На суше и на море 1967-68(8)

СЛОВО О БУДИНИИ

Дарий и скифы

513 год до н. э. Тучи ныли и многоголосый гомон стояли в в то лето над выжженной солнцем приднепровской степью. Пронзительно скрипели колеса тысяч повозок, неторопливо брели усталые пехотинцы, их обгоняли на рысях увешанные оружием всадники. Персидский царь Дарий I Гистасп, покоривший до того без малого «полмира», позорно возвращался с остатками своей многотысячной армии после неудачного похода на скифов. Персы шли по голой, опустошенной земле, и в армии Дария свирепствовал настоящий голод. Каждый кусок хлеба, каждую меру зерна приходилось отбивать у неприятеля. Персидский полководец вынужден был посылать на поиски провианта все больше и больше своих лучших воинов — сарбазов.

В тот злосчастный день, когда из лагеря вышел еще один многочисленный отряд, знойное марево все так же уныло висело над однообразной степной гладью. Издали то и дело появлялись конные скифы, осыпавшие персов тучей длинных стрел с бронзовыми наконечниками.

Опытному военачальнику Артабану, возглавлявшему посланный за провиантом отряд, была хорошо знакома тактика удалых, но не обученных строю степняков. Скифы необычайно подвижны. Их атаки дерзки и неожиданны. Только что они попытались отсечь лихим наскоком арьергард персидского отряда. И вот уже их низкорослые крепкие кони мелькают далеко впереди на пути движения персов. Артабан пристально всматривался в скифских воинов, словно пытаясь отгадать их дальнейшие намерения. Загорелые бородатые лица, ниспадающие до плеч волосы, кожаные панцири и короткие кафтаны с длинными рукавами, пластинчатые пояса из железа или бронзы, грозный блеск оружия, оскаленные, храпящие конские морды — все это смешалось в одну причудливую и красочную мозаику. Скифы отрезали отряду путь на восток. Но Артабан знал, что делать. Властным взмахом руки он приказал своим кавалеристам отойти под прикрытие пехоты. Воины совершили на ходу несколько сложных перестроений, и конную скифскую лаву встретила острая щетина копий и стена щитов персидских пехотинцев, за спинами которых поспешно укрылись и кавалерия, и обоз.

«Теперь сражение выиграно,— самодовольно думал Артабан,— пусть варвары хоть до самой ночи нападают на мое войско, словно собачья свора, окружившая льва. Лев разбросает их своими могучими лапами и вырвется из железного вражеского кольца».

Солнце уже клонилось к западу, когда вдали послышался глухой непонятный гул. Казалось, земля сотрясалась от равномерных и частых ударов гигантского молота. На персов надвигалась плотная темная масса, похожая на грозовую тучу. Но вот последние лучи заходящего солнца прорезали слой облаков и осветили большой отряд конных воинов, быстро приближавшийся к полю боя. Синими искрами вспыхивали солнечные блики на остриях длинных копий и железных чешуйчатых панцирях. Развевались на свежем ветру пышные белые султаны из перьев на головах рослых коней. Словно стальной клин врезались всадники в стройные ряды персидской пехоты и, опрокинув ее, погнали сбившихся в кучу, обезумевших от страха людей прямо на скифских лучников. Скоро все было кончено. В отчаянии Артабан бросился навстречу этой железной лавине, чтобы, как и подобает воину, пасть в схватке с врагом на поле брани. Но всадники внезапно расступились, и- из их рядов выехал высокий светловолосый витязь. Нагрудные пластины его брони были выложены золотом и ярко блестели на солнце. «Ситалк, Ситалк, вождь наш»,— прошел по рядам конников тихий ропот.

И тогда Арбатан, сорвав с луки притороченное там короткое копье, метнул его в ненавистного варвара, вложив в этот бросок всю свою ярость. Копье легко пробило кожаный щит Ситалка, но против прочных чешуек его железного панциря оказалось бессильным. Лишь слегка покачнувшись в седле от удара, Ситалк поднял свою тяжелую секиру и обрушил ее на голову врага. Медный шлем перса треснул, как ореховая скорлупа, и смертельно раненный Артабан медленно сполз с седла на истоптанную копытами землю.

Там, где жили будины

Персидский военачальник, нашедший в приднепровской степи свой бесславный конец, не знал, что разгромившие его воины были будины — верные союзники скифского царя Иданфирса в борьбе с Дарием. Их родина лежала далеко на востоке, в зеленой, плодородной лесостепи, там, где широкий Танаис (Дон) плавно нес свои воды в Меотиду (Азовское море).

«За рекою Танаисом, — пишет греческий историк Геродот,— уже не скифская земля; первый из тамошних участков земли принадлежит савроматам, которые от Меотийского озера занимают пространство на 15 дней пути к северу; во всей этой земле нет ни диких, ни "садовых деревьев. Выше савроматов живут будины, обитающие в местности, сплошь покрытой лесом... Будины — большое и многолюдное племя, они голубоглазые и рыжеволосые».

Так, из уст одного из самых выдающихся людей античного мира, «отца истории» Геродота, нам впервые стало известно о загадочном народе — будинах.

Это, очевидно, территория Среднего Дона — современные Воронежская и частично Волгоградская и Белгородская области. Щедра и красива здесь природа: сравнительно мягкий климат, величавые и многоводные реки, тучные поля, обширные дубравы. Эти благодатные земли издавна привлекали людей. Здесь, на крутых донских берегах, под мощными напластованиями лёссовых пород, находится одна из древнейших в нашей стране стоянок первобытного человека — Костенки. Позднее в этих местах обосновались племена эпохи неолита и бронзы, остатки скромной культуры которых в виде обломков керамики и кремневых отщепов встречаются на многих речных мысах и прибрежных холмах, не затопляемых водой во время весенних паводков. А затем наступает железный век — время господства железных орудий, жестоких опустошительных войн, неурядиц и столкновений, время зарождения первых государств на территории Северного Причерноморья. Именно тогда появляются на Среднем Дону и будины. Древние считали Танаис границей Европы и Азии. Там, за Доном, всего в нескольких днях пути от самого сердца Будинии, лежали владения воинственных кочевых племен — савроматов. Оттуда, из глубины задонских и заволжских земель, постоянно грозила опасность для оседлых земледельцев—будинов. Да и с юга, из причерноморских и приазовских степей, приходили к будинам не только мирные караваны купцов и посольства от скифских царей с богатыми подарками. Часто в степной дали показывались отряды быстроконных скифских всадников; и горели тогда деревянные будинские дома, и брели по. пыльным дорогам связанные пленники.

До сих пор остается загадкой, как смогла Будиния, находившаяся в окружении стольких воинственных и могучих народов, выстоять на протяжении почти 500 лет, и не только выстоять, но и создать весьма высокую и яркую культуру.

Тайны воронежских курганов

Случилось так, что первые сведения о богатствах будинских курганов стали известны лишь в результате грабительских раскопок в самом начале XX века.

«Увидели, как на «линии» (Кубань.— Б.Г.) копают, давай и мы попробуем, что в наших курганах есть, — вспоминают старожилы села Мастюгино (Давыдовский район, Воронежской области).— Вначале копали со страхом, в ночное время, с фонарями; землю выбрасывали в противоположную от села сторону. Но продолжалось это недолго, дознался урядник и воспретил раскопки. Затем приехал пристав, осмотрел начатые работы и разрешил копать дальше, но предупредил: «Не задавило бы». Грабеж тогда пошел открытый».

К несчастью для науки, курганы у села Мастюгино оказались необычайно богатыми. Почти в каяедом погребении находились драгоценные украшения, что, естественно, лишь разжигало алчность грабителей. Какие бесценные художественные сокровища погибли тогда под заступами и ломами невежественных кладоискателей, мы так, вероятно, и не узнаем. Львиная доля добытых ими предметов старины превратилась в безликие слитки золота и серебра или же попала в руки частных коллекционеров.

Наконец, слухи об этих находках дошли до Петербурга, и в село приехал опытный археолог А. А. Спицын. Он докопал несколько разрушенных крестьянами курганов и собрал сохранившиеся еще на руках древние вещи. В 1907—1909 годах шесть больших курганов исследовал здесь археолог Н. Н. Макаренко, который впервые обратил внимание на большое количество античных привозных изделий в будинских погребениях и тесную связь бу-динской культуры со степной Скифией.

Одновременно местные археологи-любители начали раскопки еще одного древнего могильника — в урочище Частые Курганы, под Воронежем. Всего с 1912 по 1915 год там было изучено свыше десятка курганных насыпей, давших исключительно богатый и разнообразный материал, в том числе и знаменитый серебряный сосуд с изображением сцен из жизни скифов.

И все же общий итог деятельности археологов дореволюционной поры на Среднем Дону вряд ли можно считать успешным: два десятка раскопанных курганов и немногочисленные случайные находки вряд ли могли дать сколько-нибудь полное представление о Будинии и ее обитателях.

Планомерные и систематические исследования будинских древностей начались по сути дела только с 1954 года, когда Воронежская лесостепная скифская экспедиция Института археологии АН СССР приступила к раскопкам уже известных курганных могильников у села Мастюгино и в урочище Частые Курганы. Было раскопано свыше 100 курганов, обнаружено и исследовано 20 укрепленных городищ и 39 открытых поселений. Постепенно из глубины археологических раскопов, со страниц античных рукописей стала вырисовываться героическая история будинов, история народа-творца, создавшего в VII—III веках до н. э. одну из наиболее ярких культур скифской эпохи.

Многое остается еще неясным. Мы не знаем пока, откуда ведут будины свою родословную: пришли ли они из каких-либо других областей Евразии или же происходят от местных племен более ранней поры. Неизвестен ни язык, на котором говорили жители Будинии, ни их этническая принадлежность. Будины, хоть и были близки скифам по культуре, говорили совершенно на другом языке. И скифы, приезжая на Дон по торговым делам, прибегали к помощи переводчиков.

Последние исследования советских антропологов позволили установить, что черепа из будинских погребений относятся к какому-то особому типу, они не похожи ни на скифские, ни на савроматские. В то же время они довольно близки черепам из более северных районов, где жили угро-финские племена — предки современных мордвы и марийцев.

Неизвестна нам и дальнейшая судьба этого храброго народа, навсегда исчезнувшего с арены мировой истории после III века до н. э.

И все же раскопки последних, лет позволяют в общих чертах воссоздать некоторые страницы забытого прошлого Будинии.

В поисках города Гелона

«В земле будинов есть деревянный город, по имени Гелон; городская стена с каждой стороны имеет в длину 30 стадий; она высока и вся выстроена из дерева; дома их и храмы тоже деревянные. Там есть святилища эллинских богов».

Этому небольшому отрывку из трудов Геродота суждено было стать причиной длительной и ожесточенной дискуссии, ведущейся в науке вот уже более 200 лет. Казалось бы, слова древнегреческого историка абсолютно ясны и не допускают каких-либо различных толкований: где-то на земле будинов находился их главный город Гелон, окруженный деревянной стеной, с многочисленным населением, дворцами и храмами; город, несущий отпечаток значительного влияния античной культуры.

Найти Гелон? Да уже одно это было бы важнейшим вкладом в исследование истории будинов. Ведь речь идет о столице целой страны, о богатстве и былом могуществе которой достаточно красноречиво говорят находки из пышных гробниц, спрятанных под курганными холмами. Но к сожалению, сделать это оказалось нелегко. Прежде всего было неизвестно точное местонахождение самой Будинии. В рассказе Геродота содержится ряд противоречивых указаний, позволяющих искать земли будинов и в лесостепи, и в лесной зоне на огромном пространстве от Днепра до Волги. Поэтому-то одни исследователи искали Гелон на правом берегу Волги, на месте древнего Увека, южнее Саратова, поскольку там скрещивались когда-то торговые пути, соединявшие северные и восточные области Европы с причерноморскими колониями греков. Другие рассчитывали найти Гелон между устьями рек Медведицы и Иловли, там, где Дон ближе всего подходит к Волге. Наконец, третьи считали, что столицей Будинии следует считать огромное Вельское городище на Полтавщине, крутые валы которого протянулись без малого на 30 километров.

Долгие годы кипели в научных кругах страсти по поводу местонахождения Гелона. На эту тему писались сотни пространных трудов. Ломались копья на академических дебатах. Увы, чеканные строки геродотовской «Истории» при отсутствии других источников были бессильны разрешить все спорные вопросы. Совершенно иное освещение получила эта проблема после широких археологических работ на Среднем Дону. Сведения античных авторов и немой прежде археологический материал удивительно плодотворно дополнили друг друга и, слитые воедино, создали внушительную и яркую картину. Теперь уже вряд ли кто-нибудь станет отрицать, что будины действительно жили на территории Среднего Дона, в пределах современной Воронежской области. Но если это так, то здесь должен находиться и город Гелон.

Где? В каком именно месте? Сказать это пока трудно: слишком мало еще раскопано будинских городов и селений. Правда, за ученым всегда остается право на смелую догадку, гипотезу, хоть и лишенную зачастую твердых доказательств.

С одной из таких предварительных гипотез выступил недавно П. Д. Либеров—кандидат исторических наук, начальник Воронежской археологической экспедиции. По его предположению, Гелон был расположен у деревни Волошино, в Острогожском районе, Воронежской области, где за последние годы удалось на небольшом участке в несколько километров раскопать целую группу из шести городищ. Археологи нашли там остатки наземных и полуземляночных домов, много предметов местного производства. Привозные же вещи — греческие амфоры и чернолаковая парадная посуда — были сравнительно редки. Но все дело в том, что самое раннее из волошинских городищ возникло лишь в IV веке до н. э. и во времена Геродота еще не существовало. Кроме того, вместо одного большого города, описанного «отцом истории», в Волошино представлено шесть маленьких городков, хотя, возможно, и связанных между собой. Налицо явное противоречие.

Таким образом, чтобы тот или иной памятник старины на территории Среднего Дона получил право считаться городом Гелопом, он должен, во-первых, возникнуть не позднее начала V века до н. э. (мы знаем, что Геродот жил и творил именно в этом веке), во-вторых, иметь мощную систему укреплений, обязательно включающую в себя какие-либо деревянные конструкции или стены. В-третьих, в таком городе должны в изобилии встречаться античные вещи. И наконец, в-четвертых, необходимо, чтобы в прошлом он играл роль важного торгового и культурного центра будинов.

Открыты ли на территории Воронежской области памятники, которые удовлетворяют по крайней мере большинству этих требований? Да, есть. Это городище у села Сторожевое, Давыдовского района. Впервые я попал в эти места летом 1961 года, и увиденное там надолго запало в душу. Был тихий июльский вечер. На высоком меловом берегу Дона в косых лучах предзакатного солнца отчетливо выделялись остатки каких-то древних полуразрушенных укреплений. Длинный мыс правого коренного берега реки был окруясен с двух сторон глубокими оврагами. С напольной же, южной стороны его защищали тройное кольцо земляных валов и два рва. Перед нами лежало еще одно укрепленное городище. Романтичность обстановки, красота донского пейзажа и внушительные земляные стены вновь открытого памятника придавали всему оттенок какой-то необычности. Что скрыто там, внутри, за вершинами валов?

И не было границ для самых смелых предположений. А как только мы углубились на несколько метров в землю, под мощными валами и рвами были обнаружены три параллельные канавы с остатками деревянных стен, или «городней», опоясывавших когда-то всю площадь городища. Стоило зацепиться за один любопытный факт — и дополнительные доводы посыпались как из рога изобилия. Городище стоит на самом берегу Дона — важнейшей торговой артерии, связывавшей греческие города Северного Причерноморья с миром кочевых и оседлых варварских племен, живших по Дону и его притокам. Время его возникновения — VI—Увека до н. э. — тоже вполне соответствует хронологическим рамкам, которые ставит нам Геродот.

Наконец, именно здесь была найдена великолепная античная гемма с изображением головки богини.

Пусть общее количество греческой керамики на территории городища и невелико. Любой археолог знает, что произведения искусств и дорогие заморские изделия встречаются на поселениях в крайне редких случаях, да и то в обломках. Совсем другое дело погребальные памятники. Они, как правило, содержат самые интересные и ценные вещи. Поэтому не лишним будет напомнить, что в 5 — 6 километрах от городища, у села Сторожевое, находится уже известный нам богатейший Мастюгинский курганный могильник. Поскольку наше городище — единственное ближайшее поселение скифской поры в этом районе, весьма вероятно, что именно его жители хоронили там своих умерших, оставляя вместе с ними драгоценные украшения, оружие и античную посуду.

Все сказанное относится пока только к области догадок. Но границы поисков легендарного города Гелона сейчас значительно сузились. И кто знает, может быть, уже очень скоро археологи вырвут из земляного плена остатки его деревянных стен и храмов.

«Здесь жили когда-то цари...»

В 1964 году наша экспедиция перенесла центр тяжести своих работ в более южные районы за пределами Воронежщины. И вот однажды неподалеку от села Дуровка, Алексеевского района, Белгородской области, наше внимание привлекла группа курганов, стоявших на высоком меловом плато, над небольшой заболоченной речкой. Среди них горделиво выделялся центральный курган высотой около двух метров и диаметром свыше сорока. Решено было начать раскопки именно с него.

Мощный бульдозер за три дна снял курганную насыпь, и под ней открылась огромная могильная яма. Стены ее были облицованы дубовыми плахами. Перекрытие имело форму шатра: дубовые бревна лучами сходились над могилой, опираясь на толстый центральный столб, который удерживал всю эту сложную конструкцию. Еще в древности в западную половину гробницы проникли грабители. Обнаружив там два скелета — мужской и женский,— они забрали все находившиеся при них ценности. Восточная же часть, заваленная обломками бревен от рухнувшего вниз шатра, осталась нетронутой. На дне просторной деревянной гробницы валялись сотни железных наконечников стрел, конские удила, узорчатые уздечные наборы, бронзовая фигурка птицы, 200 золотых плоских бляшек с тисненым орнаментом в виде листьев и зверей, греческая амфора для вина, серебряный греческий ритон с головкой барана на конце и большая круглая бляха из листового золота. На ней в грубом варварском стиле изображен человек, который сидит на крылатом грифоне, терзающем оленя. Волосы у человека длинные, ниспадающие до плеч по скифской моде. На шее гривна, правая рука поднята, видимо для удара; левая скрыта за гривой грифона. Перед нами, несомненно, сцена борьбы какого-то храбреца с фантастическим чудовищем. Но кто он?

Согласно скифским легендам, все цари Скифии ведут свое происхождение от одного общего предка — мифического героя, по имени Таргитай. Как и греческий Геракл, Таргитай прославился своими многочисленными подвигами, очистив землю от страшных хищников и чудовищ. Золотые бляшки с изображениями этого героя в изобилии встречаются во многих гробницах скифских царей.

И стоит ли удивляться тому, что владыки далекой Будинии тоже следовали этому обычаю? А серебряный ритон с затейливым растительным орнаментом? Хорошо известно, что на Древнем Востоке и у многих ираноязычных народов (в том числе и скифов) ритон считался священным сосудом, одним из атрибутов царской власти. С его помощью земные владыки приобщались к миру владык небесных. Теперь сомневаться больше не приходилось: перед нами лежали останки будинского царя.

Вечером, когда была собрана и тщательно нанесена на план последняя вещь, мы, усталые, но довольные, возвращались в экспедиционный лагерь. Черные тени легли уже на горбы курганов, придавая им какой-то удивительно торжественный и загадочный вид. И не нужно было даже особенно прибегать к воображению, чтобы явственно представить себе перипетии той драмы, которая разыгралась на этом высоком меловом плато двадцать пять веков назад.

Итак, царь Будинии — защитник и покровитель целого народа — умер. И тотчас же во все концы страны, не щадя коней, помчались с этой горестной вестью «черньш» всадники — посланцы печали и смерти. Безутешные подданные умершего владыки, его друзья и соседи, члены царской фамилии, собравшись все вместе, с криками и плачем направились к месту погребения. Скрипели колеса тяжело нагруженных повозок, на которых везли дары умершему. Медленно тянулись табуны лошадей, стада баранов и быков, предназначенных для принесения в жертву и поминального пиршества.

Бездыханного царя везли на специальном катафалке с шестами, увешанными колокольчиками. Далеко по округе разносился их печальный звон, оповещая жителей о приближении траурной процессии.

Место для погребения выбрали на высоком холме, откуда открывался широкий обзор. Тысячи людей разбили здесь свой временный лагерь, и началась титаническая работа по сооружению подземной царской гробницы. После ее завершения жрецы разожгли на краю могильной ямы большой костер. Его дым должен был очистить умершего от всякой скверны. Затем ближайшие родственники царя бережно положили его тело в гробницу на подстилку из мягких кошм или травы. Царь был одет в лучшие свои одежды со всеми драгоценными украшениями. А рядом разложили воинские доспехи, конскую узду и заупокойную пищу— целые туши с воткнутыми в них торчком железными ножами и греческое вино в узкогорлых заморских сосудах. В отличие от степных скифов будины редко прибегали к человеческим жертвоприношениям. Единственное исключение делалось для царя и наиболее знатных вельмож. Их обязательно сопровождали в потусторонний мир жены или наложницы. Так было и на этот раз.

Тела царя и его спутницы накрыли огромным пологом, сплошь расшитым золотыми бляшками, и соорудили над могилой прочную крышу. Затем насыпали большой земляной холм и, устроившись на его вершине и склонах, начали поминальное пиршество -— тризну. Только самые знатные сановники и храбрейшие воины удостаивались этой чести. Остальные сидели у костров, разложенных у подножия кургана. Ходили но кругу деревянные с золотой оковкой чаши, наполненные хмельным вином. Жарились на огне целые бараньи и бычьи туши. А звучный голос одинокого певца воспевал воинскую доблесть и великодушие владыки, навсегда ушедшего в царство теней.

Молча слушали будины песню. Далеко уводила она их, заставляя вспоминать бесконечные боевые походы, кровопролитные схватки с врагом, смрад пожарищ и женские слезы.

Странный наряд носили будинские воины. Рукояти их мечей, поясные пряжки, гривны, браслеты, колчанные крючки, застежки портупеи были покрыты фигурами каких-то фантастических зверей. Оскаленные пасти волков, медведей и барсов, головы хищных птиц с неестественно большим клювом, острые копыта и ветвистые рога оленей в красноватых сполохах костров составляли причудливый калейдоскоп. Казалось, они говорили людям: «Смотрите, как мы сильны, как свирепы pi безжалостны. Наши зубы, когти, копыта и рога бьют без промаха. Горе врагу, ставшему на нашем пути!»

Этот сатанинский танец неестественно скрученных звериных тел имел и у будинов, и у скифов вполне определенный магический смысл. Владелец вещей, украшенных образами хищных зверей и птиц (чаще всего они встречаются на предметах вооружения и конской сбруи), как бы наделялся их силой и ловкостью. Его конь мчался, как быстроногий олень. Его стрела разила без промаха, как когти и клюв орла, падающего с небес на беззащитную жертву. Его меч сеял во вражьих рядах не меньшее опустошение, чем волк или барс в овечьем стаде.

...К утру все торжественные похоронные обряды закончились и люди ушли, оставив лишь пепел костров да кости съеденных животных. И высокий земляной холм в гордом уединении хранил в своих глубинах бренные останки будинского царя и погребенные вместе с ним сокровища.

Тучи с востока

С конца III века до н. э. на восточных границах Будинии стало очень неспокойно. Там, в задонских степях, пришли в движение орды кочевых сарматских племен. Если раньше они ограничивались молниеносными набегами на соседей-земледельцев, уходя затем с добычей в свои засушливые края, то теперь речь уже шла о самом существовании будинского царства. Его воины с трудом сдерживали напор все новых и новых вражьих полчищ, подходивших из глубин Азии. А помощи ждать было неоткуда. Скифское государство, созданное в IV веке до н. э. энергичным царем Атеем, само стояло на грани краха. На западе сильный удар ему нанес Филипп Македонский — отец будущего великого полководца. Он разгромил скифскую армию и захватил большую добычу. Сам Атей, которому было тогда около 90 лет, тоже пал на поле битвы.

Но главная опасность для Скифии грозила с востока. В степной полосе сарматы перебрались на правый берег Дона еще в IV веке до н. э. И постепенно вся приазовская степь до Днепра включительно перешла в руки этих воинственных кочевников. Некогда огромное скифское царство, простиравшееся от устья Дона до Дуная, охватывало теперь лишь степной Крым и низовья Днепра.

Когда произошла окончательная гибель Будинии, мы пока точно не знаем. По-видимому, это случилось где-то на рубеже III—II веков до н. э. Изнемогая в непосильной борьбе с вражескими полчищами, будинские воины уже не могли защищать всю территорию государства. И горели деревянные дома селений. И топтали конские копыта неубранные пшеничные поля.

Воины уходили вместе с семьями. Тем, кто рискнул бы остаться, грозила неминуемая гибель от безжалостного меча степняка или же была уготована горькая судьба бесправного пленника — раба.

Путь на юг, а возможно, и на запад к этому времени был уже для будинов отрезан. Оставалось свободным только северное направление. Там, в густых непроходимых лесах, населенных слабыми и разрозненными угро-финскими племенами, можно было укрыться от идущего по пятам врага или, собравшись с силами, нанести ответный удар.

Трудно сказать, спаслась ли какая-то часть, будинов, уйдя на северо-восток, в леса Среднего Поволжья, или же все они полегли в неравных боях с сарматскими конниками.

Но вот что любопытно. Несколько веков спустя после гибели Будинии в культуре мордовских племен появляются вдруг некоторые типы вооружения и украшений, хорошо знакомые нам по будинским курганным древностям. Здесь и железные наконечники дротиков и копий специфической формы, и круглые с незамкнутыми концами пряжки, и многие мотивы орнамента.

Кто знает, может, это и есть как раз те самые доказательства переселения будинов на северо-восток, которые мы так упорно ищем. Придя на новые места, эти переселенцы могли постепенно смешаться с угро-финскими племенами, передав им ряд достижений своей более высокой культуры.

В. Гуляев