Мир путешествий и приключений - сайт для нормальных людей, не до конца испорченных цивилизацией

| планета | новости | погода | ориентирование | передвижение | стоянка | питание | снаряжение | экстремальные ситуации | охота | рыбалка
| медицина | города и страны | по России | форум | фото | книги | каталог | почта | марштуры и туры | турфирмы | поиск | на главную |


OUTDOORS.RU - портал в Мир путешествий и приключений

На суше и на море 1980(20)


СОЛНЦЕ НА КРЫЛЬЯХ

Очерк
ЮРИЙ АРАКЧЕЕВ
Художник Н.БИСТИ

Таинственные и прекрасные

Траурная мантия, Царский плащ.
Ахилл, Гектор, Менелай, Улисс.
Аполлон, Феб, Артемида, Геба.
Селена, Аглая, Галатея, Ио, Мегера, Поликсена, Мнемозина.
Гипермнестра, Пандора, Икар.
Цыганка, Монашенка, Стрельчатка-зайчик, Улитка, Ослик.
Медведица бурая, Медведица-нищенка, Медведица-хозяйка, Медведица-госпожа.
Огненный червонец, Мертвая голова, Зорька-Аврора.
Пяденица великолепная, Пяденица толстобедрая, Совка-старушка.
Орденская лента, Крашеная дама, Ледяная птица.
Красавица, Монарх, Адмирал, Тамара.
Лесной сатир, Зелено-желтое облако, Лунка серебристая, Орион Махаон, Подалирий...

Все это — названия бабочек. Создавая животный мир и распределяя краски, природа в какой-то счастливый миг не сдержалась. Может быть, особенно хорошее настроение у нее было? Всеми цветами и оттенками радуги пестрят эти удивительные создания! Каких прекрасных, а то и загадочных рисунков на их крыльях только нет! И вот что поразительно: зачем? Для чего бабочкам такой необычайно красивый наряд?

В древнегреческой мифологии олицетворением бессмертной человеческой души была Психея — девушка с крыльями бабочки. Превращение гусеницы в неподвижную, «мертвую» куколку, а затем выход из куколки прекрасной порхающей бабочки сравнивались со смертью человека, а затем вылетом из тела бессмертной души. Бог сна Гипнос также изображался с крыльями бабочки на голове, так как сон считался периодическим освобождением души от земных уз...

Были, да и сейчас есть, люди, всю свою жизнь посвятившие коллекционированию этих прекрасных созданий. Одно время, когда хорошие коллекции были редкостью, они стоили огромные деньги, считались национальным достоянием. Короли с удовольствием принимали в подарок бабочек редких расцветок. Экземпляр южноамериканской бабочки Морфо ценился особенно высоко, ювелиры украшали ее небесно-синими, отливающими перламутром крыльями дорогие изделия — колье, медальоны, пепельницы, чаши, подносы, шкатулки... Естественно, что женщины тоже не упускали счастливой возможности: они пристраивали крылья бабочек в своих прическах, прикалывали их к платьям.

Целые южноамериканские деревни жили тем, что ловили и продавали европейским собирателям и ювелирам особенно красивые экземпляры. Ради поимки какого-нибудь редкого вида бабочек организовывались экспедиции. По свидетельству русского писателя Н. Ф. Золотницкого, огромная бабочка Антимах. скорее похожая на летучую мышь, чем на насекомое, обошлась Кенсингтонскому музею в Англии в 5 тысяч рублей в переводе на тогдашние русские деньги.

В наше время, в самом начале 70-х годов, газета «Комсомольская правда» опубликовала заметку о том, что на Дальнем Востоке, в районе Партизанска, среди скал, отважный советский энтомолог А. И. Куренцов с риском для жизни поймал два экземпляра — самца и самку — редчайшей серебристо-зеленой Перламутровки, за что удостоился поздравления своих бразильских коллег, хотя Бразилия, как известно, обладает самой богатой фауной бабочек в мире. Центральная газета не пожалела места для такой заметки, и это, по-моему, великолепно. Я даже подумал: а не возрождение ли это законного интереса к крылатым созданиям? Ведь хороших книг о насекомых у нас очень мало, а полного атласа бабочек и гусениц вообще нет...

Правда, есть Зоомузей и его выставленная для всеобщего обозрения коллекция насекомых. Тропические бабочки так красивы, так огромны, что кажутся ненастоящими. Невозможно поверить, что столь экзотические, столь изысканно и ярко окрашенные существа могут быть живы, могут где-то летать, садиться на цветы... Ведь самая крупная в мире бабочка — бразильская Совка Агриппа — в несколько раз больше, чем самая маленькая птица колибри, в размахе крыльев она больше даже, чем воробей, синица, скворец. Свыше 30 сантиметров — вот каким бывает размах ее крыльев! А роскошные, отливающие перламутром Морфиды? Неужели в результате прозаического естественного отбора могла родиться такая небесная красота? Именно небесная, потому что у Менелая или Киприды, например, крылья цвета полуденного чистого неба с солнечным каким-то отливом, а у очаровательной Евгении, названной так по имени французской императрицы, страстной любительницы бабочек, — опалового, жемчужного, с ускользающими легкими переливами розового и голубого — утренняя туманная дымка при восходе солнца.

О Евгении интересно пишет известный французский энтомолог-коллекционер Ле Мульт. Эта бабочка, представительница семейства Морфид, считалась настолько редкой, что некоторые энтомологи вообще сомневались в ее существовании. И вот однажды ранним Утром, на заре, Ле Мульт отправился в джунгли Гвинеи, где он тогда жил, и в сумеречном свете утра увидел промелькнувшую тень какой-то Морфиды. Он удивился потому, что ослепительные бабочки Морфо летали обычно в разгаре дня. Ему удалось поймать загадочную утреннюю красавицу. Ею оказалась редчайшая Евгения. Так выяснилось, что бабочки эти летают только на утренних зорях, когда другие, дневные, еще спят, потому и не попадалась она энтомологам. Вот почему крылья у нее такого необычайного, ускользающего розовато-голубовато-опалового цвета...

Но тропики есть тропики. А войдите-ка вы в наш, подмосковный, спокойный, приветливый лес, выйдите на солнечную поляну... Посмотрите, как весело пляшут над цветами белые крупные хлопья капустниц и брюквенниц, мелькают канареечные лимонницы, пестро-коричневые, рябящие на лету крапивницы...

Многие из моих юношеских воспоминаний связаны с бабочками. Помню, как в поселке Никольское, под Москвой, я впервые принялся собирать коллекцию, расправлял бабочек по правилам, вычитанным в книжке Аксакова, а однажды на окраине поселка увидел красивого редкого Махаона («Кавалер Махаон» — так назывался он у Аксакова). Поймать не сумел, но на всю жизнь запомнил, приняв это за добрый знак, махаоны ведь редки в наших краях, мне с тех пор он ни разу под Москвой не встречался... Помню, как однажды мой полуторагодовалый брат вдруг стал делать мне какие-то многозначительные, непонятные знаки, указывая пальчиком в сторону сада. Мы с бабушкой заинтересовались поведением малыша, пошли вместе с ним туда, куда он показывал, и что же вы думаете? На уровне его росточка в темном месте под карнизом веранды сидела ночная бабочка. И какая! Свежий, ничуть не потертый экземпляр Медведицы Кайя в совершенно невероятном наряде: бархатные, шоколадно-бурые, с белыми жилками верхние крылья и ярко-оранжевые, с небесно-голубыми пятнами нижние. Я смотрел и глазам не верил: откуда взялась в наших скромных широтах такая экзотика?

Уезжая из Никольского, я нашел на садовой дорожке полосатую темную гусеницу, взял ее с собой. В Москве она тотчас окуклилась, и однажды утром, заглянув в банку, я так и застыл пораженный. Темная, неподвижная, кажущаяся мертвой куколка лопнула, и из нее вылезло нечто пока еще не совсем понятное, но уже прекрасное. Это была одна из самых красивых наших бабочек — Адмирал, или Ванесса Аталанта по-латыни! Поначалу еще маленькие, младенчески сморщенные крылышки ее стали расправляться, расти, через полчаса в банке сидела уже Ванесса в своем полном великолепии — широко распахнутые черные крылья с ярко-красными перевязями и несколькими снежно-белыми пятнами. Внизу же валялась маленькая и такая никчемная шкурка куколки... Да, можно понять древних греков!

Зачем, зачем бабочки именно с нашей, человеческой точки зрения так красивы? Зачем так ошеломляюще прекрасны Морфиды и моли? Зачем паруснику Махаону или Подалирию эти длинные косицы-шпоры на концах задних крыльев (у Подалирия они еще и изящно перевитые)? У дальневосточной павлиноглазки Артемиды шпоры достигают настолько непропорциональной длины, что наверняка мешают в полете. Я уж не говорю о некоторых тропических бабочках, чьи шпоры в два раза длиннее самих крыльев! Правда, и здесь нашлись ученые-энтомологи. Считается, что «шпоры» отвлекают птиц-охотников от жизненно важных органов бабочки и схватившая за шпоры птица, отрывая эту шпору, остается ни с чем. Что ж, возможно... Приблизительно ту же роль приписывают иногда и ярким глазкам и пятнам на крыльях, например, у Аполлона. Они якобы отвлекают птиц на себя, и птица промахивается, увлекшись пятном и не обращая должного внимания на брюшко. Может быть, может быть...

Но вот у многих бабочек как раз брюшко-то и выделяется четко, а у огромного ночного бражника Мертвая голова на спинке, на самом что ни на есть жизненно важном месте, изображен известный знак — череп с костями. Остается только предположить, что для птиц этот знак столь же выразителен, как и для нас, людей...

Крыло знаменитой бабочки Каллимы воспроизводит увядший лист с такой точностью, что фитопатологи смогли даже установить вид плесени, который на этом «листе» изображен! Самое поразительное здесь то, что для обмана хищников такой виртуозности вовсе не нужно. Недалеко ушедшие в своем эстетическом развитии хищники обманываются гораздо более примитивными способами: вспомните хотя бы далекие от совершенства искусственные наживки для рыб, прекрасно, впрочем, исполняющие свою роль. Та же самая неразборчивость установлена учеными и у птиц. «Лучшие имитации, — пишет современный французский ученый Реми Шовен, — представляют собой, собственно говоря, сверхуподобления, бесполезные и абсурдные с точки зрения естественного отбора». Для кого же и для чего в таком случае стараются Каллима и другие?..

С апреля по октябрь летает в средней полосе бабочка из рода углокрыльниц, которая называется «С-белое». Называется она так потому, что на оборотной стороне ее крыльев, на почти черном фоне, совершенно четко, будто белилами, выведена аккуратная латинская буква «С». А есть бабочка из рода ванесс «Эль-белое». Именно эта буква, тоже латинская, нарисована на ее крыльях. Есть волнянка «В-белое», металловидка «золотое В», «серебряное В», «золотое С»...

Видный ученый Курт Ламперт, составитель Атласа бабочек и гусениц Европы и отчасти среднеазиатских районов, переведенного на русский язык профессором Холодковским и изданного у нас в 1913 году, утверждал: «Вопрос о законах окраски бабочек принадлежит к числу самых спорных вопросов в энтомологии». В этом вопросе нет полной ясности до сих пор, как, впрочем, и во многих других.

Ну вот, например, миграции. Курт Ламперт пишет: «... Рудов наблюдал во время поездки на остров Борнхольм перелет капустниц, летевших густым облаком из Швеции через Балтийское море; пароход употребил более двадцати минут, чтобы миновать эту вереницу».

Отрывок из книги русского писателя В. Набокова, ученого-энтомолога: «... Движется по синеве длинное облако, состоящее из миллионов белянок, равнодушное к направлению ветра, всегда на одном и том же уровне над землей, мягко и плавно поднимаясь через холмы и опять погружаясь в долины, случайно встречаясь, быть может, с облаком других бабочек, желтых, просачиваясь через него без задержки, не замарав белизны, и дальше плывя, а к ночи садясь на деревья, которые до утра стоят как осыпанные снегом, и снова снимаясь, чтобы продолжить путь, — куда? Зачем? Природой еще не доказано или уже забыто...

Наша репейница — Крашеная дама англичан, Красавица французов — в отличие от родственных ей видов не зимует в Европе, а рождается в африканской степи; там на заре удачливый путник может услышать, как вся степь, блистая в первых лучах, трещит и хрустит от несчетного количества лопающихся хризалид. Оттуда без промедления она пускается в северный путь ранней весной, достигая берегов Европы, вдруг на день, на два оживляя крымские сады и террасы Ривьеры; не задерживаясь, но всюду оставляя особей на летний развод, поднимается дальше на север и к концу мая, уже одиночками, достигает Шотландии, Гельголанда, наших мест, а там и крайнего севера земли: ее ловили в Исландии! Странным, ни на что, не похожим полетом, бледная, едва узнаваемая, обезумелая бабочка, избрав сухую прогалину, «колесит» между лешинских елок, а к концу лета на чертополохе, на астрах уже наслаждается жизнью ее прелестное розоватое потомство. Самое трогательное... это то, что в первые холодные дни наблюдается обратное явление, отлив: бабочка стремится на юг, на зимовку, но, разумеется, гибнет, не долетев до тепла».

Известно также, что Мертвая голова, а равно некоторые другие бражники — например, олеандровый — путешествуют с юга на север, пролетая сотни километров без посадки. Описаны случаи залета олеандрового бражника, распространенного в средиземноморских странах, в Ленинград и Эстонию.

Странствуют не только бабочки, но и гусеницы. Самое же удивительное здесь то, что странствия гусениц, а особенно перелеты бабочек (как и известные всем миграции громадных стай саранчи) трудно объяснимы. Далеко не всегда они оправданы поисками корма...

Всем известно, что ночные бабочки ночью летят на свет. Сколько стихотворений написано по этому поводу, сколько рассказов и сказок! Нежное, эфемерное создание, стремящееся издалека к источнику света, летящее напрямик, не разбирая дороги, спешащее, колотящееся в стекло, если оно на пути, — и лишь для того, чтобы опалить свои прекрасные крылышки, а то и сгореть совсем... А днем, когда кругом такое богатство света, когда светит солнце — ярчайший источник, скромные ночные бабочки прячутся в какую-нибудь темную щель. Если они так любят свет и летят к его источнику ночью, забыв обо всем, то почему же прячутся от него днем?

Существуют разные версии по этому поводу. Одна из них, наиболее общепринятая, следующая: бабочки летят на свет потому, что ночные цветы, с которых они обычно собирают нектар, — белые. Источник света, таким образом, напоминает им цветок... Но почему в таком случае они не летят на Луну? Потому что она слишком высоко? Но ведь когда Луна встает, ее пятно светится очень низко...

Нет, по-моему, тут что-то более сложное и, наверное, поэтичное. Обратите внимание на крылья любой ночной бабочки. Какой изысканный, какой утонченный рисунок! Не чета приторно ярким краскам денниц... Самое же поразительное, что если дневных бабочек видят все и нам очень легко пристегнуть тут учение о видах окрасок, то, простите пожалуйста, я хочу спросить, почему ночные бабочки так красивы? Ну, хорошо, некоторые из них, такие, как, например, пяденицы, окрашены так, чтобы замаскироваться на коре березы или другого какого-нибудь дерева. Глядишь, и птица не заметит, когда бабочка на коре весь день неподвижно сидит. Верно. Есть и здесь своя отпугивающая окраска, как, например, «глаза» у ночного Павлиньего глаза или гигантской, самой большой в Европе бабочки Атлас. Есть яркие красные или голубые полосы Орденской ленты, причем обычно нижние полосатые крылья ее прикрыты верхними серенькими, маскировочными, а стоит птице или кому-то еще дотронуться до сидящей на коре дерева, почти незаметной бабочки, как она тотчас приоткрывает верхние крылья, внезапно «пугая» яркими нижними. Все так. Но вы попробуйте рассмотреть как следует верхние маскировочные. Рассмотрите внимательно пядениц, стрельчаток, некоторых огневок, хохлаток, волнянок, совок. Они ведь очень красивы, хотя и скромны. Есть совка, которая так и называется: Божественная. А моли, разряженные как будто бы в цветные меха? Они тоже сумеречные или ночные! Если рисунок крыльев нужен только для маскировки или только для отпугивания, то почему же он так совершенен? Многие же ночные бабочки вообще прячутся очень далеко, например в дупла, где днем их никто не может увидеть. И все же узор их крыльев — образец совершенства. Почему?

И почему они так неудержимо летят на свет? Простите за самонадеянность, но я придумал свою версию на этот счет. Мне кажется, что ночные бабочки вообще натуры гораздо более тонкие, чем дневные. Они, разумеется, обожают свет — разве можно свет не любить? Поэтому источник света в ночи манит их, притягивает. Слишком тонкие ценители, истинные знатоки, они, однако, не выдерживают ослепляющей щедрости дня. Солнечное дневное великолепие — слишком сильное наслаждение для этих светолюбивых натур, ведь все чрезмерное несет с собой гибель...

Английский ученый доктор Вильяме настолько заинтересовался ночными полетами бабочек, что принялся во множестве вылавливать этих гурманов света в светоловушки, а затем тщательно исследовать их. За четыре года отчаянный исследователь выловил около 450 тысяч бабочек. Ценой такого огромного количества загубленных жизней он установил, например, что самки многих видов летают гораздо выше над землей, чем самцы. Разница уровней полета настолько велика, что можно поставить ловушки таким образом, чтобы ловить одних самок (16 метров над землей). Как же самцы встречаются с самками, зачем вообще нужна эта разница уровней полета?

Так родилась еще одна загадка энтомологии.

Но может быть, самое интригующее в жизни таинственных крылатых созданий — это чрезвычайная, ни с чем не сравнимая чувствительность самца в поисках самки. Поразительным явлением горячо заинтересовался еще Жан-Анри Фабр, один из отцов энтомологии... Посмотрим, что говорит об этом французский ученый Реми Шовен в своей книге «Жизнь и нравы насекомых»:

«Подобно тому как самца бабочки привлекает пламя, его привлекает и самка. Он устремляется к ней за несколько километров, находя путь по издаваемому ею запаху. Я несколько раз был этому свидетелем в то время, как искал куколок бабочек. Вспоминаю об одной из них, вылупившейся на следующий же день под колпачком из металлической сетки. Это была самка Сфинкс оцеллата великолепных серых и фиолетовых тонов, превосходная бабочка, застывшая на стенке колпачка. В тот же вечер мое внимание привлек какой-то шорох: об оконное стекло бился только что прилетевший самец серо-коричневой бабочки, крупный, с большими фиолетовыми пятнами. Я в задумчивости смотрел на него перед лицом всех проблем, поднимаемых с виду таким простым фактом.

Мелль высчитал, что самка может привлечь самца с расстояния 11 километров. Эта цифра кажется преувеличенной или по меньшей мере исключительной. Но совершенно точно установлено, что крупные самцы могут, и при этом очень легко, находить своих самок на расстояний пяти-шести километров. Ведь известна нам привлекающая пахучая железа, крошечная и притом выделяющая запах, не воспринимаемый человеком. Если предположить, что вся она полностью состоит из одного только сильно пахнущего вещества, то расчет показывает, что раствор этого вещества в зоне радиусом около десяти километров поразителен; получается примерно одна молекула на кубический метр!..» Как видите, загадок не счесть.

Кое-что, однако, известно. Известно, что количество видов бабочек, или — по-научному — чешуекрылых, достигает 140 тысяч. И почти каждый год ученые открывают все новые виды. По разнообразию форм бабочки уступают только жукам. Чтобы вы могли оценить эту цифру — 140 тысяч,вспомним, что количество видов всех позвоночных животных, обитающих на нашей планете, — млекопитающих, птиц, рыб, амфибий, пресмыкающихся — насчитывает лишь немногим более 40 тысяч. Чешуекрылыми они называются потому, что крылья их в отличие от крыльев других насекомых покрыты своеобразными мелкими чешуйками, различными по форме и по окраске. Чешуйки — это видоизмененные волоски. Именно им бабочки обязаны яркостью и красотой своих крыльев.

Они относятся к отделу насекомых с полным превращением. Это значит: сначала яйцо, потом гусеница (которая питается, растет и линяет несколько раз), затем куколка и только после этих сложных и трудно объяснимых метаморфоз — взрослая бабочка. Растет бабочка только в стадии гусеницы. Взрослые бабочки не растут.

Много едят бабочки тоже только в стадии гусеницы. Вообще пища гусениц очень разнообразна. Они едят все без исключения части растений: корень, ствол, стебли, листья, цветы, плоды, семена, а также многое другое, о чем речь впереди. Гусеницы одного какого-нибудь вида бабочек, как правило, едят что-то одно. Лишь некоторые из них многоядны. Так, например, серьезный садовый вредитель — американская белая бабочка может употреблять в пищу более двухсот различных пород растений.

Некоторые же гурманы, наоборот, не довольствуются естественной тканью растения, а, поселяясь на стебле или внутри стебля, пускают в сосуды растения свою слюну, после чего на стебле вырастает мясистый «орешек» — галл. Сочная ткань галла — это как раз то, что гусенице нужно. Гусеницы некоторых видов бабочек совершенно игнорируют растения, предпочитая им шерсть животных и перья птиц. Таковы главным образом моли, в частности платяная моль. Гусеница мелкой африканской бабочки селится в рогах антилопы, а так называемая Восковая пиралида всем яствам предпочитает воск.

Есть среди гусениц бабочек даже хищники. Так, совка Талпохарес сцитула питается червецом, живущим на оливковом дереве, а злая хищница-Калимния трапезина живет обычно в домике из листьев и, выходя на охоту, ест не только червячков и личинок, попадающихся ей на пути, но и себе подобных. Весьма агрессивны и гусеницы небесно-синей голубянки Икар — они безжалостно нападают друг на друга.

Но пожалуй, наиболее любопытен образ жизни гусениц голубянок еще одной породы. Эти небольшие червячки забираются в самые недра муравейника и там с удовольствием едят муравьиные яйца. Поразительно то, что хозяева не только не прогоняют кровожадную гостью, но и... кормят ее своим бесценным потомством. В чем же дело? Оказывается, рыжие труженики обожают слизывать липкие выделения гусеницы и как будто бы даже пьянеют от удовольствия.

Сменив шкурку несколько раз и набрав соответствующий вес, гусеница окукливается, т. е. последний раз сбрасывает гусеничное одеяние, и повисает где-нибудь в укромном месте в виде невзрачной сигарки. Многие, прежде чем сбросить одежды, навивают вокруг себя кокон, а то и зарываются в землю. Под хитиновой скорлупой сигарки происходит таинственное превращение ползающего червя в легкокрылое эфемерное создание — бабочку...

Едят эти прекрасные создания, конечно же, гораздо меньше, чем гусеницы, а пища их — пища богов, нектар. Нежный, тонкий, изящный, свивающийся в спиральку хоботок их прекрасно приспособлен для этой цели: он проникает в самые недра цветка.

Бабочки бывают разные. Хотя большинство из них ведут себя, как и положено красавицам, — перепархивают с цветка на цветок, однако есть и такие, которые цветочному нектару предпочитают сок, вытекающий из порезов и трещин на стволах деревьев, сок фруктов и овощей или даже... навоз. Углокрыльница «С-белое» и Переливни-ца любят еще пот животных и человека. Некоторые же тропические бабочки дошли до того, что научились высасывать кровь. Их нежный хоботок постепенно огрубел, стал прочным и острым, проникающим сквозь кожу.

Итак, в массе этих красавиц есть алкоголички, фекалофилы, некрофилы, вампиры... А есть и воровки. Такова, например, печально известная пчеловодам бабочка Мертвая голова. Вечером, а то и ночью, когда уставшие пчелы угомонятся, она внезапно прилетает прямо в леток, гудит мощными крыльями, пищит (Мертвая голова — единственная наша бабочка, умеющая издавать звуки, хотя в тропиках есть и не такие крикуньи) — пищит то ли от страха, то ли, чтобы пчел испугать, — а сама бессовестно высасывает сотовый мед, собранный пчелами с таким трудом. За один прием она высасывает чуть ли не чайную ложку душистого меда, за что пчеловоды, конечно, смертельно ненавидят ее.

Куда приятнее узнать, что в отличие от этих, невоспитанных и прожорливых, некоторые бабочки вообще ничего не едят, а живут за счет накоплений, сделанных в стадии гусеницы. Вы только представьте себе, сколь многих хлопот лишаются эти аскеты! Летай себе, порхай в свое удовольствие, встречайся с партнерами, води хороводы при солнце или при луне!

Живут взрослые бабочки несколько месяцев (Крушинница — до десяти месяцев), некоторые выводятся из куколок в конце лета, зимуют где-нибудь в куче сухих листьев или в щели, а с первым теплом вылетают и порхают над проталинами и вдоль дорог, хотя во многих местах лежит еще снег. Таковы наши траурницы, павлиньи глаза, крапивницы, лимонницы, многоцветницы, ванессы «Эль-белое», углокрыльницы «С». Другие бабочки зимуют в стадии куколок. Гусеницы некоторых видов живут до двух лет — таковы Древоточец пахучий и Древесница въедливая, оба они путешествуют в древесине деревьев. Личинки некоторых молей могут при особых (неблагоприятных!) условиях прожить целых семь лет!

 

Золушки и принцессы

Итак, бабочки любопытны, прекрасны, таинственны. Однако, увлекшись фотографией насекомых. я поначалу должного внимания им, надо признаться, не уделял. Почему? Может быть, потому, что они слишком уж пестры, привычно красивы, известны всем? Может быть. Когда впервые заглядываешь в микромир, то привлекает в первую очередь, конечно, то, о чем мы имеем смутное представление и обычно с высоты своего человеческого роста не замечаем или замечаем, но игнорируем, а еще хуже — относимся предвзято и с недоверием. Позже я понял, правда, что дело не только в этом. Хорошо сфотографировать известное и привычное гораздо труднее, чем то, к чему мы еще не успели привыкнуть. К тому же бабочки чутки, подобраться к ним на близкое расстояние не просто'. И я с удовольствием фотографировал спокойно позирующих пауков, клопов, наездников, тлей, слизняков, улиток. И еще гусениц. Гусениц — особенно. Они были у меня на втором месте после обладающих индивидуальностью пауков...

Гусеницы исключительно фотогеничны. Они, можно сказать, просто созданы для фотографии. Дело тут не только в том, что они ползают достаточно медленно и позволяют приближаться к ним на любое расстояние, хотя это, конечно, немаловажно. Но гусеницы к тому же чрезвычайно пластичны. Позы, которые они принимают, удивительно грациозны, разнообразны, и здесь, пожалуй, никто из насекомых не может с ними сравниться. Кроме того, гусениц обычно достаточно много, и наибольшие усилия тратятся не на поиски их, а на художественные искания — позы, ракурса, фона. Но пожалуй, главное достоинство этих всем известных мохнатых или голых «противных червяков» — их разнообразие и расцветка.

Щедрая к бабочкам природа осталась верной себе и здесь. Честно говоря, я до сих пор так и не знаю, кто же красивее — бабочки или гусеницы? Здесь тоже можно сказать: нет такой краски, нет такого оттенка, которого мы не встретили бы на коже или на волосках гусениц. А сами волоски имеют всевозможную частоту и форму — от редких щетинок или колючек до густой длинноворсовой шубы, кисточек, плюмажей, фестонов, «страусовых перьев», завитых «усов». Есть гусеницы, похожие на шкуру рыжей лисицы или чернобурку; есть просто мохнатые, а есть аккуратно причесанные, есть «бархатные», «кожаные», «дерматиновые», «замшевые», есть угольно-черные, а есть виноградно-прозрачные, даже медовые. Есть одноцветные, а есть поперечнополосатые, продольнополосатые, пегие, усыпанные аккуратными мелкими точками, бородавками, глазками, звездочками, крестиками и даже... «египетскими иероглифами» (Клеофона блаттериэ). Есть гусеницы-актеры, которые при встрече с предполагаемым врагом изображают вопросительный знак, сухой древесный сучок, змею, собачку, дракона, ни на что не похожее чудовище... Здесь, как и в отношении бабочек, можно говорить не только о покровительственной, отпугивающей, предупреждающей, мимикрирующей окраске, но и о соответствующем поведении. Все это имеет еще большее значение, потому что крыльев они не имеют, быстрых ног тоже, врагов же у них, пожалуй, больше, чем у любых других насекомых. Не случайно помимо всего прочего природа снабдила бабочек необычайной плодовитостью.

Я не хочу распространяться сейчас о вреде и пользе бабочек и их гусениц в народном хозяйстве. Скажу только, что есть несколько видов, которые, сильно размножаясь в отдельные годы, приносят огромный вред садам, огородам, лесам. Таковы сибирский, походный и непарный шелкопряды, кольчатый коконопряд, американская белая бабочка, монашенка, озимая совка, боярышница, капустная белянка и капустная совка, яблоневая плодожорка, некоторые бражники, медведицы, моли. Но в защиту бабочек должен обязательно добавить, что, во-первых, не всегда перечисленные виды приносят ощутимый вред, а лишь в годы необычайно массового размножения, а, во-вторых, среди всего громадного количества видов бабочек вредных всего-навсего около полутора процентов. Большинство же просто полезны как опылители растений, производители шелка и... как украшение лесов, полей, музеев и коллекций, не говоря уже о той огромной роли, которую бабочки, как, впрочем, и все другие насекомые и вообще животные, играют в сложившихся за тысячелетия природных процессах.

Помните рассказ Брэдбери «Сафари во времени»? Ведь путешественник в прошлое случайно загубил всего-навсего одну небольшую бабочку... А что из этого вышло? (Тем, кто не помнит, напомню: вышло очень плохо; мир из-за гибели этой бабочки стал гораздо хуже, чем мог бы быть, жизнь людей стала тусклой и безрадостной...)

Итак, гусеницы великолепны. Самые красивые из них — это, на мой взгляд, волнянки, стрельчатки, некоторые капюшонницы, совки. И тут мы опять сталкиваемся с таинственным.

Бабочки, которые выводятся из совершенно потрясающих по красоте гусениц, невзрачны. И наоборот. Из толстого голого зелено-пятнистого червяка выводится изящнейший, благороднейший Махаон или еще более эффектный Подалирий. Здесь есть, конечно, свои отступления от правил, тем не менее странная закономерность поражает.

Бывает и такое: из двух похожих друг на друга толстых зеленых червяков могут вывестись совершенно разные яркие феи. Ну так и кажется, что, понаделав огромное количество бабочек разных пород, природа вдруг спохватилась, все ли получились достаточно красивыми, и гусеницам тех бабочек, которые выглядят довольно скромно, Дала самый прекрасный наряд.

А может быть, в назидание нам, людям, природа еще раз на примере бабочек продемонстрировала, что Золушкам есть на что надеяться, а принцессам лучше бы не гордиться чрезмерно — неизвестно еще, что там, впереди?

Если же еще подумать по этому поводу и вспомнить, как все же прекрасны ночные, невзрачные на первый взгляд, «серенькие» бабочки, то приходишь к мысли: Золушек, как таковых, вообще нет, и принцесс тоже. Все зависит от того, как смотреть.

 

Солнце на крыльях

Почему-то бывает так, что из множества событий, о которых мы мечтаем, какое-то одно вдруг становится самым желанным. И не всегда можно понять почему.

Ну, например, когда в юности я просто так, развлекаясь, занимался рыбной ловлей, мне больше всего на свете хотелось поймать леща.

Не сома, который жил в Круглом омуте и о котором ходили легенды (он будто бы глотает не только утят, но и взрослых уток), не голавля (рассказывали, что они бывают до пяти килограммов весом), не шереспера (исключительно сильную, бойкую и красивую рыбу), не старую щуку, — леща! Золотистого, как поднос, широкого. Килограмма на два, не больше. Чтоб ранним утром, в тумане, когда солнце просвечивает красным пятном, а на реке загадочные плески. И чтобы поплавок сначала качнулся несколько раз, а потом лег бы плашмя и поплыл медленно. А я бы подсек и осторожно вывел бы эту громадину, эту бронзовую печную заслонку на поверхность воды. И лещ, глотнув воздуха, стал бы вялым. А я подтянул бы его к берегу, а потом шагнул бы в воду и вытащил красавца за жабры. И на руках была бы липкая, остро пахнущая слизь, и прилипло бы несколько крупных золотых чешуи. И с силой изгибалось бы в руках мощное плоское тело рыбины. И хозяйка моя, тетя Нюша, узнала бы, что я наконец поймал леща... В тишине, ранним утром...

Что касается бабочек, то, когда я начал фотографировать их, похожее чувство было у меня к Аполлону и Подалирию. Может быть, потому к Аполлону, что стал он исключительно редок и поиски его связаны с путешествиями. Красив он к тому же, большой... А название какое? Аполлон — бог света, покровитель искусств... К Подалирию же потому, наверное, что выглядит эта бабочка очень своеобразно — нездешняя какая-то, непохожая на других. А потом у С. Т. Аксакова в «Детских годах Багрова-внука» была глава «Собирание бабочек», которая в юности очень нравилась мне, а там как раз и говорилось с почтением о бабочке, которая называлась Кавалер Подалирий. Раньше она встречалась довольно часто,в средней полосе, но сейчас, увы...

Однажды меня пригласили принять участие в биологической экспедиции Ташкентского музея природы. Она отправлялась в район Сырдарьинских тугаев. Когда я приехал в Ташкент, выяснилось, что экспедиция отправляется через неделю... В мучительно долгом ожидании я рассматривал богатейшую коллекцию музейных бабочек и узнал от начальника экспедиции, что гусениц Махаона они обычно насаживают на крючки (сазан на них хорошо берет), что в тугаях бывает и Подалирий, правда не часто, но что летают там во множестве другие бабочки, а некоторые даже похожи на Поликсену. Хотя, может быть, это и не поликсены. Но они очень, очень красивы.

Вот тут-то я и почувствовал, что в груди у меня вдруг что-то заныло — не иначе как вздумало прорасти зернышко еще одной страстной мечты. Наконец мы выехали, добрались до Сырдарьи и поселились на ее берегу, поросшем буйными зарослями тугаев.

В первый же день, несмотря на легкую обалделость от множества новых впечатлений, я вдруг поймал себя на том, что с особенным вниманием разглядываю несколько белых бабочек, порхающих невдалеке от нашей стоянки... Вернее, они были не белые, а желтоватые, но не приторно-желтые, как лимонницы, а цвета слоновой кости. Бабочки близко не подпускали, к тому же дул ветер, и если одна из летуний садилась, то и тогда трудно было ее разглядеть, потому что сильно качалась трава. Начальник экспедиции заметил мой интерес и сказал:

— Вот это они и есть. Те, о которых я тебе говорил.

Уже на расстоянии я понял, что это не поликсены. Но тогда какие же?.. Прошло несколько дней. Я уже наснимал и жуков-нарывников, и фалангу, и пчеложуков на кермеке, и бабочку Пандору, и туркестанских жемчужных хвостаток, и серебристых жуков-слоников, а загадочные желтоватые летуньи все еще не подпускали к себе. Вообще-то бабочки очень общительные и любознательные создания, но пугливы, им нужно какое-то время, чтобы привыкнуть.

Я же не торопился пока гоняться за ними, считая, что они никуда не денутся, вполне понимая их первоначальную осторожность.

Но вот прошла первая неделя. Прежде чем, па обычаю, идти в тугаи, я решил наконец заняться бабочками цвета слоновой кости.

Только с одной стороны от нашей палатки — со стороны Сырдарьи — были заросли гребенщика, лоха, чингила и других тугайных растений, с, противоположной же стороны и вокруг открывалась бескрайняя гладь пустыни. На площадке рядом с палаткой не осталось ни одного кустика верблюжьей колючки, и можно было даже ходить босиком, но вокруг колючка росла во множестве, и не только она, но и похожий на нее парнолистник, цветущий мелкими розовенькими цветами, и полынь, и солянка, и каперсы, и еще какие-то неизвестные мне растения с белыми цветочками, и вездесущая солодка. Загадочные желтоватые бабочки (их было две-три, самое большее — четыре) уже подлетали к нам довольно близко и садились на белые цветочки, на каперсы, на качающиеся под ветром кустики парнолистника или просто на высохшую до твердости глину. Как правило, крылья их были сложены вместе или полураскрыты, и это вполне понятно, потому что, если раскрыть крылья настежь и целиком подставить свою нежную спинку солнцу, можно изжариться моментально.

Итак, решив, что для близкого знакомства время уже наступило, я взял на изготовку фотоаппарат и начал приближаться к одной из бабочек. Сначала она не подпускала меня ближе чем на несколько метров, но потом, видно, поверила. Наконец я смог ее разглядеть.

Она была прекрасна: нежные, не гладкие, а как будто бы слегка гофрированные крылья были разрисованы с необычайной тонкостью и изяществом. Чувствовалось, что великий художник наносил свои краски без спешки, без суеты, и особенная сдержанность, воздушность рисунка объясняется не скупостью его на краски, а гениальным чувством меры, удивительным вкусом. Все четыре крыла были оторочены с наружной стороны рядом аккуратных черных колец, но не сплошных, а состоящих из микроскопических точек. Они как бы были выполнены углем в стиле пуантилизма, и это не казалось выспренним, потому что сплошные черные кольца были бы слишком грубы для этого воздушного существа. С внешней стороны каждого колечка черный цвет сходил на нет постепенно, внутри же оставался незапятнанный белый круг. Вообще с парадной стороны фон крыльев был белоснежный, а общий оттенок слоновой кости создавался за счет окраски испода, представлявшего собой желтоватую, блеклую, как бы слегка слинявшую или выгоревшую на солнце копию наружного рисунка. Понятно, почему бабочка, садясь, бережно складывала вместе крылья, — она берегла свой рисунок! Но я не до конца описал его. Главная красота создавалась полуразмытыми кольцами. На переднем, фронтальном крае верхних крыльев четко и ярко выступали по три удлиненных пятна: два угольно-черных и одно, самое крупное, — кроваво-красное, отороченное черной каймой. Это последнее пятно, конечно же, было самой яркой частью рисунка, исключительно смелым мазком, но он был нанесен с такой осторожностью, с таким чувством меры, что не только не нарушал общего утонченно изящного ансамбля, а, наоборот, придавал ему законченность. По нескольку черных и по четыре маленьких алых пятнышка, тоже отороченных черным, было на нижних крыльях... Общее впечатление от бабочки было удивительно светлое, оптимистичное, радостное — никакой трагичности от этого черного с красным! Больше того, казалось совершенно естественным, что это создание родилось именно здесь, в Средней Азии, стране солнца, сухих степей и пустынь, выжженного солнцем камня...

Некоторые энтомологи, в частности Тейер, считают, что «окраска каждого животного выражает собой общее впечатление от окружающей обстановки». К его мнению присоединяются многие ученые и художники. Я с этим согласен! Белизна крыльев той бабочки, легкая размытость, пуантилизм черного рисунка, желтоватая, выцветшая оборотная сторона как бы передавали впечатление от света, жары и открытости этих мест. А умеренная яркость красных пятен, не кричащих, а как бы растворяющихся на общем фоне, дополняющих и оживляющих весь рисунок, — это, конечно же, яркость горячего солнца! Я вообще заметил, что рисунок многих среднеазиатских гусениц удивительно напоминает элементы национальных узбекских, казахских или туркменских орнаментов. То же можно сказать о раскраске ящериц, змей, пауков. Определенно все это неспроста! Если в случае с животными природа действует сама, то через художников она опять же проводит свою генеральную линию на их рисунках.

Фотографировать бабочку было трудно. Даже когда она привыкла ко мне и начала подпускать, то все равно сидела со сложенными крыльями, не считая, как видно, меня настолько своим, чтобы показать свою красоту, или опасаясь слишком яркого солнца. И все же в конце концов она настолько ко мне привыкла, что позволила присаживаться рядом с ней и, держа сфокусированную камеру в одной руке, я пальцем другой осторожненько раздвигал ей крылья: надеялся, что она хоть ненадолго оставит их открытыми. Но почти тотчас же она сводила их вместе, не понимая, видно, чего я от нее хочу. Так и не удалось снять ее как следует в первый день.

Лишь через некоторое время мне повезло: я фотографировал ее не только на голой травинке, но и на бурно цветущем кермеке — растении с мелкими сиреневыми цветами и тонким малиновым ароматом.

Но как она называется, я не знал.

Возвратившись в Москву после экспедиции и листая в Ленинской библиотеке атлас Курта Ламперта, я не нашел очаровательной бабочки в основных таблицах. Наконец, уже потеряв надежду, заглянул в приложение. Знакомый рисунок тотчас бросился мне в глаза. Как всегда, на картинке она, конечно, была не так эффектна, как в жизни, к тому же в атласе была изображена только половина бабочки — два крыла. И все же я узнал ее. Оказалось, что она принадлежит к аристократическому семейству Кавалеров, или Парусников, и находится в близком родстве с Аполлоном, Подалирием, Махаоном и другими, еще более эффектными красавцами, обитающими главным образом в тропиках. И как же, вы думаете, она называлась? Чуткий классификатор дал ей великолепное, очень подходящее название — Гипермнестра гелиос.

Гелиос — бог солнца. А вот что значит «гипермнестра»?

Обратимся к книге Н. А. Куна «Легенды и мифы Древней Греции».

«У сына Зевса и Но, Эпафа, был сын Бел, а у него было два сына — Египт и Данай. Всей страной, которую орошает благодатный Нил, владел Египт, от него страна получила и свое имя. Данай же правил в Ливии. Боги дали Египту пятьдесят сыновей, Данаю же — пятьдесят прекрасных дочерей. Пленили своей красотой Данаиды сыновей Египта, и захотели они вступить в брак с прекрасными девушками, но отказали им Данай и Данаиды. Собрали сыновья Египта большое войско и пошли войной на Даная. Данай был побежден своими племянниками, и пришлось ему лишиться своего царства и бежать. С помощью богини Афины-Паллады построил Данай первый пятидесятивесельный корабль и пустился на нем со своими дочерьми в безбрежное, вечно шумящее море».

Далее легенда повествует о том, как долго плавал корабль Даная, как пытался отец спасти своих дочерей от настойчивых сыновей Египта, как хотел помочь ему Пеласг, царь Арголиды. Но ничего не вышло. Чтобы купить мир у сыновей Египта, он должен был все же отдать им в жены своих прекрасных дочерей.

«Пышно, справили свадьбу свою с Данаидами сыновья Египта. Они не ведали, какую участь несет им с собой этот брак. Кончился шумный свадебный пир; замолкли свадебные гимны; потухли брачные факелы; тьма ночи окутала Аргос. Глубокая тишина царила в объятом сном городе. Вдруг в тиши раздался предсмертный тяжкий стон, вот еще один, еще и еще. Ужасное злодеяние под покровом ночи совершили Данаиды. Кинжалами, данными им отцом их Данаем, пронзили они своих мужей, лишь только сон сомкнул их очи. Так погибли ужасной смертью сыновья Египта. Спасся только один из них, прекрасный Линкей. Юная дочь Даная, Гипермнестра, сжалилась над ним. Она не в силах была пронзить грудь своего мужа кинжалом. Разбудила она его и тайно вывела из дворца.

В неистовый гнев пришел Данай, когда узнал, что Гипермнестра ослушалась его повеления. Данай заковал свою дочь в тяжелые цепи и бросил в темницу. Собрался суд старцев Аргоса, чтобы судить Гипермнестру за ослушание отцу. Данай хотел предать свою дочь смерти. Но на суд явилась сама богиня любви, златая Афродита. Она защитила Гипермнестру и спасла ее от жестокой казни. Сострадательная, любящая дочь Даная стала женой Линкея. Боги благословили этот брак многочисленным потомством великих героев. Сам Геракл, бессмертный герой Греции, принадлежал к роду Линкея».

А через несколько веков, добавим мы от себя, знающий историю и чуткий к красоте энтомолог Никерль назвал именем Гипермнестры прекрасную солнечную бабочку.

Гипермнестра гелиос — солнечная Гипермнестра...

Эта прекрасная бабочка — парусник Подалирий — встречалась во множестве в средней полосе. Крылья перламутровки Латоны сверкают на солнце

К очерку Юрия Аракчеева «СОЛНЦЕ НА КРЫЛЬЯХ»

Парусник демолеус — житель тропиков

Эта прекрасная бабочка — парусник Подалирий — встречалась во множестве в средней полосе. Сейчас почти полностью истреблена

Крылья перламутровки Латоны сверкают на солнце

Парусник демолеус — житель тропиков

Солнце на крыльях Гипермнестры гелиос

Солнце на крыльях Гипермнестры гелиос
Ванесса аталанта — бабочка Адмирал

Ванесса аталанта — бабочка Адмирал

Совместная трапеза голубянки и бархатницы

Совместная трапеза голубянки и бархатницы

Одна из самых крупных бабочек нашей страны — парусник Махаон

Одна из самых крупных бабочек нашей страны — парусник Махаон

Ванесса Ио — дневной Павлиний глаз

Ванесса Ио — дневной Павлиний глаз

Гусеница стрельчатки кленовой — ползающий «лисий воротник»

Гусеница стрельчатки кленовой

Пяденица «землемер»

Пяденица «землемер»
Ложногусеницу пилильщика можно отличить от гусеницы бабочки по количеству ног

Ложногусеницу пилильщика можно отличить от гусеницы бабочки по количеству ног

Гусеница стрельчатки «пси» с мясистым выростом на спине, назначение которого не совсем ясно...

Гусеница стрельчатки «пси» с мясистым выростом на спине,


 
Рейтинг@Mail.ru
один уровень назад на два уровня назад на первую страницу