На суше и на море 1960(1)

П. БУРЛАКА

У НАШИХ ДРУЗЕЙ

Варшаву мы прилетели днем. Это было мое второе посещение польской столицы. Первое — сразу после окончания войны, в мае 1945 года. Тогда город поразил меня своим видом, своими, казалось, смертельными ранами. Всюду одни развалины. Страшные, темные от копоти, обгоревшие скелеты зданий, дома без крыш, без окон, даже стены большинства зданий лежали. Только города-герои Сталинград да Севастополь пережили еще более тяжелые удары войны, они буквально «полегли», но не покорились. Когда светлым майским днем, возвращаясь из Берлина, я проезжал по улицам Варшавы, двигаться было очень трудно. Асфальт разбит и искромсан танками, всюду зияли воронки от мин и снарядов. Высокие нагромождения кирпича и камня лежали повсюду, и ощущение большой тяжести и тоски было на сердце.

Помню, мы вышли из машины на широкую сильно разбитую и изуродованную улицу, которая когда-то была «Краковским Предместьем», и пешком направились в Старе Място — старый город. С трудом мы попали в какое-то дикое, бессмысленное нагромождение развалин. Вокруг торчали развороченные стены, разбросанные крыши, лестничные клетки — все словно побывало в гигантской мясорубке, перемешалось, перепуталось. Идти нам пришлось не по улицам, не по переулкам — их не было,— и трудно было даже определить их прежнее расположение. Мы пробирались какими-то тропками, неизвестно кем уже проложенными среди этих руин.

Видно, до нас после разгрома фашистов здесь уже побывали многие тысячи людей. Может, это были варшавяне, которые хотели посмотреть, что сталось с гордостью их города, может, жители других городов или бесстрашные и неутомимые советские саперы. Приходили сюда, безусловно, и прежние жители Старе Място, пытавшиеся найти здесь хотя бы частицу того, что ранее было их кровом.

Дорого стоили Варшаве война и фашистская оккупация. Пятьсот сорок тысяч убитых, разрушено семьдесят пять процентов жилых домов, девяносто процентов всех предприятий, храмов и исторических памятников было уничтожено; взорвано одиннадцать мостов и виадуков.

Польский товарищ, который показывал нам то, что ранее было «Старе Място», вздохнул и тихо сказал:

— А ведь знал я здесь каждый дом, каждую улицу — а теперь...

Он замолчал. Тяжело было говорить. Потом добавил:

— Восстановим, все восстановим... камень к камню, кирпич к кирпичу...

И он оказался прав. Уже тогда свыше ста тысяч варшавян вернулось в свой город — пешком, с котомками за плечами, с чемоданами в руках, на велосипедах. Вернулись мужчины и женщины, старики и дети — все, кого неодолимо влекло сюда. Где они жили, где находили приют среди этих развалин — сказать трудно. Многое им пришлось испытать, но самое страшное уже осталось позади.

Где-то находили себе место вновь открытые магазины, столовые, кафе, где-то в подвалах, без электричества, чуть ли не по-пещерному устраивались люди. Разрушен был в городе водопровод, уничтожена электросеть, грудой кирпичей лежали общественные предприятия.

И когда в октябре 1958 года я снова посетил Варшаву, в памяти возник 1945 год, и нельзя было не изумиться тому, что сделано, создано здесь за такой короткий срок.

Варшаве около семисот лет. В начале XIII века она была еще деревней, но уже в конце того же века стала резиденцией древних польских князей Мазовецких. Благодаря своему выгодному географическому положению (Варшава лежит на перекрестке важных торговых путей) она привлекла к себе внимание, и маленький городок стал быстро расти. Уже в 1596 году древний Краков уступил ей первенство, и Варшава стала столицей польского государства.

Сегодня все, кто побывал в Варшаве, очарованы ее красотой. Варшава наших дней — город юности. Семь веков не в счет! И за эту юность, за неотразимость красоты борются варшавяне. Они не только восстановили Старе Място, не только своими трудовыми руками заново построили тысячи домов, но и свято берегут памятники старины — то, что говорит о великом прошлом польского народа. Варшавяне очень возмущены, что рукописи великого сына Польши Фредерика Шопена, знаменитые гобелены и коронационные регалии польских королей вывезены из Вавеля * и до сих пор находятся в Канаде.

* Вавель — бывший королевский замок в Кракове, превращенный в музей.— Прим. ред.

— Но нам кажется, канадцы порядочные люди и не захотят, чтобы поляки считали их похитителями чужих памятников культуры,— сказал мне польский журналист.

— Я тоже думаю, что честные люди должны вернуть эти ценности Польше,— согласился я.

Ранее хозяевами Польши и ее столицы были магнаты Потоцкие, Замойские, Радзивиллы, Сапеги — им принадлежали дворцы и парки, они были хозяевами многочисленных имений с десятками тысяч крестьян-батраков. Но нет больше магнатов.

Посмотрите теперь на сверкающие чистотой широкие улицы польской столицы, зайдите в магазины, посетите музеи, театры, парки, кафе, рестораны — побеседуйте с варшавянами. Это трудолюбивые, приветливые, гостеприимные и очень скромные люди. Вот перед нами поток людей на улице Краковское Предместье. Первое, что бросается в глаза,— это отсутствие резких контрастов в одежде. И мужчины и женщины одеты равно, нет каких-либо кричащих, ярко-пестрых или очень дорогих нарядов у женщин, нет больших различий в этом и у мужчин.

В Варшаве на улице Рудковского есть магазин «Жона модна». В шутливой форме нас предупредили, что этот магазин — беда и погибель для мужчин. Мы посетили это «страшное» для мужской половины человеческого рода заведение, но убедились, что и здесь также нет ничего кричащего, карикатурного — есть скромные, но элегантные, красиво изготовленные наряды для женщин.

Осенью 1958 года в Польше была организована первая выставка советской книги. В нашей стране ежегодно издается около шестидесяти тысяч названий самых разнообразных научных, научно-популярных и художественных книг общим тиражом, превышающим один миллиард экземпляров. Естественно, что мы не могли показать все эти издания нашим польским друзьям. Пришлось отобрать для выставки шесть тысяч лучших по содержанию и внешнему оформлению политических, научно-технических, художественных, географических, медицинских и других книг и альбомов.

Автор этих строк был комиссаром выставки советской книги в Польше, и в связи с этим ему пришлось иметь много дружеских встреч и искренних бесед с жителями Варшавы, Кракова и Катовиц, где экспонировалась выставка, ознакомиться с рядом достопримечательных мест в Польше, показанных ему гостеприимными работниками польской печати. В Варшаве я остановился в гостинице «Бристоль» на улице Краковское Предместье. После войны эта улица лежала в развалинах, а теперь это широкая, светлая, оживленная красивая магистраль. Здесь расположен Варшавский университет, учреждения министерства культуры и древний костел Св. Креста, в одной из колонн которого замуровано сердце Фредерика Шопена. Рядом с костелом философский факультет университета, географический факультет и Географическое общество, а напротив чуть правее памятник Николаю Копернику.

Но давайте по свежим следам посетим Старе Място. Ведь в 1945 году оно нас особенно поразило своими ранами. Опять мы идем пешком по Краковскому Предместью — это совсем близко от «Бристоля», но по пути мы уже не видим никаких разрушений. Словно их не было. Вот и Старе Място. Оно, собственно, теперь и «Нове» и «Старе». «Нове» оно потому, что построено уже после войны, «Старе» потому, что оно не просто «построено», а построено по старым проектам, по прежним образцам.

Старомястинские дома строились очень давно. Это трех-четырехэтажные здания, примыкающие одно к другому так, что у двух соседних домов одна стена общая. В фасаде каждого дома на одном этаже три-четыре окна. Все восстанавливалось так, как было, также укладывали кирпич, с таким же количеством окон, стекол, дверей. Восстановлены и знаменитый старомястинский рынок и древнейший костел Девы Марии, поднялись из пепла и ожили улицы Мяста, снова стоит как новый кафедральный собор Святого Яна — очень монументальное сооружение в готическом стиле, в котором покоятся останки великого сына Польши писателя Генриха Сенкевича. Конечно, восстановительные работы в городе еще не закончены. И в Старе Място, как, впрочем, и на многих улицах, во многих районах столицы, продолжается восстановление разрушенных зданий.

В центре города стоит величественный дворец науки и культуры, созданный советскими архитекторами и художниками и построенный руками советских рабочих. Это дар советского народа дружественному польскому народу. Скоростной лифт быстро поднимает посетителя на верхний этаж, и здесь перед ним раскрывается величественная панорама Варшавы.

Мы видим большой город — сердце страны — с населением, превышающим миллион человек. Большая часть города раскинулась на возвышенном левобережье Вислы, меньшая — Прага — находится на низком правом берегу реки. Взору посетителя открываются быстро расцветающие районы столицы, ее дома, памятники, сады и парки. Вот вдали виднеются корпуса недавно сооруженного завода легковых автомобилей, далее дымятся трубы завода качественных сталей, видна Висла, разрезающая город на две части, и во многих районах высятся острые шпили древних костелов.

* * *

Выставка советской книги в Варшаве была открыта две недели. Ее посетило около десяти тысяч человек. Советским представителям на выставке в эти дни было довольно трудно.

В числе посетителей были люди самых разнообразных профессий, специалисты с разным уровнем подготовки, разными взглядами, вкусами, люди разных возрастов.

К чести нашей науки, особым почетом и вниманием пользовалась советская научная книга.

— Что у вас есть по физике?

— Есть ли книга по атомной энергии?

. — Я бы хотел иметь каталог книг по математике?

— А что есть из опубликованных работ академика Курчатова?

— Когда вы собираетесь лететь на Луну?

— Почему нет альбома по Сибири?

— Может ли ваша межконтинентальная ракета облететь вокруг земного шара?

— Над чем работает академик Капица?

— Где у вас книги о спутниках?

Вопросов, как видим, много, и на некоторые из них ответить очень трудно.

Художественная литература — классическая и современная советская — пользовалась большой популярностью. Советские писатели, издатели и полиграфисты могли бы получить большое удовлетворение, если бы они побывали в эти дни на выставке и послушали высказывания посетителей.

У читателя может возникнуть вопрос: а как же с языком?

Ведь книги, представленные на выставке, изданы на русском языке? Такой вопрос и законная, связанная с ним тревога ранее возникали и у меня.

Но история Польши не одну сотню лет была тесно связана с историей нашей родины. Соседние народы познавали, изучали, влияли друг на друга, знакомились с бытом, культурой, языком. И совершенно неожиданно нам почти нигде не понадобились переводчики. Многие поляки пожилого и среднего возраста знают русский язык, многие хорошо знают украинский, белорусский, молодежь в школах изучает русский язык. В ход пошли три братских языка — часто это вызывало веселые улыбки.

Наиболее привлекательным и оживленным все же был отдел детской литературы. Тут действительно было что посмотреть. Я имею в виду детей — посетителей выставки. Школьники младших классов, а часто и дети дошкольного возраста в сопровождении папы или мамы останавливались у стендов, брали в руки особенно приглянувшиеся им книги, долго рассматривали их, не желая с ними расставаться.

Интересный случай произошел при закрытии выставки в Варшаве. В восемнадцать часов 5 октября выставка была объявлена закрытой. Но посетители еще долго не уходили, беседовали у стендов, делились мыслями, впечатлениями. Наконец, все ушли. Дежурные обходят стенды и собираются гасить свет. И вдруг за стендами с детской литературой мы слышим громкий хохот. Оказывается, два посетителя в возрасте 11—12 лет сели на пол в углу за стендом и с таким увлечением рассматривали детские книги, что даже не слышали о закрытии выставки. Дирекция выставки подарила этим болельщикам-посетителям понравившиеся им книжки.

Об этом стало известно польской печати и радио. И здесь, несколько забегая вперед, следует упомянуть о случае, который произошел в Кракове. Одному из посетителей, дирижеру краковского театра, очень понравился изданный Музгизом альбом «Большой театр». Этот альбом во всех городах привлекал внимание посетителей, но Краков музыкальный город, и здесь к альбому был особый интерес. Дирижер дважды приходил на выставку, рассматривал и читал его текст. Потом как-то обратился ко мне.

— Я очень хотел бы иметь этот альбом.

— Прошу заказать в киоске,— посоветовал я.

— Там нет, а мне он очень нравится.

— Но у нас он в единственном экземпляре на выставке,— извинился я.

Дирижер с сожалением поставил на стенд книгу и отошел. Потом снова подошел ко мне и с улыбкой спросил:

— Когда вы закрываете выставку в Кракове?

— Двадцать шестого октября в восемнадцать часов.

— В этот день я последним покину выставку,— сказал он.

— Почему? — не понял я.

— Тогда вы по установленной вами традиции преподнесете мне альбом «Большой театр»,— ответил дирижер.

Мы оба дружески рассмеялись и пожали друг другу руки.

Выход был найден.

Пятого октября утром мы поехали в Желязову Волю. Знаем мы небольшой подмосковный город Клин, где находится Домик-музей гениального русского композитора Чайковского, дорога сердцу каждого советского человека Ясная Поляна, где похоронен великий писатель земли русской Лев Толстой. Желязова Воля — родина Фредерика Шопена. Это в нескольких десятках километров от Варшавы.

Ровное, неширокое асфальтированное шоссе, обсаженное на всем протяжении деревьями. Между прочим, в Польше много зелени; а дороги напоминают аллеи и повсюду раскинулись сады. Почти нет крестьянских изб или даже пригородных домов, вокруг которых не было бы фруктовых деревьев. На дворе октябрь, но осень теплая, поздняя, и на деревьях еще висели плоды — яблоки, груши, сливы.

Если говорить о польском пейзаже, то следует сказать еще об одной особенности. Когда вы кз Москвы на самолете летите в Варшаву, то до границы видите под крылом самолета широкие, раздольные колхозные и совхозные поля. Самолет пересек границу. Если вы и не знаете об этом, то стоит только взглянуть под крыло и увидишь разительную перемену. Под фюзеляжем самолета убегают узкие полоски земли. С большой высоты они кажутся очень маленькими и даже жалкими. В Польше ведь еще значительная часть сельского населения единоличники, и полоски эти — их поля.

Дорога повернула вправо, машина бежит по узкой, но ровной дороге, направляясь в бывшее имение помещика Скарбека. Перед нами густой красивый парк с еще буйной и не опавшей, но уже пожелтевшей листвой. Машина останавливается у ворот. Здесь стоят несколько легковых автомобилей и два автобуса. Это прибыли туристы.

По широкой аллее идем к небольшому светлому дому. Дом одноэтажный, построен из камня, окна большие, вокруг высокие тенистые деревья.

Еще многие годы назад установилась чудесная традиция — по воскресеньям давать концерты в доме, где впервые увидел свет и отдал всего себя без остатка музыке великий композитор. Никакого концертного зала или площадки нет. В одной из комнат дома у окна стоит рояль. Окна и дверь на террасу открыты. В парке у раскрытого окна и далее на аллеях расставлены скамейки, стулья. На них сидят туристы — пожилые мужчины, женщины, стоит молодежь.

Начинается концерт...

Из окон льются чудесные звуки. Они сразу захватывают. Сидишь, слушаешь и даже не думаешь, какую вещь исполняет пианист. Льются звуки нежные, сердечные, кажется, слышится голос композитора, то он зовет куда-то, то просит о чем-то, то плачет и тоскует, то страстно поет о любви. И в дивных звуках чудится, что болен, тяжко болен молодой композитор, что невыразимо тяжело ему расставаться с прекрасным миром и своей короткой жизнью.

Сидят не шелохнутся мужчины, льются слезы из глаз женщин и девушек.

Недаром знаменитый немецкий композитор Роберт Шуман, друг и восторженный критик Шопена, воскликнул однажды :

— Шляпы долой, господа! Перед вами гений!

Умер композитор в Париже в 1849 году в возрасте 38 лет, а сердце его, вместе с жизнью отданное своему народу, похоронено в Варшаве.

Рядом со мной сидит пожилой поляк, в руке у него погасшая папироса. Далее турист, молодой развязный парень в широком, как дверь, клетчатом пиджаке и узких до неприличия коротких брюках. Он обращается к моему соседу с вопросом, но поляк недовольно отворачивает голову и ничего не говорит. Турист поднимается и демонстративно уходит.

Поляк тихо наклоняется ко мне:

— Этот наглец сказал, долго ли еще будет продолжаться эта волынка.

— Ну, а вы что ответили? — спросил я.

— Мне страшно захотелось разбить ему рожу...

— Но вы же воздержались?

— У меня вместо правой руки протез...

Умолк рояль. Мы долго еще сидели на скамейке, очарованные дивным концертом. Потом гуляли по древнему парку и делились мыслями о композиторе. Шопена очень любили и ценили многие русские музыканты и композиторы. По инициативе русского композитора М. Л. Балакирева в Желязовой Воле Шопену поставлен памятник.

* * *

Есть города, о которых мечтают турист и путешественник. Манит их туда особенность и исключительность этих городов, их овеянное легендами далекое прошлое, их замечательное настоящее.

Еще в Москве, собираясь в Польшу, я очень хотел побывать в Кракове, но особый интерес к нему проявился в Варшаве во время встреч с польскими журналистами.

— Вы едете в Краков? Учтите, что это город особых традиций! Краковяне свято соблюдают свои вековые традиции.

— Очень хорошо.

— В Варшаве говорят: жить можно всюду, но родиться и жениться надо только в Кракове.

— Почему? — удивился я.

— Там все эти процедуры отмечаются по первому разряду, на всю жизнь запоминаются.

Конечно, это не могло не вызвать особого интереса к древнему польскому городу.

Краков — живописный город, и это вы замечаете еще издали, приближаясь к нему. Город расположен в долине реки Вислы среди невысоких мягких зеленых холмов. К югу от города простираются горные цепи Западных Карпат, замкнутые далеко на горизонте цепью Татр с высокими и заснеженными вершинами.

Вокруг города раскинулись Планты — прекрасный, очень живописный парк, любимое место отдыха жителей. Ранее Краков был окружен мощными крепостными стенами, но еще в прошлом веке эти стены стали постепенно сносить и на их месте разбивать скверы и парки, которые ныне широкой зеленой лентой опоясывают город.

Кракову свыше тысячи лет. В этот город мы прибыли ранним осенним утром, и он сразу покорил нас своим внешним видом, зелеными, очень оживленными улицами, обилием древних памятников.

Уже в первый день наши польские друзья, чтобы яснее подчеркнуть историческое значение Кракова, сказали мне:

— Краков для Польши, как Киев для России — это мать городов польских. Нам кажется, что есть три древних, но юных сердцем и молодых телом города — Киев, Краков, да еще Господин Новгород. Все они перешагнули тысячелетие и у всех славная история.

Мне трудно было что-либо возразить против такого сравнения. Прямо скажем — сравнение меткое. В 1960 году Польша отмечает тысячелетие своего государства, и в дни торжеств старику Кракову будет оказан должный почет. В древние времена Краков был важным центром, где пересекались международные торговые пути, и уже с начала XI века он начал расти. В те времена в городе было построено много зданий и костелов, некоторые из них выстояли многие сотни лет и сохранились до сих пор.

— А как вы уберегли ценности Вавеля во время фашистской оккупации? — спросил один из туристов.

Экскурсовод рассказал:

— Во дворце поселился гитлеровский комиссар Ганс Франк. Он готовился все ценности вывезти в Германию. Франк понимал, что Краков — центр польской культуры, и чтобы обезглавить этот центр, он обманным путем собрал 186 профессоров краковских высших учебных заведений и вывез их в концентрационные лагеря. Когда под ударами Советской Армии гитлеровские войска отступали, Франк решил взорвать Вавель и ряд исторических памятников Кракова. Только молниеносное наступление советских войск помешало фашистам взорвать уже заминированные памятники.

В XIV—XVI веках Краков был столицей польского государства, а в 1596 году он уступил эту роль новому, быстро растущему городу Варшаве.

В 1241 году татарские полчища, продвигаясь на запад, сожгли Краков, и поэтому многие древние сооружения погибли. Архитектурные памятники XIV, XV и более поздних веков в большинстве сохранились. Это костелы, соборы, дворцы польских магнатов, королевские дворцы. Рассказать обо всех этих достопримечательных местах Кракова почти невозможно. В городе свыше пятидесяти только одних костелов, но с главными историческими и архитектурными памятниками мы ознакомились.

В первый из воскресных дней мы посетили Вавель. Это старый внушительных размеров королевский замок. Он расположен на одном из холмов на берегу Вислы, окружен высокой каменной стеной и кажется неприступной крепостью. Вавель — свидетель былой славы и роскошной жизни польских королей и магнатов, очевидец великих страданий угнетенного польского народа в прошлом.

В замке имеется великолепный королевский дворец, воздвигнутый в первой половине XVI века. Во время экскурсии мы осмотрели этот дворец, его галереи, роскошные залы, где заседал сейм, совещались и пировали короли и магнаты. Во дворце много картин, скульптур, гобеленов. Одним из замечательных сооружений Вавеля является кафедральный собор — красивое готическое сооружение, построенное в первой половине XIV века. Почти отовсюду видны его три высокие башни. Собор окружен кольцом часовен, построенных в готическом стиле и в стиле барокко. При этом соборе находится мавзолей Ягеллонов. Польский экскурсовод показал нам саркофаги с телами польской королевы Ядвиги, королей Ягелло, Яна Собеского, польских поэтов Мицкевича и Словацкого и... Пилсудского. Правда, мертвому Пилсудскому не повезло. Польский кардинал не разрешил похоронить его в общей усыпальнице под собором, и пилсудчики вынуждены были вырыть в стороне от мавзолея нишу для саркофага бывшего диктатора панской Польши.

Еще в первый день мы столкнулись с одной очень интересной традицией, характерной только для Кракова. Ежечасно и ночью и днем после удара башенных часов над городом раздавалась мелодия, так называемая гейнала, которую исполнял горнист.

Оказывается, эта традиция уходит в глубь веков. После 1241 года, когда татарские полчища вернулись с Запада снова к бассейну Волги, Краков стал возрождаться. Но в 1260 и в 1287 годах татарские орды снова разорили город, опустошили его и исчезли. Жители стали вновь восстанавливать свой город, но они знали, что дикий и бессердечный враг в любой момент может вернуться. Поэтому на самой высокой городской башне — на башне Мариацкого костела был установлен сторожевой пункт, и оттуда ежечасно раздавался призыв горниста:

— Слуша-а-а-й, будь бдителен!

Давно прошли времена нашествия татар, тысячи других, более оперативных средств связи и оповещения об опасности изобрело человечество. Но краковяне сохранили горниста как символ вечной бдительности их города.

Несколько слов скажем о Мариацком костеле. Основание этому костелу было положено в первой половине XIII века, но окончательно он был построен в XIV и XV веках. Мариацкий костел — удивительно стройное архитектурное сооружение в готическом стиле, несколько мрачное, потемневшее от времени, но очень прочное. Внутри бросается в глаза роскошь убранства, красота росписей его стен, колонн и особенно знаменитого Мариацкого алтаря, работы выдающегося художника Вита Ствоша. Гитлеровцы вывезли в Германию богатства этого алтаря, но в 1946 году жители Кракова привезли их обратно и берегут как дорогие реликвии города.

В беседе со мной один польский журналист, старый житель города, сказал:

— Краков ныне не тот.

— Почему? — спрашиваю я.

— За послевоенное время сильно изменился состав его жителей?

— Каким образом?

— Перед войной в городе было 180 тысяч жителей. Гитлер замучил и уничтожил 120 тысяч, в живых осталось 60. После войны из других городов сюда прибыло до 400 тысяч, родилось 40. И теперь вместе с Новой Гутой в нашем городе около 500 тысяч жителей. Как видите, восемьдесят процентов населения — не коренные жители Кракова.

— А знаменитые традиции в связи с этим изменились? Журналист улыбнулся:

— Новые люди принесли с собой и новые традиции, но старые также сохранены и строго соблюдаются.

Краков — город древнейшей польской культуры. Здесь в 1364 году был организован первый в Польше университет, который и в настоящее время считается лучшим высшим учебным заведением страны. В этом университете учился великий сын польского народа астроном Николай Коперник.

Из примечательных архитектурных сооружений прошлого назовем еще Сукеннице. Это трехэтажное здание, протянувшееся во всю ширину площади и построенное в XIV веке, было центром городской торговли. Оно хорошо сохранилось, и сегодня в нем, так же как и в старину, ведется оживленная торговля различными товарами.

Сукеннице стоит на главной площади, и здесь же сооружен памятник Адаму Мицкевичу. А над всей площадью тучи голубей. Они то резвятся в воздухе, то стремительно падают на площадь, заметив своих доброжелателей, которые здесь же в магазинах покупают кульки с зерном и угощают пернатых.

Несколько теплых дружеских встреч было у нас с краковскими издателями. Мы обменялись опытом работы над книгой, работы с авторами, художниками и читателями. Польские издатели жаловались, что им приходится вести борьбу с авторами, которые пишут скучные книги, и с художниками, которые предлагают пустые формалистические обложки.

— А что вы делаете, чтобы улучшать язык и содержание поступающих к вам рукописей?

— Зто мучительная история. Мы и просим автора переделать и сами правим, переделываем, часто очень спорим и даже напоминаем о каре, которая ждет авторов в аду за плохие книги...

— Какая кара? — не понял я.

Один из польских писателей в прошлом писал, что в аду самых страшных грешников за их преступления заставляли читать скучные книги.

— Ну и что?

— Несчастные грешники не выдерживали этого тяжкого наказания. Они читали эти книги и рыдали, рвали на себе горящие волосы и тяжко проклинали своих мучителей.

— Злая, очень злая шутка.

— Для автора. А я думаю, что читатель не будет возражать, если автора скучных и нудных книг немного поджарят в аду.

Я вздохнул и, сознаюсь честно, не утерпев, пожаловался, что создание живо написанной научной и даже научно-популярной книги и для нас еще очень трудная задача.

После войны Краков стал быстро расти и превратился в один из промышленных центров Польши. Мы побывали в Новой Гуте. Здесь сооружен крупнейший в стране металлургический комбинат имени В. И. Ленина. В Новой Гуте построены сотни многоэтажных домов, школы, больницы, скверы и парки. Официально Новая Гута — это самый молодой, шестой по счету район Кракова с населением до двухсот тысяч человек, а по существу это новый, самостоятельный город. Кракову тысяча лет — Новой Гуте десять. Вы садитесь в трамвай в Кракове — и через тридцать минут остановка Новая Гута.

Ранее на месте, где выросла Новая Гута, была деревня с очень мрачным названием — Могила. Нужда, горе, от которых спасала жителей только могила, вот что было характерным для этой деревни.

Краков — один из центров науки и культуры Польши. В нем тринадцать высших учебных заведений, одиннадцать театров, десять музеев, а в Новой Гуте три домны, шесть мартеновских печей, блюминг — словом, это огромный комбинат стали. Поляки называют Краков дедом, а Новую Гуту — внуком. Пожалуй, трудно найти деда, который был бы старше своего внука на тысячу лет!

Но это факт. И что самое главное, дед этот сам еще выглядит очень молодо, красив и статен, а десятилетний внук не по возрасту активен, крепок и к концу семилетия обещает дать стране до трех с половиной миллионов тонн стали. Таков этот внук!

* * *

Западнее Кракова ровное асфальтированное шоссе ведет в промышленный центр Польши город Катовицы. Но проехав несколько десятков километров, мы повернули влево. Впереди Освенцим.

Уже около пятнадцати лет прошло с тех пор, как закончилась война, но и до сих пор не может честный человек без содрогания слышать это название.

Лагерь находится примерно в шестидесяти километрах от Кракова в излучине реки Вислы. Высокий забор, проволочное заграждение в несколько рядов, по проволоке тогда пропускался электрический ток. Мы подъехали к высоким железным воротам. Над ними огромными буквами поразительно цинично звучащая здесь надпись: «Арбайт махт фрай» — «Труд делает свободным». Через эти ворота непрерывным потоком шли люди.

Сюда прибывали поезда со всей Европы, набитые людьми. Вагоны были запломбированы. Поляки, евреи, русские, украинцы, чехи, французы, англичане — трудно назвать народ, сыны и дочери которого не попали бы сюда. Гитлеровцы открывали вагоны и сортировали людей. Здоровых мужчин обращали в рабов, а женщин, стариков, инвалидов, больных и всех детей направляли в крематорий.

Несчастные обреченные шли в здание крематория спокойно. Они считали, что их ведут в баню. Все они раздевались, и, когда помещение оказывалось битком набитым людьми — за один прием сюда загоняли до трехсот человек,— палачи закрывали герметически дверь и пускали газ. В страшных муках наступала смерть. Потом мертвецов грузили на тележки и по рельсам везли в печи. Эти тележки стоят и ныне. День и ночь трупный смрад разносился по окрестности, этим смрадом дышали заключенные, дышало население окрестных деревень.

Вместе с нами в Освенцим прибыла экскурсия польских школьников. Дети шли очень тихо, держались поблизости от своего учителя и почти не задавали вопросов экскурсоводу. Их юные души были потрясены.

Лагерь делится на блоки. Внешне это добротные, похожие на казармы здания. На каждом надписи: блок для кобет (для женщин), блок № 10 — здесь производились разные опыты над заключенными. Блок № 11 — блок смерти. Здесь фашистские изверги истязали и казнили заключенных. Окна в блоке забиты и заглушены, чтобы не было слышно предсмертных криков. В этом корпусе сохранилась комната пыток с виселицей и крючком для подвешивания несчастных. В лагере всюду видны потрясающе страшные свидетельства пыток и истребления людей.

Огромные залы выделены для десятков тысяч пар обуви, сорванной с ног взрослых, детской обуви, одежды, горы зубных щеток, кисточек для бритья, целый отсек зубов и зубных протезов, детские игрушки, ложки, котелки, чашки, миски, масса чемоданов, привезенных сюда несчастными со всей Европы, десятки тысяч пар очков и костылей. Эти вещи уже не нужны владельцам — их сожгли в печах.

Но самым страшным памятником были волосы. Женские волосы. Они занимают огромный отсек. С чьих голов срезаны и сорваны эти волосы? Знал Ли мир более страшные преступления?

По длинным коридорам блоков всюду на стенах фотографии заключенных с надписями — поступил тогда-то, умер тогда-то.

Вместе с нами на экскурсии был один из сотрудников краковского литературного издательства. Директор этого издательства товарищ Слапа, уже пожилой человек, извинился, что он не сможет поехать с нами.

— А вы были там после освобождения? — поинтересовались мы.

— Нет,— ответил Слапа. Потом, видя наше недоумение, расстегнул манжет на левой руке, и там мы увидели вытатуированный номер 75 700.

— Вы были узником Освенцима? — взволнованно спросил я.

— Три года. Меня спасли от смерти русские.

* * *

Мы совершили путешествие на юг Польши — в местечко Поронино и в интересный горный городок Закопане.

Кто из читателей не слышал о Поронино, кто не знает, что здесь в 1913 и 1914 годах жил и работал Владимир Ильич Ленин? Жил он в простом крестьянском деревянном доме. Вот комната, где спал наш Ильич. Небольшая кровать, два тяжелых стула и шкаф с книгами, над которыми в то время он работал. В большом двухэтажном деревянном доме в августе 1913 года состоялось совещание ЦК РСДРП с партийными работниками. Ныне в этом доме открыт музей имени В. И. Ленина и возле дома сооружен памятник.

Из Поронино мы направились в Закопане — небольшой городок в предгорьях Татр, горный курорт Польши, центр альпинизма и лыжного спорта. Ежегодно этот курорт посещают сотни тысяч человек.

Ровное асфальтированное шоссе тянется в горы среди хвойных лесов. Сейчас только конец октября, а в горах уже выпал снег. Лес тих. Кажется, он уснул под нежным снежно-серебряным покрывалом. Безмолвно стоят могучие сосны, изредка виднеются раскидистые, еще не сбросившие пожелтевшей листвы дуб и бук.

В прошлом Польша была богата лесами. Они покрывали почти всю страну, в их дебрях было много зверя.

Попробуем и мы пойти в этот древний лес вместе с героем романа Генриха Сенкевича «Крестоносцы» молодым рыцарем Збышко на охоту с рогатиной на медведя.

«...Он надел для тепла лосиную безрукавку, на голову — сетку, из железной проволоки, чтобы медведь не содрал кожу, взял двузубую рогатину с зазубринами и широкий стальной топор с длинным дубовым топорищем. Ко времени вечерней дойки он был уже у цели и, выбрав удобное место, перекрестился, засел и стал ждать.

Алые лучи заходящего солнца просвечивали сквозь ветви ельника. В вершинах сосен, каркая и хлопая крыльями, возились вороны. Кое-где к воде пробирались зайцы, шелестя опавшими листьями, иногда на молодом буке мелькала шустрая куница. В зарослях раздавался постепенно затихающий щебет птиц.

Уже близился закат, а бор еще не успокоился. Вскоре вблизи с громким шумом и хрюканьем прошло кабанье стадо, затем длинной вереницей промчались галопом лоси, положив друг другу головы на спины. Сухие ветви трещали под их копытами так, что лес содрогался. Лоси, отливая на солнце красноватой шерстью, торопились к болоту, где их ожидал безопасный и удобный ночлег. Наконец, на небе вспыхнула заря, и верхушки сосен, казалось, пламенели в лучах. Потом все затихло. Бор отходил ко сну. С земли поднимался сумрак и устремлялся вверх, к сияющей заре, которая постепенно качала таять, хмуриться, темнеть и гаснуть.

...Вдруг у него над головой раздался шум сосен, он почувствовал на лице сильное дуновение ветра, тянувшего с болота, и тут же до него донесся запах медведя.

Теперь не было ни малейшего сомнения: шел мишка.

Страх мгновенно исчез, и Збышко, наклонив голову, напряг зрение и слух. Шаги приближались, тяжелые, явственные, запах становился острее; вскоре послышалось сопенье и глухое ворчанье.

«Только бы не два сразу!» — подумал Збышко.

И в ту же минуту, он увидел перед собой огромный темный силуэт зверя, который шел на запах размазанного по пням меда.

— Сюда, дед! — воскликнул Збышко, выступая из-за сосны.

Медведь коротко зарычал, испуганный внезапным появлением человека. Опасность была слишком близко, чтобы искать спасения в бегстве, и зверь мгновенно поднялся на задние лапы, расставив передние, словно для объятия. Збышко только .этого и ждал: весь напрягшись, он молниеносно бросился вперед и всей силой могучих рук и собственной тяжести вонзил рогатину в грудь зверя...»

Таким был польский лес в первые годы пятнадцатого века. А ныне? Еще с прошлого века леса здесь подвергались рубке, и на их месте возникали пашни, росли города, деревни. Теперь в Польше под лесами занято примерно двадцать два процента площади. В основном это хвойные породы — сосна, ель, пихта, а из лиственных пород — дуб, бук, ясень, граб, ольха, береза, тополь и осина.

Сосна наиболее распространена в предгорьях, в среднем поясе буковые и пихтовые леса, а в верхнем ярусе Татр преобладает ель.

Вряд ли встретился бы здесь в наше время юный Збышко с медведем. Крайне мало их осталось в польских лесах. Зато повсеместно распространены кабаны, барсуки, косули, зайцы, белки и лисицы. Недавно в польские леса завезен лось.

В Татрах обитает замечательное и благородное животное — серна. Мы встретили парочку серн в горах. Взрослая самка и малыш. Они спокойно пересекли дорогу буквально в ста метрах от машины и остановились на опушке леса. Мать безразлично посмотрела на машину — по опыту она знала, что это не опасные для нее чудовища, и медленно ушла в лес. Малыш оказался более любопытным. Он остановился и, приподняв гордую головку, с интересом посматривал на нас. Потом ему, видимо, эта история надоела, он задорно мотнул головой, пренебрежительно брыкнул в нашу сторону задними ножками и вприпрыжку бросился догонять маму.

— Очень уверенно чувствовала себя серна. Разве здесь нет хищников и никто их не беспокоит? — спросил я.

— Хищников здесь еще немало. Совсем недавно рыси уничтожили несколько десятков диких коз, а волки погубили целое стадо овец. Даже хищные птицы иногда ведут себя очень агрессивно. Одна горянка стояла на собственном дворе и занималась хозяйственными делами. Вдруг она услыхала какой-то шум вверху, бросила взгляд и увидела большую птицу, которая камнем падала на нее. Это был огромный татранский орел. В поисках пищи, видимо, изголодавшийся царь птиц переоценил свои силы и принял горянку за слабую дичь. Но мужественная женщина не растерялась. Она схватила топор и одним ударом сразила хищника.

— А раньше Польша славилась обилием оленей,— заметил я.

— В крупных лесных массивах их вы встретите и теперь. Уже с сентября в лесу часто слышится мощный рев оленей-самцов, этих очень красивых и смелых животных. В лесных чащах некоторые охотники и теперь бывают свидетелями жестоких схваток между самцами.

Часто мы проезжаем мимо оригинальных домиков — одноэтажных, двухэтажных, трех- и даже четырехэтажных, каменных и деревянных, построенных в лесу на зеленых полянках.

— Чудесные домики,— не удержался я.

— Это жилища горцев.

— А не скучно здесь зимой?

— Что вы? Зимой сюда приезжает много лыжников, а летом тут масса туристов и отдыхающих.

Дорога все время вьется лесом. Лес, лес, лес. Впереди видны мощные вершины Татр.

Проезжаем мимо водопада Мицкевича. Он небольшой, ко шумный, вода с грохотом падает со скалы, рвется, пенится и рассыпается среди каменных глыб. Говорят, что здесь бывал великий поэт Адам Мицкевич и любил смотреть, как шумит, пенится и неудержимо грохочет этот водопад.

— Скоро «Морское Око»,— сообщает водитель.

Название явно интригует. Мы много раз слышали восторженные рассказы об этом высокогорном озере и торопимся увидеть его.

Кто путешествовал по горам Венгрии, тот знает, что там в чудесном лесу у замка Люллафюред также есть озеро под названием «Морской глаз», оно очень узкое, вытянутое, и если предположить, что оно похоже на глаз, то только на полузакрытый.

«Морское Око» — самое красивое из всех высокогорных озер Польши. Оно, как гигантская каменная чаша, со всех сторон окружено высокими горами. Слева от озера вздымается на 2449 метров вершина Рысы — самая высокая точка Польши, справа каменистая вершина Мнах, которая своим острым верхом поднялась на 2064 метра. Если взобраться на одну из вершин и бросить взгляд на озеро, то его очертания напоминают гигантский глаз. Вода в озере чистая и прозрачная, как слеза. На берегу озера стоит гостиница.

Если сесть в лодку, пересечь озеро и подняться на высоту 1580 метров, то вы увидите другое горное озеро. Это «Черный Став». Оно небольшое, имеет круглую форму, и кажется, будто какой-то шутник-великан гигантской стальной ложкой выбрал здесь среди каменных утесов почву и налил в выемку холодной горной воды.

После недолгого отдыха на берегу «Морского Ока» мы направились на гору Губалувка высотой до двух тысяч метров. На вершину этой горы поднимаемся на фуникулере. Действует два вагона. Один ползет вверх, а другой в это время спускается вниз. На вершину мы поднялись к закату солнца. Картина сказочно красивая. Серебром сверкали залитые лучами солнца горные вершины Татр. Они казались очень близкими, словно находились рядом, а не за много километров от нас. А темно-синее без единого облачка небо было удивительно чистым, мягким, бездонным.

На вершине горы также есть комфортабельная гостиница, ресторан, здесь есть образцы местной горной экзотики. Вот стоит в национальном костюме гурал (горец) — он здесь живет. На горце узкие, красочно расшитые брюки из домотканного белого сукна, расшитый короткий плащ и шляпа. А вот стоят нарты с собачьей упряжкой, рядом на столбе висит национальный костюм — расшитые брюки, плащ и шляпа. Здесь же на снегу медвежья шкура. Это принадлежности фотографа. Можно одеться в костюм горца, сесть на нарты, да еще с медвежьей шкурой — для любителей фотоснимок может быть интересным.

Уже было совсем темно, когда мы возвращались в Краков. Лес был тих. Плотной стеной по сторонам стояли укрытые снегом серебристые ели, не слышались голоса лесных обитателей. Только один раз из лесу выскочил на дорогу заяц. Испугался косой и, прижав уши, рванулся впереди машины по дороге. Шофер пожалел его и убавил скорость, а трусливый русак будто догадался, прыгнул в сторону и был таков.

В Краков мы вернулись поздно.

Катовицы — город труда, один из промышленных центров Польши, город угля и металла. Большое количество промышленных предприятий, близость угольных шахт — все это отразилось на внешнем виде города. Дома здесь крепкие, с толстыми стенами, но, как правило, все потемнели от копоти. На улицах города большое оживление, имеется много магазинов, ресторанов, столовых и «млечных баров».

Катовицы находятся среди больших промышленных городов, которые очень близко расположены один от другого и связаны трамваем и автобусной линией. Это Хожув, Сосковец, Забже и Бытом.

Однажды мы вместе с катовицкими издателями поехали в театр. Поездка заняла минут сорок. Только вернувшись в гостиницу, я узнал, что в театре мы были не в Катовицах, а в соседнем городе Бытоме.

Хорошая транспортная связь помогает жителям без особого труда посещать театры, магазины или кино в любом из этих городов.

Из Катовиц мы совершили очень интересную поездку в Зеленую Силезию до города Цешина. Это на самой границе с Чехословакией. Если вы посмотрите на карту, то увидите рядом два кружочка и две надписи — Цешин на польской стороне и Тешин на чехословацкой. Ранее это был один город, а теперь стало два. Их разделяет мелкая и узкая река. Мост через эту реку соединяет обе части города. Цешин — старый город. Здесь сохранились очень древний костел, крепость и колодец Трех братьев.

— Каких братьев? — поинтересовались мы.

И здесь мы узнали один из вариантов легенды о трех братьях.

...На широких просторах славянской земли в древние времена жили три брата, три могучих богатыря. Один брат хозяйничал на Днепре и Волге, его поля и леса простирались от Черного до Белого моря. Это был брат старший и звали его Русс. Два других брата, Лях и Чех, как близнецы равные, жили в горах и на равнинах западнее Днепра.

Хорошо жили братья, и всего у них было в достатке. Но вот над их домами, над их полями нависла грозная черная туча. С холодной Сибири и знойной южной Азии на старшего брата Русса стали совершать набеги дикие татарские орды. Русс отбивался, он смело и мужественно сражался, но врагов было видимо-невидимо, их истребляли, но они плодились, как муравьи. Трудно было Руссу — самому старшему брату, рекой лилась русская кровь.

А с Запада стали надвигаться немецкие полчища. Воины были в железных латах, носили на головах железные каски, а в руках пудовые мечи. Этими тяжелыми мечами они рубили головы воинам-чехам и воинам-ляхам, не жалели женщин, стариков и детей.

Но не всех женщин убивали черные рыцари. Молодых полек они брали в полон. Рыцари хотели иметь красивых жен и красивых детей. Но не шли в полон юные польки и вместе с мужьями, отцами и братьями дрались с лютым врагом и падали на поле брани.

Тяжело, очень тяжело было трем братьям. И однажды сошлись они на небольшой реке Ольше, поведали друг другу о своих бедах и порешили вместе бороться против врагов.

— Я отдам все свои силы, свои просторы, леса и пашни для нашего братского дела,— сказал Русс.

— У меня крепкие руки, я умею ковать мечи, копья, делать кольчуги, я вместе с тобой, наш старший брат,— молвил Чех.

— У нас нет таких сил, таких больших просторов, лесов и полей, какие имеет брат Русс,— сказал Лях,— но сердца наши не знают страха на поле брани, и вместе с нами научились сражаться наши женщины. Они нежны, как серны, и храбры, как тигрицы. А где сражается женщина — нет страха в том боевом ряду.

Радостно улыбнулся могучий с большой светлой бородой Русс, громко и весело рассмеялся трудолюбивый и скромный Чех, счастье сверкнуло на румяном лице Ляха. И скрепили три брата эту дружбу клятвой. А Русс и Чех взяли себе в жены молодых сестер брата Ляха. В знак этой дружбы братья построили на реке город Тешин-Цешин и выкопали в нем колодец дружбы и счастья. Из этого колодца пили они чистую, как слеза, воду в дни свадьбы, пили эту воду их красавицы жены, позднее пили их многочисленные дети, их неисчислимые внуки и правнуки...

. Много воды утекло с тех пор. Давно разбиты кровные враги трех братьев. Поколение за поколением сменяются русские, чехи, поляки. Появились тысячи новых городов и сел. А среди них на пограничной реке стоит древний Тешин-Цешин. Он вечен, как вечна братская дружба русских, поляков и чехов.

В Цешине есть очень интересный этнографический музей. Пройдешь по залам этого музея и увидишь, как жил здесь человек в прошлом. Тут есть макет закопченной избы с печью без трубы, старинная посуда, миски, ножи, ложки, сундуки и древнее оружие. Мы не знаем, есть ли здесь посуда, из которой пили легендарные братья, но это история страны, польского народа, его первые шаги, и очень интересно посмотреть на эти памятники старины теперь, в дни тысячелетия Польского государства.

Из Цешина мы отправились в горы к истокам славной польской реки Вислы. Горы в лесах. Несмотря на ноябрь, многие деревья еще сохранили листву, во многих местах лежат могучие вековые сосны, поваленные ветром. Они вывернуты с корнями. Трудно им во время бури удержаться в каменистом грунте, видно, не смогли они крепко ухватиться за скалы своими корнями.

Висла главная река страны и для поляков имеет такое же значение, как и для русских Волга. Извилистой лентой тянется Висла по стране с юга на север. На ней стоят города Варшава, Краков, Быдгощ, Сандомеж, Плогун, Торунь и Гданьск.

Истоки Вислы расположены в Западных Бескидах. И в чем здесь отличие Вислы от Волги? Наша могучая река берет свое начало с Валдайской возвышенности из небольших родникоз на болотах и течет от истока очень тихо, почти незаметно и только, пройдя многие десятки километров, превращается в реку. Висла — другое дело. Она с первых же километров, от истоков, которые находятся в горах, превращается в бурный поток, шумит, грохочет и прыгает по горным уступам вплоть до выхода из Бескид.

Висла образуется из двух горных потоков — Белой Вислы и Черной Вислы, или, как поляки ласкательно называют их, Белой и Черной Виселками. Мы с живейшим интересом наблюдали, как живописно и резво прыгают по уступам с горного хребта эти маленькие, но очень быстрые потоки. Вода в них прозрачно чистая, студеная, нередки маленькие водопадики. И рыбы! У одного из водопадов в широком водоеме они стаями играли, гонялись друг за другом, и мы искренне сожалели, что не можем вдоволь полюбоваться этой картиной.

Когда Висла с горных хребтов опускается до высоты 250 метров над уровнем моря, ее бурное течение затихает — и дальше до самой Балтики это уже спокойная, равнинная река. Но тихая Висла во время высоких весенних и летних паводков сильно разливается, становится очень грозной и доставляет немало бед прибрежнему населению.

* * *

По пути из Зеленой Силезии мы заехали в город Скочув на дачу к польскому писателю Густаву Морцинеку. Встретила нас сестра писателя, пожилая но очень подвижная и приветливая женщина. После взаимных приветствий она весело сказала, обращаясь ко мне:

— Я вас знаю.

Конечно, приятно, если тебя в незнакомом городе встречают знакомые люди, но мне показалось, что эту женщину все же я вижу первый раз в жизни.

— Простите, а где мы с вами в последний раз встретились? — осторожно спрашиваю я.

Она рассмеялась.

— Вчера.

— Но где? — не удержался я.

— На экране телевизора. Вы вчера рассказывали польским телезрителям о советских книгах.

Мы дружно рассмеялись, это сразу создало атмосферу дружбы и как «старым знакомым» позволило вести беседу просто и непринужденно. Густав Морцинек рассказал нам о своих творческих планах, расспрашивал о жизни и творчестве советских писателей, о Москве и Киеве.

Потом вдруг писатель обратился ко мне:

— А вы были в Тарновске-Гуры?

— Нет,— ответил я, не совсем ясно представляя, что я там могу увидеть.

— Там есть старинная, средневековая шахта, где добывались серебро и олово. Я только вчера там был, и у меня осталось много впечатлений.

На второй день утром мы прибыли в Тарновске-Гуры. Машина остановилась у большого старого, несколько запущенного парка. Вместе с экскурсоводом мы направляемся к маленькой круглой башенке с железной решетчатой дверью. Экскурсовод — молодой человек, видимо студент — открыл дверь и зажег два фонаря типа «летучая мышь».

«Неужели эти мрачные пещеры находятся под таким красивым тенистым парком?»—невольно возникала в голове мысль.

— Увага, проше пане, осторожно следуйте за мной,— пригласил экскурсовод. Он первым спускается по крутой винтовой лестнице вниз, а мы в полутемноте торопимся за ним. Процедура эта тянется медленно — глубина шахты до пятидесяти метров. Наконец, последняя ступенька скрипящей лестницы — и группа останавливается на небольшой деревянной площадке. Она колеблется под ногами, и нетрудно догадаться, что эта площадка лежит на подземной воде.

Напрягаем зрение, всматриваемся в темноту. Что это за пещера, как здесь добывали руду, какими орудиями, как ее поднимали наверх? Ведь никаких лифтов, подъемников и вагонеток в те времена еще не было.

Экскурсовод выводит откуда-то из-под площадки, на которой мы стоим, плоскую и очень длинную, специально сконструированную для плавания по подземной реке лодку мест на восемь.

— Проше пане садиться,— приглашает он.

Нас вместе с переводчиком и экскурсоводом пять человек. Осторожно, по одному садимся мы в эту плоскую лодку, она оказывается очень неустойчивой, при малейшем нашем движении наклоняется то в одну, то в другую сторону и еле не захватывает бортами воды.

Длина пещеры около шести километров. Ширина ее до четырех-пяти метров, высота до пяти-шести метров.

Самое интересное — по этому туннелю течет подземная речушка. Течение быстрое, и как только лодку отвязали, она сразу пошла вперед.

Мы плывем по подземной реке! Тусклый огонек фонарей очень слабо освещает стены и потолок пещеры. Лодку непрерывно подносит то к правой, то к левой стенке пещеры, мы тихонько отталкиваемся, она шатается — нам все время кажется, что вот-вот эта плоская и легкая посудина зачерпнет холодной воды или опрокинется.

— Глубоко здесь? — на всякий случай кто-то задает вопрос экскурсоводу.

— Утонуть трудно — метра полтора.

— А рыба есть?

— Есть, только ловить ее запрещено.

— Она слепая?

— Нет. Пещерный поток имеет выход в надземную реку, значит рыба не вечно живет в этой темноте.

Всматриваемся в холодную мутную воду, не покажется ли спинка, не плеснет ли игриво хвостом хотя бы небольшая рыбешка. Но нет! Не удалось нам увидеть живых существ в этом подземном канале. Стены пещеры сырые, изредка с потолка свисают тоненькие, как карандаши, сталактиты. Невольно вспомнились минувшие века и те несчастные, обездоленные люди, которых загоняли сюда, в подземелье, добывать богатства польским магнатам.

Впереди площадка. Лодка останавливается. Снова по винтовой лестнице поднимаемся вверх, и здесь у входа стоит наша машина. Вечером мы возвращаемся в Катовицы.

Быстро пролетели дни нашего пребывания в Польше. После закрытия выставки все книги и экспонаты были оставлены в Варшаве, как дар советского народа братскому польскому народу.

Мы тепло распростились с гостеприимными польскими друзьями и возвратились в Москву.