| планета | новости | погода | ориентирование | передвижение | стоянка | питание | снаряжение | экстремальные ситуации | охота | рыбалка
| медицина | города и страны | по России | форум | фото | книги | каталог | почта | марштуры и туры | турфирмы | поиск | на главную |

На суше и на море 1989(29)

С давних веков и поныне славятся сибирские края необозримыми лесами. Пихта, ель, лиственница, другие ценные породы составляют основу этих лесов. Но на особом месте — кедр. Кедровые леса — краса и гордость, одно из самых ценных природных богатств Сибири и Дальнего Востока. Сокровище, которым природа наделила нашу страну.

С конца 50-х годов довелось мне несколько раз бывать в Алтайских горах. Тогда и произошла первая встреча с кедром, навсегда покорившим сердце своим добрым, щедрым нравом, красотой. И встревожившим бедой, которая все явственнее начинает грозить хранителю гор и тайги.

О первой встрече. Однажды с группой туристов мы шли от своенравной Катуни, несущей свои воды в Обь, к жемчужине Горного Алтая — Телецкому озеру. Сто пятьдесят километров через горные хребты и тайгу открывали незабываемые картины алтайской природы. И почти всюду на этом пути нам сопутствовал кедр.

Заодно маленькое пояснение. То, что принято называть сибирским кедром, в действительности — сосна, кедровая сосна. Настоящие же кедры — ливанские, атласские и гималайские — обитатели стран Средиземноморья и Западных Гималаев. У нас они могут расти только на юге, где разводятся в парках. А в лесах разных зон СССР живет несколько видов кедровой сосны. Самые распространенные — сибирская кедровая сосна, или сибирский кедр, и корейский кедр, которым славится Дальний Восток, Уссурийская тайга.

Хозяином вместе с пихтой встречал нас сибирский кедр в Большой черни — дремучем лесу, одевающем северо-восток Алтайских гор. Тесно собрались здесь толстые стволы великанов, обросшие седыми космами мхов и лишайников. Сквозь высокий черный шатер их хвои почти не пробивается вниз, во влажную полутьму, солнечный свет. Только там, где древний таежный исполин, отстояв положенное число столетий, рухнул, подминая соседей, открывается в тайгу небесное окно. И тогда к нему пробиваются, закрывая собою завалы, безудержные заросли всяческой зелени.

Мох под ногами, скрадывающий шаги, синие от ягод черничники, где прямо на ходу, чтобы не отстать от группы, мы процеживали между пальцами черничные веточки, набирали полные горсти ягод. Повсюду видели на земле кедровые шишки, в большинстве уже опустошенные лесными жителями. Они — приманка и главный корм для множества летающих, бегающих и ползающих по тайге существ.

Батюшка кедр, как исстари величали щедрое дерево местные жители, — попечитель тайги. Много раз нам попадались на пути свежие медвежьи следы, хотя с хозяином их не встречались. Видимо, не желая иметь дело с нашей шумной компанией, косолапый заблаговременно исчезал в чаще. Сновали по тайге в поисках орехов белки-телеутки, полосатенькие бурундуки, крикливые птицы кедровки.

О тесной жизненной зависимости между этой птицей и кедром хочется рассказать подробнее.

Тяжелые шишки кедра в пору созревания падают под дерево. Заключенные в них орехи не имеют приспособлений для расселения, и ростки их погибли бы под густой кроной материнского дерева. Выручает кедровка, главной пищей которой служат кедровые орехи. Разворошив упавшую шишку, она набивает в специальные подъязычные мешки десятки отборных орехов и летит с ними в поисках укромного уголка, где можно спрятать добытый про запас корм. Где-нибудь, порой за много километров, устраивает во мху и земле свои кладовые, которые потребуются в голодное время. Часть из них потом отыскивает, но о многих забывает. А орехи, перезимовав, дают всходы далеко от родного дома. Так благодаря кедровке-сеятельнице кедр поселяется высоко в горах или в окрестном редколесье, где под прозрачным пологом сосен или берез растет быстрее и надежнее, чем в черневой тайге.

Знали мы, прячется в тайге и марал-рогач, и рысь, и «пушистое золото» — горностай, колонок, драгоценная валюта сибирских лесов — соболь. Всем им дает надежное пристанище батюшка кедр, всех кормит и привечает. Недаром в кедровых лесах охотники добывают в пять — десять раз больше соболя, чем в других угодьях. Этот ценный зверек связан с кедром и через промежуточную ступень — мышевидных грызунов. Мыши, которые тоже кормятся орехами, усиленно размножаются в годы высоких урожаев кедра, а зимой на них охотятся соболь и другие мелкие хищники.

Казалось просто невероятным, что этот лес-кормилец укоренился не на тучных равнинах, а в каменистых горах, на высоте до полутора километров над уровнем моря.

Поднявшись еще выше, повстречались с кедром в высокогорно-луговых лесах — светлых, разделенных цветистыми еланями. Здесь, на просторе, хорошо можно рассмотреть хозяина тайги. Он могуч и статен. Прямой крепкий ствол уносит крону на сорокаметровую высоту. Здесь он весь, от подножия до вершины, одет ветвями с длинной хвоей.

А хвоя у кедра, оказывается, совсем не черная, как представлялась в черневой тайге. Она голубовата, издали кажется шелковистой и мягкой. В каждом пучке по пять хвоинок (у обыкновенной сосны их соединено вместе по две), и живут они по три — шесть лет. Легкий смолистый аромат, насыщенный фитонцидами, окружает дерево — целительный для нас, непереносимый для всякого гнуса. Мы удивлялись: ни комары, ни мошкара, которыми, как известно, изобилует Сибирь летом, совсем не досаждали нам.

Словно игрушки на новогодней елке, висят среди зелени тяжелые шишки. Там, за закрытыми дверями, свершается таинство созревания семян. Больше двух лет идет оно в каждой шишке, под каждой из множества — от сорока до ста — прочных, плотно прижатых чешуи. Наконец вызревает крепкая шоколадно-коричневая кубышечка. А в кубышечке той, словно в тюбике с пищевым концентратом, какими, наверное, снабжают космонавтов, точнейшими дозами и в нужной кондиции будет заготовлено все необходимое для кедра-малютки, который должен из нее вылупиться.

Горстка этого концентрата способна поддержать силы человека, а если ее употреблять регулярно, поможет избежать многих болезней. Еще бы! В кедровых орехах больше шестидесяти процентов прекрасного, золотисто-янтарного, не уступающего по ценности прованскому масла, до двадцати процентов белка, комплекс витаминов, целый набор макро- и микроэлементов. Недаром горноалтайцы зовут кедр еще и хлебным деревом. Если растереть ядра орехов с водой, получается кедровое молоко, сливки, превосходящие по калорийности мясо и яйца.

Гектар кедровой тайги приносит ежегодно от шестидесяти до четырехсот килограммов орехов, причем каждые пять-шесть лет его урожайность резко возрастает. За свою многовековую жизнь каждая кедровая сосна даст столько орехов, что всю ее, от корней до верхушки, можно бы, пожалуй, засыпать собственным урожаем.

При этом кедр — основной орехонос в нашей стране. Его общий урожай в отдельные годы достигает миллиона тонн. Можно бы загрузить тысячу (!) тяжеловесных эшелонов и отправить во все концы страны. Пусть пятьсот — многие кедрачи расположены в труднодоступных местах. Хотя бы сто — надо же оставить местному населению, таежному «поголовью» большую часть на пропитание, на возобновление самих кедров. Ан нет, эшелоны пока не идут, и молодому поколению нашей страны теперь куда знакомее вид и вкус заморских бананов и апельсинов, чем своих отечественных кедровых орехов. Из колоссального урожая заготавливается мизерная часть. На Алтае, например, по некоторым сведениям, собирается около двух процентов от выросшего урожая. А почему — об этом речь впереди.

Ценен не только сам орех. Скорлупа дает прекрасную коричневую краску, а табуга — толстые чешуи шишки — смолы и скипидар. Живое кедровое дерево дает живицу — жидкую смолу, вытекающую из смоляных ходов. Ее назначение — заживлять, залечивать нанесенные дереву повреждения, откуда и название. В старину сибирские крестьяне широко пользовались живицей при ожогах и ранениях; в войну кедровый бальзам поднял на ноги десятки тысяч раненых бойцов.

А придет пора спилить кедр, доживший до почтенного возраста, он и тут на особом месте. Его древесина, плотная, красивая, мягкая, пропитанная ценными смолами, великолепна для мебели. Благодаря отличным резонансным свойствам исключительно ценна для изготовления музыкальных инструментов. В ульях из кедра особенно охотно поселяются пчелы.

Однако вернемся на алтайские елани. Кедровые рощи перемежаются здесь, на высоте, субальпийскими лугами, «лесом без деревьев», где в высоченных травах легко заблудиться даже всаднику. Мы и заблудились было. Невозможно рассмотреть что-либо за встававшей перед нами стеной разбушевавшихся трав. Теснили соседей трехметровые гиганты борщевика, каждый лист которых мог служить надежным зонтом или накидкой в непогоду. А их огромные белые соцветия, необычайной легкости и красоты, словно сплетенные из тончайшего кружева и вынесенные наверх, можно было рассмотреть и потрогать не иначе как с конской спины. Сиреневые акониты и густо-синие дельфиниумы — шпорники, девясилы с ярко-желтыми цветами, множество других трав-исполинов с сочной зеленью и крупными цветами надолго взяли нас в плен. Только опытный проводник, местный житель, сумел вывести на нужную тропу.

Многие из встреченных нами трав целебны. Кроме перечисленных это и золотой корень — родиола розовая, и левзея софлоровидная — маралий корень, и горец змеиный; запасы их в Алтайских горах составляют многие тысячи тонн. Ученые считают, что чуть ли не каждое третье растение здешних мест обладает лечебными свойствами.

Лекарственные растения — лишь один из даров высокогорных еланей. А сколько других! Мы шли и вдруг натыкались на ярко-красную куртину. Смородина, да какая! Плотные, крупные, брызжущие соком кисти ягод почти закрывают собою листву. Идешь дальше — малина и крыжовник, особая съедобная жимолость и черная смородина протягивают навстречу ветки, полные ягод: угощайся, все равно опадут, если не слизнет проходя медведь, не склюет птица.

Гудят над цветами дикие пчелы, собирая в дуплах запасы меда. До ста килограммов меда, как определили специалисты, может дать каждый гектар здешних субальпийских лугов. А таких лугов — десятки тысяч гектаров. Но на них еще редко встретишь пасеку. Понапрасну иссякают медовые реки в не облетанных пчелами цветах. Мало кому приносят исцеление травы, собравшиеся здесь в редкостном разнообразии. Опадают, созрев, ягоды. Лаборатория сил, здоровья, долголетия, оборудованная природой и охраняемая кедром, еще слабо используется человеком.

Мы поднимались крутыми тропами еще выше, к пустой и холодной высокогорной тундре. Постепенно отставали, не выдержав высоты, лиственные и хвойные леса, субальпийские травы. Только кедр упрямо следовал за нами. Опаленный горными ветрами, с покалеченными ветками и скрученным стволом, пригибаясь к каменистой земле и цепляясь за трещины в скалах, он взбирается выше всех деревьев. Собравшись группами и рощицами, кедр хранит здесь прозрачную глубину высокогорных озер, укрывает собой стремительные горные потоки, предупреждает обвалы и осыпи.

В три, четыре раза больше влаги отдают кедрачи рекам, чем такие же по площади сосняки и лиственничники. На Алтае, в Саянах и на Лено-Ангарском плато в Восточной Сибири кедровые леса собирают, фильтруют и чистыми струями направляют в реки три четверти всего речного стока этих горных районов. В обширных кедрачах зарождается сила сибирских рек — Оби, Енисея, Лены, с их помощью наполняется синяя чаша Байкала. А значит, не без участия кедровых лесов неустанно работают турбины гигантских гидроэлектростанций Сибири. Это они помогают наливаться зерном сибирским нивам.

Видели мы в горах и другое.

На одном из переходов прямо из дремучей, птицеголосой тайги вывела нас тропа на кедровое кладбище. Огромная гарь, где обугленные сухие стволы — словно черные надгробия над прахом могучего леса. Целый день мы шли гарью, так и не достигнув ее конца.

Между мертвыми стволами поднимается нежный пух молодых березок, осин. Но кедра, самого ценного дерева тайги, не видно совсем. Много десятилетий пройдет, пока его крохотные ростки сумеют укорениться здесь снова и пойти в рост. Вероятнее всего, не появиться им здесь уже никогда.

Пожары, к сожалению частые, — страшное бедствие в кедровом лесу. Более страшное, чем в любом другом. Насыщенное смолами и эфирными маслами кедровое дерево охватывается пламенем молниеносно, горит, как факел, треща и рассыпая искры. Пожар перебрасывается с дерева на дерево в считанные минуты, захватывает огромные пространства и при ветре достигает сокрушающей силы. Мы шли гарью, и закрадывалась мысль: не такие ли, как мы, любители природы и путешествий нанесли тайге эту страшную рану? Не потушенный до конца костер, даже спичка, окурок, небрежно брошенные на сухую хвойную подстилку в ветреный день... Миллионы туристов ежегодно ходят по горам и лесам в разных концах страны, и печальная статистика показывает: немалая доля лесных пожаров на их совести.

Встречались нам шелкопрядники. Сибирский шелкопряд, его прожорливые гусеницы, нарождающиеся порой в огромных количествах, наряду с пожарами — еще один враг тайги. Как саранча в былые времена на поля, неистребимой массой надвигаются они на таежные пространства, сжирают хвою. Вместо живых деревьев после такого нашествия остаются их скелеты.

В великолепных кедрачах прителецкой тайги — хранительницы уникального горного озера и вытекающей из него сестры Катуни — Бии увидели мы еще одну гнетущую картину. Словно шрам на живом теле тайги, зияла обширная лесосека. Давняя, с которой уже ушли машины и люди. Недобрый след оставили они после себя: поверженные и брошенные на гниение стволы, груды сучьев, смятую лесную поросль, перепаханную гусеницами тракторов землю. Кедрам уже не вернуться сюда, затоптанным насмерть деревцам не стать лесными великанами.

А по следу тракторного волока уже змеился небольшой пока каменистый овражек, размытый горными потоками. Камень, освободившись от стеснительной опеки леса, связывавшего над ним почву корнями, начинает показывать зубы. Позже он и совсем выйдет на поверхность, обвалами, предательскими осыпями покатится по склонам, сухими пустырями ляжет на месте лесной чащи.

Чем ближе к Телецкому озеру, тем больше таких лесосек — и давних, и только что покинутых, и действующих, наполненных лязгом машин и стоном падающих деревьев. Крутые каменистые склоны гор, обращенные к озеру, оголялись. И не трудно было представить ближайшее будущее как этих склонов, так и самого озера, величайшей из драгоценностей Горного Алтая.

Позже, когда мы шлюпкой спускались от Телецкого озера по Бии вниз, к слиянию ее с Катунью, видели тут и там множество пропитанного водой топляка. Могучие кедровые стволы, срубленные в верховьях Бии и сброшенные в нее для сплава, лежали на дне и по берегам, гнильем загромождая акваторию. После увиденного здесь и на лесосеках возникала горькая мысль: разумный хозяин, взяв из своей кладовой необходимое, не уничтожает остальные припасы, оставленные впрок. А взятое не спешит выбросить на помойку. Как же люди, которым доверено быть хозяевами этой бесценной лесной кладовой, позволяют себе такое? И где выход из беды, в какую попал алтайский кедр, вообще кедровые леса Сибири?

Вскоре довелось быть в Горно-Алтайске на конференции, посвященной проблемам развития производительных сил Горного Алтая. Среди других конференция рассматривала и проблему освоения лесных ресурсов автономной области.

Выступлений на лесной секции было много, горячих и очень разных. Выступали хозяйственники и ученые, лесозаготовители и лесники. Это был спор об алтайской тайге, и прежде всего о судьбе ее патриарха — кедра. В столкновении обнажились два противоположных подхода к извечной проблеме: «человек и лес».

— Лесная промышленность Горного Алтая, товарищи, не выполняет планов, — заявляла одна сторона в обобщенном образе оратора солидных лет с руководящим баском. — А лес нужен государству. И мы будем его рубить где потребуется и сколько потребуется.

— А мы будем штрафовать, бить рублем, пока не научитесь соблюдать общепринятые правила рубки, — запальчиво отвечала другая сторона в образе юноши с комсомольским значком на форменном кителе лесной охраны. — Обрадовались, что пустили вас в богатейшие алтайские леса, приходите как временщики, которым наплевать, что будет после них. Рубите лес в самых уязвимых местах — по берегам рек, по склонам. Навалились на кедрачи, где налегке можно план по кубометрам дать. Ценная кедровая древесина идет на шпалы, на дрова, на строительные бревна, а пихту, березу, лиственницу, которых миллионы гектаров, брать не хотите!

— Что ж, прикажете молиться на ваши кедрачи? — защищается другая сторона. — А они, во-первых, перестойные, во-вторых, кедр — вымирающая порода. Он обречен. Еще никому, было бы вам известно, не удавалось в массе вырастить кедр саженцами.

— Не знаю, откуда эта несуразная теория о перестойности кедра. Алтайские кедрачи имеют средний возраст двести лет, а вы рубите и стопятидесятилет-ние. Они в самом расцвете. И мы беремся доказать, что прижизненное использование кедрачей выгоднее и нужнее государству, чем его преждевременная и сплошная рубка. А насчет саженцев — приезжайте к нам в Чою, посмотрите.

Спор продолжался. Симпатии и поддержка большинства участвующих были на стороне юноши. Кстати, это был совершенно реальный оратор — Фатей Шипунов (ныне известный ученый), один из организаторов первого в стране комсомольского лесничества, ставившего перед собой задачу комплексного использования алтайских кедровых лесов. С таким хозяйством нельзя было не познакомиться. Сразу же после конференции я поехала в Чою.

Чоя в переводе с алтайского, как говорят, означает «кедровая яма». Яма налицо. Ее образуют невысокие сопки, замыкающие в кольцо болотистую низину. В низине угнездился деревянный поселок. Глубокие колеи вдоль улиц, продавленные машинами в вязкой земле. Возле домов, на поперечных бревнах, — высокие дощатые настилы. Без них в сырую погоду не пройдешь поселком и в сапогах. На окрестных травянистых склонах кое-где негустой березняк и осинник.

— А кедры где?

— Дык ведь был тут скрозь кедрач, — скребет за ухом старожил. Еще годов тому сорок на месте Чои тайга была. А в старину, говорят, главный промысел в здешних местах — шишковали, пчел держали многие тыщи колод. Маслобойные заводишки масло из ореха давили. Порешили, вишь, мало-помалу кедрачи — болото завелось.

Чойская тайга, занимающая северовосточные предгорья, — самое сырое место Горного Алтая. Тысяча двести миллиметров осадков выпадает здесь в среднем ежегодно. Кедрач нес тут особую службу: откачивал корнями-насосами лишнюю воду. Теперь топкие болота, никчемные кустарники, редкий осинник угнездились на месте вековой тайги. Они являли собой наглядную картину того, что ждет через несколько десятилетий и другие окрестные места, если так же бездумно и впредь будет гулять по ним топор.

Здесь комсомольцы начали поход за наведение порядка в алтайской тайге. Вначале их было шестеро молодых специалистов, выпускников Ленинградской лесотехнической академии. Были они разные по характеру и уроженцы разных мест. Сюда, в Горный Алтай, их привела забота о судьбе кедровых лесов и их главного обитателя — сибирского кедра. К кедровым лесам, доказывали комсомольцы, преступно подходить с привычной меркой лишь как к источнику древесины. Они уникальны. Они представляют собой редкостный пример тесного сосуществования, своего рода симбиоза полезнейшего дерева с многообразным и тоже весьма ценным животным и растительным миром, хранителем и опекуном которого и является кедр. Лишившись его, оскудеют все богатства тайги.

Вкратце идея комсомольцев такова. От бесхозяйственных сплошных рубок в кедрачах надо переходить к комплексному ведению хозяйства. Для начала создать хозяйство, хотя бы одно, которое взяло бы под свою охрану кедры и разумно использовало живые богатства тайги. Хозяйство-разведчик. Оно покажет дорогу другим и потом когда-нибудь вся кедровая тайга станет производственным цехом таких хозяйств.

— Подобные хозяйства, — убеждали они, — могли бы брать от тайги все полезное, не нанося ей ущерба. Их обязанность — заниматься заготовкой кедрового ореха, ягод и лекарственных растений, охранять полезных животных и, не нанося ущерба поголовью, заготавливать пушнину, разводить пчел, добывать живицу, извлекать из отходов шиш-кобоя смолу, дубители и краску. Заготовку древесины вести только выборочно, чтобы она не причиняла ущерба многообразной жизни леса. То, что будет выручено от всего этого, не только окупит полностью затраты на рабочую силу и оборудование, но и позволит восстанавливать уничтоженные кедровники. Государство получит двойную пользу: население сможет приобретать много ценной продукции, которая пока пропадает даром, а кедровые леса сохранятся на далекое будущее.

Молодые лесоводы составили проект такого хозяйства, назвав его Кедроградом. Предварительно выходили по тайге не одну сотню километров. Они стучались во все двери со своей большой мечтой. Здесь все так ново и неизведанно, что нельзя было обойтись без ошибок. А всякая ошибка злорадно осмеивалась скептиками. В спорах с рутинёрами активисты не всегда умели одержать верх. Но они упорно шли к цели.

Тогда, в 59-м, комсомольцы еще только осваивались в выделенном им словно бы в насмешку одном из самых захудалых на Алтае и далеком от полноценных кедрачей Чойском лесничестве. Им было неимоверно трудно поднимать запущенное хозяйство. Но в споре со скептиками на их стороне уже появились веские аргументы.

Верхом мы поехали в тайгу, которая уже далеко отступила от Чои. Там на поляне, окруженной деревьями, я увидела крохотные зонтики кедров-малюток, только что пробившиеся из земли. Это были первые в стране успешные посевы кедра, проведенные молодежью на нескольких гектарах.

Затем мы отправились к субальпийским лугам. В гуще цветущих трав там виднелись разноцветные ульи, собранные в обширный пчелиный городок. В фанерном домике на пасеке молодой пчеловод Федор Усов угощал нас душистым (только что откачанным) медом. Это был первый урожай, который собрали комсомольцы с нехоженых лугов.

С тех пор мне не пришлось бывать в тех местах, но долго поддерживалась связь с первопроходцами Кедрограда. И я знала, что комсомольский коллектив, пополняясь новыми энтузиастами и преодолевая огромные трудности, живет. Вскоре он перебрался в прителецкую зону алтайской тайги, где еще сохранились полноценные кедрачи. Жили в палатках, испытывая крайнюю нужду в необходимом, непрестанно «воевали» с рутинерами.

В 1960 году на страницах «Комсомольской правды» начала публиковаться по частям, а затем вышла отдельной книгой прекрасная документальная повесть Владимира Чивилихина «Шуми, тайга, шуми!» В ней с большой душевной теплотой и художественной силой рассказывается о комсомольцах Кедрограда, о нелегких испытаниях, которые легли на их пути. О том, какой широкий отклик у молодежи страны нашло их благородное начинание. Писали о них другие литераторы и журналисты, те, кого встревожила судьба кедра и нависшая над ним опасность. Мысль о необходимости бережного отношения к «хлебному дереву» Сибири и Дальнего Востока звучала и в выступлениях ученых, общественных деятелей, лесоводов-практиков.

Шли годы. Общественное движение в защиту кедра в конце концов было подкреплено государственным актом. Совет Министров СССР в 1978 году принял постановление «Об улучшении комплексного использования и охраны кедровых лесов». В нем отмечено, что в этом важном деле имеются серьезные недостатки, которые должны быть в кратчайшие сроки ликвидированы. Всем ведомствам, имеющим касательство к кедровым лесам, вменено в обязанность обеспечить разумное комплексное их использование.

И вот уже прошло три десятилетия с той поры, когда комсомольцы начали свой поход за спасение кедра. Что же сегодня, каковы итоги? Удалось ли первопроходцам построить Кедроград так, как было задумано, стал ли он образцом единственно разумного хозяйствования в кедровых лесах?

Увы. Энтузиазм и новаторство молодых не были поддержаны на месте, не подкреплены организационно. Их самоотверженные усилия неизменно разбивались о глухую стену враждебности и рутины со стороны алтайских организаций, возглавлявших лесное дело. А за теми, кто командовал в лесах, были права и власть. «На наш век хватит, а там посмотрим», — благословлял сплошную вырубку лучших кедровников Алтая начальник Управления лесного хозяйства края Вашкевич. Планы комсомольцев, неизбежные в новом деле ошибки осмеивались, препятствия одно за другим ставились на их пути. Достаточно сказать, что лишь за первые годы существования Кедрограда усилиями местных властей новое хозяйство трижды реорганизовывалось и перебазировалось. Вначале оно осваивалось в районе поселка Уймень, где за ним закрепили около ста пятидесяти тысяч гектаров кедровников, затем переброшено было на Телецкое озеро, в поселок Йогач, где по существу и «утоплено» в огромной, превышающей миллион гектаров территории местных лесхозов и леспромхозов, активно вырубающих кедрачи. Еще через три года — новая реорганизация.

Сейчас бывший Кедроград существует в Йогаче под названием «Горно-Алтайский опытный лесокомбинат по комплексному использованию тайги». По своей структуре и по возможностям он далек от задуманного когда-то. Не осталось в нем первопроходцев. Давно покинул здешние места организатор и первый директор — душа Кедрограда в пору его создания Фатей Шипунов, разъехались в разные края многие из его друзей и сподвижников. Последним ушел самый упорный и последовательный — Виталий Парфенов. Но он продолжил борьбу иным способом. Проведя множество наблюдений и расчетов, обобщил, опыт Кедрограда и выпустил книгу «Комплекс в кедровом лесу». Книга убедительно утверждает необходимость нового мышления в лесном деле.

Несмотря на многие трудности и огрехи в своей работе, ныне существующий опытный лесокомбинат в Иогаче все же ближе других лесных хозяйств к разумному использованию кедрового леса. Помимо древесины заготавливает кедровые орехи и пихтовое масло, лекарственные травы и живицу. По его образцу создано еще пять подобных хозяйств.

Обольщаться в общем-то нечем. После тридцати лет борьбы за кедр первопроходцев и больше чем через десять лет после соответствующего постановления Совета Министров СССР создано лишь шесть хозяйств, в какой-то мере приближающихся к комплексному использованию кедровой тайги. На остальных миллионах и миллионах гектаров пока все по-прежнему, хотя есть примеры бережного отношения к патриарху тайги. До сих пор идет борьба мнений, ведутся споры между теми, кто рвется в кедровые леса, чтобы рубить немедленно и как можно больше, не разбираясь в тонкостях экологии, и людьми, отдающими себе отчет в том, какой след на земле оставит такой подход.

Под шум этих споров валятся, как и прежде, лучшие кедрачи. Почти начисто уничтожены они на Урале. Горят на тысячах гектаров вокруг Байкала. На Алтае продолжается вырубка кедров в оре-хово-промысловой зоне. От нее остаются лишь малые островки. В Хабаровском и Приморском краях заготовители, проводя рубку в смешанных лесах, берут только кедры и оставляют среди общего хаоса малоценные лиственные породы. Лишь в одном районе Приморья, Красноармейском, уже разорено и захламлено два миллиона гектаров кедровой тайги. В иных местах браконьерствующие сборщики орехов валят мотопилой двухсотлетние, в полной силе, кедры, чтобы без хлопот добыть шишки... Примеры бережного отношения к патриарху тайги, которые, безусловно, есть, пока тонут в море бесхозяйственности.

Горестно сознавать, что у кедровых лесов, лесов уникальных, подаренных судьбой одной только нашей стране, до сих пор так и нет настоящего, рачительного хозяина, что они по существу словно отданы на откуп временщикам. Батюшка-кедр и сегодня взывает к нашей совести, к нашему разуму. Не было бы поздно!