Мир путешествий и приключений - сайт для нормальных людей, не до конца испорченных цивилизацией

| планета | новости | погода | ориентирование | передвижение | стоянка | питание | снаряжение | экстремальные ситуации | охота | рыбалка
| медицина | города и страны | по России | форум | фото | книги | каталог | почта | марштуры и туры | турфирмы | поиск | на главную |


OUTDOORS.RU - портал в Мир путешествий и приключений

На суше и на море 1976(16)


ВИКТОР СЫТИН

НЕСОСТОЯВШИЕСЯ ОТКРЫТИЯ

ОЧЕРК

ТАИНСТВЕННЫЕ ОАЗИСЫ

Коричневато-серая лупоглазая саранча летела и летела с юга, из пустынь Ирана и Афганистана. Когда раскаленное солнце поднималось над полями и садами Туркмении, в тихом воздухе слышался шелест, бумажное шуршание мерцающих крыльев мириадов насекомых. Холмы предгорий Копетдата, оазисы и такыры как бы заволакивало странным желтоватым клубящимся туманом.

К вечеру бесчисленные стаи,саранчи опускались на землю, облепляли деревья и кустарники, гроздьями повисали на стеблях растений, пригибая их долу. И там, где сели стаи, зловещий хруст оповещал о гибели урожая...

В Туркменской республике был создан чрезвычайный штаб по борьбе с этим стихийным бедствием. «Чусары» — чрезвычайные уполномоченные по борьбе с саранчой-шистоцеркой — вместе с представителями местных организаций выводили на бой с крылатым противником все взрослое население городов и кишлаков.

Поля окапывали канавами, преграждая путь ползущим насекомым, и сжигали их там, полив керосином. С деревьев саранчу,стряхивали и давили чем придется. Опрыскивали посевы ядовитыми, растворами. Со всей страны .сюда везли необходимую аппаратуру и химикаты. Ночью и днем шел бой...

К сожалению, в этом яростном сражении не участвовала авиация. Специально оборудованных для опыления растений ядохимикатами самолетов тогда в нашей стране было всего шесть. И они уже использовались для истребления другого вида саранчи — «азиатской», тоже очень опасной,— на Кубани и в Казахстане.

Все же в Ашхабад был переброшен авиаотряд самолетов-разведчиков Р-5. Два или три из них стали срочно переоборудовать под аэроопыливатели: устанавливать в кабине летчика-наблюдателя металлические баки с устройством для выбрасывания ядовитого порошка. Но этим самолетам так и не пришлось как следует поработать: когда переоборудование закончили, лет саранчи уже прекратился.

Другие машины отряда получили задание вести разведку саранчовых стай, особенно в безлюдных местностях, в том числе в пустынях Каракумы и Кызылкумы. Там, в оазисах или предгорьях, шистоцерка, конечно, осенью .погибла бы. Но, завершая свой жизненный цикл, отложила бы в почву миллионы яичек, и следующей весной здесь могли снова возникнуть очаги ее размножения.

Звено отряда Р-5 для разведки саранчовых стай в восточной Туркмении базировалось в городе Чарджоу. Под аэродром приспособили луг на берегу Амударьи, недалеко от железнодорожного моста. Я был назначен в это звено старшим летнабом-инструктором, ибо уже знал, что такое саранча: два года назад участвовал в одной из первых авиационных экспедиций по борьбе с ней в плавнях Сырдарьи, а за месяц до нашествия ее в Туркмению руководил опытами истребления степной саранчи в Азербайджане.

Мы вылетали обычно рано утром. Ночью саранчуки собираются плотными массами, «скулиживаются», и такие скопления бывают хорошо видны с воздуха.

В течение первых трех-четырех дней мы прочесали левобережье Амударьи от Чарджоу до границы с Афганистаном, углубляясь в юго-восточную часть Каракумов. Кое-где обнаружили «кулиги» шистоцерки, сообщили об этом телеграммами в республиканский штаб «Чусара» и нанесли их месторасположения на карту. Из штаба пришло распоряжение произвести разведку в междуречье Амударьи и Сырдарьи к северу от Бухары. Там, в южной части пустыни Кызылкум, на картах не было обозначено ни одного оазиса. Местные жители говорили, что ниже по течению, по правому берегу Амударьи, сразу же за железнодорожным мостом, начинаются непроходимые барханные пески, которые простираются на сотни километров.

— Эти пески называются «адам крылган», что значит по-русски «гибель для человека»,— говорили нам, — Никто не помнит, чтобы через них благополучно проходили караваны. Пути через эту пустыню нет.

Самолеты Р-5 обладали по тому времени довольно большим радиусом действия — километров до четырехсот. Но они были не очень-то надежны, особенно при посадке. Если что-то тормозило пробег, тяжелый мотор «перетягивал» фанерный корпус и самолет капотировал — становился на нос. Вынужденная посадка в пустыне, даже на такыре — гладкой солончаковой тарелке, могла принести много неприятностей. Поэтому старший пилот Родион Павлович Попов, человек, видавший виды, боевой летчик времен гражданской войны, заявил, что в пустыню «адам крылган» полетит сам. А я летал в разведку всегда в паре с ним.

Часам к шести утра — солнце только поднялось над высокими тополями и карагачами в долине Амударьи — мы взлетели с нашего импровизированного аэродрома, сделали круг, чтобы проверить работу мотора, и пошли над Амударьей дальше вниз по течению.

Сводка погоды была благоприятной. Метеоролог сообщил нам, что,днем, как обычно, будет 35—40 градусов, ветер слабый, ясно. Но когда Р-5 набрал метров пятьсот высоты, у южного горизонта, за нашей спиной, появилась желтовато-серая дымчатая полоса. Такой мы еще не видывали. Она стала еще более отчетливой, когда Родион Павлович резко изменил курс и повел машину от широкой кофейной ленты реки на восток, в пустыню.

Сразу же начались барханные пески. С птичьего полета они были похожи на желтые волны, рябь которых виднелась от края до края. Мы точно висели над медленно проплывающим бесконечным мертвым пространством. Помнится, я подумал, что, если бы пришлось лететь над пустыней одному, стало бы страшно от нестерпимого одиночества. Но мы были вдвоем, и нам было просто интересно наблюдать необычайную картину.

Я внимательно вглядывался в однообразное, плоское лицо пустыни. Лишь кое-где барханы-волны немного сглаживались, и тогда на них были видны подобно серой спутанной сетке заросли саксаула. Оазисов не попадалось.

— Ну зачем сюда лететь этой чертовой саранче? Ей же здесь поживиться нечем,— сказал Родион Павлович.— Давай, Виктор,еще километров пятьдесят пройдем — и обратно... К тому же не нравится мне вон то... Да посмотри ты направо!

Я взглянул на юг. Желто-серая дымчатая полоса над горизонтом как бы вспухла и теперь довольно высоко висела над краем земли. Точно огромный пожар бушевал где-то далеко-далеко.

— Что это, как ты думаешь? — спросил я.

— А кто его знает... Одно скажу: погодка меняется... Ветер усилился, бьет в правый борт. Видишь, как сносит с курса?

И вдруг впереди сквозь мерцающий круг пропеллера я увидел нечто странное — темную на желтом фоне барханных песков продолговатую тень. Родион Павлович тоже заметил ее.

— Что-то там есть! — крикнул он.— Вроде оазиса...

Действительно, вскоре мы оказались над неширокой, протянувшейся в меридиональном направлении плоской долиной. По своим очертаниям она была похожа на лист ивы. Сжатая барханами, она казалась живой в этом царстве мертвого песка. Редкие по окраинам, густые к центру, зеленели кустарники и травы. В нескольких местах среди седоватой зелени камышей поблескивала вода!

Попов «заложил» вираж, самолет снизился и пошел над долинкой. С небольшой высоты стали ясно видны и заросли, и луговины, и небольшие зеркальца воды. Какие-то птицы взлетали и метались, суетясь. Два джейрана стремительно помчались в сторону песков...

Жизнь, жизнь была здесь настоящей, полнокровной. Но ни следа человека.

Внимательно осматривая растительность, я нигде не обнаружил характерных пятен саранчовых «кулиг». Не было видно и съеденных участков камыша и кустарника.

— Здесь как будто чисто, — сказал я Родиону Павловичу. — Облетать долину еще раз не будем...

— Значит, домой,— ответил он.

Но в нескольких километрах за этим оазисом мы увидели другой, точно такой же, потом третий, четвертый поменьше. Конечно же, мы их обследовали.

— Давай все же. домой, Виктор, — сказал тревожно Попов. — Ты видишь, что творится?

Я оглянулся, и мне стало не по себе: солнце висело в какой-то желтой мути.

— Песчаная буря! — воскликнул я.

— Видно, так. Черт бы побрал проклятую саранчу,— в сердцах выругался Попов и резко сменил курс.

Через полчаса солнце вообще исчезло. Сквозь ровный, привычный шум мотора теперь прорывался свист ветра в расчалках и шуршание мелких песчинок, струившихся по плоскостям крыльев, по фюзеляжу. Вокруг все было желто-серым, однотонным, беспросветным. Лишь иногда под крылом проглядывали дымившиеся гребни барханов.

Мы шли почти на бреющем полете. Наш Р-5 бросало из стороны в сторону. Ветер усилился до штормового.

— Смотри внимательнее. Как бы нам не пропереть через реку в Каракумы. Тогда амба.

Я как можно больше высунулся из кабины, чтобы лучше видеть землю. Впрочем, не землю, а клубившийся, струившийся песок... Вдруг мне показалось, что он почему-то потемнел. Затем снова обрел тот же монотонно серо-желтый цвет. Я оглянулся и увидел, как говорят, косым зрением глянцевитые взблески коричневой воды.

— Мы прошли Амударью,— заорал я.— Давай поворачивай.

Попов развернулся на сто восемьдесят градусов и еще больше снизился. Да, это была река. С пяти-шести метров потерять ее было невозможно, и мы полетели над мелкой речной рябью на юг.

— Мост скоро. Смотри его-то не прозевай!

Мост мы увидели одновременно метрах в ста перед носом самолета. Попов сделал горку, «перепрыгнул» через него и плюхнулся на аэродром.

Через двое суток из штаба «Чусара» пришла телеграмма — ответ на наш доклад об обнаруженных в Кызылкуме оазисах. Нам предлагалось «не рисковать больше самолетом» и направить туда «наземную группу для проверки предположения, что саранчи в этих оазисах нет».

Приказ есть приказ. Пришлось его выполнять, хотя не очень-то улыбалось провести несколько дней в безводных песках «адам крылган».

Чарджоуский штаб по борьбе с саранчой поручил агроному Хаджибаеву, хорошо знавшему пустыню, возглавить небольшую экспедицию. В ее состав помимо меня вошел и специалист-энтомолог. На большой плоскодонной лодке с тракторным двигателем, который вращал два колеса с широкими лопастями, мы спустились вниз по Амударье до районного центра Дейнау. Местные власти помогли Хаджибаеву нанять пять верблюдов и несколько ишаков, пригласить трех погонщиков и закупить продовольствие и корм для животных на неделю.

И вот, переправившись через реку, ранним утром мы вышли в поход. Вскоре наш небольшой караван вступил в царство сыпучих песков — многометровые неподвижные волны барханов и мутное голубое небо над ними. Ни деревца, ни кустика. Кивая головами, верблюды спокойно месили песок, поднимаясь на крутые подветренные склоны барханов и спускаясь затем по испещренным мелкой рябью пологим наветренным. Вверх — вниз, вверх — вниз... Ишакам было труднее: их копытца глубже тонули в песке. Но и эти животные семенили бодро, поднимая тонкую пыль.

Когда солнце поднялось, стало нестерпимо жарко. На горизонте в колеблющихся струях раскаленного воздуха замерцали миражи — голубые озера, причудливые горы, купы деревьев... Хаджибаев приказал остановиться на отдых.

Я лег под гребнем бархана, глотнул немного воды. Она была уже теплой и не утолила жажды. Но много пить в таком походе днем нельзя. Надо терпеть до вечера.

Я лежал и думал о том, какие огромные, пространства земли на нашей планете заняты пустынями. Сахара больше Европы. Каракумы и Кызылкум больше половины Европейской части нашей страны. А еще есть Гоби, Калахари, огромные пустыни Австралии... Вероятно, я задремал, потому что не заметил, как ко мне подошел Хаджибаев...

— Трудно? — спросил он.

— Терпеть можно —улыбнулся я в ответ.

— Мы прошли километров пятнадцать,— продолжал Хаджибаев.— До ночи пройдем еще не более десяти. Стало быть, до ваших оазисов трое суток пути, как я и рассчитывал. До них ведь семьдесят—восемьдесят километров?,

— Да, мы летели около получаса.

— Если вы ошиблись и через трое суток наш караван не выйдет к оазисам, вернемся, — сказал Хаджибаев. — Пусть ваше открытие потом проверяют специалисты-географы, — он усмехнулся. — Двинемся отсюда в шестнадцать.

...О путешествиях в пустыне рассказывалось много. Поэтому я не буду детально описывать нашу экспедицию в пески «адам крылган». Скажу только, что продолжалась она восемь дней, что добрались мы до зеленых долинок, увиденных Родионом Павловичем Поповым и мною. Обратный путь был тяжек и для людей, и особенно для вьючных животных, хотя шли они налегке. Саранчи в долинках мы не обнаружили, но птиц, змей, ящериц и джейранов немало.

Откуда же взялась в сыпучих барханных песках вода и благодаря воде жизнь? Лишь вернувшись в Москву, я догадался об этом. Но сначала расскажу еще об одной истории.

ЭХО СТОЛЕТИЯ

Из Чарджоу наше звено вызвали в город Мары и поручили вести авиаразведку саранчовых «кулиг» в долине реки Мургаб.

Вечером в школу, где мы разместились, пришел московский профессор Николай Сергеевич Щербиновский — главный энтомолог республиканского штаба. Высокий, сухощавый, с немодной тогда округлой шкиперской бородой. Одетый в парусиновый костюм,в брезентовых сапогах и тропическом шлеме, с планшетом через плечо, он имел вид настоящего путешественника. Впрочем, Щербиновский и был таковым. Крупнейший специалист по насекомым-вредителям, он объездил Среднюю Азию и Закавказье, несколько раз побывал в Афганистане, Иране, Турции... О своих приключениях в труднодоступных районах, где он изучал гнездовья саранчовых, Николай: Сергеевич рассказывал увлекательно. Может,именно его рассказы побудили меня — члена научного кружка биофака Московского университета — попроситься в 1927 году в опытную авиаэкспедицию по борьбе с азиатской саранчой в плавнях Сырдарьи.

Но на сей раз Щербиновский был немногословен. Сначала он расспросил нас о том, что мы видели в Восточной Туркмении, а потом сообщил о положении на «саранчовом фронте» во всей республике.

К концу августа борьба с залетевшими в Туркмению стаями шистоцерки была уже в основном закончена. Большого урона посевам и садам налет не принес. Победили организованность, широкое участие населения.

— Теперь,— сказал в заключение Щербиновский,— очень важно найти не обнаруженные еще стаи в малонаселенных местах, потому что скоро шистоцерка начнет откладывать яйца. Ваша задача — осмотреть окраины Мургабского оазиса, от Каракумов до афганской границы. Начинайте полеты с завтрашнего утра. На одной из машин полечу наблюдателем я сам.

Когда мы наутро шагали на аэродром, улицы города были еще пустынны. За последними домиками окраины открылось поле, поросшее чахлой полынью. Серая, растрескавшаяся земля то тут, то там скрывалась под песчаными наносами. Они длинными плоскими языками тянулись с северо-востока. Пустыня наступала оттуда. Рогатые ящерицы, выползшие погреться, при нашем приближении, мелко задрожав, скрывались в песке. На этом поле и стояли два наших Р-5.

Щербиновский шел молча. Потом показал рукой на коричнево-желтые холмики в двух-трех километрах от аэродрома. Они четко выделялись на фоне песчаного разлива.

— Развалины древнего Мерва,— сказал он.— Здесь был огромный город. Может быть, самый крупный во всей Средней Азии. Важнейший торговый центр. Почти миллион жителей. А вокруг были плодородные поля. Чингис-хан взял город и отдал его на разграбление. Дома были сожжены, разрушены. Оросительные системы уничтожены. И сюда пришла пустыня.

Щербиновский помолчал немного и продолжал;

— И может быть, именно потому, что на Мургабе и по всей южной Туркмении вдоль горной системы Копетдага, на востоке — по Амударье и Кашкадарье, а в Узбекистане — по Зеравшану и Сырдарье столетия, нет, тысячелетия занимались земледелием и было много зелени, сюда и «привыкла» летать саранча из скудных флорой иранских и афганских нагорий. Каждое новое поколение ее инстинктивно «знало», где есть пища.

...Самолет, в котором летел Щербиновский, стартовал первым и взял курс на юг, к Иолотани. Мы с Родионом Павловичем Поповым получили задание облетать северную часть Мургабского оазиса.

Ранним утром панорама Земли с птичьего полета выглядит особенно рельефно. Косые лучи солнца выявляют тенями все неровности. Заметны даже кочки и бугорки, канавки и заросли кустарников.

И когда мы взлетели, я удивительно отчетливо увидел под крылом грандиозные руины древнего Мерва. Они занимали огромную площадь, окаймленную мощными стенами, во многих местах еще хорошо сохранившимися. Они образовывали правильный квадрат. Внутри него царил хаос развалин, полузасыпанных песком. Но в этом хаосе различались и некие организующие элементы. Можно было увидеть следы нескольких прямых улиц, идущих, очевидно, от ворот в стенах, площади, остатки больших зданий.

— Да, город был не маленьким! — воскликнул Попов, когда мы сделали над развалинами круг.— А вон там, посмотри, еще есть кое-что.

В нескольких километрах от древнего Мерва я увидел развалины другого древнего поселения. И вообще, вглядываясь в панораму Земли, я вдруг стал различать под ребристой поверхностью молодых, невысоких еще барханов то, что было здесь когда-то в далекие времена.

Легкой, но все же совершенно ясной синеватой тенью пересекали пространство давно уже сухие магистральные каналы древней оросительной системы. От них ниточками тянулись арыки, они покрывали зыбкой сеткой нескончаемые пески, под которыми были погребенные ими поля. Следы оросителей уходили далеко, к горизонту, в пустыню. То тут, то там тени выявляли неправильной формы холмики — развалины отдельных строений. Среди них попадались округлые бугорки, и я подумал, что это, наверное, засыпанные мусульманские надгробия — мазары, часто венчавшиеся куполами. Внизу лежала когда-то полная жизни долина. Об этом свидетельствовали тени от больших и малых неровностей. Это было эхо истории давно минувших столетий...

— Ты что, спишь, Виктор? — оторвал меня от дум Попов. — Смотри, вон на тех зарослях, по-моему, сидит эта чертовка саранча!

Погруженный в свои мысли, я и не заметил, как Попов развернул наш Р-5, и теперь самолет шел над окраинами,оазиса. Внизу были небольшие болотца, заросшие камышом, а по их берегам заросли голубоватого кустарника — джиды. На одном болотце камыши были точно выжжены или выкошены пятнами. А па соседней зелени выделялись коричневатые потеки.

Попов снизился, сделал круг. Сомнений быть не могло. Здесь осела на кормежку стая шистоцерки. «Кулига» была небольшой, но сколько яиц могли отложить миллионы саранчуков этой стаи! Я отметил на карте местонахождение «кулиги» и крикнул Родиону Павловичу:

— Давай дальше!

К востоку от города Байрам-Али мы встретили еще несколько небольших «кулиг», но эти стаи были почти уже уничтожены отрядами местного населения.

Не нашел крупных скоплений вредителей и Щербиповский в южной части Мургабского оазиса. Тем не менее, уезжая, он поручил нам совершить еще несколько разведывательных полетов.

Потом нас отозвали в Ашхабад, и еще несколько дней нам пришлось летать на разведку. Теперь уже наловчившись распознавать еле заметное «эхо истории», я везде наблюдал проплывающие под крылом нашего Р-5 тени-знаки, сигнализирующие, что под слоем песков погребены остатки древней цивилизации — селения и укрепления, дороги и оросительные системы, некогда плодородные ноля.

Помнится, накануне моего отъезда в Москву мы долго сидели с Родионом Павловичем Поповым возле пашей палатки на аэродроме. Говорили о том, о сем, больше, конечно, о далеком доме, но и вспоминали кое-что из экспедиционных былей.

Попов сказал тогда:

— Очень интересно рассматривать с воздуха, что было раньше на земле... Ты вот пописываешь в журналах. В «Вокруг света», «Всемирном следопыте». Наверное, уже задумал про эту чертову саранчу написать. А ты не о ней напиши. Напиши про то, что ты сам назвал «эхо столетий».

Слякотным осенним московским вечером вскоре после возвращения из солнечных краев я поехал в редакцию журнала «Всемирный следопыт».

Этот журнал пользовался большой любовью молодых читателей, да и не только молодых. Вокруг него группировались известные писатели, ученые, журналисты. Но все же большинство в авторском активе составляли начинающие литераторы и молодые научные работники, участники различных экспедиций и походов.

...В тот памятный для меня вечер 1929 года в редакции собралось мало народу. Знатных гостей не было, и это помогло мне. Я плохой рассказчик, и большая аудитория всегда меня сковывает.

Слушали меня внимательно. Я поведал о нашем полете в пустыню «адам крылган», о затерянных в ее песках оазисах, о том, что я обнаружил «эхо истории» в районе Мары...

— Мм-да... Все это занятно. А каким образом появились в пустыне оазисы? — спросил редактор, когда я закончил свое не очень складное повествование.

— Это объяснимо... Нужна карта Средней Азии.

На столе появился атлас. Все склонились над ним. Междуречье Амударьи и Сырдарьи к северу от железной дороги Ташкент — Чарджоу было закрашено однообразным желтым цветом. К югу рельеф местности был иной. По направлению к Бухаре тянулась из Ферганской долины, рождаясь в Гиссарском горном хребте, голубая ниточка реки Зеравшан. Возле Бухары она делилась на несколько веточек и далее обрывалась.

— Вот здесь Зеравшан кончается. Его воды разбирают на орошение... Но думается мне, что часть их просачивается через пески и там, в пустыне, вновь появляется и дает жизнь...— высказал я свое предположение.— В общем в этих песках могила Зеравшана, или, если перевести это название на русский, «раздавателя золота».

— Занятно, занятно,— попыхтел папиросой редактор.— «Могила Зеравшана», «раздавателя золота». Неплохое название для приключенческой повести, и это «эхо столетий» — занятный материал. Может быть, .одно из самых важных качеств литератора — уметь вовремя разглядеть в подобном материале жемчужное зерно и использовать его с толком.

Мне в то время было двадцать два. Писал я от случая к случаю. Меня увлекал ветер дальних странствий, непреодолимое желание как можно больше увидеть в мире... И я не написал повести «Могила Зеравшана», хотя и придумал, пожалуй, интересный и оригинальный сюжет. Весной я начал готовиться к новой авиационной экспедиции в степи. Азербайджана, меня назначили ее начальником.

Не написал я ничего и на тему «эхо истории».

Через много лет геологи, исследуя Кызылкум, установили, что действительно оазисы в южной части пустыни порождены водами Зеравшана. Оказалось, что эта река продолжала свое течение под барханами, далеко к северу. Но этого мало. В доисторические времена она размывала месторождения, золота, и в ее аллювиальных отложениях это золото было найдено...

Видимо, и названа река была ко этой причине Зеравшаном — «раздавателем золота», подлинного золота, а не метафорического — жизненной, влаги для полей, как полагал я. В эпоху Хорезмского царства золото в пустыне добывали. Потом прииски были заброшены и забыты. А может быть, властители Хорезма сознательно так засекретили их, что никто в последующие столетия до золота добраться не смог? Теперь там, в южных Кызылкумах, нашли еще нефть и газ.

Не менее важным было бы своевременно опубликовать рассказ о том, что с воздуха можно обнаружить на земле следы давней деятельности человека. Правда, еще в начале 20-х годов летчики в Румынии заинтересовались грядой холмов, которые оказались остатками крепостного вала, построенного по приказу римского императора Траяна для защиты от воинственных кочевников, а иранский летчик открыл древнюю караванную дорогу в пустыне, ведущую к развалинам поселения. Но «воздушная археология» родилась гораздо позже.

В нашей стране самолет для обнаружения «эха истории» использовал археолог С. П. Толстов в первые послевоенные годы. Наблюдения с воздуха и .аэрофотосъемка дали ему возможность открыть более двухсот городов и поселений в районе бывшего Хорезмского царства — в пустынях Каракумы и Кызылкумы, по долинам Амударьи и Сырдарьи!

И посейчас самолет помогает нашим и зарубежным археологам делать интереснейшие открытия.

...Нет, совсем не для того, чтобы заявить о каком-то своем приоритете написал я этот очерк. Просто хотелось еще раз напомнить: если найдено что-то интересное в любой отрасли знания, нельзя проходить мимо. Надо подумать, поговорить со сведущими людьми, почитать об этом кое-что. Вот тогда и открытий, вероятно, будет намного больше!

Об авторе

СЫТИН ВИКТОР АЛЕКСАНДРОВИЧ. Родился в 1907 году в Калуге. Член Союза писателей СССР с 1941 года, заслуженный работник культуры РСФСР, ветеран Великой Отечественной войны. Учился в Московском государственном университете. Долгое время работал в гражданской авиации, был (в 1934—1937 годах) заместителем председателя Стратосферного комитета Осоавиахима СССР. В послевоенные годы работал в редакциях газет, на радио, в кино. Много путешествовал по родной стране и посетил более тридцати стран Азии, Африки, Латинской Америки и Европы. Автор двадцати книг, в том числе очерковых («Путешествия», «Париж —город разный») и научно-фантастической повести «Победители вечных бурь», а также рассказов и очерков в ряде журналов и газет. В настоящее время главный редактор альманаха «Киносценарии». В нашем ежегоднике выступает впервые.



 
Рейтинг@Mail.ru
один уровень назад на два уровня назад на первую страницу