Мир путешествий и приключений - сайт для нормальных людей, не до конца испорченных цивилизацией

| планета | новости | погода | ориентирование | передвижение | стоянка | питание | снаряжение | экстремальные ситуации | охота | рыбалка
| медицина | города и страны | по России | форум | фото | книги | каталог | почта | марштуры и туры | турфирмы | поиск | на главную |


OUTDOORS.RU - портал в Мир путешествий и приключений

На суше и на море 1980(20)


ИДУ НА ПЛАТО

ИДУ НА ПЛАТО

Рассказ
ФЕЛИКС СВЕШНИКОВ
Художник Т. Самигулдин

Они шли через плато, выбирая путь по прочному фирну, обходя лавинные выносы. Четверку вел Пашков. Ему, «хозяину фирнового плато» со здешней биостанции, была знакома каждая трещина ледника. Оставалось всего два дневных перехода до вершины. Погода стояла вполне «ходовая», силы были еще свежие. Над хребтом Академии Наук в темно-фиолетовом небе красовался массивный скальный купол вершины. Прямо-таки магнитом тянуло их туда!

Следом за ведущим шагал Климов. Он был самый рослый в группе и, хотя опирался на лыжные палки, все же иногда продавливал своим весом фирновую корку. Как и все, Климов был в темных очках-консервах, его лицо защищала марлевая хирургическая масочка. Впрочем, она не спасала от жесткого, почти космического солнца, которое жгло с безоблачного неба. Даже сквозь темные стекла пробивалось ослепительное, как доменная плавка, сияние фирновых полей. Климову все время хотелось сбросить темные очки; казалось, они мешают дышать, снимешь их — станет легче.

«Вроде бы втягиваюсь в нагрузку. Хорошо ведет нас Пашков, спокойно, без рывков», — думал Иван Владимирович, мерно выбрасывая вперед лыжные палки.

Фирновое плато было похоже на огромное, чуть всхолмленное футбольное поле. Вместо трибун вокруг громоздились скальные пики заснеженного хребта.

На пути часто встречались впадины-мульды. Их склоны со всех сторон отражали солнечные лучи, человек оказывался как бы в «котле света». С непривычки Климову и его товарищу по связке Алексею Кравцову казалось, будто они плывут по огненному морю. Слепящая белизна утомляла, тревожила, давила. Оба они — начальник научной экспедиции Климов и его сотрудник физик Кравцов — прилетели на Памир всего неделю назад.Три дня пробыли в верховьях ледника, в базовом лагере экспедиции, и потом сразу ушли наверх. Конечно, хорошо бы еще недельку пожить в базовом, акклиматизироваться как следует, полазить по окрестным склонам —

Алексей отличный скалолаз. Но время! Время, как всегда, поджимало, у экспедиции были большие планы, а вершины так тянули к себе...

Замыкал четверку начальник спасательного отряда — «начспас» Юрий Вороткин. Он цепко держал тропу, шел плавно, как всегда экономя силы. Единственный из четверки Вороткин был в теплых высокогорных сапогах-шеклтонах — тяжеловато, зато надежно. «Начспас» щеголял в красных штанах из каландрированного капрона с зелеными лампасами: в такой одежде легче найти человека в лавине. Из-под клапана его рюкзака виднелась бухточка промаркированного крепкого репшнура... Вороткин был человеком обстоятельным, запасливым. Несмотря на свой увесистый, килограммов под тридцать, рюкзак, «начспас» шел легко, свободно.

До ночевки оставалось совсем немного, солнце клонилось к закату. Его косые лучи причудливо высвечивали снежные карнизы, выпуклые увалы, острые гребни скал. Глубокие тени сделали волнистую поверхность плато рельефной. Слепящая белизна исчезла, небо стало зеленовато-голубым, ультрамариновым. Над горами пылал закат. Темно-фиолетовый скальный купол вершины погас последним...

Наконец-то можно было снять темные очки. Почти стемнело, когда они увидели среди скал большую палатку. Около нее стоял миниатюрный снегоход «Лайка». В скалах торчал длинный шест антенны, рядом лежало круглое ледовое озерко. На палатке красовалась вывеска: «Чайхана «Забудь печаль»».

— Станция «Восток»! С прибытием!

Пашков привычным движением сбросил рюкзак, расправил затекшие плечи. Потом по-хозяйски распахнул полог палатки. Это был прочный каркасный домик, обтянутый двойным слоем брезента. На полу лежали толстые листы поролона, под потолком горела электрическая лампочка. Тепло, просторно, даже уютно.

— Располагайтесь, знакомьтесь. Это хирург Александр Павлович Кузякин, в просторечии — «док», — представил Пашков. — А это наши лаборанты Азрет и Виктор, они же «шерпы»-альпинисты. Ребята, сообразите-ка нам чайку с дороги.

— О, смотрите, здесь газовая плита! — удивился Алексей. — Вот здорово!

— Чайник долго кипит. У плиты гипоксия, кислороду ей мало, — серьезно заметил Азрет.

— А это? Центрифуга, термостат, микроскопы — целая лаборатория. — Климов даже погладил крышку центрифуги. — Ну, гиганты, Удивили!

— Это еще не все, Иван Владимирович. Слышите, там, у озерка, стучит? Это движок! Для питания приборов. Шесть газовых баллонов вертолетчики нам сбросили, — в голосе Пашкова явно звучала гордость.

— А снегоход как сюда попал, Валентин Сергеевич? Его с вертолета не сбросишь.

— Э, не вспоминай, Алексей. Об этом лучше всех знает моя спина.

— Снегоход мы разобрали по частям, поднимали его в рюкзаках, — пояснил Вороткин. — Самое тяжелое — траки, Пашков сам их По скальному ребру тащил. Позеленел, а донес.

— Признайтесь, Валентин Сергеевич, вам, наверное, горные духи помогли? Говорят, вы их сгущенкой подкармливаете, — ехидно вставил доктор.

— Наши духи — это вертолетчики. На них молимся. С их помощью сюда можно даже целую ветровую электростанцию забросить.

— Значит, вертолетчики здесь освоились? — спросил Климов.

— Летают над плато уверенно, заброски делают просто мастерски. Есть тут такой Игорь Петров — ас! Но посадка на плато пока проблема.

— В чем же?

— Может, слышали от вертолетчиков про такую хитрую штуку — «зонтик винта»? Этот самый «зонтик» при взлете должен быть заполнен воздухом. А его здесь маловато.

— Сможет ваш кудесник Петров забросить сюда домик антарктического типа?

— По частям, думаю, сможет, Иван Владимирович.

— Вопрос не случайный. Без вертолетов нам плато не освоить. Климов умолк, потом неожиданно добавил: — А хорошо у вас здесь. Горы кругом. И вершины близко.

На газовой плите зафыркал чайник, Азрет вытащил пиалы, заварил зеленый чай. Они с Виктором разложили на ящике консервы, сублимированный творог, нечерствеющие батоны в полиэтилене. Доктор дал каждому поливитаминное драже, накапал в пиалы тонизирующий элеутерококк. Запасливый Вороткин выложил на стол соленые ржаные сухарики и воблу — альпинистский высотный деликатес.

— А теперь — вонзайтесь!

— Насколько я знаю, ваша биостанция, Валентин Сергеевич, самая высокогорная в стране. — Климов с удовольствием прихлебывал зеленый чай. — Ну, что ж, молодцы биологи, вы опередили нас, физиков. Не найдется ли у вас на плато, уважаемый хозяин, местечка и для нашей лаборатории?

— Сколько угодно, Иван Владимирович. А биологи что? Они реализовали вашу же идею. Помните, лет семь назад вы предлагали создать на плато научную станцию. Республиканская Академия наук идею поддержала, дала деньги, людей — и вот...

— Идеи живут своей жизнью, и довольно странной, это я давно понял. Да... в конце концов неважно, кто первый сказал «а». Главное, что научное освоение плато началось. Началось! — Климов задумался.

— Так вот, знаете ли вы, что второго такого места на всей планете нет? Нам просто повезло: наше фирновое плато — это королевский подарок науке.

Климов увлекся, говорил напористо, словно доказывая свою правоту отсутствующим оппонентам.

— Здесь целый узел проблем, загадка на загадке. Проблема номер один: откуда взялось это огромное футбольное поле в сердце гор? Может быть, перед нами остаток древнего равнинного Прапамира? Или результат деятельности ледников? А кто знает, что скрыто под стометровой толщей снега и льда? На высоте снег не тает. Поэтому на плато, как в гигантском холодильнике, хранятся снегопады нескольких тысячелетий. Подумайте: если здесь пробурить шурф, то можно узнать, сколько осадков было на Памире, ну, скажем, во времена Древнего Египта.

Все притихли, забыли про ужин, слушая эту лекцию.

— Теперь проблема номер два, она мне ближе. У нас на кафедре давно зреет одна идея — создать здесь лазерную станцию. Плато расположено выше плотных слоев атмосферы, где интенсивно поглощается лазерный луч. Значит, отсюда можно зондировать верхние слои атмосферы. Но есть задачи и посложнее. Понимаете, наше плато — это место с космическим адресом. С помощью лазерного луча есть возможность измерить точное расстояние, ну, скажем, от Земли до Марса или произвести детальную локацию рельефа Луны. В принципе возможно измерить дрейф континентов Земли с помощью отраженного от Луны все того же луча. Но и это еще не все. Станция обеспечит надежную лазерную связь с космическими кораблями, с планетами солнечной системы.

...Чай в пиалах давно остыл, все внимательно слушали Климова, чувствовали: он говорит о сокровенном.

— Это лишь две проблемы из сотни, можно и продолжить. Ну а вывод — надо строить на Памирском фирновом плато научный центр для комплексных исследований высокогорья. Начало есть — вот эта биостанция. Следующий шаг — лазерная станция. Наша экспедиция здесь для того, чтобы все разведать на месте.

— Значит, первый симпозиум в академгородке «Памир» состоялся, — улыбнулся Вороткин. — Запомним для истории: сегодня 28 августа. А можно вопрос, Иван Владимирович? Вы так говорили, будто спорили, убеждали нас. Видимо, у вашей идеи есть не только сторонники?

— Мм-да... Сидя в кабинете, трудно представить себе, как создать научный центр в горах, — Климов поморщился, словно вспомнил что-то неприятное. — Противники? Есть противники. И аргументы у них вроде бы веские: осваивать плато, мол, преждевременно, технически сложно, дорого, район отдаленный, доступен только альпинистам, большая высота... Ну и так далее.

— Да, звучит убедительно, — произнес доктор.

— По равнинным меркам — пожалуй. Но вот итальянский альпинист Вальтер Бонатти заметил, что людей будоражит эпитет «невозможный». Я с ним согласен. Да, освоение высокогорья технически сложно, с этим не поспоришь. Парадокс в том, что именно трудности стимулируют развитие науки и техники. Возьмите хоть освоение космоса... Теперь насчет «дорого — дешево». Скажите, пожалуйста, доктор, сколько стоит синхрофазотрон? Затрудняетесь ответить?.. И я точно не знаю, но что-то около сотни миллионов. А вот установка на плато элементарных дешевых рентгеновских камер Для изучения космических лучей может дать такую же научную информацию, как самый мощный и самый дорогой ускоритель, хотя на нем проводятся также и другие исследования.

— Можно дополнить, Иван Владимирович? — Пашков взял с полки журнал научных наблюдений. — На биостанции мы получили такие данные о воздействии высоты на живые организмы, которые в лабораторных условиях получить просто невозможно.

— Так и должно быть, ведь плато — это естественная барокамера, — подхватил Климов.

— И еще одна деталь, — продолжал Пашков. — Как только в газетах появились статьи о биостанции на плато, нас завалили письмами: возьмите в экспедицию! Со всего Союза пишут. И знаете кто? Альпинисты, и среди них много научных работников.

— Вот видите, доктор! А мне говорят — людей не найти. Неужели со всего Союза пишут? Ну, спасибо, Валентин Сергеевич, обрадовал! Да, а чай-то совсем остыл. Налейте мне погорячее!

 

Выглянув утром из палатки, Вороткин увидел, что на солнце наплывали легкие облачка — симпатичные, кругленькие, пушистые. Они отражались в заснеженных глазированных полях, как в зеркале. Шла веселая игра света и тени, казалось, над плато кто-то сдвигает и раздвигает гигантский занавес света. Но эта игра не понравилась «начспасу». Особенно тревожили его цирусы — редкие тонкие облака, похожие на перья жар-птицы. Они протянулись над самым куполом вершины, и там, наверху, гулял сильный ветер. Значит, скоро могла испортиться погода и здесь, на плато. «Начспас» чувствовал погоду, как коршун чувствует ветер — всем существом. В горах про Вороткина ходили легенды, будто у него, как у человека запасливого, две пары легких. И будто пульс у него при любой нагрузке всегда выстукивает, как часы, ровно 60 ударов в минуту, и будто ему нипочем переночевать на снегу в одной ковбойке. Альпинисты любят легенды...

На всякий случай «начспас» поручил лаборантам Азрету и Виктору понаблюдать в бинокль за их группой. Договорились, что дважды в сутки — в 7 утра и в 7 вечера — Вороткин будет сигналить ракетами: зеленая — все в порядке, красная — бедствие.

Со станции вышли впятером: доктор упросил «начспаса» взять его с собой на вершину. Вороткин знал, что в прошлом сезоне Кузякин покорил пик Ленина, он был надежным, опытным горноспасателем. Всегда спокойнее идти, когда в группе врач.

Вороткин, как и накануне, был замыкающим. Перед ним маячила высокая фигура Климова, который энергично работал лыжными палками. «Начспас» знал, что он мастер спорта по альпинизму, хотя и занятой человек, но все же регулярно тренируется. Да и 50 лет для восходителя — возраст далеко не пенсионный. Знал он и то, что Иван Владимирович прилетел на Памир прямо из своего рабочего кабинета.

...Часа через полтора после выхода ветер резко усилился. Следы Пашкова, который снова шел первым, был «топтуном», быстро заметало. Лица, шапки, капюшоны покрылись изморозью. Поднялась метель, словно они попали в ледяную, продутую всеми ветрами таймырскую тундру. Внизу под ними пылал азиатский июль, а здесь стылый ветер вымораживал живое тепло из-под пуховки, немели кончики пальцев, очки примерзали к глазницам.

Выше биостанции пятерка попала на гряду огромных снежных увалов высотой с пятиэтажный дом. Здесь наст не держал, пришлось карабкаться по сыпучему, пухлому снегу.

Неожиданно Климов остановился, взмахнул лыжными палками.

— Что случилось?

— Вон у той скальной гряды, смотрите, — Климов показал лыжной палкой, — по-моему, там подходящая площадка для станции, а? Скалы от лавин прикроют, ледовое озерко есть, значит, питьевая вода будет. Как, Валентин Сергеевич? — спросил он у подошедшего Пашкова.

— Если трещин нет, может, и подойдет. Запомним на всякий случай место: высота — 6300, напротив восточного контрфорса пика Кирова. А что это вы палками махали? Надо бы крикнуть.

— Хотел... Не могу, воздуха не хватает.

Они двинулись дальше. Где-то наверху, за увалами, за ледовыми трещинами, на высоте 6900 была небольшая площадка в скалах, ночлег. Это было далеко, почти недосягаемо — палатка, отдых, горячий чай... А пока они шли, прислушиваясь, как Пашков сигналит свистком, чтобы они не сбились с пути. Все пятеро двигались в связках, держа ледорубы наизготовку: на леднике попадались закрытые трещины.

Часто налетали снежные заряды. Рюкзак в такие минуты обретал чувствительную парусность — человека закручивало вокруг собственной оси. Лицо, брови, борода мгновенно покрывались ледяной коркой. Сгоряча Климов этого не почувствовал. Оборачиваясь, он удивлялся, глядя на Кравцова, почему тот не снимет ледяную корку с лица. А Кравцов то же самое думал про Ивана Владимировича.

Для короткого привала выбрали глубокую впадину-мульду, уселись на рюкзаки, выпили по чашке теплого кофе из термоса. Неожиданно Климов увидел в мульде... бабочек, ярких, пестрых, но замерзших. Они лежали на снегу. Зачем бабочки прилетели на плато? Каким ветром их занесло? Они сами тоже, наверное, похожи на этих бабочек — люди в ярких пуховках среди льда и снега. Каким ветром их сюда занесло?

Пашков вытянул штырь антенны, вышел на связь с базовым, сообщил местонахождение группы. Из базового передали прогноз: температура падает, ветер в районе плато усиливается. Старший тренер базового лагеря Кожевников посоветовал остановиться на ночлег не позже 16.00, а в случае сильной пурги — спуститься на 6200, переждать там непогоду в снежной пещере.

...Все-таки они дотянули до 6900. Пашков нашел в скалах площадку с подветренной стенкой. Вырубили ледорубами широкую лохань, для прочности заглубили туда палатку, надежно заякорили ее длинными ледовыми крючьями, чтобы высотный домик не сдуло. Потом через круглый лаз они втиснулись со своими рюкзаками внутрь палатки. Последним залез Вороткин с большим куском льда для чая. Он наглухо застегнул двойной полог. Началась обычная суета: доктор колдовал над примусом, держа его на коленях; Климов раскладывал на полу спальники, поролон; Пашков занялся ужином. Заработал примус — сразу стало теплее. Поставили на огонь широкую кастрюлю со льдом. Страшно хотелось пить, губы горели, во Рту пересохло.

Они лежали в палатке, тесно прижавшись друг к другу: так было теплее. Палатка то и дело пугливо вздрагивала на ветру. Мысль была одна: переждать эту метельную ночь, а утром двинуть к вершине. До цели оставалось всего 600 метров...

Вдруг что-то сильно щелкнуло по крыше, правый угол палатки обвис: растяжки все-таки лопнули. Чертыхаясь, Вороткин вытащил из-под изголовья шеклтоны, стал обуваться. Зажгли свечку, увидели, что в углах появился снег. Под напором вьюги он фильтровался внутрь палатки даже сквозь двойные стенки. Юра вылез, закрепил растяжки. Окоченевший, заснеженный ввалился обратно. Вскоре скаты палатки глубоко провисли под тяжестью снега, сморщились...

Так провели ночь — без сна, в полузабытьи. Климову почему-то вспомнилось, как перед отъездом на Памир ему позвонили из Президиума Академии наук, предлагали к отпуску различные варианты земного рая: Звенигород, Пицунду, Карловы Вары. Он выбрал Памир.

Впрочем, Климов выбрал горы еще лет тридцать назад, студентом четвертого курса. Ему нравилось чувствовать в руке надежную опору ледоруба, лазить по шершавым скалам. Тяжелый рюкзак никогда не тяготил, лямки надежно лежали на плечах, как рука друга. ?

Наверху было интересно... Почему-то именно в горах хорошо думалось. Главные мысли его работ пришли не в кабинете, а в палатке. Альпинизм был для него формой научной работы. В дни празднования 250-летия Академии наук по предложению Климова было решено наградить самую высокую вершину страны — пик Коммунизма медалью имени академика Курчатова за содействие в развитии науки.

В нарушение всех инструкций ученый любил бродить по горам в одиночку. Его грело острое, неповторимое чувство — быть наедине с горной природой. Горы всегда были полны неожиданностей. В экспедиции, как на фронте, один день стоил трех.

И еще: горный спорт был для него идеальной духовной конструкцией. Альпинисты никогда не вспоминали о его громких титулах и званиях. Ему по душе была горная система отсчета человеческих достоинств, в которую равнинные чины и должности не входили. Выше 3000 метров любой доктор наук, лауреат или академик становился обычной «рядовой спиной», на которую можно нагрузить положенные 20, а еще лучше 25 килограммов. Наверху всегда чего-нибудь не хватает.

Одним словом, в горах была его истина.

 

Двойные высотные ботинки, которые лежали у каждого под спальником, за ночь одеревенели от холода, пришлось отогревать их над примусом. Вороткин, как всегда, оказался самым предусмотрительным: он вытащил из своего спальника теплые шеклтоны и в две минуты был готов к выходу. Юра вскипятил чай. Выпили по кружке, пожевали на завтрак чернослива и галет из пеммикана. Зашнуровали друг другу ботинки. Вороткин помог Алексею и Климову так упаковать свои рюкзаки, чтобы они точно «вписались в спину». Собирались на выход, как космонавты в открытый космос.

Сразу от палатки начинался крутой заснеженный взлёт. Поднимались осторожно, нога за ногу, наискось траверсируя лавиноопасный склон. Одолев взлет, вышли на острый гребень. Теперь их вел Вороткин. Пашков уступил ему место ведущего: на сложном рельефе «начспас» был надежнее. Словно горный архар, он никогда не спотыкался на крутизне, чувствовал гребень, как смычок чувствует скрипку. Не торопясь выбирая место для каждого шага, он двигался, словно по лезвию... Иногда останавливался, вслушивался. Каждым нервом, мускулом, кожей ощущал опасный склон. Предательские скальные надувы могли рухнуть от неловкого шага, даже от кашля. Шли «верхним чутьем», затаив дыхание... Только шуршала по снегу веревка.

Неожиданно Алексей неловко, боком сполз на снег. Климов резко выбрал веревку, страхуя товарища.

— Ты что? Вставай, Алеша!

— О-о-о, режет... живот...

Спустился доктор, ему и Климову сразу бросилось в глаза — Алексей резко побледнел. Это было заметно даже сквозь загар. На лбу выступил липкий, холодный пот. Он попробовал встать, не смог...

Климов снял с Алексея рюкзак, доктор расстегнул молнию пуховки, стал ощупывать живот — больно! Пульс частил, Алексей весь сразу обмяк. Доктор вытащил из походной аптечки шприц, промедол. Согрел ампулу дыханием, сделал укол.

— Похоже, перитонит, — отойдя в сторону, сообщил доктор. — Его надо немедленно вниз, чем скорее, тем лучше! Самому ему двигаться опасно.

Молча, ни о чем не спрашивая, Вороткин начал выкладывать на снег вещи из своего рюкзака. Вытащил нож, что-то буркнул про себя и решительно пропорол в рюкзаке две широкие боковые прорези для ног. Климов и доктор посадили Алексея в рюкзак, помогли Вороткину надеть лямки на плечи.

В разрыве снежной пелены высоко над ними мелькнул скальный купол вершины — как прощание...

Сначала спускались тем же путем, что и поднимались. Тропу быстро заметало, то и дело ее теряли. С первых шагов по целине Вороткин увяз в снегу. Его сменил Пашков, но и тот едва одолел сотню метров с Алексеем на плечах. Совсем сбились с тропы, попали на широкий лавинный вынос — рыхлый снег вперемешку с глыбами льда. Алексей то терял сознание, то, очнувшись, просил: «Пустите, пойду сам!»

Доктор вдруг заметил, что Климов иногда странно приседает под своим потяжелевшим рюкзаком, часто останавливается, судорожно глотая воздух. «Что-то с ним неладно, надо осмотреть его на ночевке», — решил Кузякин. Скоро все выбились из сил, остановились. Доктор снова сделал Алексею инъекцию промедола, потом атропина. Но обезболивающие средства мало помогали. У Алексея не было сил даже стонать, он только облизывал сухие, побелевшие губы.

— Пить, дайте попить!

Климов поднес было к его губам фляжку.

— Пить нельзя, Алеша! — запретил доктор. — Только прополоскать рот. Пить — ни глотка, понял? — И негромко добавил: — У него неладно в брюшной полости. Нужна срочная операция.

— Сколько времени нам понадобится для спуска в базовый, Валентин Сергеевич? — спросил Климов.

— Отсюда обычно спускаются дня за два. Если здоровые...

— Два дня... долго! Так что же делать?

— Сейчас главное — добраться до «Востока», там решим. И не терять головы, — спокойно ответил Пашков.

До станции «Восток» оставалось три-четыре часа пути, но это был путь по крутым увалам. Нести Алексея в рюкзаке было опасно.

Любое неосторожное движение на склоне и... Они завернули больного в трехспальный пуховый мешок, проложили поролоном, обернули палаткой: получился большой кокон. Этот кокон стали осторожно спускать по склону на веревках, пропущенных через головки ледорубов.

Поднятые красной ракетой, подошли на помощь Азрет и Виктор. Все вместе они добрались наконец до знакомой большой палатки среди скал. Первый острый приступ боли у Алексея миновал, он даже присел к большому ящику, когда все собрались ужинать.

Климов от ужина отказался, выпил немного бульона и, не раздеваясь, лег. Его мучила тупая боль в затылке, в тепле заныли обмороженные пальцы рук.

— Разрешите-ка ваш пульс, Иван Владимирович, — доктор взял Климова за запястье: кончики пальцев почернели...

Только сейчас, в палатке, Кузякин разглядел: губы Климова запеклись, веки припухли от мороза. Пульс был неровным, дыхание хриплым.

«Глубокая гипотермия, горная болезнь. Вот-вот может вспыхнуть воспаление легких. А держится хорошо, духом не падает». Наметанным глазом горноспасателя доктор оценил все сразу. Много он повидал на своем веку людей, сломленных высотой. Нет, этот держался стойко.

— Иван Владимирович, оденьте-ка мои унтята, они теплые. — Доктор вынул из рюкзака меховые носки.

— Я потерплю, ничего. Как же нам быть с Алексеем? А что, если... операция, доктор, а? — Климов испытующе глянул на Кузякина.

— Понимаю, Иван Владимирович. Действительно, если оперировать Алексея здесь? Будь у меня инструментарий, наркотики для анестезии, рука бы не дрогнула. Я знаю, Алешка выдержит, он крепкий, мы с ним три года в горы ходим. Ах, черт возьми! — Доктор стал нервно разминать пальцы, словно готовясь к операции.

— Да, пожалуй, это идея!

— Если сюда с вертолета сбросят инструментарий и медикаменты, я буду оперировать Алексея в палатке. Валентин Сергеевич, вы же биолог. Будете моим ассистентом?

— Допустим, но... Как вы сделаете наркоз?

— В базовом есть опытный анестезиолог, он проконсультирует по радио... Другого выхода нет. Через сутки может быть поздно. Доставайте рацию, сеанс связи подходит.

...Радиограмму с плато принял старший тренер базового лагеря Кожевников. Пашков сообщал о серьезной болезни Кравцова и просил срочно сбросить с вертолета в районе станции «Восток» стерильно упакованный инструментарий и необходимые медикаменты для операции на брюшной полости. Кожевников тут же собрал всех медиков, которые были в лагере: двух хирургов, анестезиолога и медсестру из научной экспедиции. У всех нашлось только два скальпеля, один иглодержатель, кетгут...

Ответ экстренного консилиума был передан на плато:

«В условиях палатки на станции «Восток» невозможно обеспечить необходимую антисептику. Стерильного набора инструментов и аппарата для наркоза в лагере нет. Постарайтесь своими силами доставить больного к пику Парашютистов. Высылаем на помощь спасательный отряд. Сообщите ваши потребности в медикаментах, спасательном снаряжении для выброски с вертолета».

...Подкрадывалось самое страшное — апатия, безразличие. Климов молча лежал в своем спальнике, ему не хотелось даже пить. Только память работала четко, обостренно. Сквозь сомкнутые веки он, как на экране, видел свой путь: слепящие фирновые поля... Вороткин на остром гребне... Алексей неловко сползает на снег...

Отчетливо, до галлюцинаций он слышал: шуршит по снегу веревка... свистит сквозь пургу Пашков... Весело зовет Вороткин: «А теперь — вонзайтесь!»

Застонал лежащий рядом Алексей. Это была уже явь. Климов приподнялся, смочил влажной салфеткой его пересохшие губы.

... С первой утренней связью в базовый ушла радиограмма:

«Начальнику Управления ГВФ Кашинцеву,
старшему тренеру Кожевникову.

На высоте 6000 в районе станции «Восток» находятся двое тяжелобольных, один из них — академик Климов. Для срочной эвакуации больных просим вас разрешить посадку вертолета на Памирском фирновом плато. Считаем посадку возможной пилоту высшего класса.

Комендант станции «Восток» Пашков, «начспас» Вороткин, врач Кузякин».

В горах не на равнине. Там особенно трудно бороться за жизнь. И еще день, ночь и снова день. Доктор, Пашков, «начспас» выхаживали, лечили, согревали больных. Утром, не открывая глаз, доктор первым движением, еще в полусне нащупывал руку лежащего рядом Климова, считал его пульс, потом склонялся к Алексею.

«Станция «Восток», Пашкову, Вороткину, Кузякину.

По вашей просьбе разрешена посадка на плато вертолета МИ-4. Требования к посадочной площадке сообщим позже. Выложите в районе станции «Восток» знак «Т» для выброски аварийного запаса медикаментов, продовольствия, теплых вещей. Сообщайте каждые три часа о самочувствии больных. В базовом лагере у рации дежурит главный хирург республиканской санавиации.

Начальник Управления ГВФ Кашинцев, старший тренер Кожевников».

... Они уже не чувствовали себя маленькой беспомощной группой, затерянной в горах. Большая земля беспокоилась, требовала, помогала. Там, внизу, были подняты на ноги врачи, авиаторы, горноспасатели, связисты.

«Станция «Восток», Пашкову.

Посадочная площадка должна представлять собой плотно утрамбованный круг диаметром 30 метров с примыкающим к нему прямоугольником 15х 100 метров. Найдите площадку с легким скатом к кромке плато. По периметру круга и по углам площадки расставьте красные флажки. С обеих сторон площадки должны быть протоптаны две тропинки длиной по одному километру для оценки рельефа с воздуха.

Командир вертолета Петров».

«Базовый, Кожевникову.

Выбрали посадочную площадку на 5800 согласно требованиям командира вертолета. Предполагаемый диагноз Кравцова — перитонит, ему необходима срочная операция. У Климова — обморожены пальцы, общая гипотермия, состояние тяжелое. Просим дополнить аварийный запас на выброску кислородом, транквилизаторами, антибиотиками, саперными лопатками, бухтой стального троса. Спускаем больных своими силами к посадочной площадке. Вышли на прямую связь со спасотрядом, встретимся с ним на 6100.

Пашков, Вороткин, Кузякин».

МИ-4 стоял на небольшой травянистой полянке, зажатой горными склонами, недалеко от палаток базового лагеря. Экипаж готовил машину к рейсу на плато. Командир экипажа Игорь Петров сам проверил все тяги, лопасти, хвостовую балку. О посадке на плато давно мечтал не только пилот, но и его вертолет, шутил он. Надо было облегчить машину килограммов на двести. Второй пилот и механик сняли задние створки гондолы, убрали сиденья, рацию, приборы — все вплоть до собственных летных фуражек. Командир рискнул снять даже аккумуляторы, чтобы при взлете только завести мотор на поляне и тут же их отключить. Кое-что пришлось добавить сверх обычного: вертолетчикам выдали ледорубы, страховочные пояса, пуховые куртки. Второй пилот должен был остаться в лагере, идти на плато предстояло командиру и механику.

Вокруг «болели» альпинисты, готовые помочь. Вертолет — с виду неуклюжая пузатая конструкция с тонким хвостом и куцыми крылышками — был общим любимцем. Всем нравилось смотреть, как взлетает этот дюралевый «кузнечик», смешно приподняв хвост и словно бы бодая воздух своим широким лбом.

...Напутствуя Петрова, начальник Управления ГВФ Кашинцев сказал:

— Я звонил в Москву министру, доложил ему обо всем. Он желает вам успешной посадки. Если не сумеете взлететь, разрешаю оставить машину на плато. Альпинисты помогут вам спуститься.

 

В ночь перед посадкой вертолета на плато никто не спал. Люди готовили площадку — круг, прямоугольник, две тропинки — для оценки рельефа с воздуха.

Как в полусне, держась за плечи друг друга, падая от усталости, всю ночь они месили рыхлый чавкающий снег, уминая, перемешивая тяжелые волглые пласты — Пашков, доктор, горноспасатели — все, кто был на ногах... К счастью, ночь была лунной, светлой. Над плато, словно кованный из серебра, маячил пик Кирова, призрачно светились фирновые поля, а внизу голубел в лунном свете ледник Фортамбек. Но им было не до красот. Перед рассветом наст крепко прихватило, все смерзлось до плотности асфальта. К 8.00 площадка была готова.

На плато ждали вертолета, но все же МИ-4 появился неожиданно. Дробный стрекот мотора прозвучал как сладкая музыка.

— Ура! Летит, летит! Первый заход, второй...

Пилот вел машину, как на параде. Вертолет сделал круг, затем мастерски, впритирочку спланировал по плавной глиссаде точно к центру круга, чуть пригасил скорость. Видно было птицу по полету! Колеса коснулись было снега, но опять приподнялись. Как человек, бредущий по болоту, пилот выбирал местечко покрепче, понадежнее.

Вдруг машину повело в сторону... Пилот все же выровнял ее, снова осторожно, по сантиметру стал осаживать,.. На бешеном форсаже вращались лопасти, ловя крохи разреженного воздуха... Из-под гондолы взметнулись комья снега...

Касание!

Касание!

Мелко дрожа корпусом, вертолет полу завис над площадкой. На снег, пригнувшись, выскочил бортмеханик, глянул под колеса.

— Посадка — во!

Мельком взглянув на механика, пилот впился взглядом в приборы.

— Гироскоп?

— Высотомер?

— Тангаж?

Удержать машину! Удержать!!

Лопасти с визгом рвали поземку... Вертолет все же просел, колеса, кажется, вязнут. Эх, сядут — пропали! Петров чувствовал машину, как собственную руку, как сердце... Обоим не хватало кислорода. Краем глаза пилот заметил: люди быстро втащили в салон человека в красной пуховке (Климов?), бросились за вторым. Петров резко отбросил дверцу, высунулся из кабины по пояс, поднял руку с вытянутым кверху указательным пальцем.

— Один!

— Только один!

Не слыша голоса, его поняли по губам. Доктор умоляюще поднял вверх обе руки, показал на Алексея.

Тогда, на секунду чуть сбавив обороты, пилот выкрикнул:

— Иначе не взлетим! — И захлопнул дверцу кабины.

Машина рванулась было вверх, но странно клюнула носом: колеса все же увязли. Снова взревел мотор, дикий взвизг лопастей рванул по перепонкам... Люди бросились врассыпную...

Машина чуть приподнялась, с натугой пошла вперед, пропахивая колесами глубокую борозду.

Ну!

Оторвались...

Мотор все же пересилил, но набрать высоту уже не смог. Вертолет летел по прямой, площадка сама покато уходила из-под колес. Вот и кромка плато — машина камнем провалилась вниз...

Но Петров уже спокойно заложил левый вираж, а через 15 минут они благополучно сели в базовом лагере.

Когда Игорь вылез из кабины, руки у него дрожали...

Опираясь на плечи альпинистов, из вертолета выбрался высокий человек в продранной красной пуховке. На груди у него болтались разбитые очки.

Климова уложили в палатке-госпитале, напоили горячим бульоном. Врач лагеря хотел было осмотреть его, но Иван Владимирович попросил позвать командира экипажа.

— Спасибо, Игорь. Посадка была мастерской. Вы летаете, как Чкалов. Но... — охрипший голос Ивана Владимировича дрогнул, — но на плато остался тяжелобольной. Он может погибнуть. Прошу вас, слетайте еще раз. Вас очень ждут.

— У меня был один шанс из сотни. Я его использовал, — ответил Петров и вышел.

— Значит, последняя надежда...

— Доктор, выход один, — Климов вкладывал в свои слова остатки сил, воли. — Надо готовить операцию здесь, в базовом лагере.

— В базовом? Но...

— Посадку на плато тоже считали невозможной. Свяжитесь от моего имени с .Советом Министров республики, вам доставят все необходимое. Мы должны спасти Алексея.

— Вам надо поспать, Иван Владимирович, хотя бы пару часов. Вас ждет санитарный вертолет.

— Я никуда не улечу, буду ждать Алексея здесь. Готовьте операционную в лагере. Да, между прочим, у меня кровь первой группы. Если нужно, возьмите для Алеши.

Климов закрыл глаза, вздрогнул. Дикий свист лопастей резанул слух...

— Один!

— Только один!

 

Внимание, внимание! Всех альпинистов просим немедленно собраться около штабной палатки! — усиленный мегафоном голос дежурного разнесся над базовым лагерем.

И люди поднялись по тревоге. Операционную решили разместить в единственном на поляне щитовом домике. Его продраили щелоком, задрапировали пол, стены, потолок чистыми простынями. Сложнее было с инструментарием. Нашлось всего два скальпеля, один иглодержатель. Пришлось проявить смекалку. Ранорасширители согнули сами из четырех нержавеющих столовых ложек. В операционной должен быть свет, а еще лучше — бестеневая лампа. Среди альпинистов оказались электрики, они сделали проводку от движка в домик, обтянули большой таз фольгой, укрепили в нем лампы — освещение было готово! Собрали все бинты, марлю, простыни, простерилизовали их вместо автоклава в большой кастрюле-скороварке.

...Спасотряд добрался до базового лагеря уже в темноте. На леднике их встречали, люди подхватили на руки Алексея.

— Прошу всех в столовую, вас ждет ужин, — пригласил старший тренер.

— Ужин потом. Где будем оперировать? — спросил доктор.

— В щитовом домике. Ассистировать вам будут врач лагеря, анестезиолог и медсестра из экспедиции. Донорская кровь первой группы готова.

— Хорошо, спасибо. Мне сейчас теплой воды, умыться, переодеться. Пусть ваш врач проверит Кравцова на лейкоцитоз. Через полчаса начнем.

... Всю ночь около щитового домика светились фонарики альпинистов. Трое врачей и медсестра в странных хитонах из простыней склонились над больным. Алексей держался, как Маресьев. Ни разу не вскрикнул, хотя операция шла без наркоза. Когда все кончилось, пациент спросил:

— Доктор, что у меня вырезали?

— Убрали лишнюю складочку, не волнуйся, Алеша, — весело ответил доктор.

Работал он четко, уверенно, рука не дрогнула, как будто и не было трех бессонных суток на плато. Да и операция была необычная, такого на леднике еще никто не делал.

Утром вертолет санавиации увез Климова и Алексея на равнину. Их провожал весь лагерь, и все видели: улетать им не хотелось. Просто надо было отправляться вниз, чтобы будущим летом снова вернуться сюда. Чтобы опять идти наверх, чтобы ковбойка снова вьщвела от солнца, а горные ботинки стерлись в пыль, чтобы принимать вертолеты на плато и лазерные сигналы с Марса — чтобы жить.

Через день после их отлета в базовый пришла радиограмма:

«3 сентября в 7 утра в больнице от острой сердечной недостаточности скоропостижно скончался академик Иван Владимирович Климов».

... Люди уходят, горы остаются. Идеи тоже остаются, они живут дольше людей.

Каждый год осенью первокурсники заполняют аудиторию имени академика Климова. О нем первая лекция, похожая на легенду. А летом кто-то из них обязательно уходит на плато.


 
Рейтинг@Mail.ru
один уровень назад на два уровня назад на первую страницу