На суше и на море 1974(14)

Игорь Фесуненко

ТАМ, ГДЕ ПРОЙДЕТ ТРАНСАМАЗОНИКА

ОЧЕРК

НА НУЛЕВОМ КИЛОМЕТРЕ ТРАССЫ БЕЛЕН — БРАЗИЛИЯ

— Пожалуйста, проходите. Доктор Педро ждет вас,— сказала Режина и пропустила нас в кабинет.

Поднявшийся навстречу человек не имел ничего общего с медициной. «Доктором» в Бразилии принято называть любое начальство, каковым в данном случае был директор департамента транспорта в городе Белене Педро Смит до Амарал — ладно скроенный и крепко сшитый скуластый мулат. Он руководил строительством первой очереди Трансамазонской автострады, которое было начато в сентябре 1970 года, за два месяца до того дня, как мы вошли в кабинет директора и представились:

— Игорь Фесуненко — корреспондент Московского радио.

— Карл Рейдекер и Юлиус Вандилла — корреспонденты журнала «Штерн» из ФРГ.

— Меня предупредили радиограммой из Рио о вашем желании побывать на Трансамазонике, — сказал Смит до Амарал,— и я уже отдал указание подготовить для вас самолет. Вылет завтра утром. А сейчас, если не возражаете, я познакомлю вас с планом работ и маршрутом вашей поездки.

Мы, разумеется, не возражали. Доктор Педро расстелил на столе карту и склонился над ней.

— Наша автострада пересечет Амазонию южнее Амазонки с востока на запад, от Ресифи до бразильско-перуанской границы. Перпендикулярно этой магистрали будет проложена автострада от Сантарена — у слияния рек Тапажос и Амазонки — до Куябы, столицы штата Мату-Гросу.

— О, это очень интересно,— сказал Карл.

Юлиус ничего не сказал: он не знал португальского и лишь с выражением живейшего любопытства кивал головой каждый раз, когда взгляд доктора Педро рассеянно скользил по его лицу.

— Первая очередь нашей дороги — от городка Токантинополис до поселка Итайтуба,— продолжал Смит до Амарал. — Ее длина около тысячи трехсот километров. Почти на всем протяжении она пройдет по девственной сельве, где ни разу не ступала нога человека. Точнее говоря, белого человека, ибо индейцев там полно, и многие из них еще не имели контакта с цивилизацией.

— Это очень интересно! — воскликнул Карл. Улыбающаяся Режина принесла кофе. Мы сняли пиджаки и

взволнованно закурили. Даже белокурый Юлиус, объездивший весь мир от Австралии до Канады, не изведал еще приключений, которые сулила нам эта карта. Темно-зеленый массив Амазонии был рассечен на ней вызывающе яркой красной линией Трансамазоники. Лишь в нескольких местах на ней были обозначены населенные пункты — Мараба, Алтамира, Итайтуба. Три крохотных островка в океане сельвы, и там нам предстояло побывать.

— Вас будет сопровождать сеньор Журандир, один из наших самых компетентных инженеров,— продолжал доктор Педро.— Завтра утром он заедет за вами в отель. Вылет назначен на семь пятнадцать. А сегодня советую как следует отдохнуть: программа весьма напряженная, сил понадобится много.

Мы поблагодарили Смита, улыбнулись Режине и распрощались. Немцы направились в свой «Гранд-отель», а я — осматривать город. В не слишком богатом достопримечательностями Белене есть одно место, посещение которого столь же обязательно для туристов, как Эйфелевой башни в Париже или Эрмитажа в Ленинграде: это существующий с начала XVII века рынок под названием Вер-о-Пезо, что означает «глядеть на весы». Когда-то тут находился пост по сбору пошлин. Поскольку налоги на рынке взимались в зависимости от веса товара, название Вер-о-Пезо прижилось.

С рассвета крохотная прямоугольная бухта рядом с портом заполняется лодками и баркасами разных типов. Вплотную друг к другу стоят наполненные рыбой маленькие монтарии, парусники — вижиленды, моторные баркасы — желейры. Трепещут на свежем ветру яркие флажки. Над скользкой набережной повисает разноголосый гомон. Лавочники спешат к своим постоянным поставщикам. Грузчики торопятся договориться с рыбаками и лавочниками. Ровно в пять утра начинается отлив, и рыбачьи посудины садятся на черный ил. В мокрых корзинах на берег выгружают рыбу. Полуголые негры взваливают корзины на голову и тащат в рыбные лавки. Между баркасами неторопливо расхаживают черные стервятники — урубу, питающиеся падалью птицы.

Фото. Трассы строящейся Трансамазонской магистрали

Впрочем, не только рыбу привозят на Вер-о-Пезо монтарии, вижеленды, кальеботы и желейры. С далеких и близких фазенд, с острова Маражо, из деревушек, рассыпанных вокруг Белена, везут они на рынок кур и черепах, гроздья бананов и мешки с орехами, мандарины и муку из маниоки, горы зелени и связки шевелящихся раков, продолговатые арбузы и круглые луковицы, темно-зеленые плоды абакате и чешуйчатые ананасы.

А на набережной из промтоварных и скобяных лавок призывно звучат граммофонные голоса Валдика Сориано и Джерри Андриа-ни. На деньги, вырученные от продажи рыбы, зелени и фруктов, в этих лавках покупают посуду, батарейки для фонарей и ткань на платья, гвозди, ножи, башмаки.

Возле длинных открытых прилавков выстроились дородные женщины, помешивающие черпаками вареную фасоль и рис. На жаровнях дымится «шураско» из говядины и филе из молодого крокодила. А уж рыба самая разнообразная.

В крохотных лавчонках курятся тлеющие на углях ароматические травы. Тут продается «святой товар»: амулеты от «сглаза» и нечистой силы, снадобья против заговоров, четки, статуэтки святых, фиги — крохотные, чтобы носить на шее, и гигантские, чтобы ставить на комод или шкаф.

Тут же висят всевозможные побрякушки и предметы, назначение которых для непосвященных весьма загадочно: ожерелье из зубов крокодила и ягуара, засушенный глаз тунца, желчный пузырь морской свинки, чучело крохотной птички уирапуру и шкура гигантского буффало, раковины и змеиные кожи, чучела крокодилов и пираний.

Рядом с рынком на горбатом холме расположилась еще одна достопримечательность Белена: форт Кастело. Там тихо и торжественно. Несколько старых пушек уставились черными стволами в сторону реки. На скамейках в тени цветущих фламбоянтов обнимаются влюбленные. Когда-то форт преграждал доступ к городу. Часовые, расхаживая возле орудий, внимательно наблюдали за свинцовой гладью залива, откуда могли неожиданно нагрянуть челны индейцев тупинамба. Форт был первым португальским форпостом в Амазонии.

Капитан Франсиско Калдейра Кастело Бранко 12 января 1616 года построил у подножия холма сторожевой пост «Фелис-Лузитания». Несколько десятилетий продолжались кровопролитные схватки с аборигенами этих мест — тупинамба и пакажа, не желавшими отдавать без боя свои земли, и с бандами конкурентов — английскими, французскими и голландскими пиратами, заглядывавшими в устье Пары и Амазонки. Поэтому Фелис-Лузи-тании была уготована беспокойная судьба. Постепенно крепость разрасталась, и непритязательное «Фелис-Лузитания» было заменено на «Муй~амада-сидаде-де-Санта-Марта-де-Назаре-де-Белек-де-Грао-Пара-до-Амазонас». Это полновесное название вполне соответствовало стратегическому значению нового города.

Вскоре после основания Белена его окрестности начали пустеть: индейцы бежали в сельву, спасаясь от португальцев, отряды которых прочесывали в поисках рабов низовья Пары и Амазонки. В 1720 году некий Белшиор Мендес де Мораис хвастливо сообщал губернатору Белена, что его экспедиция уничтожила свыше 20 тысяч индейцев.

К концу XVIII века в городе насчитывалось 1083 «очага» и 10 620 жителей. К этому времени уже была налажена почтовая служба, создан ботанический сад, выстроена судоверфь и проложены деревянные тротуары. Деньги появились в городе лишь в 1748 году. До этого Муй-амада почти полтора дека обходилась натуральным обменом.

В середине XIX века на Амазонке была открыта свободная навигация для торговых судов всех наций. Началась каучуковая лихорадка. Число жителей города к началу XX века возросло до 100 тысяч. В этот период он был куда более тесно связан с европейскими и североамериканскими столицами, чем с Рио-де-Жанейро или Сан-Паулу. В то время как у его причалов еженедельно швартовались суда под флагами разных государств мира, связи с югом страны практически не было. Этой изоляции пришел конец лишь немногим более десяти лет назад после прокладки автомобильной дороги Белен — Бразилия, соединившей город с новой столицей страны. У «нулевого километра» этой автострады, на окраине Белена, находился департамент транспорта, возглавляемый доктором Педро. Вторично ступить на трассу Белен — Бразилия нам предстояло завтра вечером ровно на тысячу кило метров южнее — под городом Токантинополисом.

АПИНАЖЕ, КОТОРЫМ «ПОВЕЗЛО»

Часа через полтора после старта в Белене мы приземлились в Марабе. Не успели заглохнуть моторы нашего «баркрайфта», как Журандир уже бежал к джипу, стоявшему около белого домика радиостанции. Нужно отдать должное этому смуглому, крутолобому, удивительно обаятельному и веселому парню: стремясь самым добросовестным образом выполнить поручение доктора Педро, он с первых же минут после знакомства с нами закипел энергией, заставляя всех, кто с ним соприкасался, суетиться, убыстрять шаг, говорить громче,— одним словом, вовлек в орбиту своей деятельности. Пилоты Перондини и Рейс еще устанавливали колодки под колеса самолета, а джип, в который мы бросились вслед за Журандиром, уже рванулся с места и устремился по пыльной дороге к поселку.

— До обеда мы должны посмотреть первый фронт работ,— кричит Журандир.

Немцы послушно кивают головами. Им явно импонирует его энергия и деловитость, столь неожиданная в этих безмятежных краях.

Не успев перевести дух, мы оказываемся на первом участке Трансамазоники, километрах в двадцати от поселка. Натужно ревут, покачивая тупыми мордами и ковшами, бульдозеры, тягачи, скреперы. Рабочих мало. Инженеров и того меньше. Журандир объясняет, что основная масса людей впереди, там, где валят лес и куда нам не добраться по этой грязи, раскисшей после вчерашнего ливня. Мы хватаемся за фотоаппараты, ловим в видоискатели тракторы, рабочих, лужи, катки. Немцы совещаются насчет лучшей точки съемки, но Журандир уже сигналит гудком, подзывая нас к джипу.

— Сеньоры, мы опаздываем на обед,— кричит он, пытаясь перекрыть рев проползающего мимо бульдозера.

Немцы послушно лезут в джип, и мы возвращаемся в Марабу, скользя по размытой колее будущей Трансамазоники.

В домике на высоком берегу Токантинса нас уже ждут инженеры фирм «Жозе Мендес Жуниор» и «Кристо Редентор», ведущих прокладку дороги от Марабы к Эстрейто и Алтамире.

После недолгих, но сердечных приветствий мы оказываемся за столом. По мере того как опустошаются темно-зеленые пивные бутылки и наполняются желудки, атмосфера за столом оживляется. По просьбе хозяев Карл рассказывает о новых моделях «фольксвагена» и главном бомбардире сборной футбольной команды ФРГ Герде Мюллере, а я — о сибирских морозах и космических кораблях «Союз». Постучав вилкой по тарелке, кто-то встает и произносит речь, в которой Трансамазоника сравнивается с лучом прожектора, освещающим будущее Великой Бразилии, с плугом, вспарывающим девственную целину Гордой Амазонии, высокомерно отвергавшей притязания человека и теперь вынужденной покориться неудержимому натиску Первопроходцев, героический подвиг которых вызывает восхищенные рукоплескания всего цивилизованного мира.

Фото. Белен. Вид на рынок Вер-о-Пезо с беленского форта

Пока оратор выпутывается из сложной паутины деепричастных оборотов и придаточных предложений, мой сосед, молодой негр со звучным именем Эберленд, шепчет мне на ухо, что не далее как через три месяца, когда начнутся ливни, техника потонет в грязи и работы придется приостановить.

К концу обеда появился еще один инженер — Фернандо Отони. Приветственно помахав над головой руками, он сел на свободное место, быстро проглотил кусок мяса и стал рассказывать о первой встрече бригады топографов, идущих по направлению к реке Репартименто, с индейцами:

— Они заставили наших ребят плясать вокруг костра. Хорошо, что ни у кого не сдали нервы...

Отони сказал также, что руководство фирмы направило радиограмму генералу Бандейра, директору ФУНАИ — Национального фонда индейцев, требуя присылки специалистов, которые смогли бы сопровождать отряды топографов в сельве. Генерал обещал помочь.

Мы еще смакуем кофе, а Журандир уже выразительно поглядывает на часы:

— Если сеньоры не хотят опоздать в Эстрейто до окончания рабочего дня, нужно поторопиться.

И вот мы снова трясемся в джипе, придерживая сумки с фотоаппаратами, кинокамерами и магнитофонами, чертыхаясь, когда нас подбрасывает особенно сильно, и с опаской поглядывая на тучу, нависшую над дорогой.

На аэродроме Рейс и Перондини уже сидят в самолете. Лететь до Эстрейто недалеко. Минут через тридцать мы снижаемся и Журандир кричит:

— Глядите, индейцы!

Схватив фотоаппараты, мы прилипаем к окнам и просим Рейса не спешить. Он закладывает глубокий вираж, что-то в животе обрывается, появляется ощущение сосущей, пронзительной пустоты, но мы, толкая друг друга локтями, пытаемся снять убогие, крытые соломой хижины.

— Это — апинаже,— говорит Журандир.— Километров тридцать от Токантинополиса, где мы сегодня заночуем. Если хотите, можно съездить к ним.

— Если хотите?! Разумеется, мы хотим!

— Но тогда мы не сможем осмотреть здешний участок Транс-амазоники.

Мы проводим небольшую летучку и выясняем, что горим единодушным желанием увидеть всамделишных индейцев.

Карл, деликатно покашливая, доводит до сведения Журан-дира наше решение. Тот кивает головой в знак согласия и, словно помогая нам снять камень с души, сообщает, что тракторов и бульдозеров мы еще насмотримся в Алтамире и Итайтубе.

— Конечно, это не те индейцы, которых встретили топографы под Марабой,— говорит он.— Эти апинаже — уже почти цивилизованные, они лет двести мирно соседствуют с белыми. Но все равно любопытно.

Деревня апинаже расположилась на большой поляне не очень густого леса неподалеку от крохотной речушки Москито. Полтора десятка хижин, сооруженных из соломы и сухих листьев, стояли вокруг гигантской мангейры, увешанной тяжелыми зелеными плодами. В тени мангейры рылись в грязи серые свиньи с поросятами. Тощие собаки лениво выкусывали блох из свалявшейся шерсти. У каждой хижины сидели на грубо сколоченных табуретках или стояли смуглые мужчины в шортах и женщины в юбках. Ползали по земле детишки.

Фото. Прокладывается участок дороги Мараба — Эстрейто

Журандир подвел нас к одной из хижин и протянул руку пожилому, атлетически сложенному индейцу.

— Здравствуй, Ларанжа! Это — мои друзья. Они пришли посмотреть, как живут апинаже. Ларанжа — «капитан» племени — посмотрел на обвешанных фотоаппаратами пришельцев и равнодушно кивнул головой: «Пускай смотрят...» Сразу стало ясно, что к зевакам вроде нас тут давно привыкли.

Мы расчехлили наши камеры и отправились в обход деревни в сопровождении предложившего себя в качестве гида Франси-ско — четырнадцатилетнего мальчишки, сносно объясняющегося по-португальски.

Да, к белокожим «гостям» здесь привыкли. Был конец дня. Деревня отдыхала. И апинаже равнодушно провожали глазами чужаков, проходящих мимо хижин, заглядывающих в двери, сующих конфеты детишкам и торопливо щелкающих затворами фотоаппаратов.

Единственным предметом домашней обстановки в этих убогих хижинах были самодельные гамаки. Кое-где, правда, можно было заметить топчаны и даже столы. Помимо брюк и юбок эти столы были едва ли не самым заметным свидетельством благотворного влияния «белой цивилизации» на быт апинаже.

Стройная девочка в светлой клетчатой юбочке застенчиво отворачивается, заметив нацеленный на нее объектив моей «яши-ки». Я протягиваю ей шоколадную конфету. Она кладет ее за щеку.

— Деньги дай. Деньги,— слышится скрипучий старческий голос за стеной хижины.

— Кто это? — спрашиваю у Франсиско.

— Ее мать.

— А зачем ей деньги? — Рис покупать. И фариныо* тоже.

* Фаринья (порт.) — мука из маниоки.

— А где же она их купит?

— Да в лавке, — Франсиско кивает головой на маленький глинобитный домик на противоположной стороне деревни.

Оказывается, здесь есть нечто вроде сельского кооператива, где апинаже могут выменивать собранную на плантациях кукурузу, маниоку и орехи бабасу на керосин, спички, конфеты и нехитрые принадлежности своего туалета. Я протягиваю застенчивой девочке несколько монет.

— Теперь снимайте, снимайте, старуха ругаться не будет,— подбадривает меня Франсиско.

Я щелкаю затвором «яшики». Девочка равнодушно глядит куда-то сквозь меня.

— Как зовут тебя? — спрашиваю я.

— Жандира.

— Сколько тебе лет?

— Не знаю.

— Не знаешь, сколько тебе лет?

— Тринадцать,— говорит Франсиско. -— А почему ты знаешь, а она — нет?

— Она не знает, потому что не ходила в школу,— назидательно говорит Франсиско.

Оказывается, тут открыта сельская школа, где учат читать, писать и считать.

— А почему же ты не ходишь в школу? — спрашиваю я Жан-диру. Девочка молчит.

— Ну, а чем же ты занимаешься? — На плантации работаю.

— Что вы сеете там?

Фото. Ларанжа — «капитан» племени апинаже

— Кукурузу, маниоку.

— Бусы купишь? — раздается за спиной тоненький голос.

Я оборачиваюсь и вижу мальчика лет шести, протягивающего мне связку бус: на тонкой бечевке нанизаны ярко-красные орешки и маленькие высушенные плоды каких-то растений вперемежку с сухими обрезками тростника и разноцветными перышками.

— Сколько стоит?

— Пять крузейро.

Я покупаю несколько ниток.

Экскурсия по деревне апинаже завершилась визитом в аккуратный белый домик, принадлежащий инспектору ФУНАИ Жонасу. Самого Жонаса не было в деревне: он с утра уехал в Токан-тинополис. В доме нас ожидала его жена с усталым, чуть тронутым морщинками лицом. Она поила нас кофе и жаловалась на скуку и однообразие своей жизни. Прощаясь, она спросила, не купим ли мы у нее несколько ниток бус.

Настоящие индейские. Всего по десять крузейро... В Токан-тинополисе они стоят пятнадцать.

Когда, уезжая из деревни, мы спросили «капитана» Ларанжу, мирно ли живут апинаже со своими белыми соседями, он сказал, что вообще-то живут мирно, но иногда белые засевают свою кукурузу на землях апинаже. И год назад один из богатых белых протянул проволоку, которой отгораживает свои владения почти до самой деревни.

Журандир, нервно поглядывая на часы, пояснил, что захват индейских земель — дело обычное. Даже сам епископ Токанти-нополиса купил недавно плантацию, которая всегда принадлежала апинаже.

На обратном пути мы миновали несколько маленьких крестьянских деревушек. Быт, жилища, орудия труда, даже одежда (если не считать того, что у себя в деревне женщины апинаже пользуются одними юбками, не прибегая к верхней части туалета) — все это было одинаково у апинаже и их белых соседей. Правда, апинаже все еще продолжают мастерить свои бусы, корзины, луки и стрелы. Но делают их уже только ради жалких монет, которые дают за эти изделия туристы.

Много-много лет прошло с тех пор, как до индейской деревни добралась «белая цивилизация». В общем-то апинаже даже повезло: белые не расстреливали их, не травили собаками, не сжигали хижины и даже не спаивали тростниковой водкой. У них только отобрали землю и свободу. И с тех пор началась гибель самобытной культуры апинаже. Лишь самые ветхие старики помнят сейчас ту весну, когда состоялся последний праздник посвящения юношей в мужчины. И лишь самые древние старухи знают племенные песни, которые давно уже никто не поет. В официальных справочниках племя апинаже именуется «интегрированным». Когда я спросил Журандира, что это означает, он пожал плечами.

Мы помолчали, глядя на бегущую под колеса серую ленту дороги. Наш шофер Жозе как бы подвел итог.

— Эти апинаже,—сказал он,—уже перестали быть индейцами, но еще не стали белыми. И никогда не станут...

ГЛАВНАЯ ДОРОГА СТРАНЫ

Направляясь в Токантинополис, где нам предстояло заночевать, часть пути — километров двадцать — мы ехали по уже упомянутой мной главной дороге страны Белен — Бразилия. Ее проложили всего лишь немногим более десяти лет назад через болота и реки, через непроходимую сельву, через забытые богом и людьми поселки, которые с появлением этой дороги встрепенулись, ожили и разрослись.

Сейчас не верится, что прокладка трассы началась так недавно: в 1957 году на первом участке было повалено первое дерево. Сегодня на всех бензозаправочных станциях, постоялых дворах, в лавках, кабаках, аптеках можно увидеть фотографии этого первого дерева и ставшего легендарным инженера Бернардо Сайана. Он погиб, прокладывая трассу, и из раздавившей его гигантской жекетибы был сооружен на месте гибели крест.

С тех пор на обочинах трассы Белен — Бразилия прибавилось много крестов, отмечающих роковую оплошность водителя или вспышку безрассудной ревности в придорожном ботекине, где пьют пиво и тростниковую водку — кашасу. Но чаще всего, впрочем, умирают здесь от тяжких тропических болезней.

Умирать-то умирают, но еще больше людей приходит сюда по новой дороге осваивать необжитые места. Десять лет назад в полосе дороги Белен — Бразилия обитало пятьдесят тысяч человек. Сегодня — около двух миллионов. Возможно, так же сложится и судьба Трансамазоники, которая именно здесь, близ Токантинополиса, пересечет трассу Белен — Бразилия. И выглядеть Трансамазоника будет лет через двадцать так же, как сегодняшняя Белен — Бразилия. И поэтому с особым вниманием разглядываем мы проносящиеся назад бензоколонки «Ипиранга» и «Эссо», «Шелл» и «Атлантик», придорожные харчевни, одинокие глинобитные хижины, лотки маленьких базаров с бананами, кокосовыми орехами и густым соком сахарного тростника в глиняных кувшинах. На холмах серый колючий кустарник и скрученные самбаибы — деревья с шершавыми твердыми листьями. А в низинах, где побольше влаги, светло-зеленые кудрявые канавиалы — тростниковые плантации. Пальмы бабасу словно зеленые фонтаны, брызнувшие из-под земли и опадающие под тяжестью гигантских ореховых гроздьев. Колючие стволы карнаубейр с растопыренными остроконечными созвездиями листьев. Узловатые, вцепившиеся толстыми корнями в землю кажуэйры. И время от времени возникающие за поворотом дороги маленькие поселки, прилепившиеся к ленте шоссе. Почти все они обязаны дороге своим рождением. Сначала на пыльной обочине близ родника или ручья какой-нибудь пришлый Жуакин открывает убогую хижину для водителей грузовиков: столовую с гамаками за занавеской, где можно переночевать. Вслед за тем по соседству вырастает еще один барак: какая-нибудь донна Мерседес набирает в соседних поселках полдюжины девчонок и открывает «кабаре». Еще через две недели рядом появляется крошечный сарай «боррашейро» — резинщика Педро, латающего гигантские камеры и покрышки грузовиков, пока мотористы обедают у сеу* Жуакина или развлекаются у донны Мерседес. Затем поблизости строится бензоколонка «Эссо» или «Шелл». За ней — «офисина»: мелкая ремонтная мастерская. Не проходит и года, как на дорожных картах появляется новый поселок. Сначала он именуется по придорожному указателю: «347-й километр». А затем изобретают и название.

Забавны бывают имена этих маленьких поселков на трассе Белен — Бразилия. Романтические вроде Агуа Азул (Голубая вода), Талисман, Эстрела до Иорте (Северная звезда). Или смешные: Тиририка (Раздраженная), Кабелудо (Волосатый). Видно, занесло каким-то ветром в эти далекие края случайного «хиппи». Неподалеку от Токантинополиса находится Пиза-но-Фрейо («Жми на тормоз») — скопище «веселых домов», мимо которого не проедет ни один грузовик.

«Трансбразилиана», «Дорога надежды», «Большая дорога» — называют трассу Белен — Бразилия... Мы едем по ней, шарахаясь в сторону от летящих навстречу автобусов и глотая пыль из-под колес лениво ползущих грузовиков. У каждого из них на бамперах тщательно выписанные изречения — философские («От судьбы не спрячешься»), лирические («Не плачь, Мария, я вернусь») или шутливые («Извините за пыль!», «Прочь с дороги, задавлю!»). Свернув на ведущий к Токантинополису проселок, мы читаем на бампере старого дребезжащего, но кокетливо раскрашенного форда сентенцию, выражающую всю немудреную философию здешнего люда: «Надейся на бога и не ропщи на судьбу».

* Сеу (порт.) — уменьшительное от «сеньор».

Фото. Мемориальная доска в Алтамире

В Токантннополисе нас разместили на ночевку в одноэтажном, как и весь городок, домишке, гордо именуемом «отелем». В ожидании ужина мы сидим на табуретках в крошечном палисаднике.

Худой старик на другой стороне улочки с грохотом опускает металлические жалюзи бакалейной лавки «Иортугеза». Я протягиваю Карлу сигарету. Юлиус щелкает ронсоновской зажигалкой. В жарком застоявшемся воздухе медленно смешивается дым трех сигарет. Солнце лениво опускается на крыши домов, стиснувших улочку, на которой находится наш «отель». Впрочем, улочка эта носит гордое имя — авенида Гояс.

— Тоже мне — авенида! — качает головой Карл.— У бразильцев прямо какая-то мания величия. Бьюсь об заклад, что у нашего «отеля» весьма пышное название.

— По-моему, он должен именоваться «Экселсиор»,— говорю я.

— «Гранд-отель»,— лениво говорит Карл.

— «Эмбассадор»*, — заключает Юлиус— Ну, а теперь проверим, кто из нас прав. Донна Раймунда!

— Си, сеньор,— послушно откликается хозяйка.— Сеньор хочет еще пива?

— Нет, я хочу узнать, как называется ваш уважаемый отель.

— «Президент»,— отвечает хозяйка, вытирая измазанные мукой руки.

Мы весело смеемся, а донна Раймунда испуганно смотрит на нас, не понимая, в чем дело.

* «Эмбассадор» (англ.) — «посол».

Потом мы ужинаем, поглощая жареную рыбу, салат из креветок с яйцами и бифштекс из говядины. Перондини расспрашивает Карла о причинах сенсационного успеха Мюллера на чемпионате мира в Мексике, а я безуспешно пытаюсь убедить Рейса и Журандира в том, что не вся Россия покрыта льдом и что даже в Сибири бывает лето. В ответ Рейс и Перондини, перебивая друг друга, яркими мазками рисуют нам картину пробуждающегося благодаря Трансамазонике Великого Зеленого Гиганта.

За соседним столом чинно ужинает какое-то многочисленное семейство, пришедшее в «ресторан» донны Раймунды, вероятно, для того, чтобы разбить вылазкой «в люди» унылое однообразие семейных вечеров. Дочь хозяйки разносит кофе.

— Завтра вылет в семь ноль-ноль,— строго говорит командир самолета Рейс — Следовательно, утренний кофе — ровно в шесть, а подъем — в пять тридцать.

Немцы дружно кивают и встают из-за стола. Мы удаляемся в нашу комнатку. Ровно в пять тридцать я просыпаюсь от пения электробритв: мои попутчики бреются. Ровно в шесть, благоухая одеколоном, мы сидим за столом и глядим, как заспанная донна Раймунда суетится у буфета.

Проходит десять минут, двадцать, полчаса, и лишь около семи со скрипом отворяется дверь комнаты, где почивают наши пилоты. Показывается всклокоченная голова Рейса. Сладко потягиваясь, он потрясает львиным рыком глиняные стены отеля «Президент» и спрашивает, все ли у нас в порядке.

— Так точно,— учтиво отвечают немцы, и только дрожащий кадык Карла выдает бушующее в его груди негодование.

Около половины восьмого экипаж садится пить кофе, и лишь четверть девятого мы отправляемся на аэродром.

ТРАНСАМАЗОНИКА: «ЗА» И «ПРОТИВ»

Да, утро второго дня нашего путешествия складывалось не слишком удачно: во-первых, проспали пилоты, во-вторых, подъезжая к аэродрому, мы попали под грозовую тучу, которая обрушила на нас безжалостный тропический ливень.

Придерживая над головами невесть откуда появившийся зонтик, Журандир подсаживает нас в самолет, крича Рейсу, чтобы скорее заводил моторы. Он озабоченно поглядывает на часы: рабочий день еще не начался, а мы уже выбились из расписания. Захлопывается дверца. Натужно чихают двигатели, выплевывая клубы сизого дыма. «Алло! Алло! Контрольный пост! Прошу разрешения на взлет!» — кричит в микрофон Рейс. В такую погоду разрешения на вылет вообще-то не дают, но так как график нашего путешествия, утвержденный в Белене, не предусматривает никаких задержек, приходится лететь, и Рейс диктует диспетчеру программу полета: пункт назначения — Алтамира, альтернатива в случае непогоды — Сантарен, высота — триста метров, ориентировка — визуальная, автономия полета — семь часов.

— Это значит,— поясняет, устраиваясь поудобней, Журандир,— что если через семь часов мы не объявимся в Алтамире или в Сантарене, нас начнут искать.

— И найдут? — спрашиваю я.

— Бывает, находят,— отвечает Перондини.

— Но редко,— заключает Рейс.

Взметая каскады воды из-под колес, наша машина скользит по грязи, врубаясь пропеллерами в водопад дождя. Чернеющая в конце взлетной полосы сельва приближается с вселяющей трепет скоростью. Но Рейс знает свое дело: самолет отрывается в той самой точке, где исчезают наши последние надежды на благополучный взлет. Вздохнув с облегчением, мы повисаем над провалившимися вниз деревьями и медленно, словно на ощупь, плывем куда-то на запад.

Дождь кончился довольно быстро, хотя густая облачность продолжала прижимать нас к сельве, лениво ползущей назад под фюзеляжем «баркрайфта». Он удивительно напоминает микроавтобус. На пилотских креслах сидят Перондини и Рейс, за их спиной — Журандир и Юлиус, на задней паре кресел расположились мы с Карлом. Каждый занят своим делом. Пилоты ведут самолет, время от времени советуясь друг с другом по поводу ориентиров: редких речушек, невысоких холмов и бурых проплешин в серо-зеленой сельве — следов лесных пожаров. Журандир, обладающий, удивительной способностью отключаться, сладко всхрапывает, откинув голову на спинку кресла. Юлиус делает пометки в записной книжке. Карл возится со своими бесчисленными камерами и объективами. А я читаю толстую книгу, купленную в Рио за день до командировки,— «Трансамазоника: про и контра» Ошни Перейра Дуарте.

Через час-полтора после вылета, приглядевшись повнимательнее к пейзажу, Журандир пошептался с пилотами и торжественно сообщил, что под нами Серра-дос-Каражас. Мы приникли к окнам. Внизу проплывали невысокие лесистые холмы. Рейс показал на стрелку магнитного компаса. Она вздрагивала и металась: в Серра-дос-Каражас открыты залежи железной руды. «Крупнейшие в мире запасы железа!» — кричали бразильские газеты.

Одновременно с началом работ по прокладке Трансамазоники сюда прибыли американские геологи из «Юнайтед стил»; корпорация заключила с бразильским правительством соглашение о совместной разработке месторождений. Газета «Трибуна да импренса» писала, что содержание железа в здешней руде вдвое больше, чем в той, которую используют металлургические комбинаты «Юнайтед стил» в Питсбурге, Поэтому кое-кто в Рио поговаривал, что трасса Трансамазоники не случайно проходит близ Серра-дос-Каражас.

Впрочем, не только эти железные холмы подогревают в США интерес к Трансамазонике. Фирма «Кинг Рэнч», владеющая скотоводческими фермами и мясокомбинатами в Техасе, Австралии, Африке и Аргентине, прослышав о прокладке магистрали, купила между Беленом и Марабой громадное поместье, собираясь превратить его в крупнейшее в Бразилии скотоводческое хозяйство.

Большие лесные массивы закупила в окрестностях будущей Трансамазоники «Джорджия-пасифик» — американская компания по переработке древесины. Вслед за ней кинулись в эти края другие американские фирмы. «Оксидентл петролеум» закупила значительную часть акций бразильской компании «СИВА», занимающейся разработкой полезных ископаемых в Амазонии, в частности залежей оловянных руд в Рондоыии — на западной оконечности будущей Трансамазоники.

Одним словом, «Нью-Йорк тайме мэгэзин» не преувеличивал, когда писал, что американские бизнесмены испытывают настоящее восхищение от перспектив освоения Амазонии после прокладки Трансамазоники. Ну а бразильцы?.. Сначала по стране прокатилась волна патриотического энтузиазма. Многих зажег этот грандиозный замысел прокладки дороги через непроходимую сель-ву, занимающую почти половину Южной Америки. Вскоре появились, однако, и сомнения. Географы и ботаники высказали опасения, что энергичное наступление на сельву может привести к необратимым изменениям в экологическом равновесии этого края. Ряд тревожных вопросов вызывает и дальнейшая судьба индейских племен, обитающих в сельве и пока не сталкивавшихся с «цивилизацией». Кстати сказать, в Бразилии осталось не более 150 тысяч индейцев.

Заволновались руководители северо-восточных штатов — самых бедных в стране: строительство Трансамазоники потребовало значительных ассигнований, и потому была урезана и без того скудная программа помощи Северо-Востоку. Одним словом, страна разделилась на два лагеря. На сторонников и противников. На энтузиастов и скептиков. На тех, кто был «за», и тех, кто кричал «долой!». И если можно было найти в Бразилии место, где не кипели бы страсти, где не бурлили бы споры, где все были «за» и ни одной души «против», то таким местом была, конечно же, Алтамира — крошечный поселок на берегу Шиигу, ожидавший Транс-амазонику, боясь поверить в свое счастье.

ЛЕТАРГИЧЕСКИЙ СОН АЛТАМИРЫ

Месяца за полтора до нашего прилета в Алтамиру этот поселок принимал президента республики, прибывшего на церемонию открытия работ по прокладке Трансамазоники.

Дернув за шнур, президент повалил заранее подпиленное дерево. На оставшемся пне была укреплена бронзовая мемориальная доска, которую Журандир продемонстрировал нам как выдающуюся историческую реликвию. Мы благоговейно помолчали. К нам подошел инженер Карлуш Вас де Мелло.

— Мы ведем прокладку участка дороги на восток, к поселку Мараба,— заговорил он, поеживаясь на сыром ветру.— Работают у нас около шестисот человек. Впереди — отряды топографов, километрах в пятидесяти за ними матейрос — рубщики леса, а позади — главный фронт: механизированные отряды. Из Мара-бы нам навстречу прокладывает трассу другой отряд. Мы должны встретиться где-то посредине.

— О, это очень интересно! — воскликнул Карл. — Но когда произойдет эта встреча?

Карлос пожал плечами:

— Многое зависит от погоды. Когда начнутся дожди, работы прекратятся.

На пути в поселок Журандир пригласил нас заглянуть в столовую для рабочих. Нас встретил Франсиско Атасилио дос Сантос — лысеющий, вспотевший от жара плиты владелец и шеф-повар этого заведения.

Фото. Матейрос за работой

С женой и семью детьми добирался он сюда из поселка Салгейро на северо-востоке страны:

— Мне дали на переезд кредит в две тысячи крузейро. Теперь я выплачиваю его.

— И откуда берутся деньги на это?

Франсиско молча кивнул головой в сторону дымной плиты, возле которой суетились с поварешками две кухарки.

— И это дает вам прибыль? — удивился Карл.

— Да как сказать... Жить можно. Цены тут у нас, слава богу, высокие, и мы можем кое-что зарабатывать.

— Какие же тут цены?

Франсиско принялся перечислять, сколько стоят в Алтамире курица, фасоль, рис, яйца, кофе. Немцы аккуратно фиксировали все это в своих книжечках, однако истинный смысл того, что такое Амазония, дошел до них, когда Франсиско упомянул цену на пиво. Для Карла, который поглощал пиво в гигантских количествах, цена на этот напиток служила безошибочным барометром стоимости жизни в данном населенном пункте. В Рио-де-Жанейро он платил за бутылку «Брамы» один крузейро, в Белене — два, в Марабе — уже два крузейро и восемьдесят сентаво, а тут, в заведении Франсиско, такая же бутылка стоила четыре крузейро!

— Это еще не так дорого! — улыбнулся Франсиско.— Если вы попадете на золотые прииски, то там заплатите за бутылку десять крузейро.

В такой же пропорции подымаются по мере удаления от «очагов цивилизации» цены и на все остальные товары.

— Черт возьми!— сказал Юлиус. — Тут надо или быть миллионером, или умирать с голоду.

Франсиско предложил нам пообедать с ним, но беспокойный Журандир уже снова поглядывал на часы.

— Этот устроился не так уж и плохо,— заметил он, усаживаясь в джип. — А вообще-то переселенцам приходится трудно. Каждая семья, прибывающая на Трансамазонику, получает по сто гектаров земли во временное пользование. Но чтобы освоить ее, нужно выжигать лес, корчевать пни, удобрять участок пеплом, оставшимся от пожарищ. Чтобы нанять рабочего, владелец участка должен платить ему пять крузейро. Это — официальная ставка за сутки работы. Но поскольку таких денег у колона нет, он должен все делать своими руками. А лет через пять, когда хозяйство начнет налаживаться, земля истощится, и все надо будет начинать сначала на новом участке.

Маленькая Алтамира встретила нас тишиной и афишами цирка «Орион», обещавшими «почтеннейшей публике» выступления эквилибристов, дрессированных обезьян и глотание шпаг. Хозяин заведения чилиец Луис Альберто Тапиа Мартинес разъезжает по Амазонии с труппой, набранной в бразильском городке Макапа. Все артисты говорят, однако, по-испански, выдавая себя за иностранцев.

— Это придает особый шик спектаклю,— говорит Луис. Дырявый шатер «Ориона» торчит на одном месте до тех пор,

пока каждый из жителей данного поселка не посмотрит его «красочный, неповторимый, лучший в мире спектакль с участием интернациональных сверхзвезд» по крайней мере трижды. Только когда несколько вечеров подряд не приходит ни один зритель, Луис решает, что пришло время трогаться в путь...

Кроме цирка в Алтамире есть маленькая «синема», закрытая из-за отсутствия кинофильмов, и буате, крохотный ночной кабак, где в основном развлекаются «гатейрос» — охотники на диких кошек.

Вообще-то жизнь в этом сонном городке тихая и спокойная. Но года два назад, в тот самый день, когда сюда прибыла нынешний судья Алтамиры молодая и энергичная Мария-Елена Феррей-ра, в городе вспыхнула перестрелка. Не потерявшая присутствия духа жрица правосудия тут же издала указ: «Тот, кто отныне будет стрелять на территории города, подлежит аресту на 24 часа с обязательной конфискацией оружия». С тех пор на улицах Алтамиры царит покой. В городе даже нет тюрьмы, и преступники остаются на свободе в ожидании суда. По субботам они являются в участок: «Я здесь, доктора Мария...» Те, кого Мария-Елена осуждает на тюремное заключение, отправляются на отсидку в Белен.

Чем еще примечателен этот городок? Вероятно, своей похожестью на сотни иных поселков, затерянных в Амазонии. Одноэтажные глиняные домики с окнами без стекол, но со ставнями, закрывающимися на ночь. Старушки, выползающие под вечер на улицу со своими табуретками и плетеными креслами-качалками. Пропахшие лимонной водкой безлюдные ботекииы с выцветшим призывом пить кока-колу и жевать резинку «Адамс». Булочная «Бон-диа» («С добрым утром»), хозяин которой знает по имени всех покупателей. Парикмахерская с налепленными на стену фотографиями сан-паулуских кинозвезд, с потрескавшимися зеркалами и пузатыми флаконами из-под французского одеколона, в которых давно уже налита лавандовая вода. Храм Святого Себастьяна —- всегда самое импозантное сооружение такого городка. Перед ним — маленькая площадь. Сквер со скамейками, на которых по утрам отдыхают мамаши с младенцами, днем резвятся мальчишки, а по вечерам воркуют влюбленные.

— Алтамире повезло, как в лотерее,— говорит Журандир.— Трансамазоника разбудит ее. Но это произойдет через три или пять лет. Если вообще произойдет. А сегодня, когда мы едем по этим пыльным улочкам, она все еще погружена в летаргический сон.

БЕЗУМЦЫ ИЛИ ГЕРОИ?

— Сеньоры! — торжественно провозглашает Журандир, словно готовясь вытащить за уши кролика из шляпы.— Здесь вас ждет самый компетентный знаток индейских проблем!

Мы с почтением смотрим на табличку, извещающую, что в крошечном белом домике на берегу Шингу находится контора комиссара ФУНАИ полковника Педро Рондона. В следующее мгновение раздраженный голос Журандира слышится уже из окна:

— Но где же, черт побери, полковник?

— Доктор обещал скоро вернуться,— отвечает застенчивый тонкий голос.

Через минуту Журандир вытащил за руку на улицу обладателя этого голоска — худенького мулата и скомандовал:

— А ну задери рубаху!..

Брови у Юлиуса ползут на лоб, а рука тянется к кинокамере. Вероятно, он предположил, что станет свидетелем экзекуции.

Хихикая, словно его щекочут, парнишка поднимает рубаху, обнажив на спине у самого плеча белый шрам.

— Видали? — торжествующе спрашивает Журандир.— А ну, Франсиско, расскажи «грингос», откуда у тебя эта отметина!

Франсиско вздыхает и, словно затверженный урок (видно, рассказывать это приходится далеко не первый раз), сообщает следующее:

— Нас было трое лесников. Мы прорубали тропу. Вдруг засвистели стрелы. Я пригнулся. Один лесник упал. Другой побежал. Я тоже побежал. Потом почувствовал, как в меня воткнулась стрела. Она попала в кость, и поэтому я остался жив. И убежал. Вот и все...

— О, это очень интересно,— говорит Карл, а Журандир глядит на нас с такой гордостью, словно это он бежал от индейцев с вонзившейся в плечо стрелой, и поясняет, что племя, напавшее на Франсиско и его спутников, за несколько дней до этого нападения подверглось жестоким издевательствам со стороны группы сборщиков каучука.

— Эти негодяи похитили из деревни нескольких женщин, и индейцы начали мстить всем «белым» без разбору. Индеец никогда не нападет первым. И если в вас внезапно летит стрела, то она наверняка пущена рукой того, кто уже был обижен кем-то из нас...

Качая головами, мы изучаем шрам, фотографируем Франсиско и пожимаем ему руку. Больше всего нас тронуло в его истории то, что этот парень после ранения не только не бросил свою профессию, но нанялся недавно в алтамирскую контору ФУНАИ добровольцем-проводником для участия в экспедициях по установлению, контактов с индейцами. Об этом нам сообщил его непосредственный начальник полковник Педро да Силва Рондон, невысокий, круглоголовый, с лицом, слегка испещренным оспой, и густыми черными усами. Он появляется в тот момент, когда Франсиско, застенчиво улыбаясь, заправляет рубаху в штаны.

— Ола, полковник! Как живем? — приветствует его Журандир.— И, обращаясь к нам, говорит: — Теперь, сеньоры, вы можете быть спокойны. Все, что вас интересует относительно индейцев, вы можете узнать у этого человека,— он приятельски похлопывает полковника по плечу.— Задавайте любые вопросы, да побыстрее, ибо мы опаздываем на обед.

Мы с готовностью вытаскиваем магнитофоны и блокноты. Но полковник, озабоченно наморщив лоб, говорит:

— Видите ли, дело обстоит несколько сложней, чем предполагает мой друг Журандир. Мы, служащие ФУНАИ, получили недавно из столицы приказ, в котором нам, так сказать, запрещено э... э... давать интервью по вопросам, связанным с нашей служебной деятельностью. В частности, мы не имеем права ничего говорить об индейцах...

— Но с кем же можно об этом поговорить? — изумляется Карл.

— Только с руководством ФУНАИ.

— Значит, чтобы узнать о положении дел с индейцами тут, в Алтамире, мы должны лететь в Бразилия? — вежливо осведомляется Карл.

— Видите ли...— мнется полковник,— это вызвано тем, что в европейской печати появилось в последние месяцы много статей Трансамазонская магистраль вышла к реке Тапажос о тяжелом положении индейцев. Как считает мое руководство, это наносит ущерб престижу Бразилии.

— Подожди, Педро, — перебивает полковника Журандир.— В конце концов нет правил без исключений. Почему бы тебе не помочь нашим друзьям? Я уверен, что они не станут публиковать какие-то материалы, компрометирующие нашу страну, не правда ли?

Мы с Карлом утвердительно киваем. Глядя на нас, послушно мотает головой и Юлиус, не знающий португальского.

В конце концов срабатывает знаменитое бразильское «жейто»: умение обходить закон, находя утешение в сладкой мысли о том, что таким образом ты помогаешь другу. Правда, ничего сенсационного связанный служебными инструкциями полковник нам не сообщил. И все же после абстрактных рассуждений о месте и роли индейца в жизни бразильской нации нам удалось — не без труда — свести беседу к региональным проблемам. И тут мы узнали, что недавно поблизости от Алтамиры была обнаружена брошенная индейская стоянка.

— Что это за племя? — спрашиваю я.

— Не знаю. Мы не подозревали о его существовании. Но если судить по несовершенству этих изделий, — полковник взял в руки небольшую корзину,— этих индейцев можно сравнить лишь с наименее развитыми из известных нам племен.

Полковник щелкает зажигалкой, прикуривая. А мы глубокомысленно молчим, разглядывая рваный гамак, грязное веретено, стрелу с обломанным деревянным наконечником. Все это попало в уютный домик ФУНАИ из каменного века, находящегося всего лишь в 80 километрах отсюда.

— Завтра утром я отправляю экспедицию в район, где были найдены эти предметы. Мои люди попытаются войти в контакт с этим племенем.

— А потом? — интересуется Карл.

— А потом мы постаремся следовать инструкции, утвержденной в Бразилия: увести индейцев в сторону от полосы, через которую пройдет трасса дороги.

— А если они не уйдут?

— Должны уйти...

— Ну, а если потом, когда дорога будет проложена,— не унимается дотошный Карл,— они снова вернутся?

— Пусть возвращаются. Ведь дорога тогда уже будет проложена...

— И по ней будут ездить?

— Конечно.

— И в один прекрасный день в одну из машин вдруг полетят стрелы?

Полковник смеется и разводит руками.

— А нельзя ли нам пойти с этой экспедицией? — спрашивает вдруг Карл.

— Ого! — восхищается Журандир, но, спохватившись, вопрошает: — А что я скажу моему шефу в Белене?

— Видите ли,— спокойно отвечает полковник.— Чтобы взять вас, я должен получить согласие президента ФУНАИ. Но если мы запросим его, то это будет означать, что он узнает о том, что я нарушил официальный запрет, давая вам, сеньоры, это интервью...

— Все ясно? — облегченно вздыхает Журандир.— Вопросов больше нет? Тогда я позволю себе поблагодарить полковника за это интересное сообщение и напомнить сеньорам, что нас ждут к обеду.

Да, нас действительно ждали к обеду, который был организован в каком-то местном ресторанчике и на котором нас трогательно и сердечно приветствовали представители алтамирской общественности. Мы пили пиво, поднимали тосты за мир и дружбу. После того как немцы рассказали о Мюллере, а я — о сибирских морозах, кто-то из хозяев произнес взволнованный экспромт о просеке, рассекающей девственную сельву, и о Первопроходцах, бросающих вызов «Зеленому Аду».

— Все это очень хорошо,— задумчиво сказал Карл, когда мы снова тряслись в джипе, торопясь на алтамирский аэродром,— но когда же мы наконец увидим, как прокладывают Трансамазонику?

— Что?!..— захлебнулся потрясенный Журандир.

— Я хотел бы знать, когда мы увидим то, ради чего ехали сюда?

— Но разве...

— Да, конечно, мы видели тракторы, беседовали с полковником об индейцах, пили пиво, очень, кстати сказать, неплохое... Мы выслушали доклад этого мальчика Карлоса и поглядели на мемориальную доску. За все это мы признательны вам, Журандир, но я до сих пор не знаю, что я предложу редакции: я не видел ни одного лесоруба, не говорил, например, с топографом, не сфотографировал даже падающего дерева!

— Сеньоры,— торжественно сказал Журандир,— мы летим в Итайтубу, и там я вам гарантирую все, что вас интересует. Все, что вы еще не видели!

Нужно отдать должное Журандиру: в Итайтубе мы сфотографировали и лесорубов, и топографов, и падающие деревья, и завалы еще не убранного леса. Мы видели шалаши рубщиков и даже воплощение амазонской экзотики — змею, которая незаметно за бралась под фотосумку Юлиуса, повергнув его в состояние шока. Мы смотрели в теодолиты на вставшую вверх тормашками сельву и были жестоко покусаны какими-то крошечными паучками, после чего даже дотошный Карл перестал жаловаться на бедность впечатлений.

Все это мы нашли на восемнадцатом, если считать от восточного берега Тапажос, километре Трансамазоники, где матейрос, гулко ухая, рубили толстые кастанейры, зарабатывая по два крузейро за каждый погонный метр просеки.

— О, это очень интересно! — сказал Карл, доставая записную книжку,— Но сколько же это получается в месяц?

Журандир пояснил, что бригада в двадцать человек проходит в среднем один километр за десятидневку, получая за это две тысячи крузейро. В месяц на каждого приходится примерно по триста крузейро.

Это означает шестьдесят долларов. За двенадцатичасовой рабочий день и семидневную рабочую неделю. Без суббот и воскресений. Без праздников и выходных дней...

— Эти люди — или безумцы, или герои,— сказал мне Карл, когда мы летели обратно в Белен.— Но, сеньоры, кто мне объяснит, во имя чего приносятся эти жертвы? Что станут возить по этой дороге, когда она будет закончена и соединит Северо-Восток Бразилии с ее Западом?..

Журандир, к счастью, не слышал этого кощунственного вопроса. Безмятежно всхрапывая, он спал в узком кресле «баркрайфта» спокойным сном человека, добросовестно исполнившего свой долг.

Об авторе

ФЕСУПЕНКО ИГОРЬ СЕРГЕЕВИЧ. Родился в 1933 году в Оренбурге. Окончил Московский государственный историко-архивный институт. Работает корреспондентом Центрального телевидения и Всесоюзного радио в Республике Куба. Член Союза журналистов СССР. Побывал в ряде стран Южной Америки, Африки и Европы, регулярно публикуется в журналах «Вокруг света», «Новое время», «Журналист» и других. Автор двух книг — «Пеле, Гарринча, футбол» и «Чаша Мараканы». В нашем сборнике выступает впервые. В настоящее время работает над книгой очерков «Последний, из трумаи» о жизни индейцев Бразилии для издательства «Молодая гвардия», а также над очерком о бразильских индейцах для нашего сборника.