Мир путешествий и приключений - сайт для нормальных людей, не до конца испорченных цивилизацией

| планета | новости | погода | ориентирование | передвижение | стоянка | питание | снаряжение | экстремальные ситуации | охота | рыбалка
| медицина | города и страны | по России | форум | фото | книги | каталог | почта | марштуры и туры | турфирмы | поиск | на главную |


OUTDOORS.RU - портал в Мир путешествий и приключений

На суше и на море 1976(16)


ЛЕОНИД ПОНОМАРЕВ

МИРАЖИ УАЙТ-КЛИФФСА

Очерк

Бой был затяжным и жестоким. Теснимые на североафриканском фронте, немцы оборонялись. Австралийские солдаты, входящие в союзный экспедиционный корпус, залегли под шквальным огнем. В небе висели осветительные ракеты, прожекторы полосовали пространство между позициями противников.

Молодой австралиец Тэд Салливен прыгнул в еще дымящуюся воронку. Он лежал, уткнувшись лицом, в песок, боясь пошевельнуться. По его лицу катились слезы, смешивались с песком, который комочками прилипал к небритым щекам солдата. Тэд вспомнил свой далекий дом в Австралии — небольшую ферму близ местечка Лайтнинг-Ридж, где добывают драгоценные опалы. Еще мальчишкой он часто копался в отвалах породы, надеясь найти пропущенный старателем камень. Потом он сам арендовал участок, выдолбил «нору», как называют старатели неглубокие шахты, в которых ищут камни. Месяца за два до призыва в армию Тэд напал на жилу и — о радость! — обнаружил опал достоинством более четырнадцати карат. Скупщики тут же предложили за него дне тысячи фунтов стерлингов — целое состояние по тем временам, но Тэд не продал камень. «Пусть он будем моим талисманом и охраняет мое счастье»,— решил он..

Салливен пошевелился в воронке, перекатился на левый бок и потянулся рукой, к набедренному карману: здесь в засаленной тряпице у него хранился талисман — первый найденный им опал. Скрюченными от напряжения пальцами он развернул тряпицу, и на ладони вспыхнул камень, отражая бурю огня, который полыхал над головой солдата. Вспышки ракет, прожекторов, разрывов снарядов отражались в камне легкими, мягкими всполохами искр, похожими на раскаленные угли костра, светящиеся сквозь матовое стекло. Тэд долго смотрел на камень. Вспышки света пробегали по поверхности, камня и казалось, согревали руку. «Господи,— прошептал он,— если я останусь жив, вернусь в свою «нору», то всю жизнь проведу в ней. Сохрани только меня господи».

Тэд уцелел в ту ночь, вышел он невредимым и из других боев. А вернувшись в Лайтнинг-Ридж, сдержал обещание: разыскал свою старую «нору», обосновался в ней и с тех пор живет единственной надеждой — найти хотя бы еще один, такой опал, чтобы обеспечить себя в старости.

Рядом с ним «нора» Рэя Нанта, кряжистого, мужчины лет пятидесяти с седоватой шевелюрой. У него низкие лохматые брови, широкие ноздри, густая борода.

Вот он стоит в небольшой выемке с непокрытой головой. Солнце жжет с такой силой, что кажется, еще немного, и голова его задымится, а соседние стволы деревьев обуглятся. Но ему все нипочем.

«Вот эта самая дыра, где должен быть камень», — говорит он себе и титаническими усилиями продолжает долбить спекшуюся землю.

«Эта самая» — сколько их за его плечами? Сотни. А надежда не оставляет Рэя, надежда найти «свой», тот самый опал, который «ожидает» только его, Рэя.

Три с лишним года назад он заглянул с семьей в эти места любопытства ради. Его отец совершенно случайно куском проволоки отковырял в отвалах небольшой опал и с этого все началось. Теперь Рэй не знает покоя. Проволока по-прежнему служит ему орудием, но уже более совершенным. Из куска проволоки он выгнул Г-образный щуп, отыскал небольшую медную трубку, вложил в нее крошку опала — и прибор для «отыскания» сокровищ готов.

Сосредоточенный, покрытый испариной, он тяжело ступает по каменистой почве. Правая рука со щупом вытянута вперед, в левой - медная трубка с опалом. Как только щуп «повернется» в руке — стоп! Под ногами —«нечто», скрывающееся на глубине до двух с половиной метров. Выдолбив в этом месте яму и не найдя в ней ничего, Рэй отправляется дальше, нисколько не смущенный неудачей. Он верит, что. его черед придет и тогда все лишения окупятся сторицей. Пока же приходится довольствоваться десятью долларами в неделю, которые ему исправно высылает жена, живущая на маленькой ферме. «Главное,— убеждает он себя,— это вера, .упорство и терпение».

— Вот три парня,— говорит. Нант,— нашли свое счастье, три простых фермера. А я, что, неудачник?

Он имеет в виду последнюю «опаловую лихорадку», которая вспыхнула весной 1971 года в сорока милях от Лайтнинг-Риджа. Три молодых фермера, копаясь в своей «норе», натолкнулись на обыкновенный опал, — весом более 170 карат. Обработанному и шлифованному цена ему — 170 тысяч долларов. Они назвали камень «Королевой Востока» и продали скупщику Джорджу Моранту за двадцать тысяч долларов наличными. «Гордость Австралии» — найденный в Лайтнинг-Ридже несколько лет назад камень – весил 225 карат, но продан был тоже по баснословно дешевой цене. Таковы уж здешние порядки, и на этом, разумеется, наживаются скупщики.

Находка фермеров всколыхнула всю округу. Буквально через несколько дней в Гленгарри, где был найден опал «Королева Востока» и обитало всего шесть человек, оказалось уже больше трехсот старателей. Копали повсюду, и несколько месяцев спустя стоимость извлеченных в этом районе опалов превысила миллион долларов.

В последние годы на долю Австралии приходится девяносто процентов международной продажи опалов — их экспорт превышает 10 миллионов долларов в год. Основные покупатели красивейших камней — Япония, Соединенные Штаты Америки, Западная Германия и Англия. Поставляют эти драгоценности главным образом старатели-одиночки, промышленное их производство фактически в стране не налажено. Ищут опалы в Андамоке и Кубер-Педи в Южной Австралии, Лайтнинг-Ридже в штате Новый Южный Уэльс, Чарльзвилле и Кунамулле в Квинсленде. С австралийскими опалами не могут конкурировать камни, добываемые в Мексике, Гондурасе и других районах.

Разновидностей опалов много, ценны же лишь некоторые из них. Древние римляне считали опал вторым по ценности после изумруда. В средние века его величали «камнем счастья». Были, правда, времена, когда его избегали носить, как камень, приносящий несчастье. Сейчас, конечно, подобным предрассудкам мало кто верит. Тот, кто понимает толк в драгоценных камнях, обязательно в свою коллекцию включит и опал.

В австралийском местечке Уайт-Клиффс, где я намеревался побывать, тоже добывают опалы. Оно расположено примерно в двухстах милях на северо-восток от Вроукен-Хилла. Проехать туда можно разными путями, но лучше всего через Уилканию — до нее 120 миль от Броукеи-Хилла по хорошей битумной дороге, а там грейдером . вплоть до Уайт-Клиффса — в самом дальнем углу штата Новый Южный Уэльс. Зима здесь мягкая, выпадает много осадков. Зато летом свирепствуют песчаные бури, засуха! Растительность тут редкая. До недавнего времени здесь было царство кенгуру и австралийских страусов эму. Сейчас численность этих животных изрядно поубавилась из-за неограниченной охоты на них.

Захватив запас воды на три дня для однодневной поездки, мы ранним утром тронулись в путь с таким расчетом, чтобы в тот же день возвратиться в город. В Уилкании сделали небольшую остановку. Здесь живут преимущественно аборигены и несколько десятков белых. В руках последних и сосредоточена вся экономическая и административная власть. Подавляющее большинство аборигенов — безработные, живут на правительственные пособия. Вдоль дороги носятся ватаги детей - они подрабатывают, позируя редким туристам перед фотоаппаратом.

Работы нигде в округе нет. Да и неохотно аборигенов нанимают они почти все неграмотны, какими-либо профессиональными навыками не обладают, к тяжелому физическому труду не приспособлены. Местные власти штата намерены создать сельскохозяйственный кооператив аборигенов в Уилкании. Но где взять для этого землю и денег?

— Так что это только идея,— сказал нам хозяин бензоколонки, который, как он выразился, сочувствует «або» *.

* Пренебрежительное обращение к аборигенам в Австралии.

Вокруг Уилкании раскинулся типичный австралийский пейзаж — равнина с редкими невысокими холмистыми подъемами. Чахлая поросль, и, чем дальше на север, растительность становится все реже и реже. Здесь начинаются владения каменно-песчаной пустыни. Вдоль русел пересыхающих дождевых рек вкрапления кустарникового эвкалипта, иногда попадаются бело-фиолетовые колокольчики, совершенно незнакомые жителям северного полушария. Запасами воды природа не балует эти края, как и страну в целом. На 60 процентах территории выпадает не более 300 мм осадков в год, а на остальных 40 процентах — и того меньше. Хотя, правда, есть места в необжитых тропических районах, где выпадает до 3500 мм осадков.

Положение усугубляется еще и тем, что под лучами беспощадного солнца испарение воды с поверхности почвы идет весьма интенсивно. И все-таки пустыня живет: нет-нет игуана скользнет через дорогу, внезапно — бог весть откуда! — появится ехидна или мелькнет рыжей искрой где-то на горизонте собака динго.

Двухчасовая езда от Уилкании до Уайт-Клиффса — это езда по раскаленной сковородке: все вокруг пышет жаром. Надейся на автомобиль, как на доброго коня,—вывезет. Вдоль дорога в Уайт-Клиффс тянется тонкая струнка телефонной линии, и где-то бегут над головой невидимые радиосигналы. Все же остальное в округе мертво, неподвижно.

Мы приехали в Уайт-Клиффс за полдень. На горизонте обрисовывались ярко-белые, прямо-таки ослепляющие своей белизной холмы. У их подножий, сбегающих к равнине, можно было различить дрожащее в мареве пятно. Когда мы приблизились, это оказался крохотный поселок, состоящий из десятка фанерных домиков и массивного приземистого здания пивного салуна. Оно господствовало над местностью, прочно встав на каменный пол пустыни, и, как мы безошибочно определили, было центром всей жизни поселка охотников за счастьем.

Воскресенье, три часа дня. На крыльце под навесом сидят группы мужчин, на столах батареи бутылок с пивом.

Появление машины с канберрскими номерными знаками вызвало оживление. Несколько человек подошли к машине и довольно сдержанно поздоровались. Я представился, последовала небольшая пауза, потом с. разных сторон послышалось:

— Хэлло, приятель! Присаживайся к нам.

- А мы было приняли тебя за финансового инспектора из Канберры, который приехал, чтобы потрясти нас. — пояснил мне пожилой старатель в потертой шляпе моды еще 30-х годов. — Но только удивились, почему нас не предупредили. Обычно звонят по телефону хозяину салуна.

И впрямь в их края изредка заглядывает представитель власти, чтобы установить подоходные налоги. Как ни держат власти такую поездку в секрете, о приезде налогового инспектора старатели всегда узнают вовремя и тогда быстро снимают самодельную рекламу и всевозможные объявления, предлагающие но сходной цене опалы, перстни, клипсы, кулоны из драгоценных камней. Когда появляется инспектор рекламная пестрота исчезает, все выглядит унылым,, а сами старатели ходят хмурыми, жалуясь инспектору, что добычи никакой нет и они не в состоянии даже свести концы с концами.

Старатели — жуликоватый народец. Сегодня воскресенье. В этот день по закону штата продажа алкогольных напитков строго запрещена, все бары должны быть закрыты. А они сидят и спокойненько потягивают пиво. Закон не нарушен, он только обойден. Бар закрыт - в салуне темно, но сынишка хозяина — мальчуган лет тринадцати — продает пиво на вынос. Старатели разместились на крыльце и в коридоре рядом с салуном. Чуть что скажут, что ящиками пива запаслись еще в субботу. Пойди докажи, что это не так.

Не выдержав духоты в автомобиле, ко мне присоединилась жена. Женщина в этих краях — редкий и почетный гость. Поэтому ее вторжение в святая святых мужчин не вызвало неприязни. Нас пригласил к себе за стол невысокий одноглазый паренек, с непокорными вихрами. Ему было на вид лет двадцать пять. Манерно поклонившись, он представился:

— Даг Маккуайр, ирландец. Зовите меня просто Дагом.

Он принялся быстро составлять на пол пустые бутылки и водружать на стол полные из ящика, стоявшего рядом. Привстав — с табурета, представился нам и Мэг' Маккензи — художник-декоратор из Мельбурна, сухощавый, с тонкими чертами лица, темноволосый. Он хотел нам что-то сказать, но его перебил старатель лет шестидесяти.

— Это еще зеленая молодежь, — махнул он рукой в сторону одноглазого Дага и художника. — Послушайте лучше меня. Я Джордж Хайленд, вдовец, двадцать лет ковыряюсь в «норе». Это что-нибудь да значит.

Он положил на стол жилистые руки, и, как бы разглядывая линии судьбы на ладонях, заговорил медленно, с одышкой:

— Двадцать лет — это что-нибудь да значит. Похоронив жену, подался сюда, в Уайт-Клиффс. Первое время ничего не мог делать. Сидел в «норе», смотрел в потолок и выл? Как шакал. Вы зелень, - он снова махнул рукой в сторону: Дага и Мэга. — Вы вон побросали своих жен и примчались сюда в надежде разбогатеть, а я, всю жизнь презирал деньги.

Хайленд: запнулся и после небольшой паузы неожиданно предложил:

— Хотите я вам прочитаю стихи Бернса?

Лицо его преобразилось, взгляд стал одухотворенным. Он сжал кулаки и начал читать. Одно, другое,, третье стихотворение. Я вслушивался в музыку слов, в проникновенные строфы поэта и поражался: в душах, этих людей ещё не все выжжено богом-долларом, осталось место и для высокого, благородного.

— Я понимаю тебя, Джордж,— заговорил Маккензи. — Я прежде всего художник,- а уж потом старатель. Я неплохо жил в большом, шумном городе — Мельбурне. И у меня были деньги, много денег. Но ты, мне объясни, почему мы все оказались здесь? Почему, когда мое кайло высекает металлический звук из породы и, значит, я наткнулся на жилу, меня начинает трясти как в лихорадке, голова идет кругом? И с тобой так бывало не раз. Ты вот это объясни.

— Когда я слышу это самое «дзынъ»,— заерзал на табурете одноглазый Даг,- я готов убить всякого, кто попытается помешать мне взять мой камень. Я становлюсь бешеным, а потом присяду на корточки и хохочу. От радости, от торжества над всем миром. Я добыл мой камень!

Он. сказал слово «мой» с особым выражением, единственный глаз его округлился. В эту минуту Даг был страшен. Словно он действительно только что напал на «жилу».

К нашему столу подсело еще несколько человек, в том числе и старик в потертой шляпе. Беззубым ртом он потягивал пиво прямо из бутылки.

Тема, которую затронули наши собеседники, была, конечно,не новой.

— Ты, Джордж, расскажи лучше о, Дэне Киндале,— обратился старик в потертой шляпе к Хайлевду.— Он твой дружок. Двадцать три года подряд приезжает Дэн к нам в Уайт-Клиффс и за это время не нашел ни крошки опала. А ездит. И скоро опять появится. Вот что его сюда тянет, скажи мне?

Старик привалился плечом к Хайленду и уставился на него к ожидании ответа.

Джордж качнул руками стол, словно пробуя его на прочность, но думал немного и заговорил:

— Эту силу никто не знает. Она в камне. Можно только чувствовать, как она тебя, притягивает, но объяснить ее невозможно.

Он обвел взглядом, всех сидящих, будто вопрошая, удовлетворены ли они ответом, Потом хлебнул из бутылки в добавил:

— В море сирена чем моряка заманивает? Что же он не понимает, что он гибнет? Ан, надеется!

— На мой взгляд, главное тут в свободе,— вмешался Маккензи.— Я сам себе хозяин. Надо мной нет ни господ, ни понукателей.

— Вот! — вставил старик в потертой шляпе и направил указательный палец в грудь Мэга, словно дуло пистолета.— Вот они, он кивнул головой в нашу сторону,— сбросили у себя царя и теперь сами себе хозяева. Что пожелаешь, то и делай. Народ правит.

— Да нет же,—возразил Джордж.—Говорю вам — это непонятная сила, она в камне. А если Киндел не нашел ни одного опала, так что в том? Он надеется, а сила его манит.

— Нет, Джордж, свобода — вот в чем гвоздь! — не согласился Маккензи,— Когда я сижу в своей «норе», я господин. Захочу — отложу в сторону кайло и пойду к соседу поболтать. А завтра мне захочется, так я от темна до темна буду ковырять породу. И потом, я не раб вещей. Мне не нужно стремиться обязательно обзавестись домом, автомобилем, разным барахлом, чтобы щеголять перед соседями и сослуживцами.. Здесь у меня только то, что необходимо: крыша над головой, еда, пара штанов и пиво по вечерам.

— А я, Мэг, мечтаю обо всем этом,— заговорил одноглазый Даг.— Вот найду свой камень, разбогатею, брошу все к черту и уеду куда-нибудь в Европу.

— Э-э, куда хватил! — скептически откликнулся Хайленд.— Что в той Европе? Давка, перенаселенность, плюнуть некуда. Был я и в других краях, помимо Европы. Нет, таких красок, таких просторов, такой надежды, как у нас в Австралии, нигде не сыщешь, разве что вот в России. Ты, Билл, правильно подметил,— Джордж кивнул старику в потертой шляпе,— русские — молодцы, они послали своего царя к дьяволу, и дело с концом. Теперь у них своя надежда, они верят в свое дело и потому счастливы.

— Ты прав, Джордж,— поддержал его Маккензи.— Ты говорил про силу в камне, так вот, надежда — она и есть та самая сила. Посмотри, сколько к нам на континент едет иммигрантов. И все надеются на счастье, на удачу. Они добрались уже сюда, до Уайт-Клиффса.

— Одной надеждой не проживешь,— усмехнулся одноглазый Даг.— Надо еще верить в себя, ух как верить! А потом надо браться за все, если хочешь, чтобы у тебя были деньги. Я вот ищу камень, строю дом для туристов, держу поросят и индюшек и ссужаю старателям деньги под проценты.

Глаз его засверкал, шея вытянулась, и он напрягся, готовясь парировать возражения.

— Знаешь, кто ты,— горячо заговорил Хайленд.— Ты — Кеван! Есть такой тип в книге Катарины Причард. Тот поганец на все был способен! Ведь давать старателям деньги под проценты — самое последнее дело!

— Это бизнес, мистер! — с издевкой ответил Даг.— Если у тебя к вечеру нет даже на стакан пива, чего тебя жалеть! В жизни надо быть сильным. Мы все тут люди сильные. Но кто-то посильнее других. Так почему я должен быть как все? Я — это я, и другого такого нет на свете.

Закатное солнце повисло над горизонтом, и его лучи косо ударяли нам в спину. Пивные бутылки словно засветились изнутри и отливали густым золотистым светом.

Джордж Хайленд предложил осмотреть его «дыру», которая служила ему и жилищем. Но Даг потребовал, чтобы мы шли к нему: он покажет свое хозяйство и шахту, где еще не вылущена небольшая жилка опалов. Чтобы примирить обоих, Маккензи предложил компромисс: сначала пойдем к Джорджу, а потом к Дагу. Маккензи и Даг владели одной шахтой на паритетных началах.

От салуна до «дыры» Джорджа надо было с километр подниматься по склону холма. Тут зияли «норы», похожие на гнезда птиц на крутом речном обрыве. Это были неглубокие шахты, которые одновременно служили и жильем для старателей.

Когда-то в дни наивысших пиков «опаловой лихорадки» — в конце прошлого века и накануне первой мировой войны — население этих мест достигало пяти тысяч человек. Сейчас здесь едва наберется несколько десятков. Некоторые старатели живут с семьями. Жены заводят небольшое хозяйство — кур, поросят, индеек. Бог весть откуда они берут корм для этой живности. Сами-то питаются исключительно консервами. Электричества нет, вода для питья, стирки, и других нужд дождевая или привозная.

Там, где есть женщина, вход в пещеру, прибран, порог выложен кирпичом, дорожка посыпана белым песочком. Кое-где высажены цветы, деревца. У входов, в «норы» одиночек обычно валяется, всякий хлам: пустые бочки, старые тачки со сломанными колесами, листы ржавого, гофрированного железа.

- «Дыра». Джорджа, находилась в центре верхней террасы. Отсюда открывался широкий обзор бесконечной пустыни. Внизу, у подножия холма, виднелось квадратное здание салуна, от него в два ряда, образуя короткую улочку, стояли несколько фанерных легких домиков. Один из них — школа. Ребятишек пятнадцать посещают занятия. Школа хорошо оборудована, освещается, электричеством, установлены кондиционеры.

Заведующий, он же и единственный преподаватель школы, Кевин Энрайт, энергичный мужчина средних дат. Последние два года он преподавал в Лайтнинг-Ридже, где тоже добывают опалы. Но то ли это место ему не понравилось, то ли не сжился со старателями, его все время тянуло назад, в Уайт-Клиффс, где он работал ранее.

– В свободное время я ковыряюсь в «дыре», — рассказывает Энрайт, – Она у нас на двоих с почтмейстером Сирилом Икяном. Худо-бедно, долларов на десять в неделю добываем. Это мое хобби

Живет Энрайт в старом пульмановском вагоне, который но местным масштабам оборудован комфортабельно: есть электрический свет, газовая плитка и другие удобства.

Джордж подвел нас к краю террасы и широким жестом обвел рукой горизонт,.

– Вот мое царство,— сказал он с глубоким вздохом. Над красно-бурой пустыней висела тяжелая фиолетовая дымка. Лучи солнца, проникавшие сквозь нее, походили на полосы дождя, идущего где-то вдали. — Когда я стою вот здесь, на краю террасы, и вдыхаю запах пустыни, мне кажется, я, как Икар, поднимаюсь в воздух и парю над этими бескрайними просторами. А в летний полдень на горизонте гуляют миражи. Вдруг на поселок нахлынет, гигантская прозрачная океанская волна. Это видение приходит из глубины веков. Ведь Уайт-Клиффс когда-то был дном океана,.То вдруг поплывут какие-то фантастические птицы, такие же свободные и гордые, как старатели. Иногда пустыня подстраивает шутку: вдруг совсем рядом возникает город с небоскребами, зелеными парками, на улицах нет автомашин и мало прохожих — это свободные старатели наслаждаются жизнью.

Джордж долго еще говорил пылко, увлеченно. Но мы поняли, что миражи Уайт-Клиффса — это фантазия одиночки-старателя, несбывшаяся мечта о свободе и вольной жизни. Боль одиночества сквозила в каждом его слове, горечь за напрасно прожитую жизнь и неумение найти себя в чем-то другом, более полезном для себя и окружающих.

— Лет десять назад,— сменил Джордж тему,— я решил бросить старательство. У моего брата небольшая ферма, хозяйство. Поехал к нему. Дай, думаю, займусь фермерством. Не пошло. Едва выдержал месяц. Вся душа изболелась по этим вот местам, —и он снова, сделал широкий шест.— Теперь прошу в мой дворец,— пригласил он и двинулся к своей «дыре».

Над входом двери висел кусок засаленного брезента. Привычным жестом. Джордж нащупал на тумбочке у входа спички и зажег прикрепленную к стене свечу. Затем прошел на середину помещения и засветил вторую свечу, третья робко замерцала в самом конце «норы», где стояла кровать. Вдоль стены у скамейки стол, над ним полка с незамысловатой посудой и множеством консервных банок. Ими завален и весь стол. Напротив него в небольшой нише мы заметили керосиновый холодильник. Форсунка горела ленивым синим пламенем. Джордж вынул из холодильника несколько банок с охлажденным пивом, расчистил на столе уголок и поставил их на свободное место.

— Я больше не работаю в шахте. — заговорил он.— Это теперь только мое жилье. Я объединился со шлифовальщиком опалов, добываю ему заказы. Этим и живу. Заработки не бог весть какие, но на жизнь хватает. А самому добывать, камень уже не под силу,годы не те.— Джордж открыл банку с пивом и сделал несколько глотков — Сердце пошаливает. На. Днях меня консультировал по телефону врач. Сказал какие нужны лекарства. А главное, приказал бросить пить пиво. Но если отнять у старателя ещё и это, — он качнул в руке банку с пивом, что же ему в жизни останется?

Он немного помолчал, бросил на стол пустую банку и потянулся за другой.

— Вот так и живу. Двадцать лет один. — голос его задрожал на глазах навернулись слезы.

Судьба Хайленда — это судьба подавляющего большинства старателей-одиночек. К концу жизни у них ничего не остается: сумбурные воспоминания о редких находках, бесконечная погоня за призрачной удачей, отречение от всего, нередко и от семьи. Удел многих старателей на закате жизни — бродяжничество или богадельня. Редко кто сколачивает капиталец, чтобы сносно существовать в старости. Но кажется, старателей не пугает необеспеченность и неустройство, по существу они как бабочки-поденки: живут одним днем. Есть деньги — играют украдкой в туап, заключают пари на скачках, о которых передают по радио. А когда наступает безденежье, занимают друг у друга «до лучших времен» и сидят с утра, до вечера в своих «норах» в поисках драгоценного камня. Когда кому-нибудь улыбается удача, ликуют все. Втайне -каждый мечтает стать однажды героем дня, пройти по поселку, чтобы все поздравляли, расспрашивали о камне, покачивали головой от изумления и желали нового счастья. В такой день можно войти в бар и с порога крикнуть хозяину: «Эй, приятель, налей мне виски со льдом!» И все у стойки расступятся, пропуская счастливца. Что ж, старатель, пей свое виски, сегодня твой день!

Но такие дни в поселке все реже и реже. Все больше попадаются обманки, а настоящих опалов становится меньше, истощаются их запасы.

К хозяйству одноглазого Дага мы прошли, спустившись с холма, где обитал Джордж, на небольшое плато. Под косыми лучами солнца оно походило сверху на лунную поверхность, так как было сплошь изрыто ямами. Это старатели пробовали здесь свое счастье: выроют яму на глубину в три-четыре метра и, не найдя ничего, принимаются за новую.

Между ямами старателей ни дорог, ни тропинок. Джордж вел нас к Дагу извилистым путем. Пройдя с километр, мы приблизились к небольшому сарайчику, сбитому из кусков фанеры и гофрированного железа. Он прижимался к мини-террикону, возле которого зияла дыра — вход в шахту одноглазого Дага. У входа стояла ручная лебедка с железной бадьей для выемки породы, бочка с водой и небольшой ручной грохот. К сарайчику прилепилась изгородь, за ней на солнышке лежали два поросенка, горделиво прохаживались несколько индеек. Это и было хозяйство Дага. Сам он сидел в сарайчике на раскладушке, напротив него на ящике из-под пива пристроился Маккензи.

Старатели приветствовали нас как старых знакомых. Даг шустро выскочил из сарайчика нам навстречу, Маккензи притащил несколько бутылок с пивом. Мы кое-как расселись.

— Вот строю дом из пивных бутылок для туристов,— с гордостью заговорил Даг и рукой указал за угол своей конуры. — Доходное это будет дело. Одному мне пришло такое в голову. Да вот, посмотрите сами, — и он пригласил взглянуть на его необыкновенную стройку.

За углом сарайчика уже возвышались метра на полтора стены, сложенные из пустых бутылок. Ими была огорожена сорокаметровая площадь. Даг принялся пояснять.

— Вот здесь,— указал он рукой, отступив от входа шага натри,— будет камин, просторный и удобный. Туристы смогут посидеть вечерок перед ним. В этом углу, если мне дадут лицензию,будет бар. А в этом,— он показал на другой угол,— я устрою музейный уголок. В нем будут лежать инструменты, какими пользуются старатели для добычи опалов, образцы камня, может быть,и кое-какие украшения. Как идея? — обратился он к нам и, не дожидаясь ответа, продолжал: — На втором этаже будет две-три комнаты. Это для тех туристов, кто захочет переночевать. Они смогут осмотреть и шахту. Пятьдесят центов с человека — и пусть любуется на здоровье.

Даг возбужденно осматривал место своих будущих апартаментов. Чувствовалось, что он высказывает свою самую сокровенную мечту. Воображение рисовало заманчивое, обеспеченное будущее.

— Жену перевезу сюда. Она будет заниматься туристами, а я в шахте.

Он посмотрел на нас, ожидая одобрения. Все закивали головами: да, по местным масштабам было задумано с размахом. Только суждено ли сбыться этой мечте? Турист в этих краях особенный: на день-два, а то и на пару недель сюда приезжают, чтобы «добыть деньги», а не потратить их, попытать счастья в отвалах пустой породы. Кого потянет в такую глухомань сорить деньгами?

Мечта Дага походила на миражи Джорджа, но одноглазый старатель цепко хватался за более реальный бизнес и не полагался только на удачу добытчика.

С площадки «бутылочного дома» Даг повел нас к своей шахте. У грохота лежала деревянная длинная лестница. Он спустил ее в ствол шахты и полез первым. Шахта была неглубокой, сухой. Потолок и стены из плотного песчаника, белого, как известняк. Порода столь крепкая, что не нужно никаких креплений потолка. По коридору можно было идти в рост, и только в конце его расходились три низких ответвления. Освещали шахту несколько свечей, закрепленных на стенах.

— Когда я работаю в «кармане»,— Даг указал на одно из ответвлений,— у меня горит только одна свеча. Надо экономить. Света одной свечи достаточно, чтобы обнаружить опал, если на него наткнешься.

Он дал мне огарок свечи и попросил посмотреть на темноватый шов в торцевой стене центрального «кармана». Это и была опаловая жила. Сантиметров сорок в длину, она ломаной линией тянулась по диагонали стены, едва различимая на общем фоне породы. Конечно, надо быть опытным старателем, чтобы обнаружить ее. Шов был не толще лезвия ножа.

— Врать буду камень завтра, — пояснил Даг. — Здесь его долларов на сто. Сегодня мы обмываем с Маккензи находку. Только придется караулить. Есть тут кое-кто из старателей, что шастает по чужим шахтам. Надо быть осторожным, да мы и не рассказывали еще никому.

Даг захотел показать, как следует извлекать камень из жилы. Он достал складной нож, похожий на садовый, и осторожно принялся расчищать поле с одного конца жилы. Жила была неглубокой — не более сантиметра. Освободив конец шва от обманки, прилегающей непосредственно к опалу, Даг поддел кончик жилы и надломил ее. Камень хрустнул, и небольшой темноватый комочек оказался на ладони Дага.

— Вот это и есть опал,— сказал возбужденно Даг.— Осталось снять до конца обманку, придать камню форму и отшлифовать. Такой камень стоит долларов десять.

Дат рассказал, что местные опалы имеют свою особенность: они белые как сгущенное молоко, сквозь которое просвечивают раскаленные угли. Такой камень играет светом даже в тусклый день. Цельный камень из Уайт-Кдиффса высоко ценится на рынке. Крошка же, как -правило, сине-зеленого цвета, идет на изготовление дуплексов: тоненькую пластинку камня накладывают на цветной фон оправы и камень кроме своего цвета передает оттенок фона. Такие опалы идут на дешевые украшения.

Выбравшись из шахты, Даг показал нам, как искать опалы в отвальной породе. Он наполнил ручной грохот породой, сверху, положил извлеченный из жилы опал и окунул грохот в бочку с водой. Смоченная влагой порода потускнела, а опал засверкал каким-то стальным блеском. Таким образом старатели, промывают всю отвальную породу, чтобы не пропустить драгоценный камень. Труд кропотливый, глаз должен быть зорким, а вера в удачу непоколебимой.

Солнце скрывалось за пустынным горизонтом. Сумерки наступали стремительно. Надо было возвращаться к машине. Одноглазый Даг, Маккензи и Джордж, решили проводить нас до салуна. Осторожно обходя ямы, мы начали спускаться вниз. Подошли к салуну. Его уже открыли и там было людно. Старатели с любопытством разглядывали нас, молва — приехали русские! — быстро, облетела поселок.

Хозяин салуна попросил подбросить до Броукен-Хилла одного из искателей опалов. Ему нужно было уже возвращаться в Аделаиду к месту постоянной работы. Он назвался Джоном. Познакомились. Джон был в подавленном настроении: его крепко надули в Уайт-Клиффсе. Две недели проработал бульдозеристом на разработках опалов открытым способом, но компаньон, не заплатил ни гроша.

— Условия были оговорены неплохие,— пожаловался Джон.— Компаньон обещал мне двадцать процентов от выручки. Я две недели ворошил бульдозером породу, а он искал камень. Когда же срок прошел, компаньон заявил, что ни одного опала не нашел. Жулик.— Джон крепко выругался.— Они все тут жулики. А кому пожалуешься?

Машина выбралась на битумную дорогу к Унлкании и побежала веселее. Мы покидали Уайт-Кдиффс со смешанным чувством. Только что прикоснулись к волнующей тайне добычи одного из красивейших камней, но нас поразили люди — те, кто добывает это сокровище. Каким же надо быть алчным, чтобы отдать всего себя поискам этого камня.

- 3а всю историю поселка обогатилось не более десятка старателей,а загубили жизнь в погоне за призрачным счастьем — тысячи! Мгновенное обогащение! Вот что дурманит обывателя, как наркотик. Большинство старателей не сознает трагизма своего положения, а кто понял, все равно уже не в состоянии выбраться из этой трясины.

.- Если деньги — мерило жизни, жизнь отдается деньгам.

Машина бежала в кромешной тьме. Свет фар отражался на серебряных листьях кустарника, росшего вдоль дороги. Кое-где на обочинах появлялись пятна выгоревшей от солнца травы. На ночную кормежку вышли кенгуру. Попадая в свет фар, они замирали у обочины и походили тогда на гигантских сусликов, посвистывающих у своих нор, стоя на задних лапах. Потом внезапно срывались с места и мчались во весь дух. Джон посоветовал, снизить скорость. Эти глупые существа, напуганные автомобилем, вместо того чтобы мчаться в сторону, иногда бросаются прямо под колеса. При большой скорости такое столкновение грозит серьезными последствиями. Удивительные это создания — кенгуру. Киплинг в одной из сказок, пишет об Особенном животном. Танцуя на зеленой лужайке в центральной части Австралии, оно попросило духов сделать его не похожим ни на какое другое существо, а .главное, чтобы за ним всегда кто-нибудь гнался. И это Особенное животное по воле духов превратилось в кенгуру. Исполнились его желания, что же касается последнего, то оно стало роковым. Сейчас по всей Австралии за кенгуру гоняются в прямом смысле слова: бьют животное из винчестеров ради не очень-то ценного меха, на мясо домашним кошкам и собакам, для удовлетворения желаний любителей экзотической кухни — скажем, суп из хвоста кенгуру. Фермеры отстреливают животных, чтобы они не вредили посевам.

Власти десятилетиями смотрели спокойно на истребление этих редчайших животных. Закон капитализма — закон джунглей.

Кенгуру — осторожное, пугливое, животное. Казалось бы, эти качества должны оберегать его от охотников. Да, нет же вот! Любопытство, которое, по-видимому, сильнее инстинкта самосохранения, превращает кенгуру в отличную, мишень.

Когда спугнутое стадо удирает от опасности, шансы поразить цель ничтожны. Еще несколько, прыжков, и, казалось, бы, животные уйдут от преследователей. И тут-то, срабатывает предательский механизм любопытства. Несколько кенгуру внезапно останавливаются, чтобы посмотреть, «что делают охотники». Этого мгновения достаточно. Пули настигают цель.

Кенгуру изображено на государственном гербе Австралии, в красивом застывшем прыжке оно красуется на самолетах международной авиакомпании «Квонтас» и внутренней авиалинии. «Ти-эй-эй». Это животное символизирует собой весь континент.

Сегодня общественность страны бьет тревогу: нужно положить конец чудовищному и бессмысленному истреблению животных. Принимаются кое-какие меры. Ученые серьезно принялись на исследование проблемы — человек и кенгуру.

Они задумываются над тем, как развести кенгуру на культурных пастбищах. В штате Новый Южный Уэльс, например, на некоторых овцеводческих фермах пасутся вместе с овцами и кенгуру.

Пока мы преодолевали стодвадцатимильный путь от Уилкании до нашего мотеля, Джон ворчал и бранил Австралию.

— Ведь вот взять Новую Зеландию,— горячился он,— там нет ни ядовитых, ни хищных тварей. А здесь, спишь ли ты дома, купаешься ли в океане, всюду тебя подстерегает опасность. Вот,— начал он перечислять,— разные змеи, ядовитые пауки, которые заползают в дома, в океане в прибрежных водах обитают синие медузы-блюботтл. Купаешься — и вдруг сильнейший ожог. Значит, этих тварей прибило волной к берегу. А ядовитая «морская оса»? Это разновидность осьминога. Тело ее почти не видно в воде, а человек погибает от ее ожогов. А акулы?

Все, что рассказал Джон,— правда. Но он слишком сгустил краски: был огорчен неудачей в Уайт-Клиффсе и потому все воспринимал в мрачном свете. Страна великолепна, и животный мир ее уникален и изумителен.

Статистика дает другую картину. Нападение акул на купающихся — один-два случая в год. Что касается «морской осы», то и здесь положение не столь страшное: за прошедшие сто лет от ее ожогов погибло всего 70 человек. А ведь океанские пляжи Австралии растянуты на тысячи километров, и купаются миллионы людей. Что же касается змей и пауков, то они широко расселены по всему миру.

Наше путешествие подходило к концу. Около полуночи мы подвезли Джона к одной из городских гостиниц и через пятнадцать минут были уже в своем мотеле. В конторке горел свет. Хозяин не спал. Заслышав шум машины, он вышел во двор.

— Вернулись! — радостно приветствовал он нас.— Вот и хорошо! А я уж собирался утром звонить в полицию, начать розыск. С пустыней не шутят.

— Спасибо за заботу, но завтра с утра мы снова в путь. На этот раз на стойбище аборигенов — в Мутвинджи.

— В Мутвинджи? — удивился хозяин.— В такое пекло! Ну что ж, спокойной вам ночи и счастливого завтрашнего путешествия,— он удалился в свою конторку и прикрыл дверь.

Об авторе

ПОНОМАРЕВ ЛЕОНИД СЕМЕНОВИЧ. Родился в 1926 году в селе Можайском Воронежской области. Окончил Московский государственный институт международных отношений. Член Союза журналистов СССР, работает в иностранной редакции ТАСС, журналист-международник. В качестве корреспондента ТАСС побывал в ряде зарубежных стран. Автор книги о США и многих статей в периодической печати. В нашем ежегоднике публикуется впервые. Сейчас работает над очерками из жизни аборигенов Австралии.



 
Рейтинг@Mail.ru
один уровень назад на два уровня назад на первую страницу