Мир путешествий и приключений - сайт для нормальных людей, не до конца испорченных цивилизацией

| планета | новости | погода | ориентирование | передвижение | стоянка | питание | снаряжение | экстремальные ситуации | охота | рыбалка
| медицина | города и страны | по России | форум | фото | книги | каталог | почта | марштуры и туры | турфирмы | поиск | на главную |


OUTDOORS.RU - портал в Мир путешествий и приключений

На суше и на море 1977(17)


Алексей Рыжов Крик чибиса

Алексей Рыжов

Крик чибиса

Рассказ

Охранять природу — значит охранять Родину.

М. Пришвин

1

В старый скрадок на Огибном болоте Семен Скалыгин пробирался поздней ночью. Вечерняя заря уже угасала, догорая слабыми багряными отблесками. Небо становилось темно-фиолетовым. На востоке из-за леса показалась яркая полная луна.

Шел на Огибное Семен долго, шлепая по весенним лужам, по раскисшим полевым дорогам своими резиновыми «скороходами». Из поселка он выбрался таясь, огородами, старыми заросшими межами, извилистыми, еще не окрепшими тропинками вдоль глубокого оврага.

Новенькую, только что пристрелянную «тулку», чтобы не вызывать подозрений, нес Семен в разобранном виде под туго шуршащим брезентовым плащом...

С трудом добрался до опушки леса. Рукавом смахнул со лба капли холодного пота, выступившего больше от поселившегося в душе страха, нежели от ходьбы по бездорожью. Присел на обветренную, скользкую от слабой ночной наледи валежину. Вздрагивающими руками собрал двустволку. Озираясь по сторонам, прислушался. Вздохнул с облегчением.

«Ну, слава богу! Пронесло, кажется. Никто не видел!» — подумал успокоенно Скалыгин и громко, не остерегаясь, кашлянул. Ломкое эхо разнеслось по болоту. И тут же, вздрогнув от неожиданности, Семен услышал протяжный, плачущий крик спугнутого им чибиса.

«Чьи вы? Чьи вы?» — как бы спрашивала всполошившаяся ночная птица, то стремительно взмывая в освещенное луной небо, то почти припадая к наводопелой, еще холодной и безжизненной пока земле.

— Ишь ты, узнать захотел, чьи мы! — скривившись, зло передразнил Семен чибиса.— Будь доволен, что лишнего шума поднимать не хочу, а то бы... бах-х!— и нет тебя, хохлатой, надоедливой твари! — сердито плюнул Скалыгин в сторону плачущей птицы и недовольно отвернулся, стараясь не думать о ней.

Однако полностью отрешиться от назойливого, пронизывающего душу крика болотной птицы Семену не удавалось. Больше того, от этого скорбного плача вспугнутой нечаянно им пигалицы почему-то тревожно билось сердце^ неприятно холодела душа.

Семену вдруг все вспомнил ось,.и он живо представил печальные глаза жены, грустное выражение ее лица и предостерегающие слова:

— Чует мое сердце, наживешь ты беды со своей охотой!

— Не каркай! — зло бросил Матрене Скалыгин и, хлопнув громко тяжелой дверью, подался из дома.

...Семен взглянул на часы — стрелки давно перешагнули за полночь. Было тихо-тихо. Только вспугнутый чибис все еще жалобно плакал в лунном апрельском небе.

2

Весенняя охота была запрещена повсеместно. Но запрет этот Семен понимал по-своему.

— Это для других! Меня с ними равнять нечего! Меня на должность в области утверждали! Но-мен-кла-тура! — высокопарно говаривал Семен и расплывался в самодовольной улыбке.

...Он нагло, на глазах у людей, с весны и до самого ледостава ловил запрещенными орудиями рыбу. Зимой перегораживал тесом в узких местах ложе реки и брал из нее все, что мог. На робкие замечания соседей безапелляционно заявлял:

— Эх вы, слюнтяи! Природа должна служить человеку! ...Спортивной страсти в охоте Скалыгин не находил. Романтики в ней не видел. Никаких ограничений отстрела дичи не признавал. Бил все, что под руку попадется. Пощады ни зверю, ни птице не было, потому без добычи приходил домой редко.

Когда же охота выпадала неудачной, возвращался угрюмый, озлобленный.

— Тоже мне, спорт нашли! — бросал с ненавистью кому-то.— Ноги да время убить — невелика корысть! На то оно и огнестрельное оружие изобретено, чтобы, значит, дичинкой какой-нито человеку поживиться!

Матрена понимала, кому адресованы эти слова. Инспектор лесоохраны однажды все-таки прищучил мужа. Оштрафовал, да еще и пригрозил нешутейно.

С тех пор Скалыгин и стал немного поосторожнее, поопасливее. Однако внутренне он оставался тем же.

Человек — царь природы. Значит, ему все дозволено! А не то — какой же он царь!

...А чибис носился и носился в посеребренном луной небе, как бы чувствуя присутствие недоброго человека, и плакал печально и скорбно.

— Эть, тварь хохлатая! Ноет и ноет — мочи нету! И чего это ему, проклятому, середь ночи не спится! — недовольствовал Скалыгин. Он привык рассуждать сам с собой. Охотился и рыбачил всегда в одиночку. Вот и, случалось, заглушал голос совести авторитетом «самого» Скалыгина.

3

Бодрящий ночной холодок, лесная тишина, свежие запахи талой земли, сознание того, что здесь, вдалеке от жилья, от людей, он наконец сам себе хозяин, несколько успокоили Семена. Мысли его потекли снова плавно, ровно и тихо, но в обычном русле.

— Эк, глупость! Запретом каким-то хотят дичь сохранить! — лениво покачал головой Скалыгин.— Лес или реку на замок не запрешь! Из амбаров воруют. А тут...— Он безнадежно махнул рукой, как бы оправдывая свои опустошительные набеги в природу.— Только лентяи да брехуны о сохранности ее елейные речи ведут. В угоду им и закон написали. Я вот ночь не сплю. По колено в грязи шастаю. А они... сидят себе возле печки, на телевизор глазеют, блаженствуют!—-язвительно усмехнулся Семен.— Они, брехуны, еще портков поутру не успеют натянуть, а я уж дома с дичинкой. Вот так! — закончил свои рассуждения Скалыгин, подходя к прошлогоднему скрадку.

...Бледная луна ушла за темные верхушки елей. Слабый призрачный свет раннего апрельского утра нежно разлился над непротаявшим еще болотом.

У опушки, хоркая, тянули вальдшнепы. Семен еще не видел их, но своим по-звериному настороженным волосатым ухом уже слышал мерный волнующий посвист тугих острых крыльев сторожких птиц.

— На эту мелкоту дроби жалко! — брюзгливо сказал Семен. Приглядевшись, он хотел уж было юркнуть в темнеющий зев скрадка, но тут совсем рядом раздалось характерное «тек», «тек». Затем явственно клацнул крепким клювом матерый глухарь.

Семен замер. У него отчаянно заколотилось сердце. Разом перехватило дыхание. Даже во рту пересохло.

Ага! Вот оно! Началось! Будоражили душу таинственные коленца глухариной песни.

— Вовремя, стало быть, приспел! — обрадовался Скалыгин.— Только бы не спугнуть! Не промазать! Даром, что ли, я за такие версты тащился?

Дрожащими руками снял с плеча ружье. В тугом патронташе нащупал холодную медь патронов. Торопливо вложил их сразу в оба ствола. Взвел курки. И, медленно поводя из стороны в сторону потной взлохмаченной головой, осторожно переступил с ноги на ногу. А затем неслышно шагнул в сторону глухариного тока, умело прячась за чахлыми сосенками, зарослями багульника, кустами гонобобеля.

Глухарь снова щелкнул клювом, словно костяным черешком вилки кто-то ударил в медный таз. Затем совсем рядом что-то сухо, протяжно скрипнуло, заскрежетало. Семен торопливо два раза широко шагнул. Остановился, выжидая длинную, как ему показалось, паузу в любовной песне царственной птицы.

Снова послышалось мелодичное журчание ручья. Затем полилась негромкая песенная трель над низкорослым лесом, и, наконец, раздалось громкое скирканье, чем-то похожее на то, как точат косу росным летним утром.

Семен хорошо знал, что именно в это время, длящееся не более трех-четырех секунд, глухарь, закинув назад голову и широко раскрыв клюв, действительно становится ко всему глухим и слепым, в эти короткие секунды к нему можно подойти буквально вплотную.

Скалыгин, сжавшись, словно тугая пружина, как только заслышал эту самозабвенную песню, сделал большой ловкий прыжок. Но, видно, чего-то не рассчитал, или уж случай такой вышел... Приземляясь, он поскользнулся на не стаявшем под влажным мхом ледке. Неловко изогнулся. Ружье выскочило из рук и с силой ударилось торцом ложи в стылую землю. Предрассветную тишину апрельского утра потряс оглушительный выстрел...

4

Долго лежал Семен на сырой моховой постели, превозмогая обжигающую боль. Горело плечо, грудь, шея. Он чувствовал, как набухла рубашка от крови. Страшно хотелось пить. Теряя силы, Скалыгин пытался подняться и не мог. В голове путаным клубком проносились обрывки мыслей. От усиливающейся слабости и мучительной боли сознание теряло четкость, становилось все туманнее. Он сознавал теперь только то, что здесь, на этом глухом топком болоте, среди чахлых сосенок и багульника, так нелепо настигла его смерть.

Но нет, пока не оставили силы, надо что-то делать! Решил ползти к краю болота, выбраться на сухое место, к тропинке. Но ему только казалось, что он ползет. Руками судорожно хватал он холодные мокрые мхи и травы. Сквозь пальцы сочилась мутная зеленовато-серая влага...

Превозмогая немощь и боль, последним усилием Скалыгин перевернулся на спину и потерял сознание. Он долго лежал с закрытыми глазами. Но вот чуть-чуть дрогнули выцветшие ресницы. Медленно приоткрылись обескровленные веки. Неподвижными, потускневшими глазами Семен увидел, что в зеленоватом утреннем небе ошалело носится потревоженный выстрелом чибис.

Сквозь дрожащую пелену полузабытья выплыла горькая мысль:

— Эх, Матрена, Матрена!.. Накаркала!..

Веки сомкнулись. Голова бессильно скатилась на грудь...

Семен не мог знать, что всполошный крик птицы привлек внимание людей. Местный охотовед и орнитолог, пришедшие сюда на вешнюю тягу вальдшнепов, заинтересовались беспокойным поведением чибиса. Они подобрали почти безжизненного Семена, вынесли его к проезжей дороге и на попутной машине отправили в районную больницу.

В лесу опять стало тихо. Только скорбный плач хохлатого чибиса еще висел над холодным, безжизненным болотом.

.


 
Рейтинг@Mail.ru
один уровень назад на два уровня назад на первую страницу