На суше и на море 1976(16)

ЖАК ШЕГАРЭ

ГАВАЙИ — ОСТРОВА ГРЕЗ

ГЛАВА ИЗ КНИГИ

Семь часов утра. На горизонте — Гавайские острова. Большом белый лайнер из Калифорнии застыл на морской глади. В это время в своей каюте проснулся среднего достатка европеец и, мигом, одевшись, в радостном возбуждении выскочил на палубу приветствовать острова. Бросив взгляд вниз, на море, он раскрыл глаза от изумления, не в силах поверить, что все это происходит с ним наяву.

Вокруг корабля в лучах утренней зари он увидел целую флотилию маленьких лодок, нарядных, словно игрушки, и два-три катамарана с яркими парусами. На голубых и желтых полотнищах весело играло солнце. Лодки подплыли к кораблю, и на палубу перебралась настоящая армия по-особенному наряженных статистов. Какое представление собираются они разыграть? У всех в руках венки из цветов, будто для свадьбы. А в лодках красуются бравые молодцы в оранжевых и желтых нарядах с аршинными буквами на спине. Позади них сияют улыбками какие-то невообразимые персонажи в шортах и ярких рубашках с сиреневыми цветами по розовому фону или же с ног до головы во всем белом.

— Это кондитеры? — спросил кто-то на палубе.

— Мама, посмотри, Пьерро!—в восторге закричала маленькая девочка.

Один из туристов заглянул в свою записную книжку и удивился:

— Что это за праздник?

— Здесь, мсье, всякий день праздник,— с улыбкой пояснил стюард.

Тем временем появился отряд немолодых дам, затянутых в?потрясающие алые трико, а за ними «гёрлз» с обнаженными плечами, накрашенные будто для эстрады. .Они в юбках из длинных тонких листьев вроде гигантского лука-порея и в элегантных черных туфлях на высоком каблуке.

Эта шумная волна сразу хлынула ко всем входам и выходам и расплескалась по палубе.

— От Синдиката местных ресурсов! — воскликнул белокурый гигант, возлагая один из венков на плечи изумленной толстой дамы.

— От отеля «Икс»,— сообщил блистательный портье в фуражке адмирала флота и надел венок на лысого господина.

— От фирмы «Игрек»,— объявил третий.

Через несколько минут три сотни пышных, красочных ожерелий из цветов сияли ореолом вокруг трех сотен смеющихся лиц.

Судно вошло в порт Гонолулу и направилось к пристани.

Навстречу ему понеслись оглушительные звуки. Это приветствовал прибытие корабля громоподобный духовой оркестр. Пятьдесят оркестрантов, одетых в белое, в форменных фуражках, удобно рассевшись на стульях, дули что есть силы в свои корнет-а-пистоны, а многочисленные репродукторы доносили эти лихие звуки до самых укромных уголков на корабле.

Рядом с капельмейстером невысокая полная женщина в ярко-голубом вечернем платье пела перед микрофоном.

— Ура, ура! — кричали с палубы восторженные туристы.

На пристани, чуть поодаль, расстелили ярко-зеленый плюшевый ковер с длинным ворсом, изображавшим весеннюю травку. На ковер вышли четыре девочки лет восьми — десяти и, построившись в ряд, начали исполнять гавайский танец, производя волнообразные движения плечами и бедрами.

Судно все еще продолжало двигаться вдоль пристани, и маленьким танцовщицам приходилось поспешать вслед за ним. Но все было предусмотрено заранее. Несколько мальчиков подбежали к портативной травке-муравке, свернули ее в рулон, отработанным движением подняли на плечи и, пробежав метров сто, расстелили снова.

Танец возобновился. Не помешал даже внезапно хлынувший ливень, девочки продолжали танцевать под струями дождя.

Наконец можно сойти на берег.

Внизу, у самых сходен, стоит бдительный страж с венками наготове и вылавливает тех немногих, кому удалось увильнуть при всеобщем увенчании. Теперь-то уж никуда не денешься. Нельзя же нарушать правила игры, черт подери... Мы ведь на Гавайях! Последнее противодействие сломлено. Синдикат вышел победителем.

— Такси?.. Автобус?.. Отель «Икс»? Отель «Игрек»?

В сутолоке какие-то люди в экзотических нарядах хватают вновь прибывших, и с поразительной быстротой толпа одуревших, по сияющих от радости туристов с венками на шее и чемоданами в руках исчезает в сверкающих хромом автомобилях.

Мое такси огромно, как боевая колесница. Шофер держит связь по радио со своим шефом и преспокойно едет по Ало-Моа-на на предельной скорости — двадцать пять миль, в час. Мимо плывут современные здания, новенькие отели, пальмы, гигантские рекламные щиты. Все насыщено красками.

Идущий впереди автомобиль задает мне вопрос... На его багажнике крупными буквами выведено по-английски: «Встречался ли вам Иисус?»

Из-за тесноты движения нам долго приходится ехать позади этой вопрошающей машины, и вопрос въедается в печенки...

Наконец мы у отеля «Моана». Целый батальон одетых в белое и красное мальчиков-коридорных бросается на чемоданы и мигом исчезает. По солнечному вестибюлю, куда доносится шум морского прибоя, прогуливаются увенчанные цветами старики и молодые, крепкие девушки с великолепным загаром. Все увито тропическими растениями, повсюду цветы невероятной величины и формы. Антуриумы с кроваво-красным отливом, сиреневое и розовое кружево гигантских орхидей, цветущие бананы — экзотика, куда ни повернись. И все это наполнено благоуханием.

Кругом суетятся вышколенные слуги. Кое у кого на спине крупными буквами обозначена должность (так их легче отыскать) , и у каждого в петличке жетон с именем.

Вечером я спустился на знаменитый пляж Вайкики, куда выходил наш отель. В 8 часов здесь была теснота, как в нью-йоркском метро. Раз в неделю здесь собирается «весь Гонолулу», больше десяти тысяч человек.

— Ночная феерия,— объяснил мне сосед.

Приподнявшись на цыпочки, я взглянул поверх моря голов и увидел на черной воде плот. Он плыл в лучах трех прожекторов метрах в двадцати от берега. Посередине плота в обрамлении горящих факелов старательно выделывали па четыре танцовщицы, а микрофон уносил к звездам гавайские мелодии.

В Гонолулу вы, конечно, приезжаете за тем, чтобы почувствовать «старинное очарование полинезийских островов», увидеть «цветущие кокосовые рощи, где танцуют островитянки». Однако, что бы там ни утверждали рекламные проспекты, времена Кука давно прошли.

Гонолулу теперь город атомной эры. В чарах его нет ничего старинного, привлекает он к себе роскошью современных отелей не меньше, чем красотой пейзажей.

А обещанные проспектами кокосовые пальмы? Кое-где по берегам еще можно увидеть их ветхие кроны, украшающие верхушки массивных стволов,— это настоящие исторические памятники.

Что же касается «островитян», то родом они из Токио, Манилы или Техаса, жуют резинку, пьют кока-колу и носят имена Билл, Джон или Джим.

«Рыбачья деревушка», о которой поминают первые путешественники, стала теперь внушительным городом. Но и среди железобетона, среди пятнадцатиэтажных отелей все еще не перевелись живописные уголки. Где-нибудь между двумя стандартными зданиями можно увидеть китайскую пагоду или японский храм, весь в красных флажках с непривычными письменами.

Самый приятный, самый солнечный район - Вайкики. Он отличается образцовой чистотой. Ухоженные зеленые газоны ковром стелются вдоль тротуаров. Каждый корень, каждый камень окутан плюшевой зеленью упругих моховых подушек, по которым было бы так приятно походить босиком.

Однако главное тут вовсе не в храмах и не в газонах.

Особенный, необычный вид улицам Гонолулу придает толпа пешеходов, хотя в программах туристских достопримечательностей об этом нет ни слова.

Я видел пеструю уличную толпу в Шанхае, Бангкоке, Папеэте, Мельбурне, Стамбуле, Бомбее, но все это не идет ни в какое сравнение с Гонолулу. Здесь как будто проходит грандиозное состязание на оригинальность в одежде. Стоит только человеку оказаться в Гонолулу, как им овладевает лихорадочное желание перещеголять всех в эксцентричности. Американец из Детройта, или Чикаго, приехавший на Гавайи в отпуск, словно старается вознаградить себя здесь за стандартность американской жизни. В Гонолулу его буквально прорывает.

Почтенные седовласые джентльмены разгуливают по улицам в розовых шортах, зеленых рубашках, расписанных огромными фиолетовыми рыбами, и в шапочках из листьев в виде колпака или абажура. На голых, белых, как мел, ногах черные лакированные туфли. Одни торжественно шествуют под тенью бумажных зонтиков и с важным видом раскуривают сигары двадцати сантиметров длиной, другие идут в шляпах из цветов, откуда подымается гибкий прутик с искусственной птичкой на конце, третьи щеголяют в надвинутых на уши картузах или в огромных мексиканских сомбреро.

Мне случалось видеть кое у кого на шее ожерелья из обернутых в целлофан сигар или даже из маленьких бутылочек.

Ради экономии я поселился не в отеле, а снял «квартиру», что при холостяцком образе жизни связано со страшными проблемами уборки и стирки. К счастью, милосердные боги послали мне знакомство с Кеном.

Кен — это владелец прачечной на углу. Как-то я плелся по улице со свертком грязного белья и набрел на чудесную маленькую лавчонку совсем нестандартного вида: бамбуковые стены, крыша из дранки. На дощечке надпись: «Прачечная-автомат». Внутри помещения между двумя рядами белоснежных стиральных машин прохаживался босиком невысокий, полный человек. Он был в ярко-красной рубашке и белых шортах.

— Хелло! — приветствовал он меня с веселой улыбкой, будто старого знакомого, и дружески протянул руку.— Меня зовут Кен!

Вопрос со стиркой уладился сразу.

– Приходите вечером, будет готово.

Уже собравшись уходить, я заметил у стойки отличный треножник для киноаппарата.

— Вам он нужен? — спросил Кен.— Дай напрокат.

Это была мания Кена: давать напрокат все свои личные вещи. В его прачечной можно было получить велосипед, радиоприемник, телевизор, кинокамеру, электробритву...

Через три минуты Кен уже знал, что я из Франции и приехал сюда снимать документальный фильм о Гавайях.

— Прекрасно! — воскликнул Кен.— Кино – моя страсть. Я вам помогу.

Однажды, явившись к Кену, я задал ему вопрос, который не выходил у меня из головы:

— Где отыскать гавайца?

С тех пор как я сюда прибыл, я успел свести знакомство с американцами, японцами, китайцами, португальцами, филиппинцами, но ни разу не видел даже тени гавайца. А снимать фильм о Гавайях без гавайцев, сами подумайте...

Кен почесал затылок.

— Гавайца... Ах, черт!

Он сосредоточенно думал. Но вскоре должен был сдаться:

— Не знаю, просто ума не приложу, Джерри! — окликнул он жену.— Тебе встречались гавайцы?

Джерри выбежала из соседней комнаты. На лице ее было ясно выражено недоумение. Нахмурившись, она старалась что-то вспомнить, но тоже капитулировала:

— Нет, не видела, ни одного.

Итак, впереди настоящая экспедиция. Когда я покидал Францию, мне сказали: «Что вы собираетесь делать на Гавайях. Там же нечего больше открывать!» Оказалось, есть что. Гавайцев.

Ну скажите, велика ли заслуга снимать в Мексике мексиканцев, в Сенегале сенегальцев, в Тибете тибетцев? Стоит только вынуть кинокамеру. Но найти на Гавайях гавайцев — дело совсем другое.

Наверное, только очень долгие и терпеливые поиски могли навести на их след. Ведь они ничем не отличались от других жителей. Вот что главное. По словам Кена, одеваются они, живут, едят и говорят совсем как американцы. Так что же делать?

Неделя шла за неделей, а поиски мои были бесплодными. Всему мешала здешняя псевдоэкзотика. Вот богатырского вида рыбак забрасывает перед полсотней фотографов-любителей свои сети в волны океана. Оказывается, это нанятый фирмой «Кодак» американец, который выполняет такую работу каждый четверг. Полуобнаженный старичок сидит у дороги и плетет корзинку из пандануса. Его нанял Синдикат местных ресурсов. С подобным обманом сталкиваешься ежедневно. Даже Вайкики, знаменитый пляж Вайкики создан искусственно. Песок туда возили на грузовиках из северной части острова. Когда я снимал кратер потухшего вулкана Алмазная Голова, в душу мою закралось страшное сомнение. Подойти бы поближе и поскрести ногтем. А вдруг вулкан из папье-маше?

Я старался всколыхнуть в памяти Кена какие-либо воспоминания. Может, ему все же приходилось видеть гавайские деревни, праздники, местные пироги? Скептическая гримаса на лице Кена свидетельствовала, что он ничего такого не помнит. Однако через несколько секунд лицо его просветлело.

— Гавайская деревня? Ну конечно! Идите в парк Ала-Моана.

— Деревня настоящая?

— Самая настоящая. Я помчался туда.

Наверное, это была слишком уж дорогостоящая деревня. В парке Ала-Моана я действительно увидел на берегу речки несколько хижин, но все они стояли за крепкой металлической оградой трехметровой высоты. Была ли она сооружена для защиты от воров или же из опасения, что разбегутся ее жители?

Увы! Хижины оказались необитаемы. Я отыскал: вход в деревню и внимательно осмотрел три или четыре хижины, крытые листьями ти. Они хорошо сохранились, но признаков жизни в них не было.

В одном месте виднелась, ямка с почерневшими камнями — вероятно, остатки полинезийского очага. Однако в центре деревни из земли выступала хромированная водопроводная колонка. Нажмешь ручку — брызнет струя воды.

Выходя из деревни, я заметил гранитную глыбу на древесном пне. Что это? Могильный камень? Доисторический монолит? Нет. На камне надпись: «Эта типичная гавайская деревня построена Синдикатом местных ресурсов и открыта 13 августа 1949 года».

Через два дня я узнал из газет о предстоящем избрании Мисс Гавайи (гавайка, какое счастье!) и поспел как раз вовремя, чтобы взять интервью у соперниц в последнем туре конкурса. Одна из них оказалась высокой брюнеткой с белой, как молоко, кожей. Звали ее мисс Вера, и, как она сообщила, в жилах ее текла португальская, шотландская, английская, немецкая и ирландская кровь. Вторая претендентка, мисс Гусальвес, была португальского происхождения, третья — полуфранцуженка-полунемка, а у четвертой четверть крови была китайской, четверть — ирландской, четверть — норвежской и... о чудо! — еще целая четверть — гавайской...

Как-то мне посоветовали принять участие в луау, пиршестве «на сто процентов гавайском». Я пришел в назначенное место — что-то вроде городского сада, где на подстриженном газоне были разложены пальмовые листья, служившие и столом и скатертью. Вокруг суетилось человек сто американцев, очень обрадованных, Что придется сидеть на земле. Радость эта еще усилилась, когда им сказали, что пищу надо есть руками.

Появились грациозные девушки в юбках из листьев ти и в венках из цветов. Опи расставили тарелки из гофрированного картона и стали разносить чисто гавайские блюда: сырую рыбу, жаренного под гнетом поросенка, пои. В прежние времена всем этим блюдам полагалось быть сочными, но теперь они были просто несъедобны — за этим чувствовалась Америка. И оттого, что еду брали руками, она не становилась лучше. Зато все утешали себя кока-колой, которую пили «совсем по-гавайски» – из бамбуковых трубок.

Равнодушная к этой оргии, кинокамера моя дремала в своем футляре.

— Вас интересуют тики? Вырезанные из дерева боги? — спросил меня Кен.— Поезжайте на Квин-Серф, там вы их увидите.

Роскошная вереница гавайских божеств, казалось, только и ждала моего появления. Удивительные фигуры, вырезанные из цельного куска волокнистой древесины, с резкими чертами лица, непомерно большими глазами, как у маркизских богов, и чудовищным ртом. Камера моя была уже приготовлена, когда я вдруг заметил где-то на заднем плане дощечку с надписью: «Уважаемые туристы, мы изготовляем гавайские статуи и берем на себя труд доставить их в любую часть Соединенных Штатов. Сделайте выбор и пришлите нам свой заказ».

Я приехал на эти острова, чтобы снимать все «типично гавайское», и решил не сдаваться. Задача трудная, но я был готов на все. В заливе Ле, на севере острова, на следующей неделе как раз намечалось укилау. Укилау — это старинный способ рыбной ловли, который время от времени все еще практикуется местными жителями.

Подъезжая к заливу, я заметил, что весь берег превратился в зеленый луг с красными цветами. Это оказалась полуторатысячная толпа туристов в шляпах из листьев пандануса. Люди стояли сплошной стеной. Шапочки из листьев, украшенные цветками гибискуса, полагалось носить всем, и никто не противился такой моде. Издали этот разлив трепетавших на ветру цветов был великолепен.

Что же разглядывала толпа? Я с трудом расчищал себе путь, работая локтями, и наконец пробился в самую середину. Удивление мое было безмерно: толпа окружила гавайца..Это был парень лет двадцати, обнаженный до пояса, в шортах цвета хаки. Он мирно рассекал тесаком кокосовый орех, как это делают везде в тропиках — от Папеэте до Коломбо. Тройной ряд фотоаппаратов увековечивал эту картину. Парень вскрыл орех, откинулся назад и стал пить кокосовую воду. Единодушное «о!» вырвалось из груди дам, тронутых красотой жеста. Фотоаппараты щелкали без передышки.

Но громкоговоритель уже призывал толпу в другое место. Чуть подальше, метрах в пятидесяти, старый гаваец готовил пои. Он месил в деревянной чаше маниоковую муку каменным пестиком. Толпа обступила его кольцом, защелкали фотоаппараты.- Со стариком снимались все по очереди.

Громкоговоритель властно направлял поток людей к песчаному холмику. Это была полинезийская печка. Когда стали разгребать песок, босоногий гаваец в шлеме из перьев, какой носили вожди племени, приступил к своим обязанностям. Забавно было видеть, как этот украшенный перьями «дикарь» держал в руке микрофон и говорил в него на языке янки.

Из земли вырвался пар, когда с печки один за другим стали снимать куски дымящейся мешковины. Огромные буквы: «Гавайская электрическая К°», «Ананасная К°» — напомнили туристам, что мешковина была изготовлена не во времена короля Камехамехи. Наконец, показались печеные плоды таро, ямса и жаренный под горячими камнями поросенок...

На очереди теперь укилау. Тут, кажется, все сулило удачу. Крепкие, широкоплечие молодые ребята вышли в море на небольшой лодке с неводом и, описав полукруг, вернулись к берегу. Теперь наступила очередь туристов. Им полагалось войти по пояс в воду и вытягивать тяжелый невод метр за метром на песчаный берег. На это требовалось не меньше часа. Толпа все росла, три сотни фотоаппаратов ждали торжественного момента.

И вот невод уже вблизи берега. Вне себя от волнения триста фотографов плечом к плечу отважно вошли в воду, чтобы не пропустить самого важного момента, если вдруг в неводе окажется морское чудовище. Акула, может быть, или меч-рыба...

Наконец необъятные сети раскрыли свою тайну. При всеобщем изумлении зрители увидели, что в неводе бьются три рыбки. Пятнадцать сотен туристов на трех маленьких рыб... Никогда еще их собратья столько не фотографировались. Но все-таки это были настоящие гавайские рыбы. Как-никак утешение...

Однако нельзя судить о Гавайях по Гонолулу, как по одному лишь Папеэте нельзя судить о всей французской Океании. Тут я впервые обращаюсь к сравнению Гавайских островов и Таити. А сравнение это невольно с первой же минуты приходит на ум. Берега Таити... Там больше влаги и зелени, больше тропической пышности. Целый мир отделяет французскую Полинезию от Полинезии американской. Живописность Гавайских островов восхищает, живописность Таити оглушает, ослепляет и буквально заколдовывает.

Что же отличает друг от друга эти острова-соперники?

Прежде всего рельеф. Более высокие и изрезанные горы Таити кРУто обрываются к морю, их зубчатые вершины порой напоминают каменное кружево. Затем климат. На Таити он теплее и влажнее, поэтому и растительность там несравненно богаче. И наконец, коралловые рифы, окружающие остров кольцом мирных, Полузакрытых лагун, придают Таити мягкость и особое очарование.

На Гавайях таких лагун нет. Зато холодные воды морских течений, проникающие сюда из Берингова пролива, приносят .прохладу и свежесть, что так высоко ценится туристами. Температура морской воды около Гавайского архипелага градусов на пятъ-шесть ниже, чем в других местах на той же широте. Поэтому и растительность островов не такая буйная, как можно было бы ожидать. Всюду видны обнаженные склоны, будто на Калифорнийском побережье.

В Гавайском архипелаге восемь островов, из них пять основных: Оаху:— самый населенный остров, здесь расположена столица Гонолулу, Кауаи — остров-сад, Мауи — остров цветущих долин, Гавайи — самый большой остров, знаменитый своими вулканами, Молокан — остров прокаженных. И еще при небольших, закрытых для туризма острова: Ланаи, целиком занятый плантациями ананасов, Кахулаве — «остров мертвых», большая обнаженная скала, которую используют во время военных учений как мишень для бомбардировщиков и морской артиллерии, и, наконец, Ниихау — частное владение одной семьи.

Чтобы объездить все острова, мне хотелось найти небольшое судно, какую-нибудь рыбачью шхуну. Но увы! Их здесь не было.

Лучше всего лететь самолетом, говорили мне.

— А живописность, а неожиданные приключения в дороге? — пытался я возражать.

— Зато быстро и удобно — был ответ.

Единственная связь между островами — самолет. Отправление каждые два часа. В самолет входят как в метро. Никаких сложностей оформления, никаких багажных квитанций. Можно приехать в аэропорт перед самым отправлением. .

За сорок пять минут самолет доставил меня на остров-сад, как говорится в проспектах. На этот раз они не солгали. Остров Кауаи примирил меня с Гавайями, сразу же раскрыв передо, мной все свое очарование. Конечно, для любителей экзотики его живописность показалась бы недостаточно тропической, но я с восторгом смотрел на морскую синеву, проглядывающую сквозь заросли панданусов и плюмерии, на ослепительный песок бухточек в обрамлении кокосовых пальм, на дикие, обрывистые скалы и белую пену прибоя.

На Кауаи вас наконец оставляет чувство подозрительности и неловкости. Здесь вы почти не увидите папье-маше, все ненатуральное исчезает, стушевывается неизбежная туристская безвкусица. Как хорошо, как легко дышится! Я открываю подлинные Гавайи...

И гавайцев!

В первый раз я встречаю — какое счастье! — небольшую-группу настоящих гавайцев. Это рыбаки из прибрежной деревни. Люди, которых я теперь рассматриваю, с любопытством и нескрываемой радостью, как братья похожи на таитян: такие же широкие плечи, тот же цвет кожи, такие же приветливые лица, такая же музыкальность, живое воображение, склонность к полноте.

Как известно, Гавайские острова были заселены полинезийцами, приплывшими с острова Таити на двойных пирогах. Согласно легендам, первые таитянские лодки пристали к острову Кауаи, близ устья речки Вайлуа.

Любопытно, что у того же самого устья утром 19 января 1778 года сошел на берег капитан Кук, первый из европейцев.

В середине отвесной скалы. на недосягаемой высоте в одной из бухт Большого острова можно заметить глубокие ниши. Это гробницы древних гавайских вождей. Тела умерших спускали сюда на веревках из древесных волокон, помещали в эти ниши и старательно их заделывали, опасаясь кощунственного ограбления.

Вместе с умершим в могилу клали и его личные вещи: куски капы (дорогой материи из коры дерева ваукэ), калебасы (тыквенные сосуды), рыболовные сети, щиты-циновки, иногда даже пирогу.

Что же привело сюда полинезийцев? Почему они целыми семьями покидали берега Таити? Возможно, их вытеснили какие-нибудь новые пришельцы, племена с лучшим вооружением. Высказывались предположения о перенаселенности острова, о голоде. Однако это выглядит неправдоподобно.

Одно из сохранившихся устных преданий рассказывает о том, как возмутились однажды против властителей таитянские рабы, как убегали они на своих пирогах к северу и после плавания, которое «длилось пять лун», пристали к Гавайскому архипелагу. Там впервые в жизни они увидели снег на горных вершинах и поэтому назвали большой остров Гавайи, что значит «белая гора».

По всей вероятности, полинезийцы прибыли на Гавайи между VIII и XI веками. Флотилия их пирог прошла без остановок огромное расстояние — 4300 километров, разделяющее два архипелага.

Подвиг полинезийских мореплавателей удивляет и по сей день: ведь плавание это осуществлялось на открытых двойных пирогах и длилось целые месяцы.

Большие пироги, до тридцати метров в длину, скрепляли друг с другом прочным настилом, на котором размещали запас продуктов, пресной воды, кухонную утварь, живую птицу, скот и корм для животных... Разумеется, по пути ловили рыбу.

Такие лодки могли вмещать до шестидесяти человек. Делались они из твердой древесины, главным образом мангового дерева, отдельные части скреплялись веревками, сплетенными из волокон кокосовой пальмы. Прямоугольные паруса изготовлялись из листьев пандануса.

Замечательно устойчивые двойные пироги обладали многими превосходными качествами. Ими было легко управлять, а незначительная осадка давала возможность преодолевать рифы. Не имея ни компаса, ни секстана, ни карт, полинезийские мореплаватели ориентировались по солнцу, луне и звездам, следили за направлением ветров и течений, за полетом птиц.

Семьи, прибывшие на Гавайские острова, установили там тот же социальный порядок, какой был на Таити. Общество делилось на две группы: вождей, считавших себя наследниками богов, и подвластных им простых общинников. Власть вождей была наследственной. Они управляли племенами и собирали с них дань. Простым гавайцам жилось нелегко. У них не было никакой собственности, в любой момент вожди могли отобрать урожай и даже личные вещи.

Та же система табу, что была на Таити, установилась и на Гавайях. Бесконечные предписанные вождями запреты очень усложняли жизнь бедного населения. Король мог по своей воле наложить запрет на ту или иную пищу, деревню или берег. Если тень простого человека ненароком касалась вождя, несчастного лишали жизни. Отец не имел права видеть свою дочь, после того как ей исполнится десять лет. Если простой человек без спросу входил в жилище вождя, если он продолжал стоять, а не падал ниц, когда купался король, если он в венке из цветов ступал на тень дома вождя,— во всех этих случаях он был обречен на смерть. Такие жесткие меры принимались для того, чтобы устрашить простых людей, внушить им мысль, что вожди — особы священные, полулюди-полубоги.

Сеять страх в сердцах людей вождям помогали жрецы, которыми повелевал король, стоявший на вершине иерархии.

Жрецы тоже устанавливали свои табу, зачастую в своих интересах. Запрещалось производить шум во время молений, запрещалось обсуждать решения жреца. Женщинам нельзя было есть свинину, бананы, кокосовые орехи. Мужчина не имел права принимать пищу вместе с женой.

Гавайцы поклонялись богу войны Ку, богу земли Лоно, богу-творцу Кане. Однако больше всего они почитали Пеле, богиню вулканов, обитавшую в кратере Килауэа. В страхе перед извержением, люди старались смягчить гнев богини. Они поднимались на вершину вулкана и бросали в кратер свиней, плоды, рыбу.

Когда капитан Кук высадился на Гавайях, он с удивлением обнаружил, что гавайцы говорят на языке, очень близком к таитянскому. Кроме того, в гавайском языке много выражений, сходных с языком маори, коренных обитателей Новой Зеландии.

Но за время долгого путешествия полинезийцев язык утратил немало согласных звуков, обилие же гласных придает речи замечательную плавность и певучесть.

В не меньшей мере Кука поразило физическое сходство таитян и жителей Гавайских островов: стройные, широкоплечие люди с с бронзовой кожей и слегка волнистыми волосами. Нечего и говорить, что пловцы они были просто необыкновенные. Корабли Кука постоянно окружали «люди-амфибии», способные проплыть под водой несколько минут.

На этих островах с райским климатом большая часть поселений расположена, как и на Таити, у самого берега.

Жили гавайские семьи в живописных хижинах из бамбука или другой легкой древесины, крытых листьями пандануса или травой пили. Жилье состояло всего из одной комнаты. Богатые люди, желавшие иметь в своем распоряжении еще два-три помещения, должны были сооружать соответствующее число новых построек, так что у некоторых из них была одна хижина для себя, другая — для жены с детьми, третья (ноа) — для гостей, а иногда еще и четвертая, где женщины выделывали материю и плели циновки из пандануса.

В прохладные ночи семья согревалась у огня, разведенного посередине хижины, напротив входа. Очаг представлял собой просто вырытую в земле ямку, обложенную камнями. Вокруг расстилались циновки, на которых и спали гавайцы. В более богатых домах устраивали нечто вроде матрацев из сложенных друг на друга циновок, покрытых сверху куском капы.

Еду раскладывали на плоских тарелках, вырезанных из древесины ку или манго, половинки кокосовых орехов служили черпаками, иногда использовались каменные миски, ступки, пестики. Воду держали в калебасах.

Варилась пища на пару в полинезийской печи, набитой раскаленными камнями. Огонь добывали трением: твердую деревянную палочку вставляли в желобок дощечки из более мягкого дерева и с силой вращали. Образующиеся при этом тонкие опилки вспыхивали.

Любимые блюда у гавайцев были точно такие же, как у их братьев-таитян: жареный поросенок, жареная собака, куры, сырая рыба, моллюски, некоторые виды водорослей, кокосовые орехи, плоды хлебного дерева, бананы, таро, сладкий картофель, ямс. Знаменитое пои (таитянское поэ) представляло собой довольно густую сладкую массу из растертого печеного таро с добавлением особых заквасок. Разумеется, то отвратительное ной, которое теперь американцы изготовляют для туристов, не имеет ничего общего с настоящим полинезийским.

Гавайцы, не знавшие ни металлов, ни шерсти, ни хлопка, были, однако, искусными мастерами в изготовлении одежды, предметов обихода, разных инструментов и оружия.

Женщины причесывались перед зеркалами из круглых каменных пластинок разного размера и толщиной два-три сантиметра. Их вырезали из глыбы черного базальта, старательно полировали пемзой и долго натирали маслом. Когда поверхность становилась совершенно гладкой, пластинку клали на дно неглубокого сосуда и заливали водой. Отражение получалось удивительно ясное.

Из листьев пандануса плели циновки, а из корней растения ейе изготовлялись корзины. Циновки и теперь делают точно так же, как в старину, но искусство плетения корзин утрачено. Корзины эти были необыкновенной прочности, часто внутрь их вплетали калебас. Такие корзинки служили для дальних поездок. , Кажется, что при полном отсутствии металлов немыслимо изготовлять, орудия, и, однако, древние гавайцы, используя наилучшим образом кость, камень, дерево, панцирь черепах, раковины, зубы акул, сумели создать набор инструментов, очень удобных и прочных. Лезвия топоров делали из базальта, за которым ходили высоко в горы, а для маленьких топориков брали устричные раковины. Зубы акулы, укрепленные на деревянной ручке, становились замечательными ножами. Землю копали заостренной на конце палкой из твердых пород дерева.

Помимо плетения корзин, циновок и сетей женщины занимались также изготовлением одежды из капы (гавайская капа — это, несомненно, тана таитян и фиджийцев, звук «т» исчез в гавайском языке). Техника ее изготовления такая же, как на островах южной части Тихого океана.

Работа эта очень трудоемкая. Сначала срезают ветки ваукэ, рассекают кору в продольном направлении и, осторожно сняв ее, раскладывают на несколько дней сушиться на солнце. После сушки бамбуковым ножичком счищают наружный слой коры и вымачивают ее в течение месяца в морской воде, пока она не станет достаточно мягкой. Тогда берут пять или шесть размоченных пластин коры, кладут их на плоский камень и бьют круглой деревянной колотушкой до тех пор, пока волокна не спрессуются в единую массу. От такого выколачивания пластины становятся тоньше и увеличиваются по размеру вдвое. Кусок капы достигает обычно в ширину двух с половиной метров. Высушенный на солнце, он приобретает вид тонкой и очень прочной ткани беловатого цвета. Пять сшитых вместе кусков могут служить одеялом.

Чтобы придать этой материи окончательный лоск, ее на некоторое время опускают в воду, добавляя туда листья ти. После такой ванны капа становится гораздо эластичнее, и ее снова бьют особым молотком — куку. У этого молотка четыре плоские стороны, и на каждой вырезан геометрический рисунок. Каждый удар молотка оставляет на ткани рельефный отпечаток: прямоугольники, полоски, горошек, зигзаги, ромбы, бороздки. Потом капу раскрашивают естественными красками. Красная краска добывалась из коры колеа и древесины арнотто, голубая — из ягод улй, желтая — из корней мони и плодов нану, оранжевая — из клубней тумерика, черная — из орехов кукуй, смешанных с древесным углем, зеленая —- из отвара мао. Кисточки делались из плодов пандануса.

Капа была единственной известной гавайцам материей, из нее изготовляли все: одежду, одеяла, простыни, саваны, особые знаки, указывающие места табу, фитили, паклю и прочее.

Мягкий климат позволял гавайцам одеваться очень легко. Мужчины обертывали кусок капы вокруг бедер, женщины закручивали его под. мышками. Жители гор носили еще особые шали. Все ходили босиком.

Простота одежды не мешала женщинам, страстно любить украшения. Им очень нравились перья птиц, венки из цветов, а так-же ожерелья из плодов хлебного дерева, из раковин, орехов, кабаньих клыков и зубов собак.

Так как войны в то время не были редкостью, племена старались постоянно совершенствовать свое оружие, копья, дротики, палицы, пращи, деревянные кинжалы. Прежде чем схватиться врукопашную, противники забрасывали друг друга камнями.

Если столкновение происходило на море, каждая из противных сторон старалась пробить корпус вражеской лодки, бомбардируя ее тяжелыми камнями, привязанными за конец длинной веревки.

Настоящих щитов у гавайцев не было, однако воины закрывали грудь специальной боевой циновкой. Шлемы носили только вожди. Знаменитые, украшенные перьями гавайские шлемы по форме напоминали дорические. Полоса пышных перьев ото лба к затылку составляла как бы гребень шлема. Но шлемы были скорее отличительными знаками, чем защитными головными уборами.

Охотиться гавайцам приходилось мало, так как острова исключительно бедны дичью. Они убивали птиц из пращи и выслеживали диких свиней, единственных крупных животных на Гавайях (дичь, которая резвится теперь на островах, завезена сюда европейцами).

Но гаваец, как и таитянин, был прежде всего рыбаком, и очень искусным. Рыбная ловля была для него и развлечением, и насущной необходимостью, так как рыба всегда составляла основу питания гавайской семьи.

Рыбу ловили самыми разнообразными способами, в дневное и в ночное время, сетями всевозможных видов и размеров. В открытом море применялся невод длиной в несколько сот метров, а для ловли в реке пользовались сачком и удочкой. Крючки делали из кости, панциря черепахи, китового уса или собачьих зубов. Лов рыбы острогой ночью при свете факелов был любимым развлечением гавайцев. Острога длиной от двух до двух с половиной метров заканчивалась острием из твердого дерева.

Возле маленькой деревушки Кеауку, недалеко от залива Кука, можно увидеть на склоне горы две необыкновенные параллельные борозды. Пересекая все неровности рельефа, они полого спускаются к берегу. Это следы знаменитого тобоггана, спорта гавайских вождей.

Гавайцы любили в спорте силу и мужество, к этому, быть может, добавлялось еще опьянение скоростью. На склоне горы они прорезали две глубокие ложбины и выкладывали их плоскими камешками. Если на пути встречались трещины или обрывы, их засыпали землей и камнями, пока спуск не приобретал плавного профиля. Плоские камешки засыпали плотными комьями земли и покрывали сверху особой скользкой травой пили.

Спускались гавайцы с горы на очень узких санях трехметровой длины. Полозья тщательно просмаливали. Две параллельные борозды позволяли состязаться двоим. Соперники стояли на верху горы и держали сани двумя руками. По сигналу оба бежали что есть духу к краю спуска, бросались ничком на свой снаряд и съезжали вниз.

Только королям и вождям разрешалось участвовать в таких состязаниях. При спуске гонщики достигали скорости от пятидесяти до семидесяти километров в час.

Самые разнообразные виды спорта процветали на Гавайях издавна. Каждый год с октября по февраль своего рода олимпийские игры собирали атлетов со всех островов.

Гавайцам нравилась майка, напоминающая игру в кегли. Использовались круглые плоды хлебного дерева и диски из камня. С ровной четырехугольной площадки нужно было сбить диск противника, не опрокинув в то же время расставленные на ней кегли.

Любили гавайцы также состязания лучников, хотя лук у них не был боевым оружием. Очень легкие стрелы делались из стеблей сахарного тростника.

Среди других популярных состязаний были кулачные бои, борьба, фехтование, бег, лодочные гонки, бег на ходулях, прыжки со скалы в воду.

Вечером, с наступлением темноты, играли в килу. Килу — это кокосовый орех, привязанный за конец веревки, другой конец которой прикреплялся к столбу. Две группы играющих стояли возле столба. Игра заключалась в том, чтобы попасть в противника орехом, вращая его вокруг опоры.

У детей любимыми развлечениями были воздушный змей, волчок, скакалки, игра в прятки, игра, сходная с нашими «классами». Ничто не ново под луной. Мы знаем также, что гавайские дети съезжали с гор на миниатюрных тобогганах, подстелив под себя листья ти.

Большая часть гавайских игр исчезла с появлением первых миссионеров. До наших дней сохранился один только серфинг, самый удивительный вид спорта, с каким мне приходилось сталкиваться. Человек стоит на доске и переживает пьянящую иллюзию, будто он шагает по морю.

Но это не водные лыжи, какие можно видеть на озерах или у морских побережий в тихую погоду. Там спортсмену приходится послушно следовать за моторной лодкой, и если он вдруг упустит веревку, за которую крепко держится, то сразу же нырнет под воду.

Серфинг позволяет человеку двигаться без вожжей и смело идти навстречу волнам. Чем выше волны, тем увлекательнее спорт.

Не всякое взморье пригодно для серфинга. Идеальный пляж — коралловый, с рифами в открытом море, примерно на одном уровне с водной поверхностью, чтобы набегающая волна не опрокидывалась, а доходила до самого берега и разбивалась только на песке. В этом отношении пляж Вайкики в Гонолулу как будто сделан

на заказ.

С утра до вечера на берегу прохаживаются любители серфинга с доской на спине. Это толстая и тяжелая доска трех метров в длину и полметра в ширину, заостренная спереди, как нос у лодки, с небольшим, пятпадцатисантиметровым килем. Размеры доски зависят от веса ее владельца. В среднем она весит тридцать килограммов. На доску ложатся ничком и отплывают от берега, подгребая обеими руками. Для начинающих это очень трудно, потому что быстро устают мускулы спины, немеет откинутый назад затылок.

И вот отплыв на сто пятьдесят метров и достигнув полосы, где образуются волны, спортсмен делает полуоборот, повернувшись теперь лицом к берегу, и выжидает подходящего момента, потому что не на всякой волне можно «прокатиться». Наконец поднимается хорошая волна. Заметив ее, спортсмены быстро прикидывают ее скорость и начинают медленно грести руками. С приближением волны движения рук становятся быстрее. Как только набегающий вал подхватит доску, спортсмен одним рывком встает на ноги и поворачивает свой снаряд в направлении волны, которая несет его к берегу. Положив руки на бедра, человек стоит на доске и управляет ею, наклоняя слегка корпус или упираясь ногой, а доска летит по высоким волнам к берегу, описывая порой головокружительные зигзаги.

Я считаю это одним из самых трудных видов спорта. Чтобы стать посредственным «серфистом», нужно несколько лет упорной тренировки и около двадцати лет, чтобы чувствовать себя на доске совершенно свободно.

Древние гавайцы были отличными мастерами этого удивительного спорта и разгуливали по волнам на очень тяжелых досках. Порой случается находить доски весом до ста килограммов. Да, гавайцы были настоящими богатырями, до двух метров ростом.

Серфинг сохранялся долгое время даже после прибытия миссионеров. Почти полностью он исчезает только к. 1860 году, но в начале XX века возрождается. В наши дни этот спорт королей становится королем спорта. На Гавайях он практикуется в очень широких масштабах.

Настоящие мастера любят головокружительные падения и взлеты. На волне как на велосипеде: стоять на месте невозможно. Чем больше скорость, тем лучше маневренность снаряда. Однако есть риск сорваться.

Серфинг — ото мгновенная реакция, безукоризненное чувство равновесия. Но это также и мореходная паука. Нужно знать море, уметь выбрать волну, которая «продержится» до конца, не разобьется преждевременно. У каждой волны свой собственный ритм. Она рождается, живет и умирает. Некоторые волны много обещают, но не оправдывают надежд. Надо уметь сойти с них вовремя, когда они слабеют, и направить, доску к наиболее благоприятному скату.

На пляже Вайкики можно увидеть настоящих чемпионов серфинга. Они держатся на доске с такой непринужденностью, словно в гостиной. Стоят на одной ноге, берут к себе на плечи ребенка или делают стойку на руках. Знаменитая собака-«серфист» на доске своего хозяина тоже ведет себя с поразительным хладнокровием.

Серьезные катастрофы довольно редки. Сломанные ребра, выбитые зубы, расплющенный перевернувшейся доской нос — вот наиболее реальные опасности. За двадцать лет только два смертельных случая.

Каждый год на Гавайях происходят соревнования. Разумеется, устроить состязания в скорости невозможно, так как все зависит от волны, поэтому искусство участников оценивают по тем акробатическим номерам, какие они исполняют.

В музее Гонолулу в герметическом сооружении из стекла и стали можно увидеть плащ стоимостью в несколько миллионов долларов. Это мантия гавайского короля Камехамехи Великого. Сделана она целиком из разноцветных перьев редких птиц. Чтобы ее создать, потребовался труд нескольких поколений. Это шедевр среди тех необыкновенных изделий из перьев, которые так любили древние гавайцы.

Изготовление королевской мантии требовало невероятного труда. Нередко, у пойманной птицы брали всего два перышка, по одному с каждого крыла, а таких перьев нужно было десятки тысяч.

В течение целого столетия бродили гавайские охотники на птиц по горам, пытаясь добыть два-три пера для королевской мантии. Можно себе представить, какой нелегкой была их задача. Некоторые птицы водились только в горах, для их ловли снаряжали многодневные охотничьи экспедиции. Птиц приходилось подкарауливать часами.

Гавайцы убивали птиц пращой, которая представляла собой заостренный камень на веревке из кокосового волокна. Пращу раскручивали в воздухе и пускали в жертву, а так как птички порой бывали очень малы, нужна была необыкновенная ловкость, чтобы попасть в них.

Но гораздо чаще применяли сети и ловушки. Их расставляли в определенное время года, когда оперение у птиц вполне сформируется. У пойманной птицы вырывали несколько перьев и выпускали на волю. Так было, например, с птицей оо, очень редким видом, за которым охотились из-за желтых перьев, составлявших основу знаменитых «золотых плащей».

Красные перья, так хорошо сочетавшиеся с золотом оо, давала птица иви, зеленые перья — птица у, оранжевые — мамо и белые — ку-ула. Птица оо ценилась еще и за черные перья. Никакого подкрашивания не допускалось.

Когда охотники собирали достаточное количество перьев, женщины принимались за их сортировку, тщательно мыли, подрезали, чтобы они были одной величины, и нашивали на основу из тонко сплетенной алоны, руководствуясь заранее нанесенным ри-сунком.

Королевская мантия имеет в длину один метр двадцать сантиметров и три метра сорок пять сантиметров в своей самой широкой части. Перья этой роскошной и легкой мантии нисколько не утратили своего блеска.

Сохранились и другие, менее ослепительные мантии, а также шлемы и гирлянды (леи) из перьев. Для знатных лиц делали одноцветные леи, главным образом из желтых перьев оо и оранжевых перьев мамо. Но иногда любили и пестрые леи из разноцветных полос. Гирлянды носили вокруг шеи, изредка на голове.

Из перьев гавайцы делали также очень красивые королевские штандарты кахилу, укрепляя их на древке, инкрустированном панцирем черепахи, китовым усом.

Большая часть птиц, обитавших на островах в древние времена, теперь исчезли.

Причину этого пытались искать в постепенном исчезновении лесов, некогда покрывавших все острова, в появлении новой, завезенной сюда дичи и мелких грызунов, врагов птиц, в разрежении Злаковых зарослей, в новых болезнях, привезенных вместе с европейской домашней птицей. Однако все это касается и других видов птиц, а так как некоторые из них выжили, тайна остается неразгаданной.

В наши дни изготовление изделий из перьев, достигшее такого расцвета во времена королей, исчезло почти полностью. Только одна женщина хранит еще секреты ремесла. Я видел ее за работой. Это молчаливая и худая гавайка лет пятидесяти: удлиненное лицо, прямые волосы, бронзовая кожа, движения размеренные и неторопливые. Она изготовляет леи и мелкие вещицы из перьев, как их делали в старину.

Поскольку птицы с ярким оперением почти все исчезли, она, берет белые перья и красит их. Перед нею стоят три тазика, наполненные густой жидкостью: оранжевой, зеленой и желтой. Она бросает туда перья, приминает их палочкой, долго мешает эту смесь, выдерживает некоторое время и ополаскивает. Когда все подсохнет, она берет полоску капы и плотными рядами нашивает на нее перья.

Маленький поясок из перьев стоит больших денег. Женщина изготовляет также пушистые гирляндочки для украшения панам, миниатюрные плащи вроде пелерин, их на определенных церемониях надевают важные чиновники и потомки королевской фамилии.

В заключение еще несколько строк о гавайцах. На островах их сейчас тысяч двадцать...

Их всегда можно встретить на пляжах, где они обучают плаванию и дают уроки серфинга, а также в кабаре, где они поют и играют на гитаре. Встречаешься с ними и на дорогах, так как они нередко работают шоферами такси. Это их три страсти: море, музыка и автомобиль (те же, что и у таитян). Они очень любят развлечения и не скрывают этого. Но нельзя себе представить людей более непосредственных и добрых. Приветливость гавайцев обезоруживает. Их мягкий нрав, их улыбка привлекают всеобщие симпатии. Нельзя не полюбить гавайцев, как нельзя не полюбить ,таитян.

Но в их жизни, конечно, многое изменилось. Я видел на Большом острове, как гавайцы ловили рыбу. Сети они забрасывали так же, как их предки, но говорили по-английски, и к их пироге с балансиром был прикреплен подвесной мотор.

Гавайцев со старинным укладом жизни увидеть почти невозможно. Они живут на небольшом острове Ниихау, который находится в частном владении Робинсонов. Засушливая земля без водных потоков. Однако кроме рогатого скота там можно увидеть арабских коней, кабанов, индеек и диких павлинов.

Остров закрыт для туристов. Проникнуть туда стало очень трудно начиная с 1860 года — того самого года, когда король Камехамеха IV продал его за десять тысяч долларов семье Робинсон.

С этого времени Робинсоны искусственно поддерживают на острове древний уклад жизни, запрещая связь с другими островами. Вплоть до 1941 года на Ниихау не знали ни кино, ни телефона, ни автомобиля, пи радио. Если надо было связаться с самым ближним островом Кауаи, использовались сигнальные бенгальские огни.

Две сотни гавайцев, живших на острове, присматривали за быками, мериносами и пчелами рода Робинсонов. Говорили они по-гавайски, жили в хижинах, крытых листвой пили. Каждый день в четыре утра их собирали читать молитвы и петь церковные гимны.

Война положила конец такому укладу. 7 декабря 1941 года во время нападения на Перл-Харбор один японский летчик, у которого кончался бензин, сделал вынужденную посадку на этом острове.

Через несколько недель на Ниихау высадились американские войска. Вместе с ними на острове появился первый радиоприемник и джип — первая и единственная машина, какую там видели. Теперь режим на острове несколько изменен. Дети ходят в школу и учат английский язык. Есть несколько радиоприемников, а из Гонолулу поступают газеты. Только по-прежнему на острове Робинсонов нет ни кино, ни полиции, ни собак...

Сокращенный перевод с французского Лидии Деревянкиной

Об авторе

ШЕГАРЭ, ЖАК-РЕНЭ-МАРИ, французский писатель. Родился в 1917 году в Гавре. Окончив Парижский католический институт и получив филологическое образование, он преподавал литературу в коллеже города Авон. Многочисленные путешествия (в Полинезию, Индию, Индонезию, Африку, Италию) дали автору богатый материал для книг и этнографических фильмов. Помимо книги «Гавайи — острова грез», отрывки из которой мы публикуем, его перу принадлежит также «Моя Полинезия», «Таити — волшебный остров», «По Черной Африке», «Вокруг света на случайных судах», «Желаю счастья, Бали», «Необычная Италия», «Колосья на ветру», «Наугад по Марокко» и другие. В нашем ежегоднике публикуется впервые.