Мир путешествий и приключений - сайт для нормальных людей, не до конца испорченных цивилизацией

| планета | новости | погода | ориентирование | передвижение | стоянка | питание | снаряжение | экстремальные ситуации | охота | рыбалка
| медицина | города и страны | по России | форум | фото | книги | каталог | почта | марштуры и туры | турфирмы | поиск | на главную |


OUTDOORS.RU - портал в Мир путешествий и приключений

На суше и на море 1979(19)


В ПОИСКАХ БЕЛОГО ЖУРАВЛЯ
Станислав Старикович

В ПОИСКАХ БЕЛОГО ЖУРАВЛЯ

Очерк


Сначала финал.

Ранним июльским утром из самолета, прибывшего во Внуково с Крайнего Севера, вышли несколько человек, привлекшие внимание окружающих тем, что суетились вокруг деревянного ящика с яркими иностранными надписями. Ящик, весьма схожий с окованным сундучком, несли так осторожно, как, вероятно, молодая мать впервые берет на руки дитя.

Наконец один из прибывших, доктор биологических наук Владимир Евгеньевич Флинт, мужчина внушительного роста, покряхтывая, втиснулся на заднее сиденье «Волги», и мы с Эдуардом Назаровым тихонько опустили поклажу на его колени. То, что лежало в сундучке, обошлось государству в десять тысяч рублей, но на самом деле было бесценным.

«Волга» тут же направилась в другой московский аэропорт — Шереметьево, где американка Элизабет Андерсон приняла срочный груз, с тем чтобы он в тот же день очутился за океаном. Для успеха дела было крайне важно, чтобы содержимое сундучка не более чем за сорок восемь часов перекочевало из заболоченной тундры низовьев Индигирки в Воспроизводительный центр Международного фонда охраны журавлей (Барабу, Висконсин, США). Расстояние немалое — добрый кусок Азии, Европа, Атлантика, изрядная часть США.

В тот день во Внуково кончилось мое участие в орнитологической экспедиции Центральной лаборатории охраны природы Министерства сельского хозяйства СССР. А началось оно, пожалуй, на московской квартире В. Е. Флинта, к которому я пришел брать интервью.

Слава богу, люди устроены так, что, о чем бы ни шла речь, все же обязательно скажут о насущных своих заботах. Слово за слово, и, к моему удивлению, выясняется, что Владимир Евгеньевич, с которым я знаком не один год, вице-президент МФОЖ — Международного фонда охраны журавлей, того самого, что находится в штате Висконсин. Нет, Флинт не единственный вице-президент. Есть и другие: англичанин сэр Питер Скотт — сын знаменитого полярника Роберта Скотта, японский принц Я. Яма-сима, индиец Салим Али — старейший орнитолог мира, Диллон Рипли — президент Международного совета по охране птиц. Само собой понятно, что все они неплохо знают мир пернатых. А основали Фонд нынешние его директора Джордж Арчибальд и Рональд Сови.

Беседа течет дальше, и выясняется, что Флинт на днях отправляется на север Якутии, чтобы обследовать гнездовой ареал редчайшей птицы — белого журавля, или, как его еще именуют, стерха. И не просто обследовать, но и раздобыть несколько драгоценных журавлиных яиц для пересылки в инкубаторий Международного фонда охраны журавлей. Это обусловлено одним из пунктов советско-американского соглашения о сотрудничестве в области охраны окружающей среды.

...Начальство и бухгалтерия, проявив чудеса оперативности, немало способствовали тому, чтобы автор этих строк смог быть свидетелем хотя бы части советско-американского эксперимента. И вот я в Чокурдахе — маленьком северном поселке, приютившемся между Индигиркой и взлетной полосой аэродрома. Поселок куда меньше по размерам этой самой полосы, но тем не менее в летную погоду жизнь здесь бьет ключом.

Утром, отведав несколько блюд из оленины и оставив на столе батарею стаканов из-под компота, мы подхватываем сложную амуницию кинооператора Эдуарда Назарова и спешим в дальний угол аэродрома, где отдыхают от своих трудов скромные Ан-2 и Ми-4. Нас четверо: Флинт, орнитолог Александр Сорокин, Назаров и представитель печати, то есть я.

Настроение неважное: вчера выжали из «Аннушки» все, что можно, а нашли только три гнезда. Само гнездо с самолета увидеть почти невозможно. Зато громадные белые журавли отчетливо выделяются среди рыжеватой весенней тундры. Если журавлиха не взлетает сразу с приближением самолета, а сперва бежит по болоту, это значит, что она отвлекает грохочущее чудище от своего дома. Большего и не надо — можно смело помечать на карте это место, чтобы вертолет высадил здесь наблюдателя, который будет вести себя тише воды и ниже травы, стараясь в бинокль найти кучку сухой осоки среди болота — гнездо, в котором лежат два крупных темных яйца.

...Пилоты хлопочут возле машины, уточняют замысловатый маршрут. Наконец получено «добро» на взлет. Флинт обосновался у правого переднего иллюминатора, Александр — у левого. Мне поручено смотреть под крыло — подбирать крохи, если они останутся.

Вскоре кончаются следы от вездеходов (наносящие чувствительные раны тундре), и под крылом проплывают более или менее нетронутые места. Лишь песцовые ловушки из бревен да геодезические знаки говорят, что люди здесь работают.

С небольшой высоты видны трещины во льду, еще сковывающем глубокие озера, а на мелких, растаявших уже кипит жизнь. Ныряют утки, резвятся чайки. На небольших холмиках токуют турухтаны. Песцы, завидев самолет, сворачиваются белым шаром и прижимаются к земле — авось не заметят. Серые стайки гусей и небольшие стада диких северных оленей суматошно бегут от самолетной тени. Не поймешь, чего больше под крылом — земли или воды. Наверное, мы чувствовали бы себя увереннее, если бы у «Аннушки» вместо колес были поплавки.

Самолет долго выписывает зигзаги и вдруг резко валится на левый борт, а из пилотской кабины несется ликующий вопль: «Стерх слева!»

Почему же первым увидел журавля не орнитолог, а летчик? Этот парадокс Флинт растолковывает мне так: «Пилоты — впередсмотрящие. И когда они знают, что ищут, предмет поиска обычно появляется слева — пилот подруливает к подозрительной точке».

Самолет закладывает немыслимые виражи. А внизу, совсем рядом, журавлиха, увиденная мной впервые в жизни, энергичными шагами меряет неглубокое болото. От ее ног, как от лодок, расходятся волны. Красный клюв вытянут вперед, словно эстафетная палочка. Решив, что наблюдатели одурачены и гнездо в безопасности, она легко и плавно взлетела. И тут я опешил: белый журавль, оказывается, не совсем белый — концы громадных крыльев черны, как смоль.

Александр и Владимир Евгеньевич обсуждают: гнездо или нет? Безусловно, гнездо — вон к перепуганной мамаше присоединился глава семейства и уговорил ее сесть неподалеку. Две элегантные птицы стоят в болоте и смотрят на самолет, нарушивший их покой. Наверное, они сейчас больше всего хотят, чтобы грохочущее чудище поскорее убралось восвояси, а то яйца, оставленные без присмотра, расклюют прожорливые поморники или чайки. «Аннушка», словно поняв журавлиную мольбу, круто берет вверх.

Внутри алюминиевой птицы всеобщее оживление: как-никак найдено четвертое гнездо! И очень удачно — неподалеку холм, куда вертолету нетрудно высадить наблюдателя. Жизнь пошла совсем хорошая... На радостях открываю банку абрикосового сока, прихваченную в столовой (я — и кок, и стюард), и предлагаю его с бутербродами экипажу и коллегам, которых теперь и вовсе не оторвешь от иллюминатора.

Но все же четыре гнезда — это мало, ох, как мало! По одному из пунктов советско-американского соглашения об охране окружающей среды мы должны отправить за океан шесть яиц стерха. И чтобы избежать всевозможных случайностей, надо разыскать не меньше восьми таких вот благополучных гнезд, чтобы с холма заранее можно было нарисовать точный маршрут. Зачем? Мои бывалые спутники поясняют: «В тундре и опытному человеку ничего не стоит заблудиться». Кроме того, «лишние» гнезда, которые нужно найти, вовсе не лишние. Яйцо можно случайно разбить, да и в гнезде вдруг будет не два, а лишь единственное.

Брать же из двух следует одно, чтобы не уменьшить приплод редчайшей птицы. Изъятие же одного яйца почти ничего не изменит в природном балансе: журавленок, появившийся первым, заклевывает (а может, топит) своего младшего брата. Жестокость первенца — результат эволюционной приспособленности. Вероятно, родители не могут выходить двоих. И второе яйцо страховочное, на тот случай, если погибнет первое.

Среди якутов издавна бытовало поверье, что человеку, увидевшему стерха, уготовано счастье. Понятно, счастье каждый день не встретить. Значит, стерхи и раньше были редкостью. Но зато они обитали на многих заболоченных равнинах Сибири, а теперь выводят птенцов лишь в низовьях Индигирки, где их редкие гнезда разбросаны на территории в тридцать тысяч квадратных километров. Сюда из далеких южных краев на лето прилетает основная часть племени белых журавлей — три сотни птиц. А где зимуют якутские стерхи — науке пока неведомо.

Другая, совсем крошечная часть и без того малочисленного поголовья стерхов выводит птенцов где-то в низовьях Оби, а зимует в Индии на заповедном болоте Гхана-Бхаратпур. В 1975 году там коротали зиму шестьдесят семь стерхов, в 1976 — только пятьдесят семь.

Подытожим цифры: на обширнейшей и богатейшей арене жизни, какую предоставляет биосфера планеты, уцелело около четырехсот белых журавлей. Размножаются же ежегодно, по-видимому, не более шестидесяти — семидесяти пар.

Стерху грозит вымирание. Понятно, почему его латинское название (Grus leucogeranus Pallas, 1773) есть в «Красной книге» Международного союза охраны природы и природных ресурсов и в «Красной книге» СССР. Моральная ответственность за сохранение белого журавля лежит на нашей стране: родина птицы там, где она строит гнездо и выводит птенцов.

Из латинского названия стерха явствует, что в научные анналы его внес в 1773 году наш соотечественник академик Петр Симон Паллас, который опубликовал ставший знаменитым труд «Путешествие по разным провинциям Российского государства». Паллас описал взрослых журавлей. Ни гнезда, ни птенцов он не видел.

Увы, не повезло не только Палласу — целых двести лет после него никто из зоологов не мог найти не то что гнезда, а хотя бы скорлупу яйца стерха.

И только в 1963 году орнитолог В. К. Воробьев впервые увидел жилище и потомство стерха. Птенцы белого журавля оказались рыжими. Двумя годами позже гнездо выследил В. Е. Флинт. Чтобы птицы привели к своему дому, орнитологу пришлось сутки лежать в спальном мешке, спрятавшись за бревном старой песцовой ловушки. Впервые в зоомузей попала кладка стерхов и столь долгожданное гнездо: несколько слоев осоки с болота глубиной по колено. Выяснилось, что журавли не всегда строят новую колыбель для птенчиков, иногда подновляют старую. Впрочем, уменьшительное «птенчик» вряд ли уместно: яйца стерхов солидные, по 200 граммов; соответственно крупны и отпрыски.

Мать сидит в гнезде чуть распластавшись, вытягивая шею вверх лишь в случае тревоги. Каждые два часа встает и переворачивает яйца, чтобы те со всех сторон прогревались и кислород сквозь скорлупу поступал равномернее. Утром и вечером яйца поступают на попечение папаши — тот греет их, пока мать бродит по округе и питается чем бог послал: наклонив голову, выдергивает корешки болотных растений, а на холмике ловит насекомых или мышей. Следя в бинокль за жизнью стерхов, ученые узнали, что мышами они интересуются до поры до времени — пока не созреют ягоды. Рыба тоже лишь разнообразит меню. А отсюда следует, что зазубрины на красном клюве птиц служат в основном для того, чтобы легче было выдергивать мокрую осоку.



Фото. Счастливая чета стерхов не подпускает близко к гнезду, поэтому приходится снимать с большого расстояния



Поев, мамаша опять садится в гнездо, а отец встает на стражу обители. Ночью (хотя в тундре в июне ночи светлые) он несет службу метрах в ста пятидесяти от гнезда, днем — подальше. Но и ночью и днем он никак не может насмотреться на подругу, прямо-таки не сводит с нее глаз. Во всяком случае, где бы он ни был, через минуту-другую оказывается возле матери, если ее что-нибудь встревожит.

И еще один штрих журавлиного быта — сон. Спят они, стоя на одной ноге в холодном болоте. Голову же засовывают под крыло. Само собой разумеется, спрятать голову — вовсе не значит сохранить ее. И для безопасности они лезут в самую топь, чтобы поблизости не было ни бугра, ни кустика. И все же журавль просыпается каждые пять минут! Внимательно осмотрев окрестности и поменяв ногу, опять отдается скоротечному покою. Но и на такой сон он тратит не больше двух часов в сутки.



Фото. Птенцы стерха на кратковременном попечении В. Е. Флинта



Стерх — существо преосторожнейшее. В этом его счастье и беда. Почему же? Да потому, что белый журавль необычайно чувствителен к так называемому фактору беспокойства. Конечно, беспокойство беспокойству рознь. Нетрудно отколотить клювом песца или хищного пернатого, позарившегося на яйца. Сложнее прогнать дикого северного оленя, который тоже готов их слопать. Но с дикими оленями сражаться приходится редко: спасаясь от гнуса, те откочевывают к морю, на север, еще до насиживания яиц. А вот стада домашних оленей для стерхов — сущий кошмар. Еще хуже оленегонные собаки пастухов. И если лавина стада и минует гнездо, перепуганные птицы все равно не возвращаются к дому, пока олени не скроются за горизонтом. Этого момента только и ждут пернатые хищники — поморники.

Видимо, необходим сезонный заказник, чтобы во время выведения птенцов не гоняли стада в междуречья Хромы, Береляха и Аллайхи.

Но вернемся к нашей экспедиционной жизни. Дни стоят летные, ясные и похожие один на другой. Прежде чем «Аннушка» уходит в небо, хлопочем вокруг нее и мы: обтираем смоченной в бензине тряпкой иллюминаторы, очищая их от налипшей грязи и раздавленных комаров, мелом на нижнем крыле делаем разметку, чтобы точнее определить сектор подсчета живности, над которой будем лететь. Вчера, например, по одному борту в полосе обзора, ограниченной мелом на крыле, за шесть часов полета насчитали шестьсот восемьдесят восемь оленей, сто четыре куропатки и т. д.

На небольшой высоте в тундре немудрено заблудиться и самолету: талые воды так изменяют очертания озер, что они становятся неузнаваемы. Вот и случается, что мы блуждаем. Тогда самолет по спирали забирается ввысь, находит ориентир, и опять час за часом полет зигзагами...

Труды не пропали зря — больше тридцати журавлиных гнезд легли на карту. Для выполнения международных обязательств найденных гнезд вполне достаточно. Но обязательства — обязательствами, а наука — наукой. Надо уточнить, сколько же всего гнезд в главной стерховой обители.

Тут приходилось заниматься и другими подсчетами. На экспедицию отпущено чуть больше десяти тысяч рублей. Аренда самолета — штука недешевая, а наша группа разведки должна оставить средства хотя бы на пятнадцать часов вертолетных рейсов для изъятия яиц. Летный же час вертолета обходится в копеечку, куда дороже, чем у «Аннушки».

И еще: когда брать яйца? Здесь необходимо было попасть только в «яблочко» — не раньше двадцатого и не позже двадцать четвертого дня насиживания. Если раньше — зародыш еще не окреп и не выдержит вертолетной и самолетной тряски, даже если в термостате (окованный сундучок в начале рассказа) понизить температуру, чтобы замедлить биохимические процессы, затормозить развитие эмбриона. А если позже — птенец может вылупиться по дороге и погибнет.

А как довезти? Вдруг испортится погода, когда надо будет высаживать наблюдателей или когда вертолет уйдет к гнездам за собранными яйцами? А замысловатая вязь из «состыковки» расписания внутрисоюзных и международных рейсов!

Береженого бог бережет. В полном соответствии с этой древней мудростью были приготовлены запасные варианты. К одному из них и пришлось прибегнуть, но в общем-то не из-за нелетной погоды.

....Вечером встречаем пополнение из Москвы — «группу захвата» во главе со старшим научным сотрудником Ардалионом Алексеевичем Винокуровым. Увешанные рюкзаками, спальниками и биноклями, они несут тот самый сундучок, что будет хранить и обогревать яйца стерха в пути над Евразией и Атлантикой.

Сундучок что надо: с шестью запорами, внутри белоснежный куб — пенопластовый футляр с заботливо вырезанными шестью ячейками. Сюда и лягут яйца журавля. Из сундучка торчат проводки термопар — температура в нем должна быть 32 градуса. Обогревать же искусственное гнездо будет не какое-нибудь хитроумное изобретение вроде электрокамина, а добрые старые медицинские грелки.

Все мы отправились на берег Индигирки праздновать общий сбор. Час ночи. Тепло, местная молодежь, разбившись на парочки, бродит под солнцем, а не под луной. Мы же сидим на камнях и долго смотрим, как какой-то рыболов удочкой вытаскивает рыбку за рыбкой и уже наловил полное ведро.

Сидим на берегу не ради развлечения. Дело в том, что в крохотной гостинице с вечным объявлением «Мест нет» для таких, как мы — «командированных», — отведено две комнаты: мужская и женская. В других же отдыхают экипажи дальних самолетов или живут специалисты с семьями. И теперь мы обсуждаем сложную задачу — как разместиться всем нам вместе с прибывшими, чтобы и соседей по номеру не обидеть. Решили проблему так: некоторые из нас легли на койках, а некоторые — в спальниках на полу.

Однако экспедиция не намерена долго здесь задерживаться. Надо на вертолете добраться до нескольких домиков, затерявшихся на речке Берелях. Оттуда и планируется начало десантной операции к гнездам стерха. Ибо стартовать с аэродрома невозможно — у вертолета не хватит горючего. А в Берелях он прибудет 28 июня без людей, заполнив свое нутро бочками с бензином, и сможет тут дважды заправиться.

И вот мы в Береляхском отделении олецеводческого совхоза. Жители от мала до велика спешат к замолкнувшей металлической стрекозе. Появление вертолета всегда радость: это и письма, и газеты, и коробки с пленкой кинофильма, и встреча с новыми людьми...

Погода препакостная: туман, дожди. Флинт в который раз просит меня сходить на радиостанцию и узнать, прилетит ли почтовый вертолет? В который раз радист сквозь треск и шум помех связывается с Чокурдахом и произносит одну и ту же фразу: «Чокурдах закрыт по метеоусловиям».

Вдруг неожиданный грохот винтов — и почтовый вертолет опускается прямо посреди поселка. Наскоро запихнув вещи в рюкзак, мчимся с Владимиром Евгеньевичем захватить его, пока не улетел. Ибо заранее было условлено, что в Чокурдахе я буду нужен, как выразился Флинт, «для более массированных контактов с официальными лицами».

Почтовый вертолет прорвался в «окно». Стоило его колесам прикоснуться к аэродромному бетону, как снова навалился туман. Другие же опасения Флинта были излишни. Летчики, загруженные работой по горло, к нашей экспедиции благосклонны — десантный рейс внесен в план полетов.

И вот 28 июня. Тот самый намеченный заранее день! Кажется, что небо олицетворяет все свинцовые мерзости жизни. Волею погоды из многочисленных вариантов забора яиц остается один, аварийный, брать только из тех гнезд, на которые вертолет сможет опуститься в буквальном смысле слова.

Владимир Евгеньевич, опасаясь искушать судьбу, стоит у затянутого туманом летного поля, а я лезу наверх к синоптикам. Сотрудница показывает метеокарты со всякими циклонами и антициклонами и, будто извиняясь, говорит: «Ничего хорошего для малой авиации не ожидается». Вечером снова визит к синоптикам. Картина прежняя. Владимиру Евгеньевичу не остается ничего, как телеграфировать в Министерство сельского хозяйства СССР, под эгидой которого осуществляется экспедиция, о переносе срока отлета Элизабет Андерсон из Москвы в Лондон. Американка должна сопровождать яйца в Соединенные Штаты.

Вечером следующего, столь же унылого дня синоптики встречают меня совсем по-другому — улыбаются и делают подарок: «Завтра ожидается летная погода, если ветер не переменится». Ох уж это «если», ох уж этот ветер. Мы следили за ним, пожалуй, тщательнее, чем синоптики. Наконец — ура! — 30 июня над тундрой безоблачное небо!

В восемь утра распахиваются люки вертолетного хвоста и по доскам в его нутро вкатывают бочки с бензином. Потом приглашают нас.

В Береляхе бортмеханик и бортрадист выкатывают бочки, дозаправляют машину. А тем временем наша компания притащила сундучок и деревянную треногу с пружинами, на которые подвешивают термостат, чтобы уменьшить тряску. Вот и грелки с кипятком, дабы в искусственном гнезде не остудить журавлиные яйца.

Владимир Евгеньевич командует, чтобы на железных лавках вертолета заняли места Винокуров, Сорокин и еще двое.



Фото. Тундра в местах обитания редкостных белых журавлей



Все улыбаются — никто и не подозревает, что через двадцать минут «Операция стерх» очутится на грани катастрофы. Эти минуты были истрачены на то, чтобы найти в тундре палатку кинооператора Назарова. Он, в прошлом штурман-подводник, летая вместе с нами на «Аннушке», нанес на экспедиционную карту местоположение всех обнаруженных гнезд. И теперь ему вместе с пилотами предстоит выбрать те, возле которых вертолет сможет опуститься не далее чем в сотне метров. Иначе яиц не найти.

И вот ошеломляющая новость: Назаров в ночь на 29 июня сфотографировал вылупление птенцов! Он, торопясь, рассказывает: «Пернатые родители по случаю дня рождения устроили настоящий концерт — прямо-таки пели и плясали». Говорит что-то еще...

У нас опустились руки. Значит, и в других гнездах вылупились птенцы. Что же собирать? Под общие «охи» и «ахи» Владимир Евгеньевич берется за бинокль — спокойствие и эрудиция подсказывают выход. Вот цепочка его умозаключений. В гнезде Назарова птенцы могли вылупиться раньше потому, что оно в низине и загорожено от северного ветра. Кроме того, стерхи, вероятно, знают толк в терморегуляции: в начале насиживания в солнечные дни самка доверяла обогревать кладку дневному светилу, редко садилась на яйца, и это обмануло Назарова. Весна же была не из теплых. Значит, есть надежда, что в открытых низких местах тундры в журавлиных гнездах еще можно найти яйца с нужным сроком насиживания. Но сначала надо обследовать ближайшие гнезда стерхов.

Летим. Результат неутешительный — несколько журавлиных домиков уже пусты: родители увели отпрысков. И тогда вертолет поворачивает на восток, туда, где тундра ровна, как стол, и северные ветры гуляют на свободе.

Наконец в глубинах нашего отчаяния забрезжил луч надежды — гнездо. Самка сидит плотно. Поднялась и побежала, лишь когда вертолет прошел почти над ней. Это — час Винокурова. Высадив его для выслеживания кладки, вертолет торопится к следующим, теперь уже гипотетическим журавлиным колыбелям. Вот еще одна. Но, увы, никакого холмика подле гнезда нет и в помине. И тогда командир вертолета Леонид Кузьмич Басов делает, казалось бы, невозможное — опускает машину прямо в болото, которое с хлюпаньем засасывает колеса. Мастерство пилота таково, что вихрь, поднятый винтом, все же не выкатил беззащитное яйцо из плоского гнезда, хотя сели в каком-то десятке метров от него. Стрекочет киноаппарат...

Отныне в одной из ячеек термостата — драгоценное содержимое. Владимир Евгеньевич уверяет, что яйцо такое, какое необходимо, мол, и пахнет, как нужно, и глянец на нем подходящий...

Только взлетели, как вертолет прямо-таки валится наземь без каких-либо просьб орнитологов. Басов нашел журавленка! Как он рассмотрел рыженькое тщедушное существо? Другого птенца тоже нашел не орнитолог. Мне удалось обнаружить его возле своих сапог. И впервые в мире появляется фотография двух птенцов стерха — один чуть побольше, поживее, другой поменьше и спокойнее. Естественно, в Москву птенцов не берем, оставляем среди родных болот. Уготовано ли им вырасти, превратиться в журавлей?

И снова бреющий полет по маршруту, уже пройденному «Аннушкой». Увы, аппетит вертолетного мотора вселяет все больше опасений. В конце концов он-то и не позволил выполнить программу-максимум: к пяти взятым журавлиным яйцам (Винокуров с его драгоценной добычей уже на борту) добавить шестое, обусловленное соглашением с Фондом охраны журавлей. Не хватило каких-то ста литров бензина.

На аэродроме пожимаем руку Басову: без его «сумасшедших» посадок и взлетов вряд ли в термостате оказалось бы больше двух яиц.

Громадный Ил-18, как это часто бывает, прибыл в Москву с опозданием на несколько часов. Эти часы по каким-то аэрофлотским причинам он простоял в Норильске. А когда самолет стоит, пассажиров, как известно, просят прогуляться. Бродим по аэропорту, а на душе кошки скребут. Теплится ли жизнь в термостате, оставленном в самолетном салоне? Вдруг из какого-либо яйца захочет вылупиться птенец?

Винокурову приходится несколько раз заправлять кипятком грелку в аэродромном буфете и заворачивать ее в мой свитер, чтобы не остыла, прежде чем объявили посадку.

Слава богу, весь долгий путь температура в сундучке-термостате держалась на нужном уровне. Но счастье редко бывает безоблачным — одно яйцо погибло. Птенец начал проклевывать скорлупу и не осилил. Четыре же журавлиных яйца в целости и сохранности вместе с сундучком Флинт передал Элизабет Андерсон из рук в руки в здании аэропорта Шереметьево.

Ради чего все это? Каким образом яйца белого журавля, положенные в заокеанский инкубатор, помогут сохранить этот вид, обитающий на другом континенте? Об этом чуть позже. А сейчас предоставим слово Джорджу Арчибальду — одному из директоров Международного фонда охраны журавлей. Вот его несколько сокращенное описание невиданного события — вылупления в инкубаторе белых журавлей. Этому событию был посвящен специальный бюллетень МФОЖ.

«...Через четырнадцать часов после того, как яйца попали в инкубатор биотрона, то есть в 9 часов утра, 3 июля, Билл Гоз и я (назначенные смотрителями яиц, с которыми связывалось столько надежд) аккуратно переложили их в таз с водой. Тест на плавучесть. Наступил решающий миг. Выдержали ли яйца сорокашестичасовое десятитысячемильное путешествие из Сибири?

Четыре яйца. Два крупных и темных, два среднего размера и посветлее. Прошло немного времени, как мы опустили в воду два яйца, — и они начали дергаться и вращаться. Эмбрионы живут! Билл и я прыгали и вопили от радости. Теперь очередь за двумя большими яйцами. Увы, они сразу затонули и так и остались неподвижными. Это плохо: яйца либо неоплодотворены, либо эмбрионы погибли на ранней стадии развития. Мы потрясли их чуть-чуть и услышали глухой шлепающий звук, который убедил нас, что из этих яиц никогда никто не вылупится.

И теперь, когда все наши надежды сосредоточились на двух яйцах — проклюнутся или не проклюнутся, — мы были рады, что эмбрионам довелось довершить развитие в таком совершенном аппарате, как биотрон Висконсинского университета. Большое четырехугольное здание — чудо современной инженерной мысли, с многочисленными кабинетами, в которых можно вести сразу несколько самых сложных биологических экспериментов. Некоторые лаборатории построены на амортизаторах, гасящих любые колебания извне.

В лаборатории, находящейся в ведении МФОЖ, есть инкубаторы, в которых яйца стерхов держали при температуре 99,75 градуса по Фаренгейту. Температура в лаборатории поддерживалась всего на градус ниже, чем в инкубаторе, на случай, если вдруг инкубатор выйдет из строя. Но вероятность этого практически равна нулю. Температуру и влажность контролирует компьютер. Достаточно ей измениться хотя бы на четверть градуса, как дежурный инженер слышит тревожный сигнал. Единственное, что не под силу компьютеру, — переворачивать яйца, как это делают родители-журавли несколько раз в день. Эта задача — переворачивать яйца — была возложена на Билла и меня. И каждый раз мы с тревогой подносили их к уху — не слышны ли первые скрипы? Через пять дней мы наконец услышали показавшиеся нам прекрасными шуршащие и скрипящие звуки. Значит, журавлятам пора на свет. Мы перенесли яйца в вольер, где температура на градус ниже, а влажность выше, чем в инкубаторе. Началась мучительная процедура вылупления птенцов, которая длилась 41 час.

Первый журавленок, названный в честь доктора Флинта Владимиром, появился на свет 10 июля. Кайта — двумя днями позже. Как только птенцы вылупились, их перенесли в помещение, где температура всего 70 градусов по Фаренгейту, но оно оборудовано мощными электролампами, чтобы птенцы могли сами выбрать температурную зону по своему вкусу. Через четыре часа после вылупления журавлята были уже сухими и пушистыми и, хотя еще не могли твердо стоять на ногах, изо всех сил вытягивали шеи, требуя пищи. Спустя сутки они уже научились ходить. Вскоре они поглощали огромное количество корма, предназначенного для охотничьих птиц, и постепенно превращались в настоящих стерхов...».

А теперь распрощаемся с Арчибальдом и поговорим о втором этапе проекта «Стерх». Смысл проекта не только в том, чтобы создать «банк» — размножающуюся в неволе группу стерхов, но и в том, чтобы подарить белым журавлям новую, хорошо охраняемую зимнюю обитель, расширить ареал их обитания и тем самым предотвратить их исчезновение на зимовках вне пределов Советского Союза.

Направить же стерхов по новому адресу можно с помощью западносибирских серых журавлей, которые зимуют на Среднем Востоке в хорошо охраняемом заповеднике (здесь в прошлом зимовали и стерхи). В 1978 году число серых журавлей, помеченных пластиковыми крылометками, на этой зимовке перевалило за три сотни. И здесь большой выбор приемных родителей для стерхят.

А при чем же здесь МФОЖ? Вот при чем. Варьируя температуру, продолжительность светового дня и прочие параметры, можно изменить сроки кладки яиц, как бы уговорить стерхов откладывать яйца одновременно с серыми журавлями, и потом привезти их из Америки в Сибирь. Так появится, вернее, возродится западносибирская популяция стерхов. Так будет отведен дамоклов меч от замечательнейшей птицы, и угасающее племя белых журавлей вновь займет прочное место под солнцем.


 
Рейтинг@Mail.ru
один уровень назад на два уровня назад на первую страницу