На суше и на море 1977(17)

Рудольф Баландин

«Созвучье полное...»

Мы поднялись на перевал. Нам открылась обширная, едва обозримая впадина, оконтуренная невысокой зубчатой стеной гор. Мы смотрели вниз и видели небо: серое осеннее небо, затянутое облаками. Здесь, в безлюдном центре Анадырского плоскогорья, среди нескончаемой толпы остроконечных вершин, распласталось гигантское озеро Эльгыгытгын.

В стороне взбирались на перевал рычащие тракторы. Наш геолого-географический отряд двигался на север, к Ледовитому океану. Эльгыгытгын был лишь одним из пунктов нашего тысячекилометрового маршрута.

Лагерь мы разбили близ озера. Засыпая, слышали, как тяжело и мерно бьются волны о берег, перемешивая гравий, словно рядом дышало море. Впрочем, озеро это не малое: глубина—полторы сотни метров, диаметр котловины—десяток километров.

...А ночью над озером стремительно летела Луна навстречу прозрачным облакам, светлая дорожка рассекала черное зеркало вод. И вспоминалась старинная чукотская легенда о чудовище Калилгу, пожирателе людей и оленей, выходящем временами из Эльгыгытгына...

Почему появилось здесь озеро? Опустилась ли земная кора на пересечении глубинных разломов? Или прогрохотал некогда вулканический взрыв, потрясший горы? Или медленно, из века в век прогибалась складка—синклиналь? А может быть, это — воронка от падения крупного метеорита? Между прочим, в этих краях обнаружены каменные орудия древнего человека. Когда, как, откуда, почему пришли сюда люди? Какие следы их пребывания хранит озеро? Вопросы, вопросы, вопросы. Но у нас лишь два маршрутных дня и задачи производственные, а не научные.

Два трактора, тарахтя, разворачиваются и направляются прочь от загадочного озера. За ними остаются темные следы — полосы развороченной почвы, как бы глубокие шрамы на лике тундры. А мы, съемщики, налегке поднимаемся на покатую горушку и в последний раз оглядываем Эльгыгытгын. На противоположном берегу торчат два конуса, словно две пирамиды. Возможно, это — потухшие вулканы. У подножия одного из них —горы Военных Топографов — мы нашли вчера старую вылинявшую пилотку...

... Легкий АН-2 летел над пустыней. Гладкие блины такыров сменялись ячеистыми песками. Временами тянулась плоская равнина, исхлестанная вдоль и поперек двойными ровными полосами— следами автомашин.

Мне вспомнились следы тракторов в тундре —следы, не пропадающие порой долгие годы. Как хрупка, беззащитна природа и здесь, в звенящей от зноя пустыне, где горизонт украшен дрожащими миражами, и там, в студеной тундре, летом усыпанной голубикой и морошкой да разноцветными и круглыми, как конфетти, листьями полярных крохотных березок...

...Саянская тайга гудела от ветра, как штормовое море. Моя одинокая палатка пыталась взлететь птицей, но крупные капли дождя приколачивали ее к земле. Третьи сутки я был один: реки вздулись от дождей и экспедиционная машина не могла добраться сюда. Непривычность обстановки, одиночество порождали бессонницу. Чудились какие-то храпы, сопение, треск и хруст веток.

Утром я проснулся в непривычной тишине. Ветер утих. Но именно теперь с ошеломляющей ясностью слышались глухие вздохи и грузные шаги у палатки. Замирая, лежал я в спальном мешке, ожидая вторжения медведя. Наконец не выдержал: выскользнул из мешка, схватил малокалиберку и охотничий нож и с диким боевым кличем выскочил наружу!

Рядом с палаткой стояла... корова. Она удивленно повела головой и махнула пышными ресницами. Поодаль паслось еще несколько животных. В сердцах сплюнув, полез в палатку. Хорошо еще, что возле стада не видно было пастухов: что бы они обо мне подумали?..

... Дышать было тяжело. Рубашка—хоть выжимай. Шутка ли — карабкаться по крутому, густо заросшему кустами рододендронов склону горы. Три тысячи метров над уровнем моря. Наконец-то лес расступился. Мы увидели великолепный альпийский луг с яркими цветами. Где-то в стороне, много ниже, протарахтел над перевалом рейсовый самолет Кутаиси—Местиа. Слева ослепительно сверкала на солнце грозная и прекрасная Ушба—неприступная крепость, воздвигнутая природой, красивейшая вершина Кавказского хребта.

Гора Бал — цель нашего маршрута—темнела скальными выходами совсем рядом. Последние усилия, и мы уже колотим геологическими молотками по крепким пластам, торчащим ребром: как говорят, на голове. Вершина встретила нас легким ароматным ветром, который бывает только в горах. Вдали из-за зубчатых пиков выглянул белоголовый Эльбрус.

Аромат цветов и трав был необычайно густ. Я огляделся. Боже мой, да здесь прошлись косари! А вот из-за пригорка показалась серая сванская шапочка и загорелое лицо, окаймленное седой бородкой. Старичок косил, стоя на покатой, круто уходящей вниз площадке. О, наша гордость покорителей вершин и первопроходцев!..

Мне повезло: довелось работать во многих районах нашей страны.

Прежде в далеких экспедициях я искал и находил тайные соответствия между своими ощущениями, радостями, мыслями и жизнью окружающей природы, шелестом осенних листьев, изогнутыми слоями горных пород, хранящими память о прошлом, величественными вершинами гор, пронзающими облака и устремленными к солнцу, ночной звездной бездной неба. Не всегда удавалось выявить эти соответствия. Но постоянно хотелось оспорить мудрые слова Федора Тютчева:

Невозмутимый строй во всем, Созвучье полное в природе,— Лишь в нашей призрачной свободе Разлад мы с нею сознаем.

Нет, я не сознавал такого разлада. Возможно, потому, что не ощущал своей свободы от природы, своей гордой независимости покорителя и повелителя. Когда основное средство передвижения— ноги, а главная задача—исследование природных условий, когда в своей работе обходиться без сложных приборов, а превозмогать трудности приходится собственными силами, то невольно начинаешь понимать мимолетность своего существования и безмерное величие окружающей природы.

Но постепенно я понял, что мы в сущности очень редко остаемся лицом к лицу с первозданной природой. У нас появился многоликий посредник и могучий помощник—техника. И чем больше становится людей на Земле, чем сильнее и активнее становится техника, тем сложнее и напряженнее нужно работать географам, которые должны изучать планету такой, какая она есть,—населенной людьми и существенно преображенной техникой.

Бескрайние саванны, где островами возвышаются узловатые баобабы, а по ночам слышится грозный рык льва и топот испуганных антилоп... Трудно поверить, что это не извечный природный ландшафт, а созданный человеком. Да, человеком, хотя и невольно. Увы, привычные нам школьные истины должны уступить место свидетельствам науки.

«В травянистых пространствах периодически сухих тропиков редко наблюдаются естественные пожары. Возможность их вообще долго оспаривалась. Здесь причиной пожаров всегда является человек, который частично ради улучшения качества пастбищ, а частью непроизвольно вызывает выгорание травостоя, ежегодно происходящее на огромных площадях и обусловливающее характер растительности на этих участках.

За исключением затопляемых саванн, все прочие саванны, которые еще Шимпер из-за их зонального расположения рассматривал как климатически обусловленные формации, возникли при непосредственном воздействии человека» — так пишет немецкий геоботаник И. Шмитхюзен, и, по-видимому, он прав. Что уж говорить о степях, лесостепях и лесах Европы! Великая пустыня Сахара сравнительно недавно была населена жирафами, бегемотами, птицами. За последние тысячелетия человек стал неотъемлемой частью почти всех ландшафтов. Следы пребывания и деятельности людей встречаются повсюду: от безмолвных арктических пустынь до непролазных тропических джунглей. Осталась ли хоть одна мало-мальски значительная горная вершина, не покоренная человеком? Сохранилась ли где-нибудь нехоженая глухомань? Даже земля пингвинов — Антарктида, южная макушка земного шара, приобщена к современной цивилизации: следы техногенной пыли обнаружены на ее ледниках, а следы ДДТ—в жировых тканях пингвинов...

Человек вольно или невольно, непосредственно или косвенно становится главным регулятором всей области жизни—биосферы. Еще полвека назад академик Л. С. Берг имел все основания утверждать: «После человека изменения климата оказывают самое мощное влияние на смену ландшафтов». После человека!

Пожалуй, одним из главных результатов человеческой деятельности за последние века следует считать появление новых, совершенно своеобразных ландшафтов: городского, сельскохозяйственного, промышленного. Не сразу обратили на них внимание, не вдруг выявили они свои особенности. Они оставались фактически не изученными до нашего века. По странной закономерности географы, устремленные в дальние края, новые земли, мало интересовались удивительными превращениями колыбели жизни—биосферы в новую область, насыщенную искусственными объектами и управляемую людьми,— техносферу. Это она стала Terra incognita— неведомой землей современности.

Город—каменная пустыня с островками искусственных насаждений зелени. Гигантские кристаллы домов. Гранитные берега рек. Бетон, асфальт, стекло, металл. Зимой город вырабатывает столько же тепла, сколько получает от солнца. Своеобразны здесь климат, рельеф, химический состав ручьев, рек и озер, особенности воздуха и подземных вод. На десятки метров город вгрызается в коренные породы своими туннелями, шахтами, колодцами, скважинами. Город тянется ввысь, впиваясь острыми шпилями в облака...

Можно проследить историю городских ландшафтов, выяснить причины и закономерности их развития. В нашем веке появились исследования, посвященные климату, геологии, географии города. Географы изучают этот ландшафт, созданный человеком и сопутствующий человеку вот уже несколько тысячелетий.

Древнее городище: насыпь, деревянный частокол. Свайные поселения на мелководье рек и озер. Крепостные стены античных и средневековых городов. Город-ограда. Он пил воду из рек и ручьев, ежедневно поглощал тонны овощей и фруктов, горы мяса. По утрам открывались его ворота-пасти для груженых повозок, людских толп, стад животных. Он извергал остатки и отбросы. Он рос из века в век, раздвигая границы, раздаваясь вширь и ввысь...

Земля была велика, городов мало. Из ста землян в 1800 году лишь трое жили в городах с населением более двадцати тысяч человек. Через пятьдесят лет—семеро. В начале нашего века— тринадцать из ста. А еще полвека спустя—тридцать!

Город—сердце, перекачивающее по стране постоянные потоки людей и товаров. Вокзалы, порты, гостиницы, склады, банки, промышленные предприятия, научные учреждения, органы управления. Город—нервный узел, перерабатывающий и производящий информацию. Ускоряется ритм его жизни: от мерного стука парового двигателя — к стремительному стрекотанию счетно-решающей машины.

А человеческое сердце за многие тысячелетия привыкло стучать в ритме шагов по тропинке, в ритме взмахов руки сеятеля, в ритме морского прибоя и журчания ручья, пения птиц и порывов ветра.

В городе у человека останавливается сердце или лопаются сосуды в три раза чаще, чем в селе. В городе, где обилие врачей, больше психических больных и инвалидов.

... Отшельники уходили в пустыни. Жан-Жак Руссо мечтал о сельских пасторалях. Генри Торо звал людей в леса, К.Э.Циолковский— на астероиды. Ив Кусто — на дно моря.

В пустынях ныне змеятся дороги и каналы. На полях царствуют машины. Леса редеют. А если осваивать астероиды... Что ж, тогда эти малые небесные тела могут превратиться в межпланетные города, отторгнутые от Земли.

Ныне Земля становится иной, человек и техника стали естественной частью ландшафтов планеты. Мы рождаемся и живем среди домов, садов и парков, деревень и пастбищ, вспаханных полей и промышленных районов. Именно они естественны для нас, именно отсюда мы отправляемся в далекие путешествия в «дикие» уголки планеты. Диковинны и непривычны для нас эти первозданные, чудом сохранившиеся в наши дни ландшафты, ставшие совершенно нехарактерными, можно сказать, неестественными в наш технический век.

Что же дальше? «Единый город скроет шар земной»,—как некогда писал Валерий Брюсов? Вулканами дымящие, грохочущие, переваривающие в недрах своих металлы, рождающие бесчисленные полчища машин промышленные районы—не они ли станут единственным всепланетным ландшафтом, в пределах которого будет уготовано место для жилищ, висячих садов, гидропонических оранжерей и тщательно оберегаемых заповедников?

А как не вспомнить поэта: «Разлад мы с нею сознаем» — со всей природой Земли, с биосферой.

Население планеты продолжает ускоренно расти, а это значит, что нам требуются от природы увеличивающиеся количества пищи, воды, строительных материалов, сырья, лекарственных препаратов— одним словом, всего, что нам требуется для жизни. Одновременно столь же стремительно возрастает количество и разнообразие технических систем. А они тоже требуют для своего существования немалой толики благ, которые им может дать лишь та же окружающая среда.

Но порой возникает недоумение. О разладе человечества с какой природой идет речь? Косарь на вершине горы Бал—это природа или нет? Трактора, ползущие по тундре,— это природа? Корова, пасущаяся на таежных полянах,— природа? Город, в конце концов,— это часть природы или нет?!

Ответ напрашивается сам: конечно, трудом людей создается «вторая» природа, искусственная среда. Иными словами, часть природы (человек) перестраивает естественную природу, существовавшую прежде.

Это отражает закономерность, наблюдающуюся на протяжении всей биологической истории Земли: любой новый вид растений или животных не просто вливается, словно новая капля, в вечно текущий поток жизни, а существенно влияет на него. Появились железобактерии — и от них остались до наших дней мощные толщи железных руд, зримая память изменения природной среды. Появились позвоночные животные — и вновь перестройка биосферы и ее отдельных участков. Стройные колонны деревьев, выросших в каменноугольном периоде, не только решительно изменили внешний облик обширных пространств, но и воздействовали на природные воды, почвы, атмосферу, а со временем, превращаясь в слои угля,— и на неглубокие недра планеты.

Да, конечно, человек действует несравненно активнее, применяя могучую технику разумно и сознательно, на основе науки и т. д. Вряд ли кто-либо станет серьезно говорить о полном подобии деятельности людей и какого-нибудь другого вида живых существ. Но нельзя забывать и о сходстве: любая форма жизни, как и человек, стремится охватить всю биосферу, пытается приспособиться к различным природным условиям и сама так или иначе изменяет их. Только человек все это может делать сознательно. Наша привилегия в том, что мы способны и приспосабливаться к природным условиям, и изменять их с минимальным ущербом для себя и окружающей среды.

Что привлекает нас в «дикой» природе? Чем нас манят неприступные вершины, черные пасти пещер, пучины океана, звериные тропы, где не ступала нога человека? Почему с охотой мы готовы отправиться в далекое и опасное путешествие?.. Или это неутолимая жажда чудес? Или стремление уйти, хотя бы в мыслях, от распланированного, благоустроенного бытия, которым нас обеспечивает техника? Или это атавистическая тяга к тому, что некогда окружало наших предков, миру загадочному, странному, населенному неведомыми созданиями? Но ведь все это безвозвратно ушло, и мы теперь не те, и природа вокруг нас иная...

Настоящее и будущее географии связано теперь с тем, что и как делает человек на планете. Почти все науки о Земле до недавнего времени констатировали современное состояние поверхности и недр планеты, восстанавливали (в мыслях исследователей, в описаниях, в картах) прежние условия.

Меняется природа, меняются и науки о ней. Географы и геологи начинают заботиться о будущих ландшафтах, будущих полезных ископаемых. Науки о Земле помогают не только познавать, но и переделывать планету. Судьбы этих наук все теснее переплетаются с прогрессом техники, как и судьбы самой Земли с ее реками и морями, горами и долинами, животными и растениями.

Проходит пора бескрайних и однообразных сельскохозяйственных полей. Эрозия почв, борьба с вредителями культурных растений заставили нас переходить к чередованию культур не только во времени, но и в пространстве. Не исключено, что на полях станут господствовать не отдельные виды, а сообщества полезных растений и этот ландшафт технического века во многом станет похож на естественный. К тому же для производства продуктов питания все активнее используются микробы. В принципе с их помощью можно получать все необходимые для жизни человека соединения. Питательной средой для микробов могут служить отходы производств, сточные води, некоторые горные породы. Микробы легко «вписываются» в технологические процессы получения кормов для скота и пищи для человека. Они способны очищать воду, растворы, минералы. Уже сейчас получены насыщенные белком кормовые дрожжи из нефтяных углеводородов. Исследованы возможности синтеза питательных жиров из древесных стружек и соломы, а белка—из природного газа метана. В продуктах, выработанных микробами, содержится много витаминов. Конечно, остается давняя мечта: осуществить синтез органических соединений и перейти на полноценную искусственную пищу, о чем некогда писал В. И. Вернадский. Но прежде должен достичь расцвета микробиохимический синтез продуктов питания человека.

«Приручение» микробов может обновить целый ряд промышленных производств. В Канаде с помощью бактерий добывают окись урана. В нашей стране успешно проведены опыты бактериальной добычи некоторых цветных металлов. В производстве широко применяются бактерии, окисляющие серу. А кроме того, бактерии способны, перерабатывая массы вещества, извлекать из них те или иные химические элементы.

В наших оценках окружающего всегда присутствует элемент относительности. Цветок, растущий на пшеничном поле, называют сорняком. И пшеница в цветнике тоже сорняк.

Еще более странно выглядит порой наше деление продукции заводов и фабрик на полезную и вредную (отходы), причем в отходы обычно попадают те же химические элементы, которые с немалым трудом добываются на другом предприятии.

Живые существа в отличие от машин «работают» без отходов. Когда животное выдыхает углекислый газ, оно тем самым вырабатывает питательное вещество для растений. Можно, конечно, считать отходами биосферы слои горючих сланцев или каменного угля, месторождения нефти или железа. Но ведь и эти «отходы» в действительности богатства, накопленные впрок. Проходит некоторое время, накопленные пласты и залежи поднимаются тектоническими силами на поверхность и вновь включаются в бурную жизнь биосферы, обогащая ее теми или иными химическими элементами.

Что же мешает нам превратить современное промышленное производство в абсолютно безотходное, безвредное для окружающей среды? Надо учиться у природы, «полюбить» отходы так же, как и полезную продукцию, заботиться о них, не жалея средств и технической смекалки. Нельзя упускать из виду едва ли не главное достижение природы — «безотходное производство».

Но, собственно говоря, зачем дублировать с помощью технических систем естественные условия? Не лучше ли избрать иной путь?

«Созвучье полное в природе...», но ведь жизнь не всегда идиллически спокойна и гармонична. Здесь не обходится без внезапных и разрушительных катастроф, гибели многих видов животных и растений, обеднения и вымирания отдельных ландшафтов, а то и целых географических зон. Просто в природе все это происходит очень неспешно, страшно медленно, с нашей точки зрения. Гармония природных процессов не дана свыше. Это результат небыстрых приспособлений, самоусовершенствований всех «деталей» столь сложных систем, как галактики, солнечные системы, сферы планет, биосферы (наша не единственная в мире!), сообщества организмов...

Мы, люди, создавая «вторую природу», допускаем немало грехов. Но разум дан и для того, чтобы осмысливать ошибки и искать наилучшие решения. Преобразуя природу, мы, упоенные силой разума и техники, сначала как бы отходим от нее, переиначиваем естественную среду. Но приходит пора возвращаться в ее лоно, обращаться к ней в поисках ответа на те проблемы, которые техника не решила, а лишь чрезвычайно осложнила. И природа поможет нам, если относиться к ней внимательно и непредубежденно.

... Существует физическая география, изучающая ход естественных процессов в биосфере. Экономическая география призвана исследовать размещениемфоизводительных сил общества, рационально организовывать эксплуатацию природных богатств. Точнее говоря, существует два комплекса соответствующих наук. Но среди них нет еще науки о том, как создавать новые полноценные ландшафты, органически включающие элементы естественной и техногенной природы.

Да, не осталось ныне нехоженых троп, как исчезло само понятие «дальние страны». Ведь еще Козьма Прутков говорил: «Самый отдаленный пункт земного шара к чему-нибудь да близок, а самый близкий от чего-нибудь да отдален».

Географы теперь помогают преобразовывать поверхность Земли, обосновывая проекты «планетарной хирургии» (изменения рельефа, гидрографической среды и т.д.). Этап неразумных перестроек среды заканчивается. Мы начинаем постигать мудрость нашей матери-природы, идеально приспособившей естественные ландшафты к определенным физико-химическим зонам поверхности Земли.

Нам с трудом дается это искусство. Нет у нас в запасе тех тысяч и тысяч лет, которые были в распоряжении природы. Нам приходится как бы спрессовывать время, ведя счет на десятилетия, годы, часы. Мы вынуждены искать новые, неведомые природе решения, создавать необычные ландшафты, следить за их развитием и давать обоснованные прогнозы на будущее.

... А может быть, настала пора новых географических и геологических наук? Почему до сих пор не существует, скажем, геобионика? Надо же конструировать новые ландшафты по образу и подобию естественных, надо «врастать» в окружающую среду, а не внедряться в нее как инородное тело...

Уютно ли жить человеку в полностью распланированном мире, где все предусмотрено и задано наперед? Достаточно ли того комфорта, которым обеспечивает бездушная техника (квартира, автомобиль, телевизор и др.)?

Но ведь всегда были люди, которые уходили от однообразия благоустроенного быта в неприступные горы, студеные или раскаленные пустыни, в штормовые моря, навстречу опасностям, приключениям. А другие жадно читают и слушают сообщения о путешествиях, где-то в глубине души ощущая их необходимость, чувствуя неутолимое стремление в неведомые края, которые сохранились, быть может, только в нашем воображении...

... Век атома, век электроники, век космоса, век научно-технической революции. Как только не именуем мы наше время. Каждое определение по-своему верно. Но нет среди них, на мой взгляд, самого главного: эпоха обращения к природе.

Это определение не броское. Далекое от грохота литавр. Оно не поражает воображение. Но обращение к природе в том смысле, о котором говорилось выше, потребует от нас значительно больше знаний и изобретательства, чем создание космических ракет. Потому что мы возвращаемся не в сельские пасторали Жан-Жака Руссо, не в дремучие и прекрасные леса Генри Торо, не в ту природу, которая существовала на Земле до человека, а в природу, преобразованную нами и требующую обновления.

Мы все еще продолжаем привычно говорить и писать об окружающей среде. Какое это условное понятие! Для нас, землян, окружающая среда—бездна космического пространства. Биосфера для нас — это среда жизни, столь же неотъемлемая, как тело для работающего мозга или пульсирующего сердца.

«Дикая природа нужна нам как источник бодрости,— писал Генри Торо,— нам необходимо иногда пройти вброд по болоту, где притаилась выпь или луговая курочка, послушать гудение бекасов, вдохнуть запах шуршащей осоки, где гнездятся лишь самые дикие и нелюдимые птицы и крадется норка, прижимаясь брюхом к земле. В нас живет стремление все познать и исследовать и одновременно— жажда тайны, желание, чтобы все оставалось непознанным».

Мы еще не научились приспосабливать нашу технологию к естественным условиям окружающей среды, не нанося ей ущерба. Искусственные ландшафты должны быть не только экономичны, «комфортабельны», но и прекрасны, приближены максимально к естественным условиям; в них должно оставаться место тайне и неожиданности. Это — задача необычайно сложная. Она требует разнообразных знаний: и геологического прошлого, и взаимосвязей живых существ, и взаимодействия техники с природой, и духовных потребностей человека. Знать—чтобы действовать, действовать— чтобы полнее существовать. А можно ли считать жизнь полноценной, если она не наполнена постоянными поисками, жаждой познания, творчеством, трудом и, конечно же,— ощущением единства с природой?

... Когда я вспоминаю свои путешествия, экспедиционную работу, то испытываю радость, что мне посчастливилось видеть первозданный мир, жить в нем, стремиться его познать. Как хотелось бы, чтобы так было и впредь. Человек должен ощущать свое единство с природой, понимая ее безмерное величие.