| планета | новости | погода | ориентирование | передвижение | стоянка | питание | снаряжение | экстремальные ситуации | охота | рыбалка
| медицина | города и страны | по России | форум | фото | книги | каталог | почта | марштуры и туры | турфирмы | поиск | на главную |

На суше и на море 1975(15) ПУТЕШЕСТВИЯ. ПРИКЛЮЧЕНИЯ

ГЕРМАН ЧИЖЕВСКИЙ ПРЫГАЙТЕ, ФРИМЕЛЛ,— МЫ НЕ ЗАДЕРЖИВАЕМ ВАС! Рассказ

В выцветшей голубизне полыхало солнце, клонясь к закату. Крупные, жирные мухи, отсвечивая бронзой, нагло ползали по тарелкам с остатками фруктового салата. Широкая крытая веранда, опирающаяся на столбы на высоте человеческого роста, обегала вокруг прямоугольника бунгало. Флаг миссии безжизненно свисал ярким лоскутом на ржавом флагштоке со следами алюминиевой краски.

— Хорошо, Фримелл, хорошо, но согласитесь, кто-то должен это сделать,— говорил хрипловатым басом немолодой мужчина с кустистыми бровями, потной пятерней аккуратно приглаживая белокурые пряди. Его полноватую фигуру свободно облегала армейского покроя блуза песочного цвета.

— Может быть. Я не настаиваю на буквальном понимании моих слов,— поторопился согласиться сотрудник миссии, худощавый тщедушный человек с уклончивым, но цепким взглядом. В продолжение большей части разговора лицо его не покидала кислая гримаса, словно он морщился от вида немытой посуды.— Но почему в это деликатное дело вовлекают именно нас? — вполголоса возразил он.— Мы только миссия. Мы можем в случае необходимости, дорогой Гочкис, помочь советом...

— Конечно, можете. Не сомневаюсь. Но дело таково, что одних советов мало. Вы располагаете истрепанной картой, где племя мух внесло, как мы с вами убедились, существенные коррективы в топографию. Тем временем термиты или другая шестиногая дрянь изъяли самые ценные места. Такая карта не пособие даже для туземной школы. Этот Букеридж из Управления и слушать меня не захотел. «Национальное достояние». Национальный эгоизм, говорю я!

— Потише, Гочкис, пожалуйста, потише...

Голова Гочкиса склонилась над столом. Шепотом он доверительно сказал:

— Теперь они вынюхивают, где я.

— И где же вы? — так же тихо спросил собеседник.

— Признаюсь вам, Фримелл, на Азорских островах.

— Неблизко... И вы уверены, что и они так думают?

— Не совсем. Билет на самолет заказан до Найроби. И в кресло сел человек с моей фамилией. Он сделает пересадку на...

— Простите, как вы добирались сюда?

— Чтобы скорей спровадить из Управления, меня любезно подвезли до города на лендровере.

— Так, так. Такая любезность им не свойственна. Несомненно, Букеридж весьма желал скорее от вас избавиться,— вполголоса проговорил Фримелл.— Это верный знак, что в Управлении опасаются ваших непредвиденных акций. Опыт у них по этой части есть. Двое суток гнать машину так далеко... В оба конца — это двое суток... Излишняя роскошь. Денег на содержание заповедника Лоатомвао отпускают немного.

Гочкис молча попыхивал сигарой.

— А дальше, из города?

— Попутным транспортом, миль двадцать пешком, чтобы внешность не примелькалась. И везде щелкал затвором, как завзятый корреспондент. Вы находите, что я вел себя неосмотрительно?

— Нет, отчего же,— уклончиво сказал Фримелл. Он помолчал.— Вы непременно хотите привлечь меня?

— Другого выбора нет.

Столбик пепла Гочкис небрежно стряхнул за перила веранды, прямо на курчавую голову слуги Фримелла. Но африканец не выдал своего присутствия, продолжал вслушиваться в разговор.

— Риск велик,— проговорил Фримелл.— Антилоп вида Рам-сесус, или, по-местному, дгого — на всей территории лишь несколько штук. Они эндемики, под охраной особого закона.

— Нам известно, Фримелл. — И вас это не остановило?

— Ну, дорогой мой, конечно, нет. Чем их меньше, тем они более в цене. За яйцо бескрылой гагарки ныне можно получить не один миллион. Но где его взять?..

— Да, взять его неоткуда. Разве что сделать,— Фримелл беззвучно хохотнул и, заслышав шаги слуги, быстро взглянул на Гочкиса: — Кирим принес нам десерт. Мистер Смит, пожалуйста, угощайтесь. Сколько места отвела вам под очерк «Гардиан»?

— Мы договорились о трех корреспоиденциях,—- сказал Гочкис, посматривая на африканца.— Первая в две тысячи слов, другие — по полторы.

— Это много. Тут выйдет большой рассказ. И конечно, серия ваших снимков?

— Ваш портрет, мистер Фримелл, я дам покрупнее. — Рука Гочкиса уже щупала кнопки футляра фотоаппарата.

Когда Кирим ушел, мистер Смит еще долго смотрел ему вслед.

— Мы были неосторожны,— сказал он,— громко разговаривали о вашем дюго. Вы понимаете, он был где-то поблизости...

Слова Гочкиса насторожили Фримелла.

— Все ли вы взвесили? — снова заговорил он, косясь по сторонам, потом привстал и заглянул за перила веранды.— Если за обычное, так сказать, «стандартное» браконьерство полагается лишь денежный штраф, то за интересующий вас «объект» — тюремное заключение на длительный срок. Сохранить этих животных для служащих Управления — дело национального престижа.

— Наивные люди. Если животных единицы — пусть для кого-то и сверхдрагоценные,— они все равно обречены на вымирание. А пока поработают браконьеры. Разве не так?

— Извините, но мне в самом деле неприятна эта мысль. Не то чтобы я был идеалистом, не подумайте, но они, действительно, редкостные и совсем неизученные животные. Сократить их и без того мизерное количество...

— Я понимаю вас, Фримелл,— проговорил Гочкис, пряча глаза.— Но ничего уже нельзя изменить.

— Почему? — с неожиданной горячностью воскликнул Фримелл и с беспокойством заглянул за перила.

— Слишком уж в этом заинтересован мой шеф, и ведь это в сущности даже не браконьерство, помилуй бог! Животные будут в частном зоопарке. Может случиться, что мы невольно окажем услугу человечеству в их сохранении. Или даже размножим...

— Как?.. Я не ослышался, так вам нужна пара?..

— Непременно пара. Надеемся получить приплод. Может статься, что грядущие поколения...

— Оставьте, Гочкис. Не вам говорить о грядущих поколениях. Останется ли у этих поколений хоть что-нибудь от настоящей природы кроме бацилл и воробьев? А вы хотите обречь на явную гибель два редкостных по нынешним временам создания... Нет, простите меня, но я не могу помочь вам... Все это мне крайне неприятно.

Гочкис весь подобрался, словно для прыжка.

— Очень жаль, Фримелл. Я уже сказал, что разделяю ваши чувства. Но шеф уперся, а платит он наличными. Прощупав все возможности, он рассчитывает только на вас. Нехорошо получится, если вы подведете.

Гочкис напряженно следил за лицом собеседника.

— И что же вы надумали? — устало, полузакрыв глаза, проговорил Фримелл.— Сколько вас?

— Вместе с вами — пять человек. Я руковожу группой.

— Отъявленные головорезы? ;

— Мы сработаемся,— убежденно, почти весело объявил Гочкис— Зато шеф сделает все, чтобы вы достойно трудились на ниве просвещения в богом забытом захолустье...

— Ну, не совсем забытом. Эти люди нуждаются в просвещении. Как явствует из их газет, они у себя дома хотят умело делать то, что они наметили. И чтобы им не мешали. Разве это не похвально? Ведь и мы утверждаем для себя то же самое. Почему же отказывать им в трезвости суждений? Еще выпьете?

Губа Гочкиса иронически дернулась.

— Достаточно, Фримелл. Покончим с нашим делом.

Тот беззвучно вздохнул и тоскливо уставился на побелевшие суставы сжатых пальцев.

— Вы так и не посвятили меня еще в план вашей операции. Какую роль отвели вы мне?

Приподнявшись в камышовом кресле, Гочкис окинул взглядом тропу, ведущую к веранде. Наклонившись затем над столом, он произнес едва слышно:

— Запомните, я не встречался с Гочкисом. Еще раз повторяю: моя фамилия Смит. Мне кажется, ваши люди наделены избыточным любопытством.

— Вы что-нибудь заметили? — брови Фримелла взлетели вверх.

— Почти. Не подавайте виду, что у нас конфиденциальная беседа. Вы знаток здешних мест и в «лицо» знаете животных, которые нам нужны. Значит, вы наш проводник и, так сказать, следопыт. Нас вполне устроит, если сотрудники Управления и, по возможности, аборигены не услышат шума моторов.

Глядя на зловещие фигуры стервятников на гофрированной железной крыше приземистого сарая в сотне ярдов от бунгало, Фримелл меланхолично кивнул. Птицы всегда устраивались с раннего утра на этой крыше, словно злобные горбатые старухи в грязных изодранных одеждах. По временам они, как автоматы, поводили лысыми головами на длинных тонких шеях, точно высматривая что-то и замышляя недоброе.

— В саквояже портативный передатчик,— продолжал гость.— Мы выберем на территории заповедника глухое место — временную базу — и еще одно на всякий случай. В этой глуши и будет вся наша техника.

Фримелл машинально кивнул.

— На операцию бросим лендровер на супербаллонах низкого давления и вертолет. Он примет машину и добычу.

— Вертолет?! — Фримелл привстал.

— Вертолет, мистер Фримелл,— любуясь произведенным эффектом, спокойно повторил Гочкис.

— Это меняет дело.

— Меняет, и существенно, дорогой сэр.

— Но шум мотора? — не сдавался Фримелл.

— Перебросим машину ночью на большой высоте. А в глухом районе, напротив, будем держаться поближе к земле. Тогда звук затеряется в зарослях. Итак, вы с нами,— напористо заключил Гочкис, перегнувшись через стол и опустив руку на плечо сотрудника миссии.

— Очевидно, придется,— без энтузиазма промолвил Фримелл и снова, задумчиво сощурившись, уставился на разморенных жарой, притихших птиц. Много раз наблюдал он, как они взлетают. Еще более ссутулившись, ревматически припадая то на одну, то на другую ногу, свесив голову, они делали несколько поспешных неуклюжих скачков с волочащимися по крыше крыльями, все более приседая. Скачки завершались тяжелым, медлительным, но сильным броском в воздух. От резких взмахов огромных крыльев их вначале швыряло то вверх, то вниз. Но взмахи делались реже, а скорость возрастала, и полет выравнивался. Они уходили ввысь зловещими кругами. В движениях птиц перед взлетом ему чудилась отталкивающая карикатура на низменную природу людей, которых он лично знал. Он видел стервятников не первый год, но никак не мог привыкнуть к ним и внутренне содрогался.

— Подсаживайтесь, коллега, поработаем над картой,— оживившись, с чувством заговорил Гочкис— Стало быть, ваша миссия в этом пункте...

С тяжелым сердцем Фримелл подвинул кресло. Худой рукой осторожно разгладил край истрепанной, пожелтевшей карты. Одна мысль смутно встревожила его.

— Где сейчас вертолет?

— На внешней территории. В пустынном, укромном месте, к юго-западу от...

Они взяли карту и перешли в кабинет.

Прежде чем запереть дверь, глава частной британской миссии по содействию развитию народного образования и одновременно преподаватель в школе для взрослых постоял с минуту в холле, прислуживаясь. Монотонно гудели мухи, в отдалении слышался разговор Кирима с кухарками. Голоса то повышались в тоне, то понижались. Он посмотрел на запертую дверь в противоположной стороне холла. Она вела в комнату мистера Маклиша из Ливерпуля, врача с солидным практическим стажем в тропиках. Маклиш одно время принимал пациентов в кабинете. Но позже счел более удобным наведываться в редко разбросанные поселения лично. Там же он обычно и пользовал пациентов и возвращался в своем лендровере в миссию поздно. Иногда он рассказывал Фри-меллу о забавных, а нередко и полудраматических случаях во время вечерних блужданий на машине, особенно в периоды дождей. Фримелл подозревал, что врач тайно коллекционирует местные предметы искусства, скупая их за бесценок... Доктор им не помешает. Сегодня, как и всегда, Маклиш вернется в миссию не ранее одиннадцати вечера.

Взвесив все это, Фримелл отступил в кабинет, из которого уже тянуло ароматным сигарным дымком, и повернул ключ в двери... Маклиш, вопреки обыкновению, вернулся в этот день рано и в приподнятом настроении: на заднем сидении его машины, прикрытый плащом, лежал длинный, завернутый в бумагу сверток. Сверток не был тяжел, но пронести его в свою комнату, выходившую, как и кабинет, в общий холл, Маклишу хотелось незаметно. А Фримелл имел обыкновение появляться как-то не вовремя, словно намеренно пытался смутить врача и увидеть лишнее.

Маклшп занес к себе большой старый медицинский саквояж. Ему показалось, что за дверью кабинета он слышит приглушенные голоса. Тут он увидел слугу.

— Что, Кирим, мистера Фримелла нет дома? — спросил Маклшп.

— Мистер Фримелл в кабинете, сэр. У него сегодня гость.

— Должно быть, высокое начальство, раз он заперся? Едва заметная ухмылка пробежала по лицу африканца:

— Мистер Гочкис ... простите, доктор, я хотел сказать, мистер Смит, сэр. Он корреспондент.

— Так кто же из двоих: Смит или Гочкис, Кирим?

Лицо Кирима отразило смятение. Он открыл рот, чтобы ответить, но Маклиш нетерпеливо прервал его:

— Сделай, пожалуйста, Кирим, для меня два бутерброда с яйцами и ветчиной.

А через час Маклшп увидел, что Фримелл вышел из кабинета отдать какое-то распоряжение на кухню. Врач передал ему разговор с Киримом. Фримелл держался невозмутимо, но сквозь загар на лице проступила бледность.

— Да, приехал журналист,— неопределенно пробормотал он и, сославшись на занятость, поспешно удалился. В его кабинете разразился тихий скандал.

— Все кончено, мистер... Смит,— выразительным шепотом забормотал он.— Вы раскрыты... мое участие, вы сами понимаете... Компрометировать себя... Я отказываюсь и советую вам немедленно уехать.

Гочкис нервно вскочил с кресла. Столбик сигарного пепла рассыпался по желтой бумаге карты. Несколько мгновений он задумчиво изучал Фримелла.

— Поздно, Фримелл. Если сорвете дело, шеф вам этого не простит. Начнем немедленно. Расстроим их планы. Опередим их.

В Управлении заповедника Лоатомвао удивительное сообщение о появлении Гочкиса в миссии поступило в полночь. Его принесла кухарка миссии. Темнокожая женщина, проникшись сознанием крайней важности того, что поведал ей Кирим, в сопровождении сына-подростка преодолела без малого двадцать миль по тропам, бегущим от деревни к деревне, по холмам и низинам, через опасные даже днем густые перелески и дикие чащобы вдоль речушек.

Букериджа разбудили уже в постели, и он долго не мог поверить в разоблачение Фримелла. После долгих расспросов он составил более определенное представление о случившемся и вынужден был признать, что приметы Смита и Гочкиса удивительным образом совпадают. Букеридж поспешно оделся, его первым побуждением было немедленно выехать в миссию. Но в конце концов он решил отложить, выяснение странных обстоятельств на утро.

Тревожные мысли долго не давали уснуть. Букеридж забылся лишь перед рассветом. Он многое сделал для заповедника, и это далось ему нелегко. Постоянные заботы отнимали много сил, а частые инспекционные поездки под палящим солнцем и в сезоны дождей были в его возрасте и при сердечных недомоганиях более чем изнурительными. Поэтому сотрудники Управления дорожили немногими часами его сна. Букеридж проснулся лишь в восемь, с тяжелой головой, но в девять уже готов был выехать. И тут из окна Управления он увидел всадника на взмыленной лошади. Букеридж узнал Кирима.

Новое сообщение лишь усилило озабоченность. Если вначале он не мог допустить мысли, что доктор Фримелл замешан в готовящемся преступлении, то его торопливое, воровское бегство из миссии вместе с Гочкисом не оставило места сомнениям. Они сбежали, полагая, что им удалось усыпить бдительность прислуги. Они ушли пешком, прихватив с собой чемоданы и какие-то тяжелые свертки. Что они собирались предпринять?

Фримелл — по натуре естествоиспытатель, и ему ли не знать, при его наблюдательности, где следует искать «объект», как именовали несчастных четвероногих эти двое, беседуя на веранде! Гочкис — лошадка темная и вполне может пойти на хорошо оплаченную кражу. Неразборчивый в средствах представитель какой-то британской фирмы... Но с личностью доктора Фримелла все это как-то не вяжется. Однако почему не допустить, что Гочкис мог его чем-то запугать, шантажировать? Придется допустить. Ах, Фримелл, Фримелл! И он оказался пешкой в грязной игре бизнеса.

Букеридж заговорил на местном наречии, обращаясь к егерю-африканцу:

— Послушайте, Макебу, все мы знаем, что нужно Гочкису. Но ведь это подлое воровство. Даже местные браконьеры считают святотатством поднять руку на этих животных. Негодяев ожидает тюремное заключение. Они не могут не знать об этом.

Внезапно бурный всплеск энергии выбросил Букериджа из кресла. Он заходил по комнате. Егерь давно не видел начальника таким взволнованным.

— Верный мой Макебу, старина, я возлагаю это трудное дело на тебя. Необходимо предупредить преступление. Это спасет и людей, замысливших его, хотя один бог знает, что это за люди! Они не травят втихомолку слонов, чтобы унести их бивни. Они замахнулись на самое священное и дорогое, что еще осталось в нашей стране от варварских времен колонизации. Но эти негодяи все-таки люди. А людей, Макебу, надо стараться спасти. Может быть, урок, преподанный им, пойдет на пользу? Что скажешь, Макебу?

— Не знаю, мистер Букеридж. Вы добрый человек. Но прежде надо спасти животных. Вы не можете знать, стоят ли эти люди ваших забот.

— Ты хорошо сказал, мой старый друг. Но давай крайние меры отложим на крайний случай.

— Да, мистер Букеридж.

— Тогда не будем терять времени. Вот карта. Вот два района, где обитают животные. Соберите всех, кого найдете, разбейте на мелкие группы и прочешите оба района. Придется организовать облаву. Надо выследить браконьеров. Найди их, Макебу, любыми средствами помешай им, доставь сюда!

Макебу ушел, а Букеридж полностью утратил покой. Он обстоятельно обсудил ситуацию в соседней комнате с тремя попугаями и с трехмесячным щенком пятнистой гиены. Потом долго наблюдал в окно, как трогательный маленький слоненок Кой-кой безуспешно старается полакомиться остатками лимонного сиропа в бутыли. В комнате своего заместителя Букеридж навестил захворавшую макаку. И неожиданно для себя, на исходе второго часа томительного ожидания вестей, распорядился заправить бензобаки автомашины и выехал к «театру военных действий». А в том, что они откроются, он ни минуты не сомневался.

Если челюсти неплотно сжаты, зубы начинают выбивать лихорадочную дробь. Трясясь всем корпусом, «Нарраганзет» еще несколько мгновений неистово ревет. Небрежным кивком Сопьют дает знать, что понял указания Фримелла. Решительный бросок вертолета вниз.

Сопьют резко убавил обороты двух роторов на одном валу, и четыреста лошадиных сил, исступленно рвавшиеся из цилиндров двигателя и бешено вращавшие над ними полосы гибкой стали, почти затихли, усмиренные движением небольшого рычага.

Сопьют все так же глядел вниз, он словно прирос к креслу, и его сильные большие руки с размеренностью автомата, едва касаясь тумблеров и рычажков, на ощупь смещали их в нужную сторону и на нужное число делений.

Фримелл, пристегнутый к креслу ремнями, беспокойно ерзал, вертел головой, стараясь разглядеть местность. Но он подолгу смотрел и на непроницаемое лицо пилота. Этот наемник в своем деле ас, размышлял Фримелл, и у него попросту нет нервов. Нервы есть у меня. Но ему такая «роскошь» не нужна. Ему, разумеется, одинаково безразлично, в каких небесах водить машину. В сущности ничего о нем не известно, но какая-то его особенная виртуозность в обращении с машиной и эта холодная непроницаемость, и способность, подчиняясь, оставаться господином положения — все это говорит о том, что он достаточно повидал на своем веку. Не удивительно, если он один из тех, что «умиротворял» патриотов Вьетнама и Камбоджи... Или занимался контрабандой наркотиков из Гонконга и Сингапура. Везде хладнокровие, несложный трезвый растет, и всюду мистер Сопьют «исполнительный парень». Специалист хорошей выучки и повсюду ценимый, но забывший,— должно быть, за ненадобностью,— откуда он. В привычках и взглядах — космополит, меняющий подданства, как его бортмеханик Трэверс меняет изношенные детали. И вот теперь он участвует в наглом ограблении уединенного тропического заповедника.

— Мистер Гочкис, вы или ваши люди знакомы с обликом дгого по снимкам или рисункам? — напрягая голос неоншданно спросил Фримелл.

— Понятия никто не имеет,— прокричал в ответ Гочкис.— Полагаемся на вас.

То, что простиралось внизу, минуту назад выглядело огромными пушистыми кочками пятнистого мха. С каждой секундой разрастаясь, они неслись навстречу, превращаясь в кроны деревьев. Духота и бензиновые испарения в кабине вертолета действовали на Фримелла одурманивающе.

Зависнув над поляной, вертолет погасил скорость и приземлился. Седые космы жесткой серебристой травы легли светлыми кругами и побежали, трепеща и приникая к земле, полосами и волнами.

Сопьют снял руки с рычагов и отбросил на затылок шлем. Дверца люка откинулась, впустив в брюхо машины слабый порыв теплого, остро пахнущего травами ветра, вытесняя бензиновую вонь.

Фримелл отстегнул ремни и, поднявшись с кресла, спрыгнул прямо в пышный травяной ковер. Травы поднимались суховатой грубой щетиной, лишенной свежести и сочности луговин старых английских парков. Трава под ногами выглядела седоватой, будто присыпанной алюминиевой пудрой. Она вцеплялась в толстую шерсть носков. Справа и слева зелеными уступами поднималась лесная чаща. В знойной белесой вышине висели грифы.

Гочкис и Сопьют слушали растворенные в полуденной тишине лесные шорохи. Рядом серебристое тело огромной стрекозы дышало жаром. Сопьют деловито откинул ветровой козырек. Фримелл осматривался, боясь признаться себе, что он боится.

Гочкис обменялся несколькими словами с пилотом. Тот кивнул, внимательно огляделся, влез в кабину, откинул нижнюю наклонную дверь грузового люка. Бортмеханик Трэверс скрылся в нем, снял тросы крепления и отдал тормоза лендровера. Машина беззвучно выкатилась в траву. Механик закурил сигарету.

— По местам, ребятки,— скомандовал Гочкис и с картой в планшете подошел к Фримеллу.

— Проверьте оружие,—с широкой, радушной улыбкой потребовал Гочкис и сунул ему в руку тяжелый вороненый кольт. Как-то неловко Фримелл принял его обеими руками. Кроме скорострельных пистолетов-пулеметов каждому дали и охотничьи ружья. Патроны к ним, розданные Гочкисом, были странными, но этого Фримелл не заметил.

Они погрузили оружие, продовольствие и связки сыромятных ремней в машину. Низко нависшая крыша лендровера теперь мешала Фримеллу видеть парящих грифов, но зато стали заметнее те, что расселись на краю поляны на сухих, выбеленных солнцем сучьях.

Когда лендровер скрылся в подлеске, проламывая себе путь в кустарнике, мягко прыгая по корням и подминая под себя тонкие деревца, Сопьют, оставшийся у вертолета, снял с ременной петли у пилотского кресла плоский тяжелый автомат. Потом, спрыгнув в траву, долго и пристально осматривал подлесок. Его ноги утопали в траве до колен.

Он поднял ногу и задумчиво тронул носком грубого солдатского башмака седую волокнистую растительную прядь. И по контрасту с этими сухими стеблями Сопьют вдруг вспомнил сырые сочные травы по берегам Меконга. Воспоминания увели его ко временам, мысли о которых он настойчиво гнал от себя. Он вздохнул и вынул из кармана затрепанную книжицу Агаты Кристи. Сопьют погрузился в мир детектива, но его слух привычно настроился на звуки, возвещавшие опасность. Часа два спустя что-то в просвете нижних ветвей ближайшего дерева подозрительно сместилось, и миг спустя туда уже смотрел глазок вороненого ствола. Но это была лишь зеленая мартышка, и Сопьют невесело подумал, что ему стала изменять сноровка: не та реакция, совсем не та. Он сердито махнул рукой, и мартышка скрылась. И в этот момент из глубины леса донесся звук, который насторожил пилота. Он замер и с беспокойством обернулся к безмятежно дремавшей на солнце гигантской стрекозе.

Шум мотора приближался. Сопьют сунул в карман детектив, поднялся на ноги и, щурясь от яркого солнца и дыма сигареты, неторопливо пошел к вертолету. Остановившись в нескольких футах от распахнутой дверцы, он стал наблюдать за скрытым в тени подлеском. Правая рука сжимала автомат.

В реве мотора, хрусте и скрежете ветвей на поляну вынырнул лендровер. Пилот опустил оружие и шагнул было навстречу, но из машины почти на ходу выпрыгнул незнакомый человек и бросился к Сопьюту.

На поиски редкостного животного уходят годы, а при неблагоприятном стечении обстоятельств можно искать и всю жизнь. К откровенной досаде Гочкиса, они могли ехать лишь на малой скорости, сдержанно урча мотором, чтобы по возможности меньше распугивать животных. Точных границ расселения интересовавших их «объектов», конечно, не существовало. В мирке лендровера долго безуспешно спорили, что лучше: идти ли пешком в стороне от машины или, экономя силы, ехать в ней? И если ехать, то сколько времени? Неожиданно доктор Фримелл заявил, что они едва ли не в самом центре нужного им района, и предложил всем выйти.

Справа у подножия ближайшего холма, ощерившегося остриями скал, лежали в хаотическом нагромождении слоистые и ноздреватые каменные плиты. Среди них группами возвышались огромные серо-бурые мшистые валуны. Здесь было царство ветра, скудной сухой, но высокой травы и колючего кустарника.

Выйдя из машины, они не сделали и сотни шагов, как наткнулись на львиное семейство за трапезой. Глава семейства, сидя по-собачьи, с достоинством уписывал нечто аппетитное. Фримеллу бросились в глаза торчавшее ребро и застывшая в воздухе задняя нога крупной антилопы. Члены прайда лежали рядом и терпеливо ожидали своей очереди. Первой людей заметила львица, и желтизна ее глаз очень не понравилась Фримеллу. С деликатностью джентльменов, по ошибке открывших дверь чужого будуара, пятясь задом с допустимым для своего достоинства ускорением, люди ретировались, потом бросились к машине и отъехали подальше. Затем у высохшего песчаного русла оживленно обсуждали, как лучше миновать одинокого ворчливого старого слона. Когда и с этой ситуацией они справились, перспектива поимки каких-то «папай-дюго» уже не казалась им трудновыполнимой.

И вот тогда они услышали крик. Так кричит человек, чтобы привлечь внимание других. Фримелл испуганно вскрикнул, повернулся и побежал к машине. Мысль о том, что его поймают и он будет опозорен, показалась ему в эту секунду нестерпимой. Гочкис и механик Траверс бросились за ним. Рощица дум-пальм на минуту скрыла от них лендровер. Вдруг он показался с другой стороны, повернул к ним и остановился, а Симанаут из кабины дал очередь. Грохнули два, потом три выстрела из тяжелых ружей все еще невидимого противника. Фримелл, задыхаясь от бега, вскочил в машину, а Гочкис и остальные двое попытались занять круговую оборону.

Фримелл лежал на полу лендровера и смотрел на передатчик Гочкиса в кожаном футляре. Снова раздались выстрелы. Симанаут прыгнул в кабину, выжал газ, и машина, тряско раскачиваясь на камнях, развернулась. Гочкис и Трэверс бежали сзади, прикрывая огнем отступление. Стреляли они, как и объездчики, для острастки, не целясь. О Фримелле забыли. Он быстро поднялся и, улучив момент, схватил передатчик и с силой бросил его на пол. Затем опять ничком растянулся на полу. Он и сам не знал, почему он разбил рацию. Наверное, просто приступ отчаяния. Так, попавшись в капкан, зверь яростно грызет железо. Машину тряхнуло еще раз, и Симанаут остановил ее. Подоспели Гочкис и Трэверс.

Фримелл с сокрушенным видом осматривал разбитую рацию.

— Проклятие!—выругался Гочкис.— Мы ее не закрепили! — С Сопыотом больше связи нет.— Потом обратился к Траверсу: — Где они? Сколько их?

— Я заметил двоих.

— Их было больше,— сказал Симанаут.

— Надо сделать вид, что мы испуганы и уходим. Кажется, у Сопьюта была запасная рация?

— Да, сэр,— отозвался Трэверс,— тяжелая и громоздкая. Машину мотало, трясло и подбрасывало на камнях.

— Сколько они могут выставить людей против нас, мистер Фримелл?

— Егерей совсем немного. Но им известны места, которые мы должны будем осмотреть. Там они и надеются нас застать.

— Вот что, дружок,— обратился Гочкис к водителю,— гони машину к вертолету. Без связи с Сопыотом нам отсюда не выбраться.

...Но в том месте, где они оставили вертолет, ни его, ни Сопыота не оказалось.

— Допустим, его могли спугнуть,— предположил Гочкис,— что из этого следует? Мы застанем его на втором условленном месте. Поезжайте туда. Я подожду его здесь на случай, если он вернется. Фримелл знает дорогу.

Доктор Маклиш прослышал, что в двух десятках миль к югу от миссии, в безлюдной местности на опушке девственного леса, скрыт полузабытый культовый алтарь. Выведать больше Мак-лишу не удалось, но интерес к местным ритуальным сокровищам с каждым днем усиливался. Доктор решил самостоятельно найти алтарь.

И вот, после довольно длительных поисков в хаосе ветвей проступило нечто большое, сверкавшее алюминием. Что же это такое? Маклиш выжал газ и стремительно выехал на поляну. Солнечный свет после сумрака чащи почти ослепил его, он выскочил из машины и увидел вертолет. Почти в то же мгновение люк захлопнулся и сверкавшая на солнце стрекоза взревела, взбила траву, как сепаратор пену, и унеслась ввысь. Маклиш стоял, пораженный донельзя, и смотрел в чистое небо из-под козырька ладони. Потом закурил и принялся обшаривать опушку. Когда он садился в пылавший жаром лендровер, вдруг сообразил, что загадочное исчезновение вертолета — просто-напросто весьма поспешное бегство. Кто-то испугался его, Маклиша. Почему, с какой стати? Через час его остановил вынырнувший будто из-под земли человек в форме егеря. Тут же появились и другие люди с оружием наготове. Доктор поведал им историю с вертолетом. Объездчики сразу потребовали, чтобы он немедленно доставил их к месту взлета, и сослались на какой-то приказ Букериджа. Сгорая от любопытства, Маклиш повернул обратно. Но дорогу к поляне он не запомнил, а следы протекторов не везде хорошо отпечатались. Однако, проблуждав некоторое время, он все же доставил группу немилосердно дымивших и ругавшихся на местном наречии объездчиков в нужное место. Его роль в этой таинственной истории начинала казаться ему забавной.

На опушке леса они: увидели плотного человека, который зашагал по высокой траве навстречу. Но вдруг он словно споткнулся, подскочил и, согнувшись, метнулся назад, в сумрак подлеска. Из машины высыпали объездчики и, яростно крича, устремились за ним. Похоже было, что незнакомца надеялись поймать, и Маклиш уловил в общей неразберихе несколько восклицаний: «Гочкис», «Стой!» и «Бросай оружие!»...

Маклиш стоял растерявшись, не зная, на что решиться. Рядом просвистела одна и потом вторая пуля, а из леса слышались глухие частые выстрелы. Глаза Маклиша округлились, он поспешно присел в траву.

Гочкис поздно осознал свою ошибку, выдав свое присутствие. Но воли к борьбе не утратил. «Уйду!» — сжав зубы, твердил он, оборачиваясь и посылая очередной заряд в преследователей. Гочкис перемахнул через полусгнивший ствол, пригнулся на одно краткое мгновение и выстрелил. Шмыгнул в чащу, лавируя между препятствиями. По нему били из тяжелых охотничьих ружей. Одна из пуль срикошетировала о древесный ствол, и он почувствовал, как что-то толкнуло в шею. Но пуля только разорвала мышцы, пройдя навылет. Во рту он не ощутил вкуса крови, и это ободрило его. Умирать в джунглях, пусть даже заповедных, Гоч-кис не собирался. Прижав левой рукой носовой платок к ране, он из последних сил устремился дальше.

Выстрелы стихли. Теперь он ломился сквозь чащу один. Он передохнул и перевязал рану. Повязка быстро пропиталась кровью. Вокруг стояла тишина. Он спросил себя, что делать дальше. Карту он отдал Фримеллу, куда идти—не знал, и мало-помалу пришел к мысли, что, по-видимому, выбыл из игры. Найти своих, вероятно, не удастся. Что сталось с вертолетом — тоже неизвестно. Как мог он спутать лендроверы! Ведь эта чертова машина шла не на сверхбаллонах! Но что теперь толку упрекать себя? Он поднялся и прошел еще с милю звериными тропами наугад и почувствовал первые признаки озноба.

Гочкис тащился, жуя плитку шоколада для поддержания сил, нетвердо ступая, спотыкаясь. Блуза и шорты липли к коже, проступила испарина. Он привалился к влажному темно-зеленому стволу и обхватил его одной рукой. Странно все же, сонно думал он, какие-то розовые шишечки, должно быть, плоды, разбросаны прямо по стволу... Кажется, это называют каулифлорией, вроде плодов какао... Он чувствовал, как свинцовая усталость наливает ноги, а жар от лица и шеи охватывает все тело. Рану жгло как огнем. Навалившись на гладкий ствол, он медленно начал сползать вниз и уткнулся лицом в мягкую подушку сырого мха.

Группа Фримелла на лендровере выехала по новому маршруту около тринадцати часов пополудни, придерживаясь юго-восточного направления. Сначала путь лежал вдоль опушки роскошного векового леса, затем они углубились в бледно-зеленую парковую саванну. Вначале они сдержанно обсуждали возможные причины исчезновения Сопьюта с вертолетом, но вскоре, преисполнившись надежд встретить его в новом месте, смолкли. Теперь их осталось трое, машину вел Трэверс, рядом пристроился Фримелл. Они внимательно наблюдали за местностью. Рощицы зонтичных акаций и одиночные деревья перемежались с дум-пальмами, изящные, тонкие стволы которых несли по два-три султана листьев. Встречались высокие делеб-пальмы со вздутием посередине ствола.

От сухой нагретой («натопленной», как говорил Симанаут) саванны тянуло свежим навозом. От обилия копытных рябило в глазах. Ленивые, раскормленные мухи тучами вились над пыльной травой.

Часа через два, переезжая неглубокую глинистую заводь, машина увязла в скользкой жиже. Лендровер буксовал. Трэверс и Симанаут суетились вокруг машины. Поднявшись на берег и оглядев окрестности в бинокль, Фримелл потребовал от спутников замолчать и заглушить мотор. По его словам, он увидел у соседней заводи тех, кого они с нетерпением искали. Животных было как раз пара: самец и самка! Трэверс и Симанаут онемели от волнения. Схватив ружья, они начали красться к животным.

Это были некрупные с загнутыми рогами антилопы, и никто не сказал бы, что они красавцы. Трэверс и Симанаут проявили прекрасную выучку скрытного подхода к «объектам», и Фримеллу пришлось остаться у машины, чтобы им не мешать. Спрятавшись в кустарнике, он наблюдал в бинокль, как животные поочередно пили, погрузившись в воду по самое брюхо. Красноватая шерсть лоснилась; играя, они временами высоко выпрыгивали из воды.

Через минуту одновременно прогремели два выстрела. Операция прошла удачно, и Фримелл облегченно вздохнул. Вместо нуль ружья стреляли шприцами. Фримелл с удовлетворением отметил, что животным была введена двойная доза усыпляющего препарата — миорелаксанта.

Это был неожиданный, ошеломляющий успех. Все повеселели, и машина шла теперь иа предельной скорости, какую допускала слегка всхолмленная кустарниковая равнина. В кузове, подпрыгивая на матрацах, перевязанные эластичными сыромятными ремнями, лежали два расслабленных тела в глубоком сне.

Казалось, фортуна наконец повернулась к ним лицом. На втором условленном месте встречи они увидели вертолет.

Но их ожидал и сюрприз. Возле вертолета лежал связанный, с кляпом во рту, африканец.

— Это объездчик,— кивнул на него Сопьют,— неожиданно наткнулся на меня. Пришлось обезвредить. Не мог же я и отсюда дать деру. Как бы вы тогда отсюда выбирались?

Сопьют помолчал, оглядел всю группу и спросил:

— А где же Гочкис?

— Он ожидает нас в первом пункте...

— Вы уверены в том?— И Сопьют рассказал, почему он улетел оттуда.

— Ну что же, все равно нам предстоит рейд за Гочкпсом,— сказал Трэверс.

— А что же с этим? — пилот кивнул на объездчика.

— Он нам ни к чему, мистер Сопьют. Оставим его здесь.

— Я бы такое решение не одобрил,— пилот холодно слютрел на распростертое тело.— Мы возьмем его с собой заложником.

— Заложником, сэр?

— Вот именно, Трэверс.

— Вы что-нибудь знаете о Гочкисе?

— Ровным счетом ничего. И это плохо. Жаль, что подвела рация, тогда вы не оставили бы его на поляне. Меня на ней засекли, а значит, там засада.

— Словом, влипли,— зло сказал Симанаут и сплюнул. Фримелл вдруг преисполнился сумасшедшей надеждой, что все обойдется. Но Трэверс сказал:

— Задание выполнено. Фримелл нас не подвел. Что решаем? — и вопросительно уставился в лицо пилота.

— Попробуем,— бесстрастно уронил пилот.— Если Гочкис на месте, в чем я сомневаюсь,— примем его на борт с воздуха.

Быстро завезли в грузовой отсек лендровер. Вертолет взлетел, и вскоре они были уже над местом первой посадки.

Большая вытянутая поляна была пуста. Вертолет сделал круг и снизился до сотни футов. Вдруг в меркнущем свете дня все увидели вспышки выстрелов из кустов. Слышно было, как тяжелые пули грохнули, словно в жестяной таз, в брюхо вертолета. Стекло бокового обзора лопнуло.

И в эту минуту глухо застонал егерь. Он хотел приподняться, и все увидели, что на рукаве его блузы растекается темное пятно. Веревки ослабили, он мог немного двигаться. Симанаут посмотрел на раненого.

— Мы тут ни при чем, парень. Это шарахнули твои дружки: прошили обшивку, как яичную скорлупу.

Пожилой африканец в зеленой форменной блузе и коричневых шортах морщился и оторопело озирался. Пыльным башмаком Симанаут отшвырнул в сторону его ружье. Егерь глядел и вращал белками.

Вертолет, дрожа всем корпусом от бешеной работы роторов, на предельной скорости уходил в сторону моря. Задание было выполнено. Правда, исчез Гочкис, но это в счет не шло.

Где-то там, за неширокой полосой сумрачных лесов, за опутанными лианами перелесками в поймах рек, за салатово-зелеными парковыми саваннами и рощами старинных канделябровых молочаев, их ждал небольшой, неприметный корабль. Пилот закурил и устало задумался. Всегда немного сосет под ложечкой, когда по тебе стреляют. Но в общем все обошлось... А годы мчатся, как сейчас пронеслась его машина над каким-то мутноватым заболоченным озерцом. Какое деловое предложение он получит в следующий раз и от кого? В какой валюте вознаграждение? Доллары, дублоны, фунты, франки, гульдены... Пожалуй, хватит слоняться по свету. Он повидал всяких гнусностей с избытком. Не оттого ли эти приступы меланхолии... Крузейро, кроны, драхмы, рупии...

— Как тебя зовут, парень? — спрашивал тем временем егеря Траверс после наскоро сделанной перевязки.— Ранение под лопатку. Нужна срочная операция, иначе...

— Макебу из деревни Ка-Гхай.

— И ты можешь сказать, за каким чертом охотился за нами? — спросил он, раздражаясь.

— Оставь его,— возразил Симанаут.— Ему сейчас не до нас. Он подошел и снял веревочные путы.

Егерь заговорил, с трудом подбирая английские слова: .

— Мы охотился за вас, чтобы вы не истребить наши папай-дюго. Мы должны брать вас плен. Вы стрелять и мы стрелять. И может, я не вернусь в деревню. Но мы вам хорошо помешай!..

— Очень благородно! — издевательски заметил Траверс — Но умираешь ты впустую.

— Ему очень плохо, мистер Траверс, — внезапно вмешался Фримелл.— Имейте хоть каплю сострадания.

Но Трэверс уже закусил удила.

— Ты подыхаешь впустую, говорю я! — наливаясь желчью, заорал он.— Золотой телец с нами. И целых два! Они поспят себе на здоровье, а проспавшись, будут уже далеко.

С этими словами он шагнул к железной клетке с обмотанными перлоном прутьями. И откинул брезент. Взгляд егеря со странным выражением метался по лицам белых. На минуту он забыл о слабости и боли.

— Вы никогда не видеть живого папай-дюго. Это только водяной козел...

Глаза егеря закатились. Он забормотал что-то невнятное. Си-манаут вскочил и заорал как бешеный.

— Ты сказал, шельмец, что это не папай-дюго?.. Это не дюго?..— снова и снова спрашивал он, встряхивая егеря.

— Водяной козел,— повторил умирающий еле слышно.

— Он бредит! — взвизгнул Фримелл и закашлялся.

— Неплохо разыграно, доктор. — Трэверса била нервная дрожь.

— Я же говорю — он бредит! — снова закричал Фримелл и, вжавшись в сиденье, попытался вытащить револьвер.

— С такими шутками вы плохо кончите, Фримелл, — медленно проговорил Траверс.

— Этот слизняк обманул нас! — прохрипел Симанаут, точно истина только сейчас дошла до него. Он шагнул к Фримеллу и вырвал из его руки оружие. Мгновение глядел на кольт, потом отшвырнул его.— Босс таких дел не любит.

— Да! — рявкнул Трэверс.— Боссу этот хлам ни к чему. Ах ты, скунс в белом воротничке... Вот я покажу тебе сострадание!

Он кинулся на Фримелла, сгреб его и подмял под себя.

— Не смейте!..— захлебнулся Фримелл собственным криком.

— Что там у вас?! — раздался в динамике голос пилота. Фримелл кричал и отбивался. Трэверс возился у дверцы люка.

— Эй! Прекратите это! — крикнул пилот и прикинул, где ему сесть, чтобы навести порядок.

— Трэверс, вы болван! Закройте люк! — крикнул он вторично, выхватывая пистолет.

Но бортмеханик озверел.

— Ну, что ж вы? Прыгайте, Фримелл,— мы не задерживаем вас! — зарычал он и, оттолкнув Симанаута, пытавшегося помешать расправе, сильным рывком сбросил Фримелла в люк.

Сопыота передернуло. К таким вещам он никогда не мог привыкнуть. Он наклонился, следя сквозь стекло за падением тела. Грифы, сокращая свои круги, начали опускаться по спиралям.

В небольшом помещении с неярким светом настольной лампы собралось несколько человек. Над кушеткой склонился врач. Но когда мистер Гочкис открыл воспаленные глаза, они встретились с пристальным взглядом Букериджа.

ОБ АВТОРЕ