Мир путешествий и приключений - сайт для нормальных людей, не до конца испорченных цивилизацией

| планета | новости | погода | ориентирование | передвижение | стоянка | питание | снаряжение | экстремальные ситуации | охота | рыбалка
| медицина | города и страны | по России | форум | фото | книги | каталог | почта | марштуры и туры | турфирмы | поиск | на главную |


OUTDOORS.RU - портал в Мир путешествий и приключений

На суше и на море 1982(22)


ОТА ПАВЕЛ

ВЕЛИКИЙ СКИТАЛЕЦ ПО ВОДАМ

Рассказ из сборника того же названия

 

Моему отцу вновь захотелось порыбачить с Карелом Прошеком, причем было ему все равно, что ловить. Мы приехали на Бранов, дядюшка с отцом обнялись, как в годы войны, когда подолгу не видались. Прошек принес с чердака желтые бамбуковые удочки со старыми роликовыми катушками и белыми блеснами, стряхнул с них пыль и паутину. Пошел в сад, накопал червей. Потом положил на колоду белую курицу и отсек ей голову, дал мне ее ощипать, а сам принялся разливать по бутылкам домашнюю сливовицу.

Карел с отцом решили, что мы пойдем к плотине ловить угрей, там и зажарим курицу, а вернемся только утром. Отец очень обрадовался, что предстоит ловля угрей. Угорь бесподобен на вкус, напоминая нежное блюдо из языка; его трудно сравнивать с речными рыбами. Он пахнет дальними далями, плодами моря и океанскими водорослями.

Вышли мы под вечер. У каждого удочки и подстилки, дабы не застудиться на сырой земле. Дядюшка Прошек бросил ощипанную и выпотрошенную курицу в воду, прямо к рыбам, пусть, как говорится, чуток прополощется.

Вспомнились мне наши походы на усача, только вот теперь эти двое мужчин постарели, по тропинке шли уже не так легко. Но и как тогда, до войны, небо голубело, шумела вода на плотине, а вдали, на мельнице, горела одинокая лампочка. Дядюшка Прошек сказал:

— Давайте тут устраиваться.

И взялся за удочки. Всего их было шесть штук. Их мы расположили рядом, и к каждой отец приладил по маленькому колокольчику вроде тех, что вешают на рождественские елки.

Совсем маленькие колокольчики, чуть больше глиняных шариков, которыми играют дети, загоняя их в ямки. Зато каждый колокольчик из золота, и каждый звонит, когда угорь оказывается на крючке.

Для ловли угрей, однако, ночь была неподходящей, и мы это знали. Большая луна отливала серебром, белые звезды рассыпались по всему небу. Угорь, подобно летучей мыши или дикому зверю, предпочитает темноту, в светлые ночи он показывается редко. Но нас это не очень заботило. Важнее всего было то, что мы вместе, может, и в последний раз.

Мы отошли подальше от удочек, чтобы чувствовать себя посвободнее. Дядюшка Прошек развел небольшой костер и на проволоке подвесил над огнем курицу. Потом вытащил бутылку и, как десять лет назад под акацией, предложил мне: — Хлебни.

И я хлебнул, потому что был уже почти мужчиной. Отец не возразил. И он тоже отпил, хотя к спиртному был равнодушен. Костер согревал нас снаружи, сливовица —изнутри. Языки наши развязались, отец с дядюшкой дымили сигаретами, а я слушал их рассказы о давних похождениях. Не помню уж точно, о чем они рассказывали, но, кажется, что-то об Африке, обычаях чернокожих. Потом заговорили о рыбе. Вспомнили, сколько было поймано, а какая рыба ушла, и, как все рыбаки на свете, сошлись на том, что самая крупная рыба сорвалась. Как-то дядюшка Прошек тащил на веревке одиннадцатикилограммовую щуку. Он поскользнулся, угодил рукой прямо в зубастую пасть и выпустил рыбину. Она соскользнула в реку, перекусила леску, и след ее простыл.

Тут зазвенел колокольчик. Нам показалось это нелепым, поначалу мы даже не сообразили в чем дело. Вспомнив о золотых колокольчиках, мы стремглав бросились к удочкам, и огец вытянул килограммового угря, который, видно, ясную ночь перепутал с темной. Отец опустил рыбину в частую сетку, затянул ее на пять узлов и повесил на ольху.

После этого мы расправились с прокоптившейся курицей, запив ее сливовицей. Мы уже не разговаривали, а слушали ночь. Хлюпая, гонялись за рыбками голавли, бесшумно скользили между деревьями летучие мыши. Звезды купались в реке, а луна присматривала за ними. Ведь сам Космос велел ей опекать звезды. Я взглянул на отца и на дядюшку Прошека: возле куриных косточек и пустых бутылок дремали они, свернувшись калачиком на своих подстилках.

Я подошел к ольхе, на ветвях которой в сетке висел угорь. Он был живой, маленькие его глазки горели золотом; будь он человеком, я бы сказал, что у него жар.

Угорь извивался в сетке, но шансов на спасение не было никаких. Однако он не сдавался, как не сдаются сильные духом люди. Угорь никогда не теряет надежды.

Я прилег в траве у костра и стал размышлять о скитальце угре и обо всем его роде. В жизни его для нас больше загадочного, чем понятного. Я размышлял о рыбе, которая живет здесь, на нашей планете, миллионы лет. О рыбе, которая хранит тайны древних морей и океанов. Я вспомнил, как греческий философ Аристотель опроверг ошибочное утверждение, будто угри рождаются в иле озер. Я представил себе, как Дан Шмидт защищает первую верную догадку, что угри нерестятся у берегов Америки в Саргассовом море. Они приплывают туда из рек Европы и Северной Африки. Там, в чаще бурых водорослей саргассум, в одном из самых теплых и самых соленых морей, предаются они любви. Они баюкают своих детей-икринок на коричневых водорослях. Тайны их жизни пришлось отгадывать крупицу за крупицей. К угрям прикрепляли даже миниатюрные радиопередатчики, чтобы проследить, куда их влекут пути ежегодных дальних странствий.

Мы не знаем, где умирают угри. Может, они гибнут после нереста, погружаясь в пучину? А их детей, стекловидных и прозрачных угрят, сотни километров несет Гольфстрим. Угрятам, а они не крупнее листка вербы, понадобится три года, чтобы добраться до устьев тех рек, где жили их отцы и матери. Самцы остаются в устьях и тут дожидаются возвращения повзрослевших самок. Десятки лет живут они в реках. И здесь-то мы ловим их — узколобых или широколобых, зеленых или иссиня-черных. А уцелевшие вновь отправляются за тысячи километров в Саргассово море. Ученые ломают голову над тем, что толкает к этому угрей и как отыскивают они дорогу. Птицы—по звездам и солнцу, а вот как под водой, на большой глубине, определяют направление угри? По дну? Используя магнитное поле Земли? Или они обладают незаурядным чувством ориентации?

Тогда вопросы эти не казались мне столь уж сложными. Ведь там, у берегов Америки, они родились, туда они и возвращаются. Домой дорогу найдет всякий. Там они родились, там они хотят составить пары, а потом и умереть. Они плывут с такой одержимостью, что, когда пробьет их час, угрей не останавливают никакие препятствия. Но некоторые они преодолеть не в силах. Они словно ничего не видят перед собой. Захваченные потоком, они попадают в турбины и погибают. Рассказывают, что угри обходят большие плотины по мокрой траве, продираются сквозь сети, расставленные рыбаками и браконьерами. В море глаза их увеличиваются, чтобы видеть лучше, а желудок сокращается. Они меняют цвет, становятся серебристыми. И все плывут к цели, ни на миг не теряя надежды.

Человек перегородил реки, возвел высокие плотины, загрязнил воду нефтяными отходами, и угрям не стало житья. А потом человек понял, что без угрей не обойтись, и стал завозить мальков в устья рек самолетами, в ящичках, обложенных мхом и льдом. Он выпустил угрят в реки, чтобы через несколько лет выловить их. Но кто поможет попасть назад тем, самым выносливым, которые преодолели поставленные нами заслоны?

Я лежал у костра, и голова моя раскалывалась от этих дум. Я больше не подбрасывал сучьев в огонь. Светало. На мельнице погасла лампочка.

Угрям, понятно, не до забав. И никакая у них не ядовитая кровь. Да и с чего ей быть ядовитой? Наша мама играет с угрями, когда отец их наловит. Она гладит рыбину по брюшку, пока та не вытянется в струнку и не уснет. И может, угрю снятся сны? Может, ему даже чудится, будто он птица или сверхзвуковой самолет и незачем ему так долго отыскивать море, богатое водорослями?

Рассвело. Отец зашелся кашлем, поднялся и отправился за удочками и угрем. Я поплелся за ним.

Когда мы подошли к ольхе, на которой висела сетка, глаза у нас полезли на лоб. Сетка была вся в слизи. Видно, мы проиграли, а это было приспущенное знамя. Угорь головой расширил маленькую ячейку сетки, потом, очевидно, сжался и выскользнул. Он свалился на мокрую траву и дополз до воды. Мне понравилось, что отец не ругался, сказал только:

— Ушел.

Потом зевнул, уставший, невыспавшийся, и прибавил:

— Прекрасная была ночь!

Такая она и была. Человек прожил прекрасную ночь, и не надо ничего ловить.

Я стоял подле ольхи и все смотрел, как завороженный, на пустую сетку, думая о том, что этот угорь тоже не потерял надежды, что он все-таки увидит однажды Саргассово море.

Перевод с чешского Елены Жуковой

 


 
Рейтинг@Mail.ru
один уровень назад на два уровня назад на первую страницу