оракул, и тот обозначен в «каменной летописи».

«Как? — вправе воскликнуть тот, кто не знаком с особенностями изваяний древних египтян, — уж не относится ли мистический «совет бога» к числу реальных событий царствования Хатшепсут?»

Скорее всего, да. Во всяком случае в том, что «совет» был дан и услышан, нет ничего мистического.

В Каирском музее египетских древностей нам показали известковую статую Ра-Гормахиса. Над правым ухом каменного божества начинается узкий сквозной канал, завершающийся на спине. То, что можно увидеть в музее, в древнем святилище тщательно скрывалось. К тому же Ра-Гормахис стоял вплотную к стене. Об этом свидетельствует гладко стесанная тыльная сторона. Стена, очевидно, также имела канал в смежное помещение. И оттуда жрец, взявший на себя роль «уст бога», мог изрекать сакраментальные слова.

Каирская статуя не единственная в своем роде. Коллекция египетских памятников Лувра располагает деревянной головой бога-шакала Анубиса. В пустотелой пасти клыкастого бога укреплен механизм, с помощью которого нижняя челюсть могла двигаться.

Для чего понадобилось такое устройство? Чтобы правдоподобнее звучали слова этого оракула. Стоит ли удивляться, что один из «говорящих богов» оказался в Северном доме Амона — самом большом святилище верховного божества — и Сененмут воспользовался особым устройством, чтобы убрать с пути мешавшего ему Нехси? Заставить статую «говорить» для Сененмута труда не составляло. Помимо должностей «руководителя работ царя», «великого домоправителя фараона» и многих других великий зодчий, ставший невенчанным супругом царицы, располагал еще одним немаловажным званием: он был «начальником таинств в доме Амона».

Невероятным представляется другое. В тексте рельефов есть указания на то, что обратный путь кораблей лежал через пустыню в Фивы. Выходит, их тянули волоком по Вади-Хаммамату, высохшему в незапамятные времена нильскому рукаву, протянувшемуся от Красного моря до Коптоса, соседнего с Фивами города. Проделать с судами через пустыню стопятидесятикилометровый путь — вот истинное чудо! Даже в том случае, если обильные дожди или какие-либо другие причины вызвали временное обводнение Вади-Хаммамата, облегчившее путешественникам возвращение на родину, задача, с которой справились египетские мореходы, настолько сложна, что успех экспедиции трудно переоценить. Не случайно путешествие пяти кораблей вошло в историю мирового мореплавания, а сведения, запечатленные на стене дейр-эль-бахрского храма, составили одну из достовернейших глав в географии древней Африки.


 
Рейтинг@Mail.ru
один уровень назад на два уровня назад на первую страницу