На суше и на море 1987(27)

Б.Уонгар

ТРЕКЕР

РАССКАЗ

Не надо было мне этим заниматься: выслеживать можно зверя, змею, но не человека. Белый этого не понимает, он слишком жаден и готов охотиться хоть на себе подобных.

Прошло, должно быть, уже несколько недель, как они заставили меня вести их по следу. Я, конечно, не очень силен в счете, но уж столько было ночевок, что мне и не припомнить всех мест наших стоянок. Позади теперь почти вся страна племени Мертвой змеи — безводное, высохшее пространство, над которым висит кипящее солнце и льет жар на наши головы. Но мне-то все равно. Я могу так идти еще не одну неделю, а вот белые позади меня — сержант, скотовод и еще какой-то малый в темных очках — так те уже выбиваются из сил. Еще день-два, и всем им придет конец.

* Трекер — туземец, нанятый правительством выслеживать преступников в Австралии. {Примеч. перев.)

Хорошо бы им уже сейчас протянуть ноги, тогда бы охота закончилась, но нет, все хорошее обходит меня стороной, поэтому не стоит и мечтать. Но на этот раз не повезет не только мне. Неудача постигнет каждого из нас, но по-своему, и белые хоть раз наконец не смогут добиться своего.

— Ооо..! — это сержант сзывает.

Белые сошлись под тень дерева, но я лучше постою в сторонке на солнце, чем буду мешаться с этим сбродом. Солнце мне ни по чем. Уж если родился на этой земле да кожа твоя темная, то солнце тебе — что прикосновение материнской руки.

— Сколько нам еще гнаться за этим ублюдком? Эй, ты, Або! — кричит человек в темных очках.

— Да он не слышит тебя, — отвечает ему сержант.

— Похоже, он и не говорит.

— Нет, временами бормочет какие-то свои слова.

— Неужели нельзя было найти кого-нибудь получше!

— До сих пор он ни разу не подводил.

— Ну и тип! Как же вы с ним объясняетесь?

— Он знает сам, что от него требуется.

— Как гончий пес, — говорит скотовод. — Покажешь ему след, и он понесся.

Они ничего не говорят, почему гонятся за этим беднягой, не называют его даже по имени. Зря только стараются. Я ведь знаю, что это Малу. Когда идешь по следу, совсем не много надо, чтобы понять, чей он. Если преследуешь животное, пусть даже ящерицу, всегда можно заранее сказать, хороша ли добыча, стоит ли за ней гнаться и куда она побежит. А если это человек, то сразу станет ясно, поймаешь ли его и когда. А поймаешь — делается больно, но лучше знать заранее: есть время поразмыслить об этом человеке. Те, кто вырос в поселении, никуда не годятся ни в лесах, ни в саванне, они носятся без всякого понятия, как малые бычки. Мал у попался бы в первый же день, если бы этот сброд нанял не меня, а кого-нибудь другого.

Интересно, почему они стали охотиться за ним, что он им такое сделал? Никто из них ни слова не проронил, значит, и сказать-то нечего. Белые придумали странные порядки, которые обозвали законами, а жить по ним очень тяжело. Когда я впервые начал мечтать, у меня, помню, сразу возникло желание узнать какое-нибудь заклинание, чтобы стать свободным от этих порядков и иметь силу идти своей дорогой. Но приди эта сила ко мне сейчас, весь мир, все небо и остальное обрушились бы на меня.

Они не поймают его. Я позабочусь об этом. А Малу бы не поздоровилось, попадись он этому типу в темных очках, он ведь что лезвие ножа. Спит у костра, не снимая ботинок, а ружье всегда под рукой. Несколько дней назад, когда он протирал очки, я поймал на себе его взгляд, и он ожег, как удар кнута. Не хотел бы попасть ему в руки, он может просто так, ради шутки, изувечить человека — кровь его будет холодна, а рука спокойна.

По дну высохшей реки тянется длинная тень от деревьев, на песке ясно видны отпечатки босых ног. Босиком ходить лучше. Так можно дойти хоть на край земли, а белые могут тащиться, только пока целы ботинки, а сносить их совсем не долго на этой каменистой почве. Но все-таки жажда — еще больший бич; пересохший рот тянет в ближайшую тень, и тогда до конца останутся лишь считанные часы.

Белые начинают сильно сдавать. Их шаги тяжело и глухо бухают по твердой земле.

— Далеко мог уйти этот ублюдок? — спросил человек в очках.

— Мы его нагоняем. Теперь уже скоро.

Легко же обмануть сержанта: Малу идет все еще хорошо. Длинными шагами, и никуда его не заносит. Воду он, должно быть, нашел, видно по тому, как побежал шибче. Темнокожий никогда не умрет от жажды, уж на своей-то земле наверняка. Если раскопать песок в русле реки, то обязательно найдешь пару лягушек, надо распороть им брюшко, и оттуда брызнет вода. Она не очень-то свежа, но в бегах и такая сойдет.

Никогда бы не подумал, что Малу сможет так ловко скрываться в зарослях. Похоже, он бы и сам запросто перехитрил этих белых.

Вот здесь он разводил костер, но это место и в двух шагах не так-то легко заметить. Немного подальше — щебневатый бугор, довольно крутой и высокий. Туда-то он и забирался на ночь. Молодец парень — в бегах никогда нельзя спать около костра.

Видимо, у него кончились спички — добывал огонь трением — тяжелое дело. Тем, кто вырос в поселениях, оно незнакомо. Они мало что знают из прежних навыков. Но я обучил Малу этому способу; было это, правда, очень давно, и ему лучше не забывать мои наставления, помнить, как надо держать цепку ладонями: совсем прямо и точно упирая ее в нижнюю деревяшку, нельзя отклонять ее ни вправо, ни влево. Дуралей, не потрудился зачистить щепку, а без этого водить ладонями по ней, когда вертишь, очень плохо. Костер-то он развел, но зато наверняка получил две пригоршни мозолей.

Обучал я его этому хитрому делу разводить костер, когда он был еще маленьким мальчиком; мы уходили тогда далеко в глубь земли племени Мертвой змеи и тоже где-то тут устраивали ночевку... нет, все-таки, наверное, немного выше по руслу, поближе к холмам. Это было еще до того, как сюда пришли белые и построили в лощине свой первый дом. Тогда мы еще не знали спичек.

— Только бы схватить его и взять это чертово вознаграждение, — говорит очкастый.

— Уж до чего они хитры здесь, эти аборигены, точно динго, — говорит скотовод, будто извиняясь. — Взгляните, он съел попугайчика.

— Это нога ящерицы, а не птицы.

Но они оба ошибаются, то была нога лягушки. Малу получил от владелицы этой ноги и пищу, и воду, значит, все идет хорошо.

Белые снова шумно спорят. Во много раз лучше, когда они тихие, я могу тогда закрыть глаза и представить, что один в этой глуши, среди птиц и животных, которые не приносят никакого вреда нашему роду. Я даже могу иногда слышать рев буйволов, доносящийся из далекой страны снов. Несколько дней назад, хотя нет, это ведь было вчера, я видел себя танцующим у родника в холмах. Весь народ Мертвой змеи собрался там: и старики и молодые, и мы так здорово отплясывали, что поднялось такое облако пыли, что заслонило солнце и стало темно посреди дня. Правильно, что передо мной снова прошли те, за кем я когда-то шел, их всех уже давно нет. Они исчезли, как звезды на утреннем небе, и трудно вспомнить, что случилось с каждым из них. Но время от времени я вдруг сталкиваюсь с каким-нибудь неугомонившимся духом, и он мне напоминает, что я из того же народа Мертвой змеи.

Белые торопят, но я не люблю, когда меня подгоняют. Но все равно они сами скоро поймут, что уже не важно, куда идти и быстро ли, потому что конец пути уже близко.

Мне бы хотелось увидеть себя снова танцующим, но вызвать эту картинку не так легко. Скорей всего, когда я закрою глаза, ко мне опять начнут приходить те люди. Много их. Один за другим, и только по одному. Я и не знал, что выслеживал так много, но, должно быть, это так — духи всегда говорят правду. Но я им скажу, что близок и мой черед, скоро я буду с ними, но не только я, но и тот, другой.

В этом месте можно помедленней, мы взбираемся по крутому каменистому склону. Ни дерева окрест, а солнце припало ко лбу, как раскаленное тавро.

Идти все еще надо: белые слишком много чего имеют в жизни, чтобы легко с ней расстаться, а все эти разговоры насчет вознаграждения только отвлекают их от ощущения нестерпимой жажды. Интересно, сколько дают за Малу? Должно быть, много, раз охотники до него побежали так далеко и так шустро.

— Всю свою долю просажу на пиво, — мечтает скотовод. — И так залью всех вас выпивкой, что смотрите не захлебнитесь.

Другие молчат. Во рту у них, верно, так пересохло, что и слова не лезут.

Мы идем уже не по следу, но их главный даже не заметил этого, настолько он уверен, что я не могу их завести куда не надо. Мы теперь совсем близко от холмов — уже видны одинокие деревья среди камней. Они сойдут с ума, эти белые, когда поймут, что назад пути нет. Тот, в темных очках, возможно, схватится за ружье. Но мне теперь все равно. Мне уже нечего делать среди своих, от всего народа Мертвой змеи осталась лишь горстка старух; все мужчины ушли, один за другим. Когда белые выслеживают чернокожего, он либо попадается, либо убегает — но в любом случае он уходит. Им не надо было заставлять меня выслеживать Малу. Даже дикие динго не охотятся за своим, а вот белые... у них нет гордости.

Ни ветерка среди каменистых холмов, даже в тени земля так раскалена, что можно ожечься. Сейчас, наверное, полдень — солнце забралось так высоко и палит нещадно. На закате все будет кончено. И прекрасно. Мне не надо будет снова встречать этих старух в поселении. Всякий раз, когда я возвращаюсь после вот такого же дела с белыми, они ненавидяще смотрят на меня, проклинают без слов. Это может сбить с ног не хуже удара боевой дубиной. Дети кидают в меня камни и кричат: «Прочь! Прочь! Злой дух!» Когда я подхожу поближе, они убегают и прячутся, но стоит мне отойти, как они бегут следом, крича и дразнясь.

Это хорошо, что не надо возвращаться. А белые, по-моему, уже спеклись. Больше не говорят, а просто валяются на земле. До этого они жутко ссорились, вопя и ругаясь, и я уже было подумал, что сейчас начнут стрелять друг в друга или в меня. Я не мог разобрать, о чем они кричали, но, наверное, все равно не понял бы. У них, должно быть, помутилось в голове от солнца, а может, и от жажды.

Вдруг они решили, что у них уже есть это вознаграждение: целая куча денег среди камней. Сержант и человек в очках принялись загребать что попало, я никогда раньше такого не видел: они вдвоем хватали все подряд, царапали пальцы о камень и щебень, заталкивая в карманы и за пазуху. Скотовод тоже попытался взять свою долю. Они его толкнули, тогда он разозлился и начал с силой продираться к тому месту, где они сгребали землю. Но те двое ударили его и отшвырнули назад. Он покатился, как пук сухой травы по ветру, и, остановившись, замер: они здорово, наверное, его шарахнули.

Некоторое время двое белых были счастливы, сидели спокойно, с карманами и пазухами, набитыми камнями и песком. Потом, несмотря на давившую их тяжесть «вознаграждения», поползли по щебню — наверное, хотели где-нибудь укрыться со своим сокровищем. Но жажда еще более тяжелое бремя, чем камни, и она накрепко пригвоздила их к склону холма. Рот у них давно уже почернел, губы растрескались и кровоточили. Они сделали еще одно-два движения и замерли, затем начали выгребать в земле ямки, чтобы схоронить там собранную дрянь. Вдруг между ними снова вспыхнула ненависть и недоверие, они оборотились друг к другу лицом и начали рычать, как динго, готовые броситься в драку и метя вцепиться в глотку друг другу.

Скотовод приподнял голову, но не двинулся, чтобы остановить их, лишь послышался его лающий смех: «Драться из-за денег... Все богатства мира, на них даже здесь не купишь покой...» Он перевернулся на спину, лягнул песок и, продолжая смеяться, дергал ногами.

Теперь они все лежат смирно; тень от дерева переместилась, никто из них этого не заметил. Теперь я могу спокойно уйти. За гребнем холмов есть глубокий родник, надежно запрятанный среди камней. Это священный родник народа Мертвой змеи; когда кто-нибудь из нас умирает, его дух уходит сюда и покоится на дне этого родника в ожидании, когда ему можно будет начать новую жизнь. Все в моем народе возрождаются, но уже не как люди, а как деревья, или птицы, или звезды. Если я смогу родиться динго, то ни один белый никогда меня не поймает.

Малу, должно быть, уже прошел священный родник. Я ему показывал это место, когда рассказывал о всех священных местах нашего племени, и он, когда придет время, будет рассказывать своему сыну, а его сын — своему. Так будет, пока темнокожие живут в этой стране. Но однажды, когда все мы станем животными и птицами, мы встретимся у этого родника, чтобы напиться. Здесь, среди каменной глуши, нас не найдет ни один белый.

Перевод с английского Марии Бородиной