== ОХОТА НА ТАПИРА ==
(К рисунку на обложке) Рассказ Г. Верриля
Тапиры в настоящее время встречаются только в тропиках Америки и на юге Азии. Этот странный на первый взгляд и интересный с научной точки зрения факт косвенно подтверждает теорию о том, что некогда Америка и Азия представляли единый материк. Всего насчитывают три вида тапиров: один в Азии и два в Америке. Хотя в общем азиатские и американские тапиры похожи друг на друга, однако они различны по окраске: у азиатских тапиров голова и ноги темнокоричневые или черные, тело же сероватое или желтовато-белое, тогда как взрослые американские тапиры сплошь черны, а молодые—коричневые или окраски косули, с белыми пятнами и полосами.
Оба вида американского тапира очень схожи, и неспециалист не отличит их. Однако, несмотря на внешнее сходство, они резко различны в привычках и образе жизни. Тапир более крупного вида предпочитает низменности и соседство реки, пруда или болота и водится в районе между южной Бразилией и Парагваем. Животные другого вида, меньшие размером, с более длинной и выпуклой шеей, обитают в центральной Америке на возвышенных местах.
Тапиры очень любят воду и проводят большую часть жизни в речках или озерах, где и питаются водорослями. Они прекрасно плавают и в случае опасности немедленно прячутся под воду. Тапиры очень пугливы и осторожны, и охота на них чрезвычайно трудна; тем не менее индейцы с большим рвением охотятся на этих животных из-за их вкусного мяса.
Удачная охота индейцев на тапира заканчивается обычно большим празднеством: все жители деревни собираются испробовать любимого мяса, и тапир весом в 140—160 кило поедается с необыкновенной жадностью. Если же после празднества остается немного мяса, то его коптят и высушивают про запас.
Тапир, несмотря на свою величину и неуклюжесть движется с удивительной быстротой, бесшумно пробираясь сквозь заросли. Часто индейцам, путешествующим в своих каноэ (плоскодонных лодках) в глуши тропической Америки, приходится наблюдать в ручьях тапиров, но животные, услышав приближение человека, скрываются в джунглях или ныряют в воду с такой молниеносной быстротой, что убить их представляется задачей большой трудности. В лесах часто встречаются следы тапиров, но выследить животное— почти безнадежное дело. Помочь в этом может только специально обученная индейская собака.
В джунглях северной Бразилии, южной Венецуэлы и в других местах среди индейцев существует поверие, будто птица - барабан (варакабра) предупреждает тапира о приближении человека. Туземцы центральной Америки думают, что тапира предупреждает о грозящей опасности маленькая, родственная цапле птичка с мудреным латинским названием. Птички эти довольно часто посещают излюбленные тапирами болотистые джунгли, и так как при чьем-либо приближении они имеют обыкновение взлетать подобно гигантским бабочкам, то нет ничего невероятного в том, что тапиры воспринимают их взлет как сигнал опасности. Однако мне кажется, что тапир — обладающий более острым зрением и тонким слухом, чем все остальные обитатели джунглей—не нуждается в услугах специальных часовых.
Я убил на своем веку не мало тапиров, но никогда не забуду свою первую охоту на это животное. Было это в Коста-Рико, где я собирал коллекцию птиц и млекопитающих для одного большого американского музея. В проводники я взял мулата огромного роста и необыкновенной силы. Жуан (так звали моего проводника) был весьма честный, достойный доверия человек, к тому же большой знаток джунглей и искусный охотник.
Однажды утром мы охотились в джунглях недалеко от берега большой реки. Когда мы подошли к воде, Жуан вдруг остановился, наклонился и, указывая на след, прошептал:
— Тапир...
На влажной земле ясно видны были глубокие следы копыт тапира. Что эти следы были свежие, свидетельствовала наполнявшая их вода, которая не успела еще впитаться в землю. Шопотом Жуан поделился со мной предположением, что животное было здесь не более десяти минут назад.
Держа винтовки наготове, мы с затаенным дыханием двинулись по следу, который вел к начинавшимся невдалеке густым зарослям тростника и бамбука. Каждую минуту мы могли ожидать встречи с животным. След тапира ясно обозначался на влажной земле и смятой траве. Стояла мертвая тишина. Если бы тапир находился где-либо поблизости, мы должны были бы слышать треск кустарника, но ни один звук не долетал до нашего слуха. Я начал уже терять терпение "и попытался было заговорить, но угрожающий шопот Жуана остановил меня. Осторожно продолжали мы двигаться вперед. Я пробирался вслед за Жуаном, стараясь не наступить на сухой тростник или пошевелить веткой.
Даже мне, неопытному охотнику, было ясно, что животное близко: в одном месте листья, втоптанные тапиром в ил, еще не успели завять, в другом — раздавленное копытом, трепетало в предсмертной судороге большое черно-желтое насекомое, а там, где животное пересекало узкий ручеек, вода еще не заполнила ямки, вдавленные копытами и песчаные берега. Но ни один звук не выдавал его присутствия, не слышно было ни треска сучьев ни шелеста ветвей. И вдруг Жуан, потянув носом влажный воздух, прошептал, что слышит запах животного.
Рисунок. Джимми ел все, не исключал газет.
Целый час гонялись мы за невидимым зверем по зарослям тростника. Мне попадалось не мало птиц, которые я не прочь был бы присоединить к своей коллекции, но я воздержался от выстрела в надежде, что в конце-концов нам удастся настичь тапира. Дважды выскакивал нам навстречу небольшой двухгодовалый олень; в одном месте небольшое стадо пекари (мускусных свиней) поднялось со своего ложа и с хрюканьем и писком шумной рысью пустилось наутек.
Наконец Жуан остановился. Перед нами были следы тапира, а рядом с ним — отпечатки босых ног и ботинок. Мы узнали свои собственные следы. Оказывается, мы все время кружили и опять пришли на то место, откуда начали преследование. Повидимому дело наше было безнадежно. Те мне менее мы шопотом начали совещаться о том, какое взять направление.
Мы недавно миновали небольшую просеку. Было решено, что я вернусь на эту просеку и буду на ней выжидать, тогда как Жуан пойдет опять по следу. Если тапир будет продолжать бежать впереди Жуана, он несомненно не минует просеки, где я его и прикончу. Этот план в большинстве случаев приводил к цели, что я знал по опыту из охоты на оленя и других животных, •которые, спасаясь от преследования, всегда бегут по кругу. Итак, вернувшись на, просеку, я уселся на пень, скрытый в тростнике, и приготовился к встрече с тапиром.
Был теплый тихий день. Разнообразные жуки и кузнечики трещали в тростнике; крошечные насекомые издавали победный звук, тщательно выискивая пищу в зарослях бамбука; дерзкая мухоловка обрушилась на меня трескающим чириканьем, сидя на придавленной лозе. Медленно ползли минуты, и из непроницаемой стены тростника не слышно было ни шелеста, ни звука, говорящего о приближении либо тапира либо Жуана.
Я уже начал было засыпать, как вдруг необычный звук заставил мена повернуть голову. Испуганно вскрикнув, я вскочил на ноги, шарахнулся в сторону, споткнулся и шлепнулся навзничь на кучу валежника, Меньше чем в двух метрах от того места, где я сидел, сквозь густой тростник прорвалась гигантская (как показалось мне с испугу) голова с вытянутым хоботом.
Маленькие с красными веками свиные глазки тапира горели сердитым блеском, хобот был поднят и кожа на нем собралась в морщины; изо рта выглядывали желтые зубы, а жесткая щетина на шейных позвонках поднялась дыбом. Удивленный и испуганный не меньше, чем я, тапир бешено ринулся прямо на меня.
Стараясь выпутаться из сухого тростника, я едва успел подняться на ноги, как был немедленно повален на спину рассвирепевшим животным. Поднявшись на колени, я схватил ружье и дважды выстрелил в убегавшего тапира, который скрылся в тростнике на противоположной стороне поляны.
В следующее мгновение появился Жуан. Надеясь настичь раненое животное, мы двинулись по кровавому следу. Вдруг Жуан, шедший впереди, громко вскрикнул. Перед ними на полянке лежал мертвый тапир-Другой случай произошел в Гвиане с одним из моих охотников-индейцев. Пробиваясь вдоль реки, мы захватили тапира врасплох. Он меланхолически бродил в мелкой воде, но прежде чем мы успели выстрелить, — выскочил на берег и исчез в лесу. У нас к этому време-мени истощились запасы свежего мяса, я и решил послать лучшего из охотников в джунгли по следу животного. Несколько минут спустя до нас донесся выстрел и дикий крик: сокрушая все на своем пути, с лицом, искаженным от ужаса, как молния ворвался в наш лагерь охотник-индеец. Вот что рассказал он нам, когда опомнился.
Осторожно двигаясь сквозь дебри по следам тапира, он вдруг услышал шум: где-то недалеко пробиралось небольшее животное. Уверенный, что это тапир, индеец решительно двинулся вперед, как вдруг увидел в чаще зарослей какое-то гигантское животное. Прицелившись, он выстрелил и бросился вперед, уверенный, что увидит мертвого или раненого тапира.
Каково же было его удивление и ужас, когда он очутился лицом к лицу с огромным муравьедом, природная ярость которого удвоилась от ружейного выстрела. Поднявшись на задние лапы, свирепо потрясая передними лапами, вооруженными когтями, и ударяя волосатым хвостом по земле, муравьед бросился на остолбеневшего от неожиданности индейца. Охотник бросился бежать, и едва спасся от когтей разъяренного зверя.
Из всех обитателей тропических лесов гигантский муравьед наиболее опасен. Толстая шкура и густые жесткие волосы делают его тело почти непроницаемым для обыкновенной пули; он с необычайной яростью борется за жизнь; длинные загнутые когти служат страшным орудием, способным разорвать человека в куски. Никто из животных первый не нападает на муравьеда, да и муравьед не нападет ни на кого, если его не затронуть. Быстро передвигаться с места на место он не может, и ведет себя очень спокойно, если никто не мешает предаваться излюбленному занятию — вылавливанию муравьев. Но стоит задеть или ранить тапира — и животное приходит в неописуемую ярость...
В следующий раз у меня была совсем иная встреча с тапиром. Один из американских зоопарков обратился ко мне с просьбой попытаться достать для них молодого пятнистого тапира — экспонат, которого не было ни в одном зоологическом саду мира.
Нам вскоре повезло: в дикой чаще джунглей охотнику-индейцу удалось убить самку и взять в плен малыша. Это было крошечное создание, едва ли больше собаки, бледнокрасного цвета, с белыми пятнами и полосами. Тапиренок не выказывал ни малейшего страха и не обнаружил исчезновения матери, пока не наступило время кормления. Тут начались затруднения.' Чем кормить юнца и как давать ему пищу? Первый вопрос разрешился быстро, так как у нас было достаточно сгущенного молока, но второй был весьма сложен, так как малыш не мог еще лакать молоко и отказывался принимать его с ложки. Наконец Сам, мой негритенок, разрешил вопрос вытащив откуда-то бутылку из-под виски, он натянул на ее горлышко резиновый палец, который взял из дорожной аптечки.
Молодой тапир рос на наших глазах. Через неделю Сам отнял его от соски, и малыш лакал молоко с блюдечка не хуже котенка. Но запасы молока быстро истощались, и стало очевидно, что необходимо приучить Джимми (так назвали мы юнца) к другой пище. А это было делом нелегким; кроме того я далеко не был уверен, что уже пришло время подкармливать его твердой пищей. Индейцы однако убедили меня, что с ним ничего плохого не может случиться и что его зубы достаточно крепки для твердой пищи.
Мы приступили к опыту. Рис, который едят в неволе почти все животные и птицы, не понравился Джимми. Мука, бобы, хлеб, бисквиты, консервированные овощи, корни диких корнеплодов, фрукты, листья— все было перепробовано, но ничто не пришлось ему по вкусу. Наконец, мы напали на желаемое. Это была маниоковая мука — обычная пища индейцев. Джимми набросился на нее с жадностью.
Постепенно он становился совсем ручным, очень ласковым и игривым. Его никогда не привязывали, и он часто бродил по лагерю, но никогда не уходил далеко. Когда мы обходили водопады или быстрые потоки, индейцы несли Джимми на руках, но через две недели маленький шельмец уже сам бежал вдоль рек или сокращал путь, бросаясь вплавь.
Скоро мы опять стали втупик. Джимми подвергся нашествию особо-го вида блох: эти насекомые кладут под кожу пальцев ног человека и животных свои яйца, которые причиняют страшный зуд и образуют язвы. Единственное спасение — удалить все яички, а для этого прибегают к операции. Сначала Джимми противился операции, достаточно болезненной к тому же: ему прока-лывали нежную кожу ног и вытаскивали оттуда яйца блохи. Но вскоре тапиренок понял, что это делается для его же блага, и каждый вечер приходил ко мне, терся о меня хоботом и поднимал вверх ногу, приглашая приступить к операции.
Мы сильно привязались к Джимми и ухаживали за ним, как за ребенком. Когда мы прибыли в город, я облегченно вздохнул. Вначале я опасался, что в городе на Джимми нападут собаки, и первые три дня держал его взаперти. Вскоре я убедился, что собаки вовсе не страшны молодому тапиру. Напротив, дворняжки впадали в панический страх перед безобидным маленьким созданием. Я не знаю, чем это объяснить. Возможно, что внешность Джимми пугала их, но стоило ему показаться на улице, как собаки в паническом ужасе убегали прочь, поджав хвосты.
Куда бы я ни шел, всюду меня сопровождал Джимми, тщательно обнюхивая и обыскивая кругом землю. Его крепкие зубы и стальной желудок пережевывали и переваривали решительно все, не исключая газет.
Джимми был весел и игрив, как котенок. Услыхав игру на рояли, он останавливался и замирал от удовольствия. Он всегда отзывался на мой свист, как хорошо обученная собака.
Мы были очень опечалены, когда пришло время расстаться с Джимми. Его погрузили на пароход и повезли в Северную Америку. Путешествие перенес он прекрасно и прибыл в зоологический сад в хорошем состоянии...
Только два года спустя мне удалось вновь увидеться с ним. Я едва мог поверить своим глазам, когда вместо маленького пятнистого юнца служащий зоосада показал мне огромное черное животное. Конечно я знал, что постепенно маленькое животное должно было вырасти и что пестрая шубка его должна смениться черной, но никогда не предполагал, что произойдет такая разительная перемена.
К моему удивлению, Джимми узнал меня. Стоило мне назвать его по имени и засвистеть, как он навострил уши, сморщил нос и быстро подбежал ко мне. Обнюхав меня и удостоверившись в моей подлинности, он поднял ногу и долго держал ее передо мной, как бы прося освободить его от воображаемых блох!..
|