Мир путешествий и приключений - сайт для нормальных людей, не до конца испорченных цивилизацией

| планета | новости | погода | ориентирование | передвижение | стоянка | питание | снаряжение | экстремальные ситуации | охота | рыбалка
| медицина | города и страны | по России | форум | фото | книги | каталог | почта | марштуры и туры | турфирмы | поиск | на главную |


OUTDOORS.RU - портал в Мир путешествий и приключений

На суше и на море 1970(10)


В СНЕГАХ ЭКВАТОРА

Е. Иорданишвили

В СНЕГАХ ЭКВАТОРА

Очерк

...И там, впереди, он увидел заслоняющую все перед глазами, заслоняющую весь мир, громадную, уходящую ввысь, немыслимо белую под солнцем, квадратную вершину Килиманджаро. И тогда он понял, что это и есть то место, куда он держит путь.

Э. Хемингуэй. Снега Килиманджаро

...Я сижу у раскрытого окна. Дурманящий аромат цветов входит в комнату с тихими звуками ночи. Пропыленный рюкзак отдыхает в углу. Через десять минут я с друзьями сяду за стол, чтобы отметить конец долгого пути.

А перед обожженными солнцем глазами в дымке усталости и нервного напряжения дрожит под беспощадными полуденными лучами дорога да сверкают в пепельном свете луны белые безмолвные снега Килиманджаро...

Каждая история имеет не только конец, но и начало.

Начало этой истории можно отнести к временам, когда наша планета была моложе на пять тысяч лет...

За морями горы великие

...Сим повелел великий Джедефра плыть кораблям до того места, где светлый Озирис встает из вод Великой Дуги, плыть и дальше вперед, неся власть и силу страны Та-Кем * по всей поднебесной тверди...

Далекие пески казались ближе в неярких тонах раннего утра. Семь лучших кораблей страны покинули гавань Суу, чтобы нести волю фараона на край света.

Тайное, скрытое даже от фараона поручение великих жрецов имел предводитель флотилии. Неведомыми, непостижимыми уму путями узнали жрецы: за краем света, у порога небес живет голубой камень, чудо из чудес, что плачет прозрачными слезами при виде бога света — великого Озириса... Доставить его в храмы — значит еще более возвеличить мудрость и силу тех, кто держит в руках страну и незримо направляет деяния самого великого владыки...

Вставали вместе со светилом, тонули в лазурных водах десятки и сотни дней, умирали рабы и воины, повторяя в последнем бреду имена близких и названия родных стран. Все дальше уходили корабли, и после каждой бури все меньше становилось их число, теснее жались они друг к другу, гонимые ветром и волнами свирепого моря. Разные племена выходили к берегу из тенистых рощ неведомых деревьев. Лилось вино в знак дружбы и кровь — в дни распрей. Разным богам поклонялись народы, но никто не слышал о голубом прозрачном камне, что живет, питаясь водой, в преддверии неба.

И настал момент, когда звезда удачи взошла для экспедиции. Древний старец, взятый воинами на шумном прибрежном базаре, спел песню о могучих утесах, чьи головы уходят за облака, и о голубом камне, рождающем бурные реки. И указал старец путь к тем местам, добавив, что много лун пройдет, прежде чем увидят их идущие, но никто не вернется назад, ибо безмерно тяжек и опасен туда путь. Оставив на берегу охрану и лучших мастеров — строить новые корабли, предводитель разделил воинов на два отряда. Один ушел вперед** искать конец необъятной земли, другой с особым поручением, известным только старшему, двинулся в глубь страны.

* Название Древнего Египта. ** «Вперед» в Древнем Египте означало направление на юг.

На далекой родине давно умер Джедефра. Воля другого владыки торжествовала в стране Та-Кем, смещая бывших приближенных умершего. Здесь, под чужим небом, остановилось время. Здесь по-прежнему правила воля мертвого фараона, сплачивая жесткой дисциплиной немногих, еще оставшихся в живых.

А второго отряда все не было...

...Давно умолк гул океана, сменившись шепотом великого леса. Второй отряд медленно, но упорно продвигался к бесконечно далекой, легендарной цели. Сотнями исчислялось число прошедших дней и лишь десятками количество оставшихся воинов, когда расступились зеленые горы, свет солнца хлынул в воспаленные глаза, горячий ветер шевельнул спутанные, отросшие до плеч волосы людей. Впереди, насколько хватал взгляд, лежала равнина, а на самом горизонте виднелась исполинская недостроенная пирамида. Темная до половины, она выше была устлана ослепительно белым — превосходившим лучшие сорта критского — мрамором. Плоская ее вершина упиралась в самое небо. Прошло пять дней. И с каждым днем все выше поднималась белая пирамида, пока не закрыла полнеба.

А потом кончился пояс лесов вокруг горы. Желтые, выжженные солнцем травы гнулись под холодными порывами ветра, и совсем низко проносились серые рваные тучи. Все выше поднимались люди к небу. Замирало сердце, и учащалось дыхание от близости богов, обитавших где-то рядом. Неведомое доселе чувство возникало по ночам. Странной болью сводило пальцы рук и ног. Люди сотрясались от мелкой дрожи, белые облачка, жалкое подобие небесных, вырывались из их уст.

И настал невероятный, годами ожидавшийся день, когда среди черных плит, давно уже сменивших желтые травы, увидели они куски бело-голубого, истекавшего слезами камня... А еще выше в нестерпимом сиянии темного неба сверкали дворцы и пирамиды из небесного камня. С величайшими предосторожностями вырубили воины копьями несколько огромных кусков и, тщательно спрятав от глаз солнца в мягкие овечьи шкуры, уложили на дно кованых сундуков, которые тотчас же запечатали личной печатью великого жреца. Но не насытился и этим беспокойный дух предводителя. Лучших воинов послал он дальше, к вершине великой горы. Пять дней ждали их возвращения вконец измученные люди, подвергаясь приступам неведомой болезни. К исходу пятого дня в лагерь приполз умирающий. Он уже не мог говорить, только показывал рукой вверх и жестами просил заколоть его копьем. Руки и ноги его приобрели светло-серый цвет. В ужасе бежали люди от гнева богов вниз, в спасительные жаркие заросли бескрайнего леса...

...Тяжелые, с тайными письменами двери закрылись за изможденным седым человеком. Безмолвные рабы внесли в благоухающий мрак подземелья два окованных сундука и удалились, оставив наедине человека, вновь обретшего родину, и главного жреца. Беззвучно повернулись золотые петли, запах тлена ударил в нос. Обрывки руна лежали на дне сундуков. Священные небесные камни исчезли. Исчезли без следа, унеся с собой надежды человека, заплатившего за них половиной жизни,— надежды на заслуженные годы покоя и милости жрецов страны...

Килиманджаро

Все стремительнее становился бег истории на севере континента. Династии среднего и нового царства сменяли друг друга. Все увереннее осваивали корабли финикийцев побережье Восточной Африки, где негритянские племена, постепенно объединяясь, образовывали могущественные государства. А в глубине материка над зелеными вершинами тропических лесов и желтым океаном саванны по-прежнему вздымалась в белой пене вечных снегов вершина горы, уходящей в небо. Разные племена боролись за место под солнцем у подножия великой горы. К концу средних веков племя чагга стало хозяином этой территории. В это же время на восточном побережье Африки появились корабли арабских купцов, заново, после египтян, открывших этот сказочный мир. Тогда же пришла на берега Восточной Африки многовековая страшная беда— работорговля. Многочисленные поселенцы скоро дали начало легендарной империи Земб, чьи города и гарнизоны неумолимо двигались на юг вдоль океана к островам Занзибару и Пембе. Племена начали отступать от побережья через саванну к великой белой горе, как бы ища у нее защиты. Тогда и родилось название ее снежной вершины.

— Кибо *,— кричали люди, увидев белое чудо после многомесячных скитаний в зеленом душном океане джунглей. Позднее, когда племя чагга окончательно осело на склонах массива, широкий пояс банановых плантаций окружил подножие горы, потеснив леса. Прекрасное качество плодов, выросших на щедрой вулканической почве, обеспечило им славу далеко за пределами округи. Килима то инжаро — «бананы с горы» — скоро стали известны и на побережье океана. Так, по одной из версий, возникло и название массива — Килиманджаро — банановая гора.

* Возглас, означающий восторг, изумление.

Шли годы. На южных склонах массива возникло государство Моши. Богатое и независимое, оно не избежало участи ряда феодальных образований начала XIX века — связи с работорговцами. Многие убегали от страшной участи в леса, опоясывающие Килиманджаро. Гора стала свидетельницей безжалостных облав — страшного зрелища, когда черные ловили черных ради горсти монет или связки бус из рук заморских пришельцев.

Северные склоны горы были владениями воинственного племени кикуйю. И часто узкие тропинки в непроходимых лесах становились ареной стычек обоих племен. Но по-прежнему соблюдался древний, восходящий к незапамятным временам обычай — никогда не лилась кровь выше границы лесов, никогда под страхом ужасной кары богов не заходили туда люди. Даже спасаясь от преследования, они часто предпочитали смерть от стрелы или копья гневу небес.

И, странное дело, легенда о снежной горе на экваторе так и не сделалась достоянием европейцев, проникавших со всех сторон в дебри таинственного континента. Проглядели и историки средних веков упоминание о великой белой горе, имевшееся в записях Птолемея еще во втором веке нашей эры. Птолемей поместил ее (правда, весьма произвольно) и на древней карте с очертаниями части Африканского материка.

Середина девятнадцатого века — время решительного наступления европейцев на белые пятна Африки. Сложны и многообразны причины этого. Миссионерские побуждения, умело направляемые Ватиканом, откровенный грабеж сокровищ континента и более дальновидные колониальные доктрины, торговые цели и алчность бесчеловечных работорговцев. Но во имя служения науке пытливые исследователи создают географию глубин континента, претерпевая невероятные лишения, погибая от страшных, неведомых в Европе болезней. Изгнанный из Эфиопии Крапф и молодой миссионер Иосиф Рембан, работавший в Южном Сомали, предпринимают на свой страх и риск несколько смелых путешествий в район Великих озер, terra incognita Африки.

На десятый день пути к востоку от «Пресного моря» * они увидели белые кучевые облака, застывшие на горизонте и не меняющие своего положения. Это было редкостным зрелищем в саванне в разгар сухого сезона. Еще через два дня, 11 мая 1846 года, облака расступились, и перед глазами изумленных путников предстала сверкавшая под лучами тропического солнца снежная вершина гигантской горы. Они и раньше слышали легенды о двух горах, вершины которых покрыты кованым серебром. Теперь легенда стала явью.

* Озеро Виктория.

Однако европейские географы недоверчиво встретили сведения об этом открытии. Каноны географии планеты, незыблемые законы климатических поясов, установленные классиками, не допускали ледников и вечных снегов в экваториальных областях.

Но вот новые сведения дополняют первоначальное описание. Классические каноны приходится пересмотреть. В Экваториальной Африке, оказывается, по крайней мере три массива, увенчанных вечными снегами. Самый северный из них — почти на экваторе — позднее получил название Кения, по имени страны, в которой он расположен; западный — Лунные горы, или Рувензори, и уже в южном полушарии самый высокий и величественный — Килиманджаро.

Шестидесятые годы девятнадцатого века. Все новые вершины Альп покоряются еще молодому племени горовосходителей — членов альпийских клубов. В далекой Индии отряды топографов полковника Эвереста наносят на карту безвестный «пик XV», увековечивая будущую «вершину мира» именем своего начальника.

Англичане, немцы, американцы, австрийцы шлют к чуду века — снежной вершине Африки — спортивно-научные экспедиции. Шесть экспедиций в течение первых двадцати пяти лет после открытия — весьма много для того времени.

В 1861 году известные исследователи и альпинисты Декен и Карстен предпринимают первую серьезную попытку покорения экваториального гиганта. Затратив огромные усилия на преодоление пояса джунглей, альпинисты не дошли даже до снеговой линии. Однако предельная высота, достигнутая ими (4300 метров), явно превосходит данные Ребмана о высшей точке массива и показывает, что будущим восходителям придется иметь дело с вершиной, намного превышающей «крышу Европы» — Монблан. Почти через двадцать пять лет, в 1884 году, Джонстон терпит поражение на той же заколдованной высоте — 4300 метров. Четверть века — и никаких надежд на успех! Колдуны местных племен торжествуют: боги не пустят белых пришельцев на порог своего жилища.

Летом 1887 года обе вершины Килиманджаро открылись взору двадцатидевятилетнего лейпцигского профессора географии Ганса Майера. Трудолюбивый, талантливый ученый, неутомимый исследователь, имевший в своем распоряжении солидный запас самого верного союзника путешественников — молодости, поставил целью своей жизни покорить Кибо. Майер не сомневался в успехе. Ведь за несколько лет до этого ученый побывал на вершинном гребне южноамериканского гиганта — Аконкагуа,— на высотах, превышающих шесть тысяч метров. Однако первая атака легко отбита. С огромным трудом, борясь с приступами горной болезни и палящими лучами солнца, Майер доходит до нижней границы ледового покрова конуса Кибо. Рекорд Декена и Карстена перекрыт совсем не намного — обессилевший горовосходитель отступает.

Год подготовки, осмысливания, разработки новой стратегии и тактики. Майер и его спутник Бауман с небольшим вспомогательным караваном выходят на штурм вершины. Бегут дни. Караван медленно набирает высоту, приближаясь к границе вечных снегов.

И снова неудача. Восстание племени потрясло округу, перечеркнуло планы штурма.

Еще год жизни решает посвятить упрямый исследователь покорению Кибо. Привлеченный красочными описаниями вершины и перспективой альпинистской славы, приезжает к Майеру один из лучших горовосходителей того времени — Пуртчеллер.

В третьей экспедиции было немного носильщиков. Четырнадцать человек сравнительно быстро достигли границы леса. Носильщики с трудом дошли до седловины. Суеверный страх перед льдом, снегом и гневом богов заставил их отступить, несмотря на уговоры и обещание дополнительного вознаграждения. Преодолевая приступы горной болезни, ученый и альпинист продвигались все выше. Остался далеко внизу мрачный лавовый ландшафт плоскогорья между Кибо и Мавензи — восточной вершиной массива. Ледовые поля встретили восходителей на высоте около пяти с половиной тысяч метров. Это уже был рекорд высоты —- никто из европейцев не поднимался до такой отметки на склоне Кибо. Надеты кошки — новейшее достижение техники альпинизма тех лет, пущен в дело острый клюв альпенштока. Пуртчеллер рубит сотни ступеней. То, что виделось снизу как сверкающие снега, оказалось многометровой массой голубого льда. Изнемогая от усталости, двое людей достигли высоты 5700 метров, еще два часа нечеловеческих усилий — и громоздкий альтиметр показывает 5870 метров. Край исполинского кратера. Нестерпимый холод от ледяного ветра. Сил уже нет, но и это еще не вершина. Солнце последними лучами искрит лед. Надвигается ночь. Восходители отступают. Отступают, но не сдаются. Слишком много отдано сил, чтобы оставить мечту. Несколько дней отдыха в штурмовом лагере — и снова вверх. Восходители меняют тактику. Последний ночлег они устраивают как можно ближе к вершине. На высоте 5100 метров Майер находит в толще лавы небольшой обледеневший грот. Завернувшись во все теплое, что есть под рукой, и все же дрожа от холода, Майер и Пуртчеллер проводят там половину бессонной ночи. И снова метр за метром покоряется склон. Снова видят они край кратера. Но теперь есть еще силы и, главное, время.

Утром 6 октября 1889 года два обессилевших человека пожали друг другу руки. Снега и льды остались внизу. Над ними было только синее небо!

Лишь через десять лет, в 1899 году, подчинилась людям неприступная вершина горы Кения, еще позже последний снежный массив Экваториальной Африки — Рувензори. Первый этап битвы за пятитысячники Африки закончился. Но еще долгие годы отдельные вершины оставались неподвластными альпинистам.

Покорение Кибо Майером и Пуртчеллером не охладило интереса альпинистов к экзотической вершине. За последующие двадцать пять лет несколько экспедиций европейцев и американцев поднялись в заоблачные снега по следам Майера. В 1921 году было совершено первое (и единственное) восхождение на Кибо с помощью лыж. Увидев людей, надевших на ноги невиданные предметы, проводники и носильщики в ужасе разбежались, ожидая немедленных репрессий бога в ответ на колдовской ритуал белых... Но с каждым новым восхождением тускнело поверье о снегах Кибо как обители бога. Все больше юношей племени чагга пробовали свои силы в качестве носильщиков, нелегким трудом добывая скудный заработок.

В 1890 году четыре человека — два немца и два англичанина,— никогда не видавшие берегов Восточной Африки, подписали в Берлине договор о разделе заморских территорий. Области к северу от Килиманджаро — Кения и Уганда отходили к Англии, Танганьика и Занзибар становились колонией Германии. Высшая точка Африки получила имя Кайзер-Вильгельм шпиц.

В 1922 году бывшая германская колония Танганьика мандатом Лиги Наций передается под управление английской короны.

Конец двадцатых — начало тридцатых годов нашего столетия — «золотой век» Килиманджаро. Строятся фешенебельные отели, прокладываются дороги, сотни и тысячи профессиональных гидов, проводников, охотников из местных племен предлагают свои услуги любителям щекочущей нервы охоты, туристам и альпинистам, желающим покорить Килиманджаро.

Всей душой привязывается к неповторимым красотам масайских степей и утренней свежести высокогорья страстный охотник с пшеничными усами. Долгие вечера не гаснет свет в его походной палатке или гостиничном номере. В эти часы не только чистится оружие. Неровные строчки дневника наползают друг на друга. Пухлые записные книжки — крохотные семена, взошедшие позднее бессмертными «Снегами Килиманджаро» и «Зелеными холмами Африки». Писательская зрелость Хемингуэя навсегда связана с окрестностями великой горы.

Желающие испытать силы в единоборстве с вершиной берут проводника, носильщиков и уходят из уюта навстречу ветрам и лишениям.

Мимо шелестящих листьями бананов, мимо низкорослых кофейных деревьев с ветками, усыпанными мелкими зелеными плодами, идут они под палящим солнцем или кратковременными тропическими ливнями. И вот уже ледяное дыхание снегов холодит кровь, а недостаток кислорода учащает удары и без того уставшего сердца. А ведь самое трудное еще впереди. И большинство — девяносто восемь из ста — не проходят пути до конца. От кромки снегов, от древних вулканических гряд, от ноздреватых пластов льда отступают они, заботливо поддерживаемые проводниками.

И только двое из сотни, преодолев вихри седловины и нестерпимый холод решающей ночи восхождения, получают ни с чем не сравнимое счастье увидеть фиолетовое небо над сверкающими снегами вершины. Мрачное жерло кратера, голубые нетронутые льды, а глубоко внизу в зеленом налете лесов и синих вкраплениях озер туманные просторы саванны...

Конец Кайзер-Вильгельм шпица

В начале пятидесятых годов двадцатого века небывалые снежные бури свирепствовали на вершинах Кибо и Мавензи. Другие бури бушевали и на равнинах Восточной Африки.

«Когда саванна горит под ногами, нигде не спрячешься»,— говорит древняя африканская пословица В 1952 году вспыхнула саванна к северу от Килиманджаро: восстало племя кикуйю — одно из крупнейших племен на территории Кении.

Впервые под солнцем экватора в боевой обстановке звучит имя далекой свободной северной страны. Дедан Кимати — «генерал Россия» — стоит во главе армии джунглей — армии «мау-мау». Шесть лет отчаянной, безнадежной войны. Танки и огнеметы против кремневых ружей и копий. Разбиты в глубине лесов последние отряды, снова кровь обагрила склоны великой горы. Но уже звучат барабаны на южных склонах Килиманджаро. Крестьяне и рабочие выходят на площади Аруши, Таборы, Дар-эс-Салама. Массовая организация — Национальный союз африканцев Танганьики (ТАНУ) придерживается парламентского пути достижения независимости. Массы, однако, вносят свои коррективы в историю страны...

Летом 1960 года шестьдесят тысяч забастовщиков вышли на улицы городов с требованиями: работа, свобода, независимость. Опасаясь нового взрыва рядом с только что усмиренной Кенией, англичане пошли на компромисс. 1 октября 1960 года страна получила ограниченное самоуправление. Но полумеры уже не могут остановить развитие событий. Голос партии ТАНУ призывает народ к борьбе за полную независимость. Начинают создаваться подразделения Национальной армии Танганьики. Одному из них предназначается особая миссия...

Торжественное провозглашение независимости бывшей германской колонии, английской подмандатной территории Танганьики было назначено на 9 декабря 1961 года, 7 декабря из селения Маранту, что на южных склонах Килиманджаро, вышел отряд. Молодые солдаты во главе с лейтенантом— многие из них прежде были носильщиками и проводниками — получили специальное задание. Вечером 9 декабря, когда в Дар-эс-Саламе все уже было готово к торжественной церемонии спуска английского флага, из горной хижины Кибо группа людей с горящим факелом двинулась к вершине Африки. Была одна из тех ночей, когда ни один проводник с восходителями не решается покинуть горной хижины. Ураганный ветер с мокрым снегом слепил глаза, выдувая остатки тепла из-под одежды, сбивая и без того тяжелое дыхание людей. Но это была не обычная ночь, которую можно пересидеть в тепле горного приюта. Страна обретала независимость. Зажженный факел — символ освобождающейся Африки — должен быть доставлен на вершину.

В 12 часов ночи яркие огни праздничного салюта на берегу океана осветили падающий английский флаг. В этот момент сотни тысяч людей послали в снега Кибо слова привета и поддержки тем, кто нес огонь факела свободы к вершине.

На исходе ночи в вихрях снежной пурги окоченевшие от мороза люди достигли края кратера. Колеблющийся свет озарил льды и скалы вершины, обретшей вместе со страной свободу.

До высшей точки гребня оставался еще полуторакилометровый путь вдоль кромки кратера. Факел свободы был оставлен на вершинном гребне. Люди поклялись вернуться и донести его до высшей точки Кибо.

Через год они сдержали слово. 9 декабря 1962 года Танганьика стала республикой. В эту ночь, ставшую последней для Кайзер-Вильгельм шпица, вновь зажженный факел был пронесен до конца. Утром солнце осветило белые снега Ухуру-пойнт — пика Свободы. На всю Африку прозвучали слова, выбитые на железном ящике, где на вечное хранение был оставлен исторический факел вместе с флагом Республики Танганьика: «Мы зажжем на вершине Килиманджаро факел, который будет светить далеко за пределы наших границ, вселяя надежду там, где сейчас отчаяние, любовь, где сейчас ненависть, и веру в человеческое достоинство, где прежде было лишь одно унижение».

Экспедиция «Южный Крест»

«Молодой человек (звучит как комплимент, когда тебе тридцать восемь), вам и вашим друзьям придется нелегко. Подняться от тропической жары и влажности к вечным снегам за считанные дни с тяжелым грузом сможет не каждый. Но учтите: любые препятствия, которые встретят вас в этих далеких странах, ничто по сравнению с теми организационными и техническими трудностями, что ждут экспедицию еще до выезда».

От огромных стен светлого кабинета, завешанных бело-голубыми картами Арктики и Антарктики, веяло холодом. Известный путешественник — его глаза видели льды и вечные снега обеих макушек планеты,— прощаясь, сердечно пожал руку и хитро улыбнулся.

Идея восхождения на Килиманджаро родилась, выражаясь языком теории вероятности, как закономерная случайность. Долгим путем шла ленинградская группа горных туристов к этому рубежу.

1957 год — Западный и Восточный Памир, 1959 год — Центральный Тянь-Шань, 1962 год — Алтай, 1963 год — Восточные Саяны — Мунку Сардык. Август 1965 года — восхождение на Ключевскую сопку — снова просыпавшийся в то лето высочайший вулкан Азии. Здесь, на его заснеженных склонах, поднятых над лесами Камчатки, у свежих лавовых полей и вулканических бомб, впервые прозвучало слово «Килиманджаро» и родился замысел научно-спортивной экспедиции в Восточную Африку.

Всю зиму шел медленный процесс превращения удачной шутки в серьезную идею. Группа должна быть немногочисленной — пять, семь человек,— это сократит возможные расходы, а также вероятность чьего-нибудь непредвиденного отказа, что может в решающий период подготовки поставить всех в тяжелое положение.

Группа должна быть мобильной. Экспедиция, не могущая самостоятельно поднять и нести свой груз, обречена на беспросветную зависимость от транспорта, носильщиков, а значит, в условиях незнакомой страны может потерять драгоценное время и не выполнить поставленной задачи.

Группа должна быть достаточно спортивной. Успех первого советского группового восхождения на Кибо не может быть обусловлен помощью проводников и носильщиков.

Впрочем, эти и многие другие вопросы казались абстрактными на фоне нереальности самого предложения. Проходили месяцы, складываясь в годы. Сотни лиц, доброжелательных и равнодушных, возмущенных и восхищенных; десятки табличек с названиями научных, спортивных, общественных и государственных учреждений; кипы отношений, ходатайств, справок, пояснительных записок мелькали сквозь спицы вращающегося колеса времени.

Далекая, почти сказочная вершина то приближалась, вздымаясь над ободряющими резолюциями, то полностью скрывалась в грозовых тучах категорических отказов. Но даже в самые суровые дни безнадежного ожидания ложились в записную книжку описания пути к вершине, вычитанные из фолиантов с ятем, закупались продукты, примерялись новые спальные мешки и теплые свитера.

Судьбы планируемого похода и восхождения оказались связанными не только с финансами, погодой или временем отпусков, но и со всей сложной картиной, именуемой жизнью современного мира. Загремели выстрелы на Ближнем Востоке, застыли корабли в голубых водах Суэцкого канала, пошатнулся и чуть не рухнул английский фунт, колыхнув всю стерлинговую зону. С волнением вчитывались мы в строки зарубежных телеграмм и вслушивались в последние известия, гадая, какую еще пилюлю нашим планам поднесет неустойчивый и коварный мир капитала.

К началу января 1968 года в результате длительной переписки с туристскими фирмами Кении и Танзании поездка стала реальностью. Оставался вопрос о сроках.

В Танзании, как и в большинстве стран Тропической Африки, нет времен года — есть «сухой» и «влажный» сезоны. В районе Килиманджаро их количество удвоено. Январь, февраль, март и июль, август — сухие сезоны. В это время возможно восхождение. Остальные месяцы года саванна тонет в струях тропических ливней, а над вершинами массива, плотно скрытыми облаками, бушуют снежные бури. Дважды откладывался почти подготовленный выезд.

Шел к концу сухой сезон начала 1968 года.

До вылета оставались одни сутки. Три ленинградца, Александр Дитман, Игорь Васильев и автор этих строк, были уже в столице; три москвича, Алексей Абрикосов, Сергей Иорданский, Богдан Поповский, завершали последние приготовления к дальней дороге. Научная программа экспедиции включала сбор гербария высокогорной флоры, взятие проб воды из некоторых озер Восточной Африки, определение и фотографирование современных границ ледяного и фирнового покрова.

Спортивная цель — первое советское групповое восхождение на Кибо. Надежно и бережно упакованные, лежат в рюкзаке два вымпела. На лицевой стороне одного из них — строгая эмблема Географического общества: на серо-голубом фоне плавающие в мировом океане материки, на оборотной атласно-белой стороне — березка и пальма, доверчиво тянущие друг к другу свои зеленые руки.

Другой — красный, с силуэтом Ленина и лозунгом «Выше знамя советского спорта!» — вымпел добровольного спортивного общества «Спартак».

Международный аэропорт Шереметьево сверкает в наступающих сумерках тысячами электроламп.

Бесстрастная стеклянная стена отделяет заполняющих таможенные декларации от провожающих. Двухминутные формальности доброжелательных пограничников, и вот уже светящееся табло зовет на посадку в «ИЛ-18», готовящийся к полету по одной из самых протяженных голубых дорог Аэрофлота — маршруту Москва — Каир — Ходейда — Могадишо — Дар-эс-Салам.

Ровный свет салона сменяет темноту перрона. Чуть видны улыбающиеся лица родных и знакомых на застекленной круглой галерее. И хотя еще не верится, что окончен один из важных этапов задуманного, мысли уже далеко, там, куда стремительно уносится набирающий высоту лайнер...

На исходе первых суток путешествия, преодолев расстояние в треть окружности Земли, мы ступили на влажный асфальт ночного Найроби — столицы Кении. Отсюда начинается наш путь к склонам Килиманджаро.

Однако не только альпинистские трудности подстерегают в наше время людей, отправляющихся в горы за пределами своей родины. Безукоризненно вежливый молодой индус в чалме — чиновник кенийской иммиграционной службы — хорошо поставленным голосом проинформировал нас о том, что правительство его страны разрешает нам пребывание в Кении без права продления виз лишь сутки.

Итак, прощай, тайная мечта о предварительной акклиматизации на склонах горы Кения, об экзотических фотографиях у столба с надписью «Экватор», что стоит на шоссе Найроби — Наныоки; фотографирующийся здесь обычно стоит так, что одна нога попирает твердь северного, а другая — южного полушария.

А активная акклиматизация ох как нужна! Ведь мы выехали в альпинистско-туристское «межсезонье», и спортивная форма большинства оставляет желать лучшего.

Интенсивные переговоры с опечаленной и поставленной в неловкое положение фирмой — и наконец выход найден. Два дня, которые мы должны пробыть в Кении, мы проведем в районе вулкана Меру на севере Танзании. При благоприятных обстоятельствах мы сможем совершить там тренировочное восхождение. Меру— западный сосед Килиманджаро. Это массив с несколькими вершинами на скалистом гребне. Высшая точка его достигает 4567 метров.

...Давно скрылись в дорожной пыли головы любопытных жираф, пасущихся у обочины. Ранние сумерки как бы сгустили нагретый дрожащий воздух. Где-то далеко на горизонте возникла и, постепенно увеличиваясь в размерах, надвигалась громада массива Меру.

Туман навис над близкими предгорьями. Группа медленно поднимается вверх. Струйки пота заливают глаза. Пряный аромат горного леса кружит голову. Гортанные крики крупных хвостатых обезьян бабуинов выводят из полудремотного состояния, навеянного ритмичным движением.

Середина дня. Высота — 3000 метров. Тяжелые серые облака спускаются на огромную террасу с одинокой охотничьей хижиной. Здесь наша первая акклиматизационная ночевка.

Утром следующего дня, поднявшись метров на пятьсот по крутой крупнокаменистой осыпи выше границы леса, группа остановилась на очередной привал. И здесь мы увидели своего будущего противника. Плотный слой белых облаков скрывал саванну. Массив Меру извилистой подковой прорезал облака, закрывая вид на запад. А на востоке в ореоле лучей восходящего солнца высилась черная громада Килиманджаро. Ближе к нам неправильной трапецией, опушенной в верхней части снегом, уходила в небо вершина Кибо. Позади маленьким бугорком выглядывал пятитысячник Мавензи.

Лучший способ проявить уважение — помолчать. Мы молчали несколько минут. Белая подвижная стена облаков, гонимая северным ветром, медленно поглотила темного великана...

Остались позади кофейные плантации вдоль автострады Аруша — Моши. Вечерняя прохлада ложилась на многоцветную саванну. Освещенные солнцем облака гигантской кучей собрались на обеих вершинах Килиманджаро, полностью скрывая их. Наш микроавтобус миновал развилку шоссе, решительно свернув к северу, к близким уже зеленым увалам — первой ступени массива. И только теперь, когда все пространство перед нами было занято поднимавшимися к облакам склонами, мы ясно и бесповоротно ощутили, что отступления уже не может быть, что, по выражению Хемингуэя, «это и есть то место, куда мы держим путь».

Восхождение

— Минги сафари*, — радостно провозгласил швейцар «Кибо-отеля», вызывая рать коридорных служителей к подъехавшему автобусу. Но «бваны» решительно взвалили на плечи объемистые рюкзаки и, взяв в руки чемоданы, прошли в холл, где любезная хозяйка отеля сообщила, что ждет группу уже с утра. Наше необычное отношение к услугам персонала имело отнюдь не меркантильную основу. С самого начала надо было отстаивать твердость намерений осуществить самостоятельное сафари. Кстати, слова «бвана» и «сафари», прочно введенные Хемингуэем в мировую литературу, ныне хотя и не требуют перевода, но подлежат некоторому уточнению. «Бвана», имевшее ранее значение «господин», теперь означает просто уважительное обращение к собеседнику. «Сафари», некогда означавшее охотничье путешествие, в наше время также расширило значение. Сейчас его применяют и к восхождению, и к пикнику, и даже к посещению музея. Важно только, чтобы при этом было традиционное обслуживание иностранных туристов.

Фрау Брюль, весьма пожилая, но достаточно живая и энергичная немка, живет в этих местах почти сорок лет. Купленный еще в начале тридцатых годов маленький отель был перестроен и сейчас служит одной из двух (наряду с «Марангу-отелем») основных баз, откуда начинаются восхождения. Десятки тысяч людей прошли через холл отеля, где на почетном месте висит фотография седого пожилого человека с энергичным и благородным лицом. Под ней готическим шрифтом выведено: ««Кибо-отелю» от восходителя на Кибо Ганса Майера».

* Большое путешествие (суахили).

Хозяйка перешла в атаку сразу же после традиционных слов приветствия и распределения ключей от трех номеров с душем.

— Надеюсь, джентльмены откажутся от безусловно романтического, но абсолютно нереального намерения совершить самостоятельное восхождение?

В ответ на вежливо-дипломатические улыбки джентльменов фрау Брюль поведала малую толику альпинистских ужасов о вершине Кибо. Мы терпеливо объяснили принципы нашей спортивной и общественной этики и твердое намерение идти вшестером, и только вшестером, без проводников и тем более носильщиков.

— Но возьмите хотя бы повара. Какое же впечатление у вас останется о восхождении без нормального питания?

Нет, воистину, мы говорили на разных языках и в буквальном, и в переносном смысле.

На свет появилась книга, в которой на специально отведенном месте мы собственноручно засвидетельствовали, что группа выходит на свой страх и риск и предупреждена о том, что спасательные работы платные.

Свежая роса быстро просыхала на мясистых листьях агав и лепестках диковинных фиолетовых цветов. Последние минуты перед выходом. Хозяйка отеля искренне желает удачи, раздавая на прощание пакетики с ленчем. В 8 часов 40 минут утра 1 марта группа выходит из прохладного вестибюля под лучи безжалостного солнца.

Не раз приходилось нам раньше уходить в горы. От голубых тяньшанских елей, могучих саянских кедров или каменных камчатских берез поднимались мы к вечным снегам. А сегодня мы идем под светлыми листьями банановых рощ, мимо малорослых кофейных деревьев, буйных зарослей сахарного тростника.

Поотстали веселые ребятишки, провожающие необычный караван, только наш шофер-гид Эссау продолжает идти рядом, сочувственно поглядывая на наши лица, начинающие покрываться бисеринками пота. Но вот и он пожимает руку замыкающему и останавливается, широко улыбаясь и подняв над головой соединенные ладони. Он с микроавтобусом будет ждать нашего возвращения. Через час первый привал. Легкий ветерок приятно теребит насквозь пропотевшую рубаху. Идущие мимо женщины с огромными связками тростника неодобрительно качают головой. В разрывах облаков на мгновение появляются белые снега на склонах конуса Кибо. Это очень далеко от нас.

Мы вступаем в пояс горных тропических лесов. Стоящее в зените раскаленное солнце неистовствует. Кажется, наши светлые шляпы насквозь пропитались его лучами и уже не служат защитой. «Внутренний регулятор» организма неуклонно движется к красной черте, за которой — тепловой удар. «Некий путешественник пожелал сам нести свои вещи, но в первый же день выдохся. К счастью, он не успел много пройти» — шутливая притча-поговорка, вычитанная в Ленинграде еще в период подготовки, не выходит из головы. Однако постепенно в борьбе с солнцем наступает динамическое равновесие. И только окончательно побежденные тени крохотными пятнышками скрываются где-то под ногами. Под оплетенным лианами деревом видим у обочины ежевику. Это кажется невероятным. Знакомая ягода, утолявшая нашу жажду в далеких лесах Кавказа и Алтая, какими ветрами занесло тебя к экватору?

Еще час тяжелого пути, и кончился лес. Появился простор, чувство высоты. Три домика приютились на краю рощи у полей батата. Мандарахат — высота 2940 метров — место первого ночлега восходителей. Табличка у ручья рядом с домом сообщает, что вода пригодна лишь для умывания. Внутри домиков голые стены, кровати с матрацами. Неуютно временное жилище. Три часа дня. В запасе не только время, но и силы. Решаем идти дальше. Как здорово, что мы не связаны с хижинами! Сразу за ними густой темный лес. Чуть заболоченная глинистая тропка круто уходит вверх. Ноги скользят на влажной красной глине. Снова становится душно.

Внезапно лес кончается, будто срезанный гигантской бритвой. Альпийские луга расстилаются до самого горизонта. Хмурые тучи, подгоняемые северным ветром, несутся над головой, переваливая через травянистый гребень. Здесь, на поляне у опушки леса, наш первый ночлег.

Перед самым отбоем мимо по тропе прошел какой-то обгоревший и обалдевший счастливчик. Заплетающимся языком он поведал по-английски, что был «там» и торопится вниз, бросив двух спутниц с проводником. Спросив, будем ли мы ночевать в кратере, человек-видение, качаясь, скрылся в лесу.

Под утро прошел мелкий холодный дождик. Прикрепленный к палатке термометр показал девять градусов тепла. Приятная прохлада быстро тает под лучами встающего из-за гребня солнца. Маршрут второго дня проходит по тропе, пересекающей альпийские луга. Набор высоты незаметен, мы фактически идем вдоль массива по направлению к седловине между Кибо и Мавензи. Слева небольшие конусы древних побочных вулканов. Это очень хорошие ориентиры.

Теперь, когда наши ноги уже прочно утвердились на единственной тропе, ведущей вверх, а сине-зеленые дали саванны еле проглядывают в белых облаках под ногами, наверное, пришла пора сказать несколько слов о том, что же представляет собой высочайший массив Африки.

Килиманджаро — исполинская груда древней лавы, излившейся на поверхность равнины еще в конце третичного периода. Протяженность массива с востока на запад — около 90 километров, с севера на юг — почти 60. Формально у массива три вершины — Кибо (5895 метров — высшая точка Африки), Мавензи (5134 метра) и Шира (4312 метров). Но фактически Шира — плоскогорье, оно ниже, чем седловина между Кибо и Мавензи. Оледенение Килиманджаро, достигавшее несколько десятков лет назад пятнадцати квадратных километров, непрерывно уменьшается, что иногда объясняют остаточной вулканической деятельностью Кибо. На склонах массива находится несколько древних побочных кратеров и лавовых потоков. Поверхность снежного покрова подвержена довольно сильным колебаниям. Сезон 1967/68 года характеризовался весьма мощным покровом, нижняя граница которого находилась на высоте 4600—4700 метров. Оледенение массива дает начало реке Пангани, текущей с южных склонов.

...Молодой чернокожий парень с сундуком на плече показывается из-за очередного поворота тропы. Метрах в ста позади — еще двое. У одного тюк, у другого примус п вытянутой руке. Мгновенно оценив ситуацию, носильщики останавливаются и предлагают свои услуги.

Собрав запас английских слов, пытаемся объяснить, что обычаи «нашего племени» требуют, чтобы восходители сами несли свой груз. Ребята понимают юмор — весело улыбаются. Традиционное «ква хери сафари» * звучит нам вслед. Минут через двадцать появляется арьергард процессии — две средних лет дамы с обветренными лицами осторожно ступают по тропе. Рядом шагает проводник, неся в одной руке бутылку с водой, в другой фотоаппарат путешественниц. Дамы смущенно признаются, что, конечно, не были на вершине, дошли лишь до Кибо-хат. («Там слишком холодно и неуютно, с нас достаточно».)

И опять мы наедине с ветром и солнцем.

Странные растения возникают внезапно в одном из мелких ущелий, прорезающих склон Мавензи. Мясистые ярко-зеленые листья, похожие на кактус, а ниже толстый чешуйчатый ствол пальмы. Это сенеции (Seneccio cottoni) — экзотика тропического высокогорья.

Короткий ливень заставляет влезть в полиэтиленовые накидки. И снова солнце слепит глаза даже сквозь дымчатые очки. К четырем часам дня на перегибе склона показались сверкающие дюралевые домики. Хоромбо-хат — высота 3750 метров. Два домика получше для восходителей. Здесь трехъярусные нары, ужо без матрацев. В одном из домиков даже застекленное окно в крыше.

* Удачного путешествия (суахили).

На стенах домиков снаружи и внутри сотни надписей. Чопорные записи англосаксов, сентиментально-восторженные — латиноамериканцев, юмористические — французов, лаконичные — скандинавцев... Победные реляции, горькие сетования на погоду и гримасы фортуны, просто даты и подписи. Нет только русских автографов. Нет и не будет — решаем мы. И хотя очень хочется черкнуть пару слов (на добрую память и в утверждение своего микрокуска славы), честно держим себя в руках, соблюдая культурную традицию не осквернять памятные места. Кроме того, ведь мы еще только идем к вершине...

Снова, как и вчера, остаются время и силы. Решаем сделать еще переход, продвинуться поближе к седловине. Последние сотни метров пути — мимо открытой всем ветрам заболоченной равнины, по краям которой растут красавицы сенеции. Второй вечер восхождения. Далеко внизу освещенные косыми лучами солнца ослепительно белые облака укутывали саванну. Тишина в чистом воздухе. Высота 4200 метров — мы на уровне эльбрусского «Приюта одиннадцати».

Ночь стремительно надвигалась. В этих широтах переход от дня к ночи совершается за какие-нибудь полчаса. Солнце ныряет за горизонт. На фоне быстро темнеющего неба чуть колышется на ветру над палаткой маленький красный флажок.

Утро третьего дня восхождения: идем вдоль желто-красной гряды древней лавы. Серпантин тропы. Ритмично двигаются ноги. Вдох на каждые два шага. Высота приближается к четырем с половиной тысячам. Все реже и беднее растительность. Сухие, потрескавшиеся участки почвы с редкими травянистыми подушечками давно пришли на смену густым альпийским лугам. Мы вступаем в суровый мир высокогорья!

Удивительное ощущение — пересекать климатические пояса Земли «по вертикали». В любых горах, а здесь в тропиках особенно, чувствуешь, какая тонкая пленка спасительной атмосферы отделяет все живое от смертельного холода космоса. Многие тысячи километров надо шагать по планете, чтобы от пальмовых рощ дойти до неяркой красоты тундры, и всего четыре километра в высоту приводят людей от роскоши экваториальной природы к субарктическим мхам и лишайникам...

За очередным взлетом тропы открывается мрачный пейзаж, напоминающий пустынную местность на Восточном Памире. Седловина. Огромное пространство, насколько видит глаз, усеяно сглаженными валунами, остатками древних вулканических бомб. Вправо плоскогорье медленно повышается, переходя в ледово-снежный цирк Мавензи. Влево унылая равнина простирается далеко, упираясь в склон Кибо. Вершин не видно. Хмурые тучи, гонимые ветром с кенийской стороны, летят через седловину. Группа людей в ярких свитерах и нейлоновых куртках возникает из тумана. Здороваемся. Это швейцарские альпинисты, покорившие Кибо. Предупреждают нас о трудном подъеме по крутому фирновому склону. С завистью отзываются о нашей самостоятельности, Они тоже хотели идти без носильщиков, но решимости хватило лишь на «половинную» норму — носильщик на восходителя. Погода портится. Мелкий дождь туманит стекла очков. Коченеют руки. Закутавшись в накидки, молча идем по еле видным следам, мимо блестящих от сырости валунов. И кажется, нет в мире ни голубого неба, ни желтых гроздьев бананов, ни цветов с одуряющим ароматом, а только клочья тумана поперек пути, голая пустыня, уходящая в бесконечность, да затекающие влагой следы на сером вулканическом пепле...

Через час немного прояснилось. В просвете рваных туч появились белые пятна снега — склон Кибо. Вершины не видно, но масштабы ее огромны. У самой границы снегов за первыми ступенями подъема чуть видны крохотные домики Кибо-хат. В три часа (это, кажется, уже традиция) делаем последние шаги сегодняшнего перехода. Опять же по традиции немного «перевыполняем план» — проходим выше хижин метров на тридцать.

Близится вечер. Последний перед штурмом. Семь тысяч километров самолетом, шестьсот на машине, пятьдесят пешком остались позади. Пришли к компромиссу ноги с ботинками и плечи с рюкзаками. Привыкли глаза и головы к неумолимому солнцу. И только сердце чутко реагирует на каждое резкое движение — ведь воздуха на одну треть меньше, чем у берега океана. Последняя ночь. Что принесет завтрашний день?

Наверх решено взять три рюкзака на шестерых. Долго спорим из-за каждого предмета — брать или не брать? Десять минут «свободного времени» перед сном. Разговор не клеится, каждый думает о своем. Впрочем, наверное, об одном и том же, но с разной «аранжировкой». Ртутный столбик термометра решительно катится к нулю. Последний раз бросаю взгляд вниз — на мрачные просторы седловины, вбок — на грязные пятна снега у лавовых глыб, вверх — на уже скрывающийся в сумерках склон. Погода оставляет желать лучшего. Холодный ветер продувает лыжную куртку. На седловине под нами серая каша тумана, туч, дождя. Постепенно затихают обе палатки. Теплая темнота обволакивает сознание, и только из маленького транзистора под головой чуть слышно звучит музыка далеких асфальтовых городов...

Ноль часов тридцать минут. Проснулись вовремя. Еще не успев вылезти из палатки, я понял, что наши почти двухлетние хлопоты и волнения, усилия последних дней не пропали даром. Ночь, морозная тропическая ночь была великолепна! Ни единого облачка не угадывалось на черном небе. Внизу в непроглядной тьме спала саванна. Вверху серебряным поясом небосвод пересекал Млечный путь. Незнакомые созвездия южного полушария безраздельно царили над головой, пользуясь новолунием. Термометр застыл на отметке минус шесть градусов Цельсия. Самое холодное время суток еще впереди.

Через полчаса первый пласт фирна хрустнул под ногой ведущего. Начался последний рывок вверх, в черноту бездонного неба, навстречу еще незримым снегам. Всего тысяча двести метров набора высоты — пятикилометровый путь по заснеженным грядам камней и осыпям, через фирн и лед. Последние пять километров. Для скольких людей они оборачивались одним, двумя, тремя? Каждый из нас должен пройти этот путь до конца.

Морозный пар вырывается изо рта. Медленно работают ноги, отбирая метр за метром у каменистого склона. Напряженное и вместе с тем полудремотное состояние — признак действия высоты — постепенно охватывает тело. Наверное, уже «размениваем» шестую тысячу метров. Нещадно стынут ноги и руки. Мороз не так уж велик, градусов десять, двенадцать — очевидно, просто действует психологический фактор, так сказать, несовместимость холода с понятиями «Африка», «экватор».

Три часа ночи. Черное отверстие грота — пещера Ганса Майе-ра. Мы узнаем ее по многим описаниям. Пещера тесная, невероятно холодная — настоящий склеп. Ледяные сталактиты свисают с низкого потолка. Не просидев и половины запланированных десяти минут, окончательно окоченев, выходим на крутой снежник. Чувствуем — это самая тяжелая часть пути. Фирн тверд. Выбив несколько десятков ступеней, устаю, сбивается дыхание. Сейчас главное — не думать о подъеме, о тяжелом крутом пути, о высоте. Слева на небе четыре звезды ромбом. Это не просто созвездие. Это Южный Крест! Мечта романтиков всех широт, символ наших надежд и мечтаний два года назад.

Сегодня мы идем под светом его звезд.

Особенно крутое место. Позавчера один из восходителей-одиночек (шедший с проводником) сказал нам при встрече, что он сорвался ночью на снежнике, после чего «потерял интерес» к дальнейшему восхождению. Наверное, это было здесь. За спиной, скрытая ночным мраком, притаилась Мавензи. Мы уже метров на четыреста выше ее вершины.

«Тишины в походах мы не ищем, мы не просим отдыха на марше» — слова песни лезут в голову. А им нет там места, там тугая, бьющая в виски кровь и, кажется, еще приличный запас спортивной злости.

...Отбивая рантами ботинок ритмичные удары, группа, как черная упрямая гусеница, то свивающая, то распускающая сегменты своего тела, движется вперед и вверх...

Конец снежника. Впереди крупные валуны. Глыбы, выброшенные чудовищными взрывами доисторических извержений. Глыбы, настолько тяжелые, что исполинской силы недр хватило только донести их до края кратера. Значит, уже недалеко.

Темнота отступает. Где-то за линией горизонта светило спешит нам на выручку. На выручку ли? Взойдет солнце, растопит снега— еще труднее будет идти. Гаснут звезды. Темно-красная полоса появляется на краю черных облаков, обрамляющих по горизонту чистое, светлеющее небо. Она ширится и желтеет. Вершина Мавензи выглядит маленьким холмиком внизу. Первые солнечные лучи брызжут в лицо долгожданным теплом. Ярко-синее небо охватывает полмира. Вторая половина — каменистый склон. Мы между ними.

Завершающая сотня метров всегда самая трудная. Шаг — вдох, десять шагов — минутная остановка. Полустоим-полувисим, привалившись к ледорубам и камням. Почти шесть тысяч метров, верхняя граница тропосферы, «погранзона» земной жизни. Кислорода вдвое меньше нормы.

Еще двадцать шагов по ступеням-валунам. Еще десять, пять, два... Что дальше? Нет пути дальше. Есть только фиолетово-синее небо да ослепительно белые, нетронутые снега, заполняющие гигантский кратер.

Так вот вы какие, снега Килиманджаро!

Чаша кратера — не менее двух километров в диаметре. Ровное снежное поле скрывает двухсотметровое жерло. Оно должно находиться километрах в полутора к юго-западу, прямо под скальной, припудренной снегом стеной. Если идти по гребню, это ровное плато. Там Ухуру-пойнт. И туда, по рассказам проводников, никто не ходил в последние месяцы. Впрочем, полузасыпанные следы видны на расстоянии метров тридцати вдоль кромки кратера. Искрящиеся миллионами граней спускаются на дно чаши три ледяные стенки. Они не очень толсты и просвечиваются солнцем. Голубовато-зеленая зубчатая тень от скального края прорезает дно белой чаши.

Дюралевый флагшток с обрывками старых вымпелов, до блеска отполированный свирепыми ветрами высот, перед нами. У его подножия мраморная плита с надписью Oilman point — пик Гилмэна — так называется эта скала на краю кратера. Рядом деревянный ящичек, здесь книга — беспристрастный регистратор тех, кто дошел до конца. Вот и все!

В принципе знакомый по другим вершинам пейзаж. Обыденный и в то же время неповторимый.

Наступает реакция. Сознание фиксирует происходящее в виде отдельных, часто не очень связанных между собой картин. Нужно идти вдоль кратера, через снежные мосты и карнизы туда, где лежит в ящике факел на Ухуру-пойнт, нужно спуститься вниз, где под слоем снега жерло давно угасшего вулкана. Пока замыкающие выходят к флагштоку и останавливаются, чтобы бросить взгляд вокруг, трое идут дальше по гребню кратера.

Ослепительно сверкающий под косыми лучами солнца снежный купол круто падает влево, переходя в отвесную ледяную стенку.

Идущий впереди делает резкие движения ногой, выбивая рантом след. Но... фирн слишком тверд. Ноги держатся лишь на потертых резиновых выступах подошвы ботинок.

— Осторожнее, не бежать. Подождем остальных. Остановился. Думает. Смотрит вперед, потом назад и вниз.

— Дальше снежные мосты, нужно веревку. Так не пройдем! — кричит он и, делая ногами скользящие движения, как на лыжах, отъезжает в сторону.

Какая-то настойчивая и неприятная мысль не дает покоя. Гудит голова от снега, от света, от успеха...

Теперь я впереди. Осторожно прохожу первый снежный мост. Крохотный участок скал, еще мостик. Впереди снежный карниз сужается до полутора-двух метров. Ледяные сосульки свисают в боковые трещины. Еще дальше начинается пологий ледник южной части гребня.

— Метров сто, а потом полегче,— неуверенно говорю я.— Пойдем, что ли?

Упорная и неприятная мысль прорвалась наконец в голову. Мысль-воспоминание... Та же высота, почти шесть тысяч. Солнце сквозь рваные облака, такое же полухмельное настроение от победы, одержанной над самым высоким перевалом страны. Далекий, суровый Тянь-Шань. А потом крик сорвавшегося на склоне замыкающего, ошеломительный рывок веревки и вихри начинающейся под нами лавины...

Это высота. Она многолика и всесильна. Она отзывается и на физическом состоянии, и на эмоциях. Как замерзшая вода дробит скалы, она расшатывает чувство осторожности, волевым импульсом подменяет трезвый расчет, розовым светом озаряет опасную реальность.

Группа растянулась на добрую сотню метров — это высота. Порыв только что шедшего впереди сменился тревожным возгласом: «Назад!» — это высота. Фраза: «Пойдем, что ли?» — это тоже высота.

Вперед идти можно. Только не так. Спокойно. Со страховкой. А время? Солнце уже топит твердые белые снега. Ноги начинают проминать корку фирна. Как пойдем обратно?

Две минуты молчания — и все становится на свое место. Осторожно, делая ступени, подстраховываясь ледорубами, идем назад. Купол проходим особенно тщательно. Еще двадцать метров — и перед нами снова скала с флагштоком. Мы возвращаемся к обязанностям людей, достигших вершины.

Щелкают затворы фотоаппаратов, жужжит кинокамера. Перезаряжаем пленку, теперь серия цветных кадров запечатлит снега, скалы и льды вершины. Фотографируемся поодиночке, попарно, группой. Два вымпела — серо-голубой Географического общества и ярко-красный, спартаковский,— трепещут на ветру, навсегда оставаясь в этих снегах представителями нашей страны. «Выше знамя советского спорта!» — начертано на одном из них. Мы честно постарались осуществить этот девиз.

А солнце снова приступило к своим обязанностям. Жарко. Но переодеваться некогда. Надо скорее вниз, пока окончательно не подтаял тот крутой снежник. Потрепанная книга извлекается из ящика. Корявые строчки на десятках языков. Прыгают буквы от счастья, от высоты, от усталости. Оставляем запись на русском и английском языках: «Without guides and chambers» — «Без проводников и носильщиков».

И еще оставляем традиционную альпинистскую записку, как на любой из наших вершин. И пакетик с ленинградской землей. И маленькую резиновую черепашку из ГУМа — символ медленных, но упорных усилий, которые привели нас сюда.

Еще раз оглядываемся вокруг. Прощальный взгляд. Пора уходить. Никто из нас больше не увидит этих снегов. Килиманджаро не та вершина, куда ходят дважды. Сердце так и не успело осознать случившегося, а голова уже полна забот о предстоящем спуске — спуске снова в тропическую зелень.

...Косая слезинка дождя пробежала по стеклу иллюминатора. «ИЛ-18» оторвался от земли, и сразу стал виден океан с грязными пятнами отлива и темно-зеленым простором островов Занзибар и Пемба. А самолет поднимается все выше. Все дальше расступается горизонт. Отодвинулся берег. Дальние горы, подернутые утренней дымкой, показались у самого края иллюминатора, и где-то далеко, не видные за кривизной планеты, но нарисованные в нашем воображении еще свежими воспоминаниями, в последний раз мелькнули снега Килиманджаро.

Об авторе

Иорданишвили Евгений Константинович. Родился в 1928 году в Ленинграде. Окончил физический факультет ЛГУ. Кандидат физико-математических наук. Автор свыше 50 научных статей и двух монографий в области термоэлектричества. Руководитель ряда сложных туристских походов в горных районах СССР (Кавказ, Памир, Алтай, Тянь-Шань, Саяны, Камчатка и др.). Печатался в альманахах «Приключения в горах», «Звезды над перевалом», в журнале «Юность». Автор двух рассказов в альманахе «На суше и на море» (выпуски 1964, 1965 годов).

В настоящее время работает над рассказами приключенческого и научно-фантастического жанра.

К очерку Е. Иорданишвили

«В СНЕГАХ ЭКВАТОРА»

Фото. Кибо над саванной

Фото. Массив Килиманджаро. Вид со склона вулкана Меру с высоты 3600 м

Фото. Первый день восхождения. Группа проходит пояс тропических лесов

Фото. Мавензи, вид с седловины с высоты 4400 м

Фото. Снега Килиманджаро

Фото. Вершинная часть Кибо, гребень кратера


 
Рейтинг@Mail.ru
один уровень назад на два уровня назад на первую страницу