На суше и на море 1987(27)

Владимир Устинюк

ПРИТЯЖЕНИЕ ГЛУБИН

ОЧЕРК

Нас разделяла лишь металлическая скорлупа огромного шара, выкрашенного в защитный цвет. Там, в замкнутом пространстве, уже 35 дней находились четыре человека. Проходил уникальный научный эксперимент, организованный сотрудниками Южного отделения Института океанологии АН СССР и Института медико-биологических проблем.

— Скоро откроется люк, — сказал мне Вячеслав Семенович Ястребов, доктор технических наук, заместитель директора Института океанологии, научный руководитель эксперимента. — И наши акванавты окажутся... на поверхности.

Испытательная барокамера гипербарического комплекса состоит из трех отсеков и пристыкованного к ним шара,* соединенных тоннелями-шлюзами. Самый большой из отсеков — жилой. Его стены обшиты специальной термоизоляционной пластмассой. С каждой стороны по два иллюминатора. Для жизнеобеспечения имеется здесь система регенерации дыхательной смеси, которая совершает постоянный круговорот через многочисленные фильтры.

В общем комплекс похож на космический корабль. И не случайно «сухое погружение» по психологическому воздействию многие сравнивали с полетом в космос. Как и при длительной работе на космической станции, так и при погружении на большие глубины людям угрожает немало опасностей. Акванавтам, возможно, и труднее. Ведь там, за обшивкой, они без скафандров испытывают на себе давление, равное 45 атмосферам, то есть толще воды высотой 450 метров.

— Таких комплексов в стране немного, — объяснил мне Вячеслав Семенович. — Тот, что в Москве, пожалуй, в счет не идет. Он служит прежде всего для медицинских целей. Наш геленджикский, расположенный в Голубой бухте, — гигант по сравнению с московским. Да и назначение его иное. Это незаменимый тренажер, без которого людям будет трудно, а то и невозможно осваивать морские глубины...

Длительное время исследователи находились в барокамере, чтобы вернуться и рассказать, как там. И вот этот момент приближается...

А мне вспомнилось начало эксперимента.

Солнце било в широкие окна павильона, в котором располагался экспериментальный комплекс. Улыбка, прощальный взмах рукой, и акванавты Владимир Подымов, Александр Суворов, Владимир Тутубалин во главе с командиром экипажа Родионом Унку один за другим скрываются в чреве стальной барокамеры. Опускается тяжелая крышка люка, тщательно задраивается. Теперь за самочувствием людей и ходом испытаний будут следить посты контроля, передавая все данные на центральный пульт управления, расположенный рядом с барокамерой. Здесь размещены приборы наблюдения за атмосферным давлением в отсеках, влажностью, температурой воздуха, за работой систем жизнеобеспечения. Уже на местах дежурная бригада, в которой врачи и инженеры, оператор и специалист по газообеспечению. Сейчас каждый из них занят своим делом. Олег Николаевич Скалацкий, ответственный за техническое обеспечение, записывает в бортовой журнал: «Комплекс к испытаниям под повышенным давлением готов».

Включается внутренняя связь с экипажем.

— Как самочувствие?

— Хорошее, — слышится энергичный голос командира. — Ждем спуска.

— Экипаж, внимание! Начать погружение...

Мерно загудели компрессоры, нагнетая давление в камере.

— Глубина пять метров... десять... двадцать, — раздается четкий голос оператора, — пятьдесят... сто...

Как только акванавты достигали определенной глубины, предусматривалась остановка, с тем чтобы организм каждого освоился с новыми условиями и экипаж выполнил необходимые различные задания. Затем спуск до следующей площадки.

Триста метров! Начинались условия, о воздействии которых на организм человека еще никто не знал. Конечно, специалистам известно, что земной воздух пригоден для дыхания лишь в определенном интервале давлений. При сильном повышении он вызывает глубинное опьянение, которое может привести даже к смерти. Потому для акванавтов был создан особый состав дыхательной смеси — своеобразный коктейль, который содержит гелий, азот и небольшой процент кислорода. Но при высоком давлении эти доли процента «весят» столько же, сколько 21 процент в земной атмосфере.

Итак, 300 метров. «Спуск» теперь пошел по особому графику, в ином режиме, рассчитанном на ЭВМ.

На вторые сутки погружения барокамера «зависла на глубине» 350 метров. Когда специалисты Института медико-биологических проблем, обеспечивавшие эксперимент, убедились, что испытания проходят нормально, они дали «добро» на переход Унку и Тутубалина в шар-отсек для дальнейшего погружения еще на сто метров. Эксперимент вступил в решающую фазу...

Подъем проходит медленно и плавно. В среднем два метра в час. А начался он где-то две недели назад. Ускорить его невозможно! Известно, что при повышенном давлении в крови растворяется азот. Чем больше глубина, тем больше его растворено. Если человека мгновенно поднять на поверхность с глубины, кровь в нем закипит. Чтобы этого не случилось, ученые рекомендовали ступенчатую декомпрессию.

— Да, ребята проделали не близкий путь для возвращения домой, — сказал я и, глядя на Вячеслава Семеновича, добавил: — Выходит, на глубине они находились меньше времени, чем потребовалось для возвращения?

В этот момент откинулась крышка люка. Показался Родион Унку, командир экипажа. Следом вышли и остальные. Первыми акванавтов приветствовали Олег Николаевич и Игорь Петрович Полещук, ответственный за медико-биологическое обеспечение эксперимента. Похудевшие, осунувшиеся, исследователи смотрели в окно на солнечную Голубую бухту и жадно вдыхали морской свежий воздух...

После небольшого отдыха акванавты охотно вызвались показать мне свой «дом». Захотелось увидеть и прочувствовать хоть малую толику того, что испытала эта отважная четверка.

Я опускался в люк барокамеры с таким чувством, точно мне самому предстояло погрузиться в морскую пучину. Спрыгнувший за мной Володя Тутубалин сразу предупредил:

— В предкамере надо обязательно снять ботинки, у нас там в отсеке все стерильно.

Беспрекословно подчиняюсь и через узкий длинный шлюз лезу в жилой отсек, ярко освещенный. Окидываю взглядом жилище акванавтов: маленький столик, четыре кровати, как в купе пассажирского поезда, полка с книгами, магнитофон. Нет ничего лишнего, отвлекающего. Правда, по желанию можно сходить в «баню» — есть душ.

Ребята охотно рассказывают мне о том, как рождался экипаж. По словам Родиона Унку, отбор исследователей — проблема непростая. Испытателю конечно же надо иметь идеальное здоровье. Работа в условиях высокого давления — тяжелое испытание и для психики. Не каждому она по плечу. Перед тем как стать участниками эксперимента, кандидаты — а их было довольно много — прошли всестороннее медицинское обследование в Институте медико-биологических проблем. Характеры, привычки, профессиональные навыки — все нужно учитывать. Даже малый сбой у одного может повлечь за собой разлад в работе остальных.

Родион Унку закончил Первый Московский медицинский институт имени И. М. Сеченова, ординатуру по хирургии, работал в городской больнице, а сам «болел» морем. Как врача его заинтересовало прежде всего влияние на организм человека азотного наркоза на разных глубинах. И он решает все испытать на себе. Поступил на курсы подготовки водолазов. После этого Родион начал погружение с тридцатиметровой глубины, затем опускался до ста и более метров. Казалось, материала набрал не только на кандидатскую, а и на докторскую диссертацию. Но... его волновало другое. И вскоре опускается на глубину 350 метров.

— Теперь, — улыбается он, — удалось попробовать «глубины» на четыре с половиной сотни метров. И тянет, признаться, дальше. Потому что за экспериментами последует работа, настоящая, в океанских глубинах. А тот, кто хоть раз заглянул в подводный мир,, будет стремиться вернуться в него...

Владимир Тутубалин — физик по образованию. Окончил Казанский университет, и ему представлялась возможность остаться на кафедре, да вот море... Все началось с увлечения подводным спортом. И не предполагал, что найдет в нем смысл жизни.

В 1971 году Владимир приехал в Геленджик. Ему повезло, его сразу взяли для участия в эксперименте по жизнеобеспечению подводного дома «Черномор», хотя правила приема были достаточно жесткими. Однако испытания выдержал. Затем работал по специальности в Болгарии, участвовал в экспедиции научно-исследовательского судна «Витязь», которая занималась исследованием подводной горы Джозефин в 400 милях от берегов Португалии. Под толщей воды в две с лишним сотни метров два Владимира — Тутубалин и Подымов — не собирали со дна образцы минералов, как это делал подводный аппарат «Аргус», а сами откалывали от скалы куски породы.

Характер человека здесь — его основа, не у всякого он сразу заметен. Иногда прячется и не в бойцовском теле — мимо пройдешь и не угадаешь в нем личность стойкую и мужественную. Таким неприметным был с виду Александр Суворов: небольшого роста, щуплый, русые волосы и голубые глаза. Окончил Второй Московский медицинский институт имени Н. И. Пирогова, учился в клинической ординатуре по спортивной медицине. Теперь занимается научными исследованиями по газообмену в организме человека в условиях гипербарии, классный водолаз. Не раз совершал длительные погружения на глубину от 20 до 100 метров. Сашу интересует работоспособность человека под водой, его возможность.

— Но зачем человеку самому спускаться на такие глубины? — спросил я, когда мы покинули барокамеру и стали спускаться по железным, гулким ступенькам лестницы. — Может, лучше довериться автоматам?

— Подводные аппараты используют на многих работах, — кивнув, согласился Тутубалин, но тут же добавил: — Только человека с его умением оценивать обстановку и принимать решение роботы не заменят. Во всяком случае в ближайшем будущем. Присутствие исследователя придает наблюдениям высокую достоверность. Но для этого надо идти на погружение, учиться выдерживать высокие давления, приспосабливать к ним свой организм.

— С одной стороны, это не так уж и трудно, — подхватывает разговор Родион. — Достаточно уравновесить давление толщи воды с давлением в организме человека — в легких, сосудах, тканях. Такой способ дает возможность работать человеку на больших глубинах, не подвергая организм резким перегрузкам, и выполнять работу в десять раз большую. Кстати, Саша Суворов усовершенствовал с врачом Михненко прибор, с помощью которого в течение всего подъема велась ультразвуковая локация пузырьков газа в крови при «рассыщении» организма от растворенной в ней дыхательной смеси. Электронный газоанализатор позволил производить экспресс-анализ крови прямо в барокамере.

Я мельком взглянул на Суворова. У него было задумчиво-озабоченное выражение лица. Саша в тот момент, как он потом сам выразился, был уже «за экспериментом».

— На состояние акванавтов, — неторопливо заговорил он, — на скорость и степень адаптации большое влияние оказывает подготовленность их к предстоящей работе. Что касается нашего эксперимента, то он доказал главное — разумное использование скрытых в человеческом организме резервов способно обеспечить ему возможность жить и работать на глубине в сотни метров. Представим себе, что во время разведочного бурения нефтяных или газовых скважин на морском дне вдруг понадобилось погружение водолаза-глубоководника. Срочное! Аварийное! Но... невозможное, потому что длительность спуска и подъема начисто перечеркивает оперативность. Вот поэтому, если возникнет производственная необходимость, акванавтов надо отправлять на задание из подводных домов, аппаратов, в которых они подолгу будут «жить». Ведь давление газовой дыхательной смеси там такое же, как в окружающей среде — под водой.

— Срочность, аварийность, — смеясь, перебивает его Тутубалин. — Об экстремальных условиях Саша может говорить часами. — И уже серьезно продолжает: — В глубинах океана от трехсот до пятисот метров имеются большие залежи полезных ископаемых, а их добыча без участия человека довольно сложна. Вот почему нам очень важно знать, с какой работой справятся акванавты, как и сколько им надо спать, каким должен быть режим труда и отдыха вообще на больших глубинах. Наконец, как скажется высокое давление на работе мозга, на психике человека, на его способности анализировать ситуацию и принимать самостоятельное решение. На все эти и многие другие вопросы и должны дать ответ такие эксперименты...

— Насчет того, сколько и как спать, — смущенно произнес Подымов, посмотрев на своего тезку. — Ты мне случай один напомнил. Однажды просыпаюсь — мы тогда уже опустились метров на сто пятьдесят, — хочу что-то сказать, а вместо голоса услышал писк. Растерялся было — ничего понять не могу. Лишь по веселым лицам товарищей осознал, что все не так страшно. Самому потом смешно стало, знал ведь, что в гелиевой среде голосовые связки издают совсем другие колебания, чем в воздухе. Поэтому можно было общаться только с помощью электронного устройства — корректора речи. На глубине «гелиевый» барьер стал для звука серьезной помехой. Плотность газовой смеси сильно сказывается и на дыхании — оно становится учащенным и затрудненным. Нам все время казалось, что не хватало какого-то маленького глотка воздуха для нормального дыхания. И работоспособность, естественно, становилась ограниченной. Но гелий еще и в шесть раз теплопроводнее воздуха. Акванавт быстро теряет тепло, «убегающее» сквозь кожу и легкие. «Комфортной температурой» жилого отсека на глубине четыреста пятьдесят метров является тридцать один градус. И отклонение даже на полградуса создает большие неудобства.

— Бывало, ляжешь на спину, — замечает Тутубалин, — животу холодно. Перевернешься на живот — спина мерзнет. Накроешься одеялом — жара донимает. Помню, кто-то из ребят уронил полотенце. Оно задело мое лицо, вернее даже, чуть прикоснулось. А мне показалось, что ледяной водой плеснули. Я еще потом долго ощущал неприятный озноб во всем теле.

— Сюрпризов хватало, — усмехнулся Родион Унку. — Чаю горячего не попьешь, тут же остывает... Вокруг однообразие, двигаешься мало, от долгого сидения среди стен со всех сторон наползает ощущение угнетенности, словно и в самом деле ты в беспросветной глубине... Вообще, — вдруг перескакивает он на другое, — для врача в эксперименте обширнейшее поле деятельности. Во-первых, обособленность экипажа, когда в критический момент медицинской помощи ждать неоткуда. Здесь и работа, и активное исследование. А во-вторых, врач может брать кровь из вены прямо на месте для анализов. Уникальность таких исследований очевидна. Это распространяется и на декомпрессию... О, и нудная штука, — рассмеялся Родион. — Сиди и жди, пока освободишься от проклятого азота. Хорошо, что взяли с собой художественную литературу... А вообще-то рабочий день у нас расписан строго по графику. Свободного времени очень мало. Иногда, правда, разрешали смотреть через иллюминатор телевизор.

— О чем я про себя мечтал постоянно, — со вздохом признается Саша Суворов, — так это о настоящем борще. Чтобы налит был в тарелку, а рядом ложка лежала.

— Ты и от торта не отказался, — посмеивается Подымов. — Когда его Людмила испекла нам вкусный торт. Мастерица она на это дело...

Людмила, жена Тутубалина, работала лаборантом гипербарического комплекса. И если выпадала ее вахта, она «подкармливала» своего Володю, а значит, и всех. Организаторы эксперимента особенно этому не препятствовали, прекрасно понимая, что хорошее настроение у исследователей в барокамере — это и высокий конечный результат работы. Через шлюз, похожий на широкий рукав, вмонтированный в корпус камеры, вручали им письма из дома, газеты. И пища даже подбиралась с учетом индивидуального вкуса каждого. Высококалорийная, в тюбиках, как у космонавтов. Тем не менее на пятые — седьмые сутки ребята запросили хоть что-нибудь «земное». Им «шлюзовали» апельсины, вызвавшие у всех хохот. При доставке они так сжимались, что становились не больше куриного яйца, а кожура сама отходила. Вот она — живая и наглядная работа быстрой компрессии!

— Что стало бы с яблоками, — с иронией замечает Тутубалин, — если бы их дали нам с Родионом! Когда мы «нырнули» на четыреста пятьдесят метров, воздух сделался таким «густым», что, казалось, его не вдыхаешь, а пьешь. И чувствуешь, как он в тебя втекает.

— А под конец, помнишь, Володя, — говорит Родион, — газету развернули, и она словно зависла в воздухе, читай — не хочу...

— А я, откровенно говоря, никак не мог привыкнуть к... снам, — смущенно произнес Подымов, — да и не только один я. На глубине мы всегда видели удивительные цветные сны. Почему? Для нас это загадка.

Только сейчас я обратил внимание на то, что Володя Подымов участия в разговоре почти не принимал. Разговорить его я так и не смог. Он отвечал односложно и нехотя. Лишь спустя некоторое время мне удалось выяснить, что Володя закончил Московский авиационный институт, а попал на работу в Институт океанологии. Однако и здесь не было момента случайности. Подымов занимался в клубе любителей подводного плавания «Волна», а на курсах водолазов-глубоководников встретился с Тутубалиным...

Ребята смеялись. Они испытали и прочувствовали жизнь в другом измерении. И вышли победителями. Но акванавты довольны не только результатами эксперимента, которые еще будут изучать различные специалисты и ученые. Радость идет и оттого, что работают они на будущее поколение, на освоение океана. И еще: им теперь хорошо известно, что человек способен на многое и возможности его велики...