Мир путешествий и приключений - сайт для нормальных людей, не до конца испорченных цивилизацией

| планета | новости | погода | ориентирование | передвижение | стоянка | питание | снаряжение | экстремальные ситуации | охота | рыбалка
| медицина | города и страны | по России | форум | фото | книги | каталог | почта | марштуры и туры | турфирмы | поиск | на главную |


OUTDOORS.RU - портал в Мир путешествий и приключений

На суше и на море 1982(22)


ВЯЧЕСЛАВ МЕШКОВ

СЕЛЕМДЖИНСКИЕ ЭТЮДЫ

...Нет никакой отдельной от нас природы... каждое малейшее движение воздуха есть движение нашей собственной жизни.
Иван Бунин

Запах хвои

Каково за делами да заботами поднимать глаза и видеть, как черные, серые, бурые сопки становятся с каждым днем зеленее!

Каково вдыхать после дождя сладкий запах тополевых побегов, молодой лиственничной хвои!

Каково слышать из залитой солнцем пади голос глухой кукушки, ощущать холод таежного ручья, бегущего по камням!

Каково сознавать, что, уехав отсюда, может быть, никогда вновь этого не увидишь, не услышишь, не ощутишь!

 

Что будет?

Я знаю, что будет на Селемдже до следующей весны.

Будет короткое теплое лето. Будут долгие моросящие дожди. Тяжелый туман окутает сопки, а когда он рассеется, все увидят, что пожелтели березы. Ясным утром будет пахнуть палым листом и тающими льдинками. Потом будут грязно-охристые склоны, голубое небо и мертвеющее солнце. Однажды ночью землю укутает снег, и на чистый этот снег упадут последние, лиственничные хвоинки...

И настанет холод. Ах какой — долго-долго—будет холод!

 

Моросит

Зеленые мокрые сопки на границе Амурской области и Хабаровского края. Вершин не видно: они в серых, тяжелых облаках. Моросит нескончаемый дождь. Приторно пахнет багульником.

Я бреду по руслу прозрачного ключа, перелезаю через обомшелые стволы, скачу по камням, продираюсь сквозь заросли красной смородины.

Тропы, нет. И на много верст вокруг нет троп. Лишь стреляная гильза да истлевшая пачка от папирос, попавшиеся мне за долгое время пути, говорят о том, что и здесь когда-то ступала нога человека.

Вдруг передо мной — совсем уж неожиданно — на ветке черемухи висит брезентовый плащ.

— Кто здесь? — кричу я.

Нет ответа. Только слышно, как журчит в камнях вода и шелестит дождь по листве.

— Я возьму плащ,—говорю я громко и нарочито бодро.— На обратном пути повешу на место!

И, накинув его на плечи, пробираюсь дальше — по камням, бурелому, кустарнику...

Плащ — тяжелый от воды и неуютный. Мне становится вдруг неловко: кажется, я поступил слишком бесцеремонно, нагловато. Обернулся: «Ш-ш-ш-ш»,— заезженной пластинкой шумит в безмолвии дождь, а мокрые ели глядят понуро и, кажется, с укоризной.

Я вернулся и повесил плащ на тот же сучок.

 

Белая бабочка

Кончилось лето, но белая бабочка все бьется и бьется в мое окно, как и в прежние ночи.

Когда прилетит она в последний раз? Завтра? Послезавтра?..

 

Пасмурно и сыро

Когда в лесу пасмурно и сыро, ярко-желтые кроны осин сами начинают излучать свет.

Когда в лесу пасмурно и сыро, так крепок запах прелой листвы. что щекочет в ноздрях, а голова тяжела, как от вина.

И так зябнут пальцы от скользких маслят!

И так радует слух нечаянный посвист синицы!..

Когда в лесу пасмурно и сыро, мне кажется, что я в осеннем Подмосковье: вот-вот услышишь из-за леса далекий, знакомый свисток электрички!

 

Последние листья

Рассеялась серая мгла, мутная снежная пелена. В голубеньком небе—яркое, белое солнце.

В унылом лесу шум еще живого ручья — единственный звук. Все словно вымерло тут. Только вьются над почерневшим багульником серые мошки.

Но пока желты и мохнаты, будто кукольные мишки, лиственницы. И висят еще листочки на иве — старые стружки. И обнаженный тополь гнется, качается на ветру, но никак не хочет отдать десяток последних листьев.

 

Первая пороша

В тайге зима—тихая, мягкая. От тяжести снега поникли ветви берез, зеленые лапы кедрача, резные веточки лиственниц. Стало вдруг ясно, как снег был необходим пустому, мрачному лесу.

В еловой пади застыли сосульками водопады. Свистят рябчики. Пестрый дятел стучит на старой сушине. Где-то на склоне ворчит на раннюю порошу медведь.

Я поднимаюсь по крутизне, скольжу, падаю. Утоляю жажду кисло-сладкой брусникой пополам со снежком.

А над головой пролетают кучевые облака как последнее, грустное напоминание о лете; и октябрьское солнце, словно ободряя нежными, теплыми пальцами, трогает щеку.

 

Воронья стая

В поселке в глубоком скрипучем снегу проложены тропинки к колодцу. Первый снег да вот эти тропинки—пожалуй, единственное, что есть для меня трогательного в зиме.

На голых ветвях лиственниц, словно черные плоды, стая ворон. Они необычно молчаливы и от этого еще неприятнее. Когда вы проходите мимо, вороны вдруг взлетают, расправляя с шорохом крылья. Скоро и они покинут этот суровый край до весны.

 

«Не бойся зимы...»

Полсотни градусов ниже нуля. Туман, как густая каша: за сорок шагов не видно светящихся окон. Когда я иду по улице, мне кажется, что я—горящий фитиль, язык пламени; ко мне можно поднести озябшие руки и греть, как над костром.

«Выжить—выждать. Выжить — выждать»,— вертится в голове чья-то рифма. И вот уже чудится — это снег под ногами скрипит: «Выжить—выждать...»

Тяжелый гнет зимы...

Но однажды, листая книгу, я наткнулся на восточную мудрость: «Бойся осени—за ней зима. Не бойся зимы — за ней весна».

Как много могут вместить в себя человеческие слова! Это не просто мудрость, но еще и чувство! Чувство древнее, может быть животное,— чувство природы.

А ведь и в русском языке—не случайно же — нет глаголов «перевесновать», «перелетовать», «переосеневать», . но есть — «перезимовать»!

 

В розовом свете

На восходе солнца exaл на попутке из Февральска в Токур. Долгая снежная дорога. Синие ели. Бронзовые тополя. Далекие розовые сопки.

Молчал, молчал — не выдержал: — Красота!

Шофер, оказалось, о том же молчал:

— Не говори! Красотища такая, что больше и желать ничего не хочется. Хоть выходи тут да под елкой умирай!..

И опять ехали молча. Я думал о том, как часто снисходительно, даже осуждающе говорят о человеке: «Он видит все в розовом свете...»

А что тут зазорного?

Ведь лучшие мечты людей рождались в розовом свете!

И главная наша любовь — не так ли? — приходит к нам в розовом свете. (До смерти хватило б нам розовых красок!)

А сколько людей полюбили эту далекую стылую землю, возможно, за то, что когда-то открылась она им в розовом свете?

Но может быть, это с завистью говорят: «Он видит все в розовом свете»?

 

Монолог

— Вы видели когда-нибудь сопки зимней ночью? Когда полная луна освещает холодную землю и бескрайнее небо. Когда раскидистые деревья, заиндевелые кусты и сухие стебли бурьяна бросают на снег узорчатые тени. Когда так ясен лунный лик, что видны даже почки на тонких ветвях берез. Когда так тихо и недвижно все вокруг, что кажется, будто нарушить священную эту тишину могут только легкие шаги сошедшего на землю бога... Нет? Вы не видели?.. Тогда—извините! Я не смогу объяснить вам этого чувства...

 

Февраль

Золото, серебро и лазурь. Солнышко высоко поднялось, пригревает. Вылезли на улицу мужики, дрова рубят, курят...

Суковатые лиственничные чурки сначала противятся ударам колуна, но неожиданно со вздохом раскалываются, обдавая смолистым, морозным запахом своего нутра. Иные чурки обросли зеленым мхом и лишайником, а из одной, трухлявой, посыпались вдруг черные муравьи—видно, зимовали в стволе...

Ловко, весело! Радостно, будто праздник. Распрямишь спину— передохнуть—и заслушаешься пением синицы:

— Весна! Весна! Весна! Вес...

Вышла ко мне соседка: «Ты моих уже два полена расколол! Меня не обманешь: я за тобой с самого начала наблюдаю!.. Ишь, размахался!»

 

В тайге

Сходил посмотреть, не видно ли в тайге весны.

Ветрено, ясно. Шелестят, трепещут лохмотья бересты. С темных елей падают комочки снега. Попискивают в ветвях черноголовые гаички, стайками перелетают ополовники: порх!.. Чечетки теребят березовые сережки... и сыплются на голову снежная пыль, сухие семена. Рисуются в солнечной дымке черные силуэты лиственниц, с их ветвей свисают золотисто-зеленые бороды.

По ключу—желтые наледи. Заглядишься по сторонам, замечтаешься и—провалишься под снег, в воду!..

 

Вечер

Запах талой влаги. Аромат цветущих ив. Воздух как вода в омуте: то холодная струя омоет, то—неожиданно ласково-теплая.

Солнце садится в распадок Малого Токура и долго не уходит, купаясь в желтом затоне.

Наконец на долину падает огромная тень, и солнечные лучи медленно уползают вверх по склонам. Мне слышно, как маленькая пеночка, оттягивая разлуку с солнцем, перелетает по сопке все выше и выше — вот уже еле слышна ее простая песенка...

Но гаснут лучи, смолкает голос птицы, опускаются сумерки. И лишь покрытые снегом голые вершины пока еще светятся розовым на фоне густеющей синевы неба.

 

Май

В Экимчане три дня назад вскрылась Селемджа. Поверхность воды уже чиста, редко проплывет по горной реке одинокая льдина.

Но по галечным косам осталось умирать еще много льдин — они медленно тают и рассыпаются на многогранные сорульки, сверкая под солнцем, как груды сказочных самоцветов.

Я сижу на большом, утонувшем в разноцветной гальке стволе тополя и вижу, как по берегу гуляет человек. Он пинает ногой звенящие льдины, оглядывается кругом, смотрит в небо, где под облаками тянутся к северу вереницы птиц, и глубоко вздыхает. В руках у него большая сосулька; его горячим ладоням, наверное, приятно чувствовать, как она тает.

Он поравнялся со мной, заглянул мне в лицо и хотел было что-то сказать, заикнулся уже... Может быть, он хотел сказать, как хорошо сейчас, как легко на душе, как здорово, что ушла зима, но подумал, очевидно, что я посмеюсь над ним, и поэтому промолчал.

И побрел дальше.

 

К новеллам Вячеслава Мешкова

«СЕЛЕМДЖИНСКИЕ ЭТЮДЫ»

«Каково за делами да заботами поднимать глаза и видеть, как черные, серые, бурые сопки становятся с каждым днем зеленей?»

«Поверхность воды уже чиста, редко проплывет по горной реке одинокая льдина».

«...Как хорошо сейчас, как легко на душе, как здорово, что ушла зима!»

Суровый и девственно-нежный Селемджинский край

 


 
Рейтинг@Mail.ru
один уровень назад на два уровня назад на первую страницу