== В ПОИСКАХ РОГОЗУБА ==
Биологическая повесть А. Буткевича Рисунки худ. А. Пржецлавского
I
Загадочный зуб. — Что говорят нам зубы? — Таинственный незнакомец наречен рогозубом. — Жив ли он в настоящее время и где?
— Что пред нами зуб рыбы, в этом не может быть сомнения, но какой именно рыбы, существует ли она сейчас и где ее искать? — вопрос этот был задан Эрнстом Геккелем, молодым немецким ученым, старшему собрату по науке, известному английскому зоологу Ричарду Оуэну.
Геккель держал в руках половину ископаемой нижней челюсти неизвестного животного с сидящими на продолговатом основании странной формы зубом. Повидимому, этот зуб образовался от слияния нескольких зубов; на его коронке были разветвления, напоминающие рога оленя или петушиный гребень.
Рисунок. Гейдедьбергская челюсть. Рисунок. Челюсть современного человека.
Геккель, несмотря на свою молодость уже удостоенный звания ординарного профессора Иенского университета, убежденный сторонник эволюционной теории и горячий проповедник учения Дарвина, приехал в Англию, чтобы посетить своего великого учителя.
— Меня направил к вам Дарвин,— продолжал Геккель, — как к величайшему в наше время авторитету в науке о зубах. Ваше обширное двухтомное исследование о зубах животных создало эпоху в этой области...
— Да, да, — поспешил смущенный Оуэн прервать его хвалебные излияния. — Зубы всегда казались мне характернейшей частью животного организма. «Покажи мне твои зубы, и я скажу тебе, кто ты»,—добавил он улыбаясь. — В самом деле, постоянно нарастающие парные резцы грызунов, острые клыки хищников разве не определяют их образа питания, а с ним и образа жизни? А клыки моржа, которыми он и на льдины взбирается, и лед проламывает, и лодки опрокидывает... Или зубы слона. Боковые резцы превратились в бивни, орудия защиты и нападения, а коренные зубы слились в четыре громадных терки — две наверху, две внизу, — предназначенных для перетирания не только листьев, но и целых ветвей. Все это любопытные приспособления к условиям среды.
Но зубы не только в качестве органов питания, защиты и нападения характеризуют весь образ жизни животного,—продолжал Оуэн,—они часто свидетельствуют о его происхождении, служа своего рода родословной грамотой. О чем говорят нам, например, появляющиеся у китенка в зародышевом состоянии зачаточные зубы, сменяющиеся позже приспособлениями для водного питания—решетками из так называемого китового уса? — Они говорят нам о происхождении кита от земных предков. А зубатый клюв недавно найденной ископаемой первоптицы- археоптерикса—разве не доказывает происхождения птиц от пресмыкающихся? И можно думать, что в распознавании ископаемых остатков таких близких родичей, как человек и человекообразная обезьяна, зубы тоже сыграют не последнюю роль.
Мог ли Оуэн, делая это предсказание, предвидеть, что оно осуществится в точности, и что открытая близ Гейдельберга пятьдесят лет спустя челюсть, обезьянья по всем признакам— и по массивности, и по скошенности подбородка -будет признана человеческой лишь на основании формы и постановки зубов, их ровности, вертикального положения и отсутствия выдающихся клыков.
— А для какого вида рыб характерен этот роговидный зуб? — спросил Геккель.
— Видите ли, эти ископаемые остатки, полученные вами из триасовых отложений Германии, разбросаны очень широко, чуть ли не по всему свету. Их находили не только в Европе, но и в Азии, Африке, Северной Америке. Известный знаток рыб Агассис нашел у этих зубов сходство с зубами древнейших ганоидных, или осетровых рыб. А так как начало своего развития рыбы ведут с девонского периода палеозойской эры, то очевидно интересующая нас рыба проделала этапы эволюции на громадном промежутке времени, от девона через каменноугольный и пермский периоды к триасу. Сходство зубов этой неизвестной рыбы с рогами оленя дало повод Агассису дать ей имя цератодуса, или рогозуба. Но что представляет собой этот рогозуб, остается тайной. Предполагаемая родословная этого незнакомца нами намечена. Откроет ли он нам свой лик в каких-либо отпечатках, найдем ли мы более полный его скелет, или быть может он неожиданно вынырнет живым из какого-нибудь потайного уголка земного шара,—все это возможности, о которых сейчас можно только гадать.
Рисунок. Половина нижней челюсти ископаемого Ceraiodua Kaupi триасовых пластов (рыба о рогами олени).
— И мне представляется, что этим уголком, сулящим нам всякие откровения, будет все та же Австралия,— задумчиво сказал Геккель. — Недаром же получила она название «страны живых ископаемых». Животные, которые на других материках давно вымерли в борьбе за существование, там продолжают жить и благоденствовать. А почему? —Очевидно потому, что Австралия, рано отрезанная океаном от прочих материков и в то же время лишенная свирепых хищников, могла сберечь не мало слабых и беззащитных переходных видов. Она уже подарила нам сумчатых и утконосов, подарит и рогозуба.
— Будем надеяться, — улыбнулся Оуэн мечтам своего гостя.
II
Геккель и его биогенетический закон.— Предки человека и его сородичи.—Письмо из Австралии. — Рогозуб открыт!
Ожидания Геккеля блестяще оправдались. Разгадка тайны рогозуба действительно пришла из Австралии, но пришла не скоро. Прошло около десяти лет со времени посещения Геккелем Оуэна. Все это время Геккель был увлечен разработкой провозглашенного им биогенетического закона. В этой работе в числе прочих сотрудников принимал деятельное участие ученик Геккеля, студент Иенского университета Рихард Семон, юноша живой, энергичный и талантливый. Геккель любил беседовать с ним о своих работах.
— Понимаешь ли, Рихард,—говорил он,—какое громадное значение приобретает мой закон для определения происхождения любого вида животных? Если закон верен, если каждый организм в зародышевом и младенческом развитии вкратце повторяет всю историю своего рода, то достаточно проследить этапы этого развития, чтобы познакомиться с предками данного животного. Дарвин обосновал трансформизм — учение, утверждающее, что весь животный мир вышел из одного корня и создался путем постепенного превращения одних форм в другие. Да. Весь мир животных—это одна громадная, связанная то более близким, то более далеким родством семья. Но сколько трудностей в распутывании этого родства, с каким усилием проникает наш взор в бездонный мрак прошлого! Семья разбилась на миллионы ветвей, которые настолько разошлись между собой в бесконечных превращениях, что почти окончательно утратили родственное сходство. Многие формы вымерли бесследно, от других сохранились лишь скудные ископаемые остатки, и что печальнее всего, в первую очередь исчезли наименее жизнеспособные переходные типы, эти самые ценные для нас связующие звенья. Правда путем изучения ископаемых остатков и рудиментарных органов 1) и благодаря данным сравнительной анатомии нам удается кое-как восстанавливать родственные связи.
1) Рудиментарные органы — недоразвитые, неспособные к деятельности остатки органов, которые имелись у предков данного вида.
— И вот на помощь этой трудной работе,—продолжал Геккель,—прихожу я с моим биогенетическим законом и говорю: родословная книга животного мира пострадала от времени, в ней слишком много дефектов. Одни страницы истлели, другие разорваны или вырваны совсем, третьи темпы и неразборчивы. Возьмите же в качестве наглядного пособия для проверки данных грузной, дряхлой и дефектной родословной книги этот маленький, но живой ее конспект: зародышевое и младенческое развитие организма. Ведь индивидуальное развитие организма повторяет родовое. Конспект, правда, краткий, сжатый, ибо в месяцы зародышевого развития укладываются сотни миллионов лет родовой жизни, — но все-таки достаточно полный, а главное вполне достоверный.
— А что может сказать этот наш конспект, учитель, о происхождении человека? — спросил Семон.
— Он скажет: предками человека является весь животный мир. Развитие животных началось с одноклеточных. С одной зародышевой клетки начинается и развитие человека. И там и здесь делением клеток и в тех же формулах блястулы и гаструлы совершается переход от одноклеточного к многоклеточному. И вот на втором месяце утробного развития перед нами странное существо, похожее на рыбку, с жаберными щелями, хвостом и конечностями, напоминающими не то плавники, не то ласты. Откуда рыба в родословной человека? Да и не только человека. Она появляется также в зародышевом развитии всех наземных и даже воздушных животных. Объяснение просто. Жизнь возникла в воде. Обитатели земли и воздуха имели водных предков. Но еще более интересный предок вырастает перед нами на пятом месяце зародышевого развития. Обильно покрытый пухом, с конечностями одинаковой длины, он точка в точку совпадет с такими же зародышами человекообразных обезьян. Это обезьяночеловек, наш общий с обезьяной предок. Отсюда начинается уже расхождение этих родственных типов. Но как много еще общих черт у детенышей человека и обезьяны, у человеческого — обезьяньих, у обезьяньего — человеческих!
Рисунок. Зародыш гиббона (пяти месяцев). Рисунок. Рогозуб
Появление университетского сторожа прервало речь профессора.
— Вы что, Иоган? — спросил Геккель.
— Корреспонденцию принес.
Вся научная корреспонденция Геккеля получалась по адресу университета.
— Давайте, давайте... Посмотрите-ка, Рихард, что нам пишут.
Юноша стал разбирать письма.
— Штемпель Австралии, Сидней...
— Aга! От Крефта, очевидно. Это интересно. Читайте скорее. От него что-то давно не было вестей.
Рихард разорвал конверт и развернул письмо:
«Дорогой учитель!
Он найден! Рогозуб уже не фантазия, а самая подлинная действительность!
Но расскажу все по порядку. Вы помните, конечно, как, провожая меня на место заведующего Сиднейским зоологическим музеем, вы дали мне наказ превратить этот музей в учреждение для исследования своеобразной австралийской фауны. Между прочим, вы снабдили меня кое-какими ископаемыми остатками, в том числе и челюстью рогозуба.
И вот в один прекрасный — подлинно прекрасный — день заходит в наш музей некий Вильям Форстер, бывший фермер в Квинсленде, он недавно передал ферму двоюродному брату и переселился в Сидней, где основал контору по приему шерсти. Большой любитель естествознания, он живо заинтересовался нашими коллекциями. Показываю ему зуб рогозуба.
— А знаете ли, — цедит он, внимательно разглядывая зуб и посасывая трубочку, — ведь этот зуб мне хорошо знаком. Это зуб барамунды. Года три или четыре назад два туземца принесли мне ее на ферму продавать. Вкусная рыба...
«Вкусная рыба!..» О варвар! О святая простота! А у меня дух захватило от волнения.
Рисунок. Зародыш человека (пяти месяцев).
— Где же эта рыба? Какая она? Можно ли ее достать? — бормочу я.
И получаю прехладнокровный ответ:
— Рыбу эту выловили в речке Бернет. Рыбка солидная: с меня ростом, если не больше. Достать ее? Можно попробовать. Надо написать брату.
— Напишите обязательно и немедленно.
Написали, и я стал ждать рыбу и в ожидании ничего не писал вам, боясь будоражить вас быть может напрасно. Но оказалось, что сказка скорее сказывается, чем дело делается, и я получил рогозуба лишь через два года. Сейчас кончил его вскрытие и пишу под живым впечатлением обнаруженной любопытнейшей картины.
Рыба длиною 1 3/4 метра. Покрыта серебристой округлой формы чешуей. Кроме уже известных вам зубов, характерны ее плавники, особенно парные. Твердые по конструкции, они далеко расставлены—передние от задних, подобно лапам саламандры. Говорят, на этих плавниках рогозуб передвигается по дну реки по образу пешего хождения. Но самое интересное — это то, что рогозуб оказался рыбой двоякодышащей. Таким образом, к известным уже нам представителям двоякодышащих: африканской ильной рыбе, или протопте-русу из Нила, и американскому че-шуйчатнику, или лепидосирену из Амазонки, — прибавился третий собрат—австралийский рогозуб, или цератодус, к имени которого я прибавлю «Форстери» в честь открывшего его Вильяма Форстера.
Рисунок. Года три или четыре назад два туземца принесли мне на ферму продавать...
Я хотел дать вам подробнейшее описание рогозуба, но меня остановила мысль, которая становится у меня настоящей навязчивой идеей:
профессор Геккель должен лично посетить Австралию! Было бы преступлением перед наукой пренебречь такой жемчужиной естествознания, как наша страна. В ожидании скорого свидания шлю вам дружеский привет.
Ваш Крефт.»
— Едемте, учитель!—восторженно воскликнул Семон, окончив чтение.
Взволнованный сообщением, Гек-кель нервными шагами мерял комнату.
— Нет! невозможно! — решительно сказал он, словно отбрасывая соблазнительную мечту.—У меня на руках большая работа по разбору материала, собранного в Средиземном море. А вот почему бы тебе не отправиться? Ты ведь кончаешь в этом году.
— Это будет заветной мечтой моей жизни! — горячо откликнулся юноша»..
Семону удалось осуществить свою мечту лишь много лет спустя, но осуществил он ее блестяще. Около девяти лет провел он в Австралии, и главным образом его трудам мы обязаны сведениями о природе и населении этой части света.
(Продолжение в следующем номере).
|