| планета | новости | погода | ориентирование | передвижение | стоянка | питание | снаряжение | экстремальные ситуации | охота | рыбалка
| медицина | города и страны | по России | форум | фото | книги | каталог | почта | марштуры и туры | турфирмы | поиск | на главную |

На суше и на море 1967-68(8)

* Об Андаманских и Никобарских островах известно очень немного. В течение целого столетия Андаманские острова, или, как их еще называют, острова Залива, были окружены тайной — там находилась колония каторжников. Лишь после второй мировой войны в печать стали проникать отдельные скудные сведения об этом малоизученном районе.

В настоящее время Андаманские, а также лежащие южнее их Никобарские острова входят в состав Республики Индии.

Вниманию читателей предлагаются два отрывка из книги известного индийского писателя и журналиста Суреша Вайдьи «Острова, залитые солнцем». В них автор рассказывает о своей поездке в 1958 году в этот редко посещаемый иностранцами уголок земного шара. — Прим. Ред.

I

Это было во время приема на борту индийского военного судна «Инвестигейтор», прибывшего в район Порт-Корнуэлса (Северный

Андаман) для съемки прибрежной полосы. Перед отплытием на материк корабль зашел в Порт-Блэр — столицу Андаманских островов. Верховный комиссар Айяр отвел меня в сторону и сказал:

— У меня есть для вас два предложения. Вы можете поехать со мной и моей женой в Шоул-Бей или же присоединиться к группе управления развития, направляющейся на остров онгхи. Что бы выпредпочли?

— Остров онгхи, — недолго раздумывал я.

Я многое слышал о первобытном племени онгхи, живущем на Малом Андамане — самом южном острове архипелага. За исключением нескольких чиновников, никто из гражданских лиц не бывал на острове, хотя сами онгхи иногда наведываются в Порт-Блэр. С тех нор как государственное судно спасло нескольких онгхи — команду небольшого баркаса, потерпевшего крушение, — и доставило их на Малый Андаман, племя перестало вести замкнутый образ жизни. Раз в год группа островитян приплывает в Порт-Блэр, преодолевая на своих примитивных суденышках восемьдесят миль пути по открытому морю. Пробыв в городе день или два и насладившись гостеприимством горожан, онгхи возвращаются домой с грудой подарков. Бизнесмен из Порт-Блэра, по имени Говиндараялу, показал мне несколько фотографий онгхи, снятых во время одного из таких визитов.

— Накаком языке вы объясняетесь с ними? — спросил я.

— На языке жестов, — ответил Говиндараялу. — Да и о чем нам с ними разговаривать? Они ничего не привозят для продажи, а мы им даем тоже очень мало — спички, сахар, чай, куски материи и тому подобное. Но вот что они очень любят, так это табак: они заядлые курильщики.

В Порт-Блэре создано отделение государственного департамента антропологии для изучения истории и жизни коренного населения островов. Я встретился с директором этого отделения мистером Чоудхари, человеком, который с искренним увлечением рассказывал об онгхи:

— Это действительно интересный народ. Во всем мире вряд ли осталось хоть одно такое племя. Онгхи живут так, как жило человечество 20 тысяч лет назад. Для них ничего не изменилось. Питаются они тем, что дает природа, а тепло им дают солнце и костер. Итальянский антрополог доктор Лидио Чиприани восемь лет назад провел на острове у онгхи шесть месяцев, но так и не узнал их как следует. Лидио Чинриани был смелым человеком: до него никто не решался поселиться у онгхи. Он провел большую исследовательскую работу, но осталась еще уйма несделанного. Мы изучаем их язык, составили небольшой словарь. А почему вы спрашиваете об онгхи?

Я ответил, что намерен отправиться на остров с группой чиновников из управления развития. Мистер Чоудхари пожелал мне удачи...

На остров мы отправились на теплоходе «Индус» около одиннадцати часов вечера при свете луны. Миновав остров Росс, «Индус» свернул прямо на юг. Судно заполнили участники нашей экспедиции. Три чиновника и я расположились в каютах, а их слуги и подчиненные — под палубой, возле полубака. В этот вечер у меня не было возможности познакомиться с другими участниками экспедиции, но на следующее утро мы все встретились за завтраком. Кроме начальника группы, которого звали Мальхотра, в нее входили чиновник управления здравоохранения доктор Чакраборти и инспектор плантаций Джаган Сингх. Мальхотра и Чакраборти ехали на остров в обычную инспекторскую поездку, а Джаган Сингх намеревался изучить возможности расширения площадей под плантациями кокосовых пальм. Оказывается, во время одного из своих посещений Малого Андамана доктор Лидио Чиприани посадил несколько кокосовых пальм. Теперь Джаган Сингх решил посмотреть, как растут эти пальмы, принялись ли они вообще. Никаких коммерческих целей в данном случае не преследовалось. Предполагалось, что кокосовые пальмы обеспечат пищей местное население.

— Почему вы решили сажать кокосовые пальмы? — поинтересовался я.

— Они хорошо растут на этих островах. Почва подходящая. Даже орехи из Бирмы и Таиланда, которые море иногда выбрасывает на берег, быстро прорастают. — Джаган Сингх был молод и полон энтузиазма.

Единственно, кого я не видел до самого прибытия на остров, это Бимал Роя из департамента антропологии. Ему предстояло играть роль посредника между нами и островитянами. Этот молодой человек был ассистентом доктора Чиприани во время его полугодового пребывания на острове. Тогда-то он и едго слуга Симоне в какой-то мере овладели языком островитян.

— Онгхи всегда были дружелюбными? — спросил я у Роя из любопытства.

— Нет. Одно время они были настроены враждебно. Если вы причините им неприятности, они могут рассвирепеть и теперь. В прошлом году один бирманец, собиратель раковин, пытался приставать к женщинам. Онгхи убили его: женщины их племени очень целомудренны. Но, посудите сами, до чего онгхи простодушны. Убив бирманца, они приплыли в Порт-Блэр пожаловаться на его поведение и рассказать нам о том, что сделали.

— Их арестовали?

— А почему их надо было арестовывать? Бирманец вообще не имел права приезжать туда. Это территория племени онгхи, и нарушители границ не могут рассчитывать на охрану закона. Больше того, власти запрещают посторонним посещать остров без их разрешения.

— Мне нисколько не жаль собирателей раковин, — гневно добавил Рой. — Ради раковин они готовы на все и могут привить онгхи любые пороки. Мне недавно говорили, что собиратели раковин приучают онгхи курить опиум. Можно ли представить себе что-либо ужаснее?

Море было спокойным, чистым, и вскоре мы увидели зеленую полоску, появившуюся из-за горизонта. Постепенно полоса становилась все шире и превратилась в лес на берегу моря.

— Мы прибыли, — воскликнул Рой, пристально всматриваясь в бинокль. — Вот этот остров и есть Малый Андаман.

Берег вытянулся белоснежной, без единого пятнышка, песчаной лентой. Лишь в одном месте лежало упавшее дерево...

«Индус» замедлил ход и, когда до берега оставалось около двух миль, дал гудок.

Вскоре показалась лодка островитян — выдолбленный ствол дерева с квадратными сиденьями на корме и носу и с выносными уключинами. Сидевшие в ней люди были смуглы, с мелко вьющимися волосами, а у одного из них было раскрашено лицо. Двое подростков гребли, а два мальчугана, свернувшись калачиком на дне, с любопытством глядели на большое судно. Они были совершенно голыми, если не считать узкой полоски материи вокруг бедер.

— Как хорошо, что мы застали их здесь, — сказал Рой, пристально всматриваясь в лодку. Онгхи строят для себя дома по всему острову и кочуют из одного дома в другой в зависимости от того, есть ли в окрестностях дичь или нет.

Лица гребцов были сосредоточенны, но, когда Рой окликнул их, они улыбнулись, а потом рассмеялись.

— Вы пошутили? — спросил я Роя.

— Вовсе нет. Я просто сказал, что они хорошо выглядят. Это им понравилось.

Лодка подошла к нашему судну, онгхи поднялись, и слуга Роя — Симоне стал передавать им узлы с постельными принадлежностями, различные ящики и кухонную утварь. Когда разгрузка закончилась, Симоне спрыгнул в лодку, и онгхи повернули обратно.

— Я бы не решился поехать с этими людьми, — сказал я.

— Вы беспокоитесь о Симоне? — спросил Рой. — Он в полной безопасности. Симоне уже был здесь в составе экспедиции доктора Чиприани. — Затем он прильнул к стеклам бинокля и добавил: — Посмотрите, посмотрите! Вся деревня вышла встречать нас.

После завтрака с «Индуса» спустили шлюпку, которая должна была доставить нас на берег. Все, кто мог, уселись в нее: Чакра-борти, Джаган Сингх, Рой, я и остальные члены группы. Вода в море была поистине великолепной — ярко-зеленого цвета и такая прозрачная, что мне хотелось вылезти из лодки и поплавать. На полпути к берегу мы встретили еще одну лодку онгхи. Гребцы поинтересовались, не нужна ли нам помощь, но мы отказались и отослали их обратно.

Ближе к берегу вода стала грязной. Нам нужно было причалить у Дагонг-Крика — широкой протоки, берега которой поросли густым лесом. Здесь росли те же деревья, что и на других островах Андаманского архипелага, — хлопковые деревья, четочник, пте-рокарпус, фикусы, — а под ними обычный покров из стелющихся растений, сорняков и трав. Мы привязали лодку к столбу и вышли на берег. Мальхотра и Рой направились через джунгли в Обате — так называлась деревня, куда мы должны были попасть. Но большинство из нас предпочли идти вдоль берега. Дорогу нам показывали онгхи, плывшие на лодке. Примерно через милю Джаган Сингх заметил верхушки кокосовых пальм, видневшихся у опушки леса.

— Вот они! — воскликнул он, сияя от восторга. — Пальмы принялись!

Я подошел к расчищенному участку взглянуть на них. Пальмы уже вытянулись в рост человека. Под ними сидел на корточках Симоне,вокруг валялись вещи.

Симоне изо всех сил старался разжечь костер. Пучок прутьев и сухие листья были положены между тремя камнями. Всякий раз, как Симоне дул в костер, поднималась струйка дыма, разъедала ему глаза и легкие, он начинал кашлять и плеваться. Вокруг сидели онгхи и безудержно хохотали. В конце концов молодой онгхи сжалился над Симоне и решил помочь. Он низко наклонился над костром так, что его щека почти касалась земли, и стал сильно дуть между камнями. Тотчас же взвился язычок пламени, появление его вызвало очередной взрыв смеха.

— Зачем нужен костер? — спросил я Симоне, который в это время наливал воду в кастрюлю, собираясь ставить ее на огонь.

— Чтобы приготовить пищу для Рой-сахиба и меня, — -ответил он,вытирая слезы.

— А как же мы?

— Вы будете есть на судне, а Рой-сахиб и я останемся здесь. Мои спутники тем временем ушли вперед. Мне хотелось догнать их.

— Где находится деревня онгхи, Симоне? — спросил я.

— Вон за той изгородью, — пробормотал он, все еще вытирая слезы.

— Далеко?

— Нет, всего в сотне шагов.

— Покажи мне дорогу.

Вместо того чтобы сделать это самому, Симоне дал мне двух проводников-онгхи. Они поднялись, отряхнулись и повели меня, причем один шел впереди, а другой сзади. У мужчины, шедшего впереди, был нож — дхау, но я заметил, что, хотя кустарник по обеим сторонам дороги оказался очень густым и часто преграждал путь, проводник ни разу не срезал ни одной ветки, а лишь раздвигал их,давая нам возможность пройти.

Мы прибыли на расчищенный участок леса размером немногим больше площадки для игры в теннис. Там сидели женщины-онгхи с детьми. Женщины тоже были голыми, если не считать бахромы из коры дерева величиной с книгу, висевшей под животом. Мои попутчики расположились в тени дерева, пытаясь завязать разговор. Но женщины не отвечали. Даже мужчины держались в стороне и не разговаривали с ними.

Однако к Рою отношение онгхи было иным. Стоило ему появиться, как все заговорили, начали смеяться, и каждый, будь то мужчина или женщина, стремился крепко обнять его. Мы, естественно, завидовали Рою и спросили, почему к нему так относятся.

— Так они встречают всякого, кто приезжает после длительного отсутствия, — объяснил он. — А я ведь не был здесь больше года.

Рой подошел к двум женщинам, сидевшим позади меня и стал шутить с ними. Вдруг одна из них достала тростниковую корзинку, вынула оттуда огромного краба и положила передо мной. Я тотчас же отодвинулся: краб был настоящим чудовищем величиной с тарелку, а его клешни угрожающе шевелились. Заметив мой испуг, женщина положила краба обратно в корзину.

— Она что, решила подшутить надо мной? — спросил я у Роя.

— Ничего подобного. Я сказал им, что вы голодны, и они предложили этого краба — единственное, что у них было.

Я пытался самостоятельно завязать с ними разговор, но безуспешно. Я говорил, жестикулировал, гримасничал, но на них это не производило никакого впечатления. Мальхотра пытался делать то же самое, но в равной мере безуспешно. Он подсел к женщинам и стал размахивать у них перед глазами банкнотой в десять рупий. Все в ужасе разбежались. Тогда Мальхотра попробовал подружиться с детьми, спел им песенку. Онгхи отнеслись к этому совершенно безучастно. Желая показать свое расположение, Мальхотра погладил детей по головкам, что их, видимо, удивило.

— Пошли, — предложил тогда возмущенный Мальхотра, — посмотрим кокосовые пальмы!

Все встали и последовали за ним, включая и мужчин-онгхи.

Меня оставили одного с женщинами и детьми, и я невольно задумался, как скоротать время в этом обществе. У одного из мальчиков были лук и стрела, я взял их и нарочно неумело выстрелил из лука. Ребята рассмеялись. Я еще раз проделал то же самое. Тогда двое парнишек встали, стряхнули с себя пыль и, взяв меня за руку, отвели в уединенное место. Там они показали мне, как надо стрелять из лука. Я сделал вид, что очень внимательно следую их наставлениям, и на этот раз правильно выпустил стрелу.В ответ ребята добродушно улыбнулись.

Осмелев, я собрал ребятишек вокруг себя и уселся вместе с ними на корточки. Я начал с традиционного индийского приветствия «Джай хинд» и показал им, как надо повторять за мной. Ребята охотно повторяли. Потом я перешел к стишкам для детей, и это оказалось тем, что нужно. Дети повторяли за мной строчку за строчкой. Теперь и женщины стали проявлять интерес, наблюдая за нами краем глаза и улыбаясь. Желая показать, что я больше не знаю никаких трюков, я неумело перекувыркнулся. Все залились смехом, даже женщины, которые хватались за животы и раскачивались.

Лед, казалось, был сломан, но как использовать это? Мне очень хотелось, чтобы женщины сами показали мне деревню, но я чувствовал, что они на это не пойдут. Раз или два я даже пытался растолковать им, чего хочу, но они продолжали плести корзины, не обращая на меня никакого внимания. По-видимому, лед был сломан в неподходящий момент.

Я позвал двух мальчиков — моих «инструкторов» по стрельбе ;из лука и отчетливо произнес: «Симоне», одновременно указывая большим пальцем назад. Мальчишки, казалось, ничего не поняли. Я опять повторил то же самое, но на этот раз женщины оживились. Одна из них что-то крикнула детям, упоминая слово «Симоне». Ребята тотчас же скрылись в кустарнике и притащили его.

Очевидно, я вызвал Симоне, когда он целиком был поглощен приготовлением пищи, так как в одной руке он держал нож, а в другой — головку лука.

— Вызвали меня? — спросил он.

— Да. Мне хотелось бы побывать в деревне онгхи. Где она? — Вот здесь, перед вами, — сказал Симоне, показывая ножом на большой купол за изгородью.

— Но ведь это хижина — возразил я. — А мне нужна деревня.

— Это и есть деревня. Деревни онгхи состоят из одной большой хижины, в которой живут все семьи.

Я попросил его проводить меня. Хижина представляла собой большой овальный купол, сделанный из тростника, причем крыша спускалась до земли, как у иглу. Через небольшое отверстие мы проникли внутрь. В хижине было сумрачно и пыльно. Я смог разглядеть лишь деревянные нары на столбах вдоль стен и ничего больше — никакой кухонной утвари, никакого оружия, никаких личных вещей. Каждая пара все же была украшена нанизанными на веревку черепами свиней и головами черепах, свисавшими с потолка. Я спросил Симоне, что это означает. Он ответил, что это охотничьи трофеи онгхи. На одной из нар лежала пустая бутылка.

— В ней было лекарство или еще что-нибудь? — поинтересовался я.

— Нет, — ответил Симоне. — Они используют стекло для «стрижки» волос: разбивают его, нагревают небольшой кусок на огне и потом подпаливают волосы на любой фасон. Онгхи обычно предпочитают «стричься под кружок», причем волосы низко спускаются на шею.

— Но почему здесь нет ни одной живой души?

— Онгхи здесь только спят ночью, а дни проводят на берегу бухты или в джунглях.

Пока осматривали хижину, женщины с детьми перешли туда, где Симоне готовил пищу. Они сидели группами и плели корзины под недавно сооруженным навесом из ветвей. Две молодые женщины, с которыми шутил Рой, разожгли костер, чтобы испечь краба. Они положили его на тлеющие угли. Когда краб зашипел И изменил цвет, женщины взяли его голыми руками и раскололи камнем на мелкие кусочки. Потом куски были розданы всем присутствовавшим. Мясо краба онгхи извлекали, пользуясь только языком и зубами, высасывая все съедобное. Когда все было кончено, две женщины промыли клешни в морской воде и положили в свои корзины.

Приятно было смотреть на детей. Они съели свою долю и не приставали к матерям. Когда несколько женщин сели в лодку и поплыли куда-то, ребята стояли и смотрели им вслед, и ни один не заплакал. Когда женщины скрылись из виду, дети вернулись к своим играм. Игр, как таковых, я не видел. Их любимым занятием было лазать по деревьям и сидеть на ветвях. Малыши взбирались на молодые кокосовые пальмы, а старшие залезали на более высокие деревья. Когда им надоедало сидеть, они спускались вниз и начинали ногтями выкапывать ямки в земле. Я удивился, какими глубокими были эти ямки.

В полдень вернулись участники экспедиции. Они ходили до протоки, причем в пути ни разу не отдыхали. Я подошел к ним. Вид их был ужасен! Все мокрые, усталые, грязные! Мальхотра выглядел хуже всех — шляпа сбилась на затылок, рубашка вылезла из брюк, и он с трудом волочил ноги.

— Кошмарная прогулка! — все время бормотал он. Потом с мольбой в голосе обратился к Рою: — Далеко ли до нашей лодки?

— Нет, уже близко, — подбодрил его Рой. Мальхотра лишь тяжко вздохнули поплелся дальше. Участники экспедиции предполагали, что им предстоит пройти

не более одной мили, а оказалось раза в три больше. К тому же начался прилив, и все вымокли до нитки. Потому-то у всех и был такой измученный вид.

Молча, как мокрые мешки, путешественники повалились в лодку и сидели, угрюмо уставившись на «Индуса», покачивавшегося на волнах прилива. Когда мы наконец подошли к судну, кое-кто не смог сам взобраться на борт и пришлось прибегнуть к помощи матросов.

После второго завтрака Рой стал готовиться к возвращению на остров. Я решил присоединиться к нему и попросил перенести мои вещи в лодку. Затем я отправился к Мальхотре. Чиновник управления развития лежал на койке в каюте, закрыв лицо платком.

— Мальхотра, — позвал я.

— Да, — слабым голосом ответил он, приподнимая рукой платок.

— Я еду с Роем.

— Поскорее возвращайтесь. — Потом, обхватив голову рунами, застонал: — Ой, ой! У меня ужасная головная боль!

— Я собираюсь ночевать на острове.

— Что? — Платок в мгновение ока слетел с лица.

— Я хочу пожить в деревне. Там мне удастся лучше познакомиться с жизнью онгхи.

— Но, мой дорогой, вы же не знаете этих людей.

— Я поселюсь с Роем и Симоне в хижине антропологов.

— Они знают онгхи,а вы нет.

— Но я хочу этого и в любом случае поеду.

— Ну что ж, поезжайте, — проворчал чиновник и вновь накрыл лицо носовым платком.

Вместо того чтобы направиться в Дагонг-Крик и потом тащиться пешком, мы поплыли в противоположную деревне сторону, вылезли из лодки и побрели по пояс в воде. Увидев нас, онгхи подошли и помогли донести мои вещи. На полпути к деревне мы повстречали игравших в воде детей, а поскольку на Рое и на мне были одеты только шорты, мы присоединились к детишкам. Несмотря на то, что ребята были маленькими, они прекрасно плавали и запросто обгоняли Роя и меня. К тому же пи замечательно ныряли и долго оставались под водой. Одна из самых любимых игр детей состояла в том, что они неподвижно лежали на песке, пока набегавшая волна не смывала их. Выигрывал тот, кто первым достигал берега. Ребята уговаривали нас попробовать, и мы решились, но ничего не вышло: каждый раз мы Поднимались, наглотавшись соленой воды.

Когда мы вышли на берег обсушиться, я заметил, что онгхи-подростки, наблюдавшие за нами, дружелюбно улыбаются. Я указал об этом Рою.

— Вы понравились онгхи, потому что играли с детьми, — объяснил он. — Они очень обидчивы и не любят чужих, так как чувствуют, что последние не желают общаться с ними. Увидев вас играющим с их детьми, онгхи поняли, что вы лишены подобных предрассудков.

На Малом Андамане вечер наступает внезапно. Как только солнце скрылось за деревьями, фантастический птичий «оркестр» зазвучал на разные голоса. Здесь были голуби, соловьи, журавли и даже вороны, которые редко встречаются на этом архипелаге. Чарующим был пейзаж; небо в лучах заходящего солнца казалось лиловым. Подул прохладный освежающий бриз, волны с шуршанием одна за другой набегали на берег. Но онгхи были печальны. Понурив головы, они сидели вокруг своего общинного костра. Когда Рой попытался пошутить, они уныло ответили ему. Завязался разговор, после чего несколько мужчин встали и ушли куда-то по берегу.

По дороге в хижину антропологов, находившуюся шагах в ста правее плантации кокосовых пальм, я спросил Роя, почему онгхи так печальны.

— Они голодны, — ответил он. — За весь день добыли только горшок меду. Я сказал им, что мы привезли для них с корабля целую рыбу и что она лежит у протоки. Поэтому мужчины и отправились за ней. — Затем он добавил с горечью: — На острове становится все меньше пищи.

— А что мы можем сделать, Рой? Не можем же мы расплодить диких свиней и развести больше рыбы. Есть предел и нашим возможностям.

— Мы должны научить их обрабатывать землю, выращивать ямс. Они едят ямс. До сих пор они ели только дикий ямс. Мы должны научить их выращивать его.

— Достаточно ли они развиты для земледелия?

— А почему нет? Доктор Чиприани и я расчистили участок под овощи, и онгхи помогали нам. Мы уговорили их попробовать, и им понравились кое-какие овощи. Мы вырастили баклажаны, бобы и тому подобное, а они любят корнеплоды. Вот почему я назвал ямс. Земледелие обладает еще одним преимуществом: оно прикрепит онгхи к определенному месту, отучит от кочевого образа жизни, который не приносит им пользы, — ведь не везде есть хорошая питьевая вода.

Хижина антропологов — деревянное сооружение, состоявшее из двух смежных комнат, — была построена на большом расчищенном участке леса. Как и все хижины на Андаманах, она возвышалась на прочных столбах и имела тростниковую крышу. На длинной просторной веранде мы увидели Симоне, а на столе — кастрюлю с ужином. Заметив нас, несколько парней-онгхи принесли в ведре воды, другие вымыли в ней свежесрезанные банановые листья, которые должны были служить тарелками. Мы проголодались, поэтому набросились на еду, как голодные волки. Все казалось божественно вкусным, хотя ничего особенного не было — только вареный рис и картошка с соусом карри. Пока мы ели, онгхи сидели вокруг и разговаривали с Роем и Симоне, но никто из них не посмотрел в нашу сторону с завистью. Когда мы кончили есть, парни очистили банановые листья и бросили объедки собакам. Оставшуюся пищу — горшок с рисом — Симоне отдал онгхи, и они унесли ее, чтобы поделиться со всеми.

Поскольку у нас был всего один фонарь, да и тот взял Симоне, мы вскоре разошлись — Рой в одну комнату, я в другую. На небе светила огромная луна. Ее платиновый луч проникал через окно в мою комнату, и я видел, как тучи москитов вились вокруг сетки.

— Рой! — позвал я. — Что делали онгхи, когда вы в первый раз приехали сюда?

— Вначале они очень дичились и прятались в кустах, откуда наблюдали за нами. Постепенно они стали показываться, но никогда нe подходили. Доктор Чиприани строго-настрого наказал нам ни во что не вмешиваться и заниматься своими делами. Мы должны были отвечать им лишь в том случае, если они заговорят первыми. Первый месяц они чуждались нас. Потом наиболее смелые подошли к нам и помогли нести вещи. Вскоре они заговорили с нами. После этого вся деревня стала относиться к нам дружелюбно.

— У вас никогда не было с ними неприятностей?

— Никогда. Наоборот, они очень услужливы. Если бы не их помощь, мы никогда бы не увидели внутренней части острова. Они водили нас по всему острову и знакомили с различными общинами. Когда у них исчезает страх, они становятся очень приветливыми. Остров большой — около трехсот квадратных миль, но онгхи живут лишь в центральной и северной части. Остальная территория — болота и протоки. Онгхи не бывают в тех местах, потому что там полно крокодилов.

— А змеи есть?

— Есть, но не ядовитые. Даже у здешних скорпионов нет жала. Единственное ядовитое существо на Андаманах — сороконожка. Ее укус вызывает опухоль и острую боль.

— Я восхищен тем, как вы подружились с онгхи. Не многие люди так смелы или решительны, как вы.

— Все похвалы следует адресовать доктору Чиприани. Он научил нас, как обращаться с островитянами. Теперь и я полюбил их. Если б у меня были собственные средства, я бы поселился здесь.

Последние слова я слышал уже в полудремотном состоянии И вскоре заснул.

Утром меня разбудили соловьи — на Малом Андамаие их множество, и они заливались на все голоса. Солнце встало. Через открытое окно я видел, как его лучи золотили верхушки казуарин, росших по другую сторону хижины. Москиты все еще кружились вокруг сетки, под которой я спал, но, когда я их прогнал, они попрятались в темных углах. Я не пытался убивать москитов — их было слишком много.

В комнату на цыпочках вошел Симоне с алюминиевым чайником. Я пил чай прямо из чайника, так как не было чашек.Онгхи поднялись раньше нас и бродили вокруг хижины, справляясь, нет ли какой-нибудь работы. Это были в основном парни, и Симоне поручал им носить воду из колодца — мелкого, протекавшего за кокосовыми пальмами источника, через который была перекинута прочная ветвь дерева. Онгхи садились на нее и опускали свои деревянные сосуды в воду. Это были выдолбленные колоды или же небольшие куски гигантского бирманского бамбука, который море иногда выбрасывает на берег. Онгхи вешали их через плечо на ремнях из лыка. Других сосудов у них не было.

Один день общения с онгхи рассеял мои страхи, еще оставшиеся где-то в глубине души. Я спал с открытыми настежь окнами и дверью, а винтовка и кукри * лежали далеко от меня, в углу. Мне нечего было бояться, так как онгхи не домогались ни одной моей вещи. Пока я хорошо относился к ним, они все время стремились быть доброжелательными. Разве можно желать чего-либо большего в отношениях между людьми? Рой чистил зубы.

— Рой, — сказал я, — женятся ли онгхи? Я всегда вижу женщин на одной стороне, а мужчин — на другой, и они почти никогда не бывают вместе.

— Да, они женятся, но вступление в брак не сопровождается никакой церемонией, — ответил Рой. — Онгхи свободны в своем выборе, и день, когда девушка и парень разрисовывают друг друга белой и оранжевой, глиной, считается днем их свадьбы. После этого в течение двух недель «молодая» носит бахромчатую повязку спереди и сзади, чтобы все знали, что она вышла замуж, и впредь ни один мужчина, кроме мужа, не будет ухаживать за ней. Это племя не знает, что такое измена. Ни один из супругов не может жениться вторично, если один из них умрет. Однако их отношение к детям очень странное. За детьми смотрят все женщины независимо от того, чьи они. В возрасте 13 — 14 лет дети начинают сами заботиться о себе и, если захотят, могут переселиться в другую общину.

— Женятся ли братья на сестрах? Я спрашиваю это потому, что их община очень мала.

— Это строжайше запрещено, даже между двоюродными братьями и сестрами. Вы не обратили внимания на приземистого парня, который так глупо смеялся? Он будет вынужден жениться на женщине, которая годится ему в матери, потому что все оставшиеся женщины племени доводятся ему родными или двоюродными сестрами. У него нет никакой надежды иметь детей, но я думаю, что его это не беспокоит. Онгхи удовлетворены тем, что в общине достаточно детей.

В то утро Рою и мне надо было идти в разных направлениях. Рою предстояло сопровождать группу чиновников в восточную часть острова, а я намеревался поохотиться в джунглях за деревней. Из всех онгхи моим проводником согласился быть только их вождь — Каныо, остальные предпочли Роя. Если учесть, что я пошел на охоту ради их же пользы — они обожают мясо диких кабанов, — их поведение казалось бессмысленным. Но было совсем не так. Через Симоне передали мне, что на охоте от них не будет никакой пользы: они безоружны, последнее копье сломалось две недели назад. Собаки тоже, видимо, разделяли мнение хозяев. Когда Каныо позвал их, подошли только три, и то неохотно, остальные продолжали лежать возле костра. Шагов через сто две собаки сбежали, а в следующее мгновение убежала и третья.

* Кривой нож. — Прим. Перев.

Нам оставалось только положиться на собственные слух и зрение, а выслеживание дичи в этих джунглях казалось делом нелегким. Тропинка хорошо просматривалась, но заросли оказались невероятно густыми; на расстоянии ярда в любую сторону мы ничего не видели. Лиственный покров над головой был столь же густым и к тому же опутан ползучими растениями. Землю под деревьями покрывал ковер из диких цветов — синих, желтых, розовых, причем одни были похожи на колокольчики, другие — на шарики.

Без Каныо я бы заблудился в этом лесу, где никогда не раздавался стук топора. Джунгли оставались такими же, какими их создала природа много тысячелетий назад.

Канью шел впереди. Я заметил, что его взгляд часто скользил по верхушкам деревьев, где ворковали плодоядные голуби. В одном месте он остановился и указал на что-то. Я подумал, что он просит меня подстрелить птицу, но это было не так. Каныо показывал на огромный улей и с восторгом шептал: «Макки, макки», имея в виду диких пчел. Он был просто заворожен своей находкой. Позднее он обязательно вернется сюда со своими товарищами и достанет эту восхитительную пищу.

Вскоре мы вышли на открытое место, где виднелась протока футов в тридцать шириной. Ее нам предстояло перейти по упавшему стволу мангрового дерева. Каныо шел первым, уверенно и быстро, а я застрял на середине. Меня не столько пугала необходимость удерживать равновесие, сколько мысль о том, что случится со мной, если я свалюсь в грязную протоку с топкими и заболоченными берегами. Я повернул обратно.

— Канью! — позвал я с «исходной позиции».

Каныо в это время был уже на другой стороне, но, услышав мой зов, так же быстро и уверенно вернулся. Он взял у меня винтовку и, держа за руку, благополучно провел по стволу. Теперь я чувствовал себя увереннее до тех пор, пока до твердой земли оставался всего один шаг: в этот миг под моей ногой обломилась гнилая ветка и с треском полетела вниз. Ветка не осталась в том месте, где упала, а начала тонуть, потому что внизу оказалась не грязь, а плывун.

На другой стороне протоки мы всерьез занялись поисками дичи. Каждые несколько шагов Канью останавливался и прислушивался. Я неоднократно замечал, что он высматривает в кустах зверя или его следы на земле. Примерно через милю мы оказались возле заброшенной деревни. Середина хижины обвалилась, но нары по ее стенам уцелели. Мы присели на них отдохнуть. Мне хотелось расспросить Каныо, когда онгхи покинули это место и почему, но из-за незнания его языка я должен был выбросить эту мысль из головы. Желая нарушить гнетущую тишину, я решил использовать свои скудные познания в языке онгхи.

— Каныо, — сказал я. — Куи? («Куи» на языке онгхи означает «свинья».)

Канью печально покачал головой:

— Куй нарема, — ответил он.

Я был удручен: ведь «нарема» означает «нет» или «ничего». Разговор был окончен: на языке онгхи я знал лишь эти два слова.

К моему удовольствию, Каныо нисколько не обескуражили наши неудачи, и он с прежним усердием продолжал поиски дичи. Мы немного отклонились в сторону от первоначального курса, но лес оставался таким же густым. Затем мой взор привлекло огромное хлопковое дерево со стволом диаметром более 8 футов. Такого огромного дерева я никогда не видел и даже не представлял, что оно может существовать. Шагов через сто я обнаружил еще одного «гиганта» — фикус, радиус ствола которого достигал двенадцати футов. Я ужасно сожалел, что не взял с собой фотоаппарата. Но даже с фотоаппаратом я ничего не смог бы сделать. Чтобы поймать это дерево в видоискатель, надо было отойти на несколько десятков футов, а в здешней чаще это просто невозможно. Гиганты древесного мира навеяли на меня такое благоговение, что я оборвал все растения, обвивавшие их стволы, чтобы они могли еще больше вырасти в ширину и высоту.

Потом со мной произошел такой случай: я прорубал дорогу при помощи дхау со сломанной ручкой, принадлежавшего Канью. Нож выскользнул у меня из рук и рассек колено до самой кости. Рана не была болезненной, но я опасался, что от ходьбы нога разболится. Я промыл рану слюной и собирался перевязать ее носовым платком, но Канью предложил мне свою помощь. С моего согласия он сорвал листок какого-то дикого растения, сложил его и вытер им кровь. Рана тотчас же перестала кровоточить. А когда мы добрались до моста из мангрового дерева, рана, казалось, зажила. Как мне хотелось вернуться и нарвать этих растений! Но я решил не делать этого, поскольку от дополнительной ходьбы рана могла опять открыться. Как и раньше, Каныо провел меня по стволу мангрового дерева, причем на этот раз я ступал еще более осторожно: сук, обломившийся у меня под ногами, уже затонул.

Во время нашего отсутствия в лагере онгхи, видимо, что-то случилось. Я сразу почувствовал это. Островитяне были мрачны, говорили отрывисто. Даже дети, обычно веселые, бродили по берегу бухты, как потерявшиеся овцы. Под навесом из листьев корчилась от боли женщина. Над ней склонился Рой и шепотом успокаивал ее. Увидев меня, он подошел и сказал:

— Вчера онгхи ели только рыбу и немного меда. Теперь у этой женщины боли в желудке. Нет ли у вас какого-нибудь лекарства?

Я взглянул на женщину. Она была очень молода, почти девочка, и казалась красивой. У нее были мелко вьющиеся волосы и черная блестящая кожа. Обычно женщина лежала спокойно, но во время приступа обхватывала руками свой распухший живот и стонала. В такие моменты милые черты ее лица искажались.

— У меня есть только анацин, если он поможет, — сказал я.

— Это все же лучше, чем ничего.

Мы пошли в хижину антропологов. Рой казался озабоченным и расстроенным.

— Не знаю, какое будущее уготовано для онгхи, — сказал он как бы про себя. — Если предоставить их самим себе, они умрут от голода. Приучать же их к цивилизованному образу жизни не менее рискованно, так как островитяне могут утратить желание жить. Они не переносят, когда им навязывают новый образ жизни. Христианские миссионеры пытались приобщить к «цивилизации» другой первобытный народ — андаманцев, живущих на Среднем и Северном Андамане. Их обучали различным ремеслам, например шитью, вязанью. Некоторых для расширения кругозора даже послали на материк. Благодаря этому мы завоевали их расположение, а что дальше? Племя почти целиком вымерло. На рубеже XX века их было около пяти тысяч, а сейчас осталось всего двадцать три человека. Представьте себе, всего двадцать три!

Я дал ему пакетик с анацином. Рой положил его в карман.

— Мне жалко эту девушку, — задумчиво произнес он. — Вам некажется, что она красива?

Я согласился с ним.

— Мы привыкли называть ее «мисс Малый Андаман», — продолжал Рой. — Впервые я увидел ее шесть лет назад. Тогда она была еще девочкой и обычно играла с остальными детьми. В следующий приезд я заметил, что она сильно изменилась — стала менее общительной и повязала бахромчатую повязку вокруг бедер. Это указывало на то, что мужчины теперь могут ухаживать за ней. И парни буквально осаждали ее. Она часто приходила советоваться к доктору Чиприани, а он обычно отшучивался: «Почему бы тебе не выбрать меня и покончить с этим вопросом?» Она заливалась смехом. Потом мы услышали, что она вышла замуж. Это большое событие в жизни оигхи. Но замужество не принесло ей счастья. Она стала печальной и рассказала мне, Что не может иметь детей. Мысль об этом гложет ее сердце. Но такова судьба многих женщин-онгхи. В их маленькой общине из двенадцати женщин четыре, как правило, бесплодны. Но что можно сделать?..

Рой погрузился в свои невеселые мысли.

Об этом стоило задуматься. Ни одна народность не находится в такой изоляции, как онгхи на Малом Андамане. Если не считать редких визитов чиновников, ни одному человеку не разрешено Посещение острова. Поэтому племя может вести привычный образ жизни. Даже лесные богатства не разрабатываются, чтобы источник питания онгхи не иссякал. И все же мужчины и женщины постепенно утрачивают способность к воспроизводству. Почему?

— А не считаете ли вы, что причиной этому является недоедание? — спросил я. — Вчера я заметил, что стрела у маленького

мальчика не имела оперения. Если мы покажем им преимущества стрел с оперением, они смогут охотиться на дичь. На острове полно голубей.

— Ради бога, не трогайте их стрел! — воскликнул Рой. — Они убивают ими только рыб. Вот почему у стрел нет оперения. Онгхи ни за что на свете не будут есть птиц. Доктор Чиприани и я часто предлагали им часть своей добычи, но они даже не дотрагивались до нее.

В это время подошел Каныо в сопровождении нескольких онгхи и что-то сказал Рою, после чего последний удалился. Онгхи любят ходить в гости. Сейчас их было пятеро. Они удовлетворились тем, что сели на веранде и стали наблюдать за мной. У меня было немного свободного времени, и я занялся перепечаткой своих записей, причем пол веранды должен был служить мне письменным столом, а бревно — стулом. Но бревно было отпилено неровно, часто выскальзывало из-под меня, и каждый раз кто-либо из онгхи поднимал его и заново устанавливал. Я решил найти что-либо другое, понадежнее. Мне пришла в голову мысль: нельзя ли попросить этих людей сколотить скамейку наподобие их нар? При помощи красноречивых жестов мне удалось объяснить им свою идею. У Канью был дхау, другому онгхи я дал свой кукри. Его широкое блестящее лезвие привело их в восторг. Все с большим удовольствием взялись за дело: срезали ветки, отбирали жерди необходимой длины, связывали их лыком. В какие-нибудь полчаса скамейка была готова. Она оказалась настолько прочной, что на ней можно было отдыхать после обеда.

За такую услугу требовалось вознаграждение. Мне говорили, что онгхи любят курить. Поэтому я захватил с собой некоторое количество табачных листьев. Онгхи размельчают листья, насыпают в клешню краба, как в трубку, и курят. Каныо был заядлым курильщиком, он никогда не выпускал изо рта клешню. Когда у него кончался табак, он размельчал в ладони высохший лист какого-либо растения и курил. Увидев в моих руках пачку «сукхва» (так здесь называют табак), онгхи окружили меня тесным кольцом. Их лица озарила счастливая улыбка предвкушения удовольствия.

Распределение подарков между островитянами может привести к неприятным последствиям, если вы не знаете их обычаев и традиций. Следует ли старым давать больше, чем молодым? Можно ли предпочесть кого-либо? Кому давать первому и так далее. Во избежание неприятностей я решил дать каждому по листу. Но они явно остались недовольны и возвратили мне листья, хотя один или двое делали это с неохотой.

Тогда я дал им еще по одному листу. И опять они были недовольны, причем я заметил, что некоторые насупились, и больше всех Канью. Что же мне делать? Я сожалел, что не занялся раздачей табака в присутствии Роя и Симоне. Но раз я уж начал дело, его следовало довести до конца.

Я собрал все листья и вручил Каныо для раздачи другим. Хитро усмехаясь, он дал всем по листу, а остальное оставил себе. Вполне понятно, другим это не понравилось. Как исправить положение? Я решил быть твердым и дал понять Канью, чтобы он вернул листья. Он это сделал, но на его лице отразилось явное неудовольствие.

Не моргнув глазом я дал каждому по листу. Все по-прежнему были недовольны. Тогда я им дал еще по одному, а затем еще. Каныо я дал на один лист больше, так как он был их вождем и к тому же утром он водил меня в джунгли. После этого я уложил оставшийся табак в рюкзак и ушел. Когда я вторично появился на веранде, все счастливо улыбались. Подарок, а также справедливость при распределении явно пришлись им по вкусу.

Меня не переставала восхищать исключительная чистоплотность онгхи. От них никогда не пахло потом. Я ни разу не встретил ребенка с грязным носом или немытыми глазами. Больше того, от них даже исходил какой-то приятный запах. Онгхи никогда не плевались и не сорили. Даже отталкивающая на первый взгляд раскраска тела переставала казаться таковой при ближайшем рассмотрении. Я не знаю, для чего они разрисовывали свое тело — от какой-либо болезни или просто для красоты, но они наносили рисунок разведенной в воде чистой цветной глиной.

В тот вечер к нам пришли в гости чиновники из управления развития. Я чувствовал себя ужасно неловко, так как не мог предложить им даже чашки чая — у нас не было чашек.

Инспектор плантаций Джаган Сингх восторгался кокосовыми пальмами,посаженными наострове.

— Вы знаете, мистер Вайдья, эти люди удивительны. Они не только не повредили ни одной кокосовой пальмы, но кажется, что даже ухаживают за ними. Около шестидесяти процентов орехов проросли. Через два года пальмы начнут плодоносить.

В тот день мы все пошли купаться. К нам присоединились мужчины-онгхи. Когда мы выходили из воды, женщины-онгхи, сидевшие на песчаном берегу бухты и наблюдавшие за нами, исполнили в нашу честь танец. Они двигались по кругу, покачивая бедрами и грудями, одновременно отбивая такт ладонями. Такое проявление дружеских чувств нас очень растрогало.

Когда чиновники ушли, ко мне обратились два мальчика. У одного из них в широкой петле из ремня, обвязанного вокруг головы и спускавшегося на спину, сидел грудной братишка. Мальчик что-то сказал, после чего другой положил мне в руку раковину. Потом оба они попросили «сукхва». Они, очевидно, хотели получить за раковину табак. Мальчикам было не более шести лет. Я со смехом ответил: «Сукхванарема» — и вернул раковину, но про себя решил, что они не возьмут ее обратно: раковина не представляет ценности для онгхи. К моему удивлению, мальчики взяли ее и, расстроенные, ушли.

Наутро в лагере онгхи царила печаль. Хозяева острова знали, что мы уезжаем. Казалось бы, ничего, кроме нашего общества, они от нас не получали, и все же как будто полюбили нас, хотели, чтоб мы остались еще. Рой стоял под деревом, разговаривая с группой мужчин. Позднее он объяснил мне, что они справлялись об одном или двух их знакомых в Порт-Блэре. Один из них — начальник джунглевой полиции Берн, которого они называли «татаболе», что значит «человек со шрамом». У Берна на руке был шрам. Онгхи дают имена, исходя из какой-либо физической особенности. Так, например, Каныо означает «маленький человек», что очень подходило к нему, так как он был маленького роста. Высокого мужчину назвали «Дерево», а красивую женщину — «Лоскуток».

И вот наши вещи уложены. Я роздал привезенные с собой подарки: дхау — Канью, нож — высокому онгхи, другой нож, поменьше, — самому старому онгхи. Остальным я роздал рыболовные крючки.

На расчищенном участке джунглей, возле посадок кокосовых пальм, Мальхотра и чиновник из управления развития от имени администрации раздавали подарки — пачки чаю и сахару. Он остановился в нерешительности, не зная, кому подарить четыре набедренные повязки.

— Разорвите их на кусочки и раздайте всем, — посоветовал Рой.

— Но они такие длинные, их жалко рвать, — возразил Мальхотра.

— Даже если вы отдадите их целиком, они все равно разорвут их на куски. Они предпочитают ленты, а не материю.

Итак, набедренные повязки разорвали, а лоскуты раздали. Вскоре у всех онгхи на запястьях, локтях и в ушах развевались цветные тряпочки.

Все население деревни вышло проводить нас. Канью и еще один мужчина прыгнули в лодку и сопровождали нас всю дорогу до «Индуса». Они даже на несколько минут поднялись на борт. Рой показал им мостик и машинное отделение. Но по-видимому, на них это не произвело никакого впечатления, и они, посмеиваясь,прыгнулиобратновсвоюлодку.

Машины «Индуса» заработали, винты вспенили зеленую воду. Но еще очень долго мы видели лодку онгхи, медленно двигавшуюся к острову. Каныо и его товарищ не переставая махали руками...

II

На Северный Андаман предстояло плыть на пароходе «Нилкамал». Для меня это была единственная возможность побывать там.

Через шесть часов плавания мы прибыли в Порт-Корнуэлс — одну из лучших гаваней на Андаманах. Серповидная бухта протяженностью около шести миль с трех сторон защищена лесистыми холмами, включая самую высокую точку архипелага — Садл-Пик (2400 футов); ширина бухты — около мили. Это прекрасное место стоянки самых больших кораблей. Существуют планы постройки портовых сооружений, но пока я обнаружил лишь причал, сколоченный из мангровых деревьев. Швартоваться в этом месте мы не стали, так как на берегу полно малярийных комаров.

В Порт-Корнуэлс мы зашли еще и для того, чтобы в свободное время поохотиться на крокодилов в западной протоке возле Диглипура. Нам сообщили, что там они кишмя кишат.

Не успели бросить якорь, как с берега отчалила маленькая лодка — динги, направлявшаяся к нашему судну. Из нее вышли два человека — радист Менон и лесничий Ачайя.

— Как здесь насчет крокодилов? — спросил их начальник джунглевой полиции Берн.

— Множество, множество — ответил Менон. — Правда, они поумнели.

— Мистер Вайдья хотел бы попробовать свои силы на одном из них, — сказал Берн, выдавая цель наших расспросов.

— Стреляйте сколько хотите, — хвастливо заявил Менон, смуглый мужчина с тонкими усами, говоривший с большим апломбом. — Когда я в последний раз был на протоке, там было множество крокодилов. Есть такое место, где они всегда спят. Мы можем запросто настрелять их. Но туда надо добираться на лодке и совершенно бесшумно.

...Отлив достигает самой низкой отметки к десяти часам утра. Мы — Берн, сержант джунглевой полиции Хла Дин, я и еще двое мужчин — отплыли точно в половине седьмого утра, чтобы иметь в запасе время для поисков крокодилов. Обогнув мыс, мы попали в протоку с илистой, стоячей водой грязно-желтого цвета. На ее поверхности плавала пена, будто кто-то стирал в ней белье.

Вначале протока была широкой, но примерно через три мили она значительно сузилась, и ясно различались оба берега. Примерно через пять миль протока раздвоилась.

По совету Ачайи мы поплыли по боковой протоке. По мере нашего продвижения она все сужалась. Уровень воды понизился. Во многих местах обнажились участки илистого дна со свежими следами когтей крокодилов. На крутом повороте Менон знаками попросил нас замолчать и, указав на илистую отмель, прошептал:

— Вот здесь я всегда вижу этих чудовищ.

Мы беспрекословно подчинились ему. Хла Дин, выключив мотор, тихо подгреб к указанному Меноном месту. Представьте себе наше разочарование, когда на большом участке илистой отмели мы увидели лишь двух отчаянно бившихся маленьких рыбешек.

— Куда этот крокодил сегодня провалился? — проворчал Менон. Он явно чувствовал себя неловко.

Протока продолжала сужаться. Теперь ее ширина достигала не более пятнадцати футов. На берегах виднелись густые мангровые заросли, но деревья были низкорослыми, кое-где проглядывали желтые листья. Мы пристально всматривались в лабиринт их корней, в илистые наслоения вокруг них, но, либо мы прибыли слишком рано, либо не на то место — крокодилов не было.

Хотя полный отлив ожидался не раньше чем через час, уровень воды в протоке сильно понизился. Хла Дину приходилось применять все свое искусство, чтобы благополучно провести динги среди бесчисленных илистых отмелей. Мы еще раз замедлили ход у излучины, где Менон часто видел «своего» крокодила, но чудовище, по всей вероятности, изменило свои планы.

Все же количество следов когтей крокодилов на илистых берегах увеличивалось. Это свидетельствовало о том, что крокодилы постепенно начинают выходить на солнце. Следы были похожи на отпечатки трезубцев и, как правило, вели в лабиринт корней мангровых зарослей.

Я не знаю, как "далеко мы отплыли от того места, где протока раздваивалась, но обратный путь до него занял добрых полтора часа. Правда, чтобы лучше рассмотреть берега, мы специально замедляли ход лодки. К этому времени я уже покорился судьбе и от всей души молился о том, что если уж мне не удастся застрелить крокодила, то хотя бы удалось посмотреть на него: я ни разу в жизни не видел «дикого» крокодила. Моя молитва была услышана: что-то тяжелое плюхнулось в воду. Берн уверял, что он мельком видел животное.

— Не повезло, — промолвил Ачайя, пытаясь утешить нас — На охоте иногда так бывает...

IМенон, чувствуя себя виноватым, ерзал на своем месте.

— Почему именно сегодня нет ни одного крокодила? Мы видим их всякий раз, как приплываем сюда, — В его голосе зазвучали пессимистические нотки.

Берн заметил маленькую протоку, уходящую вправо, и по-просил Хла Дина свернуть в нее. Скоро мы пробирались по узкой протоке, которой, по всей вероятности, никто не пользовался. Мангровые деревья так низко нависали над водой, что мы были вынуждены постоянно наклонять головы. Пологие илистые берега под сплошным навесом из листьев, казалось, были идеальным местом для крокодилов. Чуть дальше, по направлению к концу протоки, мы даже наткнулись на место, куда крокодилы приходят греться на солнце, но ни одного крокодила здесь не было и в помине. Мы решили было вернуться в Порт-Корнуэлс по главной протоке. Вода продолжала спадать, обнажая широкие, топкие и грязные отмели. Внезапно пейзаж резко изменился. Протока расширилась почти до тридцати футов, на обоих берегах появился густой лес мангровых деревьев. Протока была длинной. Весело тарахтел мотор динги, как вдруг футах в двадцати позади нас я услышал треск в корнях деревьев. Звук был особым, протяжным: он сначала как бы обогнал нас, а потом вернулся обратно. Да, это уже настоящий крокодил — мы видели, как он вылезал на берег из сплошного лабиринта корней. Крокодил двигался быстро, и я сомневался, успею ли прицелиться. Вдруг он поднял голову, собираясь перелезть через плотные сплетения корневищ, сквозь которые не мог протиснуть свое огромное туловище. Тотчас же заговорил мой верный маузер, и я увидел, как пасть крокодила открылась и закрылась — мне показалось, будто он зевнул.

Опытные охотники говорили мне, что убить крокодила труднее, чем других животных, так как у него единственное незащищенное место — шея. От всех остальных мест пуля отскакивает, предупреждали меня. Теперь мне впервые довелось проверить эту теорию. Я твердо знал, что пуля попала под челюсть, а не в шею, и все же успел заметить: после зевка голова животного упала на землю.

Настроение у меня улучшилось, да и у моих товарищей тоже. Менон похлопывал меня по спине и кричал: «Вот это выстрел!», а Ачайя радостно сообщил, что это первый крокодил, убитый в протоке вблизи Диглипура. Тем временем лежавшее неподвижно пресмыкающееся подняло голову и начало ползти вперед. Оно двигалось медленно, но вода была недалеко, а я знал, что, если крокодил доберется до воды, его можно считать потерянный. Я старался предотвратить это, но, увы, напрасно. Динги продвинулась вперед, и мне стало трудно прицеливаться. Я поспешно повернулся, выстрелил еще раз. Пуля пробила ноздри. Крокодил только моргнул и продолжал двигаться в том же направлении. Он уже приближался к месту, где начинался ил. Я выстрелил в третий раз и попал в позвоночник. Теперь животное замерло и осталось лежать неподвижно.

Менон был крайне возбужден, без умолку говорил, а кислую физиономию Ачайи впервые за весь день осветила широкая улыбка. Хла Дин тоже был взволнован, но, как всякий истинный бирманец, не показывал этого. Он просто развернул динги и направил ее прямо к крокодилу. Я уверен, что Хла Дин собирался вылезти и забрать добычу, но в это время крокодил еще раз лязгнул челюстями, будто предупреждая: «Еще один шаг — и я схвачу». Мы словно примерзли к своим местам. Менон заявил, что мне надо бы выстрелить еще раз. Я не придал значения его замечанию, так как знал, что крокодил мертв и это была лишь последняя нервная конвульсия.

— И все же лучше не трогать его сейчас. Пусть он сдохнет совсем, — попросил Менон, но мы не обратили внимания на его просьбу.

Если забыть о скользкой, покрытой роговыми щитками коже и поистине ужасном рыле крокодила, его можно назвать красавцем. Он казался огромным — длиннее нашей лодки. Я тут же в уме начал прикидывать, сколько сумок и туфель можно сделать из его кожи для членов моей семьи.

Теперь, когда мы достигли своей цели, я жаждал вернуться обратно, но не тут-то было. Берну хотелось, чтобы я застрелил еще одного крокодила, так как в пылу преследования он забыл запечатлеть самый ответственный момент, когда пуля поражает животное. Поскольку Менон и Ачайя тоже стояли за продолжение охоты, я сдался.

Солнце уже светило ярко, и на открытых участках берега сквозь чащу корней ясно различались крокодилы, гревшиеся под теплыми лучами. Примерно в двухстах ярдах протока поворачивала; когда мы обогнули излучину, послышался еще один треск. Звук быстро распространялся. Мы подплыли ближе, я увидел, как сквозь корни поспешно пробирался крокодил и его брюхо волочилось по земле. Как теперь я узнал, крокодилы ходили по определенным тропам. Оказавшись вблизи одной из таких троп, я взял ее под прицел. В следующее мгновение крокодил появился, но, вместо того чтобы соскользнуть вниз, по склону, он стремительно бросился в воду. Моя пуля догнала его, застряв, по-видимому, где-то в области желудка. Крокодил тотчас же погрузился в воду и скрылся из виду. Мы подплыли на динги к этому месту, попытались прощупать тростью Менона дно протоки, но здесь оказалось слишком глубоко. Через пятьдесят футов протока кончилась, и мы повернули обратно.

Как быстро бежит время, когда охота идет удачно! Прошло по меньшей мере полчаса, пока мы добрались до убитого крокодила, но для нас они пролетели как несколько минут. Отлив достиг самого низкого уровня, и животное лежало на широкой илистой отмели. Нам пришлось задуматься, как втащить его в лодку. Берн придерживался мнения, что следовало вернуться на «Нилкамал» и послать за крокодилом группу людей, но Хла Дин отверг его предложение на том основании, что поездка туда и обратно займет по меньшей мере два часа, а в это время начнется прилив и вода унесет нашу добычу. Во избежание дальнейших споров Хла Дин залез в грязь и, ухватившись за голову крокодила, пытался подтащить его к лодке. У Хла Дина самоуверенности оказалось больше, чем сил, поэтому потребовалась еще помощь Берна. Они брались за крокодила и так и этак, но долго не могли сдвинуть его с места. Наконец путем нечеловеческих усилий Хла Дину и Берну удалось докатить добычу до динги. Осталось самое трудное — поднять крокодила на динги. Пришлось делать это по частям: поднять сначала голову, потом грудь, затем брюхо и так далее. Каким-то образом им все же удалось засунуть его на корму, но хвост свисал с лодки: он был слишком тяжел.

Теперь я мог тщательно рассмотреть крокодила и обнаружил некоторые особенности, о существовании которых раньше не знал. Пасть, напоминавшая глубокую пещеру, была действительно страшной — около пятидесяти сантиметров в длину с двумя подковообразными рядами зубов. Вместо языка виднелись миндалевидные железы величиной с теннисный мяч. Из любопытства я приподнял веки крокодила. На меня уставились два зловещих глаза, похожих на кошачьи. Но больше всего меня интересовали следы пуль: все три выстрела попали в цель, и пули глубоко проникли в туловище. Тем самым была опровергнута теория, согласно которой пули отскакивают от всех мест, кроме шеи.

Выйдя в главную протоку, Берн обнаружил еще один рукав и свернул в него. Берега здесь далеко отстояли друг от друга и буквально кишели крокодилами. Не успели мы проплыть и пятидесяти ярдов, как со всех сторон из мангровых зарослей стал раздаваться уже знакомый нам треск, за которым следовал всплеск воды. Тем, кто считает, будто крокодилы неуклюжие животные, следует изменить свое мнение: крокодилы двигаются быстрее, чем бежит человек, и с поразительной ловкостью пробираются сквозь запутанный лабиринт корней. Один крокодил, двигаясь с невероятной скоростью, не успел сообразить, что впереди него широкая полоса заболоченного берега. Он беспомощно сползал по скользкой почве. Чтобы добраться до спасительной воды, ему требовалось какое-то время, но и стрелять в него было невозможно. Он находился сзади нашей динги, и я едва ли успел бы повернуться и прицелиться. К тому же крокодилы проявляют известную сообразительность. Определив по шуму мотора направление движения динги, они появлялись только позади нас и никогда не всплывали впереди. Один крокодил был настолько любопытным, что довольно долго следовал за нашей динги, но в целях предосторожности оставался под водой, а на поверхности виднелись лишь глаза. Я не стрелял в него, поскольку знал, что даже в случае смертельного ранения он скроется под водой и будет потерян для нас. Крокодилы, которых мы видели в этой протоке, иногда достигали в длину около шести футов.

Протока оказалась довольно длинной, и мы повернули обратно. Треска больше не было слышно — животные, раньше выходившие погреться на солнце, теперь скрылись в воде, и просторные илистые отмели опустели. Лишь каравайки да бекасы прыгали по ним в поисках корма.

Когда мы вернулись в полдень, «Нилкамал» весело покачивался на волнах бухты. Услышав шум мотора динги, у поручней в ряд выстроились люди. С открытыми от удивления ртами смотрели они на нашу добычу. Крокодил действительно оказался большим. Восемь человек вытаскивали его на берег, где Берн сделал несколько снимков. Ачайя принес из своей хижины рулетку и измерил длину — девять футов!

В тот вечер Хла Дин в течение нескольких часов свежевал крокодила. Когда кожа была растянута для просушки, она заняла всю верхнюю палубу и даже свисала с бортов, частично закрывая иллюминаторы кают. Я спросил сержанта, что он нашел в желудке крокодила?

— Ничего особенного. Только панцири крабов и камни, — ответил сержант.

Около полуночи «Нилкамал» снялся с якоря. Мы обрадовались: после неподвижного воздуха в порту бриз в открытом море оказался таким желанным...

Перевод с английского
А. М. Вязьминой