Библиотека путешествий и приключений. На суше и на море 1983

На суше и на море 1983(23)

ПРЕДВИДЕНЬЯ МИНУВШИХ ДНЕЙ

Послесловие

Кажется, внимание всего мира было приковано тогда к полюсам планеты. «Большой приз», «Гонки века», «Международные скачки к полюсу»,— кричали заголовки газетных статей.

Национальный престиж и личное честолюбие на протяжении веков оставались едва ли не главной движущей силой полярных экспедиций. Гибли корабли, гибли люди—зачастую только для того, чтобы передвинуть рекордный флажок чуть ближе к вершине планеты. В 1607 году Генри Гудзон достиг 80°23' северной широты, в 1882 году Джеймс Локвуд — 83°24'. Триста тридцать пять километров за двести семьдесят пять лет, чуть больше километра в год.

И вот в 1909 году американец Роберт Пири оповестил мир, что Северный полюс покорен. Победа?! Нет, пальму первенства оспаривает его соотечественник Фредерик Кук. Он вместе с двумя эскимосами побывал на полюсе годом раньше — 21 апреля 1908 года.

Разразился беспрецедентный в истории географических открытий скандал. Оба соперника не стеснялись ни в выборе средств, ни в выборе выражений, скандал охотно раздувала падкая до сенсаций буржуазная пресса. Заседания специально созданной комиссии, заседания суда, заседания американского конгресса... Кук или Пири?

Но кроме Северного был еще и Южный полюс—там-то наверняка не ступала нога человека. К берегам Антарктиды готовятся отплыть экспедиции Германии, Японии, Англии, Норвегии, Австралии, Шотландии, Франции. В 1911 году норвежец Руал Амундсен и англичанин Роберт Скотт почти одновременно, но из разных точек побережья стартуют к полюсу. Каждый из них—что скрывать? — мечтает опередить соперника. Кто будет первым? Амундсен или Скотт? Скотт или Амундсен?..

Теперь, десятилетия спустя, кажется ненужным этот ажиотаж, немного смешными и надуманными кажутся эти страсти. И тем большее восхищение вызывает давняя, забытая статья Фритьофа Нансена «Вокруг Южного полюса». Спокойствием, мудростью, если хотите—современностью, веет от ее строк:

«Я с радостью услышу, что до Южного полюса удалось добраться, кто бы ни попал туда... Я не осуждаю чувства, которое заставляло людей стремиться достичь полюсов. Это естественное чувство. Оно неизбежным образом должно было сыграть важную роль в исследовании полярных стран. Но теперь настало время предоставить первое место нуждам науки».

Мы знаем теперь, чем закончился спор между Амундсеном и Скоттом. Норвежцы на месяц опередили англичан. Скотт и его товарищи, обессилев, оставшись без керосина и продуктов, трагически погибли на обратном пути с полюса. Погибли всего в 18 километрах от продовольственного склада. Только через восемь месяцев в палатке, каким-то чудом устоявшей против антарктической непогоды, были найдены их тела, был найден дневник Роберта Скотта. Последняя запись в нем сделана 29 марта 1912 года: «Жаль, но не думаю, чтобы я был в состоянии еще писать. Р. Скотт». Ниже—без даты—трагическая и мужественная приписка: «Ради бога, не оставьте наших близких...»

Нансен оказался прав—автомобили доставили Скотту немало хлопот и принесли немного пользы. А собаки норвежцев убедительно доказали свое преимущество перед английскими пони.

Здесь можно напомнить, что в самый последний момент Роберт Скотт по совету Нансена всё-таки взял с собой три десятка ездовых собак. Их закупили в России, в низовьях Амура, а пони—в Маньчжурии. Вот так и получилось, что в английской экспедиции участвовали двое русских: каюр с Амура Дмитрий Гирёв и конюх, бывший жокей Московского ипподрома Антон Омельченко. О жизни и судьбе Дмитрия Гирёва мы кое-что знаем, об Антоне Омельченко—не знаем ничего. И это не может не огорчать: ведь они были первыми русскими людьми, ступившими на берег Антарктиды.

Почему же англичане фактически так и не использовали «собачий транспорт»? Причин много, но главная из них—своеобразный снобизм. «С моей точки зрения,— писал Роберт Скотт,—ни одно путешествие на собаках не может принести таких результатов, как поход, участники которого преодолевают трудности, опасности и лишения, полагаясь лишь на собственные силы, проводят в тяжелом физическом труде дни и недели, чтобы проникнуть в некоторые тайны великого неведомого. Несомненно, что в последнем случае победа достигается более благородным способом, становится более блистательной».

Может быть, прав английский биограф: «Скотт рассматривал полюс как плацдарм для демонстрации героизма ради героизма...»

Семьдесят восемь дней шагали они, налегая на постромки тяжелогруженых саней. Они сделали все, что могли. Но на полюсе уже развевался флаг Норвегии.

«Великий боже! — писал в тот день Роберт Скотт.— Что это за ужасное место и каково нам понимать, что за все труды мы не вознаграждены даже сознанием того, что пришли сюда первыми!.. Мы воздвигли гурий, водрузили наш бедный обиженный английский флаг... мы повернулись спиной к цели своих честолюбивых вожделений. Перед нами 800 миль неустанного пешего хождения с грузом. Прощайте, золотые грезы!»

Фото. Фритьоф Нансен

Конечно, моральный удар был очень тяжелым, ненужное соперничество стало для Роберта Скотта и его товарищей началом трагедии. Наверное, прав Стефан Цвейг: «...стальная пружина воли ослабла. В походе к полюсу их окрыляла великая надежда осуществить заветную мечту всего мира; сознание бессмертного подвига придавало им нечеловеческие силы. Теперь же они борются только за спасение собственной жизни, за свое бренное существование, за бесславное возвращение, которого они в глубине души, быть может, скорее страшатся, чем желают». Но все-таки объяснять гибель отряда Скотта только моральным фактором было бы и несправедливо, и унизительно для мужественных англичан.

Успех или поражение любой полярной экспедиции всегда складывается из множества «мелочей». Их необходимо предусмотреть (или предотвратить!) еще до начала экспедиции.

День за днем, например, Скотт отмечал в дневнике: «Обувание по утрам отбирает все больше и больше времени», «мц долго провозились с обуванием», «сколько уходит утром времени на обувание — ужас!». Все верно: влажная обувь за ночь неминуемо смерзается, надевать ее — мучение, на это тратятся не минуты — часы. Но можно избежать бессмысленной потери времени—достаточно на ночь положить обувь в спальный мешок. Мелочь?

Еще пример: англичане раз за разом с удивлением и ужасом убеждались, что канистры с керосином, которые они оставляли в хранилищах на пути к полюсу, на обратном пути оказались полупустыми.

«Как жаль, что у нас мало топлива»,— записывал в дневнике Скотт.— «Исчезновение топлива по-прежнему причиняет беспокойство», «топлива безумно мало», «положение критическое». Англичане страдали от недостатка воды, возможно, даже — от обезвоживания организмов. «Мы все-таки справились бы, несмотря на погоду,— писал Скотт,— если бы не болезнь второго нашего сотоварища... и не нехватка горючего на наших складах, причину которой я не могу понять».

И Амундсен, и другие полярные путешественники еще раньше сталкивались с этим «непонятным» явлением. Не будем вдаваться в объяснения; так или иначе, Амундсен, стартуя к полюсу, сделал все возможное, чтобы предотвратить утечку, и сумел своего добиться. Одна из его канистр была найдена в районе 86° ю. ш. через полсотни лет. Ее содержимое полностью сохранилось!

Годы спустя, вновь и вновь возвращаясь мысленно к событиям 1911 — 1912 годов, вспоминая Роберта Скотта, Амундсен писал: «Я пожертвовал бы славой, решительно всем, чтобы вернуть его к жизни. Мой триумф омрачен мыслью о его трагедии, она преследует меня!» Как никто другой, Амундсен мог оценить подвиг,, англичан. И, как никто другой, мог понять причины разыгравшейся трагедии. «Мужества, твердости, силы им было не занимать,— писал Амундсен.— Немного больше опыта—и их предприятие увенчалось бы успехом».

Пожалуй, здесь кажется лишней, ненужной частица «бы». И норвежцы, и англичане одержали Победу, только англичане заплатили за нее жизнью. И как признание их общей Победы научно-исследовательская станция на Южном полюсе, которая работает уже четверть века, носит название «Амундсен — Скотт».

Десятки стран, не соперничая — сотрудничая, принимают теперь участие в исследовании Антарктиды — континента без государственных границ, континента мира и дружбы. Об этом мечтал Нансен!

После дрейфа «Фрама» Нансен на долгие годы стал, безусловно, «Полярником № 1». Поэтому так интересны для нас его мысли о будущем полярной науки, о перспективах полярных исследований.

Конечно, не все он мог предвидеть, кое в чем ошибся. Вопреки пессимистичному мнению Нансена плавают подо льдом и изучают Ледовитый океан и всплывают на Северном полюсе атомные подводные лодки, а специальные батискафы опускаются на предельные глубины Мирового океана, где давление превышает тысячу атмосфер.

«Едва ли найдется (в Северном Ледовитом океане.—Прим. авт.) какая-нибудь неизвестная неоткрытая земля»,— писал в 1911 году Фритьоф Нансен. Всего два года спустя русская Гидрографическая экспедиция под начальством Б. А. Вилькицкого открыла к северу от Таймыра неведомую землю, которую мы называем теперь Северной Землей. А в 1930—1932 годах советская экспедиция под начальством Г. А. Ушакова провела полную картографическую съемку этого огромного архипелага—37 тысяч квадратных километров. В тридцатых годах советские полярники нанесли на карты: группы островов Сергея Кирова, Известий ЦИК, Арктического института, острова Визе, Шмидта, Ушакова, Воронина... Десятки неизвестных ранее островов!

Советские полярники осуществили многие мечты Фритьофа Нансена.

«Аэроплан может иметь преимущества, когда будет более усовершенствован... Тогда можно будет остановиться в пути, чтобы произвести наблюдения и т. д.»,— писал норвежский полярный исследователь всего через десять лет после того, как впервые оторвалась от земли неуклюжая этажерка—аппарат тяжелее воздуха. А три года спустя русский летчик Ян Нагурский впервые поднял аэроплан в небо Арктики, а в "1937 году советские летчики на удивление всему миру посадили тяжелые четырехмоторные самолеты прямо у полюса. Теперь уже каждый год работают в Арктике воздушные экспедиции «Север» — их называют иногда «прыгающими экспедициями». Перелетая с места на место, самолеты, как и предсказывал Нансен, «приледняются», чтобы произвести наблюдения и снова взлететь.

«Способ исследования полярных областей... состоит в том, чтобы плыть на корабле по течению вместе со льдом»,— писал Фритьоф Нансен. Этот принцип — взять лед в союзники—развит советскими полярниками. В 1937 году была организована первая в мире научно-исследовательская станция на дрейфующей — плывущей по течению—льдине. Теперь в Ледовитом океане работает уже «Северный полюс-26» — двадцать шестая дрейфующая.

За три столетия—со времен Гудзона—десятки и сотни кораблей погибли в борьбе со льдом.- Нансен научил свой «Фрам» защищаться, выскальзывать из ледовых объятий. Ледокол «Ермак», по замыслу русского адмирала Степана Осиповича Макарова, должен был атаковать, активно бороться со льдами.

К Северному полюсу напролом! Эта мечта Макарова, вековая мечта человечества, сбылась 17 августа 1977 года, когда советский атомный ледокол «Арктика» впервые в истории мореплавания достиг вершины планеты!

Самолеты, подводные лодки, атомные ледоколы... Техника... Но по-прежнему справедливы слова Фритьофа Нансена: «И теперь еще, как всегда, успех и результаты экспедиции зависят главным образом от самого человека!»

Завершая это послесловие, нельзя не рассказать и о самом Фритьофе Нансене. Он был удивительным, разносторонне талантливым человеком. В девятнадцать лет на чемпионате Норвегии по конькам он занял второе место вслед за чемпионом мира Поульсеном, потом двенадцать раз побеждал в марафонских лыжных пробегах. Он был талантливым художником и выдающимся ученым — доктором зоологии, профессором океанологии. Но главный его талант—человечность.

В 1920 году Фритьоф Нансен становится Верховным комиссаром только что созданной Лиги наций. Он заботится о возвращении на родину сотен тысяч пленных, оставшихся на чужбине после окончания мировой войны. Заботится о судьбе греческих и армянских беженцев.

Молодая Республика Советов, едва покончившая с интервенцией, задыхалась тогда в хаосе послевоенной разрухи, в тисках экономической блокады.

Голод в Поволжье.

С трибуны Лиги наций звучал набатом голос Фритьофа Нансена:

«В этот самый момент двадцати—тридцати миллионам людей угрожает голодная смерть. Если через два месяца не придет помощь, участь их решена. Но правительства отказали в кредитах. Я не верю в то, что это правильно. Я не верю в то, что это мудро. Я могу сказать только одно —это роковая ошибка.

Вокруг кишат гнусные лживые слухи. Про первый поезд, отправленный в Россию, говорили, что он разграблен Красной Армией. Это ложь. И тем не менее ее вновь и вновь повторяют европейские газеты.

Я знаю, чем руководствуются эти люди. Это—боязнь, что наша деятельность укрепит Советскую власть. Пусть погибнет лучше двадцать миллионов людей, чем помогать Советскому правительству... Они не в состоянии раздобыть необходимые пять миллионов фунтов стерлингов. Все вместе они не могут дать для голодающих в России половину той суммы, которую стоит современный дредноут!

Именем человечности, именем всего благородного... я призываю правительства, народы Европы, весь мир оказать помощь. Спешите, действуйте, пока еще не поздно!»

Правительства, государства остались глухи... Все свои сбережения и Нобелевскую премию Мира сам Нансен отдает в фонд голодающих Поволжья. Он собирает частные пожертвования, организует бесплатные столовые, показательные сельскохозяйственные коммуны.

В декабре 1921 года председатель IX Всероссийского съезда Советов Михаил Иванович Калинин вручил Фритьофу Нансену—первому из иностранцев— Почетную грамоту съезда Советов: «Русский народ сохранит в своей памяти имя великого ученого, исследователя и гражданина Ф. Нансена, героически пробивавшего путь через вечные льды мертвого Севера, но оказавшегося бессильным преодолеть безграничную жестокость, своекорыстие и бездушие правящих классов капиталистических стран».

Ромен Роллан назвал Фритлофа Нансена «единственным европейским героем нашего времени». Наверное, многие не согласятся с самим этим словом «единственный»: XX век дал миру немало героев. Но все-таки приятно думать, что героем нашего времени впервые был назван Полярник!

Александр Шумилов