ГЛАВА ПЕРВАЯ. В ДАЛЬНИЙ ПУТЬ

Лето носилось в воздухе. Белый Клык почувствовал беду еще задолго до того, как она дала знать о своем приближении. Весть о грядущей перемене какими-то неведомыми путями дошла до него. Предчувствие зародилось в нем по вине богов, хотя он и не отдавал себе отчета в том, как и почему это случилось. Сами того не подозревая, боги выдали свои намерения собаке, и она уже не покидала крыльца хижины и, не входя в комнату, знала, что люди что-то затевают.

- Послушайте-ка! - сказал как-то за ужином погонщик.

Уидон Скотт прислушался. Из-за двери доносилось тихое тревожное поскуливание, похожее скорее на сдерживаемый плач. Потом стало слышно, как Белый Клык обнюхивает дверь, желая убедиться в том, что бог его все еще тут, а не исчез таинственным образом, как в прошлый раз.

- Чует, в чем дело, - сказал погонщик.

Уидон Скотт почти умоляюще взглянул на Мэтта, но слова его не соответствовали выражению глаз.

- На кой черт мне волк в Калифорнии? - спросил он.

- Вот и я то же самое говорю, - ответил Мэтт. - На кой черт вам волк в Калифорнии?

Но эти слова не удовлетворили Уидона Скотта; ему показалось, что Мэтт осуждает его.

- Наши собаки с ним не справятся, - продолжал Скотт. - Он их всех перегрызет. И если даже я не разорюсь окончательно на одни штрафы, полиция все равно отберет его у меня и разделается с ним по-своему.

- Настоящий бандит, что и говорить! - подтвердил погонщик.

Уидон Скотт недоверчиво взглянул на него.

- Нет, это невозможно, - сказал он решительно.

- Конечно, невозможно, - согласился Мэтт. - Да вам придется специального человека к нему приставить.

Все колебания Скотта исчезли. Он радостно кивнул. В наступившей тишине стало слышно, как Белый Клык тихо поскуливает, словно сдерживая плач, и обнюхивает дверь.

- А все-таки здорово он к вам привязался, - сказал Мэтт.

Хозяин вдруг вскипел:

- Да ну вас к черту, Мэтт! Я сам знаю, что делать.

- Я не спорю, только...

- Что "только"? - оборвал его Скотт.

- Только... - тихо начал погонщик, но вдруг осмелел и не стал скрывать, что сердится: - Чего вы так взъерошились? Глядя на вас, можно подумать, что вы так-таки и не знаете, что делать.

Минуту Уидон Скотт боролся с самим собой, а потом сказал уже гораздо более мягким тоном:

- Вы правы, Мэтт. Я сам не знаю, что делать. В том-то вся и беда... - И, помолчав, добавил: - Да нет, было бы чистейшим безумием взять собаку с собой.

- Я с вами совершенно согласен, - ответил Мэтт, но его слова и на этот раз не удовлетворили хозяина.

- Каким образом он догадывается, что вы уезжаете, вот чего я не могу понять! - как ни в чем не бывало продолжал Мэтт.

- Я и сам этого не понимаю, - ответил Скотт, грустно покачав головой.

А потом наступил день, когда в открытую дверь хижины Белый Клык увидел, как хозяин укладывает вещи в тот самый проклятый чемодан. Хозяин и Мэтт то и дело уходили и приходили, и мирная жизнь хижины была нарушена. У Белого Клыка не осталось никаких сомнений. Он уже давно чуял беду, а теперь понял, что ему грозит: бог снова готовится к бегству. Уж если он не взял его с собой в первый раз, то, очевидно, не возьмет и теперь.

Этой ночью Белый Клык поднял вой - протяжный волчий вой. Белый Клык выл, подняв морду к безучастным звездам, и изливал им свое горе так же, как в детстве, когда, прибежав из Северной глуши, он не нашел поселка и увидел только кучку мусора на том месте, где стоял прежде вигвам Серого Бобра.

В хижине только что легли спать.

- Он опять перестал есть, - сказал со своей койки Мэтт.

Уидон Скотт пробормотал что-то и заворочался под одеялом.

- В тот раз тосковал, а уж теперь, наверное, сдохнет.

Одеяло на другой койке опять пришло в движение.

- Да замолчите вы! - крикнул в темноте Скотт. - Заладили одно, как старая баба!

- Совершенно справедливо, - ответил погонщик, и у Скотта не было твердой уверенности, что тот не подсмеивается над ним втихомолку.

На следующий день беспокойство и страх Белого Клыка только усилились. Он следовал за хозяином по пятам, а когда Скотт заходил в хижину, торчал на крыльце. В открытую дверь ему были видны вещи, разложенные на полу. К чемодану прибавились два больших саквояжа и ящик. Мэтт складывал одеяла и меховую одежду хозяина в брезентовый мешок. Белый Клык заскулил, глядя на эти приготовления.

Вскоре у хижины появились два индейца. Белый Клык внимательно следил, как они взвалили вещи на плечи и спустились с холма вслед за Мэттом, который нес чемодан и брезентовый мешок. Вскоре Мэтт вернулся. Хозяин вышел на крыльцо и позвал Белого Клыка в хижину.

- Эх ты, бедняга! - ласково сказал он, почесывая ему за ухом и гладя по спине. - Уезжаю, старина. Тебя в такую даль с собой не возьмешь. Ну, порычи на прощанье, порычи, порычи как следует.

Но Белый Клык отказывался рычать. Вместо этого он бросил на хозяина грустный, пытливый взгляд и спрятал голову у него под мышкой.

- Гудок! - крикнул Мэтт.

С Юкона донесся резкий вой пароходной сирены.

- Кончайте прощаться! Да не забудьте захлопнуть переднюю дверь! Я выйду через заднюю. Поторапливайтесь!

Обе двери захлопнулись одновременно, и Скотт подождал на крыльце, пока Мэтт выйдет из-за угла хижины. За дверью слышалось тихое повизгиванье, похожее на плач. Потом Белый Клык стал глубоко, всей грудью втягивать воздух, уткнувшись носом в порог.

- Берегите его, Мэтт, - говорил Скотт, когда они спускались с холма. - Напишите мне, как ему тут живется.

- Обязательно, - ответил погонщик. - Стойте!.. Слышите?

Он остановился. Белый Клык выл, как воют собаки над трупом хозяина. Глубокое горе звучало в этом вое, переходившем то в душераздирающий плач, то в жалобные стоны, то опять взлетавшем вверх в новом порыве отчаяния.

Пароход "Аврора" первый в этом году отправлялся из Клондайка, и палубы его были забиты пассажирами. Тут толпились люди, которым повезло в погоне за золотом, люди, которых золотая лихорадка разорила, - и все они стремились уехать из этой страны, так же как в свое время стремились попасть сюда.

Стоя около сходней. Скотт прощался с Мэттом. Погонщик уже хотел сойти на берег, как вдруг глаза его уставились на что-то в глубине палубы, и он не ответил на рукопожатие Скотта. Тот обернулся: Белый Клык сидел в нескольких шагах от них и тоскливо смотрел на своего хозяина.

Мэтт чертыхнулся вполголоса. Скотт смотрел на собаку в полном недоумении.

- Вы заперли переднюю дверь? Скотт кивнул головой и спросил:

- А вы заднюю?

- Конечно, запер! - горячо ответил Мэтт.

Белый Клык с заискивающим видом прижал уши, но продолжал сидеть в сторонке, не пытаясь подойти к ним.

- Придется увести его с собой.

Мэтт сделал два шага по направлению к Белому Клыку; тот метнулся в сторону. Погонщик бросился за ним, но Белый Клык проскользнул между ногами пассажиров. Увертываясь, шныряя из стороны в сторону, он бегал по палубе и не давался Мэтту.

Но стоило хозяину заговорить, как Белый Клык покорно подошел к нему.

- Сколько времени кормил его, а он меня теперь и близко не подпускает! - обиженно пробормотал погонщик. - А вы хоть бы раз покормили с того первого дня! Убейте меня - не знаю, как он догадался, что хозяин - вы.

Скотт, гладивший Белого Клыка, вдруг нагнулся и показал на свежие порезы на его морде и глубокую рану между глазами.

Мэтт провел рукой ему по брюху.

- А про окно-то мы с вами забыли! Глядите, все брюхо изрезано. Должно быть, разбил стекло и выскочил.

Но Уидон Скотт не слушал, он быстро обдумывал что-то. "Аврора" дала последний гудок. Провожающие торопливо сходили на берег. Мэтт снял платок с шеи и хотел взять Белого Клыка на привязь. Скотт схватил его за руку.

- Прощайте, Мэтт! Прощайте, дружище! Вам, пожалуй, не придется писать мне про волка... Я... я...

- Что? - вскрикнул погонщик. - Неужели вы...

- Вот именно. Спрячьте свой платок. Я вам сам про него напишу.

Мэтт задержался на сходнях.

- Он не перенесет климата! Вам придется стричь его в жару!

Сходни втащили на палубу, и "Аврора" отвалила от берега. Уидон Скотт помахал Мэтту на прощанье и повернулся к Белому Клыку, стоявшему рядом с ним.

- Ну, теперь рычи, негодяй, рычи, - сказал он, глядя "на доверчиво прильнувшего к его ногам Белого Клыка и почесывая ему за ушами.