Мир путешествий и приключений - сайт для нормальных людей, не до конца испорченных цивилизацией

| планета | новости | погода | ориентирование | передвижение | стоянка | питание | снаряжение | экстремальные ситуации | охота | рыбалка
| медицина | города и страны | по России | форум | фото | книги | каталог | почта | марштуры и туры | турфирмы | поиск | на главную |


OUTDOORS.RU - портал в Мир путешествий и приключений

На суше и на море 1983(23)


ЖИЗНЬ ДВИЖЕТСЯ СО СКОРОСТЬЮ ЛОШАДИ
ГРИГОРИЙ РЕЗНИЧЕНКО

ЖИЗНЬ ДВИЖЕТСЯ СО СКОРОСТЬЮ ЛОШАДИ

Очерк

Несправедливость не всегда связана с каким-нибудь действием; часто она состоит именно в бездействии.

Марк Аврелий

Небольшой поселок Спринг Гарден лежит в стороне от оживленных дорог, по которым с бешеной скоростью мчатся роскошные лимузины. За сотни миль от Спринг Гардена люди возводят гигантские небоскребы, строят корабли, самолеты, зажигают по вечерам электрические лампочки, разговаривают по телефону, включают телевизоры. Одним словом, пользуются всеми благами современной цивилизации. А здесь, в Спринг Гардене и десятке подобных поселков, разбросанных по склонам покатых холмов Пенсильвании, как только стемнеет, появляются в окнах небольших домов под серыми крышами и трепещут от легкого дуновения ветерка красные язычки керосиновых ламп.

В Спринг Гардене мы оказались почти случайно. Специально в эти края поездка не планировалась. Селение оказалось на нашем пути в Вестминстерский частный колледж, где нам предстояло выступить перед студенческой аудиторией...

Середина ноября. В Питсбурге неожиданно и резко похолодало. Небо заволокли низкие серые облака, подул холодный ветер. Вот-вот пойдет снег. Не успели мы отъехать и десяти миль от города, как в воздухе закружились лохматые снежинки. Дорога становится скользкой, и Джон Селтен, преподаватель колледжа, сбавляет скорость.

— Первый снег. В этом году он пошел раньше обычного на целый месяц,— замечает он, сворачивая с главной магистрали на узкую ленточку асфальта, убегающую вверх по горам. Маленькие деревни, одиноко стоящие фермы сменяет подчеркнуто темная на фоне опустившегося на землю белого покрывала полоса леса, и снова—одинокие фермы, деревни, леса.

В белесой, упругими волнами налетавшей на наш микроавтобус снежной пелене мы не сразу заметили, что места, в которые забросил нас случай, резко отличаются от привычного американского пейзажа: не видно столбов с множеством телефонных и электрических проводов, нет уличного освещения, световой рекламы, не обнаружили мы, сколько ни старались, ни одной телевизионной антенны. Казалось, что мы попали в средневековые поселения: серые дома, серые высокие заборы. Окрестности вокруг напоминают деревню, брошенную жителями из-за какого-нибудь стихийного бедствия. Местность, иногда гладкая, ровная, иногда каменистая, поросшая кое-где лесом, простирается на десятки миль.

Джон Селтен, осторожно объезжая появившиеся на дороге сугробы, медленно, чуть растягивая слова, рассказывал:

— Когда я был еще мальчишкой и жил в небольшом пенсильванском городке Рединг, родители часто посылали меня навещать бабушку. Она жила на ферме в белом деревянном домике в нескольких милях от нас. А я взял себе за правило вместо того, чтобы идти к бабушке, бегать по утрам через поля на ферму, где жила семья эймишей, членов религиозной секты, поиграть с их детьми, прокатиться в длинных фургонах. Иногда я помогал им убирать пшеницу, кукурузу, табак. Мне тогда казалось, да и сейчас я так думаю, что эймиши живут в другом мире. Недавно я был в графстве Ланкастер, и опять меня охватило испытанное еще в детстве чувство удивления от того, как эймишам и в меньшей степени их соседям—меннонитам удается сопротивляться вторжению современной цивилизации.

Джон прервал свой рассказ. Вдали, на окраине Спринг Гардена, показалась заправочная колонка—у нас бензин был на исходе. Разразившийся энергетический кризис, о котором беспрестанно говорят во всем мире, а в США в особенности, диктует свои законы и сулит владельцам нефтяных компаний огромные, даже не снившиеся раньше барыши. А для потребителя это оборачивается постоянно растущими расходами на бензин, и Селтен заплатил около двадцати долларов, в пять раз больше, чем это стоило бы ему в 1970 году.

Деревня Спринг Гарден с двумя десятками белых и серых аккуратных домиков и таким же количеством больших деревянных амбаров, разбросанных друг от друга на приличном расстоянии, притулилась у самого подножия крутого, голого, как остриженная голова, холма с хохолком густого, но невысокого леса на вершине. Снегопад почти прекратился, а тот снег, что лег на землю, начал таять. Мы стороной объезжаем селение. По обочине дороги идет высокий, не по погоде легко одетый человек с большой окладистой бородой, в черной широкополой шляпе. Пустынно. На дороге, кроме нашей машины да идущего навстречу человека, никого. Джон сбавляет ход, давая нам возможность лучше разглядеть его. Поравнялись. Он поднял, приветствуя нас, руку.

— Такое бывает редко,— прокомментировал Джон.— Эймиши обычно нелюдимы.

Мы замечаем, что у одного, другого дома на длинной веревке между деревьями колышется в такт набегающему ветру застывшая от легкого мороза женская одежда.

— В тех домах скоро будет свадьба,— объяснял водитель микроавтобуса.— По традиции за неделю до свадьбы невеста стирает всю свою одежду и развешивает перед домом.

Получая от Джона все новые и новые сведения о жизни эймишей, мы просим преподавателя колледжа познакомить нас с ними. Действительно, редко сейчас можно встретить людей, которые не признавали бы достижений цивилизации, отказывались от ее удобств. Джон, взглянув на нас, пообещал в один из дней показать нам Спринг Гарден, познакомить с жизнью селения.

Селтен сдержал слово. Недели через две мы отправились в страну эймишей. В дороге наш гид поведал нам кое-что из истории этих людей.

Эймиши составляют часть религиозного меннонитского движения периода Реформации, возникшего в начале XVI века в Швейцарии и получившего название по имени священника римской католической церкви Менно Симонса, который присоединился к этой группе в 1636 году. Спустя почти сто лет в меннонитском движении произошел раскол. Главная его причина—расхождение по поводу того, как должны относиться члены религиозной секты меннонитов к лицам другой религии, особенно к тем, кто отлучен от церкви. Эймиши, руководимые Д. Эйманом, швейцарским архиепископом (отсюда и происходит название секты), требовали полного игнорирования подобных личностей. Меннониты к этой проблеме отнеслись более лояльно. Начавшиеся преследования вынудили эймишей покинуть Европу. И сейчас на Европейском континенте нет ни одного человека, исповедующего религиозные принципы эймишей.

В США они известны с 1727 года как первые поселенцы в Пенсильвании. Они и поныне живут главным образом в этом штате. Но некоторые группы эймишей поселились в штатах Огайо и Индиана, а также Онтарио в Канаде. Сейчас их в Северной Америке насчитывается около 45 тысяч человек. Они консервативны в укладе жизни, носят одежду образца XVII—XVIII веков. Женщины надевают простые черные платья, шапочки на стянутых в узел на затылке волосах и шали, а мужчины, традиционно не бреясь, носят широкополые шляпы с детского возраста. Одежда не имеет никаких украшений. Пришивать пуговицы к пиджакам, жилетам или платьям не положено. Их заменяют крючки и тесемки. Большинство эймишей живут почти так же, как их предки два века назад.

В этом мы убедились, как только оказались в графстве Ланкастер, свернув с широкой асфальтированной дороги. Вокруг царствовало пасторальное умиротворение. На равнинной глади хорошо ухоженных полей, чередующихся с перелесками, нас опять, как и в первый раз, поразило отсутствие привычных глазу телефонных и электрических столбов.

— Электричество не упоминается в священных книгах,— подчеркнул один из эймишей.

Кстати, таких, кто бы хотел побеседовать с нами, оказалось немного, а те, что шли навстречу, ставили непременное условие: не упоминать в печати их имен.

— Телефонов в наших домах нет. Но мне однажды втайне от других все же пришлось им воспользоваться,— признался нам другой житель поселка.— Поздней ночью, когда у жены начались тяжелые роды, я рискнул вызвать врача из соседнего городка, где есть все, чего у нас нет. Иначе жена бы погибла. Один раз в своей жизни я ездил на такси. Привозил ветврача для осмотра моей лошади. В обоих случаях я поступал неправильно,— подвел итог своему рассказу эймиш.

Фото. В лавке эймишей

Большинство здешних жителей ни при каких условиях не используют автомобилей и тракторов в сельском хозяйстве — основном их занятии, они отказались также от радио, телевидения, телефона и домашней бытовой техники. Но фермер, заинтересованный в получении большей прибыли, иногда может позволить себе послушать передающиеся по радио сведения о ценах на сельскохозяйственные продукты, о прогнозах погоды. Иногда он разрешает наемному рабочему, не относящемуся к секте, приносить на участок транзисторный приемник. Но это бывает очень редко. В своем труде крестьяне пользуются лишь повозками и простым сельскохозяйственным инвентарем, главная тягловая сила у них по-прежнему лошадь.

— О себе мы заботимся сами,— говорил бородач, которому мы пообещали не называть его имени. Эти слова прозвучали не столько с гордостью, сколько с безошибочной уверенностью, что на малейшую государственную помощь рассчитывать не приходится.

И действительно, эймиши живут сами по себе. Государство не ссужает им никаких средств. Зато налоги оно взимает исправно. Эймиши сами заботятся о своей земле, выращивают скот, шьют одежду. Строгие церковные правила не мешают им быть хорошими фермерами. Угодья в Ланкастере — одни из самых богатых. Графство нередко называют «садом Америки». Ведь и само название селения Спринг Гарден в переводе означает «весенний сад».

О нашем визите Джон накануне сообщил агенту по продаже земельных участков Гордону Клингу, который в этих местах был своим человеком и очень нам помог.

— Земля нынче в Америке подскочила в цене,— рассказывал Гордон Клинг.— Но эймиш ни при каких обстоятельствах не продаст свой участок постороннему. Он скорее уступит его за полцены кому-нибудь из числа своей секты. Если же появляется возможность приобрести землю у постороннего, эймиш готов выложить за нее втридорога.

Вчетвером мы едем к одному, второму, третьему дому, выходим из автомобиля, снова садимся в него, подъезжаем то к одной, то к другой ферме, но все тщетно Еще издали, завидев машину, люди отворачиваются, прячутся в доме, закрывают ворота, запираются. Никто не хочет общаться с нами. Даже Клинг не мог помочь, «заработав» за полчаса массу неодобрительных, косых взглядов. И тут Джона осенила великолепная идея. Мы направляемся в места, где он провел свое детство, благо это, по американским понятиям, совсем близко — сто миль с лишним, менее двух часов езды.

Через милю-другую проезжаем мимо похожих на длинные черные ящики повозок эймишей. Кучера, грузные бородатые люди, смотрят прямо вперед или отворачиваются, когда машина проезжает мимо.

Но вот и ферма эймишей, куда бегал когда-то поиграть Джон. Он вышел из машины, поглядел на табличку, где значилась фамилия владельца фермы:, Вильям Смакер. Она оказалась незнакомой нашему проводнику.

— Мистер Вейлер давно умер,— уныло сказал Смакер, новый хозяин фермы, когда мы подошли к дому.—Я его зять,— хозяин замолчал, ожидая, не последуют ли какие-нибудь вопросы.

В руках он держал измятую, потертую кожаную конскую упряжь. Полевые работы закончились, и фермер решил, видимо, ее починить.

— Когда я был маленьким, часто играл на этой ферме,— сказал Джон, и лицо Вильяма Смакера немножко просветлело, стало приветливее. Селтен перешел к главному, ради чего мы приехали сюда.

— Эти двое,— представил он нас,—журналисты из Советского Союза, они хотели бы познакомиться с вами.

Фермер не проявил никакого интереса к стране, которую мы представляли, а при слове «журналисты» совсем сник, им снова овладела скованность, уныние появилось на лице. Он безразлично обвел глазами незнакомых людей. На вид Вильяму Смакеру было лет сорок. Лицо смуглое, бородатое, но без усов, эймиши их не отпускают. Тонкие морщинки рассекали округлые щеки. Плоская с широкими полями шляпа затеняла лицо, и глаз почти не было видно. Длинные волосатые руки Вильям почти не вынимал из карманов. На нем были грубые брюки, домотканая с высоким воротником рубашка.

Наступило тягостное молчание. Мы стояли у калитки, взгляды наши никак не могли встретиться.

— Здесь так много людей ходит, вопросы задают всякие... А нам хотелось, чтобы нас оставили в покое,-^сказал вдруг низким голосом Вильям и, как нам показалось, испугался собственных слов. Бросил на землю упряжь, пошарил зачем-то в карманах и потом заискивающе добавил, обращаясь к Джону:

— Вы знали мою жену? Да, она была дочерью мистера Вейлера. Входите, входите, вы ее увидите.

Миссис Смакер, полноватая хорошенькая женщина средних лет, была одета в ярко-зеленое платье с повязанным поверх него красным фартуком до земли. Она стояла возле низенькой белой изгороди и кормила цыплят. Джону она сказала, что помнит его.

— Вы часто приходили к нам...

— Этих цыплят мы откармливаем на жаркое,— сказал муж.— Несушки там,— он показал рукой на огромное серое здание, поставленное на старый каменный фундамент,—в сарае. Этот сарай новый. Старый амбар Вейлера сгорел два года назад.

По старинному обычаю амбар или дом эймиши строят сообща. Когда здание сгорает или ветшает, хозяин договаривается с соседями о дне строительства нового. И вот с восходом солнца появляются со всем необходимым для стройки повозки, нагруженные лесом, и до ста мужчин собирается тут. Одного дня обычно достаточно, чтобы соорудить хозяйственное строение.

— Мы строили его два дня, слишком велик был старый фундамент,— пожаловался Вильям.— Куда мне такой большой, у нас одна лошадь и две коровы. Молока хватает всей семье, а у меня ведь восемь детей, но, правда, будут еще.

Около изгороди, за которой шустрые цыплята клевали зерно, возвышается небольшой холмик, поросший травой, с маленькой деревянной дверью. Это погреб, где семья Смакеров хранит мясные и молочные продукты. Рядом второй «холодильник». Он предназначен для овощей.

Вильям поднял с земли конскую упряжь, которую собирался чинить, и мы пошли в новый сарай. В просторном, ладно распланированном сарае безупречный порядок. Фермер повесил упряжь на один из штырей, вбитых в доску, медленно проговорил:

— Хорошая сбруя. Она служила еще моему деду. Когда-нибудь я передам ее сыну. Старшему восемнадцать. Он скоро женится, я думаю. Там,— Смакер показал в поле за сараем,—я построю для него дом. Так уж мы живем. Такой обычай. Когда сын женится, отец должен дать ему дом и землю, если у него есть возможность.

Фото. Эймиши стороят амбар. Постройка его общими усилиями - один из самых старинных обычаев эймишей.

О том, как это происходит, Вильям рассказывал нехотя.

Свадебные обычаи, ухаживание за девушкой мало изменились с тех пор, как эймиши переехали в Америку. В шестнадцать лет молодой человек, скорее подросток, начинает ухаживать за девушкой. По воскресеньям молодежь собирается на вечерние песнопения гимнов обычно в амбарах. С девушкой, которая ответила парню взаимностью, юноша стремится уединиться. Они скрываются на кухне дома невесты или катаются по ночам на повозке будущего фермера. Округа о новой семье узнает в день свадьбы, но от родительского глаза ничего не спрячешь.

Когда юноша считает, что он может стать главой семьи, в свадебном обряде принимает участие его отец или кто-нибудь из родственников. Они отправляются в дом невесты и просят через ее отца согласия на брак.

Ноябрь у эймишей—месяц свадеб. В другое время года молодые люди не могут пожениться.

Свадьбы обычно проходят в домах новобрачных. Свадебные церемонии, чрезвычайно длинные, торжественно-скучные, длятся нередко по нескольку часов и заключаются в пении гимнов, протяжных народных песен. Определенное время отводится и венчанию в церкви. Священник с глазу на глаз рассказывает об их обязанностях, дает наставления жениху и невесте, выслушивает их клятвы и обещания в верности. Потом гости и родственники жениха и невесты садятся за стол. На свадьбах эймишей собирается до двухсот человек. Нередко они съедают все запасы продуктов, заготавливаемые за много месяцев до торжества. Виноградное вино и более крепкие спиртные напитки не в моде. Зато десерт состоит из двадцати пяти блюд.

После банкета мужчины собираются группками во дворе, обсуждают виды на урожай, делятся новостями, женщины моют посуду, убирают дом. Молодые парни развлекаются кто как может, девушки вместе с невестой отправляются прогуляться в окрестностях фермы. К вечеру холостяки выходят «на охоту» за женихом. Они ловят его и бросают через изгородь в руки женатых мужчин, символизируя тем самым расставание с ним и переход его из лагеря беззаботных холостяков в клан серьезных хозяев, возглавляющих семью. Замужние женщины приводят в дом жениха невесту и совместными усилиями перебрасывают ее через длинный черенок метлы, который держат параллельно полу. После свадьбы жених и невеста отправляется в повозке навестить родственников, друзей, получают от них свадебные подарки.

Вильям Смакер пригласил нас в дом.

— Чайку попьем,—сказал он,— как раз и время настало, полдник. Умоемся?

И он первым направился к старенькому рукомойнику, наклонил низко голову и начал пригоршнями бросать в лицо холодную чистую воду. Вытащил огромный носовой платок, служащий, видно, и полотенцем, приложил к глазам, щекам, смахнул воду с бороды, Руки вытер о брюки.

Когда мы вошли в дом, Джон Селтен внимательно осмотрел его. Мало что изменилось с тех пор, как он бывал здесь. Посреди гостиной стоял деревянный стол, несколько грубой работы стульев с прямыми спинками. В углу большая черная чугунная плита, обогревающая весь дом, охапка поленьев. Рядом детская, в ней качалка на изогнутых дугой основаниях. На окнах простые белые занавеси, две керосиновые лампы, третья висит под высоким потолком. В углу у входа несколько старых самодельных игрушек. И хотя на улице ярко светит искрящееся осеннее солнце, в доме — полумрак. Запах сырых детских пеленок ударяет в нос. Хозяйка в своем широком длинном платье входит в комнату и ставит на стол большой черный чайник. Две дочери накладывают в тарелки овощи, фрукты, подают домашние сладости, расставляют большие чашки. Ничто в этом доме даже не напоминает о двадцатом веке.

Это, видимо, и привлекло к здешним жителям местных предпринимателей. Лет пятнадцать назад они открыли вдруг, что эймиши (в США за ними давно закрепилось название «простые люди») могут приносить доходы. Сначала они продавали сувениры эймишей: грубо сработанные безвкусные куклы, полотенца с вышитой эмблемой эймишей, таганы. Потом наступило время создания «типичных ферм эймишей» для туристов. Но туристы — народ тертый. Посмотрев «типичную ферму», они повалили на фермы настоящие, чем вызвали гнев и недовольство любящих уединение хозяев. На дорогах Америки появилась реклама: «Посетите типичный дом эймишей!», «Купите типичные изделия эймишей»... Но «простые люди» выступают против торгашеской рекламы. Самое простое средство в этой борьбе — наглухо закрытые ворота обнесенных высоким забором ферм.

Никто из эймишей не имеет права носить оружие—таково требование их религии. Заметим, что это приятное исключение в стране, где каждый третий вооружен боевой винтовкой или пистолетом. Правда и то, что никто из «простых людей» не служит в армии. Эймиши почти никогда не фотографируются и не разрешают снимать себя на пленку заезжим туристам. Но эта кажущаяся свобода дорого обходится эймишам, которым в американском мире действительности приходится вести упорную борьбу за свое выживание.

Несколько лет назад сенат США принял закон, который обязывал всех, в том числе и эймишей, установить на повозках электрифицированные устройства для сигнализации о поворотах. Но электроток, по убеждениям «простых людей», противоречит божьему наказу. И они наотрез отказались следовать закону. Тогда полиция арестовала несколько человек, кое-кого оштрафовала. После такого инцидента некоторые эймиши повесили по бокам своих повозок керосиновые лампы с красными стеклами, но большинство просто перестали ездить в ночное время.

В течение десяти лет эймиши боролись за то, чтобы их освободили от налогов по социальному страхованию. «Мы сами о себе заботимся»,— говорили они. Проблема стала настолько острой, что вопреки древним устоям группа эймишей решилась поездом поехать в Вашингтон, чтобы там сказать свое слово в поддержку готовящегося в сенате законопроекта в их пользу. Закон прошел большинством голосов, но в палате представителей его положили под сукно. «Простые люди» взбунтовались, начали писать петиции, собирать деньги на новую поездку, но она не состоялась. Спустя три года закон все же был принят.

— Немало проблем возникает, когда речь идет об образовании,—рассказывал инспектор отдела образования графства Харри Лондас, показавший нам одну из своих подопечных школ.

Молодая девушка, преподающая здесь, без особого желания отвечала на наши вопросы. Она не признает религии эймишей, но епископ может не одобрить ее бесед с посторонними лицами.

— На работу меня пригласило местное правление «простых людей», которое содержит эту школу,— она скупым жестом обвела маленькую опрятную комнату, обогревающуюся черной чугунной печкой, в которой потрескивали дрова.— У нас здесь тридцать учеников, с первого до восьмого класса.

В одной стороне стояли маленькие парты для младших классов, старшие мальчики и девочки сидели по другую сторону.

— В то время как одни читают что-то, другие делают свои письменные работы, рисуют,— объяснила учительница.—Некоторые из. наиболее способных слушают, чему обучают старших учеников.

По закону штата Пенсильвания, все дети до семнадцати лет должны посещать школу. Эймишей это не устраивает. Они приучают своих ребят с четырнадцати лет к труду в поле, прививают навыки ухода за скотом, домоводства. В этом возрасте дети обычно перестают ходить в школу. В ряде поселений эймиши создали свои частные школы, типа вот этой, с одной учительницей, которая не назвала своего имени.

— Обучение ведению хозяйства пригодится нашим детям в жизни больше, чем то, чему учат их в школе,— говорили упрямые эймиши.— Мы игрушки им дарим только такие, что связаны с хозяйством.

— Сейчас найдено компромиссное решение,— рассказывал X. Лондас.— До четырнадцати лет дети посещают школу регулярно. Потом в течение трех лет в школе бывают по три часа в неделю, обучаются по специальной программе. Есть в графстве и одна средняя школа. Немногие дети, оканчивающие эту школу и религиозный колледж, становятся священниками.

Жизнь в стране эймишей почти замерла. Иногда кажется, что она все же движется, но движется медленно, со скоростью лошади — главной тягловой силы. И никто не смеет нарушить этот распорядок. Нарушителей отлучат от церкви, как в старые, очень далекие времена. Но находятся смельчаки и среди эймишей.

На рынке в городе Ланкастер, куда раз в неделю эймиши везут плоды своего труда и где всегда можно выпить стакан яблочного сока, выжатого в присутствии покупателя, мы разговаривали с Элизабет Глик. Это очень строгая, с простым лицом и хорошими манерами пожилая женщина. Расчесанные на прямой пробор волосы, собранные сзади в пучок и покрытые шапочкой, придавали ей благообразный вид.

— Я стою за этим прилавком пятьдесят лет,— говорила она.— Мы приезжаем сюда обычно в шесть утра на своей повозке. С фермы выезжаем в четыре часа. У меня одиннадцать детей и более сорока внуков. Да, не все мои дети остались со мной. Трое уехали в город, им не нравится жизнь предков.

Резюмируя наши встречи с эймишами, Джон Селтен говорил, что люди эти забыты богом и государством. Они лишены всяких Демократических прав, в том числе права голоса. У них нет своей газеты. Да что там газета! Языкового словаря эймишей — а они говорят на старонемецком языке—никто никогда не видел. Нет у них и своей литературы. И никто даже не пытается Освободить их из рабства собственной религии. Официальные власти глухи к нуждам эймишей. Действительно, так ли уж проста жизнь «простых людей»?

пятое колесо от телеги

 
Рейтинг@Mail.ru
один уровень назад на два уровня назад на первую страницу