Вершина

22 марта 1982 года. На мачты торжественно подняты Государственные флаги Советского Союза и Непала. Базовый лагерь первой советской экспедиции в Гималаях открыт. Почти все в сборе. Не хватает лишь нескольких человек. Они сопровождают караваны носильщиков, вышедшие две недели назад из селения Майни-Покхари, куда грузовики доставили основную часть экспедиционных грузов из столицы Непала—Катманду. Караваны подойдут через несколько дней, но обработка маршрута * и установка промежуточных лагерей идут полным ходом.

Первое серьезное препятствие на пути альпинистов, штурмующих Эверест со стороны Непала,— ледопад Кхумбу, который нередко называют «дорогой жизни». Через него ведет единственная дорога выше, в Западный цирк, где берет начало мощный ледник Кхумбу. После нескольких километров спокойного течения он внезапно обрывается 600-метровым уступом, поворачивает под прямым углом, снова успокаивается и плавно стекает вниз еще на десяток километров. Гигантский уступ—это и есть ледопад Кхумбу, долгое время считавшийся непроходимым.

Со стороны Кхумбу напоминает бурную горную реку, мгновенно скованную свирепым морозом. Но ледяная река продолжает медленно (1 метр в сутки) стекать вниз. Ледопад постоянно меняет свой облик. Проходит какое-то время, и пройденный путь становится непроходимым или слишком опасным. Приходится искать новые варианты подъема. Маршрут разметили красными флажками, через трещины перебросили дюралевые лестницы. Самое опасное место в верхней части Кхумбу — отвесная 70-метровая ледовая стена с поперечной трещиной примерно посередине. У ее подножия еще одна трещина, забитая осколками льда. Сверху нависают многотонные голубоватые глыбы, готовые в любой момент обрушиться вниз.

24 марта. На высоте 6100 метров, чуть выше того места, где начинается ледопад, установлены палатки промежуточного лагеря. В них при необходимости можно переждать непогоду, отдохнуть или оставить часть груза. Дальше маршрут, размеченный красными маркировочными флажками, идет через белоснежную чашу Западного цирка (долина Безмолвия). Слева виден Западный гребень Эвереста, справа — склоны Нупцзе, украшенные ожерельями голубоватых ледников, посередине маячит четвертый «восьмитысячник» планеты Лхоцзе. Еще несколько километров пути. Теперь виден весь, снизу доверху, двухкилометровый контрфорс ** юго-западной стены.

25 марта. У подножия стены, на высоте 6500 метров, разбит лагерь I, куда высотные носильщики и восходители переносят необходимые для дальнейшей работы на маршруте грузы. Самое сложное место — ледопад Кхумбу. Из базового лагеря он выглядит небольшим, но его прохождение выматывает до предела.

* Обработка маршрута—предварительное навешивание веревок, расчистка и подготовка точек страховки для последующего прохождения маршрута всей группой.

** Контрфорс — скальное ребро, выводящее на крутой склон или стену.

Основная часть работы ложится на плечи шерпов. Они хорошо акклиматизированы и без видимых усилий проходят весь путь До первого лагеря.

У всех членов экспедиции сложились самые дружественные отношения с шерпами, этими доброжелательными и уравновешенными, верными и исполнительными людьми, удивительно сильными и выносливыми восходителями. Правда, большинство шерпов плохо владеют техникой (никто ведь не обучает их премудростям скалолазания) прохождения сложных скальных участков, которыми изобилует будущий маршрут. Полной уверенности, что они осилят его, нет. Впрочем, будущее покажет.

А пока многосложный механизм экспедиции набирает обороты. Снизу подошли караваны с грузами. Потребовалось несколько дней, чтобы разобрать и рассортировать многотонный экспедиционный «багаж». Получив заработанные рупии, носильщики ушли вниз. У подножия Горы остались лишь те, кому предстоит несколько месяцев жить бок о бок друг с другом, работая ради общей цели — победы над Эверестом. Победы, которая всегда достается дорогой ценой.

В ночь на 26 марта Эверест впервые показал свой крутой нрав. Неожиданно поднялся шквальный ветер, норовя сдуть установленную в лагере I вместительную палатку «Зима». Порывы усиливались. Решили повалить палатку, пока ее не разорвало в клочья. К утру стало вроде бы поспокойнее. Когда попытались снова установить «Зиму», увидели внушительных размеров дыру, все же прорванную ночью ураганом. Сквозь нее ветер, словно мощнейший пылесос, высасывал из палатки все подряд и деловито гнал добычу по долине Безмолвия. Пришлось одному из альпинистов прикрыть амбразуру телом, чтобы «Зима» вовсе не опустела. Поблизости нашли тяжелые альпинистские ботинки, но вот пуховка* исчезла. Ее случайно обнаружили несколько дней спустя в глубокой трещине метрах в двухстах от лагеря.

Тем временем внизу продолжалась работа по сортировке экспедиционных грузов. Жизнь базового лагеря входила в размеренное русло, регламентированное распорядком дня, точнее, временем приема пищи: 6.00—завтрак для альпинистов, уходящих на маршрут, 9.00—завтрак, 12.00—второй завтрак, 14.00—обед, 19.00—ужин. Большинство членов экспедиции еще плохо акклиматизировались. Всех донимали головные боли и сухой мучительный кашель. Впрочем, естественные и неизбежные для акклиматизационного периода неприятные ощущения нисколько не влияли на творческую потенцию экспедиционных юмористов.

В базовом лагере появились названия площадей и улиц, даже тупиков. Палатки украсили надписи, свидетельствующие об их принадлежности тому или иному восходителю. «Хижина дяди Тамма» принадлежит, как нетрудно догадаться, руководителю экспедиции Евгению Игоревичу Тамму. Старший тренер Анатолий Георгиевич Овчинников и тренер Борис Тимофеевич Романов живут на окраине лагеря в соседних палатках, в том месте, что с легкой руки экспедиционных острословов получило неофициальное название «Тренерский тупик».

* Пуховка — стеганая куртка с утеплителем из птичьего пуха.

Теперь разберемся, что представляет собой разработанный руководством экспедиции тактический план штурма Эвереста. Итак, каждая из спортивных групп должна совершить по три выхода на Гору, совмещая акклиматизацию с обработкой маршрута, организацией промежуточных лагерей и заброской в них необходимого снаряжения. После каждого выхода — несколько дней отдыха в базовом лагере. Чтобы лучше ориентироваться в том, что происходит на склонах Горы, познакомимся с составом спортивных команд.

Команда № 1: Эдуард Мысловский (руководитель), Николай Черный, Владимир Балыбердин, Владимир Шопин. Команда № 2: Валентин Иванов (руководитель), Сергей Ефимов, Михаил Турке-вич, Сергей Бершов. Команда № 3: Ерванд Ильинский (руководитель), Сергей Чепчев, Казбек Валиев, Валерий Хрищатый. В составе экспедиции есть и еще одна команда, созданная незадолго до отъезда в Непал. Не особенно полагаясь на помощь высотных носильщиков-шерпов на сложнейшем маршруте по контрфорсу юго-западной стены, решили для подстраховки усилить спортивный состав экспедиции еще одной вспомогательной группой.

Первоначально предполагалось, что она окажет помощь в организации промежуточных лагерей и заброске туда грузов, а ее восхождение планировалось лишь при благоприятном стечении обстоятельств. Позже, уже в Гималаях, тренерский совет отменил деление спортивного состава экспедиции на основных и вспомогательных. Все стали равны перед вершиной. Все получили равные шансы на штурм Эвереста. В команду № 4 входило пятеро альпинистов: Вячеслав Онищенко (руководитель), Валерий Хомутов, Владимир Пучков, Алексей Москальцов, Юрий Голодов.

28 марта. Сергей Бершов забивает первый крюк в скалы — положено начало прохождению нового пути на Эверест. После ледового конуса тянется пояс серых гранитов. Скалы прочнее и надежнее. Провешены первые десять веревок (каждая по 45 метров). Группа Иванова обработала маршрут до отметки 7000 метров. Ее сменила команда Онищенко. (Правда, на маршруте работали лишь двое. Остальные организовывали промежуточную ночевку между первым лагерем и будущим вторым.) Высота постоянно напоминает о себе головными болями, мучительным кашлем, недомоганием. Погода тоже не балует: снегопады, сильные ветры. Навешано еще шесть веревок, но удобного места для лагеря не найдено. Группа ушла вниз.

1 апреля. На высоте 7350 метров четверка Мысловского установила лагерь II. Подготовить площадки для палаток на двух гребешках, разделенных кулуаром*, оказалось не просто. Если дальняя далась относительно легко, то на ближнюю затратили много времени и сил. Чтобы установить вторую палатку, пришлось увеличить площадку, набив камнями рыболовную сетку, прикрепленную на крючьях к скале. Выше второго лагеря предстояло пробиваться группе Ерванда Ильинского.

* Кулуар — крутой желоб на склоне, обычный путь падения камней, обломков льда, схода лавин.

Впрочем, самого руководителя не было среди восходителей. Сопровождая караван носильщиков, Ерванд пришел в базовый лагерь одним из последних и не успел как следует акклиматизироваться. Его место в четверке занял шерпа Наванг. За два дня напряженной работы на отвесных скалах группа навесила 17 веревок. До гребня, на котором предполагалось разбить третий лагерь, оставалось не больше двух-трех веревок. Их-то у восходителей и не было. Завесив грузы в конце пройденного маршрута, они отправились вниз. На пути встретили команду Онищенко. Ей предстояло навесить оставшиеся веревки и поставить лагерь III.

8 апреля. В базовый лагерь передано тревожное сообщение: заболел Слава Онищенко. Горная болезнь в опасной форме. Ему настолько плохо, что он не смог говорить по рации с руководителем экспедиции. Спортивный врач по профессии, Онищенко тогда, наверное, лучше, чем кто-либо другой, понимал сложность ситуации. Он почувствовал, что заболевает, день назад. Попытался пересилить болезнь. (Раньше это ему иногда удавалось.) Не получилось. Теперь «горняшка» * зашла слишком далеко. Слава прекрасно понимал и то, что на отвесных скалах помочь ему практически невозможно. До базового лагеря 2 километра сложнейшего спуска. Если не сумеет идти самостоятельно, спасательные работы сорвут все планы экспедиции.

Надо спускаться, чего бы это ни стоило. Почти без сознания, постоянно дыша кислородом, Онищенко шел вниз в сопровождении товарищей. Спуск потребовал от него, наверное, больше сил и мужества, чем все предыдущие восхождения, вместе взятые. Онищенко все же дошел до базового лагеря. Дошел в полном смысле на пределе человеческих возможностей. Приведем в подтверждение некоторые выдержки из медицинского журнала врача экспедиции Света Орловского: «Общее состояние очень тяжелое. На вопросы отвечает с трудом. Сознание затемнено... Артериальное давление — 50/0. При осмотре засыпает... Заключение: горная болезнь с нарушением периферического и мозгового кровообращения».

Больного перенесли в кают-компанию, положили на раскладушку, поставленную прямо на стол, чтобы доктору было легче приспособить капельницу. К утру его состояние значительно улучшилось. Руки стали теплыми. Артериальное давление 110/50. Сознание прояснилось. Жизнь Онищенко вне опасности. Впрочем, ясно, что первый участник группы восходителей, отбираемых столь долго и тщательно, выбыл из команды. Будет ли кто еще?! К этому времени все спортивные команды совершили по два акклиматизационно-забросочных выхода на Гору. Отставание от намеченного графика восхождения оставалось ощутимым. Во время третьего, последнего перед штурмом выхода на маршрут надо было во что бы то ни стало ликвидировать существенное отставание. Очередной круг начинала, как обычно, группа Мыс-ловского.

10 апреля. Начинало темнеть, когда вся четверка поднялась на 7800 метров. Выбрали место для палатки, начали готовить площадку. Высота давала о себе знать. «Фирн** рубится плохо,— записал в дневнике Николай Черный,— ледоруб часто застревает, и нужны большие усилия, чтобы освободить его. После двух-трех ударов начинаешь задыхаться, но если рубить не торопясь, делая два полных с открытым ртом вздоха после каждого удара, можно сделать подряд 10—12 ударов. После этого нужен отдых».

* «горняшка» — жаргонное употребление понятия «горная болезнь».
** Фирн—старый, смерзшийся снег, постепенно превращающийся в лед.

Наконец подготовили минимальную площадку, установили палатку. На ужин развели банку порошкового молока (есть не хотелось) и с трудом улеглись. Вчетвером слишком тесно в двухместной палатке, а идти кому-то на ночевку в нижний лагерь поздно, да и сил нет. Спали плохо. Наутро Черного окончательно одолел кашель, и он почти потерял голос. Посовещавшись, решили, что ему надо возвращаться. На большой высоте даже самое несерьезное на первый взгляд недомогание быстро прогрессирует, приводя к неожиданным и печальным последствиям. Черный ушел вниз.

13 апреля. Оставшаяся тройка, захватив грузы из второго лагеря, пошла в третий. Через 100 метров подъема Шопин неожиданно почувствовал резкую боль под ребрами. Идти дальше он не мог. Оставив свой груз на маршруте, Шопин вслед за Черным пошел вниз. За сутки группа Мысловского сократилась наполовину. Не очень удачным выдался этот праздничный день — по тибетскому календарю 13 апреля наступил Новый 2039 год. Оставшейся двойке удалось продвинуться выше третьего лагеря еще на три веревки, достигнув высоты примерно 8050 метров.

Через несколько дней доктор поставил на ноги Черного и Шопина. Вместе с вернувшимися с Горы Мысловским и Балыбердиным они отправились к монастырю Тхъянгбоче (3867 м). Там, в живописной рододендроновой роще, все восходители должны были отдыхать и набираться сил перед выходом на решающий штурм Эвереста. На маршруте тем временем находилась команда Ильинского, но опять без него самого (он никак не мог войти в график выходов своих товарищей и работал с другими группами). Перед восходителями не стояла задача продвигаться дальше вверх. Им предстояла черновая, очень тяжелая работа по переброске грузов из второго лагеря в третий.

С каждым днем второй лагерь все больше напоминал склад под открытым небом. Здесь скапливалось снаряжение для третьего, четвертого и пятого лагерей, заносимое сюда высотными носильщиками. Шерпы не привыкли работать при плохой погоде. Постоянные снегопады, шквальные ветры ухудшают состояние уже обработанного маршрута, и без того слишком сложного для шерпа. Еще один. К счастью, все обходится благополучно, но идти выше они категорически отказываются. (Не помогают увещевания сирдара *, отправка из экспедиции одного откровенного лентяя.) Лишь двое самых опытных носильщиков смогли пройти немного в сторону третьего лагеря. Но и они, закрепив грузы на перильной веревке, уходят вниз.

Цирк на 8200

Группе Иванова предстоит пробиться выше уже обработанного маршрута, туда, где начинается самая сложная часть пути — отвесные скалы на высоте за 8000 метров. Решили, что ключевой отрезок контрфорса будут обрабатывать Бершов и Туркевич — лучшие скалолазы страны.

16 апреля. Относительно быстро пройдя восемь веревок, навешанных выше третьего лагеря, Сергей Бершов и Михаил Туркевич уперлись в отвесную стену из заснеженных и разрушенных скал. Забить надежный крюк некуда. Метров пятнадцать Бершов, шедший в тот день в связке первым, отвоевывал сантиметр за сантиметром у стены, надеясь только на страховку товарища. Через час сложный участок пройден. Но впереди путь не легче. Скорее наоборот. Впереди нависает 400-метровая стена. Справа и слева крутые сбросы**, так что обойти ее невозможно. Отвоевано еще 40 метров, закреплена очередная веревка. Можно немного отдышаться, пока подойдет напарник с тяжелым рюкзаком.

«Дальше снова вертикальная стена,— запишет в дневнике Сергей Бершов,— с малым количеством зацепок***. Мы с Турке-вичем ходим в связке так давно, что отлично понимаем друг друга. Слова не обязательны. Миша молча подставляет мне бедро. Быстро влезаю ему на плечи и выхожу наверх. Скалы здесь тоже заснежены и разрушены. Сверху нависает карниз ****.

* Сирдар—Руководитель группы шерпов, работающих в экспедиции.
** Сброс — обрыв.
*** Зацепки — очень мелкие выступы на скалах.
**** Карниз — скальный, снежный или ледовый козырек.

Дальше путь только один — между скальной стенкой и огромным снежным надувом. Эта щель так узка, что приходится протискиваться в нее, сняв рюкзак. Выбираюсь наконец на узкую полку*.

Лезу выше, и... снова нависающая стена. Трещин для забивки крючьев нет. Все же нахожу что-то отдаленно напоминающее трещину, с огромным трудом забиваю крюк. Уверенности в нем у меня нет, закрепляю веревку еще и за выступ. На крюк навешана петля. Хватаюсь за нее и, качнувшись маятником, добираюсь до зацепок. Цирк на высоте 8200 метров. Спешите видеть!»

17 апреля. Утром радиопереговоры с базой начались с группы Иванова (связь всегда начиналась с тех, кто выше на Горе). Планы на день? Найти удобное место для четвертого лагеря. До «удобного места» оказалось целых три веревки. При прохождении последней сломался молоток. Пришлось Бершову и Туркевичу забивать крючья камнем. Подошли Иванов и Ефимов с грузами. Чтобы подготовить удобную и безопасную площадку для палатки, нужна лавинная лопата** и несколько часов светлого времени. Ни того, ни другого нет. Сложили принесенное снаряжение в расщелину. Четверка Иванова, преодолев самый сложный участок маршрута, с чувством выполненного долга пошла вниз. Им на смену поднималась группа Хомутова (он возглавил ее после выхода из строя Онищенко).

20 апреля. Четверка Хомутова поднялась до места установки лагеря IV. Подготовили площадку и установили палатку. Смеркалось. Хомутов и Пучков ушли вниз. Алексей Москальцов и Юрий Голодов остались, первыми в экспедиции проведя ночевку на высоте 8250 метров. На следующий день они собирались начать обработку маршрута выше четвертого лагеря. Утром проснулись от жуткого холода: в палатке минус 27°. Позавтракали. Алексей начал подбирать снаряжение для выхода наверх. Юра пошел за рюкзаком, оставленным накануне метрах в двадцати ниже лагеря. Забрав груз, он поднимался к палатке. До нее оставалось не больше трех метров. В очередной раз натянул веревочные перила и... полетел вниз.

Пролетев несколько метров, завис на предыдущем крюке, упираясь одной ногой в небольшой скальный выступ. С тяжелым рюкзаком выбраться наверх очень сложно. Голодов позвал напарника. Ничего не подозревавший Москальцов высунул голову из палатки. Увидев, что последнего крюка и конца перильной веревки нет на площадке, сообразил, в чем дело. Организовал страховку и помог Голодову выбраться к лагерю. Вскоре подошли Хомутов и Пучков с кислородом и питанием. Втроем (у Голодова после падения сильно болел плечевой сустав) расширили площадку под палатку, чтобы в ней можно было ночевать вчетвером, и все вместе начали спускаться в третий лагерь. План обработки маршрута выше как-то отпал сам собой.

На следующий день сделали еще одну грузовую ходку в лагерь IV и пошли вниз на отдых. Гора опустела. Все спортивные группы совершили по три предварительных выхода наверх.

* Полка — горизонтальный или наклонно вытянутый уступ на скалах.
** Лавинная лопата — легкая дюралевая лопатка, надевающаяся при работе на древко ледоруба.

Установить лагерь V, как это предусматривалось планом, не удалось. Многосложный экспедиционный механизм пробуксовывал и готов был вот-вот остановиться. Откладывать штурм не представлялось возможным (прогнозы не обещали ничего хорошего), но и начинать его без заброски необходимого запаса кислорода в верхние лагеря нереально. Тренерский совет искал выход из создавшейся ситуации.

Тем временем четверка Мысловского, первой вернувшаяся после третьего выхода на Гору, отдыхала неподалеку от монастыря Тхъянгбоче. Четыре дня им предстояло жить в живописной и благоухающей рододендроновой роще, ходить по зеленой траве, слушать беззаботное щебетание птиц. После двух месяцев безжизненных скал, снега и льда все это казалось раем. Впрочем, райская жизнь продлилась недолго. Через два дня руководитель экспедиции вызвал Шопина и Черного и предложил им начать заброску кислорода в третий и четвертый лагеря.

22 апреля. Шопин, Черный, высотный оператор Хута Хергиани и несколько шерпов уходят на заброску кислорода во второй и третий лагеря. Внизу тем временем продолжались жаркие дискуссии о том, кому выходить на установку лагеря V с последующей попыткой штурма вершины. Обсуждалось множество вариантов, и каждый имел свои плюсы и минусы. Если говорить коротко, то основная сложность заключалась в факторе времени. Группы Иванова, Ильинского и Хомутова, недавно вернувшиеся с маршрута, не успели как следует отдохнуть и восстановиться. Нужно было время, а его не хватало: приближалась пора муссонов, а с их началом о выходе на вершину нечего и думать.

Наиболее отдохнувшей выглядела, без сомнения, группа Мысловского (тогда уже, как мы знаем, не четверка, а двойка). Но двоим выполнить работу по обработке маршрута, установить лагерь V да еще пытаться штурмовать вершину очень сложно. Вариант Мысловский — Балыбердин поначалу даже не обсуждался, потом стал возникать все чаще. «Откровенно говоря, у нас была надежда на двойку Мысловский — Балыбердин, которая все время безотказно работала на маршруте,— вспоминает Анатолий Овчинников.— У нас была уверенность, что они выполнят поставленную перед ними задачу, хотя им будет очень и очень трудно». «Да, это так,— добавляет Евгений Тамм.—И все же тогда можно было рассчитывать только на их энтузиазм и добровольное желание выйти на штурм первыми».

В тот день, когда Шопин и Черный ушли на заброску кислорода, Мысловский и Балыбердин вернулись в базовый лагерь. На отдыхе они размышляли на ту же тему, что и руководство экспедиции. «Мы с Володей все обсудили,— записал в дневнике Эдуард Мысловский.— Кто-то ведь все равно должен это сделать. Мы все понимаем — идем работать, и шансов на восхождение мало. Но пробовать выйти на вершину будем обязательно. У нас другого выхода просто нет...» Так организовалась передовая двойка Мысловский — Балыбердин. Двое людей, разных по возрасту и опыту, непохожих характерами и темпераментом, но объединенных преданностью альпинизму и своей команде, ради которой они были готовы к самой тяжелой работе. Помочь им перенести грузы вызвался шерпа Наванг с условием, что в случае благоприятного исхода ему будет предоставлена возможность штурмовать вершину.

27 апреля. Обитатели базового лагеря проснулись в тот день раньше обычного, чтобы проводить передовую двойку. Эдуард Мысловскии и Владимир Балыбердин быстро позавтракали, попрощались с товарищами и в шесть утра двинулись в путь. Прошли совсем немного. Шедший впереди Мысловскии вдруг услышал звонкий треск. Обернулся — Володя стоял по колено в воде — утренний лед не выдержал. Решили отойти подальше, чтобы их «позора» не увидели провожающие. На «безопасной» дистанции остановились. Балыбердин надел запасные носки. Пошли дальше. Во второй половине дня благополучно добрались до лагеря I. В течение последующих двух дней восходители без приключений поднялись до лагеря III.

30 апреля. Утром они долго прикидывали, как бы унести все необходимые грузы до четвертого лагеря. Первым вышел Балыбердин. За ним Наванг. (Он самый маленький из высотных носильщиков, и огромный рюкзак почти с него ростом.) Последним— Мысловскии. Прошли пять веревок и оказались на высоте около 8000 метров. Перед отвесным кулуаром шерпа неожиданно остановился и сказал подошедшему Мысловскому, что у него болят глаза. Тот отдал ему свои очки. Наванг надел их, поднялся еще на несколько метров, снова остановился: «Извините, не могу. Не пойду...»

Расстроенный Наванг начал спускаться к третьему лагерю. Переложив в свой рюкзак его кислород, веревки, крючья, Мысловскии пошел вверх вслед за Балыбердиным, ушедшим уже далеко. Их отделяло примерно полтора часа пути и больше 100 метров по вертикали. Балыбердин уже почти подходил к лагерю, когда неожиданно услышал рядом голос напарника. Как он сюда попал? Ведь разрыв между ними постоянно увеличивался. Оказывается, чтобы успеть дойти засветло, Мысловскии оставил на скальном крюке непосильный рюкзак. «Молодец,— подумал Балыбердин,— лучше хорошо отдохнуть в палатке и утром сходить за грузом со свежими силами, чем карабкаться всю ночь по этим сумасшедшим стенкам».

1 мая. В базовом лагере праздник. По «улицам» и «площадям» палаточного городка прошла целая демонстрация с красными маркировочными флажками. Праздничное веселое шествие закончилось торжественным митингом у флагштока. Настроение у всех приподнятое. Впрочем, вечером оно омрачилось из-за событий, произошедших с передовой двойкой...

Утром, посовещавшись, Мысловскии и Балыбердин решили действовать следующим образом: Эдик пойдет вниз за оставленным вчера рюкзаком, а Володя начнет обрабатывать маршрут выше четвертого лагеря, чтобы успеть выполнить дневной план. Так и поступили. За день Балыбердин навесил пять веревок, пройдя половину пути до 8500. Вечером, уже в полной темноте, он вернулся в четвертый лагерь и застал там Мысловского, измученного и мрачного.

...Захватив рюкзак и кое-что из того, что не донес Наванг, Мысловский благополучно продвигался вверх с невероятно тяжелым грузом. Оставалось пройти совсем немного до лагеря IV. Все произошло неожиданно и мгновенно — ноги потеряли опору, его качнуло, словно маятник, и бросило на нависающий участок *. Самостраховка оказалась слишком длинной, тяжеленный рюкзак перевесил, и Мысловский повис на веревке спиной вниз. Одна нога застряла в петле. Решил освободить ее, чтобы попытаться встать вертикально,— не получилось. Рюкзак душил его поясным ремнем. Попробовал закрепить его на веревке — не тут-то было. Силы кончались. Вдруг он почувствовал, что дышать становится все труднее. «И тут до меня дошло: кончился кислород,— вспоминает Мысловский.— Еще немного, и я потеряю сознание. И тогда все. Останусь висеть на этой веревке, пока не замерзну, как тот индийский альпинист из международной экспедиции в 1971 году»-

Сняв рукавицы, Мысловский попытался переключить запасной кислородный баллон — не удалось. Хотел сорвать с лица ненужную теперь маску — мешает каска. Расстегнув поясной ремень, сбросил рюкзак на предплечье. Рука удержать его не смогла. Рюкзак полетел в бездну, а вместе с ним запасные веревки, рукавицы, крючья, кислород, вымпелы-флажки, что торжественно вручил им руководитель экспедиции перед выходом на штурм. Сняв порванную маску, Мысловский отдышался. Ожесточенная борьба с рюкзаком закончилась не в его пользу. Все же удалось выбраться из критической ситуации. Вечером, лежа в палатке, он почувствовал, что подморозил руки.

Весь следующий день Балыбердин и Мысловский обрабатывали маршрут до места установки лагеря V на высоте 8500 метров.

3 мая. Встали поздно и лишь к шести вечера добрались с грузом до конца навешанных ими вчера веревок. Когда поставили палатку, было уже совсем темно. Приближался, быть может, самый тяжелый и ответственный в их жизни день. Они не знали, хватит ли сил победить Эверест. Но вопроса: идти на вершину или нет? — для них не существовало. Конечно, идти. До нее оставалось всего 348 метров по вертикали. Всего несколько часов пути из их долгой альпинистской дороги, измерявшейся на двоих четырьмя д есятилетиями.

Последняя ночевка в пятом лагере. Трепещущая на неистовом ветру оранжево-сине-красная палатка кажется со стороны крошечной живой букашкой, заброшенной неизвестно кем и неизвестно зачем в это мертвое царство снега и льда. В палатке двое усталых людей. Они долго не могли разжечь примус. Потом он наконец разгорелся, но вода не хотела долго закипать. Им так и не удалось напиться вдоволь. Они все делают медленно и молча. Разговаривать нет сил. Очень холодно. От промозглого холода не спасают ни шелковые стенки палатки, ни спальные мешки, ни теплая одежда. Минимальный расход кислорода не позволяет ни согреться, ни заснуть. Ночь прошла в полудреме.

* Нависающий участок — участок маршрута с отрицательным уклоном.

Самый длинный день

4 мая стало самым напряженным и насыщенным днем в сравнительно короткой «биографии» первой советской экспедиции на Эверест. Он вместил множество событий, трагичных и радостных, у вершины Горы и у ее подножия. Чтобы проследить за всеми, придется разделить этот самый длинный день на часы, даже минуты...

2.00. Боясь проспать, Балыбердин очнулся и начал расталкивать Мысловского. Накануне договорились встать и собраться как можно раньше, чтобы выйти из лагеря с первыми лучами солнца. Эдик никак не хотел просыпаться, и Володя вскоре сам задремал.

4.20. Усилием воли они заставили себя подняться. «Как ты себя чувствуешь?» — спросил Балыбердин. «Не очень, но я пойду»,— ответил Мысловский. Володя починил насос примуса, который начал некстати барахлить, растопил немного воды и приготовил чай. Потом он долго Провозился с задубевшими на морозе ботинками (вечером, сняв их перед сном, забыл положить в спальник. Теперь их пришлось отогревать на примусе). Наконец все готово к выходу.

6.15. Связавшись двадцатиметровой веревкой, Владимир Балыбердин и Эдуард Мысловский покинули пятый лагерь. Впереди Володя, шедший по-прежнему без кислорода. За ним Эдик. Расход живительного газа он поставил на минимум: один литр в минуту. Мороз около 40°. Прошли оставшиеся 200 метров контрфорса. Поднялись на основной, Западный гребень Эвереста. Ледяной ветер стал здесь еще сильнее — начали мерзнуть руки и ноги. Солнце всходило, но его лучи не доставали восходителей, идущих в тени вершины.

6.30. Алексей Москальцов и Юрий Голодов вышли из базового лагеря. Вскоре достигли того места, где все обычно оставляли кошки* и ледорубы, чтобы не таскать их на себе. Как правило, кошки надевали здесь же, у большого камня. Москальцов и Голодов решили сегодня идти без них до первой веревки на ледопаде. Еще через полчаса двойка начала подъем. Прошли первые метры и услышали мощный гул. Громадные глыбы льда, увлекая за собой сотни тонн снега, катились с перевала Лхо-Ла. Лавина докатилась до того места, где они должны были надевать кошки. Поднялись еще метров на сто — и снова грохот ледового обвала. Внизу заволновались. Когда облака снежной пыли рассеялись, на ледопаде стали хорошо видны две маленькие точки, быстро и уверенно продвигающиеся по коварному Кхумбу.

8.00. Валентин Иванов из четвертого лагеря связался с базой и передал информацию о движении Балыбердина и Мысловского. (Наверху очень холодно. Мерзнет питание в рации. Переговоры передовой двойки с базовым лагерем приходится ретранслировать.) Вскоре группа Иванова начала подъем на 8500.

8.15. Мысловский и Балыбердин продвигаются по поясу рыжих скал. Идут слишком медленно, явно недооценив сложность маршрута. Решили удвоить Мысловскому подачу кислорода, прекрасно сознавая, что теперь его может не хватить на обратный путь. Пошли быстрее, хотя «быстрее» в данном случае понятие весьма относительное. Они часто останавливались, переводили дыхание, собирались с силами, которых оставалось с каждым шагом все меньше. И снова вперед, преодолевая нескончаемые 348 метров.

* Кошки — металлические приспособления с зубьями, прикрепляемые к ботинкам для движения по льду или обледеневшим скалам.

8.30. «При переходе трещины,— передал на базу Юрий Голодов,— потерял равновесие и упал вниз Леша Москальцов. Сильно ушиб переносицу, травмировал ногу. В сознании. Чувствует себя нормально... Если к нам подойдет доктор и еще кто-нибудь, мы его спустим...» Внизу оптимизм Голодова мало кто принял всерьез. Решили, что на ледопад кроме доктора выйдут еще несколько восходителей.

10.00. Спасательная группа подошла к Москальцову. Он лежал на расстеленной одежде в полном сознании. Левая часть лица распухла и посинела. Глаз полностью заплыл. Обильное кровотечение из носа. Множество ущибов на голове и теле. На левой голени глубокая рана, нанесенная зубом кошки при падении. Что произошло — не помнит. Произошло вот что. Проходя через очередную трещину по дюралевой лестнице, Алексей оступился, потерял равновесие и, падая, схватился за веревочные страховочные перила. Крюк, на котором они были закреплены, не выдержав резкого рывка, выскочил изо льда. Москальцов обрушился вниз, пролетев 15 метров (это высота пятиэтажного дома).

Его спасло чудо. От сильного рывка он перевернулся и полетел вниз ногами. Падая, скользил временами по стене трещины. Внизу лед, к счастью, был прикрыт толстым слоем снега. Алексей потерял сознание и только через несколько минут ответил Голодову: «Жив!» С трудом привязался к спущенной веревке, и напарник поднял его наверх. Пока доктор осматривал Москальцова, он лежал на снегу и... плакал. Не от боли (он почувствовал ее позже) и не от счастья, что чудом остался жив (он поймет это потом). Плакал потому, что из-за злосчастной трещины на ледопаде, которую не раз благополучно проходил, его главная вершина отдалилась на недосягаемое расстояние.

12.00. Балыбердин и Мысловский продолжают свой медленный подъем. Володя тщательно («слишком тщательно», как он потом скажет) выбирал маршрут, просматривая разные варианты. У Мысловского кончился первый баллон кислорода. Они не знали, сколько еще времени подниматься до вершины. Решили на последнем баллоне снова поставить минимальный расход кислорода — один литр в минуту. Скорость движения у Мысловского вновь упала, но он не тормозил Балыбердина, который шел теперь тоже очень медленно.

Слева виднелся Северный гребень. Мало-помалу он приближался к восходителям. На юге красовалась панорама Центральных Гималаев с пиками Лхоцзе и Макалу. На севере громоздились вершины, переходящие в коричневатое Тибетское нагорье. А над всем этим на фоне ослепительно белоснежных пиков — темно-синее покрывало неба. Снизу поднимались облака, заполняя Долины и укутывая хребты клубящимся туманом. Начались припорошенные снегом серые наклонные плиты, напоминающие огромных размеров черепицу, а еще точнее, гигантскую лестницу. Поднимаясь на очередную скальную ступеньку, видели перед собой следующую. А вершины все нет и нет. «Лестница» вывела к очередному серьезному препятствию — двадцатиметровой стене.

«Как думаешь, далеко еще?» — спросил Балыбердин. «После стены уже простая дорога,— ответил Мысловский, хорошо теоретически знавший маршрут.— Здесь можно оставить «железо»»*. Володя выложил на снег кошки, крючья, карабины, молоток, оставив только рацию, кинокамеру и фотоаппарат. Преодолели стену и вышли на относительно пологий склон. Снежными взлетами ** он уходил вверх, перемежаясь кое-где разрушенными серыми скалами.

14.15. «Идем и идем вверх. Каждый следующий взлет принимаем за вершину, а ее все нет и нет... Когда же наконец все кончится?» — послышался в базовом лагере усталый голос Балы-бердина. Монотонная ходьба выматывала не меньше, чем лазание по скалам. Точнее, техническая работа отвлекала от посторонних мыслей. Теперь, на этом простом пути, они поняли, насколько устали. Никаких эмоций и лишних движений. Несколько шагов — остановка. Еще несколько — снова отдых.

«Наконец склон начал выполажИваться,— опишет позже в дневнике последние метры пути Балыбердин.— Камни уступили место плавно поднимающемуся чисто снежному гребню с крутыми скатами на север и юг. Верхняя видимая точка не отдалялась, как раньше, по мере подъема, а стала опускаться. Еще чуть-чуть, и глаза окажутся на одной с ней горизонтали».

14.35. Балыбердин вызвал базу: «Во все стороны пути только вниз». Тамм поздравил его с победой и спросил, где напарник. «Скоро подойдет»,— ответил Балыбердин. Минут через десять на вершину поднялся Мысловский. Володя не успел настроить кинокамеру, но Эдик, несмотря на его просьбы, не останавливаясь, прошел мимо и, обессиленный, плюхнулся на снег. Победа далась ему на пределе сил.

— Первые ощущения после победы? — вспоминает Владимир Балыбердин.— Неимоверная усталость. Но и облегчение: до самого конца шел без кислорода, и теперь оставался лишь путь вниз, где с каждым метром легче дышать. Еще я подумал: «Что бы ни случилось с погодой, с маршрутом, с нами — все равно советские альпинисты побывали на Эвересте».

— Мы не обнимались, не целовались, не кричали от радости: сил не было,— добавляет Эдуард Мысловский.— Я чувствовал полное удовлетворение восхождением. Не потому, что именно мы из команды взошли первыми (это дело случая; на нашем месте вполне могли оказаться другие), а потому, что по пройденному пути легче будет идти нашим товарищам. Не физически легче — морально.

* «Железо» — жаргонное наименование всего альпинистского металлического снаряжения.
** Снежный взлет—резкое увеличение крутизны снежного участка на подъеме.

Вершина Эвереста — это небольшой снежный купол, на котором одновременно уместятся не более пяти-шести человек. Единственное, что напоминало о присутствии здесь восходителей, так это кусочек дюралевой трубки, торчавшей из снега. На ней трепетали на ветру обрывки выцветших вымпелов. В 1975 году китайские альпинисты затащили по частям и установили на вершине триангуляционный знак — трехметровую треногу из дюралевых трубок. Последующие восходители обычно привязывали к ней вымпелы, флаги, различные сувениры в доказательство того, что побывали именно на Эвересте, а не на его предвершинах. Постепенно снег заметал треногу. Теперь от нее остался лишь небольшой кусочек сантиметров в пятнадцать, так что Эверест за последние годы «подрос» еще почти на три метра.

Непальский офицер связи, который должен был из базового лагеря зафиксировать достижение вершины, задавал по рации через переводчика вопросы: «Где Лхоцзе? Какого цвета вершина? Где расположена тренога? Как выглядит окружающая панорама?» Как она выглядит? Незабываемо! Выше — только небо, ниже — нагромождение остроконечных пиков, толпящихся вокруг до самого горизонта. Самый высокий из ближайших восьмитысячников— Лхоцзе казался отсюда не такой уж высокой горой. Эта величественная, суровая и безбрежная панорама Гималаев потрясала и гипнотизировала. От нее трудно оторваться, но надо выполнять обязательную программу.

Балыбердин и Мысловский достали кинокамеру и фотоаппарат, сняли друг друга, саму вершину с торчащим из нее кусочком треноги, окружающую панораму, которую постепенно начали затягивать облака. Пора уходить вниз. «Не задерживайтесь, спускайтесь вниз скорее, спускайтесь,— торопил их из базового лагеря Евгений Тамм.— Потому что поздно будет, поздно. Дороги, боюсь, не найдете, не найдете дороги...»

15.15. Двойка начала спуск. Прошли несколько метров. Мысловский остановил напарника: «Что ты скажешь, когда приедешь домой? Ведь тебя спросят: камень привез?» Балыбердину эта мысль понравилась, и он набросал в рюкзак несколько килограммов известняка. Теперь скорее вниз. Светлого времени осталось немного.

15.40. Группа Иванова связалась с базой и узнала о выходе двойки на вершину. И без того хорошее настроение еще более улучшилось. (О падении в трещину Москальцова наверх не сообщали.) Добравшись до 8500, они расширили площадку, на которой стояла палатка, приготовили обед и с аппетитом уплетали суп харчо, закусывая его салом с сухарями. Все чувствовали себя превосходно (редкий случай на столь больших высотах) и не сомневались, что скоро в лагерь вернется передовая двойка.

16.00. В базовый лагерь спустилась с ледопада спасательная группа. Москальцов хорошо перенес транспортировку и чувствует себя неплохо. Опасения Орловского насчет перелома костей черепа, к счастью, не оправдались. По мнению доктора, опасаться за его жизнь нет оснований.

16.15. Прошел ровно час, как Балыбердин и Мысловский начали спуск с вершины. Поначалу, несмотря на вновь навалившуюся усталость, шли медленно, но спокойно. Вскоре облачность поднялась настолько, что они оказались словно в «молоке». Видимость ухудшилась. Пошел снег. Скалы стали скользкими и опасными. И без того медленный темп спуска вовсе замедлился. До наступления темноты оставалось не больше двух часов, а они прошли всего ничего. Сил с каждой минутой становилось все меньше и меньше. После некоторых раздумий решили сообщить руководству экспедиции, что находятся в аварийной ситуации и нуждаются в помощи товарищей.

16.45. Из раций в базовом и пятом лагерях, постоянно включенных на прием, послышался прерывистый голос Балыбердина:

— ...Я думаю, что до 8500 мы не спустимся... Хотя бы вышли... навстречу... с кислородом, что ли... потому что... исключительно медленно... все происходит... Если есть возможность... горячий чай... и что-нибудь поесть...

— А где вы сейчас, Володя? Как далеко от вершины спустились? Как оцениваешь высоту? — спросил Тамм.

— Я оцениваю... 8800...— ответил Балыбердин.

— Володя, хорошо, мы что-нибудь сообразим...— вмешался в разговор из пятого лагеря Иванов, мгновенно оценив сложность ситуации: Мысловскому и Балыбердину грозит «холодная ночевка». Шанса «дотянуть» до утра на такой космической высоте и холоде без палатки и спальников практически нет...

Ночной штурм

16.50. После получения сообщения о вероятности «холодной ночевки» Балыбердина и Мысловского в пятом лагере начали готовиться к выходу. Было ясно, что пойдет двойка, поскольку кто-то должен остаться на подстраховке на 8500. Ясно и другое: эти двое почти наверняка лишатся шанса выйти на штурм Эвереста, израсходовав силы и кислород. Сергей Ефимов начал одеваться. Бершов и Туркевич настаивали, что идти вверх надо им: они давно ходят в одной связке, оба специалисты по скальным участкам и, следовательно, смогут двигаться быстрее. Их аргументы убеждали.

Бершов и Туркевич надели все теплые вещи, чтобы быть готовыми пробыть наверху всю ночь и даже, если придется, переночевать без спальников и палатки. Взяли «карманное питание» (изюм, инжир, орешки), фляги с горячим компотом, кошки для Мысловского, маску и редуктор для Балыбердина, медикаменты. Каждый положил в рюкзак по три кислородных баллона: по одному для застрявших на немыслимой высоте товарищей, по два... для себя. Они все же надеялись использовать свой последний шанс, если первая двойка сможет самостоятельно продолжить спуск. В базовый лагерь о варианте ночного восхождения решили не сообщать, чтобы не накалять и без того накаленные страсти. Если возможности выйти на штурм Эвереста не представится, они оставят баллоны там, где встретят передовую двойку. Кислородом тогда смогут воспользоваться следующие за ними Иванов и Ефимов.

17.30. Бадыбердин и Мысловский продолжают путь вниз. На первой же крутой стенке Эдик, шедший первым в связке, ушел метров на тридцать левее маршрута. Володя никак не мог спуститься с нижней страховкой по заснеженным скалам и решил оставить тяжеленный рюкзак, набитый «трофеями» с Эвереста. (На следующее утро он искренне надеялся «сбегать» за ним. Ощущения расстояния и сложности пути стирались.)

18.00. Бершов и Туркевич покинули уютную и теплую палатку. Ефимов в последний момент успел сунуть им фонарь. Они быстро исчезли из поля зрения. На небе полная луна. Ветра почти нет. Погода на сей раз смилостивилась. Из нагрудного кармана ветрозащитной куртки Туркевича торчала антенна радиопередатчика, включенного на прием, чтобы постоянно слушать находящихся наверху товарищей.

18.45. Балыбердин и Мысловский связались с базой и узнали, что к ним навстречу вышла двойка из пятого лагеря. Сообщение обрадовало и расслабило одновременно. Балыбердин прошел мимо собственных кошек, вместо того чтобы надеть их: «Очень не хотелось останавливаться и снимать меховые рукавицы на таком морозе. А о том, что через пару часов мы выйдем на скользкую черепицу, не думал. Пожалуй, соображал я тогда плохо». Состояние Мысловского было не лучше. Он еле шел. Подступали сумерки. Вскоре у него кончился кислород. И без того черепаший темп спуска вовсе замедлился. Пустой баллон выбросили. Немного погрохотав, он улетел в бездну. Этот звук слышала двойка, идущая на помощь из пятого лагеря.

20.00. Бершов и Туркевич преодолели пояс рыжих скал. Подошли к основанию крутого скального взлета. У его основания неожиданно наткнулись на остатки палатки. Потом увидели тонкие красные веревки, провешенные кем-то на скалах. (Начиная с Западного гребня путь советских альпинистов совпадал с маршрутами некоторых предыдущих экспедиций.) Около веревок заметили следы первой штурмовой двойки—значит, идут верно. Стемнело. Начался снегопад. Правда, луна время от времени проглядывала сквозь облака, заливая все вокруг холодным серебряным светом. Горный рельеф приобрел совершенно иной вид. Стало трудно ориентироваться, правильно определять расстояния.

Искрящиеся в лунном свете Нуппзе и Лхоцзе казались совсем рядом. Теневая сторона гребня, по которому они шли, выглядела абсолютно черной и бесконечной. Только бы не проскочить терпящую бедствие двойку: возможно, Балыбердин и Мысловскии спускаются по противоположной стороне гребня. Конденсат, что выбрасывался из клапанов кислородных масок, покрыл сплошной коркой льда ветрозащитные куртки. При каждом движении они потрескивали, и казалось, вот-вот рассыплются на ледяные кусочки. До вершины оставалось недалеко. Неужели Балыбердин и Мысловскии прошли так мало? Сняли маски и закричали — никто не отозвался.

21.00. Пройдя еще немного, Сергей Бершов поднялся на вершину гребня и снова крикнул. Ему тут же ответили с другой стороны, с той, что освещалась луной. Наконец через три часа подъема они услышали голоса Балыбердина и Мысловского. Метров на двадцать ниже на фоне голубоватого снега чернели их фигуры. Один стоял, опираясь руками о камни. Другой сидел под огромной скальной глыбой. Быстро спустились вниз по склону гребня. Эдуард Мысловскии (это он сидел под скальной глыбой) поднялся навстречу товарищам... и сразу сел.

— Как вы? — спросил Туркевич.

— Нормально,— ответил Мысловскии.

— Очень холодно... тяжело...— добавил Балыбердин.

Они с трудом выговаривали слова, делая длинные паузы, чтобы отдышаться. Силы совсем оставили их. Больше всего они нуждались сейчас в спасительном кислороде. Надели на них маски, подключили баллоны. Через несколько минут Мысловскии и Балыбердин пришли в себя и смогли нормально разговаривать. Попили теплого компота, пожевали инжир и орешки, проглотили тонизирующие таблетки, которые предусмотрительный Орловский посоветовал взять из аптечки пятого лагеря. Подышав кислородом и немного подкрепившись, Балыбердин и Мысловскии явно приободрились и повеселели.

«Подумайте, ребята, сможете пока спускаться сами?» — спросил Бершов. «Давайте,— ответил Балыбердин, поняв, что стоит за этим вопросом, и добавил: — До вершины часа три-четыре ходу». В это трудно поверить. По расчетам Бершова и Туркевича, встреча с первой штурмовой двойкой произошла где-то на 8750.

21.30. В базовом лагере, который уже несколько часов был в полном неведении относительно того, что происходит наверху, раздался голос Туркевича:

— Евгений Игоревич, мы дали им кислород и накормили. До вершины полтора-два часа ходу...

— База! База! Я — группа один. В моей рации кончается питание... Отвечайте быстро. Ребята хотят идти на вершину. Мы чувствуем себя нормально, спустимся самостоятельно. Можно им идти? — добавил Балыбердин.

— Нет! — категорически перебил его Тамм.

— Почему нет? Сейчас луна светит и ветер стих. Мы быстро догоним ребят,— закричал Бершов, выхватив рацию у Балы-бердина.

В этот момент по закону подлости село питание. Ответа руководителя экспедиции они не услышали. Евгений Тамм, который все последние часы не мог оторвать глаз от далекого предвершинного гребня, судорожно размышлял: «Действительно, почему нет? Надо подумать, но все время мешает, просто давит мысль, что связь опять может прекратиться... Допустим, они спускаются в пятый лагерь, а там еще двое. Шесть человек в маленькой палатке. Двое из них предельно уставшие и беспомощные. Это не отдых перед тем, как одним продолжать долгий спуск, а другим идти на штурм. А кислород! Хватит ли его?»

К счастью, рация у Балыбердина еще работала, и из нее донесся вопрос Тамма:

— Сколько у вас кислорода?

— По триста атмосфер на каждого,— тут же ответил Бершов.

— Хорошо... Идите...— после некоторой паузы послышалось из эфира.

Разрешение базы на ночной штурм Эвереста получено. Но последнее слово за Балыбердиным и Мысловским — таковы законы альпинизма. Они уверяли, что чувствуют себя нормально и смогут понемногу идти вниз. Они понимали, что придется нелегко, но лишать Бершова и Туркевича их последнего шанса покорить вершину, до которой оставалось всего ничего, не могли.

21.40. Бершов и Туркевич пошли вверх. За время вынужденной стоянки пальцы рук и ног окоченели — приходилось разогревать их на ходу. Вскоре увидели на снегу кошки Балыбердина, чуть дальше, за предвершинной скалой,— его рюкзак. Преодолели сложный скальный участок. Вышли на острый гребень, показалась зазубрина Южной вершины Эвереста. Начался снежный взлет. Поставив расход кислорода на максимум — четыре литра в минуту, в хорошем темпе друг за другом они устремились к уже близкой цели.

22.25. Вершина. Михаил Туркевич стал 114-м покорителем Эвереста, Сергей Бершов — 115-м. Сняли обледеневшие варежки и пожали друг другу руки. На более бурные эмоции не хватало сил. Попробовали сообщить о своей победе руководству экспедиции. База не ответила. Видно, снова село питание. Уже после спуска радист экспедиции Юрий Кононов расскажет, что внизу услышали только «База! База!» и больше ни слова. Все надеялись, что они снова выйдут в эфир, и всю ночь не ложились спать, боясь пропустить вести сверху. Но рация продолжала угрюмо молчать.

22.55. Бершов и Туркевич, пробыв всего полчаса на вершине, пошли вниз. Надо торопиться к оставшимся внизу товарищам. Погода начинала портиться. Взяли на память по горсти камешков. Еще ниже подобрали кошки Балыбердина, которые пригодятся при спуске. Выпавший снег сделает опасными и труднопроходимыми наклонные плиты, что предстоит преодолеть на пути к пятому лагерю. К «черепичной лестнице» как раз в это время подходили Балыбердин и Мысловскии. С кислородом им стало идти намного легче, но спуск продолжался по-прежнему слишком медленно. После обильного снегопада все вокруг выглядело незнакомым. Спускаться по отполированным ветрами и припорошенным снегом наклонным плитам без кошек очень рискованно. Мысловскии остановился и сел. «Время остановилось,— запишет он позже в дневнике.— Мыслей не было. Какое-то оцепенение охватило меня. Так, наверное, переходят в состояние зимней спячки медведи».

Балыбердин заставил себя пройти немного вперед, чтобы посмотреть дальнейший путь. В этот момент их заметили возвращающиеся с вершины Бершов и Туркевич. В лунном свете было отчетливо видно, что один сидит, а второй двигается, как им показалось сверху, в сторону пропасти. «Стойте на месте! Ждите нас!» — сорвав маску, что было сил закричал Бершов. Двигающаяся фигурка остановилась.

23.55. Бершов и Туркевич догнали Балыбердина и Мысловско-го. Заканчивалось 4 мая — самый длинный и напряженный день в жизни экспедиции. Начинался день новый. Продолжался изнурительный спуск четверки победителей Эвереста в пятый лагерь.

5 мая. Шли очень медленно, подыскивая более или менее ровное место, чтобы надеть кошки Эдику и Володе. И без того измученным, им приходилось затрачивать дополнительные силы, чтобы не поскользнуться на скользких, как лед, плитах. На этом сложном отрезке четверка спускалась так. Бершов уходил вперед, пока не натягивалась 45-метровая веревка, связывающая его с Туркевичем. Пристегнувшись к веревке и держась за нее, шли вниз Мысловскии и Балыбердин. Потом все вместе они принимали с нижней страховкой Бершова. И все повторялось сначала. Много часов подряд. Поднимался ветер. Мороз усиливался. В 4 часа утра луна окончательно скрылась за горизонтом. Все погрузилось в кромешную тьму. Идущий впереди Туркевич подсвечивал путь фонариком. Спускаться стало невыносимо трудно. Но они упрямо, почти на ощупь (батарейка фонарика от мороза постепенно садилась) продолжали путь к спасительному пятому лагерю, где с тревогой и нетерпением ждали их Иванов и Ефимов.

...Оставшись без рации после ухода из лагеря Бершова и Туркевича, они не знали, что происходит наверху. Оставалось только ждать. Изредка Сергей Ефимов высовывался из палатки, прислушивался и кричал. Неизвестность не давала покоя. Оделись, прошли несколько сот метров. За Западным гребнем не видно последнего отрезка пути к вершине. Дальше идти без кислорода нет смысла, а тратить его нельзя. Вернулись в палатку и, не раздеваясь, забрались в пуховые мешки. Включили приемник и поймали Москву. В последних новостях сообщили, что двойка советских альпинистов покорила Эверест. Оперативно. Но где сейчас эта двойка? Полная неизвестность. Может быть, ребята, закопавшись в снег, пережидают ночь? Вряд ли. Наверняка идут вниз.

С наступлением рассвета надо выходить вверх. Он наступил почти мгновенно, залив все вокруг зеленовато-голубоватым светом. Настроение улучшилось. Даже сил вроде бы прибавилось. Начали готовиться к выходу из лагеря. Было около 6 часов утра, когда они неожиданно для себя услышали голоса. Первым в палатку ввалился Бершов. За ним — Туркевич. Вчетвером помогли забраться в палатку Мысловскому и Балыбердину. Почти сутки проходили они в связке по Эвересту — восемь часов к вершине, пятнадцать — к лагерю V. Это был долгий и бесконечно трудный путь. Пожалуй, самый трудный в их спортивной жизни.

Вот что напишет позже в своем дневнике Владимир Балыбердин, напишет откровенно, не боясь в какой-то степени принизить цену своей победы над Эверестом: «Не знаю, сколько еще времени я мог бы продержаться. Когда у меня кончился кислород (тот, что принесли Бершов и Туркевич), я отдыхал через каждые несколько метров. Не было ощущения, что вот-вот кончатся силы. Они давно уже кончились. Организм вошел в режим какого-то безразличного состояния, когда непонятно — то ли он будет работать бесконечно, как вечный двигатель без притока внешней энергии, то ли внезапно откажет в совершенно непредвиденный момент. Казалось, что в палатку я вполз на самом последнем пределе. Но где этот последний предел? И что после него? Пожалуй, никогда за свою альпинистскую жизнь я не был так близок к концу. И до сих пор не могу толком понять, в чем причина, где ошибка...»

Наконец четверка победителей Эвереста оказалась в теплоте палатки, где есть еда и питье, где можно отдыхать, не двигаясь и не боясь замерзнуть. Иванов и Ефимов помогли раздеться Мысловскому и Балыбердину. У Эдика почернели фаланги пальцев на руках и ногах. Состояние Володи намного лучше. Хотя пальцы онемели, их цвет нормальный — значит, через несколько дней они полностью восстановятся. Шестерым слишком тесно. Выбравшись наружу, Иванов и Ефимов долго возились, пытаясь надеть на морозе кошки. Снова забрались в палатку. В тепле им удалось наконец привязать «непокорные» кошки к ботинкам. Попрощались с ребятами. Пора выходить на штурм.

День Победы

В 6.30 Валентин Иванов и Сергей Ефимов, взяв по два «неприкосновенных» баллона (этого хватит при расходе двух литров в минуту примерно на 10 часов работы), вышли из лагеря V. Они шли к вершине довольно медленно: то у одного, то у другого соскакивали кошки. Приходилось часто останавливаться, чтобы помочь друг другу надеть их. Наконец они оказались на уровне Южной вершины Эвереста. Главная вершина, скрытая облаками, была где-то совсем рядом. Неторопливо, но уверенно преодолевали они последние десятки метров. В 13.20 они достигли цели.

Первым делом решили отснять панораму, пока ее не успели занавесить облака. Промерзшая насквозь камера не работала. Ефимов засунул ее под пуховку, и минут через десять она «ожила». «Отхожу на край вершины,— вспоминает Валентин Иванов,— даю наезд на лагерь американской экспедиции, расположенной на леднике Ронгбук, потом перевожу камеру на Ефимова, крепящего к треноге вымпел Уральского политехнического института. От неге — вниз на окружающие горы. Я очень рад своей находке. Это лучшее, что мне удалось снять в жизни. Но Сережа открывает кинокамеру, а там «салат» — клубок перепутанной пленки. Обидно до слез. Но ничего больше сделать нельзя. Пленка кончилась. Вынимаем кассету, а камеру оставляем на вершине. Теперь в ход пошли фотоаппараты».

По просьбе офицера связи в очередной раз подробно описали все, что видели на вершине и вокруг. На леднике Ронгбук виднелись две маленькие точки, приближающиеся к американскому лагерю. (Одновременно с советской экспедицией Эверест штурмовали со стороны Тибета еще две — американская и английская. Из-за плохой погоды, потеряв несколько человек, обе экспедиции затем отказались от штурма.) На вершине Иванов и Ефимов пробыли 1 час 40 минут...

Ждать их возвращения не имело смысла. На 8500 слишком мало кислорода. От лежания в палатке сил не прибавится, скорее наоборот. Надо спешить вниз, туда, где густой воздух поможет восстановить силы. С трудом Бершов и Туркевич разбудили задремавших товарищей. Надели Мысловскому и Балыбердину ботинки и кошки (руки их плохо слушались), напоили чаем. Заклеили пластырем дыру, что только что прожгли в палатке примусом, и выбрались наружу. Все вокруг занесено снегом. Бершов ушел вперед протаптывать тропу и откапывать веревочные перила. За ним Туркевич с Мысловским, последним — Балыбердин. Он отдохнул и чувствовал себя неплохо, снова шел без кислорода. Начались острые заснеженные гребни, что тянутся до четвертого лагеря. Здесь уж хочешь не хочешь нужно спускаться по одному.

Никто не сможет помочь Мысловскому. Как он будет на каждом креплении веревок перещелкивать карабин*? Но это только начало пути. От пятого лагеря до первого — около восьмидесяти веревок, каждая закреплена в трех-четырех местах. Дали Эдику полный баллон кислорода, поставили два литра в минуту. Очень медленно, превозмогая адскую боль, Мысловский упрямо шел вниз. Часто останавливался, чтобы восстановить дыхание. Благополучно добрались до лагеря IV. Немного отдохнув, продолжили путь вниз. Погода портилась. Начался обильный снегопад. Остановившись в очередной раз, чтобы перевести дух, Мысловский, поправляя сбившуюся набок кислородную маску, выронил из непокорных пальцев рукавицу. Это случилось недалеко от того злополучного места, где несколько дней назад он вынужден был расстаться с рюкзаком, чтобы выбраться из критической ситуации.

На его счастье, вскоре показались Казбек Валиев и Валерий Хрищатый. Казбек отдал Эдику свои запасные, домашней вязки варежки из собачьей шерсти, поздравил его с победой и вместе с напарником продолжил путь вверх. (Валиев шел в маске. Хрищатый мечтал добраться до самой вершины без кислорода и не пользоваться им по ночам.)

* Карабин — металлическое соединительное звено при работе с альпинистской веревкой или крючьями.

К вечеру Мысловский, Балыбердин, Бершов и Туркевич добрались наконец до 7800. Сергей Бершов в очередной раз сделал Эдику уколы компламина* и гидрокортизона**. (Лекарства давали видимый эффект: некоторые из почерневших пальцев светлели на глазах.) После двух дней и ночи непрерывного бодрствования Мысловский и Балыбердин смогли наконец выспаться. В лагере III ночевали также Ильинский и Чепчев, в лагере IV — Валиев и Хрищатый, в лагере V — Иванов и Ефимов, в лагере I — Хомутов, Пучков, Голодов. Заканчивался очередной день работы экспедиции.

6 мая. С самого раннего утра на склонах Горы снова возобновилось движение. Одни продолжали свой путь к заветной вершине, другие с победой возвращались с нее. В этот день не произошло никаких из ряда вон выходящих событий. Просто одни шли вверх, другие — вниз. Хомутов, Пучков, Голодов поднялись в лагерь II, Ильинский и Чепчеб — в лагерь IV, Валиев и Хрищатый— в лагерь V. Четверка Ильинского в который уж раз не смогла соединиться. Все четверо из Алма-Аты, все из одной команды (остальные четверки были сборными). Не раз под руководством своего тренера Ерванда Ильинского Валиев, Хрищатый и Чепчев проходили сложнейшие маршруты в горах Памира и Тянь-Шаня, завоевывая золотые медали чемпионов Советского Союза по альпинизму. Они и сейчас мечтали все вместе выйти на штурм Эвереста.

Но события, происшедшие накануне, нарушили их планы. Первоначально предполагалось, что Валиев и Хрищатый, забросив необходимый для восхождения запас кислорода в четвертый лагерь, вернутся в третий, чтобы подождать своих товарищей. Но туда спустились Мысловский и Балыбердин в сопровождении Бершова и Туркевича. Четверка Ильинского лишилась возможности соединиться: мест в палатках третьего лагеря на всех не хватало.

7 мая. Утро застало Валиева и Хрищатого в сомнениях. Они не знали, как поступить: ждать еще сутки на 8500 своих товарищей, чтобы попытаться выйти на штурм вместе, или идти сейчас же вдвоем, пока еще остались силы и стоит более или менее сносная погода? (Прогноз обещал ее значительное ухудшение на 8—9 мая.) Возможно, завтра не будет шанса, который есть сегодня. Решили выходить на штурм вдвоем. В 7 часов утра Казбек Валиев и Валерий Хрищатый вышли из пятого лагеря.

Валерий по-прежнему шел без кислорода, хотя нес с собой на всякий случай два полных баллона. Порывы ледяного ветра продували насквозь и чуть не сбивали с ног. Под его напором веревка между восходителями была все время натянута дугой в воздухе, не касаясь заснеженных скал. С трудом преодолели расстояние от палатки до выхода на Западный гребень. Хрищатый, шедший первым в связке, поднялся в проем скал на гребне и остановился. Потом повернулся к напарнику, махнул рукой в сторону палатки и скрестил руки над головой: надо возвращаться, идти дальше нельзя. «На Эвересте повернуть назад?! Ни за что!

* Компламин — сосудорасширяющее средство, применяемое в альпинизме при обморожениях.
** Гидрокортизон — средство, применяемое в горах главным образом как противовоспалительное .

Может, потому, что без кислорода? Включи редуктор!» — закричал в неистовстве Валиев, стараясь перекрыть гул ветра, и начал карабкаться на гребень.

«Поднимаюсь на гребень,— запишет он позже в дневнике,— и от неожиданно сильного порыва чуть не падаю по ту сторону. Хватаюсь руками за скалу. Да, здесь стоять нельзя, валит ветром с ног. На перегибе гребня ветер достигает максимальной скорости и жутко грохочет в ушах. Такое чувство, что стоишь на переезде, а мимо мчится скорый поезд. Ветер пытается сбросить меня с гребня, но я крепко держусь за вбитый по самую головку ледоруб. Меня душит бессильная злость. Я вижу, что технически гребень не сложный, но в эту погоду непроходим. Если мы продолжим штурм, то имеем перспективу через час замерзнуть или сорваться с гребня».

Валиев и Хрищатыи вернулись в полу заваленную ветром палатку. Попытались сообщить на базу о неудачной попытке штурма. Рация не работала. Что делать дальше? Только ждать. Прошел час, второй, третий. Ветер и не думал стихать. Солнце поднялось над Эверестом, и в палатке стало сразу теплее. Рация отогрелась и заработала. Сообщили вниз о неудачной попытке и получили разрешение на повторную, если улучшится погода. Восходители продолжали ждать, но порывы урагана были все такими же резкими и неистовыми.

Во второй половине дня ветер наверху начал дуть порывами — значит, сила урагана на исходе и надо быть готовыми к выходу. В 5 часов вечера Валиев и Хрищатыи вышли из пятого лагеря. На сей раз оба в кислородных масках. Они надели на себя всю теплую одежду, идя как бы на запланированное ночное восхождение. Вскоре на 8500 поднялись Ерванд Ильинский и Сергей Чепчев. Они вплотную приблизились к товарищам и решили без отдыха продолжить путь к вершине.

— Можно нам выйти вслед за ними? — спросил базу Ильинский.

— Нет! — категорически остудил их энтузиазм Тамм.

— Тогда мы выйдем с утра пораньше, — предложил Ерванд.

— Нет, подождите их возвращения, — ответил начальник экспедиции.

8 мая. Казбек Валиев и Валерий Хрищатыи продолжают путь к вершине. «Меня не покидает ощущение, — запишет в дневнике Казбек, — что скоро нас догонит другая связка. С трудом удерживаю себя, чтобы не оглянуться вниз, на гребень. Это не галлюцинации. Может, с нами мысли наших друзей, которые волнуются за нас. Это не передаваемое словами сложное и тонкое чувство. Такое я испытываю впервые».

Прошло почти девять часов, как они вышли на штурм. Хрищатыи все время впереди. Только в самом конце пути он повернулся к напарнику и другу и показал рукой: «Иди вперед». В 1 час 47 минут они достигли вершины и, обнявшись, постояли немного на «третьем полюсе» Земли. Облака то окутывали их, то отступали вниз, и тогда почти вровень с ними виднелась холодная луна. Через 10 минут они начали спуск. Вся одежда была покрыта тонким слоем льда. Казбек с трудом достал из-под ледяного панциря рацию. Сигнальная лампочка не горела — село питание.

Все же в надежде, что их кто-нибудь услышит в эфире, он сказал: «База, база! Мы спускаемся с вершины, у нас все хорошо!»

Внизу услышали лишь: «База, база...» И больше ничего. Прошло 10 часов после выхода Валиева и Хрищатого из пятого лагеря — слишком много для одной из сильнейших связок страны. Прошло еще 2 часа. Еще два. Они не возвращались. Рации во всех лагерях продолжали молчать. Напряжение возрастало. Рассвело. Прошло 15 часов. Двойки не было. Ильинский и Чепчев подготовили все к выходу на помощь. В 8.30 на сеансе связи база подтвердила их решение: «Выходите». В этот момент Ерванд услышал крик. «Кто-то кричит. Кажется, ребята на подходе,— передал он вниз.— Свяжемся через тридцать минут».

За 15 часов тяжелой работы (три последних часа без кислорода) Валиев и Хрищатый предельно устали, промерзли насквозь. Они задыхались и не могли сразу вдохнуть живительного газа, который им дали в палатке товарищи. Мало-помалу кислород оказывал свое действие — Казбек и Валерий приходили в себя, уверяли, что смогут самостоятельно спуститься вниз. Во время повторной связи, узнав, что Валиев и Хрищатый последние несколько часов спускались без кислорода при почти сорокаградусном морозе, Тамм поинтересовался первым делом, есть ли у них обморожения. Состоялся долгий и трудный разговор, решивший судьбу Ильинского и Чепчева.

Ильинский. Обморожения? Есть незначительные.

Тамм. Понял. Вот Свет Орловский спрашивает: обморожения чего? Пальцы, руки, ноги — что?

Ильинский. Ну, пальцы на руках. Незначительные. Ну, волдыри в общем. Изменения цвета нет.

Тамм. Понял, понял. Значит, так, Эрик! Задерживаться там не нужно — в пятом лагере, в лагере пятом. Спускайтесь все вместе. Вам двоим сопровождать ребят вниз, вниз сопровождать. Как понял?

Ильинский. Я-то думаю, что в общем большой необходимости нет сопровождать ребят.

Тамм. Ну а я думаю, есть, Эрик. Давай так. Сейчас, после шестнадцати часов такой работы или пятнадцати, надо сразу спускать их вниз. Если даже у них есть там волдыри и так далее, они сгоряча работать смогут, а потом? По веревкам там перецепляться надо, это начнется длинная история. Так что спускайтесь вниз вместе.

Ильинский. Понял вас. Но я так смотрю по состоянию, что вообще надобности нету.

Тамм. Что ж, тем лучше, значит, будете их просто сопровождать, а не спускать. Но одних отпускать сейчас вниз не стоит.

Ильинский. Ну, понял вас, понял. Одним словом, мы уже больше не лезем на Гору? Так? Прием.

Тамм. Да, да! Да, вы сопровождаете ребят вниз — это распоряжение.

Ильинский. Ну, понял...

И заветная вершина, до которой оставалось всего-навсего 348 метров по вертикали, отдалилась для Ильинского и Чепчева на непреодолимое расстояние. «Эрик с Сережей тяжело переживали вынужденное отступление,— запишет в дневнике Евгений Тамм.— Ни у них, ни у меня нет и не было абсолютной уверенности, что оно было неизбежным. Но проверить это невозможно. Целый комплекс обстоятельств влиял на мое решение. Повторись все заново — я поступил бы так же. Главным было то, что после стольких часов пребывания выше 8500, в условиях, которые выпали на долю Валиева и Хрищатого, риск оставить их одних был бы неоправдан. В глубине души это понимали, конечно, и Эрик и Сережа. Но им было тяжелее: уходить должны были они, а не я. Сами они оставили бы ребят только в случае жесткого указания на этот счет. В этом не может быть сомнения».

Четверка Ильинского пошла вниз, группа Хомутова — вверх, в четвертый лагерь. Хомутов первым добрался туда и в 18.00, точно по расписанию, связался с базой. Ему зачитали радиограмму из Москвы: «Всем альпинистам, участвовавшим в работе экспедиции, присвоено звание заслуженных мастеров спорта».

— Всем или тем, кто побывал на вершине? — переспросил Хомутов.

— Всем,— уточнил Тамм.

Оказалось, что эти слова следовало понимать так: в связи с ухудшением погоды и во избежание излишнего риска прекратить все восхождения.

— Такой вот приказ...— добавил Тамм.— Смотрите сами.

— Сейчас подойдут Пучков и Голодов. Мы подумаем,— попросил отсрочки Хомутов.— До связи в восемь вечера.

Вскоре его группа в полном составе собралась в четвертом лагере. Узнали невеселую весть. Состоялась короткая, но эмоциональная беседа. «Валера, — кипятился обычно уравновешенный Юрий Голодов,— нам по сорок, у нас дети. Мы не за значками заслуженных мастеров спорта сюда шли, а чтобы «сделать» Гору. Мы всё понимаем: за нами советский альпинизм. Мы в полном здравии. Мы не подведем. Мужики мы, Валера, или нет?!» Дебатировать долго не стали, все думали так же, да и времени тратить не хотелось. Больше того, они решили штурмовать вершину не 10 мая, как предполагалось ранее, а на день раньше— 9 мая — в этот святой для каждого советского человека день.

Чтобы осуществить свой план, им предстояло всего за один день сделать бросок из третьего лагеря в пятый, набрав по сложнейшему скальному маршруту 700 метров по вертикали. Задача сложная, но выполнимая. В своих силах они уверены, да и кислорода вполне достаточно. Не мешкая, Хомутов, Пучков, Голодов вышли из четвертого лагеря. Поднимались быстро и уверенно, но дойти до 8500 засветло им, конечно, не удалось. Восьмичасовая связь застала тройку на пути в предвершинный лагерь.

— Где находитесь? — спросил Тамм.

— На четвертой-пятой веревке между лагерями,— ответил Хомутов. — Мы все-таки решили идти на 8500, чтобы завтра, в День Победы, выйти на штурм.

— ...Идите, — после небольшой паузы сказал начальник экспедиции.

Тройка продолжала свой путь в кромешной тьме. Единственная путеводная нить — перильная веревка. Владимир Пучков, шедший первым, после нескольких часов «слепого подъема» выбрался наконец на какой-то гребень и на ощупь нашел долгожданную палатку. Было около 12 часов ночи.

9 мая. Флегматичная луна повисла над частоколом гималайских пиков. Полная тишина. Ветер окончательно стих. Погода обещала не подчиниться прогнозу, предсказывавшему ее резкое ухудшение. Достали сахар, курагу. Приготовили чай. Самочувствие хорошее. Настроение тоже.

Около 2 часов ночи забрались в спальники, не снимая ботинок (утром на этом можно сэкономить целый час). Подключились к кислородным баллонам. В 5 часов утра начали подниматься.

В 6 часов утра, связавшись втроем одной сорокаметровой веревкой, Хомутов, Пучков, Голодов вышли на штурм. Было очень холодно. Они сильно мерзли. Около восьми из-за вершины Эвереста выглянуло долгожданное солнышко. Ноги стали постепенно отходить. В половине девятого Тамм вызвал тройку:

— Поздравляю с Днем Победы! Где вы?

— Мы прошли рыжие скалы. До вершины три часа ходу,— ответил Хомутов.

После восхода солнца погода ухудшилась. Поднялся сильный ветер, который сдувал их с гребня. Пришлось идти чуть ниже его, что значительно затрудняло движение. Шли предельно осторожно и собранно, понимая, что любое ЧП перечеркнет все сделанное до них. Они уверенно приближались к цели. В 11 часов 30 минут Хомутов вызвал базу:

— База, база! Как слышите меня?

— Отлично слышим, Валера! Вы на вершине?

— На вершине мы, Евгений Игоревич, на вершине! — крикнул в рацию Хомутов.

— Поздравляю вас, ребята, дорогие! Поздравляем!

Все обитатели базового лагеря столпились вокруг рации, слушая вести с вершины. Тройка победителей готовилась к спуску. Все ждали. Ждали, что скажет их руководитель в этот праздничный день. И Хомутов сказал:

— Мы, советские альпинисты, совершившие восхождение на Эверест девятого мая тысяча девятьсот восемьдесят второго года, поздравляем с Днем Победы над фашистской Германией весь советский народ, который одержал эту победу, и все народы других стран, боровшихся с фашизмом. Салютуем на вершине Эвереста в честь праздника Победы поднятием ледорубов. Ура!

Так закончилась первая советская экспедиция в Гималаях. Одиннадцать восходителей поднялись на высочайшую вершину планеты по контрфорсу юго-западной стены — маршруту, который прежде считался непроходимым. И заслуга в этой трудной победе над Эверестом принадлежит взошедшим и невзошедшим. Всем, кто участвовал в подготовке и организации экспедиции. Всем, кто создавал советскую альпинистскую школу. Всем. Всем поровну, ведь в альпинизме не бывает «статистов» и «звезд»...