Мир путешествий и приключений - сайт для нормальных людей, не до конца испорченных цивилизацией

| планета | новости | погода | ориентирование | передвижение | стоянка | питание | снаряжение | экстремальные ситуации | охота | рыбалка
| медицина | города и страны | по России | форум | фото | книги | каталог | почта | марштуры и туры | турфирмы | поиск | на главную |


OUTDOORS.RU - портал в Мир путешествий и приключений

На суше и на море 1984(24)


ОГОНЬ НА СТЕРНЕ
ВАЛЕРИЯ ШУБИНА

ОГОНЬ НА СТЕРНЕ

Очерк


По письму чувствовалось, что неведомый корреспондент — человек неистовый, страстный, открытый. Он писал о своем деле без оглядки, с ошеломляющим напором, и оно сразу стало дорого, необходимо мне. Это был директор охотничьего хозяйства из Ростовской области, станицы Нижнекундрюченской, Борис Алексеевич Нечаев.

...После долгого пути сначала в скором поезде, потом на электричке, затем в телеге и под конец на мотоцикле я настроилась на какие-то сверхъестественные красоты. Увидела же на удивление скромную местность с балками и оврагами, распаханными полями и выгонами для скота; чахлые сосны, истрепанные песчаными бурями, и унылые ряды лесозащитных полос. И только ветер приносил откуда-то терпкий запах чабреца да еще робкий весенний дух леса, вселяя надежду на то самое чудо, которое выманило меня из Москвы. Но вот на краю станицы с плетнями, виноградными шпалерами и хлевами, со всей этой расчерченной и перелопаченной землей, в соседстве с одной лишь дорогой, падающей за бугор, а потом вырывающейся к горизонту, замаячила усадьба. Отшельничья, странная, не похожая на другие. Такая могла принадлежать только натуралисту. Как сторожевая башня, высился дом. А вокруг все служило дикой природе: и сухая прошлогодняя трава, и ручей, и песчаная коса, и деревья. Служило, чтобы дать укрытие всему живому, позволить ему поднять смену и продолжиться на земле. Было в стороне, среди зелени, обступившей постройки, и вольерное общежитие зверья, самого разношерстного и разномастного, — домашний зоопарк. Услыхав скрип калитки, население засуетилось: одни приготовились боднуть, другие укусить, заклевать. Лишь орел-могильник, таинственный, одинокий, неподвижно следил за моими шагами к крыльцу.

Громоподобный голос заставил меня вздрогнуть и оглянуться. Передо мной стоял высокий седой человек в широченных вельветовых брюках и калошах на босу ногу. Вероятно, он появился откуда-то сзади, бесшумный, как дух, не задев по пути ни одной ветки. Голубыми глазами он глядел на меня и гадал, какая нечистая сила послала ему это недоразумение жизни. Трижды прокричал павлин. Человек сказал: «Нечаев!», что прозвучало почти как «Чапаев!». Представляю, сколько браконьеров лишались дара речи, когда он точно так же возникал где-нибудь в лесу. Да еще, наверное, палил в воздух. А в том, что Нечаев ни днем, ни ночью не давал покоя нарушителям, трудно было усомниться, особенно после утверждения:

— Я считаю, что специалист должен быть фанатиком, иначе ничего серьезного в своем деле он не добьется.

Признаться, я очень сомневалась, что в охотничьем хозяйстве можно достичь настоящего изобилия дичи да еще охранять природу. Вокруг обжитые местности, земля распахана, агротехника — во всеоружии, там, где когда-то строил гнездо стрепет, пасут скот, в лесу и то отводят участки под огороды. О земле охотничьего хозяйства, принадлежащей колхозу, любой председатель скажет: либо сельское хозяйство, интенсивное земледелие, животноводство, либо природа. А Нечаев утверждает: был бы лес, на любом месте. могу развести дичь!

День мы колесили по угодьям, а так как их семьдесят пять тысяч гектаров, то свою правоту Нечаев доказывал неделю. Когда к концу этого срока сама я стала похожа на загнанного зверя, Нечаев торжествующе спросил:

— Ну что, убедились?

Какого еще одобрения ждал человек, который оживил каждый кусочек земли, каждый водоем, на некогда голом месте развел столько фазанов и зайцев, что за неделю они уже примелькались мне! Глаз уже требовал зрелища более редкого вроде очумелой заячьей свадьбы, которая однажды табуном прокатилась мимо нас, или битвы фазанов, треплющих друг другу червонно-золотые перья, или полета стрепета, с посвистом полощущего черно-белые крылья. Взгляд уже искал какого-нибудь диковинного обитателя, который значится в «Красной книге», и скользил мимо разных там оленей, лосей, косуль.

Нет, человеку, привыкшему к чуду, следует время от времени напоминать о выхолащивании земли, смраде, дыме, вымирании зверей, птиц. Тогда упорядочатся впечатления и придет на ум такой вопрос: почему Нечаев особо гордится тем, что у него в хозяйстве можно увидеть сидящих зайцев? Городского жителя, вероятно, удивит подобный ход мыслей. А если вдуматься? Если вспомнить, что говорим: труслив, как заяц? И вдруг — не боится, и вдруг — на виду, а пятками и ушами сверкнет лишь после того, как вспугнут. Значит, в некоторых уголках хозяйства есть такие условия, что даже заяц позволяет себе передохнуть на дороге. Теперь о количестве нечаевских обитателей можете судить сами.

— Бытует мнение, будто для сохранения природы есть, только один путь — искусственное разведение зайцев, фазанов, уток... То есть разведение на фермах, биостанциях, в инкубаторах. Нет, есть еще другой путь! — говорил он легко, весело, заражая феерической напористостью. — Ес-тес-твен-ное разведение дичи! На воле! И одновременная охрана природы! А искусственное оставьте для редких, вымирающих видов. Все, что мы видим сейчас за стеклом машины, сделано без миллионных инкубаторов, ферм, биостанций. За копейки, а не за миллионы. Все это даром, так как наше общество добровольное. Любой настоящий охотник может вступить в него.

Фотографии, развешанные по стенам, подсказывали мне, что знание природы Нечаев добывал в шалашах один на один с темнотой, сыростью, лесом, выжидая часами, когда сова принесет совятам мышь или степной кулик-авдотка нацелится на добычу. Вспомнилось, как Нечаев говорил: «Благодаря фотографии я познал тайны разведения животных. Чтобы снимать, их надо иметь возле себя. А чтобы они были рядом, их нужно охранять от хищников и браконьеров, кормить, поить, создавать покой, то есть заниматься биотехнией. А занятия биотехнией и привели к тому, что вокруг меня всегда много всякой живности. Она бегает, прыгает, летает рядом со мной, потому что ей рядом со мной очень хорошо. Микрозаповедники, зоны покоя — места, где фотографирую, это моя лаборатория, в которой работаю. И себя в этой лаборатории я чувствую точно так, как любой профессор, биолог или химик, чувствует себя в своей лаборатории. Но разница в том, что он к себе никого не пускает, кроме сотрудников, и лаборатория запирается на ключ. Мои же зоны покоя на замок не запираются, и каждый считает, что раз он приехал сюда, то имеет право везде лазить, все пугать, бить, стрелять. А каково мне, который занимается своим делом без малого пятьдесят лет и ради этого дела тридцать из них живет в лесу?!

Когда общаюсь с творческими людьми, каждый раз задаю себе один и тот же вопрос: возможен ли успех в деле без самопожертвования? Потому задаю, что удручают лишения, которым неизбежно подвергает себя истинный творец. Нечаев утверждает, что он фанатик. Но утверждает так, что от его слов становится на душе свободнее, радостнее. Безоглядное желание помочь ему, его делу — вот основное, что ощущаешь при общении с ним. Подобное отношение он вызывает у многих. Но, увы, не у всех.

Однажды он спросил:

— Не обиделись, что не подстрелил вам к обеду фазана?

— Вы же и для себя не делаете исключения.

— Раз не открыт охотничий сезон, зачем нарушать, правда? Согласившись, я как будто сняла камень с его души. Но вскоре

Нечаев снова завел повинную речь о своем негостеприимстве, о том, что-де в магазин не завезли хороших продуктов, словно я не понимала, что для такого человека, как он, лучше умереть с голоду, чем отступить от самого себя. Ведь он относился к той породе людей, к которой принадлежали ученые Ленинграда — те, что во время блокады голодали, но не тронули ни единого зернышка из сберегаемого коллекционного фонда семян.

— Не казнитесь, — сказала я. — Я тоже, как вы, не ем, а заправляюсь. Фазан ли, молоко ли — один черт. К тому же я усвоила вашу заповедь: любите природу в живом, а не в жареном виде.

— Признайтесь, — не успокаивался он, — что удивлены: дичи полно, а стрелять нельзя. Мне один так и сказал: дескать, выше его понимания, что можно увидеть зайца и не пустить ему кровь.

— Удивлена другим: на вашем дворе ни коровы, ни свиньи, ни козы. За молоком и то идете к соседу. Наверное, вы единственный такой сельский житель.

— Если буду держать корову, обязательно кто-нибудь скажет: «Нечаев кормит ее государственными кормами». Зачем мне это?

— А жена как смотрит на ваши крайности?

— Хочешь быть женой Нечаева, терпи.

— Сказали бы лучше: женщин много, а работа одна.

— И сказал той, что поставила условие: или я, или зайцы.

— Ну а гости, которые наезжают тучами... Как они реагируют?

— Настоящий друг природы меня поймет. А такой... что только и норовит взять у природы побольше мяса... Такого не приму.

— О вашей крутости и так ходят легенды.

— Я не против охоты. Я за разумную охоту. Но если нарушил, отвечай, кто бы ты ни был. А доводы иных, дескать, мы — должностные лица, приезжаем редко, потому бьем, где хотим, что хотим, считаю просто беззаконием. А стань против — снимут с работы. Меня-то, положим, не снимут, руки коротки, а другого? Заклюют, как ястреб воробья, и перышки по ветру пустят.

— Не завидую вам. Чем больше концентрация дичи, чем она крупнее, тем крупнее браконьер, а чем крупнее браконьер, тем больше неприятностей. Знаете, чем иногда кончается принципиальность?

— Знаю. Опыт есть, — ответил он.

И Нечаев рассказал, как, будучи руководителем Манычского республиканского государственного заказника, он с коллективом тоже развел много дичи, создал прообраз нынешнего уникального хозяйства. Где-то пропадало, гибло, распахивалось, косилось, вытаптывалось, выжигалось, а в заказнике приумножалось. Главохота РСФСР ежегодно признавала его работу лучшей в республике. Казалось бы, ценный опыт станут изучать, распространять на другие хозяйства и, конечно, гордиться чудом. Однако по-государственному рассуждали только Нечаев и те двадцать ученых, выступивших в защиту, когда Главохота РСФСР решила преобразовать Манычский заказник в Ростовское лесо-охотничье хозяйство. Потребительское, ведомственное отношение к природе победило, труды Нечаева пошли прахом. Его же за бунтарский характер отлучили от леса, засадили в городском кабинете, вменили писать бумажки. Он вынужден был уволиться и в сорок пять лет начать все сначала. Однако горький опыт не сделал его осторожным.

И снова подобран прекрасный коллектив (их называют нечаевцами, и этим все сказано). Снова начат труд, вдохновенный, неутомимый, словно в марте 1922 года Нечаев появился на свет под знаком Феникса — птицы, возрождающейся из пепла. Благо новый начальник Нечаева — председатель Росохотрыболовсоюза — оказался прозорливым руководителем, ценил и ценит достигнутое в Нижнекундрючен-ской.

— Может быть, к лучшему, — сказала я, — что все так сложилось и Маныч вы повторили на новом месте. Теперь никто не скажет, что успех в Нижнекундрюченской случаен и что по природным и климатическим условиям у нас в стране невозможно достичь столь же высокой плотности дичи, как в европейских социалистических странах.

Тогда-то Нечаев и бросил свою удивительную фразу: «Был бы лес, на любом месте можно развести много дичи».

Поговорка «Из-за деревьев леса не видно» показалась мне как нельзя точной, когда мы с Нечаевым снова двинулись в путь. Вокруг лежала как будто самая обыкновенная земля. И все-таки здесь она стала таинством, именуемым на языке биологов сообществом растений и животных. Было бы наивно утверждать, будто Нечаев сотворил это таинство, не входя в противоречия с лесхозом, колхозом, Главохотой РСФСР.

__ Обернись ты самим господом богом, но без ягодных кустарников фазана не разведешь. Этой птице нужны продуваемые посадки: лох, облепиха, терн, боярышник, шелковица. Чтоб птица всех видела, а ее никто. Чтоб поблизости были поляна и водоем. Ей корм, вода и галька нужны на месте. На далекие расстояния она не летает. И чтоб выпаса скота не было рядом. Кажется, создали первый в стране естественный фазанарий, кажется, занимаем первое место по массовому воспроизводству и отлову дичи для расселения! Лесхоз же норовит не то что поставить нам палки в колеса, а оглоблю старается вбить. Кто занимает первое место по браконьерству на нашей территории? Работники лесхоза. Кто не выполняет распоряжение Министерства лесного хозяйства РСФСР, не сажает в местах дичеразведения нужные кустарники, а, наоборот, корчует их и вырубает? Директор лесхоза! Кто губит дуплистые деревья, где гнездятся сизоворонки, удоды, живут белки, куницы, сони, летучие мыши? Работники лесхоза. Кто наперекор решению райисполкома выделяет земли под индивидуальные огороды в зонах покоя дичи? Лесничие! В центре заказника ездят автомобили, гремит музыка, лают собаки — все с согласия лесничего. Ответ же такой: «Земля лесхозная, что хочу, то на ней и делаю!» А что вырвано для охотхозяйства — все ценой наших громадных усилий.

Мне довелось увидеть, как отстаивает Нечаев интересы природы.

Судя по деревьям, которые столбами чернели на межах, огонь рвался к небу, неистовствовал, гудел. Как порох, загорался иссушенный прошлогодний тростник, мгновенно испепелялся, перекидывая жар по ветру, пока все заросли не обратились в яростный гигантский костер. Все обитавшее здесь — прекрасное, трепетное, полное жизни — было подвергнуто страшной казни. И когда? Весной!

Живыми факелами бежали ондатры, летели цапли, фазаны, утки, камышовки, лысухи. По воле человека место массового поселения дичи — микрозаповедник — превратился в зловещее пепелище. Конечно, бригадир колхоза не мыслил экологическими категориями, когда подходил к этому, на его взгляд, бесполезному месту с факелом в руках. Он вообще ни о чем не мыслил, кроме того, что должен выполнить распоряжение председателя колхоза. А председатель указал — привести в порядок колхозные земли, выведенные из севооборота. Огнем ли, плугом ли, он не уточнил. И бригадир, кстати бывший главный агроном колхоза, решил, что огнем интереснее и быстрее. Когда же разъяренный Нечаев приехал к нему с протоколом, бригадир крайне удивился. В колхозе «Россия», где он работает, привыкли жечь: стерню, чтобы уничтожить вредителей, солому, чтобы не возиться с ней. А что огонь препятствует бактериологическому развитию почвы, что состояние ее микрофлоры отразится на урожае, что солома — корм для скота и зимой приходится ее закупать у более рачительных хозяев, что, наконец, в колхозе и трех близлежащих лесничествах нет ни одной пожарной Машины, никто не помнит. И никто не расценивает эти поджоги как преступление.

Разговор на месте пожарища, куда мы с Нечаевым попросили выехать председателя колхоза, кажется мне достойным внимания читателей.

— Я бы оправдал поджигателя, — сказал Нечаев, — если бы он что-нибудь здесь посадил. Была вода, и осталась вода. Ни один трактор тут не пройдет — завязнет. Слышите, лягушки квакают, а на пшеничных полях лягушек не бывает.

— От меня как председателя требуют использования земли. Пригодна она для пашни, не пригодна — никто не разбирает. Был здесь главный землеустроитель Управления сельского хозяйства. Смотрел. Только-только разлился Донец, росли такие камыши, что нельзя было зайти. Все равно: «Числить в пашне». — «Но тут никто никогда не пахал!» — «Осушите».

— Пожалуйста! Наводи порядок! Но не шкодь! Не с огнем в руках. Опахивай, коси, борись с сорняками. Главное, камыш поднимется снова, опять вымахает на три метра, а сотни ондатр как не бывало. Рядом поле. Отличная земля. Забита сорняками. Дальше три поля, снова дурнишник — карантинный сорняк. Наводи там порядок! Чего ты полез сюда, на несчастные пятнадцать гектаров?

На обратном пути, вспоминая разговор, я все сильнее склонялась к мысли, что для некоторых людей образование стало чем-то вроде подзорной трубы, которая ограничивает поле зрения, сосредоточивая его на одном. Чем в сущности бригадир колхоза отличается от чеховского злоумышленника? Тем, что получил образование в сельскохозяйственном институте. Все же, что осталось вне поля зрения, связано с его воображением так же слабо, как у чеховского героя отвинченные гайки с крушением поездов. Обиднее всего, что истязание земли проходит под флагом окультуривания. И работники Управления сельского хозяйства, и ростовского проектного института «Южгипрозем», и колхоза «Россия», наверное, не посягнули бы на озеро, если бы слепо не выполняли чьи-то бездумные приказы и если бы в свое время им внушили, что всякое землепользование еще и участки естественного ландшафта, уголки биологической защиты животных, микрозаповедники.

У кого искать управу на бесчинства, если не у руководителей района? И вот «повезло» же мне! Один из руководителей слушал меня, слушал, а потом сказал:

— Это для вас Нижнекундрюченское хозяйство что-то особенное, а для нас оно рядовое, заурядное, каких тысячи.

В таком случае выходит, выдающийся авторитет в области биологии профессор А. Формозов, который сказал о хозяйстве: «Уникальный успех нашего охотоведения», или заслуженный деятель науки УССР, профессор М. Воинственский, заявивший: «Опыт Нечаева следует всемерно пропагандировать, чтобы таких хозяйств становилось больше», или известный орнитолог Л. Семаго, утверждающий: «Нечаев создал то, что можно назвать эталоном культурного охотничьего хозяйства», говорили все это ради красного словца?!

— И, как все остальные, — продолжал руководитель, — Нижнекундрюченское хозяйство должно обеспечивать запланированные мероприятия. Многого мы не требуем. И сейчас тоже. Приказал Нечаеву убить пять зайцев и разбросать их под кустами.

— Зачем? — спросила я.

— Для гостя. Чтоб уехал с трофеями.

— Но охотничий сезон закрыт.

— Нашего гостя это не касается.

— Но ведь это грубое нарушение, — ответила я. — Мало ли несчастных случаев на охоте? К тому же и человека околпачиваете — подбрасываете подставных зайцев.

— А гость думает, что он их сам убил.

Вот и тверди о сохранении природы, о традициях русской охоты, о всяких высоких материях! Этот руководитель уверен: истинное гостеприимство немыслимо без расшаркивания и противозаконных действий. А всякий, кто противостоит этому, для него чуть ли не подрывной элемент. Но почему гостеприимство должно осуществляться за счет разнесчастной природы и труда Нечаева? Руководитель подозрительно посмотрел на меня и сказал:

— Разрешите ваше удостовереньице.

Так мы и расстались: руководитель, не понятый в своем чувстве гостеприимства, и я, считающая это чувство угодничеством. Расстались, и я подумала: «Какие уж тут традиции русской охоты! В самый раз вспомнить о традициях русской сатиры».

— Так вот сталкиваюсь ежедневно, — невесело сказал Нечаев, когда я поведала ему о встрече в районе, — и вижу, что охрана природы таким экземплярам не нужна. Если бы не поддержка райкома, обкома, управы совсем бы не было. Кричим о природе много, но когда доходит до конкретных действий... Есть, конечно, настоящие любители природы и среди охотников. Но таких немного. Их считают слегка чокнутыми или блаженными. А нормальным считают, когда что увидел в лесу, в поле, то скорей стреляй, руби — тяни домой. Если заочник-охотовед, который работает охот-инспектором, заявляет, дескать, нас в институте не учат охранять природу, а учат ее эксплуатировать: обдирать, сушить, вялить, выделывать, продавать, то чего ждать от других? Вот смотрите. Наглядный пример.

Там, куда показывал Нечаев, земля была взрыта, трава залита дизельным топливом, соляркой, кругом валялись ржавые запасные части, толь, клеенка, из озерца торчали железные прутья, а кусты и деревья были поломаны. Для полноты картины не мешало бы установить табличку с надписью: «Здесь была Северодонецкая геологоразведочная экспедиция из города Каменска-Шахтинского, которая искалечила природу на много лет вперед». В охотничьем хозяйстве около тридцати таких мест.

Нет, человек, шедший рядом со мной, не сетовал на судьбу. Удачи и неудачи заботили его, поскольку отражались на движении к цели. А к слепоте людей он уже привык, ведь, несмотря ни на что, Нечаев на практике доказал, что в современных неблагоприятных условиях достижима высокая численность дичи, развел ее вольным способом, создал уникальное охотничье хозяйство, не имеющее себе равных в России. Доказал ценой железных усилий, неимоверного напряжения сил, с упорством и бескорыстием подвижника-новатора, бьющего в одну цель.

К очерку Валерии Шубиной

«ОГОНЬ НА СТЕРНЕ»

Фото. Луговой лунь Сплюшка
Фото. Соловей
Фото. Ястреб тювик
Фото. Орел-могильник
Фото. Степной орел
Фото. Пятнистый олень
Фото. Чибис
Фото. Авдотка
Фото. Филин


 
Рейтинг@Mail.ru
один уровень назад на два уровня назад на первую страницу