Мир путешествий и приключений - сайт для нормальных людей, не до конца испорченных цивилизацией

| планета | новости | погода | ориентирование | передвижение | стоянка | питание | снаряжение | экстремальные ситуации | охота | рыбалка
| медицина | города и страны | по России | форум | фото | книги | каталог | почта | марштуры и туры | турфирмы | поиск | на главную |


OUTDOORS.RU - портал в Мир путешествий и приключений

ГЛАВА ВОСЬМАЯ. СРЕДИ ПОЛИНЕЗИЙЦЕВ

Новые робинзоны. Борьба за связь с землей. "Все хорошо, все хорошо!" Обломки корабля. Необитаемые острова. Бой с муренами. Встреча с полинезийцами. Послы к вождю островитян. Вождь посещает нас. Осмотр "Кон-Тики". Прилив. Путешествие плота через сушу в лагуну. Плывем к полинезийцам на остров. Прием в деревне. Предки из страны восходящего солнца. Лекари в эфире. Мы получаем местные имена. Еще одно кораблекрушение. "Тамара" спасает "Маоаэ". На остров Таити. Встреча на пристани. Шесть венков.

Остров был необитаем. Мы быстро освоили все его пальмовые рощицы и все побережье. В поперечнике остров имел не более 200 метров. Мы ознакомились с каждой пальмой и каждой коралловой глыбой. Самая высокая точка острова поднималась над лагуной всего на 2 метра. На пальмах висели гроздья больших орехов, в которых хранилось, как в графинах, холодное кокосовое молоко. Нам не придется умирать от жажды хотя бы в первые недели пребывания на острове: там были спелые кокосовые орехи, уйма раков-отшельников и множество всякой рыбы в лагуне. Да, нам, видимо, не придется голодать.

На северной стороне острова мы нашли остатки старого, неокрашенного деревянного креста, полузасыпанного песком. Отсюда в северном направлении виден был на рифе развалившийся остов разбитого корабля. который мы заметили еще с плота, до того как нас выбросило на риф. Еще дальше к северу мы рассмотрели в голубоватой дымке другой маленький остров. Ближе к нам лежал небольшой лесистый островок на юге. Нигде ни одного признака жизни. Однако нам нужно было думать не об этом.

Прихрамывая, подошел Эрик, похожий на Робинзона в своей огромной соломенной шляпе, и принес солидную охапку шевелящихся раков-отшельников. Кнут набрал сухого хвороста, развел огонь и угостил нас вареными раками, а на десерт подал какао на кокосовом молоке.

- Чувствуете себя неплохо на берегу, ребята? - осведомился восхищенно Кнут.

Он ведь был единственным из нас, кому уже пришлось побывать на суше. В тот же миг он споткнулся и опрокинул полкотла с горячей водой на голые ноги Бенгта. После ста одного дня путешествия на плоту в первый день пребывания на суше мы чувствовали себя непрочно на ногах. Нас внезапно начинало бросать среди пальм, и это происходило потому, что мы расставляли ноги, стараясь не поддаваться качке, которой не было.

Бенгт роздал каждому из нас столовые приборы, и Эрик захохотал во все горло. Помню, что после прощального обеда я перегнулся, как всегда, через край плота и вымыл свою посуду, а Эрик посмотрел на риф и спокойно положил свой прибор в кухонный ящик.

- Думаю, что мне нечего утруждать себя мытьем посуды, - сказал он.

Когда же он получил сейчас свой прибор, то он оказался таким же чистым, как и мой.

После обеда и солидного мертвого часа на берегу мы принялись собирать промокшую радиоаппаратуру.

Необходимо было сделать это как можно скорее, чтобы Турстейн и Кнут могли связаться с радиолюбителем из Раротонги, прежде чем он сообщит о нашем печальном конце.

Большую часть радиоаппаратуры нам удалось спасти. Среди вещей, валявшихся на рифе, Бенгт нашел ящик, за который он сразу ухватился и немедленно подпрыгнул высоко в воздух от удара током. Не было никаких сомнений, что содержимое ящика принадлежало нашему радиоуголку. Пока радисты завинчивали, соединяли и собирали, мы приступили к разбивке лагеря.

На месте крушения мы нашли свой тяжелый, намокший парус, притащили его на остров и прикрепили два его конца к двум большим пальмам на опушке, выходившей на лагуну. Подпорками для двух других концов паруса послужили взятые с плота шесты. Густой, дикий цветущий кустарник оказался под парусом, так что у нас было три стены, крыша и вид на лагуну, а наши носы услаждал опьяняющий аромат. Здесь было хорошо. Все мы улыбались и наслаждались покоем. Каждый из нас приготовил себе постель из свежих листьев, предварительно убрав все торчавшие из песка куски кораллов. Еще до наступления ночи мы очень приятно отдохнули, а с потолка на нас смотрело бодрое лицо старого, доброго Кон-Тики. Он уже больше не выпячивал свою грудь под напором восточного ветра. Он спокойно лежал на спине и смотрел на звезды, мерцавшие над Полинезией.

Вокруг нас на кустах были развешаны флаги и спальные мешки, на песке были разбросаны для просушки разные наши вещи. Еще один день на этом солнечном острове - и все высохнет. Даже наши радисты должны были отложить свою работу до следующего дня, когда солнце высушит внутренность их аппаратов. Мы сняли с деревьев спальные мешки и устроили соревнование, у кого самый сухой мешок. Бенгт выиграл: его мешок не хлюпал, когда он поворачивался с боку на бок. Но, боже мой, как хорошо, что можно спать!

Проснувшись на следующее утро с восходом солнца, мы увидели на крыше палатки большие лужи кристально чистой дождевой воды, Бенгг завладел этим добром и ушел к лагуне, где он вытащил на завтрак несколько причудливых рыбок, которых заманил в вырытые в песке канавы.

Ночью у Германа снова разболелись спина и шея, которые он повредил при столкновении с волной в Лиме. А у Эрика опять начался ишиас. В остальном мы отделались сравнительно легко, прыгая через риф. У всех у нас было всего лишь несколько царапин и маленьких ранок, за исключением Бенгта, на которого упала мачта: у него были шишка на лбу и легкое сотрясение мозга. И я от слишком крепких объятий с мачтовым штагом выглядел весьма оригинально - все мои руки и ноги были в синяках.

Но ни один из нас не чувствовал себя настолько плохо, чтобы отказаться поплавать до завтрака в кристально чистой воде лагуны. Лагуна была громадной. Вдали она казалась голубой и волновалась под налетами пассата. И она была такой широкой, что мы видели только верхушки пальм целого ряда туманных, голубоватых островов, которые оттеняли дугу атолла на другой стороне. Там, где мы находились под защитой островов, пассат мирно шелестел в верхушках пальм, шевелил и раскачивал их, а внизу неподвижным зеркалом лежала лагуна, отражая их во всей красоте. Горько-соленая вода была такой чистой и прозрачной, что ярко окрашенные кораллы, находившиеся на глубине 3 метров, казалось, были совсем близко от поверхности, и мы боялись порезать о них пальцы ног. Мир кругом фантастичен. Вода не была холодной, а только освежающей. Воздух теплый и солнечно-сухой. Но сегодня нам нужно как можно скорее выходить из воды. Если к концу дня не будет радиосообшения с плота, Раротонга даст в эфир тревожную весть о пропаже "Кон-Тики".

На сухих коралловых плитах сушились катушки и разные детали радиоаппаратуры. Турстейн и Кнут завинчивали и собирали. День подходил к концу. Атмосфера становилась все более напряженной. Мы бросили все другие дела и собрались вокруг радистов, в надежде, что удастся предложить им свою помощь. Нужно было попасть в эфир до 10 часов вечера, иначе обусловленные 36 часов истекут и радиолюбитель на Раротонге вызовет самолеты и спасательную экспедицию.

Наступил полдень, ранний вечер, и солнце зашло. Только бы любитель на Раротонге оказался терпеливым человеком. Семь часов… восемь… девять… Напряжение достигло высшей точки. Полное молчание в передатчике, но приемник "NC-173" ожил где-то вправо, в нижней части шкалы, где была слышна слабая музыка, но не на волне радиолюбителя. Однако звук скользил вверх по шкале. Может быть, какая-то мокрая катушка еще не высохла с другого конца? Передатчик был мертв - одни короткие замыкания и искры.

До конца назначенного срока оставалось менее часа. Ничего не выйдет. Мы оставили обыкновенный передатчик в покое и взялись за портативный передатчик военного образца. Пробовали его несколько раз днем, но безрезультатно. Может быть. он все-таки в конце концов просох? Все батареи были испорчены, для получения энергии пришлось пустить в ход маленький ручной генератор. Он поддавался туго, и нам, четырем профанам в области радиотехники, пришлось по очереди крутить эту адскую штуку.

36 часов истекают. Я помню, как кто-то шепотом отсчитывал: "Осталось семь минут… шесть минут… пять минут…" А затем никому уже больше не хотелось смотреть на часы. Передатчик был нем по-прежнему, но вдруг в приемнике что-то зашипело. Внезапно пробилась частота любителя на Раротонге, и мы пришли к заключению, что он наладил полную связь с радиостанцией на Таити. Сразу после этого мы перехватили следующий отрывок из сообщения с Раротонги:

"Никакого самолета с этой стороны Самоа. Я совершенно уверен…"

И опять звук исчез. Напряжение было невыносимым. Что там происходило? Высланы ли самолеты и спасательные экспедиции? Сейчас не было сомнения, что в эфире во всех направлениях несутся касающиеся нас сообщения.

Наши радисты работали лихорадочно. Пот лился с них так же обильно, как и с нас, крутивших генератор. Вдруг передатчик заработал, и Турстейн, сияющий от радости, указал на стрелку, которая медленно двигалась по шкале, когда он опускал ключ Морзе. Ну наконец-то!

Мы крутили как сумасшедшие, а Турстейн вызывал Раротонгу. Никто нас не слышал! Еще раз! Приемник ожил, но это не помогало, потому что Раротонга нас не слышала; мы вызывали Гала и Франка в Лос-Анжелосе и военно-морскую школу в Кальяо, но никто не отзывался.

Тогда Турстейн послал сигнал "CQ", то есть он обратился ко всем станциям мира, которые могли слышать нас, на нашей специальной волне любителей.

Это помогло. Где-то в эфире нас начал медленно вызывать какой-то слабый голос. Мы позвали его снова и сказали, что мы слышим его. После чего тихий голос в эфире сказал:

- Меня зовут Пауль. Я живу в Канаде. Как зовут тебя и где ты живешь?

Это был радиолюбитель. Мы продолжали усиленно крутить, а Турстейн схватил ключ, чтобы ответить:

"Это "Кон-Тики". Нас выбросило на необитаемый остров в Тихом океане".

Но Пауль ничему не поверил. Он подумал, что радиолюбитель с соседней улицы вздумал подшутить над ним, и больше в эфире не появлялся. Мы в отчаянии рвали на себе волосы. Сидим тут под пальмами в звездную ночь, на необитаемом острове, и никто даже не хочет нам верить.

Турстейн не сдавался; он взялся за. ключ и беспрерывно посылал в эфир: "Все хорошо, все хорошо, все хорошо". Нам нужно было любой ценой помешать спасательным экспедициям выйти в Тихий океан.

Затем в приемнике послышался слабый голос:

- Если все хорошо, нельзя ли быть поспокойнее?

И опять все умерло в эфире.

В припадке отчаяния мы готовы были скакать и сбить все кокосовые орехи, и бог знает что мы могли еще сделать, если бы внезапно и Раротонга и наш старый друг Гал нас не услышали. Гал сказал, что он заплакал от радости, услышав опять знакомые "LI2B". Вся кутерьма была тотчас приостановлена, и мы могли быть уверены, что нас не тронут на нашем острове Южных морей. В полном изнеможении мы добрались до наших постелей из пальмовых листьев.

На следующий день мы были спокойны и наслаждались жизнью всей душой. Одни купались, другие ловили рыбу или ходили в разведку к рифу в поисках необыкновенных морских тварей, но самые энергичные занялись уборкой лагеря и украшением нашей жизни. На мысе против обломков "Кон-Тики" мы выкопали рядом с другими деревьями яму, наполнили листьями и посадили проросший кокосовый орех из Перу. Около него против места, где "Кон-Тики" был выброшен на риф, мы соорудили пирамиду из кораллов.

За ночь "Кон-Тики" вынесло еще выше на риф, и теперь он, почти сухой, лежал в луже между крупными коралловыми глыбами.

Хорошенько пропекшись на теплом песке, Герман и Эрик снова были в надлежащей форме, и им не терпелось совершить экскурсию в южном направлении вдоль рифа, в надежде перебраться на большой остров. Я предупредил их, что мурены бывают иногда опаснее акул, и каждый из них заткнул за пояс нож мачете. Коралловые рифы часто служат убежищем страшным муренам с длинными ядовитыми зубами, которыми они легко могут откусить ногу человеку. Мурены нападают с быстротой молнии, и неудивительно, что местные жители боятся их больше, чем акул, рядом с которыми они плавают совершенно спокойно. Большую часть пути Эрик и Герман могли идти вброд, но то тут, то там попадались глубокие каналы, и тогда им приходилось прыгать в воду и переплывать их. Они благополучно добрались до большого острова и вышли на берег. Длинный и узкий остров был покрыт густым пальмовым лесом и простирался далеко на юг под прикрытием рифа. Эрик и Герман продолжали путешествие по острову до его южной оконечности. Здесь покрытый белой пеной риф тянулся к другим отдаленным островам. Они нашли остов большого погибшего корабля с четырьмя мачтами, который лежал на берегу, переломившись пополам. Это было старое испанское парусное судно, груженное железнодорожными рельсами, которые ржавели теперь на рифе. Эрик и Герман возвращались по другой стороне острова, но никаких следов на песке они и там не видели. На обратном пути по рифу они все время вспугивали причудливых рыб и делали попытку их поймать" как вдруг на них напало не меньше восьми огромных мурен. Но наши ребята вовремя заметили в прозрачной воде, что мурены к ним приближаются, и успели вскочить на большую коралловую глыбу. Мурены тотчас ее окружили. Эти скользкие бестии были толщиной с человеческую ногу; их шкура, как у ядовитых змей. вся в зеленых и черных пятнах; у них были злобные змеиные глаза и острые, как шило, зубы. Оба, и Эрик и Герман, рубили ножами маленькие качающиеся, тянущиеся к ним головки. Одна мурена лишилась головы, а другую они ранили. Кровь привлекла нескольких молодых голубых акул, которые тотчас же набросились на убитую и раненую мурен, а Эрику и Герману удалось перескочить на другую коралловую глыбу и ускользнуть с места побоища.

В тот же день я бродил по воде у берега нашего острова и вдруг почувствовал, как что-то обвило мою щиколотку и крепко вцепилось в нее. Это был осьминог. Он был невелик, но ощущение обвившихся вокруг ноги холодных щупальцев и обмен взглядом со злобными маленькими глазками, сидевшими в синевато-красном мешке с клювом, были омерзительны. Я тряхнул ногой изо всех сил, но метровый осьминог взлетел вместе с ней и не отпускал ее. По всей вероятности, его соблазнил бинт, которым была повязана моя щиколотка. С этой чертовщиной на ноге я прыжками выбрался на берег. Страшилище отпустило меня лишь тогда, когда я ступил на сухой песок, и медленно поползло по мелководью к лагуне, вытянув щупальца и выпучив глаза, готовое к новому нападению. Осьминог исчез лишь после того. как я швырнул в него несколько кусков коралла.

Многочисленные приключения на рифе вносили приятное разнообразие в нашу райскую жизнь на острове. Но здесь мы не могли оставаться, и пора было подумать о том, как нам отсюда выбраться. Через неделю после крушения "Кон-Тики" уже почти перевалил через риф и довольно крепко держался на сухом грунте. На пути к лагуне огромные бревна снесли и отломали большие куски кораллов, но теперь деревянный плот лежал неподвижно, и все наши усилия сдвинуть и стащить его ни к чему не привели. Если бы нам только удалось перетащить остатки плота в лагуну, то мы смогли бы без особого труда установить мачту, оснастить ее парусом, переплыть с попутным ветром через чудесную лагуну и посмотреть, что находится на другой стороне. Если какие-нибудь из островов обитаемы, то они должны находиться на востоке за горизонтом, там, где атолл поворачивает свой фасад к рифу с подветренной стороны.

Шли дни…

Однажды утром один из наших парней влетел в палатку и заявил, что видел в лагуне белый парус. С верхушки пальмы нам действительно удалось разглядеть маленькое, совершенно белое пятнышко на фоне голубой лагуны. Несомненно, это был парус, находившийся близко от берега на другой стороне лагуны. Мы видели, как он переложил галс. Вскоре появился еще один парус.

Паруса понемногу росли и приближались. Они направлялись прямо к нам. Мы подняли на пальму французский флаг и размахивали длинным шестом с норвежским флагом. Первый парус был уже близко, и мы могли различить, что он принадлежал полинезийской лодке с балансиром. Парус, однако, был современный.

Две коричневые фигуры стояли на борту, рассматривая нас. Мы помахали. Они ответили и поплыли прямо на отмель.

- Иа ора на! - приветствовали мы их по-полинезийски.

- Иа ора на! - хором ответили они, и один из них спрыгнул в воду и пошел к нам по песчаной отмели, таща за собой каноэ.

У обоих была одежда белых, но тела были коричневые. Они были босы, крупного сложения. Самодельные соломенные шляпы защищали их головы от солнца. Они приближались несколько неуверенно, но когда мы улыбнулись и закивали им головой, они обнажили в улыбке белоснежные зубы, и это сказало нам больше всяких слов.

Маше приветствие по-полинезийски удивило и ободрило их, точно так же, как в свое время нас самих поразило, когда их единоплеменник с острова Ангатау закричал нам "спокойной ночи" по-английски. Они начали какую-то длинную историю по-полинезийски и говорили, пока не сообразили, что изливаются впустую. Больше им нечего было сказать, они любезно захихикали и указали на подходившее к берегу второе каноэ.

На нем было трое мужчин, и когда они вышли на берег и приветствовали нас, оказалось, что один из них немного говорит по-французски. Мы узнали, что на одном из островов по ту сторону лагуны расположена деревня и они видели свет от нашего костра несколько дней назад. Но в рифе Рароиа был только один проход к островам вокруг лагуны, он находился неподалеку от деревни, и никто не мог приблизиться к островам за рифом без ведома жителей деревни. И вот старики решили, что свет, который они видели на рифе в восточном направлении, не костер, разведенный людьми, а огонь сверхъестественного происхождения. И тогда у всех пропало всякое желание узнать причину света. Но затем по лагуне к деревне приплыла крышка от ящика, на которой были какие-то буквы. Двое островитян, которые бывали на Таити, знали алфавит, и они расшифровали надпись и прочли, что на крышке ящика большими черными буквами было написано "Тики". После этого уже не оставалось никаких сомнений в том, что на рифе находятся призраки, потому что Тики был их давным-давно умершим предком, праотцем их племени. Но затем к берегу прибило сигареты, какао, герметически упакованный хлеб и ящик со старыми башмаками, и тогда все поняли, что на восточной стороне рифа произошло кораблекрушение. Вождь выслал два каноэ за теми, кто спасся, жил и разводил костер на острове.

Переводчик по просьбе своих единоплеменников спросил нас, почему на крышке ящика было написано "Тики". Мы объяснили, что надпись "Кон-Тики" была на всем нашем снаряжении, так как это было названием нашего судна.

Наши новые друзья громко выражали свое удивление, узнав, что все люди на потерпевшем крушение судне спаслись и находившиеся на рифе обломки и были судном, на котором мы пришли. Они хотели тотчас взять всех нас в каноэ и увезти с собой в деревню. Мы поблагодарили их. но отказались. Мы хотели дождаться, пока "Кон-Тики" сорвется с рифа. Они испуганно посмотрели на остов на рифе. Нельзя было и мечтать, чтобы снова спустить на воду эти обломки. Переводчик настаивал, что все же будет лучше, если мы отправимся с ними; вождь дал определенный приказ - без нас не возвращаться.

Тогда мы решили, что один из нас отправится нашим послом к вождю и. возвратясь обратно, расскажет, как обстоят дела на другом острове лагуны. Плот мы ни за что не оставим на рифе; не могли мы бросить на произвол судьбы и наше снаряжение. С островитянами отправился Бенгт. Островитяне спихнули свои два каноэ с отмели и скоро исчезли, гонимые попутным ветром, в западном направлении.

На следующий день горизонт буквально кишел белыми парусами. по-видимому. островитяне шли за нами со всем своим флотом.

Все каноэ направлялись к нам, и когда они подошли ближе, мы увидели в первой лодке нашего Бенгта. Он размахивал шляпой и был окружен коричневыми фигурами. Он крикнул нам, что с ним в каноэ идет сам вождь, и мы поспешили выстроиться в почетный караул, пока островитяне брели по воде к берегу.

Бенгт представил нас вождю с большими церемониями. Его звали Тепиураиарии Териифаатау. Бенгт добавил, что вождь поймет, что мы имеем в виду его, если мы будем называть его Тека. Мы стали звать его Тека.

Вождь Тека был высокий, стройный полинезиец, с очень умными глазами. Он был важным лицом - наследником старого царского рода Таити. Он являлся вождем как на островах Рароиа, так и Такуме. Учился в школе на острове Таити, говорил по-французски и мог читать и писать. Он сказал мне, что главный город в Норвегии называется Христиания, и спросил, знаю ли я Бинга Кросби. Далее он рассказал, что за последние десять лет только три иностранных корабля посетили Рароиа, но несколько раз в год в деревню приходит шхуна из Таити, которая забирает ядра кокосовых орехов, оставляя в обмен различные товары. Они уже давно ждут шхуну, и она может прийти в любой момент.

Бенгт кратко сообщил нам, что на Рароиа нет ни школы, ни радио, ни белых людей. Все сто двадцать семь обитателей деревни сделали все возможное, чтобы мы чувствовали себя у них хорошо, и подготовили нам большой праздничный прием.

Вождь прежде всего изъявил желание посмотреть на судно, на котором нас выбросило живыми на риф. Мы пошли вброд к "Кон-Тики" в сопровождении целого хвоста островитян. Когда мы приблизились, они внезапно остановились и начали хором что-то кричать. Бревна "Кон-Тики" были видны теперь совершенно ясно. Один из наших коричневых друзей закричал:

- Это не лодка, это паэ-паэ!

- Паэ-паэ! - повторяли все хором. Они галопом пробежали по рифу и взобрались на "Кон-Тики". Словно дети, они в восторге ползали по плоту и трогали бамбуковые плетенки, тросы. Вождь был в таком же восторге, как и все остальные. Он вернулся к нам с задумчивым выражением лица:

- "Тики" - вовсе не судно, это всего-навсего паэ-паэ.

"паэ-паэ" по-полинезийски означает "плот" или "помост", а на острове Пасхи также и "каноэ". Вождь рассказал нам, что паэ-паэ на острове уже давно исчезли, но старики в деревне могли бы рассказать старые предания о паэ-паэ. Островитяне перекрикивали друг друга в восхищении от огромных бальзовых деревьев, но от тросов они воротили носы. Такие канаты долго не выдержат морскую воду и солнце. Они с гордостью показывали нам свои крепления, сплетенные из волокон кокосового ореха, которые были как новые после пяти лет употребления.

Мы вернулись по мелководью с рифа на островок и назвали его "Фенуа Кон-Тики", что означает "Остров Кон-Тики". Это название выговаривали мы все, но нашим коричневым друзьям пришлось попотеть над норвежскими именами. Поэтому они пришли в бурный восторг, когда я сказал, что они могут называть меня Тераи Матеата, потому что это имя я получил от великого вождя Таити, усыновившего меня, когда я впервые прибыл в эти края.

Часть островитян перенесли из каноэ на берег привезенных с собой кур, яйца и плоды хлебного дерева. Другие в это время ловили рыбу в лагуне, третьи разводили костер. Нам пришлось рассказать все наши приключения на паэ-паэ в море, и они без конца просили повторять историю с китовой акулой и каждый раз, когда рассказ доходил до того, что Эрик метнул гарпун в голову акулы, издавали возбужденные крики. Они сразу узнали на рисунках всех рыб и говорили их названия по-полинезийски. Но китовую акулу и макрель-змею Gempylus они никогда не видели и ничего о них не слыхали.

Наступил вечер, и мы, к великой радости всего общества, включили радио. Больше всего вкусам островитян соответствовала церковная музыка. Но это было лишь до тех пор. пока мы, к нашему собственному удивлению, вдруг внезапно не поймали музыку танца "хула" из Америки. Самые подвижные немедленно начали размахивать поднятыми над головой руками, и скоро вся компания была на ногах и в такт музыке танцевала "хула-хула". Надвинулась ночь, мы все разместились вокруг костра. Для островитян все это было таким же великолепным приключением, как и для нас.

Утром, когда мы проснулись, островитяне были уже на ногах и жарили только что наловленную рыбу; шесть открытых кокосовых орехов только и ждали, чтобы мы утолили свою утреннюю жажду.

В тот день море у рифа шумело сильнее, чем обычно, ветер усилился, и прибой взлетал высоко в воздух у обломков плота.

- Сегодня "Тики" придет к нам, - сказал вождь, указывая на плот. - Прилив будет высокий.

Около 11 часов вода устремилась мимо нас в лагуну. Лагуна наполнялась, как гигантская чаша, вода поднималась вокруг всего острова; позднее, днем, целая река потекла со стороны моря. Вода постепенно поднималась с террасы на террасу, и риф все больше и больше исчезал под водой. Масса воды катилась по обе стороны острова, отрывая большие коралловые глыбы и закрывая обширные песчаные мели, которые бесследно исчезали, как мука, которую развеял ветер, а другие в это время возникали. Мимо нас проплыли бамбуковые обломки, и "Кон-Тики" тронулся с места.

Все, что лежало на берегу, было перенесено вглубь острова, чтобы вещи не были унесены приливом. Вскоре над водой торчали лишь самые большие камни рифа, а все песчаные берега нашего острова исчезли под водой. Она подошла уже к травяному покрову плоского, как блин, острова. Мы начали чувствовать себя неловко. Казалось, что на нас хлынул весь океан. "Кон-Тики" развернулся и потел, пока не наткнулся на коралловые глыбы.

Островитяне бросились в воду и то вплавь, то вброд через водовороты и мели добрались до плота. Кнут и Эрик побежали за ними. Тросы уже лежали наготове на плоту, и когда он перемахнул через последние коралловые глыбы и освободился из когтей рифа, островитяне ухватились за концы в надежде удержать плот. Но они не знали ни нашего "Кон-Тики", ни его необузданного стремления на запад. Они беспомощно потянулись за ним, держась за концы, а он уже шел на хорошей скорости через риф в лагуну.

Плот попал в спокойные воды лагуны и на мгновение задержался, словно оценивая положение и дальнейшие возможности. Но больше у него ничего не вышло. Прежде чем ему удалось отыскать выход из лагуны, островитяне захлестнули конец за пальму. И вот "Кон-Тики" накрепко пришвартован в лагуне. Судно пропутешествовало но морю и по суше, перемахнуло через баррикаду и благополучно прибыло в лагуну внутри острова Рароиа.

Подбадривая себя боевыми криками, в которых особенную бодрость вызывал припев "Кэ-кэ те-хуру-хуру", мы притянули "Кон-Тики" к берегу острова, носившего его имя. В тот день вода поднялась на 4 фута выше обычного. Мы уже гадали, не исчезнет ли весь остров под водой. Ветер гнал волны в лагуну, а в узких мокрых каноэ могла уместиться лишь небольшая часть нашего груза.

Островитяне вынуждены были спасаться бегством в свою деревню. Бенгт и Герман, узнав, что в деревне лежит в хижине умирающий мальчик, отправились вместе с ними, чтобы полечить ребенка пенициллином.

Весь следующий день мы оставались вчетвером на острове Кон-Тики.

Восточный ветер дул настолько сильно, что островитяне не могли переправиться через лагуну. Дно ее было усеяно коралловыми глыбами. Утихший прилив снова повел яростное наступление, катясь длинными рядами волн.

На третий день стало спокойнее. Мы смогли нырнуть под "Кон-Тики" и нашли, что все девять бревен были целы, хотя риф и отщепил от каждого из них по несколько дюймов.

Крепления так глубоко врезались в бревна, что только четыре троса были перерезаны кораллами.

Мы начали наводить порядок на плоту. Наше гордое судно стало выглядеть лучше, когда мы прибрали на палубе, установили хижину, срастили и подняли мачту.

Днем на горизонте опять показались паруса: шли островитяне, чтобы забрать нас и остальной груз. Герман и Бенгт были с ними.

Они сообщили нам, что жители деревни приготовили большое пиршество. Нас просили, когда мы подойдем к их острову, не выходить на берег до тех пор. пока не получим приглашения.

Подгоняемые попутным свежим ветром, мы пустились через лагуну шириной около 7 морских миль. Было грустно расставаться со знакомыми пальмами острова Кон-Тики, кивавшими нам на прощанье своими кронами; а затем они слились все вместе и превратились в маленький, трудно различимый островок, похожий на другие такие же острова у восточной части рифа. Зато впереди вырастали другие, более крупные острова. На одном из них мы увидели насыпь и дым, поднимавшийся над хижинами, разбросанными среди пальм.

Деревня, казалось, вымерла, ни одного человека не было видно. Что они затеяли? Внизу на берегу, за насыпью из коралловых глыб, мы наконец рассмотрели две одинокие фигуры: одна была длинной и тощей, другая - короткой и круглой, как бочка. Мы сошли на землю и приветствовали их обоих. То были вождь Тека и его помощник Тупухое; дружелюбная и широкая улыбка Тупухое сразу же завоевала наши симпатии. Тека был дипломатом и умницей, а Тупухое был дитя природы, обладавший таким юмором и такой физической силой, какие редко встречаются. У него было мощное тело и величественные черты лица - нам казалось, что таким и должен быть настоящий полинезийский вождь. Тупухое и был вождем на острове, но Тека понемногу захватывал все большую власть в свои руки: он говорил по-французски, умел читать и писать, и капитанам шхун, приходившим из Таити за копрой, не удавалось обсчитывать жителей деревни.

Тека объяснил, что нам нужно всем вместе пройти к общественному дому в деревне. Когда все вышли на берег, мы выстроились в торжественную процессию и зашагали. Впереди шел Герман с флагом, развевающимся на древке от гарпуна, а за ним шествовали оба вождя; между ними шел я.

В деревне мы увидели много такого, что говорило о ее торговле с Таити: мы видели доски и гофрированное железо, привезенное на шхунах. Одни хижины были построены в обычном полинезийском стиле - из прутьев и плетеных пальмовых листьев, другие были сколочены гвоздями из досок по типу маленьких тропических бунгало. Большое дощатое здание, стоявшее среди пальм. было новым общественным домом, в котором нам, шестерым, предстояло жить. Неся перед собой флаг, мы вошли внутрь дома через маленькую заднюю дверь и вышли из него на широкие ступени перед фасадом. Перед нами на площади стояли все жители деревни: мужчины, женщины и дети, старые и молодые - все, кто мог ходить или ползать. Все были чрезвычайно серьезны; даже наши веселые друзья, побывавшие на острове Кон-Тики, стояли вытянувшись среди других, ни одним движением не показывая, что они с нами знакомы.

Мы вышли на ступени, и тогда все собравшиеся открыли рты и запели… Марсельезу! Вождь, знавший слова, был запевалой, и пели они хорошо, несмотря даже на то, что некоторые старухи на высоких нотах спотыкались. Здорово им пришлось, наверно, прорепетировать! Перед ступенями развевались французский и норвежский флаги, и на этом закончилась официальная часть церемонии и приема вождя Теки. Он спокойно отступил в сторону, и церемониймейстером стал выскочивший вперед тучный Тупухое. Он энергично взмахнул рукой, и собравшиеся запели другую песню, На этот раз она звучала лучше, потому что они сами придумали мелодию и слова были полинезийские. Петь свои собственные хула (мелодии) они умели. Мелодия была такой чарующей в своей трогательной простоте, что у нас мурашки побежали по спине. Южные моря покорили нас. Несколько человек выступали запевалами, и через определенные промежутки времени хор подхватывал припев. Мелодия была с вариантами, хотя текст был один и тот же:

"Здравствуйте, Тераи Матеата и твои люди, пришедшие к нам на Рароиа через море на паэ-паэ, здравствуйте! Оставайтесь у нас надолго и поделитесь с нами воспоминаниями, чтобы мы всегда были вместе, даже когда вы уедете в свою далекую страну. Здравствуйте!"

Мы попросили их спеть эту песню еще раз. Поборов первую робость, они оживлялись все больше и больше. Тупухое попросил меня рассказать народу, как мы прибыли по морю на паэ-паэ - все ждали этого повествования. Я начал говорить по-французски, а Тека переводил фразу за фразой.

Моего выступления ждали необразованные, но в высшей степени смышленые коричневые люди. Я рассказал им, как я жил раньше среди их собратьев на островах Южных морей, где впервые услышал об их первом вожде Тики, который привел их праотцев на острова из таинственной страны - о ней никто уже больше ничего не знал. Но в далекой стране, называемой Перу, правил когда-то могучий вождь, которого звали Тики. Народ называл его Кон-Тики - Солнце-Тики; он говорил, что происходил от солнца. Тики с людьми исчез из своей страны на больших паэ-паэ, и поэтому мы, шестеро, считаем, что он был тем самым Тики, который прибыл на эти острова. Так как никто не верил, что на паэ-паэ можно перейти океан, то мы сами отправились на плоту из Перу. И вот мы здесь. Значит, это возможно.

Тека перевел эту краткую речь, и тогда Тупухое - весь огонь и пламя - выскочил перед собравшимися и зачастил по-полинезийски, размахивая руками, указывая на небо и на нас. И в потоке его речи беспрестанно повторялось слово "Тики". Он говорил так быстро, что следить за ним было невозможно, но собрание глотало каждое слово и было, видимо, в восторге. Тека же, когда пришло время переводить, был в явном замешательстве.

Тупухое сообщил, что его отец, дед и прадед и их прародители рассказывали о Тики и говорили, что Тики был их первым вождем, а сейчас он находится на небе. Но затем пришли белые и сказали, .что предания их предков были сплошной ложью; Тики никогда не существовал. Его совсем не было на небе, потому что там был Иегова. Тики был языческим богом, в него нельзя верить. Но вот теперь мы, шестеро, приплыли на паэ-паэ через море. Мы первые белые, которые признали, что его предки говорили правду и Тики действительно жил, хотя теперь он умер и находится на небе.

Мне стало не по себе - ведь я, может быть, свел на нет всю работу миссионеров. Я поспешил объяснить, что Тики - в этом нет никаких сомнений - жил, но сейчас он умер, и в этом тоже нет сомнений. Но был ли он на небе или в аду, об этом знал только Иегова. Тики, вероятно, был великим вождем, как Тека или Тупухое - возможно, даже более великим, - но он был смертным человеком.

Мое объяснение вызвало припадок веселья и удовлетворило наших коричневых друзей, и их одобрительные кивки подтвердили, что мои слова произвели впечатление. Тики жил - это основное. А если он сейчас и был в аду, тем хуже для него. Тупухое предположил, что в таком случае шансы увидеть его увеличиваются.

Три старика вышли вперед и пожали нам руки. Не было сомнения, что именно они хранили память о Тики, и вождь рассказал нам, что один из стариков знал множество преданий и исторических песен времен их предков. Я спросил старика, есть ли в преданиях какое-нибудь указание на то, откуда пришел Тики. Ни один из стариков не мог припомнить ничего подобного. После долгого и тщательного размышления старик прошамкал, что Тики взял с собой ближайшего родственника. по имени Мауи, и в песне о Мауи говорится, что на острова он пришел из Пуры, а слово "Пура" употребляется для обозначения места, откуда восходит солнце. Если Мауи прибыл из Пуры. заметил старик, то и Тики пришел оттуда, и мы, шестеро, прибыли на паэ-паэ также из Пуры - в этом нет никаких сомнений. Я рассказал коричневым людям, что жители уединенного острова Мангарева, расположенного неподалеку от острова Пасхи, не имели никакого понятия о каноэ и в наше время выходили в море на больших паэ-паэ. Этого старики не знали, но им было известно. что у их предков также были большие паэ-паэ. Они постепенно исчезали, и сейчас от них остались только название и предания. В давние времена, заметил самый древний из стариков, для паэ-паэ существовало и другое слово: они назывались "ронго-ронго", но это слово сейчас исчезло из языка, оно упоминается только в древнейших преданиях.

Это слово представляет интерес, потому что Ронго, произносимое на некоторых островах как Лоно, является именем одного из самых известных легендарных предков полинезийцев. Он всегда описывается человеком со светлыми волосами и с белой кожей. Когда капитан Кук впервые прибыл на Гаваи, население встретило его с распростертыми объятиями. Они приняли его за своего белого родича Ронго, вернувшегося на большом парусном корабле из страны предков после длительного путешествия, во время которого родилось и умерло много поколений. И, наконец, следует заметить, что на острове Пасхи ронго-ронго было обозначением загадочных иероглифов. тайна которых была утеряна с исчезновением последних грамотных "длинноухих".

Старикам хотелось поговорить о Тики и ронго-ронго, а молодежи не терпелось послушать о китовой акуле и путешествии по морю. Но нас ждало угощение, да и Тека устал переводить.

Всем жителям деревни было разрешено подойти и пожать нам руки. Мужчины бормотали "иа ора на" и чуть ли не вывертывали нам руки. Девушки подходили, изгибая стан, и приветствовали нас застенчиво и робко, а старухи что-то шептали и показывали пальцами на наши бороды и белую кожу. Дружелюбие сияло на всех лицах, и было совершенно не важно, что мы не понимаем друг друга. Если они говорили нам что-то непонятное по-полинезийски, то мы отвечали той же монетой по-норвежски, и это вызывало всеобщее веселье. Первое, чему мы выучились по-полинезийски, было слово "нравиться". И если к тому же мы могли показать, что нам нравится, то мы получали немедленно эту вещь, и все оказывалось очень просто. Если же мы говорили "нравится" и отворачивались при этом, то это означало "не нравится". Имея такой запас слов, мы прекрасно разговаривали, пока не познакомились со всеми ста двадцатью семью жителями деревни. В конце концов мы заняли место за длинным столом рядом с обоими вождями, и деревенские девушки начали обносить нас восхитительными блюдами. Пока одни занимались угощением, другие украшали гирляндами цветов нашу шею, а венком голову. Цветы издавали чудесный аромат и были прохладными и освежающими в жаркое время. Так началось это радушное празднество, которое фактически закончилось много недель спустя, когда мы покинули остров. Глаза у нас широко раскрылись, и изо рта потекли слюнки при виде стола, ломившегося от поросят, цыплят, уток, свежих омаров, полинезийских рыбных блюд, плодов хлебного дерева и кокосового молока. Мы набросились на яства, и наши коричневые друзья развлекали нас полинезийскими песнями, а молодые девушки танцевали вокруг стола.

Наши ребята смеялись и забавлялись от души. Сидя за столом и насыщаясь, как умирающий от голода, я не знал, кто из нас выглядел нелепее с развевающейся по ветру бородой и. венком из цветов на голове. Оба вождя наслаждались жизнью так же откровенно, как и мы.

После угощения начался общий танец "хула". Деревне очень хотелось показать нам местные народные танцы. Мы, шестеро, вместе с Текой и Тупухое заняли первые места; явились два гитариста, присели на корточки и заиграли настоящие мелодии Южных морей. Два ряда танцующих мужчин и женщин, шурша юбками из листьев пальмы, повязанными вокруг бедер, вошли, скользя и извиваясь, в круг зрителей, сидевших на корточках и распевавших песни. У них был веселый и живой запевала в лице изумительно толстой "вахине", у которой одну руку откусила акула. Сначала танцующие нервничали и вели себя немного натянуто, но, увидев, что белые люди с паэ-паэ любуются их древними народными танцами, они все больше и больше оживлялись. К ним присоединились несколько пожилых островитян. Они прекрасно выдерживали ритм и хорошо знали свои танцы, хотя их сейчас редко танцевали. Солнце погрузилось в Тихий океан, а пляски под пальмами становились все оживленнее и аплодисменты зрителей непосредственнее. Они совершенно забыли, что среди них сидят шестеро иностранцев. Мы принадлежали теперь все шестеро к их народу и веселились вместе с ними.

Репертуар был неистощим, один очаровательный танец сменялся другим. Наконец несколько юношей уселись перед нами в круг и по знаку Тупухое начали бить в такт ладонями по земле - сначала медленно. потом быстрее и быстрее. Ритм выделялся все явственнее, особенно когда присоединился барабанщик и начал аккомпанировать, ударяя в бешеном темпе двумя палочками по выдолбленному сухому древесному обрубку, издававшему резкий напряженный звук. Когда темп достиг желаемой быстроты, раздалось пение, и внезапно в круг влетела танцовщица с гирляндой на шее и цветами за ухом. Ее ноги с согнутыми коленями двигались, в такт музыке, она ритмично раскачивала бедрами и поднимала руки над головой. Так танцуют полинезийцы. Она танцевала великолепно, и вскоре все собравшиеся отбивали ей такт ладонями. В круг вбежала еще одна танцовщица, а вслед за ней другая. Они с невероятной гибкостью и в безупречном ритме двигались и скользили одна вокруг другой, подобно танцующим грациозным теням. Глухие удары ладонями по земле, пение и веселый деревянный барабан все убыстряли темп, он становился все бешенее, и пляска делалась все более дикой. А зрители кричали и хлопали, безукоризненно выдерживая ритм.

Такой была жизнь на Южных морях и в давние времена. Звезды мерцали, и пальмы качались на ветру. Ночь была мягкой, долгой, полной запаха цветов и крика цикад. Тупухое сиял и похлопывал меня по плечу.

- Маитаи? - спросил он.

- Маитаи, - ответил я.

- Маитаи? - спросил он остальных.

- Маитаи! - ответили все хором, и они действительно так думали.

- Маитаи, - кивнул головой Тупухое, указав на себя. Он тоже радовался жизни.

И Тека тоже считал, что праздник был великолепен. Белые люди, сказал он, впервые присутствовали на таких плясках на Рароиа.

Все быстрее и быстрее били барабаны, быстрее хлопали ладони, пели голоса и плясали ноги…

Но вот одна из танцовщиц вышла из хоровода и закружилась, извиваясь в танце, на одном месте, протягивая руки к Герману. Герман хихикнул в бороду; он совсем не знал, как ему к этому отнестись.

- Не теряйся. Покажи ей, что мы не хуже, - прошептал я, - Ты же хороший танцор.

К неописуемому восторгу присутствующих, Герман вбежал в круг, присел и энергично выполнил все нетрудные извивающиеся движения танца "хула". Ликованию не было конца. Вскоре Бенгт и Турстейн тоже включились в танец, и они так старались не сбавить темпа, что с них пот лил градом. А темп становился все бешенее, до тех пор, пока остались только удары барабана, превратившиеся в сплошной протяжный гул. Тогда три танцовщицы, настоящие танцовщицы "хула", задрожали все вместе, словно осиновые листья при сильном ветре, и опустились на землю. И тогда барабаны сразу замолкли.

Теперь мы были героями вечера. Не было конца изъявлениям восторга.

Следующим номером программы был танец птиц - один из древнейших обрядовых танцев на Рароиа. Мужчины и женщины прыгали рядами навстречу друг другу в ритмичном танце, подражая стае птиц. Ведущий танцор величался вожаком птиц, и он выделывал замысловатые движения, не участвуя в самом танце. Когда танец окончился, Тупухое объяснил, что его танцевали в честь плота и танец нужно повторить, только теперь я должен быть ведущим танцором. Насколько я понял, задача ведущего танцора заключалась в том, чтобы издавать дикие крики и прыгать кругом на корточках, раскачивая бедрами и размахивая руками над головой. Я натянул как следует на голову венок и выступил на сцену. Я уже извивался порядочно времени, как вдруг заметил, что старый Тупухое от хохота чуть не падает со стула, а музыка постепенно утихает, потому что певцы и барабанщики последовали его примеру.

Но все хотели танцевать, старые и молодые, и вскоре барабанщики и хлопавшие по земле снова заняли свои места и начали играть огненный танец "хула-хула". Сперва вбежали в круг коричневые танцовщицы и начали танцевать в темпе, который с каждой минутой становился все более диким. А затем они начали приглашать нас, шестерых, по очереди. В это время в танец включалось все больше и больше мужчин и женщин, и они топали и извивались . с каждой минутой все быстрее и быстрее.

Одного Эрика никак нельзя было расшевелить. Сквозняки и сырость на плоту возродили его ишиас, и он сидел, как старый шкипер с яхты, чопорный и бородатый, и попыхивал трубкой. Он не обращал внимания на танцующих, пытавшихся вытащить его на площадку. На нем были огромные брюки из овечьей шкуры, которые он носил по ночам, когда в водах течения Гумбольдта нас мучил холод. Он сидел под пальмой точной копией Робинзона, со своей огромной бородой, голым туловищем и брюками из овечьей шерсти. Красивые девушки одна за другой пытались снискать его расположение. Но он сидел важно в своем венке из цветов на густых волосах и попыхивал трубкой.

В круг вошла крепко сложенная, с мощными мускулами женщина, сделала несколько более или менее грациозных па из танца "хула" и решительно направилась к Эрику. На его лице появилось выражение ужаса, но амазонка приветливо улыбалась; она взяла его за руку и подняла со стула. Смешные брюки Эрика были сшиты шерстью внутрь, но сзади они были порваны, и оттуда, как заячий хвост, торчал большой клок шерсти. Эрик неохотно последовал за ней и вошел в круг, держась одной рукой за то место, где он чувствовал боль от ишиаса, а в другой у него была трубка. Он принялся .прыгать, и тогда ему пришлось выпустить брюки, чтобы поправить падавший с головы венок, но он вынужден был оставить его висеть на ухе, чтобы схватить брюки, падавшие от собственной тяжести. Его массивная дама, кружившаяся перед ним в танце "хула", была не менее забавной, и у нас всех слезы катились по бороде. Вскоре все прекратили танцевать, и Эрик-хула с женщиной-тяжеловесом грациозно кружились в одиночестве под взрывы хохота, гремевшие в пальмовой роще. Наконец им пришлось остановиться, потому что певцы и музыканты были больше ни на что не способны, как хвататься за бока от хохота.

Праздник продолжался до утра. И лишь после того, как мы снова обменялись рукопожатиями со всеми ста двадцатью семью жителями, нам было разрешено немного отдохнуть. Впрочем, нам приходилось повторять эти рукопожатия ежедневно и утром и вечером в течение всего нашего пребывания на острове. Со всех хижин деревни нам собрали шесть кроватей и поставили их рядом вдоль стены в общественном доме, и мы спали рядом, как семь гномов Белоснежки из сказки, а над нашими головами висели сладко пахнущие венки из цветов.

На следующий день шестилетний мальчик, у которого был нарыв на голове, почувствовал себя значительно хуже. Температура у него поднялась выше 40 градусов, нарыв был величиной с кулак и причинял ужасную боль. У него были, кроме того, небольшие нарывы и на пальцах.

Тека сказал, что от таких нарывов в деревне погибло много детей, и если мы не спасем мальчика, то он умрет очень скоро. У нас были с собой таблетки пенициллина, но мы не знали, какую дозу можно дать такому маленькому ребенку; и если он умрет после нашего лечения, это может повлечь за собой серьезные последствия для всех нас.

Кнут и Турстейн вынули свою радиоаппаратуру и натянули антенну между самыми высокими кокосовыми пальмами. Вечером они связались с нашими друзьями Галом и Франком, сидевшими у себя дома в Лос-Анжелосе. Франк позвонил врачу, мы передали ключом. Морзе все симптомы болезни мальчика и перечислили все лекарства, имевшиеся в нашей аптечке. Франк передал ответ врача, и мы поспешили к хижине, где маленький Хаумата метался в жару, а половина жителей деревни шумела и плакала над ним.

Герман и Кнут занялись лечением, а у остальных оказалось больше чем достаточно дела - мы должны были удерживать жителей деревни за дверями. У матери мальчика началась истерика, когда мы явились с ножом и попросили горячей воды. Герман и Кнут сбрили все волосы с головы мальчика и вскрыли нарыв. Гной брызнул высоко вверх, к потолку, и несколько возбужденных островитян в ярости ворвались в хижину, но были тут же выброшены обратно: дело было нешуточное. Когда нарыв был очищен и стерилизован, "доктора" забинтовали голову мальчика. и мы начали лечение пенициллином. В течение двух суток мы давали мальчику пенициллин через каждые четыре часа; температура была высокой и нарыв открытымКаждый вечер мы консультировались с врачом в Лос-Анжелосе. Потом температура упала, вместо гноя появилась сукровица, и рана начала затягиваться. Мальчик начал улыбаться и проявлять интерес к картинкам из удивительного мира белых людей, где были машины, коровы и многоэтажные дома.

Через неделю Хаумата уже играл с ребятишками на берегу. Голова по-прежнему была забинтована, но повязку вскоре сняли.

После этого удачного лечения нас осаждали толпы больных, которым в деревне, казалось, не было конца. Зубная боль и желудочные болезни были у всех, у молодых и старых оказались нарывы. Мы отсылали всех пациентов к "доктору" Кнуту и "доктору" Герману, которые "предписывали" диету и опустошали нашу аптечку от пилюль и мазей. Некоторые вылечились, никому не стало хуже, и когда аптечка была пуста, мы приготовили суп из какао и овсяную кашу, оказавшие исключительное действие на истеричных женщин.

Мы прожили уже несколько дней у коричневых друзей, и наступил самый торжественный день во всех празднествах. Нас принимали в число граждан острова Рароиа и давали полинезийские имена. Я уже больше не был Тераи Матеата. Так меня называли на Таити, но здесь мне дадут другое имя.

Посередине площади для нас поставили шесть стульев, и вся деревня заблаговременно собралась сюда, чтобы захватить хорошее место около нас. Тека торжественно сидел среди односельчан. Он был, без сомнения, вождем, но когда дело касалось старых местных обычаев, Тека передавал главную роль Тупухое.

Все сидели очень серьезные и молчаливые. Большой, толстый Тупухое торжественно и медленно подошел, держа в руках громадную узловатую палку. Он сознавал торжественность минуты. Все взгляды были прикованы к нему, когда, будто погруженный в собственные мысли, он остановился перед нашей шестеркой. Он был прирожденный вождь, блестящий оратор и актер.

Тупухое обратился к запевалам, барабанщикам и танцорам и, указывая на них поочередно своей узловатой палкой, отдал им низким, сдержанным голосом краткие приказания. Затем он снова повернулся к нам и так закатил глаза, что белки засверкали такой же белизной, как и зубы на его выразительном медно-коричневом лице. Затем он поднял свою палку и отрывисто начал произносить древние обрядовые слова. Они сыпались у него, как горох из мешка, и были понятны лишь нескольким самым древним старикам, потому что он говорил на древнем, забытом диалекте.

Он говорил нам, а Тека переводил, что имя первого царя, поселившегося на Рароиа, было Тикароа. Он правил всем этим атоллом от севера до юга, от востока до запада, а также и небом над головами людей.

Хор запел старую песню о царе Тикароа, а Тупухое положил свою огромную руку мне на грудь, повернулся к зрителям и сказал, что он называет меня Вароа Тикароа, что означает Дух Тикароа.

Песня замерла, и настала очередь Германа и Бенгта. Большая коричневая рука побывала поочередно у них на груди, и они получили соответственно имена Тупухое-Итетахуа и Топакино. Это были имена двух древних героев, вступивших в битву с морским чудовищем и умертвивших его у прохода в рифе Рароиа.

Барабанщики ударили несколько раз в барабаны, у, и двое сильных мужчин с длинными копьями в обеих руках и в повязках вокруг бедер выбежали вперед. Они промаршировали в бурном темпе, высоко вскидывая колени, поднимая копья и поворачивая головы в разные стороны. Снова ударили барабаны, мужчины взвились в воздух и ногами изобразили в чистейшем балетном стиле символический поединок героя с морским чудовищем. Он был показан в очень быстром темпе. Затем Турстейн под звуки песни получил имя прежнего вождя деревни Мароаке, а Эрик и Кнут были названы Тане-Матарау и Тефаунуи - в честь двух древних мореплавателей и морских героев. В длинной и однообразной декламации, сопровождавшей присвоение имен, слова произносились беспрерывным потоком с головокружительной быстротой. Это должно было одновременно произвести впечатление и позабавить.

Церемония была окончена. И опять, как встарь, на острове Рароиа среди полинезийцев сидели белые бородатые вожди. Вперед выступили два ряда танцующих мужчин и женщин, одетых в юбки из соломы и с коронами из лыка на голове. Танцуя, они подошли к нам, сняли с себя короны, надели их на нас и подвязали нам свои юбки. И празднество продолжалось…

Как-то ночью увенчанным цветами радистам удалось связаться с радиолюбителем на Раротонге, передавшим нам послание с Таити. Это было сердечное приветствие от губернатора всех французских колоний Тихого океана.

По приказу из Парижа он выслал правительственную шхуну "Тамара", чтобы переправить нас на Таити, тем самым избавив от необходимости ждать неизвестно сколько времени, пока придет шхуна за копрой. Таити - центр французских колоний и единственный остров, имеющий связь с внешним миром. Только на Таити мы могли сесть на пароход, чтобы добраться домой.

Празднества на Рароиа тем временем продолжались. Однажды ночью со стороны моря послышались какие-то странные звуки. Дозорные, сидевшие на верхушках пальм, спустились и сообщили, что у входа в лагуну появилось какое-то судно. Мы бросились бегом через пальмовую рощу к берегу и начали смотреть в сторону, противоположную той, откуда пришли мы. Там прибой был значительно слабее - та сторона была под защитой всего атолла и рифа.

Прямо у прохода в лагуну мы увидели огни какого-то судна. Небо было светлое и звездное, и мы сейчас же различили контуры широкой двухмачтовой шхуны. Было ли это судно, присланное губернатором? Почему же оно не входило в лагуну?

Островитяне становились все беспокойнее. Наконец и мы увидели, в чем дело. Судно сильно накренилось на один бок и могло опрокинуться. Оно село на мель на коралловом рифе, которого не было видно. Турстейн схватил фонарь и просигнализировал:

"Quel bateau?" (Какой корабль?) "Маоаэ", - замерцал ответ.

"Маоаэ" была шхуна, курсировавшая между островами и перевозившая копру. Она шла на Рароиа за копрой. Капитан шхуны и вся команда были полинезийцами, и они знали рифы вдоль и поперек. Но в темноте течение коварно. Шхуне повезло в том отношении, что она села на мель с подветренной стороны и погода была спокойной. "Маоаэ" все больше и больше накренялась на бок, и команде пришлось перейти в спасательную шлюпку. К мачтам шхуны привязали толстые тросы, перетащили их на берег, и островитяне закрепили концы за пальмы, чтобы шхуна не, перевернулась. Ее команда стояла в своей шлюпке с тросами у прохода в рифе, рассчитывая взять шхуну на буксир, когда начнется прилив и вода пойдет из лагуны. Жители деревни спустили на воду свои каноэ и поплыли к шхуне, чтобы спасти копру. На борту шхуны было не менее 90 тонн ценного груза-каноэ за каноэ перевозили копру в мешках с накренившейся шхуны на берег.

Начался прилив, но шхуна оставалась на мели. Ее так било и швыряло о коралловые глыбы, что она получила пробоину. На рассвете "Маоаэ" была в еще худшем положении, чем раньше. Команда обессилела. Нечего было и пытаться сдвинуть с места шхуну, водоизмещением в 150 тонн, спасательными лодками и каноэ. Но она превратится в обломки, если ее будет так бить о риф, а в случае непогоды ее понесет к атоллу и она погибнет в прибое.

На "Маоаэ" радио не было; у нас оно было. Но пока спасательное судно прибудет с Таити" у "Маоаэ" будет достаточно времени, чтобы разбиться вдребезги. Однако во второй раз в течение одного месяца риф у Рароиа упустил свою добычу.

К середине дня на горизонте на западе показалась шхуна "Тамара". Она была послана, чтобы захватить нас с Рароиа, и капитан и команда были немало удивлены, увидев вместо плота две мачты большой шхуны, беспомощно бившейся на рифе.

На борту "Тамары" находился французский администратор группы островов Туамоту и Тубуаи Фредерик Анне, которого губернатор прислал за нами с Таити, С ним на борту были французы - кинооператор и радист. Капитан и команда шхуны были полинезийцами. Анне - уроженец Таити, родители его - французы; он слыл превосходным моряком. Он взял на себя управление судном с согласия капитана-таитянина, который был рад избежать ответственности. "Тамаре" удалось обойти бесчисленные подводные рифы и течения, и вскоре между обеими шхунами были протянуты два толстых троса. Анне принялся выполнять искусные и опасные маневры, в то время как прилив грозил выбросить оба судна на сушу, на коралловую отмель.

В самый разгар прилива "Маоаэ" сдвинулась с рифа, и "Тамара" отбуксировала ее на глубокое место. Но в пробоину "Маоаэ" хлестала вода, и "Тамара" на всех парах увела ее в мелкие воды лагуны.

Трое суток лежала почти затонувшая "Маоаэ" в лагуне; насосы работали день и ночь. Лучшие ловцы за перламутром из наших друзей ныряли под шхуну, латали ее свинцовыми полосами и задраили самые большие пробоины, чтобы только "Тамара" могла отбуксировать ее на судоверфь Таити.

Когда "Маоаэ" была наконец готова к отплытию, Анне провел "Тамару" через коралловые мели лагуны и причалил к острову Кон-Тики. Плот был взят "Тамарой" на буксир. Судно легло на обратный курс, к проходу в рифе Рароиа, с "Кон-Тики" на буксире, а за ним вплотную шла "Маоаэ", чтобы в случае катастрофы можно было спасти команду.

Прощание с Рароиа было более чем грустным. Все, кто мог двигаться, собрались на коралловые насыпи; они играли и пели наши любимые мелодии, пока шлюпка переправляла нас на "Тамару".

В середине толпы возвышался Тупухое, держа за руку маленького Хаумата. Хаумата плакал, и по лицу могущественного вождя Тупухое также катились слезы. Но они пели и играли еще долго-долго после того, как прибой заглушил для нас все звуки.

Провожавшие нас с песнями островитяне потеряли шестерых друзей. Мы, молча стоявшие на борту "Тамары", пока насыпь не исчезла за пальмами, а пальмы не исчезли в море, теряли сто двадцать семь друзей. У нас в душе все еще звучала печальная песня:

"Поделитесь с нами воспоминаниями, чтобы мы всегда были вместе, даже когда вы уедете в свою далекую страну".

Через четыре дня из моря вынырнул остров Таити. Он не был ниткой жемчуга с пучками пальм на горизонте. Перед нами вырастал дикий и величественный, вздымающийся в небо голубоватый горный хребет, с пиками, увенчанными венками из облаков.

Мы подходили все ближе, и у голубых гор появились зеленые склоны. Роскошная зеленая растительность юга спускалась по ржаво-красным склонам и утесам в глубокие лощины и долины, выходившие к морю. Берег приближался, и за полоской золотого песка мы увидели стройные пальмы, теснившиеся в долинах и вдоль берега. Остров Таити - вулканического происхождения. Сейчас вулканы не действуют" а коралловые полипы образовали вокруг острова защитный риф, и море не размывает его.

Рано утром, минуя проход между рифами, мы вошли в гавань Папеете. Перед нами открылся вид на церковные шпили и красные кирпичные крыши, наполовину скрытые листвой гигантских деревьев и кронами пальм. Папеете - столица Таити, единственный город во Французской Океании. Это город развлечений. резиденция правительства и узловой пункт всех путей восточной части Тихого океана.

Мы вошли в гавань. Все население Таити ожидало нас и было на набережной, образуя живую пеструю стену. Новости на Таити распространяются с быстротой ветра: все хотели посмотреть на паэ-паэ, прибывший из Америки.

"Кон-Тики" было отведено почетное место, у самой набережной. Бургомистр города приветствовал нас, маленькая полинезийская девочка передала нам от имени полинезийского общества огромный венок - целое колесо из диких цветов Таити. Затем подошли девушки и повесили нам на шею благоухающие белые гирлянды цветов. Они приветствовали нас от Таити - жемчужины Южных морей.

Я искал глазами в толпе хорошо знакомую фигуру моего старого приемного отца на Таити - вождя Терииероо, главу семнадцати местных вождей Таити. Он был здесь. Высокий, громоздкий, живой, веселый, как прежде, он весь просиял, увидев меня, и протиснулся сквозь толпу, крикнув мне: "Тераи Матеата!" Он постарел, но не потерял своего величественного облика вождя.

- Ты прибыл поздно, но вовремя, - сказал он улыбаясь. - Твой паэ-паэ на самом деле привез голубое небо - Тераи Матеата - на Таити, потому что теперь мы знаем, откуда пришли наши отцы.

Затем губернатор устроил в своем дворце прием и праздник в муниципалитете. Со всех сторон на нас сыпались приглашения от жителей гостеприимного острова.

В долине Папено вождь Терииероо, как в старое доброе время, до войны, когда я был его гостем, устроил большое пиршество. Те из нас, кто не имел таитянских имен, получили их.

Это были беззаботные дни, полные солнечного света и плывущих облаков. Мы купались в лагуне, лазили по горам и танцевали "хулу" на траве под пальмами. Дни проходили, проходили и недели. Недели могли превратиться в месяцы, прежде чем на Таити придет пароход, с которым мы могли уехать домой, где нас ждали.

Утром пришло известие из Норвегии, что пароход "Тор-1", водоизмещением в 4 тысячи тонн, получил приказ зайти из Самоа на Таити, чтобы переправить нашу экспедицию в Америку.

Рано утром норвежский пароход "Тор-1" вошел в гавань Папеете. Французский военный корабль отбуксировал плот и поднял его на палубу соотечественника. Сирена зазвучала над островами. Коричневые и белые люди столпились на набережной и забросали палубу прощальными подарками и гирляндами цветов, Мы стояли у поручней я вытягивали головы, как жирафы, чтобы освободить лицо от растущей груды гирлянд.

- Если хотите вернуться на Таити, - крикнул вождь Терииероо, когда замолк последний гудок сирены, - бросьте в лагуну венок, как только отойдет пароход!

И вот концы уже отданы, загудели моторы, винт полоснул воду, и мы заскользили вдоль набережной.

Скоро красные крыши исчезли за пальмами, затем и сами пальмы растаяли в синеве гор, которые медленно опустились в Тихий океан.

Волны разбивались одна о другую, но наши ноги были очень далеко от них. Белые пассатные облака плыли по голубому небу. Но мы уже не шли в том направлении. Мы не обращали больше внимания на силы природы. Мы возвращались в XX столетие, которое было так далеко, так далеко от нас…

Мы все шестеро были живы и здоровы, а в лагуне Таити волны играли шестью венками из белых цветов.




 
Рейтинг@Mail.ru
один уровень назад на два уровня назад на первую страницу