| планета | новости | погода | ориентирование | передвижение | стоянка | питание | снаряжение | экстремальные ситуации | охота | рыбалка
| медицина | города и страны | по России | форум | фото | книги | каталог | почта | марштуры и туры | турфирмы | поиск | на главную |

На суше и на море 1984(24)

ПЛАТФОРМА

«Москва, Мингазпром.
Владивосток, Дальневосточное пароходство.
Владивосток, «Дальрыба».
Холмск, Сахалинское пароходство.

Всем судам в Охотском море... В 6 часов 30 минут местного времени на плавучей буровой установке «Охал, штормовавшей с буксировщиком курсом 65 градусов, оборвало буксирный трос. Завести буксир не удалось. Установку несет к берегам Сахалина в координатах 49 градусов 48 минут северной широты, 144 градуса восточной долготы. Прошу оказать помощь. Начальник «Далъморнефтеразведки» Сидоренко».

Словно детектив, листаю вахтенные журналы, документы спасательной операции, слушаю рассказы Ивана Михайловича Сидоренко и тех, кто был на установке. Вот что произошло в Охотском море, у восточного берега Сахалина.

Тот на редкость ясный день остался в памяти буровиков. После бесконечных дождей и хмари, словно по заказу, засияло солнце, море стало бирюзовым, а небо безмятежно голубым. Все под стать «Охе», только что сошедшей со стапелей, сияющей свежестью своих бортов «шарового», как говорят моряки, цвета, белизной лееров и надстройки. Радовали глаз желтые руки-краны, мощные рабочие органы-комплексы, агрегаты, аппараты с пультами автоматического управления. И когда капитан, от днища наблюдавший за рождением «Охи» на верфи, сам волнуясь, отрывочно ронял слова: «Поднять Государственный флаг Союза Советских Социалистических Республик...», когда зазвучал гимн и алое полотнище заплескалось над головой, дрогнули сердца, заблестели глаза.

— Наша...

— Собственная...

— Своя...

Так возбужденно переговаривались участники церемонии поднятия флага.

Они уже не первый год жили и работали на таких вот буровых платформах. Но те были арендованные. Установки-космополиты, они бродили по Мировому океану под чужим флагом, и имена у них были ненашенские. «Оха» — первая буровая платформа, специально построенная для работ на дальневосточном шельфе. Вобрав в себя последние достижения бурения скважин в море, она строилась с учетом требований Морского регистра СССР. Все это обеспечивало безопасность и хорошие условия труда на стальной платформе в море.

Сверху установка была похожа на утюг. Длина ее — шестьдесят, ширина — пятьдесят метров. Сзади вырез, на который при работе надвигается буровая вышка, впереди — восьмигранник вертолетной площадки, которая нависает над морем, словно поднос. Стоит стальной остров на трех стометровых ногах-опорах, которые кончаются «башмаками» — огромными цистернами, заполняющимися в качестве балласта водой. Есть еще зубья, впивающиеся в грунт.

Сама платформа с буровой вышкой и надстройками может опускаться и подниматься по «ногам». При работе на сахалинском шельфе ее приподнимали на тринадцать метров над уровнем моря, чтобы ни в какой шторм волны не могли захлестнуть платформу, ведь наивысшая их высота здесь восемь-девять метров и лишь раз в сто лет бывают штормы, когда волны достигают десяти метров.

Как ни бесновались косматые валы, как ни ревело море, люди, наблюдая за ним с высоты шестиэтажного дома, чувствовали себя здесь как в неприступной крепости. Собственно, они и не обращали внимания на шторм. Работали в любую погоду. Бурение прерывалось, лишь когда скорость ветра превышала двадцать пять метров в секунду. Но это случалось редко.

На буровом фонаре узкое высокое окно, из которого вьется трос, уходя к далекой, маслянисто поблескивающей поверхности воды. Окно всегда открыто на случай взрыва или пожара. Люди, работавшие на «Охе», конечно же знали о трагедиях, случавшихся на плавучих морских платформах, и это накладывало особый отпечаток на весь уклад их жизни. Да, нужно быть особо пунктуальным во всем, от чего зависит не только работа, но и жизнь на стальном острове. Время от времени водолазы (они входят в штат «Охи») натягивают гидрокостюмы, садятся в подбрасываемую волнами шлюпку, а потом ныряют на морское дно, чтобы убедиться, надежно ли стоят на грунте «ноги» платформы, не подмывают ли их придонные потоки.

На «Охе» не думали об опасности, хотя со всеми, кто приходил с «сухопутья», проводились инструктажи о правилах поведения на платформе, устройстве спасательных и противопожарных средств. От новичков не скрывали, что, несмотря на всю грандиозность сооружения, на плаву оно уязвимо: может перевернуться и затонуть. Порой казались слишком строгими правюга техники безопасности на платформе. Вся она была начинена датчиками, и, стоило закурить там, где не положено, платформа «сама поднимала шум», а каждый вертолет, опускавшийся на платформу, встречал человек в противопожарном костюме со шлангом в руках, хотя ни разу и намека не было на загорание. Заботы капитана Милютина казались ребячьей забавой.

Тут как бы осуществлялся симбиоз чисто земного дела с морским: в экипаж платформы входили буровики и моряки. И если во время перехода по морю всем командовал капитан, то, после того как платформа прибывала на точку, власть переходила к начальнику установки — буровику. Капитан нес ответственность лишь за безопасность платформы, швартовку и разгрузку подходящих к ней судов...

Григорий Иванович Милютин, бывалый моряк, много лет капитанствовал на рыбацких траулерах. Мог ли он мириться с таким положением дел? Всю свою морскую душу он отводил на учебных тревогах. Два раза в неделю, в дневные и ночные часы, гремели колокола громкого боя, по трансляции раздавалось: «Пожарная тревога!», «Выброс газового фонтана». Или: «Человек за бортом! Шлюпки на воду!» И наконец: «Покинуть установку! Всем покинуть установку!»

Покинуть платформу? Может ли возникнуть в этом надобность? И все же все бросались в свои каюты, хватали оранжевые жилеты, на ходу напяливая их и завязывая тесемки, бежали к спасательным ботам, садились в них и спускались на воду. Особенно досадны были эти «игры» Милютина, когда показывали интересный фильм. Буровики, пришедшие с «сухопутья», иногда ворчали, посмеиваясь, но подчинялись морскому распорядку.

Семьи морских буровиков живут в основном в Южно-Сахалинске, а они сами работают у северо-восточного побережья острова, почти за тысячу километров. Оттуда самолетом два часа до Охи, а потом пересадка в вертолет и еще полчаса над морем. И вот он, дом родной — платформа...

Чайвинское морское месторождение расположено в двадцати километрах от берега. Его синие горы видны в хорошую погоду. Но чаще туман, словно серая вата, наваливается на море. Он ползет над буровой; на стенках, на оборудовании, на одежде поблескивают капли. Но и в ветер, и в дождь буровая работает. Ревет дизельная установка, время от времени слышится резкий звук, издаваемый краном, вибрируют палуба и стены, а выглянешь в иллюминатор днем ли, ночью ли, в сыром маслянистом свете увидишь, как кружится штанга, пульсируют шланги насосов или с лязгом идет наращивание и спуск инструмента.

Пятнадцать дней грохота, скрежета, вибрации. Нужна предельная внимательность, чтобы не запороть скважину, не испортить инструмента, не допустить простоя, не выпустить огненного джинна из недр, не подвести своих товарищей и не ударить в грязь лицом перед иностранцами-консультантами.

Пятнадцать суток. Потом ожидание вертолета, а Оха с ее туманами не лучшее место для полетов. Но если вертолет из-за плохой погоды не придет, не доставит вахты, ночью уже все равно не заснуть — от усталости, от желания поскорее попасть к семье. Кому не терпится повозиться с машиной, съездить с ребятишками в лес, а кое-кто за время двухнедельного отдыха намерен слетать в Москву или Ленинград.

Такая у них работа. И они любят ее, гордятся, что первыми осваивают шельф северных морей.

С «Охой» были связаны особые надежды коллектива на одиннадцатую и двенадцатую пятилетки. Ведь пока что из-за сложных гидрометеоусловий бурили всего три месяца в году. «Оха» позволяла Раздвинуть эти рамки.

«Став на точку», как выражаются буровики, «Оха» очень быстро пробурила скважину. Был получен хороший приток нефти, и, как это бывает во время испытаний, запылал факел. Надвигалось время штормов, ледовых охватов. Установка должна была сниматься и уходить на зимний отстой.

По данным фирмы «Нобл Дентон», консультирующей страховые компании, с 1950 года при буксировке потерпели аварии 56 буровых платформ. Наиболее свежа была в памяти катастрофа платформы «А. Келланд» в Северном море. В сильный шторм рухнула одна из колонн, платформа опрокинулась, 42 человека погибли, а 81 пропали без вести... Были случаи, когда буровые установки выбрасывало штормом на камни, возникали катастрофические пожары.

Когда платформа, подняв свои стометровые ноги, из стального острова превращается в буксируемое судно, она подвержена всем перипетиям судьбы, которые уготовит море. Вот почему к перегону «Охи» начали готовиться за месяц. Составили специальный план перегона, изучив карты и лоции районов, где пролегал курс, и наметив пункты отстоя на случай шторма. Данные о погоде проштудировали за десятилетний период, выбрав момент, когда менее всего можно было опасаться экстремальных условий. Исходя из доброй морской практики, конвертовали, крепили все оборудование по-штормовому с расчетом на худшее. Были взяты на оттяжки опорные колонны, которые поднялись теперь над платформой во весь свой стометровый рост, закреплена буровая площадка. Привели в исходное положение и пригнули к палубе краны. С вертолетной площадки сняли, уложили в штабеля и закрепили плиты.

Было известно, что совсем недавно одна из иностранных платформ затонула из-за пустяка: во время шторма сорвало заглушки вентиляторов и залило водой внутренние помещения. Поэтому тщательно задраили все крышки люков, вентиляционные отверстия, оставив незакрытой лишь вентиляцию дизельного отделения.

«Оха», стоимость которой составляет десятки миллионов долларов, была застрахована в «Ингосстрахе», который перестраховал ее в английской и японской компаниях: слишком велик был риск, чтобы на это пошла лишь одна из них. Представитель «Нобл Дентон» (это, как обычно, был опытный моряк) ознакомился с долгосрочным прогнозом, проверил надежность крепления оборудования. После этого был получен страховой полис. Таким образом, в случае гибели платформы судовладелец — объединение «Сахалинморнефтегаз-пром» — получил бы страховую сумму.

И вот ушел последний вертолет. Платформу спустили на воду. Зашло солнце, и сразу появилась огромная багрово-красная луна.

«Я первый раз видел такую луну в этих местах, и стало как-то не по себе», — вспоминает Сергей Корыткин, парень с педагогическим образованием, увлекшийся морем, кочевой жизнью морского буровика. И кто знает, что это было — предчувствие беды или просто реакция от напряжения при подготовке «Охи» к походу. Ведь на него, такелажника, легли основные заботы по креплению оборудования.

«Начали буксировку. Следуем по назначению. Ветер западный, 6 метров в секунду, высота волн — метр», — радировал в Южно-Сахалинск капитан Милютин. И наутро: «Ветер западный, 2 балла, море — 1 балл. На буровой и судах все в порядке».

Да, вначале погода была великолепной. Шли, «как по доске». Но берег уже радировал идущему к югу каравану: «Штормовое предупреждение. В проливе Лаперуза, заливе Терпения, юго-западной части Охотского моря, у центральных Курильских островов ожидается восточный-юго-восточный сильный штормовой ветер, 25 — 30 метров в секунду, высота волн — 4 — 5 метров».

Через несколько часов снова: «Ветер 29 — 30 метров в секунду, жестокий шторм».

Все свободные от вахты вышли на палубу, дополнительно крепили колонны, оборудование, опутывали тросами водолазный колокол.

С «Охи» через каждые четыре часа в экспедицию поступали радиограммы: «Курс прежний, ветер 20 — 25 метров в секунду, высота волн — 4 — 5 метров. За сутки прошли 45 миль. Штормуем. Установка дрейфует в сторону берега. На платформе и судах все в порядке».

Так сообщал капитан. Спокойно, не теряя морского достоинства. А в это время...

Через платформу, которая возвышалась над водой лишь на три метра, перекатывались гривастые валы, и вода не успевала сходить. Неистово ревел ветер, где-то бухало металлом о металл, натужно скрипела раскачиваемая волнами установка и время от времени словно кричала от боли. Это срабатывали автоматические датчики тревоги. Было уже за полночь, но никто не спал. Да и как уснуть при этой качке и душераздирающем скрипе? Как только получили штормовое предупреждение, капитан, начальник каравана Милютин, который находился на буксирном судне, принял решение уходить в море, чтобы в разгар циклона быть подальше от берегов Сахалина.

На «Охе» обязанности капитана исполнял старпом Эдуард Самченко. Моряк он молодой. Плавал матросом, потом окончил мореходное училище, стал штурманом. Увлекается парусным спортом, ездит в яхт-клуб, учит мальчишек не бояться моря. За капитана был впервые в жизни. Но рядом, в ходовой рубке, находились два бывалых капитана, прикомандированные на время перегона. Был еще один моряк, прошедший, как говорится, огонь, и воду, и медные трубы. Это боцман Дихтяр. Но о нем речь впереди.

Ветер усиливался час от часу. По синоптическим картам, которые принимали на установке, стало ясно, что два циклона, которые двигались навстречу друг другу и, казалось бы, должны были поэтому ослабнуть, наоборот, объединились и с удвоенной силой ударили по каравану. Стрелка на шкале, показывающая скорость ветра, временами прыгала за цифру «40».

Самченко позже рассказывал, что подумал: «Не может этого быть, врет прибор!» Выждав момент, приоткрыл дверь рубки, выглянул в ревущую ночь, и его тотчас отбросило назад, протащило по леерам. Задыхаясь, он с трудом пробирался назад, в рубку. Здесь светились экраны телекамер; глазки их были нацелены на те объекты, которые невозможно обозреть с мостика. И было видно, как растут водяные валы, усиливается шторм, как бочки, прикрепленные к металлическим стойкам канатами, вдруг срываются с места и, словно сумасшедшие, начинают носиться по платформе. Потом рушится приваренная к палубе кассета кислородных баллонов весом около тонны. Она крушила все, что попадалось на пути, сбивала барашки на крышках люков.

Хотя на платформе все было закреплено по-штормовому, от ударов волн, качки, бешеных порывов ветра крепления постепенно расходились, развинчивались, ломались. Трубы, бочки, металлические детали гремели, бряцали, тарахтели. На нижней палубе от напора неуспевающей схлынуть воды тяжелые рифленые двери вгибались внутрь помещений, вибрировали, и сквозь щели уже потекли струйки.

На мостик то и дело поступали тревожные сигналы.

Нужно было посылать людей туда, где грозит наибольшая опасность. Чтобы избежать трагических случаев, Самченко запретил выход на палубу с первого этажа. Морякам аварийных команд разрешалось выходить лишь со второго этажа, да и то с помощью страховых тросов.

Первую вылазку сделали на вертолетную площадку, она хоть и возвышалась на десять метров над морем, все же иногда касалась воды. Там начали «ездить» плиты, их закрепили заново. Потом наступила очередь буровой площадки, где стали разваливаться штабеля труб.

За полночь началось самое страшное. Сила шторма достигла 12 баллов. Восьмиметровые волны обрушились на палубу. Вода начала поступать во внутренние помещения.

С мостика заметили, что вертолетная площадка уже не только касается воды, но и время от времени погружается в волны. «Вертолетка» представляла собой металлическую раму из мощных тавр и швеллеров. Плиты же из ячеек, как уже говорилось, были вынуты. И все же каждое погружение площадки отзывалось дрожью всего корпуса. Посоветовавшись, Милютин и Самченко решили заполнить водой кормовые танки, чтобы приподнять носовую часть платформы. Они отдавали себе отчет в том, что волны обрушатся на корму с еще большей яростью, срывая оборудование и сбивая крепления трюмов.

Борис Масленников, главный энергетик, в те штормовые часы был связным между мостиком, палубой и машинным отделением, он видел, что где происходит, как ведут себя люди.

Сначала соблюдался судовой распорядок, но вскоре вахты и подвахты перемешались. Каждый был на «товсь», не сидел без дела.

С палубы прибегали ребята, промокшие до нитки, им давали немного отдохнуть, обсушиться. Но приходилось снова посылать их туда, где перекатывались громадные волны.

В комнате мастеров то и дело загорались сигнализаторы тревоги — срабатывали пожарная сигнализация и газовые датчики. Звучали короткие и длинные звонки, колокола громкого боя, душераздирающе выл «ревун». Волны разбивали электрооборудование. Возникало короткое замыкание, искрили контакты. Чтобы не возник пожар, нужно было сразу отключать неисправные линии. Приходилось выскакивать на главную палубу, рискуя жизнью.

Масленников и электрик Тропин хотели проверить электрощит. Но стоило открыть дверь, как вода хлынула в помещение. Первый порыв — бежать! Но если не закрыть дверь, зальет машинное отделение. Закрыли. По пояс в воде, устранили неисправность на щите. Улучив момент, открыли дверь и заскочили внутрь.

Корыткин и Смоляков крепили кислородные баллоны, их накрывало с головой. Смоляков, единственный сварщик, поспевал всюду, и каждый раз требовалось предельное напряжение сил.

Они с тревогой вглядывались в ревущую мглу ночи. И вдруг сорокатонная «вертолетка» на глазах потрясенных штурманов окунулась в воду и, согнувшись, словно лист жести, повисла над морем. В таком положении, вибрируя, она продержалась несколько минут и с ужасающим грохотом и треском рухнула. И тут с мостика увидели: огни буксира быстро удаляются! Значит, стальной трос толщиной в руку перебит рухнувшей площадкой.

Положение стало угрожающим.

Еще до этого установка вместе с буксиром, у которого в провалах между волнами обнажались винты, дрейфовала в сторону берега. А теперь ее поднятые вверх «ноги» стали служить гигантскими парусами. «Оху» помчало к побережью Сахалина.

Кинулись к карте. Она не сулила ничего утешительного: везде установку ждали скалы! Каменный барьер бесконечно тянулся с севера на юг, а до него оставались считанные мили.

Милютин во время перехода неотлучно находился в ходовой рубке буксировщика и не спускал глаз с платформы, раскачиваемой волнами. То натягивался, то уходил в воду толстый, почти километровый трос. И вот — обрыв! Платформа стала разворачиваться и удаляться к берегу.

Милютин заскрипел зубами, заметался по рубке. Ему казалось, что капитан буксировщика слишком медлит. «Зачем выбирать оборвавшийся трос? Обрубить его к чертовой матери, чтобы быстрее подойти к платформе».

На буксировщике «Кайомару» находились опытные спасатели, недаром на видном месте была вывешена грамота, выданная за спасение многих судов и людей. Капитан, невысокий человек за пятьдесят, медлительный, молчаливый, лишь изредка ронял слова. Дважды их повторять не приходилось. Чувствовалось, что среди членов экипажа капитан пользуется непререкаемым авторитетом.

— Что будем делать? — спросил Милютин по радио у инженера-спасателя Комацу, находившегося на платформе.

— Готовиться к посадке на мель, — неопределенно ответил тот и повернулся к стоявшему рядом Самченко: — Буксировка на этом заканчивается. Предлагаю снять с платформы женщин и иностранных консультантов.

— Переведите ему, — сухо бросил переводчику Самченко, — будем заниматься буксировкой до последней возможности.

Он собрался с мыслями и приказал:

— Питание на буровую лебедку!

У всех, кто столпился за его спиной, отлегло от сердца. Значит, еще не все потеряно, надо снова заводить буксир.

— Так как у нас с лебедкой? — крикнул Самченко.

— Сейчас проверим, — отозвался Масленников и вместе со Смоляковым и Корыткиным стал пробираться на нос платформы.

Электропитание оказалось в порядке, но нужен был еще и воздух. Давления нет! Воздушные трубопроводы маленького сечения, и их, наверно, порвало. Нет воздуха — нет сцепления муфты. Что делать?.. Приварим муфту наглухо!

Теперь надо было протянуть кабель. А волны накатываются вал за валом. Только протянули кабель — его смыло за борт. Приходится все начинать сызнова. Отжимать ломами муфту, прикрывая своими телами пригнувшегося со щитком Смолякова, чтобы его не захлестнуло волной. Когда она накатывает, нужно выждать — и снова к лебедке. Однажды Смоляков не успел отскочить, и его ударило о лебедку. К счастью, отделался ушибами.

Но вот, кажется, все: муфта приварена. Рука Масленникова тянется к кнопке пуска, а муфта отскакивает! Да, конечно, ведь она чугунная! А приваривали обычными электродами. Нужны электроды для чугуна. Но как найти их в этом хаосе? Вся надежда на Смолякова. И он действительно находит нужный электрод. Ребята снова обступают его, прикрывая от волн. И наконец муфта приварена.

С падением вертолетной площадки усилился дифферент на корму. Вода хлынула в помещения, крышки люков которых расшатались. Началась борьба за спасение «Охи». В некоторые места могли пробраться только водолазы. Богодист и Ватажок в гидрокостюмах, окатываемые волнами, крепили трубы на палубе, готовили оборудование для буксировки. На баке работали Смоляков и другие ребята из аварийной команды. Надо было срезать мешающие завести буксир детали «вертолетки».

Как рассказывал потом Смоляков, то, что он увидел, казалось невероятным: какая-то чудовищная сила вырвала тавры с корнем, закрутила металл, как макароны. Уродливые остатки конструкции торчали вкось и вкривь. Чтобы срезать их, надо было повиснуть над бушующей бездной. Смолякова обвязали тросом, он сел на оставшуюся тавру «вертолетки», надвинул маску... Нельзя было думать о вырастающих рядом волнах, он полностью положился на страхующих его товарищей.

Смоляков — дальневосточник, служил на подводной лодке. Потом техникум, работал на стройке. Стал мастером на все руки — электриком, слесарем, сварщиком. «Мы и не думали об опасности, — скажет он потом, — некогда было, боролись за живучесть платформы, не могли допустить, чтобы новая установка, которую нам доверили, погибла».

... Лишь только подготовили буксирное устройство, как пришло новое тревожное сообщение: вода поступает в трюм химреагентов через крышку большого люка в несколько квадратных метров. Если ее не закрепить, платформа пойдет ко дну!

Аварийная команда спустилась в трюм. Здесь царил сущий ад: скакали облитые мазутом бочки, метался из края в край трехтонный тельфер — передвижная лебедка. ; — Что же здесь можно сделать? — невольно вырвалось у кого-то.

— А вот что, хлопчики, — спокойно сказал боцман. — Перво-наперво надо изловить тельфер, подвести его под люк, затем взобраться на тельфер и приварить к крышке крюки, чтобы взять ее на оттяжки.

С этими словами боцман с цирковой ловкостью оседлал тельфер и, закрепив цепью, подвел к люку. Теперь дело было за сварщиком. Ребята помогли Смолякову взобраться на тельфер, пристроиться в тесном подволоке полусидя-полулежа. Ему подали маску, держатель и электроды. Попробуй-ка в жестокую качку, скрючившись, попасть В определенную точку сварки,, а сверху хлещет вода, и надо еще беречь маску.

— Витя, током бьет! — кричат поддерживающие его парни.

— Ну что вы, меня же не бьет, ребята, — роняет Смоляков, а сам тыкает электродом, пока не возникает ослепительная дуга.

— Бесчувственный, черт! Девяносто вольт!

Но криков он не слышит. Оранжевые круги перед глазами, а он продвигается ползком по тельферу и делает прорези в крышке люка. В прорези провели тросы, взяли крышку люка на оттяжки.

И тут снова грянула беда: через лоток стала поступать вода в помещение растворов. Она просто хлестала через трубу диаметром в полметра. И снова по горло дел у аварийной группы. Вшестером держали металлический лист, а Смоляков, оберегая маску от потоков воды, приваривал его.

Штурман и гидронавт Виктор Чапаев возглавлял аварийную команду и в первый же выход на палубу промок до нитки. Виктор облачился в гидрокостюм, в нем и отправился налаживать буксирное устройство.

Люди, которые несли вахту в машинном отделении, вроде бы находились дальше всех от разъяренных волн и бешеного ветра. Но именно от механиков, их умения и расторопности зависела живучесть установки. Дизели, компрессоры, насосы должны были работать надежно. Командовал там старший механик по силовому оборудованию Геннадий Гольц, коренной дальневосточник, служивший на торпедных катерах, потом плававший на рыболовных судах. Вместе с Самченко подсчитал, сколько воды находится в балластных танках и сколько еще можно принять. Балластная вода была и другом и врагом. Друг до тех пор, пока утяжеляла установку, замедляя ее стремительный бег к скалам. Но стоило немного не рассчитать — балласт увлечет платформу на дно.

В распоряжении механиков были десять дизелей-генераторов, насосы и другие агрегаты жизнеобеспечения платформы. Владиславу Ванчугову в шуме и грохоте дизелей и не слышен был рев шторма, но накал борьбы с ним Ванчугов ощущал по командам, поступавшим с мостика. Да и вообще плох тот механик, который не чувствует, что творится наверху. Ванчугов насторожился: реже и слабее стали удары волн о платформу.

— Ну-ка, поди посмотри, кажется, нас потеряли, — крикнул он в ухо мотористу.

Прошло уже двенадцать часов, как он спустился в машинное отделение. Один на три отсека, механик метался между огромными лязгающими и пышущими жаром дизель-генераторами и главным распределительным щитом. Здесь бьшо сердце платформы, и оно билось ровно.

Бесперебойно работали насосы, откачивавшие воду из помещений.

Время от времени прекращалась подача воды для охлаждения двигателей. Приходилось переключаться на балластные насосы, забирающие воду из кингстонов. Но и они иногда, когда установку приподнимало на волне, засасывали воздух. Тогда механик включал глубинные насосы, расположенные в семи метрах от поверхности.

Стало заливать опреснительную установку. Ванчугов выскочил на палубу. Его тут же окатило с ног до головы. На палубе катались кассеты кислородных баллонов, сбивая вентиляционные фукштоки. Через систему вентиляции вода попадала в котельное отделение.

На флоте Ванчугов лет пятнадцать. Бывали разные передряги. Запустив все двигатели, выжав из машины все, на что она способна, уходил от шторма, укрывался за берегом. Но сейчас, приведя в действие все 20 тысяч лошадиных сил установки, он ничего не мог поделать с разбушевавшейся не на шутку стихией. И это злило.

В машинное отделение прибежал консультант-электрик Кимура. Дернул за рукав своего коллегу Виктора Тропина, который говорил по-английски.

— Наши говорят: пора покидать установку. Сколько я тут страхов натерпелся! Ох-хо! Пора перебираться на буксир! Что вы теряете? Установка новая. Получите сто процентов страховки. Зачем рисковать?

У Кимуры тряслись руки, он никак не мог завязать шнурок спасательного жилета.

— Что вы смотрите, Тропин? — крикнул подошедший Гольц. — Помогите господину Кимура-сан закрепить жилет.

На установке было несколько иностранных специалистов. Баржевый инженер, высокий, тощий, второй раз оказавшийся в подобной ситуации, 'считал, что все делается не так, как надо. Инженер-спасатель Комацу, находившийся на платформе со своими людьми, оставался совершенно спокойным, как и полагалось человеку его профессии.

Электрик Кимура просчитал на портативной вычислительной машинке все варианты спасения. Машина бесстрастно выдала мрачные прогнозы.

А что же экипаж «Охи»? Те, что пришли с «сухопутья» и вообще не подозревали нависшей над ними смертельной опасности? Бывалые моряки твердо знали, что спасение платформы и всего экипажа зависит от них самих. И те и другие делали свое дело.

— Куда ветер?

— На Сахалин.

— Сколько миль до берега?

— Миль сорок.

— Скорость дрейфа?

— Четыре с половиной, так что скоро будем там.

— Парусность большая! — А крен?

— Чепуха. У нас на СРТ похуже положение было, уже и в живых себя не числили. А нам держаться можно.

Это сказал Гольц, терпевший бедствие на рыболовецком судне. Он верил в остойчивость платформы. До критического крена, по его расчетам, было еще далеко. Если же бросить установку, значит, обречь ее на верную гибель. Нет, надо бороться за ее живучесть!

А в это время на буксировщике Милютин настаивал на том, чтобы немедленно подойти к платформе и завести буксир.

— Да-а, опасно, трудно, но попытаемся, — наконец сказал капитан «Кайо-мару».

Принесли линемет. Буксировщик приблизился к «Охе». Там все выстроились вдоль борта в спасательных жилетах, впервые их надели не по учебной тревоге.

Выстрел из линемета. С буксировщика по крутой траектории полетел линь с грушей на конце... Мимо!

Снова заход, опасное сближение с платформой. Буксировщик подбрасывает на гребне волны. Выстрел, груша летит на буровую вышку, скользнула по стреле крана, падает, на корме кто-то бросился ловить — не успел. Но тут же сразу несколько человек хватают тонкий линь. Выбирают следующий трос потолще. Завели лебедку.

Но лебедкой тянуть слишком долго. Уже смутно проступают очертания берега. Долго тянуть лебедкой — можно не успеть. Попробовали вручную. Ухватились, стали вытягивать «проводник». Вот и сам буксирный трос. Никто уже не обращал внимания на хлещущие отовсюду потоки воды. Тянули изо всех сил тяжеленную толстую плеть стального троса.

Рассветало... И вдруг все увидели черный скалистый барьер, заснеженные цепи гор. Кричат чайки. Берег рядом! До него всего полмили. Эхолоты показывают, что глубина быстро уменьшается.-Буксировщик уже не пройдет между платформой и берегом. И надо принимать решение. В считанные минуты, секунды... В памяти всплывает катастрофа, которая произошла с платформой «Боргстен Долфин». Вот в такой же шторм она перевернулась в Карибском море на глубине двадцать два метра...

В тесной комнатке длинного приземистого деревянного дома на окраине Южно-Сахалинска, в котором находилась радиостанция «Дальморнефтеразведки», Сидоренко и другие специалисты, вошедшие в штаб по спасению «Охи», обсуждали ситуацию, но окончательное решение нужно было принять там, где громадные валы разбивались о скалы. В эти драматические минуты моряки не потеряли головы...

Милютин приказал закачать в балластные танки полторы тысячи тонн воды, чтобы еще утяжелить платформу, увеличить осадку, замедлить ее стремительное движение к берегу и таким образом спасти «Оху».

Двое суток не прекращалась отчаянная борьба за спасение платформы. Двое суток никто не спал, не приходилось и думать об отдыхе. И вот по трансляции прозвучал голос Самченко:

— Прекратить работы. Всем собраться, надеть спасательные жилеты и приготовиться к посадке на мотобот.

Ни паники, ни криков, ни беготни.

На платформе находились три женщины. В пять утра повар Нина Логунова пыталась приготовить горячую пищу. Но в камбузе так все качалось и прыгало, что с этим пришлось повременить. Логунова выросла на Сахалине, у моря. Оно с детства влекло ее. Но в такой шторм душа могла уйти в пятки. Стены воды, вырастающие над головой; платформу, казавшуюся такой надёжной, бросает, как щепку. Невозможно удержаться на койке. А каково было тем, кто в мокрой одежде выскакивал на палубу, чтобы ликвидировать повреждения. «Быстрей! Быстрей!» — кричали они друг другу. Все были заняты, делали то, что необходимо, и это вселяло уверенность. И Нина тоже занималась своим делом. Старпом загодя приказал женщинам подготовить и сложить в мотобот мешки с продуктами и одеяла на 33 человека, ведь неизвестно, где мог оказаться спасательный бот.

Ванчугов только собирался перекусить, как с мостика поступила команда заглушить дизель-генераторы, загерметизировать машинное отделение. Теперь, когда люди покидали платформу, ее судьба зависела от механиков и электриков, которым предстояло выполнить эту работу, а также задраить все люки, двери, вентиляционные отверстия.

Посадка в мотобот уже шла полным ходом, и Самченко дал механикам и электрикам десять минут на то, чтобы они могли управиться со всеми необходимыми делами. Гольц, Ванчугов, моторист Огиенко, Тропин лучше других знали порядок расстановки двигателей, и им поручили остановить сердце платформы. Они бросились в машинное отделение. Тропин запустил аварийный двигатель. Гольц и Ванчугов заглушали дизель-генераторы. Огиенко отключал насосы, откачивающие воду, перекрывал задвижки на трубопроводах. Несмотря на спешку, их руки тщательно и накрепко закрывали двери к люки, закручивали барашки.

— Дизель-генератор номер один отключен.

— Номер два — есть.

— Номер три — есть.

— Номер четыре отключен.

— Большой смешивающий насос остановлен.

— Погружной остановлен.

— Задвижки... одна, вторая, третья.

Теперь при свете редких ламп аварийного освещения быстрее наверх, к боту! Выбежали на главную палубу к аварийному двигателю и тут хватились, что впопыхах забыли вахтенный журнал машинного отделения.

— Огиенко, быстрее вниз за журналом!.. Нет, стой... одному нельзя... освещение плохое...

Тропин вновь запускает аварийный двигатель, и Гольц с Огненко бегут за журналом. Истекают последние секунды, отпущенные механикам на герметизацию машинного отделения. Все уже в боте. Натягивая на ходу жилеты, подбегают Гольц, Ванчугов, Огненко, Тропин.

Навсегда запомнились Масленникову мгновения между твердью и кипящей бездной, а может быть, между жизнью и смертью. Никто раньше времени не кинулся в бот. Первыми перебрались женщины, потом иностранные специалисты. Ни одного лишнего слова. Ни малейшего признака паники, а ведь опасность нависла смертельная. И для платформы. И для людей. Дисциплина дисциплиной, а жизнь-то одна... И когда заглушили аварийный двигатель и обесточили все электроцепи, пронзительное чувство жалости вдруг охватило Масленникова. Комком в горле поднялась жалость к установке, словно к живому родному существу.

И вдруг обожгло и другое чувство, когда взглянул на жалкую скорлупку, в которую забирались люди среди бушующих волн. Увидит ли он сына Юрку, как тот мчится навстречу, виснет на шее? Масленникову было два года, когда его отец погиб в Сталинграде. Неужели и двухлетний Юрка останется без отца?

Последние мгновения. Кто знает, может, они разделяют жизнь и смерть... Радист Валерий Кательников держится подчеркнуто по-моряцки, выделяясь «морской косточкой». Окончил мореходку, работал на буксире-спасателе, а такие суда, известно, в хорошую погоду в море не выходят. Но и Кательников не видывал таких волн, которые гуляли по платформе. Он был один на радиостанции, принимал через каждые шесть часов карту прогноза, ее тут же штурманы и консультанты исчерчивали своими пометками. Кательников обеспечивал бесперебойную связь с Милютиным на буксировщике, с Южно-Сахалинском. Заранее проверил и подготовил шлюпочную рацию, положил на видное место журналы прогнозов и вахтенный журнал радиостанции. У него не было ни минуты свободного времени, и все-таки, когда раздалась команда покинуть борт платформы, успел побриться, надеть чистую рубашку и галстук. Он крепко усвоил одно: при любых обстоятельствах моряк не должен теряться и обязан достойно встречать опасность.

Вот последние записи Кательникова в вахтенном журнале радиостанции: «... Охотское море. Понедельник. 00 часов 25 минут. Установил связь с Южно-Сахалинском.

00 часов 30 минут. Установил связь с аварийно-спасательным судном.

02 часа. От капитана Милютина поступило распоряжение покинуть установку.

02.25. Передал об этом в Южно-Сахалинск.

... В мотобот сели женщины...

... Иностранные специалисты в мотоботе...

02.30. В мотоботе тридцать один человек, все, кроме меня и старпома, связь прекращаю».

Последним в бот прыгнул Самченко.

Герметически закрывающийся стеклопластиковый бот, похожий на батискаф, во время учебных тревог спускался на воду, стоило дернуть трос изнутри. На этот раз автоматика не сработала.

— Боцману наверх, отдать бот вручную! — распорядился старпом.

Федор Дихтяр, усатый острослов из Винницы, был душой команды, коренастый, ловкий, он отважно бросился исполнять приказание. Выскочив, пристегнулся страховочным поясом и отдал тормоз. Бот опустился до второй палубы, но найтовы автоматически не отдались. Опять беда! Мотобот начало бить о борт. Ситуация создалась хуже некуда...

— Боцман! — крикнул Самченко.

Обвязавшись страховочным концом и держась за поручень, Дихтяр ногой сбил кормовой крюк. Носовой же сбить никак не удавалось. Старпом протянул боцману свой тяжелый нож, и Дихтяр рукояткой сбил наконец проклятый крюк. Бот плюхнулся на воду.

И вот бот на плаву. Куда теперь? Ну и волны! К буксировщику? Его кидает так, что жутко и подходить. Вмиг разобьет бот, как яйцо. К берегу? Может, это и лучше — с полного хода врезаться в песок. Но в боте, как в темнице, ничего не видно.

Как только бот отбежал от платформы, управляемый опытным катерником Лебедивичем, старпом по рации связался с Милютиным: «Куда идти?»

«К буксировщику», — был ответ.

Волны безжалостно швыряют бот, подбрасывают буксировщик. Нужно сделать круг, зайти с подветренного борта.

На «Кайо-мару» уже спустили стропы и концы. Люди выстроились у борта. Большое судно и маленький ботик, как на качелях, летают то вверх, то вниз. С ботика нужно перескочить на буксировщик, да не одному-двум, а тридцати трем, среди которых три женщины и пожилой переводчик, которому как раз в тот день исполнилось шестьдесят.

Наступил самый опасный момент. Тут уж не до приказов. Самченко объяснил «технологию»: бот вниз — вылезти, лечь и ждать, волна вверх — прыгать на буксировщик.

Первым прыгнул инженер-спасатель Комацу, показав, как это делается. Удачно! Затем наступила очередь женщин. Нину Логунову на борту буксировщика подхватили десятки рук. Один за другим выбирались люди на поверхность бота, ждали, пока подбросит, и прыгали на «Кайо-мару»...

И вдруг драматизм момента разрядился общим смехом.

Смолякова швырнуло вверх, словно из миномета, и он, раскинув руки, как бы планировал на палубу буксира. И почему-то не в берете, как он обычно ходил, а... в шляпе, которую, как потом выяснилось, второпях прихватил на сиденье мотобота.

Стихия тем временем не дремала. Накатил особенно грозный вал, и на боте вырвало кнехт, за который он крепился к судну... Бот стремительно понесло в море.

Но люди с «Охи» были уже на борту буксировщика.

В помещении «Дальморнефтеразведки» хлопали двери, не умолкали телефоны. Родственники тех, кто был на «Охе», услышали р трагедии. Поднял своих людей, находившихся на базе, начальник установки Новиков.

Утром, когда Алла Масленникова пришла на работу, в длинном коридоре «Дальморнефтеразведки» толпились люди. Разговоры вполголоса. Встревоженные лица. И обрывки фраз: «Обрушилась верто-летка...», «... обрезало буксир», «Понесло к берегу...» И тут она услышала: «Оха»! А ведь там Борис, муж! Бросилась к Новикову: «Как? Что?»

— Платформа у берега... И это всё.

Пришла в свой отдел, машинально села за стол. А мысли все там — в бушующем море... Вбегает главный инженер:

— Ты что такая бледная, аж посинела! Всех выловили, все живы! Все до единого.

— ... Мы жили в те дни сообщениями с «Охи», — рассказывает Масленникова. — Ведь там были наши. Мы восторгались тем, что они оживляли узел за узлом плавучей платформы. И горячо обсуждали все события, ждали своих мужей.

В квартире Масленниковых с часу на час ждали отца. Прислушивались к каждому хлопку двери в подъезде, к шагам на лестнице. Нет, не он... не он...

— Мама, папа приехал? — прибежала из школы дочь.

— Нет еще...

Звонок. Все бросаются к двери. Увы, это соседка. И снова руки повисают, как плети. Может быть, к ночи приедет?.. Уже двенадцать, а его нет. Утром?.. В восьмом часу дочь уходит в школу, а его нет и нет.

... По экспедиции объявлено аварийное положение. Отменены выходные дни. Каждый должен быть готов отправиться в район аварии. Да никто и не думал отказываться: от «Охи» зависело выполнение программы разведки шельфа.

Еще затемно Новиков объехал буровиков, живших в Южно-Сахалинске и окрестных поселках. Сборы были недолгими. Тут же выехали в порты Корсаков и Холмск, где готовились суда к выходу в район бедствия. К утру аварийные команды буровиков, водолазов были готовы к отправке. На ликвидацию аварии вызывались добровольцы. Шторм продолжался.

Первым к месту аварии вылетел из Охи экипаж вертолета Борисенко. Не один год он обслуживал платформы, перевозил туда и обратно вахты, доставлял грузы. Увидев захлестываемую волнами «Оху», Борисенко облетел ее и сообщил, что платформа стоит в пятистах метрах от берега, против устья речки Ягодной. До ближайшего населенного пункта — двести километров. Берег скалистый. С суши можно перебраться на «Оху» только вертолетом.

На следующий день к платформе вылетели на Ми-2 инженеры экспедиции. Несмотря на сильную болтанку, вертолет сделал над платформой несколько кругов. Видно было, как через нее перекатывались волны. Предстояло выбрать место для лагеря, наметить план действий. Неподалеку, примерно на двухметровой отметке, отыскали ровную травянистую площадку, пригодную для посадки большого вертолета и устройства лагеря.

Теперь следовало подумать, как высадиться на установку. Родился дерзкий план: вертолет зависает над опорой, люди спускаются на нее по подвеске, а потом по маршам опоры на палубу. Каждая опора — это четырехугольник из труб метрового диаметра, соединенных фермами. И все это стометровой высоты сооружение раскачивается с амплитудой в полтора метра.

Да, это был дерзкий план. И наверняка нашлись бы смельчаки, готовые к рискованному спуску. Но когда наутро аварийные команды, руководители и специалисты нефтеразведки и Министерства газовой промышленности прибыли на вертолетах на речку Ягодную, они увидели фигуры людей на платформе и вьющийся над ней дымок. На установке уже хозяйничал Милютин со своей командой!

... Как только шторм начал стихать, он подошел к установке на боте. Высадившись на нее, Милютин и его люди обнаружили, что водолазный колокол — трехтонный «шарик», который висел над кормой, оказался в средней части платформы,, на люке трюма. Какая сила занесла его сюда? Видимо, штормовые волны. Оказались отвинченными и огромные гайки. Это уже почти разумная работа. Тем не менее гайки открутили волны. Сильно пострадали водолазный комплекс и геофизическая аппаратура, залило некоторые помещения. Но установка жила. Она держалась на плаву, корпус не разрушило. Машинное отделение и главный щит, тщательно загерметизированные механиками, не залило.

В район бедствия прибыли ледоколы «Седов» и «Литке», спасательные суда. Одна за другой в лагере у реки Ягодной появлялись аварийные партии сварщиков, слесарей, взрывников, водолазов. Однако приступить к спасательным работам сразу не удалось: снова нагрянул циклон. Команде Милютина пришлось опять герметизировать установку и перебраться на спасательные суда, которые ушли штормовать в открытое море. Оно ревело и бушевало два дня. За это время платформа еще ближе придвинулась к берегу.

А здесь, у речки Ягодной, горели костры. Сосредоточивались силы, чтобы снять платформу с мели. Потом подсчитали, что в этой операции принимали участие девять судов, два вертолета, сто тридцать специалистов девяти министерств и ведомств, аварийно-спасательные службы Сахалинского и Дальневосточного пароходств, «Дальрыбы». К этому времени весь состав экипажа «Охи» был уже в лагере. Команде Милютина предложили отправиться на отдых. Она отказалась: «Никто лучше нас не разберется в обстановке на платформе и в том, что следует делать в первую очередь». С этой аргументацией согласились. Как только шторм утих, Милютин со своими людьми вновь высадился на платформу.

Прежде чем стягивать установку с мели, необходимо было откачать воду из балластных танков, «оживить» платформу, то есть запустить все двигатели и системы, и тщательно исследовать вокруг морское дно. Со вспомогательного судна с помощью приборов провели промеры глубин и съемку донного рельефа, но этого оказалось недостаточно. Нужен был человек, который бы своими глазами рассмотрел как следует, что и как там, на дне.

На «Охе» находились легководолазы экспедиции. Прибыли и глубоководники из отряда аварийно-спасательных работ. Владимир Богодист спустился по оборванному тросу во взбаламученную пучину, чтобы застропить буксирное устройство. Другой легководо-лаз, кувыркаясь в полосе прибоя, протащил на берег линь с платформы, что позволило перебросить трос, закрепленный к лиственнице, и наладить переправу к платформе.

Глубоководник экспедиций Юрий Васильев обошел по- дну платформу, обнаружив, что стоит она в песчаных наносах речной долины. Но две «ноги» платформы заскочили за скалистую гряду и оказались словно в капкане. Один «башмак» был поврежден.

Чтобы буксиры смогли снять установку с мели, нужно было выяснить, что держит ее. Под воду пошел Олег Кузнецов — водолаз аварийно-спасательной службы Сахалинского пароходства, опытный глубоководник, принимавший участие во многих спасательных операциях. .

Когда Кузнецов готовился к спуску, платформу уже пытались стронуть с места четыре буксира, впрягшиеся парами. Значит, работа требовала предельной осторожности. Спасатели тщательно изучили схему расположения «башмаков» платформы и по телефону корректировали действия водолаза!

Опустившись, Кузнецов удостоверился, что носовая опора свободна.

— Пройди вдоль борта, — скомандовали сверху.

Кузнецов двинулся дальше и сообщил, что корпус платформы на плаву и не поврежден.

— Что же держит?

Две кормовые опоры по-прежнему находились в скалистом каньоне.

— Теперь отойди от платформы и осмотри грунт поблизости, — сказал старшина водолазной станции, дублируя распоряжение штаба по спасению.

— Вижу, как платформа садилась на место.

— Что именно?

— Пропаханные в песке борозды и раздробленную каменную гряду.

— Глубина борозд?

— От тридцати до семидесяти сантиметров.

— Теперь отойди на сорок пять метров...

Четыре часа пробыл под водой Кузнецов только во время первого погружения. Поднявшись, нарисовал схему положения платформы, обозначив препятствия, которые мешают стащить ее. Решили изменить направление буксировки, чтобы, словно на шарнире, развернуть установку на кормовой опоре и вывести тем же путем, каким забросили ее туда волны.

Кузнецов с напарником идут под воду. Оттаскивают камни с пути платформы, углубляют желобы, по которым она должна двигаться. Зыбь еще не улеглась. Водолазов швыряет. И ведь платформа в любой момент может прийти в движение: ее тянут 29 тысяч лошадиных сил. Тогда не зевай! Нужно успеть взобраться на «башмак» платформы.

Рискованная работа!

Не легче она и у легководолаза Ватажка: надо открыть вентили для освобождения залитых водой помещений. Обвязавшись страховочным тросом, он с фонарем в руках обошел затопленные помещения. Вода кое-где была перемешана с соляркой и химическими реагентами.

Команда отряда аварийно-спасательных работ располагала мощными компрессорами, гидромониторами, водоотливными насосами. А шторм все еще бушевал, вспомогательное судно нещадно бросало, когда перегружали на платформу эту технику. На салазках волоком тащили восьмисоткилограммовые насосы, раскатывали рукава, отвинчивали горловины люков и опускали шланги. Было холодно, но механики мгновенно запустили насосы. Пять агрегатов работали день и ночь, пока откачали три тысячи кубометров воды.

Теперь надо было продуть «башмаки», то есть удалить воду из них. Все три были пробиты, а собственные компрессоры опор не действовали. Спасатели врезали в системы опор штуцер и стали выжимать воду из «башмаков» своими компрессорами, а потом поддерживали давление.

Все эти работы были далеко не безопасными. Помещения были залиты водой, смешанной с мазутом, а электрооборудование искрило. «От этого поседеть можно было», — запомнились слова одного из участников спасательной экспедиции.

Метеосводки были тревожными, но пилоты вертолетов, приземляясь на песок прибрежной террасы, доставляли на подвеске грузы на платформу и спасательные суда.

Все еще оставалось неясным, как снять со скалы «Оху».

Горячие головы настаивали: взорвать методом шнурового взрыва подводную гряду и таким образом вызволить «ноги» платформы из плена. Другие советовали обрезать опоры. Но все это грозило серьезными повреждениями установки. Перетаскивая насосы, спасатели откачали весь балласт и воду из помещений. На «Охе» ожили электромоторы. С их помощью до предела подняли опоры. Вспомогательное судно своими винтами размыло грунт. Разведали, а потом тщательно рассчитали направление буксировки, чтобы вытащить платформу из-за гряды тем же путем, каким она туда попала. Теперь ждали усиления ветра, зыби, которая раскачала бы платформу. И вот засвистело в антеннах.

— Смотрите-ка, а платформа-то плывет! — вдруг восторженно закричал кто-то, и в воздух полетели шапки.

— Первый случай в мировой практике, когда в таких условиях установка сохранила способность держаться на воде, — педантично резюмировал один из иностранных специалистов.

— Так чем же все-таки объяснить этот исключительный случай? — спрашиваю у Сидоренко, возглавлявшего ранее «Дальморнефтеразведку», а ныне начальника «Сахалинморнефтегазпрома».

— Вы ждете, что я скажу: мужество, самоотверженность моряков, буровиков, спасателей? Да, это, бесспорно, так, — ответил Сидоренко, удостоенный за спасение платформы, как и многие другие участники беспримерной операции, правительственной награды. — Но я бы упомянул обязательно еще — и порядок, дисциплину, обостренное чувство ответственности...

Передо мной уже немолодой, хотя и без седины человек с острым взглядом, несколько суховатый, и его можно бы отнести к разряду людей, которых в просторечии называют технарями, но это только первое и потому поверхностное впечатление. Нет, совсем не чужд ему вдохновляющий огонь романтики.

Учился Сидоренко в Свердловском горном институте. Попав в туманную летом и заснеженную зимой Оху, почти на самую северную оконечность Сахалина, он не торопился в руководители. Начав с помощника бурильщика, постиг все звенья, из которых складывается сложнейший и ответственнейший процесс — бурение скважины.

Ну а когда стал начальником разведки?.. Сопки и мари Северного Сахалина, двухметровые снега и редкие, наспех сколоченные домики. По сути дела кочевая жизнь. Зимой неизменные валенки, а летом — резиновые сапоги. Все дальше от Охи с ее городскими удобствами уходили разведчики нефти. И постепенно Сидоренко убеждался: все самые продуктивные пласты как на зло уходят под дно лагун, окаймляющих восточное побережье Сахалина, убегают в море. Нефть будто коварно улыбалась нефтеразведчикам, убегая в недоступные с берега подземные замки.

Шельф... Это малознакомое ранее слово теперь все чаще и чаще входит в обиход. Дальневосточная морская геологоразведочная экспедиция глубокого бурения была организована в ту пору, когда наша страна не имела ни опыта таких работ на шельфе, ни собственных плавучих платформ. Приходилось арендовать их, что стоило очень дорого.

Организовывая новое дело, Сидоренко взял за основу принцип, который он определяет очень емким для него понятием. Взяв курс на супертехнику, электронику, не гонясь за дешевизной, что, казалось бы, поначалу и не к государственной выгоде, он в то же время приложил все силы к тому, чтобы эта техника работала бесперебойно, на полную мощность и с наибольшей отдачей. «Дальморнефтеразведка» первой в стране выходила на открытый шельф, и надо было не ударить в грязь лицом ни перед советскими специалистами, ни перед иностранцами.

Сколько раз на твердой земле, где проложены дороги и устроены склады, ему приходилось наблюдать, как простаиваю! буровые из-за не доставленных вовремя труб, цемента, химреактивов. Здесь, на море, где условия работы намного сложнее, буровики не знают простоев из-за нехватки чего-либо необходимого. С самого начала бурения на море взято за правило, чтобы на установке было все нужное со страховочным запасом. Как только используется деталь из запаса, сразу же запрашивают такую же со склада. На утренних совещаниях всегда возникает вопрос о заявках, об обеспечении не только сегодняшних, но и завтрашних нужд. Четкость снабжения дает возможность работать без излишнего напряжения, поддерживать высокие темпы.

Вспомогательные суда действуют так: одно разгружается у платформы, другое — под подгрузкой у причала. Конечно, не так-то просто было достигнуть такой четкой организации дела. Но ведь хорошо известно, что все зависит от людей, их профессиональной грамотности и гражданской зрелости. Кадры Сидоренко подбирал сам, подолгу беседуя с каждым. Здесь он проявлял особое чутье и дальновидность. Эту редкую способность он приобрел в годы работы в нефтеразведке. Там попадался народ всякий, немало было и таких, кто тянулся за длинным рублем. Но конечно, как и везде, больше было людей нравственно здоровых, работящих.

А на этот раз требовалось, чтобы народ был физически крепким, мастеровым, технически грамотным. И еще одному качеству Сидоренко придавал первостепенное значение: надо, чтобы люди были уживчивыми, с открытым сердцем и добрым нравом.

Морской буровик — особая специальность. Часть людей пришла с моря, как Милютин, проработавший много лет на рыболовных траулерах. Другие — с «сухопутья», как выпускник Куйбышевского нефтяного института Валерий Новиков. А с ним — целая бригада его товарищей, уже давно сработавшийся коллектив. На них можно крепко надеяться. Словно на огонь костра, тянулись в экспедицию и романтики чистой воды, как Сергей Корыткин. Новое дело, тем более связанное с подводным миром, манило, притягивало.

Чтобы познать его суть, моряки, даже в чине капитана, учатся в Охинском нефтяном техникуме, конечно, не без совета Сидоренко. А буровики штудируют все, что связано с безопасностью работы на море. Жизнь заставляет руководителей отрасли заботиться о подготовке специалистов для работы на шельфе. Сидоренко установил связь с научно-исследовательскими учреждениями и разными вузами. Разрабатываются эффективные методы сварки подводных конструкций, антикоррозийные покрытия, аппараты для осмотра подводных сооружений.

Шельф... В переводе с английского это слово значит «полка». Но не гак-то просто взять что-либо с этой «полки» — мелководья, окружающего дальневосточные и арктические побережья от черты прилива до глубины двести метров. Охотское море не Каспий. Двухметровые подвижные льды, торосы, которые достают до дна, наконец, жестокие ледяные штормы, которые играючи швыряют многотонные махины Все это предстоит учесть и преодолеть проектировщикам и тем, кто будет работать на стальных островах, которые, видимо, свяжут с берегом не эстакады — их сметут льды, — а подводные тоннели. Этому нет аналогов в мировой практике. Во имя будущей морской нефти предстоит построить и специальный флот, и порты, и судоремонтные заводы, создать многое из того, что ученые называют инфраструктурой, но что оборачивается семейным очагом, полезным досугом, счастливым детством, хорошим питанием и иными близкими вещами. Об этом — главные заботы моего собеседника, впередсмотрящего новой отрасли, которая, по его мнению, преобразит всю жизнь нашего Дальнего Востока.

Богатствами Сибири и Дальнего Востока, нашего Севера восторгались во все века, начиная с первых землепроходцев. И верно, несметны они и поистине сказочны, да вот иной раз так запрятаны, что ни подъехать, ни подойти. Крепко стерегут их горы и болота, вечная мерзлота и льды, штормовые ветры ураганной силы. И потому, хоть многие из богатств давно разведаны, только в последние годы мы смогли подступиться к ним. Мощный бросок на Тюменский Север, второй путь к океану через неприступные Прибайкальские хребты, через бешеные речки, мчащиеся со Станового хребта, через бесконечную тайгу.

XXVI съезд партии распахнул новые горизонты перед восточными районами страны. Это завершение БАМа и развитие Южно-Якутского индустриального комплекса с колоссальными угольными пластами и начало освоения уникальных Удоканских медных кладов, поиски нефти на шельфе и использование возобновляемых источников энергии. Наконец, как осуществление давней мечты выход на шельф Арктического побережья, к самым труднодоступным, но перспективным районам.

Уже осваивается Мутновское месторождение гидротермальных вод, которые дадут энергию Камчатке. Пробиваются скважины прямо в чрево вулкана! А ученые все настойчивее говорят и об энергии, таящейся в огромных приливах Охотского моря, о миллионах лошадиных сил, которые можно запрячь в турбины. Никогда еще страна наша не предпринимала столь грандиозных дел на суше и на море. Но с какими бы компьютерами и манипуляторами, удесятеряющими человеческие силы и возможности, мы ни пришли ко всем этим богатствам, не исключены будут ситуации, когда потребуется высшее напряжение физических и духовных сил и самая обыкновенная, будничная работа, чреватая порой большой опасностью.

Вот почему столь ценным кажется мне для предстоящих дел опыт Сидоренко в постановке всего нового, подборе кадров, организации производства,. И во главе угла — Порядок с большой буквы, трезвая расчетливость при широчайшем масштабе работ. Никакого шапкозакидательства, никаких времянок в прямом и переносном смысле. Научный поиск и точное исполнение, железная дисциплина и внимание к мелочам. «Каждый барашек на люке должен быть закручен до предела», — запомнились мне слова, сказанные на платформе.

Все это и помогло пробурить на шельфе необходимое количество скважин, причем в рекордные сроки, не допустив ни дня простоя, ни одной аварии.

Ни разу «огненный джинн» не был выпущен на свободу, лишь Управляемые факелы зажигались на длинной стреле во время испытаний пробуренных скважин. Они пылали над морем, и старики нивхи, присматриваясь к огненным хвостам из своих охотничьих избушек, гадали, не беда ли у людей? Нет! Это фейерверки в честь того, что не зря трудились, что есть, есть перспектива на 80-е и 90-е годы, на XXI век.

И наконец, этот жестокий экзамен. Два циклона объединились в одну неимоверно разрушительную силу. Но такие человеческие качества, как привычка к порядку, дисциплина, ответственность, сложились с мужеством, стойкостью, гордостью за алый флаг Отчизны. Эта сила, противопоставленная слепой стихии, победила ее.

— Мы знаем из сообщений зарубежной печати много случаев, когда экипажи в случае опасности с легким сердцем покидали застрахованные суда. Странно, что ваши люди поступили иначе. Ведь если бы «Оха» была оставлена и погибла, страховая сумма была бы получена полностью...

Выслушав иностранного специалиста, Сидоренко рассеянно повторил:

— Да, действительно, вся сумма была бы получена...

И вдруг он пронзительно взглянул на собеседника и добавил:

— А не приходило ли вам в голову, что можно работать не только ради денег?

«ПЛАТФОРМА»

Фото. Морская буровая установка встала на точку

Фото. Буровая установка в работе

Фото. Пульт управления и сбора данных буровой платформы