Руал Амундсен. Южный полюс.

К ПОЛЮСУ

Наконец, двадцатого октября мы двинулись в путь. За последние дни погода была не очень устойчивая. То ветер, то тихо. То пасмурно, то ясно. Другими словами, настоящая весенняя погода. И в этот день погода была ненадежная. С утра изморозь и туман, что не обещало хорошего дня. Но в половине десятого поднялся легкий ветерок с востока, и одновременно стало проясняться. Не нужно было долго изучать настроение среди участников похода.

- Ну, как вы думаете, поедем?

- Ну, да, конечно, отправимся рысцой. У всех было одно лишь мнение. Быстро на наших ходоков была надета сбруя, и, кивнув остающимся товарищам, словно мы расставались с ними только "до завтра", мы двинулись в путь. Такое будничное происшествие! Кто же станет обращать на него внимание? Линдстрем, кажется, даже не вышел за дверь, чтобы проводить нас. Нас было пятеро - Хансен, Вистинг, Хассель, Бьолан и я. С нами было четверо саней, по тринадцать собак на каждые. При отъезде сани были очень легки, так как на них было погружено только наше снаряжение для похода до 80o южной широты. Там стояли запакованными все наши ящики. Поэтому мы могли сидеть себе спокойно на санях, да помахивать кнутом. Я сидел верхом на санях Вистинга, и те, кто нас увидел бы, конечно, сочли бы, что полярное путешествие очень привлекательная вещь!

На морском льду стоял Преструд с киноаппаратом и, когда мы проезжали, завертел ручку быстрее. Когда мы поднимались на барьер с другой стороны, он все еще стоял и, не переставая, вертел ручку. Последнее, что я увидел, когда мы переваливали через хребет возвышенности и из виду исчезло уже все знакомое, был киноаппарат.

Мы уезжали все дальше, несясь карьером. Наст был прекрасный, но по мере того, как мы ехали, сгущался туман. Первые двадцать километров от края барьера я сидел с Хасселем. Но, увидев, что собаки Вистинга справляются лучше других с двумя седоками, я пересел к нему. Хансен ехал передовым. Он мог править только по компасу, так как спустился туман. За ним ехал Бьолан, потом Хассель и, наконец, Вистинг и я.

Мы только что въехали на небольшой склон, как неожиданно по другую сторону открылся довольно крутой спуск. Пространство это было самое большее метров двадцать. Я сидел спиной к собакам, смотрел назад и наслаждался быстротой езды. И вдруг рядом с санями сразу обрушилась снежная поверхность, обнажив страшную черную пасть, достаточно большую, чтобы поглотить нас всех и даже больше того! Еще несколько дюймов в сторону, и мы не совершили бы полярного путешествия все вместе. Судя по холмистой местности, мы поняли, что заехали слишком далеко на восток, и потому теперь взяли западнее. Когда мы добрались до надежной местности, я воспользовался случаем и, надев лыжи, прицепился к саням. Таким образом, тяжесть распределялась лучше.

Вскоре немного прояснилось, и мы увидели как раз впереди себя один из наших флагов. Мы поехали к нему. С этим местом было связано много воспоминаний: мороз, застреленные собаки. Здесь мы застрелили трех щенков и суку в прошлую поездку. Мы проехали к этому времени тридцать семь километров и, очень довольные первым днем своего долгого пути, разбили лагерь.

Мое предположение, что, устраиваясь все в одной палатке, мы и с разбивкой ее, и со всей возней справимся гораздо удачнее, чем раньше, сейчас же оправдалось. Палатка словно из земли вырастала, и все шло так, будто мы привыкли к этому с давних времен. Палатка оказалась вполне поместительной, и способ нашего устройства оказался замечательно практичным в течение всего пути. Порядок был таков: как только мы останавливались, сейчас же все собирались у палатки. В петли вставлялись колышки, а Вистинг заползал внутрь и ставил шест на место, пока мы натягивали оттяжки. Когда это было готово, я входил внутрь и принимал все, что должно было находиться в палатке - спальные мешки, личные мешки, ящики с кухней, провиант. Все раскладывалось по местам. Зажигался примус, и в котелок накладывался снег. А в это время остальные кормили своих собак и спускали их. Вместо "заборчика" мы теперь нагребали вокруг палатки рыхлый снег. Это оказалось достаточной защитой. Собаки уважали ее. Лыжные крепления снимались со всех лыж и вмести с другим движимым имуществом или засовывались в ящик из-под провианта, или вместе с упряжью вешались на конец лыж, .которые крепко привязывались стоймя к передней части саней.

Палатка оказалась превосходной во всех отношениях. Темные цвета смягчали свет и придавали уют нашему жилищу.

"Нептун" - великолепная собака - был отпряжен, когда мы проехали десять километров. Он был так жирен, что не мог бежать со всеми вместе. Мы были уверены, что он побежит за нами. Но он не пришел. Мы сочли тогда, что он повернул и направился домой к "мясным котлам". Странно, но и этого он не сделал. Он не явился на станцию. Совершенно загадочно, что сталось с животным. "Ротта" - другое великолепное животное-тоже была отпряжена. Она вся опухла и не могла идти. Позднее она вернулась домой. "Ульрика" пришлось везти на санях. Потом он оправился. "Бьорн" ковылял за санями. "Пири" был неработоспособен. Его отпрягли, и некоторое время он шел за санями, но потом исчез. Когда позднее восточная партия проходила склад на 80º южной широты, она нашла эту собаку там в хорошем состоянии. Сначала она была пуглива, но постепенно им удалось приблизиться и запрячь ее. Со временем она оказалась очень полезной. "Уранус" и "Фукс" были не в форме. Для первого дня это было громадным уроном, но зато все те, что у нас теперь остались, были настоящим золотом.

Ночью дул свежий ветер с востока, однако к утру он утих, и мы снялись в десять часов утра. Хорошая погода держалась недолго. Ветер вернулся с новыми силами и с той же стороны, в сопровождении густой метели. Все же мы хорошо продвигались вперед и проходили флаг за флагом. Пройдя тридцать один километр, мы дошли до снежного гурия, поставленного еще в начале апреля и простоявшего так вот уже семь месяцев. Он все еще был хорош и крепок. Это дало нам повод к размышлениям. Оказывается, на такие гурии можно полагаться. Они не разваливались. На основании приобретенного нами здесь опыта, мы и возвели потом всю свою могучую систему гуриев по пути к югу. Днем ветер изменился на юго - восточный. Он продолжал задувать, но, к счастью, метель прекратилась. Температура была - 24,2ºС и идти было довольно холодно.

Остановившись вечером и поставив палатку, мы обнаружили свои следы от предыдущего путешествия. Они были отчетливы и ясно видны, хотя прошло уже шесть недель. Мы были довольны, что нашли их, так как за последнее время нам не попадалось ни одного флага, а мы уже приближались к "свинской дыре" на семьдесят пятом километре от дома, и нам нужно было соблюдать осторожность.

Следующий день - двадцать второе октября - наступил с жестоким бураном. Сильный ветер с юго - востока со страшной метелью. Такой день был бы не очень подходящим для прохождения через "свинскую дыру", если бы мы не нашли своих старых следов. Правда, далеко их не было видно, но мы могли зато видеть направление, по которому они шля. Для пущей уверенности, я проложил курс на северо - восток ближе к востоку - на два деления восточнее нашего первоначального курса. По отношению к нашему старому следу это направление было тоже подходящим, так как наш новый курс был значительно восточнее того направления, по которому шел старый след. Еще один последний взгляд на место, где была палатка, чтобы убедиться в том, что нами ничего не забыто, и мы устремляемся в самую гущу пурги. Погода поистине была свинская. Снег валил сверху, и его мело снизу, что совершенно слепило глаза. Видно было недалеко. Часто бывало, что с задних саней с трудом можно было видеть передние.

Перед нами ехал Бьолан. Уже довольно давно мы заметно спускались, что не соответствовало расчетам, хотя сколько-нибудь верных расчетов в такую погоду и нельзя было делать. Мы уже несколько раз переезжали через трещины, но не особенно большие. Вдруг мы видим, что сани Бьолана опускаются. Сам же он соскакивает с саней и хватается за потяг. Сани, пролежав несколько мгновений на боку, начали теперь все больше и больше опускаться я, наконец, совсем исчезли. Бьолан крепко уперся ногами в снег, а собаки распластались по нему, цепляясь когтями. Между тем сани все больше и больше опускались. Все это продолжалось несколько секунд.

- Я больше не могу держать!

Мы - Вистинг и я - уже были около Бьолана. Он судорожно ухватился за потяг, напрягая все силы. Но это уже не помогало. Дюйм за дюймом сани опускались все глубже. Собаки тоже, видимо, понимали серьезность положения. Распластавшись по снегу, они цеплялись за него когтями и сопротивлялись, сколько было сил. Однако, и это не помогало. Дюйм за дюймом - медленно, но верно - все опускалось в бездну. Бьолан был прав, думая, что ему не справиться больше. Еще несколько секунд, и ни его саням, ни его тринадцати собакам никогда бы уже больше не видать света белого! Помощь подоспела в последнее мгновение. Когда все это случилось, Хансен и Хассель были несколько впереди. Теперь они, сорвав с саней альпийскую веревку, прибежали на помощь. Веревку эту крепко привязали к потягу, и двое из нас - Бьолан и я, упираясь ногами в снег, старались удержать сани на весу. Прежде всего были выпряжены собаки. Затем подтянуты обратно сани Хасселя, которые и были поставлены поперек самого узкого места трещины, где, как мы видели, края были крепки. Затем общими усилиями сани, теперь уже провалившиеся очень глубоко, были подтянуты как можно больше вверх и при помощи собачьих гужиков привязаны к саням Хасселя. Теперь мы спокойно могли отпустить веревку. Одни сани надежно удерживали другие. Наконец-то мы могли вздохнуть с облегчением!

Теперь нужно было совсем вытащить наверх сани, а для этого необходимо было прежде всего их разгрузить. Кто-нибудь должен был спуститься в трещину на альпийской веревке, развязать ящики и обвязать их снова для подъема наверх. Этим делом хотелось заняться всем; но оно было поручено Вистингу. Он обвязался альпийской веревкой и спустился. Бьолан и я заняли свои прежние места и служили якорем. Тем временем Вистинг доносил нам о том, что он видел внизу. Ящик: с кухней держался на волоске, допевая свою лебединую песенку. Его обвязали и выволокли снова на свет божий. Хассель и Хансен вытаскивали ящики наверх по мере того, как Вистинг их привязывал. Эти два человека действовали здесь на краю пропасти с беспечностью, на которую я сначала взирал восхищенным взором. Я преклоняюсь перед мужеством и презрением к опасности! Однако, их манера держаться превышала все границы. Они буквально играли своей жизнью. Когда Вистинг снизу осведомил их о том, что слой, на котором они стоят и который их держит, всего каких-нибудь несколько сантиметров толщиной, это, казалось, не произвело на них ни малейшего впечатления. Наоборот, они держались как будто еще увереннее.

- Мы удачно выбрали, - сообщил Вистинг, - ведь это единственное место, где трещина настолько узка, что тут можно поставить сани поперек. Вели бы мы проехали немножко левее... - Хансен с вожделением взглянул в указанном направлении,-то никто из нас не выбрался бы. Там нет снежного слоя, а только снежная корка в волосок толщиной. Впрочем, и здесь тоже не очень уж симпатично. Со всех сторон торчат страшные ледяные зубья, готовые проткнуть каждого, прежде чем он успеет свалиться ниже.

Такое описание было мало привлекательным! Хорошо, что мы нашли "такое удачное место"!

Между тем Вистинг окончил свою работу, и его вытащили наверх. На вопрос, рад ли он, что опять очутился наверху, он улыбаясь ответил:

- Внизу было так уютно!

Теперь мы вытащили сани наверх, и пока все у нас обстояло хорошо и благополучно.

- Но нужно быть осторожнее, - сказал Хассель, - когда мы пойдем дальше, потому что я едва не провалился когда мы с Хансеном подтаскивали сюда сани.

Он улыбнулся, будто вспомнив о чем-то приятном, И Хассель, оказывается, тоже убедился в том, что лучше быть осторожным. Чтобы найти, трещины, не нужно было их искать! Ничего другого, кроме трещин, здесь вообще не было!

Не могло быть и речи о том, чтобы продолжать путь по этой "свинской дыре", - мы уже давно убедились, что, несмотря на все принятые нами меры предосторожности, мы все-таки угодили в это место. Мы принялись искать место для палатки. Но сказать легче, чем сделать. Найти достаточно большое место и для палатки, и для оттяжек было трудновато. Палатку мы поставили на маленьком, повидимому, надежном участке, а оттяжки протянули во все стороны над трещинами. Мы уже стали знатоками местности. Вот эта трещина идет сюда и сюда, а От этой отходит еще вторая трещина, идущая так-то и так-то. Совсем как реки, о которых мы учили когда-то в школе. Я буквально содрогался, глядя на трещины, - для палатки едва хватило места. Тем временем мы постарались поместить все свои вещи в безопасное место... Собаки были оставлены в упряжи, так что риск потерять их был ничтожен. Вистинг отправился было к своим саням, - по этой дороге он уже проходил несколько раз, - как вдруг я увидел над снегом только его голову, плечи и руки. Он провалился, но падая удержался, расставив руки. Он выбрался сам. И эта трещина, как и другие, была бездонна.

Мы забрались в палатку и сварили себе латтскэус ( Мясо с овощами. - Прим, перев.). Мы предоставили погоду самой себе и постарались расположиться поудобнее. Был час дня. С тех пор, как мы очутились в палатке, стало значительно тише, и не успели мы оглянуться, как и совсем стихло. К трем часам начало проясняться, и мы вышли взглянуть на "это безобразие". Погода заметно улучшалась, и на северной части горизонта проглядывало что-то вроде голубого неба. На юге был туман. Там среди густейшей мглы можно было с трудом различить очертание какого-то куполообразного образования. Вистингу и Хансену захотелось его исследовать. Оказалось, что этот купол не что иное, как одно из тех маленьких образований, которые мы и раньше видели в этой области. Они ударили по нему палкой, и, действительно, он был полым, и там открывалась темнейшая пропасть. Хансен просто задыхался от блаженства, рассказывая об этом. Хассель бросал на него завистливые взгляды. В четыре часа прояснилось, и небольшой отряд из трех человек отправился на разведку, чтобы найти выход отсюда, Я был одним из этих троих, а потому все мы перевязались длинной веревкой. Я не люблю проваливаться, когда для того, чтобы избежать этого, нужно так мало труда. Мы направились к востоку, по тому направлению, которое вывело нас и раньше из этой местности. Не прошли мы и нескольких шагов, как уже выбрались. Было уже настолько ясно видно, что мы могли осмотреться. Наша палатка стояла в северо - восточном углу участка, переполненного множеством небольших ледяных бугров. Мы без труда узнали "свинскую дыру". Мы прошли еще немного на восток, пока не нашли сносной дороги, и затем вернулись к палатке. Мы поторопились привести все в порядок и уйти отсюда поскорей. Настоящим облегчением было снова очутиться на надежном грунте, и полным ходом мы помчались на юг.

Знаком того, что мы все еще не совсем вышли из опасной местности, были несколько маленьких "стогов" в южном направлении. Они пересекали наш курс.

Длинные, но узкие трещины, через которые мы проходили, напоминали нам о том, что мы должны идти с оглядкой. Подойдя к линии бугров, лежавших на нашем пути, мы остановились, чтобы обсудить положение.

- Если мы пройдем здесь прямо поперек, - сказал Хансен,-то сэкономим больше времени, чем если будем объезжать.

Я должен был, конечно, согласиться с этим. Но, с другой стороны, здесь был гораздо больший риск.

- А попробуем все-таки! - добавил Хансен. - Не выйдет, так не выйдет.

Я был слаб и дал уговорить себя, и мы бодро двинулись вперед между "стогами". Я видел, что Хансен был доволен. Все это было как раз по его вкусу. Приходилось рисковать жизнью. К своему удивлению, мы прошли несколько таких образований, не заметив ничего особенного, и надеялись было уже, что наше дело выгорит. Как вдруг три передовых собаки Хансена исчезли, а остальные сразу остановились. Без особого труда он выволок их наверх и перебрался. Мы все, следовавшие за ним, перешли без всяких происшествий. Однако, дальнейшее продвижение казалось довольно сомнительным, потому что через несколько шагов опять провалились три собаки. Мы теперь снова оказались в совершенно такой же местности, что и раньше. Трещины шли в разных направлениях, как в разбитом оконном стекле. С меня уже было довольно, и я не желал больше принимать участия в этой скачке смерти. Я решительно заявил, что мы должны повернуть, держаться своего старого следа и объехать всю эту местность. У Хансена был очень удрученный вид:

- Но ведь мы сейчас перейдем, - возразил он.

- Весьма возможно, - сказал я, - но сначала мы поедем обратно.

Очевидно, это было для него жестоким ударом. 0н только - что облюбовал себе одно из образований и хотел померяться с ним силами. Это был торос, который, судя по его внешнему виду, с таким же успехом мог бы образоваться и в дрейфующем льду. Казалось, что он состоит из четырех огромных льдин, поставленных друг к дружке "на попа". Даже и не исследуя его, мы прекрасно знали, что внутри этого тороса находится зияющая бездна. Хансен бросил на него последний скорбный взор и повернул.

Теперь можно было вполне ясно видеть все окрестности. Это место находилось, как я уже раньше заметил, в котловине. Мы объехали ее кругом по краю и поднялись к югу на более высокое место без всяких происшествий. Здесь мы увидели один из своих флагов. Он стоял восточнее и, таким образом, подтверждал каше предположение, что мы зашли слишком далеко на запад. Мы снова задели краешком область трещин, ибо нам пришлось перейти еще раз несколько трещин и мимо большой дыры. Но этим все и кончилось, и мы снова могли наслаждаться надежной почвой. Хансену, впрочем, понадобилось сначала пойти, заглянуть в дыру. Вечером мы доехали до двух снежных хижин, построенных нами в прошлую поездку, и расположились там лагерем в сорока двух километрах от склада. Хижины были забиты снегом, поэтому мы оставили их в покое. К тому же погода теперь была такая мягкая и приятная, что мы предпочли палатку. День этот был богат событиями, и нам оставалось только радоваться, что мы так легко отделались. Вообще же, наст был хороший, и мы проехали играючи.

Когда на другое утро мы выехали, небо было покрыто тучами и видимость плохая; не успели мы отъехать далеко, как очутились среди такой густой метели с юго - западным ветром, что едва могли видеть перед собой на расстоянии длины десяти саней. Мы предполагали - было в тот же день достичь склада, но если так будет продолжаться, то более чем сомнительно, что мы найдем его. Однако, мы продолжали нажимать. До склада было еще далеко, а потому нам нечего было опасаться, что мы проедем мимо. Между тем небо в зените все время было ясно, а потому у нас была некоторая надежда на то, что ветер и метель прекратятся. Но обстоятельства не сложились столь благоприятно. Ветер скорее увеличивался, чем - уменьшался. На санях Вистинга у нас был наш самый испытанный одометр, и мы знали, что на него мы можем положиться. Поэтому Вистинг проверял пройденное расстояние. В половине второго дня он повернулся ко мне и обратил мое внимание на то, что теперь как раз пройдено необходимое расстояние. Я окликнул Хаисена и попросил его смотреть во все глаза. И вдруг в то же самое мгновение склад вынырнул налево от нас на расстоянии длины всего каких-нибудь нескольких саней. Он вырисовывался в туманном воздухе в виде настоящего снежного дворца. Хорошая проверка и одометра, и компаса!

Мы подъехали к складу и остановились. На своем пути к юту нам нужно было найти три важных пункта, - и первый из них был найден. Все мы были рады и довольны. 160 километров от "Фрамхейма" досюда были пройдены за четыре перехода, и теперь мы могли дать отдых своим собакам и отпустить им столько тюленьего мяса, сколько они смогут съесть, Переход досюда превосходно подействовал на наших собак. Теперь все они, за одним лишь исключением, были в самом хорошем состоянии. Этим исключением был "Уранус". Нам никогда не удавалось откормить его. Он оставался тощим я худым и ждал своей смерти у склада на 82o южной широты. Если "Уранус" был поджар, то грешно сказать то же самое о "Йоле". Бедняжка! Несмотря на свое положение, она старалась и поспевала за всем. Она вела себя молодцом и работала изо всех сил, но если ее размеры не уменьшатся до ухода с 82o южной широты, то и ей придется последовать за "Уранусом" в лучший мир.

Наши ящики с провиантом и наше снаряжение, оставленные нами здесь в прошлый раз, были почти совсем занесены снегом. Но откопать их было недолго. Первым делом мы принялись за тюленей и нарубили их мяса для собак. Не было надобности уговаривать их скушать большие великолепные куски мяса с висящим на нем салом. Собаки славно принялись за угощение, и, пока еще было нарубленное мясо, они ели его, но когда оно кончилось, они без всякого стеснения набрасывались и на целую тушу. Одно удовольствие было смотреть на них, когда они лежали на снегу, наслаждаясь мясом. В начале все шло мирно и благородно. Всем собакам хотелось есть, и они думали только о том, чтобы утолить свой первый голод. Но когда это совершилось, то окончились и мирные отношения. Хотя "Хай" еще и наполовину не кончил того, что ему дали, однако ему понадобилось пойти к "Рапу" и отнять у того все то, что он ел. Конечно. это не могло произойти без шума и лая, и в результате на месте происшествия появился Хансен. Тут "Хай" исчез. Это было великолепное животное, но ужасно упрямое. Если что-нибудь приходило ему в голову, то выбить это было нелегко. Во время одной из поездок для устройства окладов случилось как-то, что я кормил собак Хансена. "Хай" быстро проглотил свой пеммикан и стал оглядываться, где бы ему раздобыть еще. Так и есть, вот "Рап" уписывает свою порцию - как раз кусочек для "Хая". Раз, два, три, и он уже вцепился в загривок собаке, заставил ее отдать пищу и собирался было управиться с нею сам. Между тем, я наблюдал за всем этим, и, прежде чем "Хай" успел сообразить, я в свою очередь схватил его за шиворот. Ударив его по морде кнутовищем, я старался отнять у него пеммикан. Однако это было дело нелегкое. Никто из нас не хотел сдаваться. Дело дошло до того, что во время битвы за первенство мы оба покатились по снегу. После довольно горячей схватки я оказался победителем, и "Рап" получил свою пищу обратно. Всякая другая собака сейчас же отдала бы все, если бы ее ударили по морде, но только не "Хай"!

Приятно было войти в палатку. День был холодный, Ночью ветер перешел в северный, и всему снегу, который накануне несся к северу, теперь нужно было только сделать полный оборот: дорога свободна, а перевозка даром! Он и использовал этот случай в самых широких размерах.

Когда на следующее утро мы проснулись, среди бурана ничего не было видно. Нам пришлось ждать и утешаться тем, что это ничего не значит, так как: было решено, что мы пробудем здесь два дня. Но, как известно, пережидать в палатке нет никакого удовольствия, особенно если ты все время принужден лежать в мешке. Болтать скоро надоедает. Писать тоже нельзя все время. Еда - хорошее времяпрепровождение, если для этого есть возможность; чтение тоже хорошая вещь, если есть что читать. Но когда твое меню ограничено, а библиотека при санных поездках обычно страдает некоторой неполнотой, то обе эти возможности отпадают. Однако, все же есть занятие, которому при этих условиях можно беззаботно предаваться, и это - сладкий сон. Да, счастлив тот, кто в такие дни может спать целые сутки напролет! Но не все наделены таким даром, а те, у кого он есть, не хотят в нем признаваться. Я слышал такой храп, что просто боялся, как бы люди не задохлись, но сознаться в том что они спали, никто никогда не хотел! Иные даже нахально утверждают, что они страдают бессонницей. Но так далеко никто из нас не заходил.

Днем ветер утих, и мы вышли немного поработать, Мы разобрали старый склад и сложили новый. Ведь здесь у нас было теперь три комплекта санного снаряжения, .которое не так уж было нам нужно, и его следовало тут оставить. Восточной партии во время ее путешествия могло кое-что и пригодиться, но немногое, Этот склад был довольно разнообразен и мог бы принести пользу, если бы кто-нибудь вздумал исследовать пространства к югу от Земли короля Эдуарда VII. В наших же условиях мы не попользовались ничем. Одновременно были уложены сани, и с наступлением вечера все было готово к отправлению. Собственно говоря, с этой работой можно было бы и не торопиться, так как мы все равно весь следующий день должны были просидеть на месте. Но в этих местах быстро узнаешь, что всегда лучше использовать время наступившей хорошей погоды. Никогда не знаешь, сколько времени она продлится.

Но следующий день упрекнуть было не в чем. Можно было спать, спать, сколько влезет. Однако, работа все же шла своим чередом. Собаки грызли да грызли, с каждым часом набираясь сил. Пройдемся же пока к нашим нагруженным саням и посмотрим, что на них находится. Первыми стоят сани Хансена - носом к югу. За ними следуют сани Вистинга, Бьолана и Хасселя, У них у всех почти одинаковый вид. Провиантом все они снабжены совершенно одним и тем же. Ящик Э 1 содержит около 5300 галет и весит 50,38 килограммов; ящик Э 2 - 112 порций собачьего пеммикана, 11 колбас с молочной мукой, шоколад и галеты всего весом брутто 80,40 килограммов; ящик Э 3 - 124 порции собачьего пеммикана, 10 колбас молочной муки и галет, вес брутто 74,90 килограммов. Вес нетто всего провианта на каждых санях - 303,2 килограмма. Со снаряжением и включая собственный вес, сани весили почти 400 килограммов. Сани Хансена отличались от других тем, что у них все обвязки были алюминиевыми, а не стальными, и не было одометра; на этих санях не должно было быть железа, так как Хансен вез главный компас. На трех остальных санях были и компас, и одометр. Таким образом, у нас было три одометра и четыре компаса. Из инструментов мы везли два секстана и три искусственных горизонта - два зеркальных и один ртутный. Один гипсометр для измерения высоты и один барометр - анероид. Для метеорологических наблюдений - четыре термометра; кроме того, два бинокля. Из медицинского оборудования была взята походная аптечка. Хирургических инструментов у нас было немного: щипцы для зубов и машинка для стрижки бороды. Швейное оборудование было богато. Про запас мы взяли с собой маленькую, очень легкую палатку. Это было необходимо, если бы кому-нибудь из нас пришлось возвращаться домой. Также два примуса. Керосином мы были снабжены в изобилии, так как его было у нас 102 литра, разделенных на трое саней. Мы. оставили его в обыкновенной упаковке, но она оказалась слишком слабой, - не настолько, чтобы мы потеряли сколько-нибудь керосина, но все же, чтобы держать бидоны целыми, Бьолану приходилось постоянно их запаивать. У нас было хорошее снаряжение для запаивания. У каждого из нас был свой личный мешок, где хранилась вся запасная одежда, дневники и журналы для наблюдений. Было также несколько запасных отдельных ремней для лыжных креплений. Первое время у нас были двойные спальные мешки, то - есть один внутренний и один внешний. У нас было пять пар часов, из которых три пары предназначались для наблюдений.

Мы решили проехать расстояние между 80º и 82º южной широты дневными переходами по двадцать восемь километров. Мы легко могли бы проезжать и вдвое больше, но так, как дело шло о том, чтобы дойти, а не о том, чтобы передвигаться быстро, то мы и выбрали такие небольшие переходы. Кроме того на путь от склада до склада пищи у нас было достаточно, и потому мы могли себе это позволить. Нас очень интересовал вопрос, как наши собаки будут справляться с нагруженными санями. Мы, конечно, рассчитывали, что дело пойдет, однако, не предполагали, чтобы оно шло так, как это было на самом деле.

Двадцать шестого октября мы покинули 80º южной широты при небольшом северо - западном ветре и ясной и мягкой погоде. Теперь я должен был занять свое место в качестве бегущего впереди и потому встал в нескольких шагах перед санями Хансена, повернув лыжи в надлежащем направлении. Последний взгляд назад: здесь все в порядке. И я побежал. Я подумал... нет, времени для дум у меня не оказалось. Не успел я и глазом моргнуть, как меня настигли собаки. Произошла свалка, но, к счастью, они остановились, так что я обошелся на сей раз без повреждений. Я, конечно, обозлился, но так как был благоразумен и понял, что это и без того смешное .положение станет еще более смешным, если я дам волю своему гневу, то решил, что умнее будет промолчать. Да и кого же, собственно говоря, винить? Я был единственным, кого можно было в чем-то упрекнуть. Зачем, спрашивается, я не бежал с нужной скоростью? Я решил переменить политику - в этом ведь нет ничего постыдного - и присоединиться к косолапым. Так я выполнял свои обязанности лучше.

Все в порядке? Вперед! Ну и понеслись же мы! Впереди Хансен мчался, как метеор. Следом за ним по пятам Вистинг, затем Бьолан и Хассель. Все они были на лыжах и бежали, прицепившись к саням. Я же решил бежать следом, так как думал, что собаки в конце концов выдохнутся. Однако, скоро это мне надоело. Первые десять километров мы проехали в час. Для меня это было вполне достаточно! Я подошел к Вистингу, примостился к его саням и оставался здесь до тех пор, пока мы не достигли 80º30¹ южной широты, то - есть проехали пятьдесят километров. Да, это было приятной неожиданностью. Об этом мы и не мечтали - катиться к полюсу на лыжах, прицепившись к саням!

Благодаря поразительному таланту Хансена управлять собаками, всем нам было легко. 0н командовал своими собаками, а собаки признавали в нем своего хозяина. Они знали, что в ту минуту, как они перестанут исполнять свои обязанности, их остановят и последует всеобщая порка. Случалось, конечно, как и везде, что время от времени природа брала верх над выучкой. Но следовавшее затем "причащение" надолго прекращало все подобные поползновения.

Дневной переход при таком способе был быстро пройден, и мы рано встали лагерем. Уже на следующий день мы заметили огромные торосы на востоке, которые мы впервые увидели между 81 и 82o южной широты во время второй поездки для устройства склада. Это показывало, что воздух был очень чист. Но мы не видели их больше, чем в первый раз. На основании опыта, приобретенного нами по постройке снежных гуриев, мы поняли, что гурии, которые мы строили теперь по пути на юг, будут служить нам на обратном пути прекрасными отличительными знаками. Поэтому мы решили использовать эту систему вех в возможно широких размерах. Мы построили всего сто пятьдесят гуриев вышиной в два метра. На них пошло 9000 глыб, вырезанных нами из снега большими ножами, сделанными для этой цели.

В каждом гурии оставлялась записка с его номером и местом расположения, а кроме того с обозначением, сколько еще нужно проехать и в каком направлении, чтобы встретить следующий гурий, лежащий севернее. Может показаться, что моя предосторожность была чрезмерной. Но я всегда считал, что ста этих бесконечных, лишенных всяких примет пространствах, никогда нельзя быть чересчур осторожным. Стоит только потерять здесь дорогу - и добраться домой будет довольно трудно. Кроме того такая постройка гуриев давала еще и другие преимущества, которые мы все признали и оценили. Каждый раз, когда мы останавливались для постройки гурия, для наших собак наступал час отдыха, а это им требовалось, чтобы выдерживать темп. Первый гурий мы поставили на 80º23¹ южной широты. Для начала мы довольствовались постройкой их на каждом 13 - м и 14 - м километре.

Тридцатого мы застрелили первую собаку. Пала жертвой собака Хансена "Буле". Она была слишком стара, чтобы поспевать за нами, висла только и мешала. Мы оставили ее в складе под гурием, и она потом доставила нам, вернее - собакам, большое удовольствие.

В тот же день мы достигли другого важного пункта - склада на 81º южной широты. Наш курс прошел чуть восточнее его. Маленькие доски от ящиков. которыми был отмечен склад поперек, были видны на далеком расстоянии. При позднейшем исследовании мы не заметили на них никаких признаков осадков. Они так и стояли, как мы их поставили. Поблизости от склада мы прошли через две значительные трещины; повидимому, они были заполнены снегом и потому не причинили нам никаких затруднений. Мы дошли до склада в два часа дня. Все оказалось в полнейшем порядке. Флаг развевался, и по нему почти не было заметно, что он все время был поднят, однако он полоскался здесь вот уже восемь месяцев. Снежные сугробы вокруг склада были около полуметра вышиной.

Следующий день был яркий и солнечный. Солнце просто опаляло кожу на лице. Мы выложили все свои меховые одежды для просушки. В глубине спальных мешков всегда скопляется немного инея. Кроме того, мы воспользовались удобным случаем для определения своего места и проверки наших компасов. Они оказались в порядке. Мы пополнили провиант, истраченный нами по пути сюда, и первого ноября поехали дальше.

На следующий день стоял густой туман, и была весьма неприятная погода. Возможно, что она ощущалась больше благодаря тому, что накануне была такая хорошая погода. Когда мы шли здесь на юг в первый раз, то собаки Хансена попали в трещину, но это пустяки. Вообще же, у нас тут не было никаких неприятностей. Не ожидали мы их и на этот раз. Но то, чего в этих местах меньше всего ждешь, как раз и случается. Снег был рыхлый, и идти было тяжело. Время от времени мы проходили через узкие трещины. Однажды среди мглы мы увидели большую отверстую пропасть. Мы были от нее недалеко, так как иначе не заметили бы ее в таком тумане. Но все шло благополучно, пока мы не прошли двадцать два километра. Тут Хансену пришлось переезжать трещину в метр шириной. К несчастью, во время этого маневра носок его лыжи попал между гужиками задних собак, и Хансен упал поперек трещины. Все это имело нехороший вид. Собаки были уже на метр с лишним впереди по ту сторону трещины. Но сани стояли над самой трещиной и, когда Хансен упал, сдвинулись так, что незначительный толчок повернул бы их вдоль трещины, и, само собой разумеется, они свалились бы в пропасть. Собаки почуяли, что их хозяин и господин в данный момент "неспособен причащать". И потому не пропустили благоприятного момента! Как разъяренные тигры сцепились все псы упряжки и стали драться так, что только клочья летели. Это вызывало, конечно, короткие, быстрые рывки гужиков, вследствие чего сани все больше и больше валялись боком в трещину. Одновременно и собаки в пылу битвы придвигались все ближе и ближе к краю пропасти. Если бы это продолжалось и дальше в таком же роде, то все было бы безвозвратно потеряно. Один из .нас перепрыгнул через трещину, кинулся в середину собачьей своры и, к счастью, остановил их. Тем временем Вистинг бросил Хансену веревку и извлек его из мало приятного положения. Сани были спасены. Потом, когда мы тронулись дальше, я все же подумал: "А может быть, Хансен и наслаждался своим положением? Быть распростертым над головокружительной пропастью с перспективой сверзиться туда каждую минуту - это ведь как раз в его вкусе!"

Мы прошли свои двадцать восемь километров и встали лагерем.

От 81o южной широты мы начали ставить гурии через каждые девять километров. На следующий день мы наблюдали самую низкую температуру за все наше путешествие - 34,5ºС. Ветер дул с юго - востока, но не очень сильный. Все же летняя погода что-то не чувствовалась! Теперь у нас завелась привычка, которую мы сохранили в течение всего своего похода на юг, а именно - при постройке гурия, которая приходилась как раз посреди нашего дневного перехода, завтракать. Завтрак этот был не очень жирный. Три - четыре сухих овсяных галеты - и все. Если кому-нибудь хотелось пить, он мог подбавить снегу к галете - получались "хлеб и вода". Блюдо не из очень соблазнительных в наших родных широтах. Но широта играет в жизни очень большую роль. Если бы здесь нам предложили еще "хлеба и воды", то мы с радостью приняли бы такое предложение!

В этот день мы прошли трещину, последнюю на долгое время вперед - и она была всего лишь несколько сантиметров шириной. Впереди местность имела прекрасный вид. Она была покрыта длинными, почти незаметными волнистыми образованиями: мы замечали их только благодаря тому, что возводимые нами гурии часто очень скоро исчезали из вида. Третьего ноября дул свежий ветер с юга с сильной метелью. Наст был вязкий, но собаки, сверх ожидания, хорошо справлялись с санями. Температура поднялась, как обычно при ветре с этой стороны, до - 10ºС, Ехать при такой температуре было одним удовольствием, несмотря на то, что дул ветер.

Через день подул легкий ветер с севера. Вязкий наст, который был накануне, совершенно пропал, а прекрасная дорога соблазняла наших собак неожиданно пускаться во всю прыть. Это был тот день, когда мы должны были бы дойти до склада на 82o южной широты; но так как стоял туман, то шансов на это было мало. К вечеру вся дистанция была пройдена, но не было видно никакого склада. Правда, и видимостью нельзя было похвастать: длина десяти саней - вот и все. Самое благоразумное, что при таких обстоятельствах нам оставалось делать, - это разбить лагерь и ждать, пока не прояснится.

В четыре часа на следующее утро проглянуло солнце. Мы дали ему время пригреть и разогнать туман - и затем вышли. Что за утро встретило нас! Ясно до прозрачности и тепло. В глубокой - глубокой тишине простиралась перед нами могучая пустыня, ровная - такая ровная и белая - белая. Однако, нет, там вдали ровная поверхность нарушалась, - белое было чем-то зацвечено. Мы дошли до третьего важного пункта - самый дальний форпост цивилизации на юге был достигнут; это был наш последний склад. Несказанное облегчение! Мы уже чувствовали себя наполовину победителями. В тумане мы прошли на пять с половиной километров западнее. Но теперь оказалось, что если бы мы продолжали идти вчера в тумане, то как раз наткнулись бы на ряд своих флажков. Вдали виднелись флаг за флагом, а черные тряпочки на них, казалось, развевались гордо, словно кичась тем, как они хорошо выполнили свой долг.

Здесь, как и у склада на 81º южной широты, почти не было заметно никаких осадков. Снежные сугробы вокруг склада, как и там, достигали такой же высоты - полуметра. Невидимому, на этом участке господствовали те же условия погоды. Склад так и стоял, как мы его поставили, а сани так и лежали, как мы их положили. Выпавшему и наметенному снегу даже и их не под - силу было покрыть. Небольшой снежный нанос, плотный и твердый, послужил нам прекрасным местом для установки палатки.

Мы сейчас же принялись за ожидавшую нас работу. Прежде всего был отправлен на тот свет "Уранус". Хотя он всегда производил впечатление худого и костлявого, однако, теперь оказалось, что у него вдоль хребта масса жиру. Его оценят по достоинству, когда на обратном пути мы дойдем досюда. По виду "Йолы" нельзя было предполагать, что она намерена выполнить поставленные ей условия. Оставалась еще одна ночь. Если она успеет за это время устроиться, то тем лучше для нее. Собачьего пеммикана в складе хватило ровно на то, чтобы как следует накормить собак и снова нагрузить сани. Всякого иного провианта у нас было так много, что мы могли оставить значительную его часть лежать здесь до нашего возвращения.

Следующий день мы провели на месте, чтобы дать собакам основательно отдохнуть в последний раз. Мы воспользовались прекрасной погодой для просушки своего снаряжения и проверки инструментов. С наступлением вечера все было готово, и теперь мы порадовались на свою усердную осеннюю работу. Мы выполнили целиком то, что имели в виду: перенести свою базу с 78o38' южной широты на 82o южной широты.

"Йоле" пришлось последовать за "Уранусом". Их обоих сложили на верхушке склада, а рядом лежали восемь малюток, которое так никогда и не увидели дневного света.

За время своего здесь пребывания мы решили строить гурии на пути к югу через каждые пять километров и устраивать склады на каждом градусе широты. Хотя собаки и везли сейчас сани легко, однако мы знали, что если им все время придется тащить тяжелые сани, то это в конце концов на них отразится дурно. Поэтому, чем скорее и чем больше мы сможем сгрузить с саней, тем будет лучше.

Седьмого ноября в восемь часов утра мы покинули 82o южной широты. Теперь перед нами открывалось неизвестное, и только с этого момента дело пошло всерьез. Вид барьера повсюду был все тот же: ровная поверхность и великолепный наст. Уже у первого построенного нами гурия пришлось застрелить "Лусси". Нам было очень жаль убивать это прекрасное животное, но делать было нечего. Ее фавориты - "Карениус", "Сэуен" и "Шварц" - жалобно выли на гурий, когда мы проезжали мимо. Им, вероятно, было тяжко покидать возлюбленную; однако, долг призывал, а кнут так близко и так грозно взвивался над каждым, кто не хотел его слушаться. Теперь мы увеличили свои дневные переходы до тридцати семи километров. Таким образом, мы могли проходить градус в три дня.

Четвертого мы решили остановиться на отдых. Собаки изумительно крепли с каждым днем и теперь достигли наивысшего предела в отношении своего здоровья и тренировки, С большой легкостью они делали дневной переход ее скоростью семи с половиной километров в час. Нам не приходилось делать ни шагу. От нас требовалось только уменье катиться на лыжах за санями, прицепившись к ним. В тот же вечер нам пришлось прикончить последнюю из наших "дам" - "Эльсе", Она была гордостью Хасселя и украшением его упряжки. Но что поделаешь? За последнее время ее поведение шло вразрез с "хорошим тоном", а за это у нас раз навсегда было установлено одно наказание: смерть. И ее мы тоже положили на верхушку гурия. Когда вечером мы остановились на 82o20' южной широты, то в юго - западной части горизонта были большие белобурые массы облаков, какие обычно лежат над землей. Все же в этот вечер мы не могли различить никакой земли, но когда на следующее утро вышли из палатки и направили в ту сторону свои бинокли, то ясно увидели возвышенную землю, освещенную утренним солнцем. Теперь мы с уверенностью могли различить отдельные вершины и сказать, что это та самая земля, которая простирается к юго - востоку от ледника Бердмора на Южной Земле Виктории. Наш курс все время прокладывался на истинный юг; на этом месте мы находились приблизительно в 400 километрах к западу от ледника Бердмора. Наш курс будет продолжать идти все время на истинный юг.

В тот же вечер, девятого ноября, мы по счислению дошли до 83º южной широты. Полуденная высота на следующий день дала нам 83o 1' южной широты. В построенном нами здесь складе был оставлен провиант на пять человек и двенадцать собак на четыре дня. Он был сделан четырехугольным - два метра во все стороны - из твердых, прочных снежных глыб. На верхушке мы поставили большой флаг. В этот вечер случилось нечто, замечательное: дезертировали три собаки, убежавшие по нашему старому, следу обратно на север. Это были фавориты "Лусси", которым, очевидно, пришло в голову вернуться обратно и поискать свою возлюбленную. Для нас всех это было тяжелой потерей, а особенно для Бьолана, так как это были его собаки. Все три были отличными собаками и принадлежали л лучшим у нас. Бьолан взял одну собаку из упряжки Xансена, и хотя теперь делю у него шло не совсем уж гладко, однако, он все-таки поспевав за нами.

Одиннадцатого нам удалось взять пеленг горной цепи в направлении с юга на запад (истинный). Мы уже подошли к земле значительно ближе и с каждым днем различали на ней все больше и больше подробностей. Могучие вершины, одна выше и диче другой, вздымались на высоту до 4000 метров. Нас всех особенно поражали большие голые склоны у многих из этих гор. Мы ожидали увидеть их более покрытыми снегом. Так, например, гора Фритьофа Нансена была совсем сине - черная. Только на самой вершине она увенчивалась большой могучей снежной шапкой, гордо поднимая свою сверкающую макушку на высоту 4000 метров. Дальше к югу поднималась гора Дона Педро Кристоферсена. Она была больше покрыта снегом. Но ее длинная крыше подобная вершина в большей своей части оставалась голой. Еще дальше к югу видны были вершины гор Алисы Ведель - Ярлсберг, Алисы Гаде и Рут Гаде. Все они были покрыты снегом от подножья до вершины. Я никогда в жизни не видел более прекрасного и более дикого ландшафта! Казалось, что уже отсюда можно разглядеть подъем во многих местах. Вот например, ледник Лив; без сомнения, он представляет собой ровный, хороший подъем, но зато расположен слишком далеко на север. Он страшно велик, и его интересно было бы исследовать поближе. Подъем на гору кронпринца Улава был менее привлекателен. Но и он тоже лежит слишком далеко к северу. А вот, как раз на юг, чуть западнее, есть, По-видимому, хороший подъем. Горы, лежащие ближе всего к барьеру, как будто бы не доставят нам особых затруднений. Что встретится нам потом между горой Дана Педро Кристоферсена и горой Фритьофа Нансена, сказать было трудно.

Тринадцатого мы дошли до 84º южной широты. Б этот день мы сделали интересное открытие: увидели горную цепь, тянувшуюся к востоку. Она образовывала, как нам казалось с того места, глубокий изгиб, соединяясь здесь с горами Южной Земли Виктории. Этот изгиб шел прямо на истинный юг, и наш курс был проложен прямо туда. В складе на 84º южной широты мы оставили, кроме обычного количества провианта на пять человек и двенадцать собак, на четыре дня еще и бидон керосина в семнадцать литров. Спички у нас были в изобилии, и потому мы могли оставлять их во всех складах. Барьер все продолжал быть таким же ровным, а дорога была такая хорошая, какая вообще может здесь быть. Мы думали было, что придется давать собакам день отдыха на каждом градусе, но это оказалось лишним. Казалось, что они не могут устать! Даже те собаки, у которых болели ноги, теперь совсем понравились. Вместо того, чтобы терять силы, собаки с каждым днем становились как будто все сильнее и напористее. Теперь и они заметили землю, и, невидимому, им особенно нравилась сине - черная гора Фритьофа Нансена. Хансену часто с большим трудом удавалось удерживать их на надлежащем курсе.

Поэтому на другой день мы, не задерживаясь, покинули 84º южной широты и направились дальше к изгибу. В этот день мы прошли свои тридцать семь километров среди густого тумана и не видя земли. Жалко будет проехать вслепую вдоль новой земли, но все же мы надеялись на лучшую погоду,,. В минувшую ночь для разнообразия был слышен гул во льду. Но он не был настолько силен, чтобы стоило о нем говорить! Он слышался приблизительно, как редкая перестрелка пехоты,-то там, то здесь под нашей палаткой раздавались ружейные выстрелы. Артиллерия еще не выехала на позиции! Мы не обращали на это никакого .внимания. Правда, утром я слышал, как кто-то произнес следующую фразу:

- Ночью я уж думал, что мне попали в ухо!

Но я знал, что это не лишило его сна, так как именно этой ночью он чуть не выжил нас всех из палатки своим храпом. В то же утро мы прошли через массу трещин, видимо, недавнего образования. Большинство из них было всего лишь около дюйма ширины. Здесь, значит, произошел небольшой местный сдвиг, вызванный одним из многих маленьких ледников на земле. На следующий вечер все было опять тихо, и больше мы уж не слышали ни малейшего звука.

Пятнадцатого ноября мы дошли до 84º 40¹ южной широты. Теперь мы быстрыми шагами приближались к земле. Горная цепь на востоке, казалось, уклонялась к северо - востоку. Подъем, который мы уже давно для себя выбрали и уже давно рассматривали, отклонял нас от юга чуть - чуть на запад, но так немного, что этот обход можно было и не считать. Изгиб, видневшийся на юге, производил более неспокойное впечатление и мог, По-видимому, изобиловать большими неровностями.

На следующий день местность стала принимать несколько другой характер. Огромные волнистые образования, казалось, шли, вздымаясь к земле. В глубине одной из таких впадин нам встретилась чрезвычайно неровная поверхность. Огромнейшие трещины и бездны прежде делали это место почти непроходимым, но теперь все было занесено снегом, и мы прошли здесь без всяких затруднений. В этот день - шестнадцатого ноября - мы дошли до 85º южной широты и разбили лагерь на вершине одного из волнистых образований. Долина, через которую мы должны были проходить на завтра, была довольно широка и по другую сторону заметно поднималась вверх. На западе, по направлению к ближайшей земле, волна поднималась так высоко, что заслоняла от нас большую часть земли.

К вечеру мы построили обычный склад и на следующий день отправились в дальнейший путь. Как видно было с места нашего лагеря, нам предстояло пройти через огромное волнистое образование. Во время подъема на другую сторону нам досаждала жара на сильном солнечном припеке. Однако, судя по анероиду, подъем был не выше ста метров. От вершины этой волнистой возвышенности барьер шел сначала ровно, и мы еще издали видели растрескавшуюся почву. "Ну, теперь, - подумал я, - нам не придется скучать, выбираясь на землю!" Ведь было вполне естественно, что барьер, частью зажатый здесь, окажется сильно растрескавшимся.

Расселины, замеченные нами, были огромными старыми трещинами, отчасти занесенными снегом. Мы легко обошли их. Теперь перед нами снова открылась огромная впадина с соответственным высоким подъемом на другую сторону. Вниз мы ехали шикарно - поверхность была совершенно ровная и хорошая, нигде никаких признаков трещин или ям, "Ну, их мы еще встретим, когда заберемся наверх", - подумал я. Подниматься на горку было довольно трудно, - мы ведь не привыкли ездить по горам. Я вытягивал шею все больше и больше, стараясь увидеть, когда же, наконец, мы поднимемся. И какой же вид открылся перед нами! Ни малейшей неровности, ни малейшего препятствия. Местность поднималась дальше ровно и постепенно. Я думаю, что мы уже и тогда были на твердой земле. Большие трещины, обойденные нами далеко внизу, по всей видимости, лежали на границе. Гипсометр показал 260 метров над уровнем моря.

Мы находились теперь у самого подъема и приняли окончательное решение попробовать пройти именно здесь. По этому случаю мы разбили лагерь. Было еще рано; но нам оставалось многое сделать к завтрашнему утру. Здесь нужно было просмотреть весь наш запас провианта, взять с собой в дорогу только самое необходимое, а остальное оставить в складе. Итак, мы прежде всего разбили лагерь, произвели необходимое определение места, накормили собак, отпустили их и затем забрались в палатку поесть и проверить по тетрадкам запасы своего провианта.

Мы подошли теперь к одному из самых ответственных пунктов на нашем пути. Наш план нужно было составить таким образом, чтобы подъем оказался возможно более легким и вместе с тем, чтобы мы продвигались вперед. Расчеты следовало произвести тщательно, а все возможности как следует взвесить. Как и всегда, когда приходилось принимать важное решение, мы обсуждали его все сообща. Расстояние от этого места до полюса и обратно было 1100 километров. Перед нами был огромный подъем, а, может быть, и другие препятствия. Наконец, мы должны были обязательно считаться и с тем, что сила наших собак уменьшится до какой-то дробной части той силы, какая у них была сейчас. Поэтому мы решили взять с собой на сами провиант и снаряжение на шестьдесят дней, а остающийся провиант - еще на тридцать дней - и снаряжение оставить в складе. Базируясь на собственном опыте, мы рассчитали также, что сможем вернуться, сохранив двенадцать собак. Сейчас у нас было сорок две собаки. В наш план входило пользоваться всеми сорока двумя до плато. Там двадцать четыре из них будут убиты, а дальнейший путь мы станем продолжать на трех санях и восемнадцати собаках. Из этих последних восемнадцати, по нашему предварительному предположению, придется убить еще шесть, чтобы иметь возможность вернуться сюда с двенадцатью. По мере того, как число собак будет уменьшаться, и сани будут становиться все легче и легче. И когда наступит такое время, что у нас останется только двенадцать собак, мы сведем число своих саней до двух. И на этот раз наши расчеты оправдались полностью. Только в расчете дней мы допустили маленькую ошибку. Мы потратили на восемь дней меньше, чем было рассчитано. Число собак совпало. Мы вернулись к этому месту с двенадцатью собаками.

После того как это было окончательно выяснено и все высказали свое мнение, мы вышли из палатки, чтобы заняться переупаковкой. Счастье, что стояла такая хорошая погода, - иначе подсчет провианта был бы неприятным делом. Весь наш провиант был в таком виде, что мы могли его считать вместо того, чтобы взвешивать. Наш пеммикан состоял из порций в полкилограмма. Шоколад, как и всякий шоколад, был разделен на маленькие куски, поэтому мы знали, сколько весит каждый. Наша молочная мука была насыпана в колбасообразные мешки по триста граммов в каждом, то есть ровно на один раз. Галеты обладали тем же свойством: их можно было считать; но это была кропотливая работа, так как они были довольно мелкие - . Таким образом, на этот раз нам пришлось пересчитать шесть тысяч штук. Наш провиант состоял только из этих четырех сортов, и оказалось, что подбор его был правильный. Мы не страдали от недостатка ни в "жирах", ня в "сахарах". Потребность в этих веществах при таких продолжительных путешествиях - весьма обычная вещь. Наши галеты являлись превосходным продуктом, состоявшим из овса, сахара и молочной муки. Конфекты, варенье, фрукты, сыр и т.п. были оставлены нами во "Фрамхейме". Свою меховую одежду, которой мы все еще не пользовались, мы уложили на сани. Теперь мы добрались до высот и, может случиться, что там она нам пригодится. Температура в - 40º, которую наблюдал Шеклтон на 88º южной широты, мы тоже имели в виду, и в случае, если и у нас она встретится, мы сможем выдерживать долго если у нас будет меховая одежда. Да и кроме того, в наших личных мешках было немного вещей. Единственную бывшую у нас смену белья мы надели здесь, а старую вывесили для проветривания. Мы считали, что когда вернемся сюда через два месяца, то она проветрится достаточно, чтобы можно было надеть ее снова!

Насколько я помню, и эти расчеты оправдались, Больше всего мы взяли с собой обуви. Если ноги будут сухи, то и выдерживать можно долго. Покончив со всем этим, мы все пятеро надели лыжи и двинулись к ближайшей видимой земле. Это была небольшая вершина в трех километрах от нас - вершина Бэтти. Она казалась невысокой и некрутой, но все же достигала высоты трехсот пятидесяти метров над уровнем моря. Хотя она и не была высока, однако, имела большое значение, так как с нее мы взяли все свои геологические образцы. Было как-то непривычно идти на лыжах, хотя я уже пробежал на них 620 километров. Всю дорогу мы катились, прицепившись за санями, и теперь оказались мало тренированными. Вечером мы почувствовали это на горных склонах.

От вершины Бэтти подъем шел довольно круто, но местность была ровная, а наст превосходный, так что мы быстро продвигались. Сначала мы поднялись по отличному ровному горному склону на 420 метров над уровнем моря, затем прошли по небольшой равнинке. Отсюда вверх по такому же горному склону, как первый, и затем вниз по довольно длинному плоскому участку, который после небольшого пробега по нему начал очень медленно подниматься, пока, наконец, не перешел в маленькие ледниковые образования. Наша рекогносцировка кончалась у этих ледничков. Мы установили, что. путь этот, насколько можно было судить, проходим. Мы отошли от палатки на девять километров и поднялись на высоту семисот метров.

Спускаться было чудесно. С двух последних горок мы катились вниз к барьеру со всей возможной быстротой. Мы с Бьоланом решили свернуть к вершине Бэтти, чтобы ступить ногой на настоящую твердую землю. Ведь мы не ступали по ней с сентября 1910 года, когда были на Мадейре, а теперь уж был ноябрь 3911 - го. Сказано - сделано! Бьолан приготовился к изящному телемаркскому повороту и оправился с ним прекрасно, К чему я приготовился, я до сих пор и сам не возьму в толк. Только я покатился кубарем и проделал это с блеском! Я попал в сугробы под вершиной и не смог с этим справиться. Изумительно быстро я поднялся на ноги и покосился на Бьолама. Не знаю, видел ли он, меня во время всего происшедшего. Все же я промолчал о своей неудачной попытке и небрежно бросил:

- Не так-то легко забыть то, чему ты однажды научился!

Бьолан, .наверное, подумал, что я удачно выполнил телемаркский поворот. Во всяком случае, он был достаточно деликатен, чтобы сделать такой вид!

На вершине Бэтти не было ни отвесных горных стремнин, ни глубоких пропастей, которые разжигали бы в нас желание полазать там. Мы просто отцепили лыжи и очутилась на самой вершине. Она была покрыта разбитыми обломками и не годилась для прогулок для людей, экономящих свою обувь. Было приято снова встать ногой на голую землю, и мы присели на камни, чтобы лучше насладиться представившимся нам случаем. Но "прелести камня" скоро дали себя почувствовать и заставили нас снова очутиться на ногах. Мы сфотографировали друг друга в "живописных позах", взяли с собой несколько камней для тех товарищей, кто до сих пор еще не ступал на обнаженную землю, и надели лыжи. Собаки, которые до этих пор все время рвались к голой земле, когда они видели ее, теперь не обращали на нее ни малейшего внимания. Они лежали на снегу и не подходили, к вершине.

Между обнаженной землей и снежной поверхностью лежал блестящий сине - зеленый лед, доказывавший, что здесь в свое время текла вода. Собаки старались изо всех сил следовать за нами, но вскоре отстали.

По возвращении мы поднесли своим товарищам подарки с земли. Не думаю, чтобы они их очень оценили. Я расслышал отдельные слова: "Норвегия" - "камни" - "огромное количество". Я связал их и понял, мысль. "Подарки" были сложены в склад, как не абсолютно необходимые при путешествии на юг. Собаки к этому времени уже начали становиться очень прожорливыми. Все, что попадалось им на пути, исчезало. Кнуты, лыжные крепления, обмотка саней и многое другое считалось ими лакомством. Стоило только хоть на одну минуту отложить что-нибудь в сторону, как это исчезало в следующее же мгновение. Были даже такие, которые жадно набрасывались на экскременты как свои собственные, так и своих товарищей. Когда дело дошло уже до этого, нам пришлось привязывать собак, так как это блюдо, повидимому, не было им полезно.

На следующий день, восемнадцатого ноября, мы начали подъем. На всякий случай я оставил на складе записку о пути, по которому мы намеревались идти в горах, а также о нашем плане на будущее, о снаряжении, провианте и пр. Погода была, как всегда, чудесна, а наст очень хороший. Собаки шли, против ожидания, хорошо. Две довольно крутых горки они одолели лепкой рысцой. Казалось, не было таких трудностей, с которыми они не могли бы справиться. Поэтому то расстояние, которое мы прошли накануне и которое, как мы считали, будет более чем достаточно на сегодня, мы проехали с полным грузом в более короткий срок. Маленькие ледники, лежавшие выше, оказались довольно крутыми, и нам приходилось в некоторых местах поднимать лишь двое саней зараз, впрягая в них двойные упряжки. Ледники производили впечатление очень старых и совершенно неподвижных. На них не видно было никаких новообразовавшихся трещин. А старые были огромны и широки, но везде края их были совершенно закруглены, а сами трещины почти заполнены снегом. Чтобы не попасть в них при обратном спуске, мы ставили гурии таким образам, чтобы дорога между гуриями, выводила нас за пределы всяких опасностей. На этих горках нельзя было работать в полярной одежде. Высоко стоявшее яркое солнце сильно допекало нас, и нам приходилось снимать с себя большую часть одежды. Мы прошли мимо нескольких вершин высотою от 900 до 2000 метров. На одной из них снег был окрашен в краснобурый цвет. Наш переход за этот первый день был восемнадцать с половиной километров при подъеме на 770 метров. Наша лагерная стоянка в этот вечер была расположена на ледничке между огромными трещинами. С трех сторон нас окружали высоко вздымавшиеся вершины.

Когда мы поставили палатку, две партии отправились вперед исследовать дорогу. Одна партия - Вистинг - Хансен - выбрала тот путь, который казался от палатки наиболее легким, а именно: по ходу ледника. Он быстро поднимался здесь до 1200 метров и терялся на юго - западе между двумя вершинами. Бьолан представлял собою вторую партию. По-видимому, он счел этот подъем слишком доступным и потому полез вверх по крутейшему горному склону. Я видел, как он исчез, словно муха в облаке. Мы с Хасселем занялись необходимой работой около палатки и в ней самой. Мы сидели себе, болтая понемногу, и вдруг услышали, как кто-то со свистом промчался мимо палатки. Мы переглянулись. Да, малый развил-таки ход! Мы и не сомневались в том, что это был, конечно, Бьолан! Он достаточно пробежался на лыжах, чтобы освежить старые воспоминания. У него нашлось многое, о чем нам порассказать. Между прочим, он нашел "прекраснейший спуск" на другую сторону. Что он подразумевал под словом "прекрасный", было для меня не совсем ясно. Бели спуск был так же "прекрасен", как и подъем, по которому Бьолан поднялся, то благодарю покорно!

Но вот вернулись и другие. Их еще издали можно было слышать. Они тоже многое видели, - о "прекраснейшем" спуске не могло быть и речи; но обе стороны сходились на том печальном сообщении, что нам все-таки придется опять спускаться вниз. Все наши разведчики заметили под нами огромный ледник, который шел в направлении с востока на запад. Между обеими партиями произошел длительный спор, и обе стороны взаимно хаяли чужие "открытия".

- Но, Бьолан, ведь мы же видели, что оттуда, где ты стоял, прямо вниз идет крутой обрыв.

- Вы никак не могли меня видеть! Я же стоял к западу от вершины, которая расположена к югу от той вершины, которая...

Я не стал слушать дальнейших споров. То, каким образом они исчезали из виду и каким образом опять появлялись, дало мне все основания для выбора того именно пути, которым прошла партия, прошедшая последней. Я поблагодарил усердных товарищей за их утомительное путешествие в интересах экспедиции и сейчас же заснул. Мне всю ночь снились горки и обрывы, и я проснулся от того, что будто бы Бьолан со свистом свалился с неба. Я еще больше утвердился в своем решении идти по пути второй партии и с этим снова уснул.

На следующее утро мы долго обсуждали, не лучше ли будет сразу же запрягать в сани две упряжки и поднимать их в два приема. Лежавший перед нами ледник казался действительно довольно крутым для иного способа. Ведь здесь на очень коротком расстоянии подъем достигал 600 метров. Но нам хотелось сперва попробовать, как пойдет дело с одной упряжкой. Ведь собаки далеко превзошли все наши ожидания; может быть, им удастся осилить и это препятствие. Мы двинулись вперед шажком. Подъем начался сразу же - хороший моцион, после выпитого литра шоколада! Дело подвигалось не быстро, однако все же двигалось, тянулось. Часто казалось, что придется остановиться, но окрик каюра и резкий удар бичом заставлял собак вытягивать. Это было хорошее начало, и когда мы добрались до верха, то дали собакам честно заслуженный ими отдых. Проехав через узкий перевал, мы выехали на другую сторону. Перед нами открылась величественная панорама. Из перевала мы вышли на очень маленький плоский выступ, который в нескольких метрах отсюда круто спускался в лежавшую внизу долину. Кругом по всему горизонту высились одна вершина за другой.

Теперь мы очутились за кулисами и могли лучше ориентироваться. Нам видна была южная сторона огромной горы Нансена. Дон Педро Кристоферсен был виден во весь рост. Между обеими этими горами можно было проследить ледник, поднимавшийся здесь уступами. Отказался чудовищно изрытым и потрескавшимся, но можно было проследить узкую непрерывную линию среди многих трещин. Мы видели, что тут можно будет пройти далеко, но видели также, что ледник не позволит нам воспользоваться собой по всей своей длине. Между первым и вторым уступами местность была, По-видимому, непроходима. Но мы заметили, что вдоль склона торы шла непрерывная поверхность - Дон Педро Кристоферсен помогал нам!

К северу, вдоль горы Нансена, был один сплошной хаос - пройти там было невозможно. Мы поставили огромный гурий. Здесь мы взяли пеленги по всем румбам компаса. Я прошел обратно к перевалу взглянуть на барьер в последний раз. Новая горная цепь виднелась отсюда отчетливо и ясно. Было заметно, как она с востока поворачивала к востоко - северо - востоку, чтобы наконец исчезнуть на северо - востоке, примерно, около 84º южной широты. Судя по воздуху, можно было думать, что цепь эта продолжалась и дальше. По показанию анероида мы, пройдя перевал и находясь на выступе, были на высоте 1200 метров над уровнем моря.

Спуск был единственным путем отсюда, и мы начали спускаться. Когда предпринимаются подобные спуски с нагруженными санями, то нужно проявлять величайшую осторожность, чтобы быстрота постепенно не возросла настолько, что справиться с ней будет уже невозможно. Если это случится, то можно не только искалечить собак, но и наехать на едущего впереди и повредить его сани. А в данном случае это было бы особенно неприятно, так как на санях были одометры. Поэтому, съезжая вниз мы подвязывали под полозья веревочные тормоза. Делалось это очень просто: вокруг каждого полоза обматывался кусок тонкой и крепкой веревки. Чем больше было таких оборотов, там, конечно, сильнее действовал тормоз. Искусство заключалось лишь в том, чтобы выбрать правильное количество оборотов, то есть правильный тормоз. Это удавалось нам не всегда, а потому, прежде чем мы спустились, произошло несколько столкновений. Один из каюров, очевидно, питал настоящую ненависть к подходящим для данного случая тормозам. Он сорвался с места с молниеносной быстротой, увлекая за собой ехавшего впереди. По мере накопления опыта мы стали справляться лучше, но все же часто разыгрывались забавные сцены. Одним махом мы спустились на 230 метров. Тут, прежде чем начать снова подъем, предстояло перейти широкуюнеудобную долину. Снег между горами был рыхлый, и собакам было трудно пробиваться по нему. Следующий подъем был совершен по очень крутым ледникам. Подъем на последний из них был самым крутым за все наше путешествие. Это был тяжелый труд даже и для двойной упряжи. Я понял, что идти впереди собак по этим кручам Бьолану пристало больше, чем мне, и предоставил ему занять это место.

Первый ледник был крутой, но второй вел буквально на небеса! Приятно было смотреть, как Бьолан поднимался здесь на лыжах. Сразу было видно, что ему не впервой ходить по горам. Не менее интересно было наблюдать за собаками и каюрами. Хансен ехал один со своими санями. С другими - Вистинг и Хассель. Они двигались толчками, поднимаясь вверх шаг за шагом, Но все-таки мы взобрались. Вторая смена прошла легче по проложенному уже следу. Наша высота теперь была 1260 метров, - значит, с последним подъемом мы поднялись на 345 метров. Мы вышли на ровное место и, после того как собаки отдохнули, продолжали свой путь. Продвинувшись настолько, мы теперь лучше могли видеть дорогу. Раньше ближайшие горы заслоняли нам вид, теперь перед нами открылся большой, могучий ледник, который, судя по тому, что мы видели, простирался от самого барьера вверх между высокими горами с востока на запад. Было ясно, что по нему-то мы и должны будем одолеть плато. Чтобы достичь его, нам нужно было еще раз спуститься. Сверху мы могли различить на этом спуске края нескольких огромных зияющих дыр и поэтому сочли более благоразумным сначала исследовать местность. Оказывается, сюда выходил еще боковой и растрескавшийся во многих местах ледник с огромными страшными расселинами. Но, как ни плох он был, все же мы, с осторожностью и хорошенько тормозя, достигли наконец большого великолепного главного ледника - ледника Акселя Хейберга.

Мы наметили себе дойти до того места, где ледник крутым уступом поднимался вверх между могучими горами. Но мы взяли на себя большую работу, чем думали. Во-первых, расстояние оказалось в три раза больше, чем мы предполагали, а во-вторых, снег был такой рыхлый и глубокий, что собаки, и без того уже потратившие много сил, шли по нему с огромнейшим трудом. Мы проложили курс на белую полосу, которую могли проследить до первого уступа между множеством расселин. Сюда со всех сторон от всех подножий гор сходились ледники, соединяясь в один большой, В этот вечер мы дошли до одного из таких небольших рукавов, как раз у подножья горы Дона Педро Кристоферсена. Гора, у которой мы встали лагерем, была покрыта хаотическим нагромождением огромных ледяных глыб. Ледник, на котором мы раскинули свою палатку, был сильно растрескавшийся, но эти трещины, как и все другие, относились к очень давнему времени и по большей части были засыпаны снегом. Снег был такой рыхлый, что нам пришлось утаптывать место для палатки. Палаточный шест можно было воткнуть без всяких усилий. На высотах будет, вероятно, лучше.

Хансен и Бьолан отправились вечером на разведку и нашли условия местности именно такими, какими мы видели их с далекого расстояния. Путь до первого выступа легкопроходим. Каковы будут условия между этим уступом и вторым, оставалось еще невыясненным.

Подъем на другой день до первого уступа оказался чрезвычайно трудным. Ледниковый рукав, ведший наверх, был недлинен, но .необычайно крут и покрыт огромными трещинами. Брать его пришлось в два приема по двое саней зараз. Состояние наста было, по счастью, лучше, чем накануне, и поверхность ледника достаточно тверда, так что у собак был отличный упор для ног. Бьолан шел впереди по этому крутому леднику, и ему пришлось здорово поработать, чтобы держаться впереди энергичных животных. Честное слово, трудно было поверить, что мы уже находимся между 85º и 86º! Жара была прямо несносная. Несмотря на легкую одежду, мы потели так, будто участвовали в состязании в беге под тропиками. Мы быстро поднимались, но, несмотря на резкую перемену атмосферного давления, до сих пор еще не ощущали ничего неприятного в виде одышки, головной боли и т. п. Однако, мы могли быть вполне уверены, что эти ощущения еще появятся со временем. Все мы живо помнили описание Шеклтоном своего странствования по плато. Головные боли сильнейшего и неприятнейшего характера стояли у него в порядке дня.

Сравнительно в короткий срок мы дошли до того уступа в леднике, который заметили еще издалека. Он был не совсем плоский, а повышался понемногу к своему основанию. Когда мы дошли до того места, куда Хансен и Бьолан доходили накануне вечером во время своей рекогносцировки, то очень хорошо могли окинуть взором продолжение ледника. Идти дальше по нему было совершенно невозможно. Здесь, меж двух могучих гор, он сплошь состоял из одних лишь трещин, таких огромных и страшных, что невольно являлась мысль о том, не окончательно ли остановлено наше продвижение вперед. Пройти же дальше, к горе Фритьофа Нансена, мы не могли. Эта гора поднималась здесь совсем отвесно, частью была вся обнажена и образовывала у ледника такую дикую и изрытую местность, что приходилось оставить всякую мысль пересечь ледник в этом направлении. Единственная возможность прохода представлялась в направлении горы Дон Педро Кристоферсена. Соединение ледника с землей давало здесь, насколько мы могли это видеть, некоторую возможность дальнейшего продвижения вперед. Ледник переходил без всяких помех в покрытую снегом горную цепь и быстро поднимался к отчасти обнаженной вершине горы. Впрочем, видеть далеко мы не могли. Передняя часть горного склона вскоре ограничивалась идущим с востока на запад высоким гребнем, где-то там, то сям виднелись могучие отверстые бездны. С того места, где мы стояли, нам показалось, что можно будет продолжать идти нашим курсом по возможности под гребнем и между упомянутых пропастей, а оттуда добраться до верхнего края изрытой области на леднике. Это, может быть, и удастся нам, но хоть какую-нибудь уверенность мы получим только там наверху на месте.

Мы немного передохнули, - отдых длился недолго, - и затем в путь!

Нам не терпелось узнать, сможем ли мы пройти там наверху. Нечего было и думать о том, чтобы взбираться здесь без двойной упряжки. Сначала мы должны были попытаться поднять сани Хансена и Вистинга, а потом и двое других саней. Не очень-то улыбалось нам проезжать по такой местности два раза, но условия этого требовали. Мы были бы счастливы в тот раз, знай мы, что это был последний подъем, потребовавший двойной упряжки. Но мы этого не знали, и никто из нас тогда даже не смел надеяться на это. Те же усилия и тот же крик и гам, чтобы поддерживать у собак ровный ход, - и вот мы наверху среди зияющих пропастей.

Нельзя было и помыслить о том, чтобы идти дальше, не исследовав тщательно местности.. Правда, наш дневной переход был не особенно длинен, но пространство, пройденное нами, по совести говоря, потребовало от нас довольно-таки больших усилий. Поэтому мы встали лагерем и разбили свою палатку на высоте 1600 метров над уровнем моря. Тотчас же мы отправились на рекогносцировку. Прежде всего нужно было осмотреть ту дорогу, которую мы видели снизу. Она шла по правильному направлению, то есть по ходу ледника - с востока на запад, а потому и была кратчайшей дорогой которая является всегда наилучшей. Тогда у нас, по крайней мере, останется еще надежда, что на другой и более длинной дороге будут лучшие условия. Пело в том, что короткая дорога была ужасна, но может быть и не совсем непроходима, в случае если не найдется лучшей. Прежде всего нам пришлось взбираться по твердому гладкому участку, образующему с горизонтальной плоскостью угол в 45º и кончающемуся огромной бездонной пропастью. Пересекать его на лыжах было удовольствием небольшим, но еще того неприятнее будет идти тут с тяжело нагруженными санями. Была полная возможность, что и сани, и каюры, и собаки начнут скользить вбок и исчезнут в глубине. На лыжах мы прошли благополучно и продолжали свои исследования дальше. Горный склон, по которому мы пробирались вперед, суживался постепенно между могучими трещинами сверху, и еще более могучими трещинами снизу, и переходил, наконец, в виде совсем узкого моста, немного шире саней - в ледник. По обе стороны моста зияла сине - черная глубина. Проход здесь, по правде сказать, был не очень рационален. Можно было, правда, выпрячь собак и перетащить сани и таким образом выбраться - при условии, если мост выдержит; однако, дальнейший путь, который должен был идти по леднику, По-видимому, сулил нам много неожиданностей мало приятного свойства. Может быть, и удалось бы медленно и терпеливо пробраться среди, как нам казалось, бесконечного множества глубоких трещин, но сначала надо было посмотреть, не найдется ли чего-нибудь лучшего в другом направлении. Поэтому мы вернулись к лагерю. Здесь, между тем, все уже было приготовлено. Палатки поставлены и собаки накормлены. Теперь возникал важный вопрос: что находится по другую сторону хребта? Было ли и там все так же безнадежно изрыто, или же местность сулила нам более легкий проход? Трое из нас отправились в путь. Наше волнение возрастало по мере того, как мы приближались к гребню. Столь многое зависело от того, найдем ли мы приличную дорогу. Еще один шаг, - и вот мы наверху. Стоило потрудиться: с первого же взгляда мы увидали, что наш путь должен проходить именно здесь. Горный склон сбегал ровно и. плавно под высокой, похожей на церковь, вершиной горы Дон Педро Кристоферсена и шел в направлении ледника. Мы видели те места, где эта длинная ровная поверхность соединялась с ледником. По-видимому, это совершалось без всяких расселин. Правда, несколько трещин было, но они были так разбросаны, что, вероятно, не создавали значительных препятствий. Но мы все еще находились настолько далеко от этого места, что не могли с уверенностью судить о характере местности. Поэтому мы двинулись к началу ледника, чтобы ближе изучить состояние местности. Здесь наверху наст был рыхлый, а снег довольно глубок. Лыжи скользили хорошо, но собакам здесь будет тяжело. Мы двигались быстро вперед и скоро дошли до страшных трещин. Они были порядочно велики и глубоки, но настолько редко расположены, что мы без особого труда нашли между ними проход. Ложе ледника Хейберга между двух гор теперь становилось все уже .и уже по направлению к своему основанию, и хотя общий вид все еще был приличный, но все же я ожидал, что мы встретим здесь изрытую местность, когда дойдем туда, где горный склон переходит в ледник. Но страхи мои оказались неосновательными. Держась под самой горой Дона Педро; мы благополучно миновали всякую "нечисть" и, к своей великой радости, очутились в короткое время на верхнем крае того хаотического участка , на леднике Хейберга., где всякий проход был совершенно невозможен.

Здесь наверху местность была удивительно спокойной. Горный склон и ледник соединялись в большой плоский выступ, - даже можно назвать его равниной, - без каких бы то ни было трещин. На поверхности были заметны углубления, где когда-то существовали огромные трещины, но сейчас все они были забиты снегом и слились со всем верхним слоем. Мы могли разглядеть и весь исток этого огромного могучего ледника и отчасти судить о состояний там местности. Этот исток ограничивался горами Вильхельма Кристоферсена и Уле Энгельстада. Совершенно покрытые снегом, вздымались они вверх к облакам в виде двух вершин, похожих на пчелиные ульи. Мы поняли теперь, что нам остается всего лишь один подъем, а то, что мы видели наверху, между этими вершинами, и есть само великое плато. Нам нужно было только найти туда путь и наилегчайшим способом победить это последнее препятствие. Благодаря прозрачно - ясному воздуху, мы могли при помощи своих прекрасных призматических биноклей рассмотреть малейшие подробности и с полной уверенностью строить свои расчеты. Стоило, пожалуй, вскарабкаться на самую гору Дона Педро. Мы уже и раньше справлялись с такими же трудностями. Но горный склон здесь был довольно крут и покрыт огромными трещинами и множеством гигантских ледяных глыб.

Между горами Дона Педро и Вильхельма Кристоферсена шел рукав ледника, поднимавшийся на плоскогорье. Он был так изрыт и растрескан, что им нельзя было воспользоваться. Между горами Вильхельма Кристоферсена и Уле Энгельстада не было никакого прохода. Наоборот, местность между горой Уле Энгельстада и Фритьофа Нансена казалась многообещающей, по первая из этих гор все еще настолько загораживала путь, что решить что-либо с уверенностью было невозможно. Все мы трое уже порядочно устали, но все же единогласно решили продолжать свое странствие и выяснить, что же там скрывается. Наша сегодняшняя работа в значительной степени облегчит нам на завтра продвижение вперед. Поэтому мы двинулись дальше и направились через самый верхний, плоский выступ на леднике Хейберга.

По мере того, как мы шли вперед, местность между горами Нансена и Энгельстада открывалась все больше и больше, и мы, не продолжая идти дальше, уже по одному виду образований могли решить, что здесь, несомненно, мы найдем дорогу наверх. Если бы окончательный подъем в самом истоке ледника, который мы не могли как следует разглядеть, оказался бы трудным, то все-таки отсюда, где мы сейчас находились, было видно, что тогда без особых затруднений мы сможем подняться по внутренней части самой горы Нансена, которая здесь не слишком трудным ледником переходила в плоскогорье. Да, теперь мы были вполне уверены, что видим перед собой само великое плато.

На перевале между двумя горами ч несколько ближе к плоскогорью выглядывала гора Готфреда Хансена. По виду это была совсем особенная вершина. Казалось, она высовывала свой нос из-за плато. Она была удлиненной и в точности напоминала крышу дома. И хотя ее едва было видно, но все же эта вершина поднималась на 3100 метров над уровнем моря.

Исследовав здесь условия местности и решив, что завтра, если только позволит погода, мы дойдем до плоскогорья, мы пустились в обратный поход, вполне удовлетворенные результатами своей вылазки. Все мы чувствовали, что порядком устали, и жаждали вернуться в лагерь и немножко перекусить. Место, где мы повернули обратно, по показаниям барометра - анероида, находилось на высоте 2300 метров над уровнем моря. Значит, мы поднимались на 700 метров выше своей палатки, поставленной внизу на склоне.

Спускаться по старому следу было легче, хотя обратный путь был несколько однообразен. Во многих местах был хороший спуск, и удобные скаты были не редкостью. Спуск к нашему лагерю был самым крутым. Как ни было соблазнительно прокатиться, но мы все-таки сочли более благоразумным, соединив обе лыжных палки, устроить себе надежный тормоз. Но и с ним мы катились довольно здорово!

Перед нами открылся красивый и внушительный вид, когда мы добежали до горного хребта, под которым внизу, далеко в глубине, стояла наша палатка. Окруженное со всех сторон страшными трещинами и зияющими безднами, место нашей палатки, по правде говоря, было не слишком привлекательным. Дикость ландшафта, открывавшегося отсюда сверху, описать невозможно! Пропасть на пропасти, трещина на трещине, и огромные ледяные глыбы, разбросанные в беспорядке, Природа царила здесь во всем своем могуществе. Пройти там нельзя было и думать. Не без удовлетворения наблюдали мы эту сцену. Темное пятнышко внизу - наша палатка - среди всего этого хаоса давало нам ощущение бодрости и силы. Мы знали, что местность должна быть совершенно уж невозможной, чтобы мы не ухитрились пробраться вперед и найти место для своего скромного жилища. Со всех сторон вокруг нас раздавался гул и грохот. То слышался выстрел с горы Нансена, то с других. Высоко в воздух вздымалась снежная пыль. Было ясно, что это горы собираются скинуть свои зимние плащи и облачиться в весенние одежды.

Мы стремглав спустились к палатке. Наши товарищи позаботились здесь о том, чтобы все было в наилучшем порядке. Собаки грелись на солнце, похрапывая. Они даже почти не пошевельнулись, когда мы промчались среди них. В палатке царила совсем тропическая жара. Солнце стояло прямо над красным брезентом палатки и нагревало его. Примус шипел и свистел, а в горшке с пеммиканом пыхтело и бурлило. Нам не хотелось ровно ничего на свете, кроме как забраться в палатку, растянуться в ней и пить и пить, есть и есть!

Мы поделились не таким уж пустяшным сообщением: завтра мы будем на плоскогорье! Это звучало слишком уж хорошо. Мы рассчитывали потратить на подъем десять дней, а проделали все в четыре. Таким образом, мы сэкономили массу собачьего корма, так как теперь могли убить лишних животных на шесть дней раньше срока. В этот день у нас в палатке было настоящее пиршество! Не то, чтобы мы получили больше еды. Этого мы не смели себе позволить, но при мысли о свежих собачьих отбивных котлетах, ожидавших нас, когда мы поднимемся на плато, у нас уже текли слюнки. Постепенно мы так привыкли к мысли о предстоящей бойне, что это событие уже не представлялось нам столь жестоким, каким оно было бы в иных условиях. Расчет был уже произведен и вынесено решение, кто заслужил того, чтобы жизнь его была продлена, а кто должен пасть жертвой. Впрочем, произвести такой выбор было трудной задачей, так как все собаки держались молодцом.

Гул раздавался всю ночь, огромные снежные обвалы один больше другого обнажали горы в таких местах которые были занесены снегом уже с незапамятных времен.

На следующий день, двадцать первого ноября, мы встали и вышли в обычное время - около восьми часов утра. Погода была превосходная - тихая и ясная Для наших собак перевал через гребень возвышенности был .изнурительным началом дня. На этот раз они справились со своей работой отлично. Каждая упряжка везла свои сани. Наст, как и накануне, был тяжелый, и по рыхлому снегу сани двигались не быстро. Мы не пошли по своему вчерашнему следу, а проложили курс прямо к тому месту, где решили произвести попытку подняться. Наше волнение все возрастало по мере того, как мы приближалась к горе Уле Энгельстада, под которой должны были пройти, чтобы попасть на рукав ледника между нею и горой Нансена. Каков-то будет исток ледника? Переходит ли ледник ровно в плоскогорье или. же он там растрескан и непроходим? Мы все больше и больше огибали гору Энгельста. Все шире и шире становился просвет, ведущий к истоку ледника. По мере того, как он открывался перед нами, местность оказывалась все более удобной и, По-видимому, наше вчерашнее предположение не будет посрамлено!

Наконец, открылся весь ландшафт, и последняя часть нашего подъема предстала перед нами без каких бы то ни было препятствий. Подъем с виду был длинный и крутой, и поэтому мы решили остановиться и немного отдохнуть, прежде чем приступить к решительному натиску.

Мы остановились под самой горой Энгельста на уютном, залитом солнцем месте. По такому случаю мы разрешили себе небольшой завтрак, какого до сих пор никогда себе не позволяли. Был снят ящик с кухней, и скоро примус так загудел, что нам стало ясно, что для приготовления шоколада не понадобится много времени. Этот напиток доставил нам райское наслаждение! Все мы разогрелись, и в горле у нас пересохло. Содержимое кастрюли делилось поваром - Хансеном. Бесполезно было просить его делить всем поровну. Он был не в состоянии взять себе больше половины того, что ему полагалось. А остальное делил между своими товарищами. Напиток, приготовленный им на этот раз, он, правда, называл шоколадом, но я с трудом ему поверил. Экономен был наш Хансен и не допускал разбазаривания провианта! Это и видно было по его шоколаду, Но, впрочем, людям, привыкшим смотреть на "хлеб и воду" как на лакомство, такой шоколад показался, как я уже упоминал, просто райским напитком.

В виде добавки к завтраку подана была только жидкость. Если же кто хотел еще и поесть, то ему предоставлялось позаботиться об этом самому, так как больше ничего не полагалось. Счастлив был тот, кто припрятал себе от раннего завтрака несколько галет. Остановка наша была недолгой. Как .ни странно, в легком нижнем белье и шелковом верхнем платье долго не пробудешь без движения, и сразу же делается холодно. Хотя температура была не ниже - 20ºС, но мы рады были снова двинуться в путь.

Последний подъем был довольно-таки затруднителен, особенно в первой своей половине. Мы не очень-то надеялись, что обойдемся одной упряжкой, но все же сделали эту попытку. За это последнее усилие я должен осыпать похвалами как наших собак, так и каюров. Обе стороны проявили во всем блеске свою силу и ловкость. Я до сих пор еще ясно вижу все это перед собой. Собаки словно понимали, что это последнее гигантское усилие, которое требуется от них. Они распластывались по снегу, таща за собой сани, цепляясь когтями и продвигаясь вперед. Но частенько на склоне им нужна бывала передышка, и тогда-то каюрам приходилось подвергать испытанию свои силы. Не игрушка раз за разом сдвигать с места тяжело нагруженные сани. Да, и люди и собаки потрудились-таки на этом подъеме. Но мы двигались вперед дюйм за дюймом, пока, наконец, не осталась позади самая его крутая часть.

Остающаяся часть подъема простиралась перед нами в виде слегка поднимающейся возвышенности, что позволило без особого затруднения взобраться прямо наверх, не останавливаясь. Однако, тут все же было тяжеловато, и потому прошло много времени, прежде чем мы добрались до плато с южной стороны горы Энгельста.

Нас очень интересовало и волновало взглянуть, как выглядит плато. Мы ожидали увидеть огромную гладкую равнину, бесконечно тянущуюся к югу. Но в этом нам пришлось разочароваться. К юго - западу плато имело хороший и ровный вид, но мы должны были идти не этим путем. К югу местность продолжала подниматься в виде длинных, идущих с востока на запад холмистых хребтов, являющихся, По-видимому, продолжением или соединением между плато и горной цепью, шедшей к юго - востоку.

Мы упрямо продолжали свой путь. Нам не хотелось сдаваться, пока мы не увидим перед собой самого плоскогорья. Мы надеялись, что отрог горы Дона Педро Кристоферсена будет последним. Он был теперь перед нами. Состояние наста здесь наверху сразу изменялось. .Исчез рыхлый снег, и начали появляться отдельные заструги. Особенно неприятно было иметь с ними дело на гребне последнего холма. Они тянулись в направлении с юго - востока на северо - запад, были тверды, как кремень, и остры, как нож. Если упасть между ними, то это может иметь дурные последствия. Казалось бы, что собакам за этот день было достаточно работы и они уже устали. Однако, этот последний холм с неприятными застругами, По-видимому, ничуть не смутил их, Прицепившись к саням, мы красиво въехали на этот холм, который для нас представлялся самим плато, и в 8 часов вечера остановились.

Погода держалась все время хорошей, видимость тоже была хорошей. Вдали тянулась на северо - запад одна вершина за другой. Это была та самая горная цепь, идущая к юго - востоку, которую теперь мы видели с другой стороны. Зато поблизости от себя мы не видели ничего, кроме цепи столь часто уже упоминавшихся нами гор. Позднее мы узнали, как обманчиво .бывает освещение. Сейчас же по нашем прибытии я справился с барометром, и он показал, - что подтвердил позднее и гипсометр, - 3000 метров над уровнем моря. Все одометры показали семнадцать миль, или тридцать один километр.

Если взглянуть на проделанную за день работу - тридцать один километр с подъемом в 1600 метров, то мы поймем, какую работу можно выполнить с хорошо натренированными собаками. Наши сани все еще следовало считать тяжелой сгруженными. Мне кажется, излишне выдавать животным еще какой-нибудь аттестат, кроме простого признания этого факта.

Снег наверху был так тверд, что трудно было найти здесь место для палатки. Однако, мы нее же нашли его и раскинули палатку. Как обычно, мне передавались через дверь палатки спальные мешки и личные мешки, и я раскладывал все в порядке. Как всегда, появился и кухонный ящик, и необходимый нам на вечер и на следующее утро провиант. Но в этот вечер я быстрее обычного пустил в ход примус, накачав его до самого высокого давления. Я надеялся таким образом произвести как можно больше шума и заглушить звуки тех выстрелов, которые сейчас должны были раздаться,.. Двадцать четыре наших достойных товарища и серных помощника были обречены на смерть! Это было жестоко, но так должно было быть. Мы все единодушно решили не смущаться ничем для достижения своей цели. Каждый должен был сам убить своих собак в заранее установленных пределах. Пеммикан вскипел в этот вечер изумительно быстро, а я, кажется, мешал его особенно усердно... Прогремел первый выстрел. Я не отличаюсь нервностью, но должен сознаться, что я вздрогнул. Выстрел следовал за выстрелом, - они жутко разносились по равнине. С каждым из них один наш верный слуга прощался с жизнью...

Прошло порядочно времени, пока, наконец, не появился первый из выполнивших свою задачу. Им всем пришлось вскрывать своих животных и вынимать из них внутренности, чтобы мясо не испортилось. С этим нужно быть необычайно осторожным, так как иначе мясо может оказаться вредным для еды. Внутренности но большей части пожирали тут же на месте еще горячими товарищи убитых, так как все они были сейчас очень прожорливы. Особенную жадность к горячим внутренностям проявил "Сугген" - одна из собак Вистинга. Она безобразно кидалась всюду, где только могла найти это блюдо. Многие из собак сначала не хотели есть внутренности, но аппетит пришел позднее.

Того праздничного настроения, которое должно было бы царить в нашей палатке вечером - первом вечере на плато, не было. В воздухе носилось что-то давящее, печальное; мы так привязались к своим собакам. Это место было названо "бойней". Было решено, что мы останемся здесь на два дня, чтобы отдохнуть и поесть "собачины". Вначале многие из нас и слышать не хотели о том, чтобы принимать участие в подобном Угощении. Но время шло, аппетит увеличивался, и эта точка зрения менялась, пока, наконец, в последние дни перед тем как мы дошли до "бойни", мы не могли уже ни думать, ни говорить ни о чем другом, как только о собачьих котлетах, собачьей вырезке и т.п.

Однако, в этот первый вечер мы воздержались. Нам не хотелось набрасываться на своих четвероногих друзей и пожирать их раньше, чем они остыли.

Скоро мы поняли, что "бойня" не была слишком гостеприимным местом. Ночью температура понизилась, и по всей равнине гуляли сильнейшие порывы ветра. Они сотрясали и рвали палатку, но, чтобы сорвать ее с места, нужны были не такие усилия. Собаки провели ночь за едой. Если нам случалось проснуться, то мы слышали, как хрустели и трещали кости у них на зубах.

Скоро сказалось и действие от большой и быстрой перемены высоты. Бели нужно было повернуться в мешке, то мне приходилось делать это в несколько приемов, чтобы не задохнуться. Чтобы перевернуться на другой бок, нужно было вздохнуть несколько лишних раз. Не надо было и спрашивать, что товарищи мои чувствовали себя точно так же. Достаточно было просто их послушать!

Когда мы встали, было тихо, но погода не сулила ничего хорошего: было облачно, и можно было ждать дальнейшего ухудшения.

Утро ушло у нас на то, чтобы освежевать часть собак. Как я упоминал, до сих пор еще не все оставшиеся в живых собаки соблазнились собачьим мясом, и поэтому нужно было предложить его им в наиболее привлекательном виде. Ободранное и разрезанное на части, оно было принято по всей линии. Дали себя уговорить даже самые разборчивые псы. Но заставить всех собак есть собачину с кожей нам в этот раз не удалось. Очевидно, такое отвращение вызывается запахом, издаваемым ею. И я должен сознаться, что он не возбуждает аппетита!

Самое же мясо, лежавшее уже в рознятом виде, право, было вполне хорошим на взгляд. Ни одна мясная лавка не представляла бы лучшего зрелища, чем то, которое можно было наблюдать у нас, когда мы освежевали и разрезали на части десять своих собак. На снегу были разложены большие кучи прекраснейшего, свежего, красного мяса с массой самого привлекательного на вид жира. Собаки ходили кругом и нюхали. Некоторые хватали себе кусок, иные переваривали. Мы же, люди, выбрали себе самое молодое и нежное мясо. Вистингу было предоставлено возиться со всем: и с выбором мяса, и с приготовлением котлет. Его выбор пал на "Рекса", небольшое прекрасное животное - одну из его же собственных собак. Он ловко нарубил и нарезал необходимое для обеда количество мяса. Я не мог оторвать глаз от его работы. Маленькие нежные котлетки действовали гипнотизирующе, когда он одну за другой кидал их на снег. Они вызывали старые воспоминания о днях, когда, конечно, собачья котлета была не так привлекательна, как теперь - воспоминание о блюдах, на которых котлеты лежали рядышком одна к другой с косточками, обернутыми тонкой завитой бумагой, а в середине были аппетитные "petit pois"...

Да, мысли мои летели и дальше, - однако, все это сюда не относится и не касается Южного полюса! Я очнулся от своих мечтаний, когда Вистинг решительно всадил топор в снежную поверхность, собрал котлеты и пошел в палатку.

Облачный покров немного поредел, и время от времени появлялось солнце, хотя и не во всем своем великолепии, Нам удалось поймать его как раз во - время и определить свою широту: 85º36¹ южной широты. Нам повезло, так как вскоре потянуло с юго - востока, и не успели мы оглянуться, как уже поднялась метель. Но теперь нам не было никакого дела до погоды. Что нам до того, что ветер воет в оттяжках палатки, а снег взвивается кругом, если мы все равно решили оставаться на месте, а пищи у нас вдоволь? Мы знали, что и собаки думали, примерно, то же самое: было бы только у нас достаточно пищи, а на погоду нам наплевать!

В палатке у Вистинга все уже было на мази, когда мы, закончив свои наблюдения, забрались туда. Горшок стоял на огне, и, судя по аппетитному запаху, скоро уже все должно было быть готово. Котлет мы не жарили. У нас не было ни сковородки, ни масла.

Правда, мы всегда могли бы выделить немного жиру из пеммикана, а сковородку измыслили бы как-нибудь, так что, если бы было нужно, могли бы и зажарить котлеты. Но мы нашли, что гораздо скорей и легче сварить их. Таким образом, у нас получился еще и прекраснейший суп. Вистинг справился со своим делом изумительно! Дело в том, что о;н взял из пеммикана те именно куски, где было больше всего овощей, и теперь подал нам отличнейший свежий мясной суп с овощами. "Гвоздем" обеда был десерт. Если у нас и было хоть какое-нибудь сомнение насчет качества мяса, то теперь, после первой пробы, его как ветром сдуло! Мясо оказалось просто отличным, - ей - богу, отличным, - и одна котлета исчезала за другой с молниеносной быстротой. Готов допустить, что котлеты могли бы быть и несколько мягче, не потеряв ничего от этого, но ведь нельзя же требовать от собаки всего! В этот первый раз я лично съел пять котлет и тщетно шарил в кастрюле, в поисках шестой. Вистинг не рассчитывал на такой блестящий успех.

Этот вечер мы использовали на пересмотр своего запаса провианта и распределение его на трое саней. Четвертые сани - Хасселя - оставлялись здесь. Запас провианта был разделен следующим образом: на санях Э 1 - Вистинга - было погружено: 3700 штук галет (дневной рацион был сорок штук на человека); 126 килограммов собачьего пеммикана (полкилограмма на собаку в день); 27 килограммов пеммикана для людей (350 граммов на человека в день); 5,8 килограммов шоколада (40 граммов на человека в день); 6 килограммов молочной муки (60 граммов на человека в день). На двух других санях было почти то же самое, что, таким образом, давало нам возможность, считая со дня ухода отсюда, продолжать свой поход в течение шестидесяти дней с полным рационом. Восемнадцать наших оставшихся в живых собак были разделены на три упряжки по шесть в каждой. По нашим расчетам, произведенным здесь, мы должны были достичь полюса с восемнадцатью собаками и покинуть его с шестнадцатью, Хассель, оставлявший здесь свои сани, закрывал на сие число счет провианта, а поэтому разделенный провиант был записан в тетради трех других участников похода. Все это, как уже упоминалось раньше, было проделано в этот день только на бумаге. Передача и распределение провианта пока откладывались в ожидании, когда это позволит погода. Заняться этой работой сегодня же под скрытым небом было немыслимо.

На следующий день, двадцать четвертого ноября, свежий ветер перешел к норд - осту, и погода была относительно сносная, так что мы в семь часов утра занялись переупаковкой саней. Это было не совсем приятное занятие. Хотя погода, как я заметил, была "относительно сносной", однако она ничуть не была подходящей для переупаковки провианта. Шоколад, который к этому времени состоял главным образом из маленьких кусочков, нужно было вынимать, пересчитывать и делить на трос саней. Точно так же и галеты: каждую штуку приходилось брать и считать отдельно, а когда дело идет о тысячах, то всякий легко поймет, что значит возиться со всем этим при - 20ºС и свежем ветре, да еще когда большую часть времени руки у тебя обнажены. Во время работы ветер бушевал все больше и больше, и когда наконец все было готово, то кругом нас задувало и мело так, что мы почти не различали палатки. Мы оставили свое первоначальное намерение сняться с лагеря, как только сани будут готовы. На этом мы не теряли так уж много. Наоборот, в конечном итоге мы только выигрывали. Собаки, - а это важнее всего, - получили действительно основательный отдых и хорошо подкормились. Со времени нашего прибытия к "бойне" в них произошла изумительная перемена. Толстые, жирные и довольные бродили они теперь вокруг, и былая склонность к жадности совершенно у них исчезла. Для нас самих день или два больше - не играли никакой роли. Своего важнейшего средства питания - пеммикана - мы почти не трогали, так как его место целиком было занято "псиной". Поэтому, когда мы снова забрались в палатку и устроились там на отдых после оконченной работы, среди нас не замечалось особой печали.

Входя в палатку, я заметил на пригорке Вистинга. Он стоял на коленях и вырубал котлеты. Собаки собрались вокруг него и с интересом наблюдали. Норд - ост свистел и выл, снег мело и крутило, - нельзя сказать, чтобы у Вистинга была особенно приятная работа. Однако, он справился с нею отлично, и мы получили свой обед вовремя. К вечеру ветер немного стих и перешел к востоку. Мы легли спать с наилучшими надеждами на завтрашний день.

Наступило воскресенье - двадцать шестое ноября. Этот день был хорош во многих отношениях. Конечно, у меня и раньше было много случаев убедиться в том, что за парни мои товарищи! Но испытание, выдержанное ими в этот день, было таково, что я никогда его не забуду, доведись мне даже прожить до глубокой старости. Ночью ветер снова перешел к северу и возрос до силы шторма. Когда мы вышли утром, задувало и мело так, что мы почти не могли разглядеть полузанесенных саней. Собаки все съежились в комок, стараясь как можно лучше защитить себя от непогоды. Температура была не такая уж низкая - 27ºС, но достаточно низкая, чтобы она неприятно чувствовалась в шторм. Мы все по очереди выходили посмотреть на погоду и теперь сидели на своих спальных мешках, раздумывая о скверных видах на будущее.

- Здесь у "бойни" чертовская погода, - говорит один, - можно подумать, что лучше она никогда не будет. Вот уже пятый день, а ветер хуже прежнего!

Мы все согласились с этим.

- Нет ничего хуже чем пережидать так непогоду, - продолжает другой, - это утомительнее, чем идти с утра до вечера.

Лично я разделял это же мнение. Подождать день - хорошо, но два, три, четыре, - а теперь было похоже, что и пять дней, - нет, это страшно!

- А может быть, попробуем?

Никогда еще сделанное предложение не принималось с таким единодушием и с таким восторгом! Когда я вспоминаю своих четырех товарищей по походу на юг, то мне приятнее всего представлять их себе при свете этого утра. Все те свойства, которые я выше всего ценю в мужчине, выступили в этом случае так ярко: мужество и бесстрашие без хвастовства и громких слов. С шутками и прибаутками все было уложено, а затем - марш, навстречу буре!

Почти невозможно было открыть глаз! Тонкая снежная пыль проникала всюду, и по временам казалось, что ты ослеп. Палатку замело снегом и она обледенела, поэтому при уборке приходилось обращаться с нею с осторожностью, чтобы она не поломалась. Собаки были не очень расположены отправляться в путь, и запрягание их отняло много времени. Но вот, наконец, мы готовы. Еще один взгляд на место нашего лагеря, чтобы проверить, не забыто ли тут чего-нибудь из того, что должно быть взято с собой. Четырнадцать лишних собачьих туш были сложены в кучу, и к ним вместо вехи приставлены сани Хасселя. Лишняя собачья сбруя, несколько альпийских веревок, все наши ледовые кошки, которые, по нашему мнению, уже не пригодятся нам больше, - все это было оставлено здесь. Но все-таки тащить приходилось еще порядочно. Напоследок мы воткнули в снег торчком сломанную лыжу. Это сделал Вистинг. Он предусмотрительно подумал, что лишняя веха ничему не помешает. Будущее покажет, что он сделал доброе дело!

И вот мы вышли. Начинать было трудно и людям и собакам. Высокие сугробы тянулись как раз на юг, и чрезвычайно затрудняли продвижение вперед. Те, кто управлял санями, должны были быть внимательными и поддерживать их, чтобы они не перевернулись на больших сугробах. Нам же, другим, приходилось с большим трудом удерживаться на нотах, потому что не за что было ухватиться. Так двигалось дело с грехом пополам, но главное - двигалось. Местность вначале как будто бы повышалась, хотя и немного. Наст был необычайно тяжелый, - казалось, что ты просто тащишься по песку. Между тем, сугробы становились все меньше и меньше и, наконец, совсем исчезли, и местность стала совершенно ровной. Дорога постепенно улучшалась и становилась, неизвестно по какой причине, все лучше и лучше, хотя непогода продолжалась с той же силой, а пурга - теперь вкупе с падающим снегом - стала еще сильнее прежнего. Дошло до того, что каюр едва различал своих собственных собак. Местность, ставшая теперь совсем плоской, производила иногда впечатление спуска. Во всяком случае, об этом можно было судить по ходу, который иной раз развивали сани. Сплошь и рядом собаки припускали в галоп. Этому помогал, правда, и попутный шторм, но один он не мог быть причиной такой перемены. Эта обнаруживаемая местностью тенденция к понижению мне не нравилась. По моему мнению, нам не должно было бы уже встречаться ничего такого, раз мы Достигли той высоты, на которой сейчас находились. Небольшое повышение, - это еще туда сюда, но постижение - нет, это не соответствовало моим расчетам!

Однако, спуск все еще не был настолько велик, чтобы внушать нам тревогу. Если же местность всерьез начнет спускаться, то нам придется остановиться и разбить лагерь. Нестись вниз во всю прыть совершенно вслепую по абсолютно неизвестной местности было бы сумасшествием! Мы ведь рисковали сверзиться в какую-нибудь пропасть, не успев даже ничего предпринять.

Как обычно, Хансен ехал передовым. Бежать впереди теперь, в сущности, должен был я, но сначала этому мешала неровная местность, а затем быстрая езда. Невозможно было бежать с той же быстротой, с какой собаки тянули сани. Поэтому я держался рядом с санями Вистинга и переговаривался с ним. Вдруг я увидел, как собаки Хансена бросились вперед и в дикой скачке понеслись вниз. Вистинг за ними. Мне удалось заорать Хансену, чтобы он остановился. Ему удалось это сделать, повернув сани поперек. Другие сани, ехавшие за ним, остановились, налетев на него. Мы находились на довольно крутом спуске. Что было внизу, решить было трудно, да при такой погоде мы и не пытались это определить. Неужели же нам снова придется путешествовать по горам? Вероятнее всего, мы находились на одном из многих холмистых гребней, но у нас не могло быть в этом никакой уверенности, пока погода не прояснится. Мы утрамбовали себе в рыхлом снегу место для палатки, и скоро она была уже поставлена. Таким образом, мы не сделали сколько-нибудь длинного перехода - всего девятнадцать километров. Но зато покончили со стоянкой на "бойне", а этим было уже многое достигнуто.

Вечером при определении точки кипения оказалось, что мы находимся на высоте 2860 метров над морем и, следовательно, спустились от "бойни" на 170 метров. Мы залезли в мешки и заснули. С рассветом нам нужно было подняться и посмотреть, как обстоят дела. В этих местах нужно пользоваться случаем. Если этого не делать, то ожидание может оказаться долгим и многое будет потеряно. Поэтому все мы спали одним глазом в полной уверенности, что не случится ничего такого чего бы мы не заметили. В три часа солнце проглянуло из-за туч, и мы выскочили за двери. Обозреть положение нельзя было сразу. Солнце было еще вроде масляного шарика и не могло рассеять густую мглу. Ветер немного спал, но все же задувал здорово. В сущности, неприятнейшее занятие - вылезти из хорошего теплого спального мешка и стоять так на ветру часами в тонкой одежде, сторожа погоду! Мы знали по опыту, что такой просвет, такое прояснение погоды может наступить внезапно, а тогда следует быть на посту.

И просвет наступил. Он был не так уж долог, но все же долог достаточно. Мы находились на довольно крутом спуске с гребня холма. Спуск к югу был, слишком крут, но к юго - востоку он шел ровнее и лучше и заканчивался огромной равниной. Мы не заметили никаких трещин или вообще каких-нибудь мерзостей. Впрочем, видели мы не на далекое расстояние, а только ближайшие окрестности. Гор мы никаких не видели - ни Фритьофа Нансена, ни Педро Кристоферсена.

Очень довольные своей утренней работой, мы снова улеглись и проспали до шести часов утра, когда опять начались наши утренние хлопоты. Погода, немного улучшившаяся за ночь, теперь снова разболталась, и норд - ост трудился изо всех сил. Однако, теперь, когда мы узнали ближайшие окрестности, нужно было нечто большее, чем шторм и пурга, чтобы остановить нас. Только бы нам дойти до плоскогорья, а там мы знали уж, что всегда сумеем найти свой путь дальше. Наложив на полозья надежные тормоза, мы двинулись в путь с горы. Небольшая утренняя ориентировка оказалась правильной. Спуск был ровный и удобный, и мы доехали до ровного места без приключений. Теперь можно было опять продолжать курс на юг, и в густой пурге мы продолжали свой путь в неизвестное с приятной помощью завывающего норд - оста. Теперь мы снова начали строить гурии, которые не нужны были на подъемах.

К концу утра мы прошли снова через небольшой гребень, последний встреченный нами. Местность была теперь довольно хорошая, ровная, как пол, и без следа сугробов. Но, если мы все-таки продвигались вперед медленно и с трудом, то причину этого следовало искать в скверном насте. Для всех нас это было чистое наказание! Сахара и та, кажется, больше бы годилась для езды на санях! Теперь, наконец, нам понадобился и бегущий впереди, и отсюда до полюса эту работу поочередно выполняли Хассель и я. Среди дня погода улучшилась, и, когда мы к вечеру разбили лагерь, все вокруг имело радостный вид. Солнце проглянуло сквозь тучи и так дивно припекало после всех этих холодных дней! Видимость не была хорошей, так что мы не могли разглядеть окрестностей. Расстояние, пройденное нами, по показаниям наших трех одометров, равнялось тридцати километрам. Принимая во внимание дурной наст, мы могли быть этим довольны. Определение высоты дало нам 2 630 метров над уровнем моря, или падение в течение дня на 230 метров. Это очень удивило меня. Что это может значить? Вместо того, чтобы понемногу повышаться, местность медленно понижалась. Впереди нас должно было ожидать что-то странное, но что же?

По счислению, мы в этот вечер находились на 86o южной широты.

Двадцать восьмое ноября не принесло нам желательной погоды. Всю ночь налетали сильные порывы ветра с севера. Утро настало со слабым ветром, но с туманом и снегом. Что за проклятье! Ведь здесь мы шли вперед по совершенно девственной почве, а видеть не могли ничего. Местность оставалась почти такой же, - пожалуй, была лишь несколько более волнистой. О том, что здесь в свое время бушевали ветры, и ветры сильные, свидетельствовал нижний слой, состоявший из твердых, как железо, снежных наметов, К счастью для нас, снег, выпавший за последние дни, сравнял их, и теперь тут образовалась совсем ровная поверхность. Сани скользили тяжело, однако лучше, чем накануне. Мы продвигались все время вслепую и досадовали на упрямство погоды с ее плохой видимостью, как вдруг кто-то закричал:

- Посмотрите - ка!

На востоко - юго - востоке высоко среди масс тумана вздымалась дикая темная горная вершина. Она была недалеко. Больше того: казалось, что она угрожающе близка и совсем нависла над нами! Мы остановились, созерцая величественное зрелище. Но природа ненадолго раскрыла перед нами свои чудеса. Пал туман тяжелый и холодный и снова скрыл все сокровища. Теперь мы знали, что нам следует приготовиться ко всяким предосторожностям.

Когда мы прошли около шестнадцати километров, туман снова на минуту поредел, и мы увидели совсем близко - всего в одном - двух километрах - на западе два длинных, узких, совершенно покрытых снегом горных гребня, идущих с севера на юг. Эти горы, - горы Хеллан Хансена, были единственны ми, которые мы видели по правую руку от себя во время своего похода по плато.

Они были от 2 600 до 2 860 метров высоты я на обратном пути могли бы послужить для нас прекрасными отличительными знаками. Между ними и горами, лежавшими на востоке, нельзя было проследить никакой связи. Они производили впечатление совершенно изолированных вершин, так как мы не могли заметить нигде .никакой возвышенности, тянувшейся с востока на запад.

Мы продолжали идти по своему курсу, все время ожидая встретиться в этом направлении еще с каким-нибудь сюрпризом. Воздух был черен, как смола, и казалось, будто он что-то таит в себе. Это не могло быть от непогоды, так как тогда она разразилась бы уже над нами. А мы все шли и шли, и все оставалось по-прежнему. Наш дневной переход равнялся тридцати километрам. Заглядывая в свой дневник от двадцать девятого ноября, я вижу, что он начинается не очень весело: "Туман, туман, снова туман и опять туман. К тому же, еще мелкий снег, делающий дорогу невозможной. Бедные животные! Им пришлось сегодня жестоко потрудиться, чтобы тащить сани вперед". Однако, день оказался не таким уж дурным, так как мы выпутались из неизвестности и узнали, что скрывает этот темный воздух.

Позднее утром проглянуло солнце и разогнало немного туман. И в юго - восточном направлении, в нескольких километрах от нас, открылась огромная, могучая группа гор. От нее и как раз поперек нашего курса шел большой старый ледник. Солнце стояло прямо над ним, освещая поверхность, покрытую огромными трещинами и складками. Ближе к земле эти образования были такого рода, что мы с первого взгляда ясно увидели, что всякое продвижение по этой дороге невозможно. Но как будто можно было пройти прямо по леднику в направлении нашего курса, - так по крайней мере казалось.

Туман спускался и снова рассеивался, и нам приходилось пользоваться моментами просветления, чтобы ориентироваться. Лучше всего было бы, пожалуй, остановиться, поставить палатку и подождать наступления ясной погоды. Тогда мы могли бы не торопясь и спокойно осмотреть местность и выбрать лучший путь. Идти вперед, не зная местности, не очень-то хорошо. Но как долго нам придется ждать ясной погоды? На такой вопрос нельзя было получить ответа. Может быть неделю, а может быть и две, но на это у нас не было времени. Значит, все равно, и будь что будет! Насколько мы могли разглядеть ледник, он был довольно крут. Но лишь в направлении с юга к юго - востоку у новой земли туман иногда рассеивался настолько, что мы могли разглядеть хоть что-нибудь. С юга на запад туман лежал густой, как каша. Мы видели, что огромные трещины теряются в массах тумана. Пока оставалось нерешенным, как выглядит ледник на западе. Нам нужно было идти на юг, а пройти туда в одном месте было возможно.

Мы продолжали идти вперед, пока на местности не стало сказываться влияние ледника, в виде небольшой трещины, и тогда мы остановились. Прежде чем начать поход по леднику, мы решили облегчить немного сани. Уже по тому немногому, что удалось увидеть, было ясно, что нам предстоит тяжелая работа. Поэтому было важно везти на санях как можно меньше груза. Мы сейчас же приступили к постройке склада. Снег здесь был очень пригоден для этой цели, так как он был тверд, как стекло. За короткое время выросла огромная постройка из твердых, как лед, снежных глыб и в ней мы оставили провиант для пяти человек на шесть дней и для восемнадцати собак на пять дней. Кроме того здесь была оставлена часть разных мелочей.

Во время этой работы туман то спускался, то расходился. Было несколько совсем ясных проблесков, которые дали мне возможность рассмотреть хорошенько ближайшую группу гор. Казалось, она лежала совсем изолированно и состояла из четырех гор. Одна из них, гора Хельмера Хансена, стояла отдельно от трех других. Три остальных горы - Оскара Вистинга, Сверре Хасселя и Уле Бьолана - стояли теснее. Воздух за этой группой все время был тяжелым и темным, указывая на то, что там должны скрываться еще горы.

Вдруг, в один из самых ясных просветов, в покрывале тумана образовалась прореха, и из нее выступили вершины колоссального горного массива. По первому впечатлению эта гора - гора Т. Нильсена - показалась нам высотой по крайней мере в шесть с чем-нибудь тысяч метров. Мы просто оторопели, - так громадна она была! Но это продолжалось лишь одно мгновение, а затем туман снова сокрыл ее в своих недрах. Нам удалось взять несколько жалких пеленгов отдельных гор, но получить лучшие было нельзя. Кроме того место этого склада было настолько заметно, благодаря своему нахождению у подножья ледника, что не найти его было положительно невозможно, как мы единодушно решили.

Окончив постройку, которая возвышалась на целых два метра, мы поставили на верхушку еще и один из своих черных ящиков из-под провианта, чтобы, возвращаясь домой, еще легче увидеть наш знак. Определение широты, которое мы успели сделать во время этой работы, дало нам 86o 21' южной широты. Это довольно точно совпадало с нашей широтой по счислению - 86o 23' южной широты. Между тем, туман снова заволок все, и повалил легкий и мелкий снег.

Мы взяли пеленг наиболее свободного от трещин участка ледника и затем двинулись в путь. Прошло некоторое время, прежде чем мы добрались до ледника. Трещины у нижнего края были небольшими, но едва мы начали подъем, как начались и удовольствия. Такой переход совершенно вслепую между трещинами и пропастями со всех сторон - нечто действительно неприятное! Время от времени мы справлялись с компасом и осторожно ехали вперед. Мы с Хасселем шли впереди, связавшись альпийской веревкой. Но это, в сущности, мало помогало нашим каюрам. Конечно, мы легко перемахивали на лыжах такие места, где собаки проваливались. Эта нижняя часть ледника, была не совсем безопасна, так как трещины часто бывали совершенно незаметны под тонким слоем снега.

В ясную погоду еще куда ни шло, - можно ехать по такой местности, так как тогда свет и тени позволяют видеть края этих коварных западней; но в такой день, как этот, когда все сливается, продвижение вперед становится делом сомнительным. Однако, мы все же продолжали идти вперед, соблюдая величайшую осторожность. Вистинг чуть не измерил глубину одной из таких опасных трещин санями, собаками и самим собой, так как мост, по которому он проезжал, обрушился. Благодаря присутствию духа и молниеносной быстроте маневра (иной назовет это счастьем!) - ему удалось спастись. Так мы пробрались метров на пятьдесят наверх по леднику, но здесь попали в такой лабиринт зияющих пропастей и разверстых бездн, что не могли больше никуда двинуться. Делать было нечего, пришлось отыскать наименее растрескавшийся клочок ледника и поставить на нем, палатку. Как только это было сделано, мы с Хансеном отправились на разведку. Мы шли, перевязавшись альпийской веревкой, а потому довольно уверенно. Целая наука выбираться из такой ловушки, в какую мы заехали!

В направлении уже упомянутой группы гор, - они тянулись на восток, - прояснилось настолько, что в этой стороне мы могли очень хорошо разглядеть ледник. Теперь подтвердилось все то, что мы видели с расстояния. Участок, идущий к земле, был так размолот и расколот, что там буквально не было места, куда ступить. Все имело такой вид, словно здесь было дано сражение и метательными снарядами служили огромные ледяные глыбы. Они нагромождались одна на другую и, разбросанные повсюду, являли собой картину грандиозного разрушения. "Слава богу, что нас тут не было, когда все это происходило, - подумал я про себя глядя на поле брани. - Оно могло бы быть картиной "страшного суда", и при том в огромном масштабе!"

Итак, пройти в этом направлении было безнадежно, о это было не столь уж страшно, раз путь наш лежал на юг. К югу ничего не было видно. Там лежал тяжелый и густой туман. Оставалось только попытаться пройти вперед. Поэтому мы повернули на юг. Чтобы отойти от места нашей палатки, нам нужно было сначала перейти через довольно узкий снежный мост. Отсюда - вдоль обрывистого гребня или хребта с широкими зияющими трещинами с обеих сторон. Этот гребень вел на ледяной вал метров в семь высотой - образование, происшедшее оттого, что давление прекратилось раньше, чем этот вал лопнул и распался на торосы. Мы прекрасно видели, что пробраться здесь с санями и собаками будет трудно, но, за неимением лучшего, приходилось мириться и с этим.

С вершины этого ледяного вала мы могли заглянуть на другую его сторону, которая до сих пор была скрыта от наших глаз. Туман мешал нам видеть на далекое расстояние, но даже ближайшие окрестности убеждали нас в том, что мы с осторожностью сможем перебраться дальше. При спуске с вершины, на которой мы стояли, на другую сторону нужно было маневрировать с величайшей осторожностью. Дело в том, что ледяной вал кончался зияющей трещиной, особо пригодной для того, чтобы принять и приютить соскользнувших в нее каюров, сани и собак!

Мое и Хансена странствование на юг на этот раз совершалось совершенно наугад, так как мы ровно ничего не видели. Мы намеревались проложить след для завтрашнего похода. Во время этого блуждания у нас вырывались по адресу ледника не одни только хвалебные слова!

Бесконечные повороты и обходы. Чтобы пройти один метр вперед, нам наверное приходилось делать десять метров в сторону. Можно ли удивляться, что мы назвали этот ледник "Чертовым?" Во всяком случае, наши товарищи подтвердили бурными овациями правильность этого названия, когда мы сообщили им о нем.

У "Врат ада" мы с Хансеном остановились. Это было совершенно изумительное образование. Здесь ледник образовал длинный хребет метров в шесть вышиной. Посредине этого хребта он разрывался, образуя открытый портал метра в два шириной. Хребет, как и вообще весь ледник, был, По-видимому, очень старый и в значительной степени занесен снегом. Отсюда та часть ледника, которую можно было видеть к югу, принимала постепенно все лучший вид, а потому мы повернули кругом и пошли по своим следам в радостной уверенности, что нам удастся пройти вперед. Наши товарищи не меньше нас обрадовались сообщению о видах на будущее.

Определение высоты в этот вечер дало нам 2 400 метров над уровнем моря, то есть у подножья ледника мы были на высоте 2 340 метров или ниже "Бойни" на 630 метров. Мы теперь отлично знали, что нам предстоит опять весь этот подъем, если еще не больший. Такая мысль не пробуждала в нас особого воодушевления. В своем дневнике я читаю, что этот день я закончил следующими словами: "Какой же теперь будет новый сюрприз?" В сущности, мы совершали удивительное путешествие по новым местам, новым горам, ледникам и т.п., не видя ничего перед собой. Вполне естественно, что мы были готовы ко всяким неожиданностям. При таком хождении ощупью в потемках мне меньше всего нравилось, что будет трудно, даже очень трудно, опознать местность на обратном пути. Однако, мы относились к этому спокойно, имея в виду этот ледник, идущий поперек нашего курса, и все настроенные нами гурии. Многое нужно, чтобы мы прошли мимо них, возвращаясь домой! Для нас было лишь важно найти свой спуск на барьер. Ошибка была бы очень досадной. Из дальнейшего описания будет видно, что мои опасения насчет того, что мы можем не опознать местности, были не совсем лишены основания. Нам помогли поставленные нами гурии, и своей конечной победой мы обязаны собственно своей предусмотрительности в этом отношении.

Следующее утро, тридцатого ноября, наступило при значительно более ясной погоде, и мы могли очень хорошо осмотреться кругом. Теперь нам было видно, что две горные цепи на 86o южной широты соединялись в одну, идущую к юго - востоку, могучую горную цепь с вершинами от 2 860 до 4 300 метров. Гора Т. Нильсена была самой южной, как это можно было видеть отсюда. Горы Хансена, Вистинта, Бьолана и Хасселя образовывали, как мы и предполагали вчера, самостоятельную группу и лежали отдельно от мощной главной цепи.

Каюрам досталась утром жаркая работа. Приходилось править с большой осмотрительностью и терпением, чтобы пройти благополучно по местности, лежавшей перед нами. Какой-нибудь ничтожнейшей ошибки было достаточно, чтобы отправить и сани и собак с молниеносной быстротой на тот свет. Однако же нам удалось удивительно быстро проехать расстояние, которое мы с Хансеном прошли накануне вечером. Не успели мы и оглянуться, как уже очутились у "Врат ада", и Бьолан снял отсюда прекрасную фотографию, которая очень хорошо показывает трудности, встретившиеся нам на этой части пути. На переднем плане под высоким снежным гребнем, образующим одну сторону очень широкой, но отчасти занесенной снегом трещины, видны следы ударов лыж по снегу. Это фотограф, проходя по этому снежному мосту, хлопал лыжами, пробуя прочность нижнего слоя. У самых следов видна отверстая дыра в широкой трещине. Вначале она светло голубая, но под конец в бездонной пропасти становится совсем черной. Фотографу удалось пройти по мосту туда и обратно целым и невредимым, но рисковать пройти через этот мост с санями и собаками нечего было и думать. На фотографии можно также увидеть, что сани повернуты совсем в другую сторону, в поисках иного пути. Две маленькие черные фигурки вдалеке направо - это Хассель и я, вышедшие на рекогносцировку.

В этот день мы прошли небольшое расстояние - всего пятнадцать километров по прямой - линии. Но, если принять во внимание все крюки и обходы, которые мы принуждены были делать, то все же оно окажется не столь уж коротким. Мы поставили палатку на хорошем, солидном основании, вполне довольные своей дневной работой. Высота над уровнем моря была 2 500 метров. Солнце стояло теперь на западе, и лучи его падали прямо на огромные горные массивы. Сказочный ландшафт из синего и белого, красного и черного - игра красок, не поддающаяся никакому описанию! Хоть нам и казалось, что сейчас совсем ясно, но дело обстояло не так уж благополучно. Юго - восточная часть горы Т. Нильсена терялась в темном непроницаемом воздухе, дававшем понять, что горы тянутся еще и в этом направлении, но сказать что-нибудь наверняка было невозможно.

Гора Т. Нильсена, - в жизни своей я не видел ничего прекраснее! Вершины, самые разнообразные по своей форме, высоко вздымались вверх, частью покрытые несущимися мимо них клочками тумана. Некоторые из них были острые, но большинство растянутые я закругленные. Там и сям виднелись блестящие сверкающие ледники, в диком беге низвергавшиеся по крутым склонам и в ужасающем беспорядке переходившие в лежащую внизу местность.

Однако, самой замечательной из всех была гора Хельмера Хансена. Вершина ее была кругла, как дно чаши, и покрыта удивительным ледником. Он был так изодран и разломан, что ледяные глыбы торчали во все стороны, словно иглы ежа. Все это сияло и блестело на солнце - чудесное зрелище! Нет такой другой горы на свете, и в качестве приметы она незаменима. Мы знали, что ее нельзя будет не опознать, как бы не изменился вид окрестностей на обратном пути, когда условия освещения могут быть иными.

Когда лагерь был разбит, одна партия отправилась исследовать подробнее условия местности. Вид на окрестности с места нашей лагерной стоянки не сулил ничего хорошего, но, может быть, удастся найти что-нибудь лучшее, чем ожидалось. Нам повезло, что состояние наста на леднике оказалось таким хорошим. Свои ледовые кошки мы оставили на "Бойне", а потому, если б ы нам встретился гладкий лед вместо того хорошего, плотного снежного слоя, который был у нас теперь то это доставило бы нам много хлопот. Выше, все выше, между ужасными трещинами и пропастями, к новым - в сотни метров шириной и, может быть, в тысячи метров глубиной! Для нашего продвижения вперед перспективы, по правде сказать, были довольно мрачные. Насколько можно было видеть в направлении нашего курса, впереди вздымался один огромный хребет за другим, скрывая на той стороне ужасные широкие бездны, которые все нужно было обходить. Мы шли вперед, все вперед, хотя обходная дорога была длинна и трудна. На этот раз мы не связались альпийской веревкой, так как трещины были настолько заметны, что лопасть в них было трудно. Однако, оказалось, что во многих случаях альпийская веревка была бы тут уместна. Мы только что собирались перейти через один из многих хребтов, - поверхность казалась здесь сплошной и вполне хорошей, - когда вдруг как раз под задней частью лыжи Хансена отломился большой кусок. Мы не могли отказать себе в удовольствии заглянуть в дыру. Зрелище было непривлекательное, и мы решили избежать этого места, когда пойдем с санями и собаками.

Каждый день мы не могли нахвалиться своими лыжами. Мы часто спрашивали друг друга: что было бы теперь с нами без этой удивительной вещи на ногах? Ответ по большей части был таков: конечно, мы были бы уже на дне какой-нибудь трещины или ямы. Еще при чтении различных описаний внешнего вида барьера и его особенностей, все мы, рожденные и воспитанные с лыжами на ногах, ясно увидели, что лыжи здесь незаменимы. Это убеждение подкреплялось с каждым днем, и можно смело сказать, что наши лыжи сыграли не только очень важную роль, но, возможно, даже важнейшую роль в нашем походе к Южному полюсу. Много раз мы шли по таким растресканным и изрытым участкам, что пройти там пешком было бы невозможно. О преимуществе лыж в глубоком, рыхлом снегу не приходится и распространяться!

После двухчасовой разведки мы решили повернуть обратно. С вершины гребня, на котором мы тогда стояли, местность дальше имела более привлекательный вид, какого у нас давно уже не было. Но здесь на. леднике нам уже так часто приходилось разочаровываться, что мы стали относиться ко всему весьма скептически. Как часто мы, например, думали, что стоит нам только перейти то или вот это волнообразное образование, и все наши испытания кончатся, а дорога дальше на юг будет открыта и свободна. Но доходили до места и убеждались, что за гребнем местность была еще хуже, чем раньше, если только это было возможно. Но на этот раз мы чувствовали, что в воздухе повеяло победой. Образования как будто обещали нам ее, но разве эти образования не обманывали нас так часто, что теперь мы уже не могли полагаться на них? Может быть, это подсказывал нам инстинкт? Я не знаю, но верно только то, что мы с Хансеном, обсуждая виды на будущее, были оба согласны с тем, что, пройдя за самый дальний гребень, мы победим ледник. Нам безумно хотелось заглянуть за этот гребень, но дорога в обход множества трещин была длинна и, - разрешите уж мне признаться в этом, - мы начали уставать.

Обратный путь шел вниз и занял немного времени, и скоро мы .могли уж сообщать своим товарищам, что завтрашний день сулит нам много хорошего. Тем временем Хассель измерил гору Т. Нильсен и определил, что она поднимается на 4300 метров над уровнем моря.

Как сейчас помню, в этот вечер мы любовались прекрасным зрелищем, которое раскрывала перед нами природа, и считали, что воздух чист, и поэтому все, что находится в нашем поле зрения, теперь должно бы быть видимо; припоминаю также, как мы были удивлены на обратном пути, найдя "весь ландшафт совершенно изменившимся. И не будь горы Хельмера Хансена, нам было бы довольно трудно опознать местность.

Воздух в этих областях может сыграть сквернейшие шутки. Как ни чист он казался нам в тот вечер, но тем не менее позднее выяснилось, что видимость была тогда, очень малая. Поэтому нужно быть очень осторожным в своих суждениях о том, что ты видишь и чего не видишь. В большинстве случаев оказывалось, что путешествующие в полярных областях скорее видели больше, чем меньше. Наоборот, если бы нам пришлось наносить на карту этот участок, как мы его видели тогда, то были бы пропущены большие горные районы.

Ночью поднялся сильный ветер с юго - востока и бушевал так, что гудели оттяжки палатки. Хорошо, что палаточные колышки крепко держали. Еще утром, когда мы занимались своим завтраком, ветер бушевал так что мы уже готовы были повременить немножко. Но внезапно и без всякого предупреждения ветер так сильно спал, что у нас исчезло всякое сомнение. Но какую перемену произвел юго - восточный ветер! Отличный снежный слой, вчера еще покрывавший все и превращавший бег на лыжах в удовольствие, теперь был сметен, на больших пространствах и обнажал твердый нижний слой.

Мысли набегали и уходили. Оставленные нами на "Войне" ледовые кошки так и плясали взад и вперед перед глазами, гримасничая и указывая на меня пальцами! Не хватало еще прогуляться к "Бойне" за кошками! Тем временем мы упаковали все и приготовились. По вчерашнему следу трудно было идти; но, теряя его иногда на гладкой ледяной поверхности, мы потом находили его снова на каком-нибудь сугробе, устоявшем против натисков бури. Для каюров была трудная и утомительная работа. Управлять санями на гладкой покатой поверхности было трудно, они ехали то вдоль, а то нередко и поперек, и нужна была особая предусмотрительность, чтобы не дать им перевернуться. А за этим нужно было следить во что бы то ни стало: тонкие ящики с провиантом не выдерживали частых ударов об лед. Кроме того было так трудно ставить сани снова, что из-за одного этого каюры проявляли величайшую осторожность. Сани в тот день на множестве больших и твердых неровностей выдержали хорошее испытание. То, что они выдерживали, было чудом и свидетельствовало о прекрасной работе Бьолана.

Ледник в этот день угостил нас таким хаосом, какого мы еще не встречали! Хассель и я, как обычно, шли впереди, связавшись альпийской веревкой. До того места, куда накануне вечером доходили мы с Хансеном, все шло относительно легко. Ведь бывает гораздо легче, когда знаешь, что по дороге пройти можно! Дальше было хуже, а часто даже так плохо, что нам много часов подряд приходилось искать путь в разных направлениях, прежде чем мы находили его. Неоднократно нам приходилось пользоваться топором и вырубать препятствия. Один раз нас даже взяло раздумье. Пропасть на пропасти, торос на торосе, и все такие высокие и крутые, что напоминали горы!

Мы бродили в поисках перехода во всех направлениях. Наконец, нашли один, если он, вообще говоря, мог заслуживать наименование перехода. Это был мост, до того узкий, что в ширину на нем едва хватало места для саней. С обеих сторон страшные обрывы. Проход по этому месту напомнил мне танец па канате через Ниагару. Хорошо, что никто из нас не страдал головокружением, а собаки не представляли себе точно, во что обойдется им неверный шаг!

По другую сторону этого перехода дорога шла вниз, и путь наш теперь лежал по долине между высокими волнистыми образованиями с обеих сторон. Идти здесь было просто испытанием терпения, так как долинка была довольно длинная и шла она прямо на запад. Несколько раз мы пробовали проложить курс на юг и перебраться через ледяной вал, но это оказывалось бесцельным. Правда, нам неизменно удавалось подняться на гребень, но спуститься по другую его сторону было невозможно. Оставалось только следовать естественному направлению долинки и ждать перехода ее в лежащую южнее местность.

В особенности подвергалось тяжелому испытанию терпение каюров, и я видел, как они, недовольные моим и Хасселя исследованиями, сами предпринимали прогулки на гребень, чтобы самим во всем убедиться. но лишь затем, чтобы признать необходимость преклонения перед капризами природы и последовать снова за нами. И по естественному-то направлению мы шли не без препятствий. Наш путь постоянно пересекали трещины то крупных, то небольших размеров.

Холмистый гребень или волнистое образование, на которое мы теперь, наконец, взобрались, имело весьма внушительный вид. К востоку оно заканчивалось крутым обрывом, переходившим в лежащую внизу местность, и достигало здесь до тридцати метров в высоту. К западу оно переходило в плоскость постепенно, давая нам возможность идти дальше этим путем.

Чтобы лучше обозреть окрестности, мы поднялись на восточную и наиболее высокую часть гребня. Оттуда мы сразу же увидели, что наше вчерашнее предположение подтверждается. Высокий хребет, который мы видели тогда и за которым надеялись найти лучший путь вперед, теперь виден был нам в большей своей части. И то, что мы увидели, заставило наши сердца забиться от радости.. Неужели перед нами действительно огромная, белая, гладкая равнина, или же это просто обман зрения? Время покажет, что тут на самом деле.

Между тем мы с Хасселем отправились дальше, а остальные последовали за нами. Пока мы дошли дотуда, нам пришлось еще не раз преодолевать разные трудности, но они, по сравнению с уже совершенными нами многими головоломными переходами, были относительно мирного характера.

Дойдя до многообещающей равнины, мы с облегчением вздохнули. Ее протяжение было не очень велико, но не больше были и наши требования в этом отношении после перехода последних дней по хаотический местности. Правда, вдали на юге мы все еще Видели большие торосистые хребты, но расстояние между ними были гораздо больше, а поверхность гладкая. Таким образом, впервые с того времени, как мы вступили на "Чертов ледник", мы могли снова править на истинный юг на расстоянии нескольких минут. (Минута равна 1/60 градуса или одной миле). Во время нашего дальнейшего продвижения вперед действительно оказалось, что мы очутились совсем в другой местности. В кои-то веки мы не остались в дураках! Правда, поверхность, по которой мы шли, не была совсем уж неизрытой и гладкой, - этого придется ждать еще долго, - но мы могли теперь подолгу выдерживать свой курс. Громадные трещины стали попадаться .все реже и были так засыпаны снегом с обоих концов, что нам уже не приходилось делать большие обходы.

И люди, и животные почувствовали новый прилив энергии, и мы бодро шли на юг. А по мере нашего продвижения вперед условия пути все больше и больше улучшались. Вдали мы видели какие-то могучие куполовидные образования, которые, казалось, вздымались высоко в небеса. Они оказались самой южной границей огромных трещин и образовывали переход к третьей фазе ледника. Взбираться на эти довольно высокие и гладкие куполы, лежавшее как раз на нашем пути, бывало просто мученьем! С их вершины можно было очень хорошо осмотреться. Местность, куда мы теперь попали, совершенно отличалась от области северной стороны куполов. Тут большие трещины были целиком засыпаны снегом, что позволяло переезжать их где угодно. Здесь в особенности привлекало к себе внимание бесчисленное количество маленьких стоговидных образований. Большие пространства местности были обнажены от снега, и на поверхность выступал гладкий лед. Ясно было, что все эти различные образования или фазы ледника обязаны своим происхождением лежащей под ними почве. Первый пройденный нами участок, где все было так изрыто, был, по всей вероятности, той частью ледника, которая лежит ближе всего к голой земле. По мере удаления ледника от земли, поверхность его становилась спокойнее. На участке со стоговидными образованиями разрушение не дошло до разрыва поверхности на сколько-нибудь значительном протяжении, и лишь образовались то там, то здесь поднятия почвы. Нам скоро пришлось узнать, каково строение этих стогов и что у них внутри. Теперь, когда не нужно было делать ни больших крюков, ни обходов, ехать было одно удовольствие. Приходилось сворачивать в сторону только лишь перед тем или другим крупным стогом. Но все же мы шли своим курсом. Попадавшиеся нам время от времени большие гладкие бесснежные участки были растресканы во всех направлениях, но трещины в них были совсем узкие - всего с полдюйма шириной. В этот вечер мы с трудом нашли место для палатки. Нижний слой везде был одинаково тверд. В конце концов, нам пришлось поставить палатку прямо на голом льду. К счастью для наших палаточных колышков, лед был негладкий и не твердый, как сталь. На вид он был молочно - белым и не таким уж твердым. Поэтому, когда палатка была поставлена, палаточные колышки легко забивались в лед топором.

Как всегда, Хассель отправился за снегом для котла. Обычно он производил эту работу большим ножом, специально сделанным для снежных работ, но в этот. вечер он ушел, вооружившись топором. Он очень радовался, что кругом так много прекрасного материала. Далеко идти ему не пришлось. Как раз у самой двери в палатку, в одном метре от нее, стоял небольшой хорошенький стог, словно специально предназначенный для этой цели, Хассель поднял топор и рубнул со всего плеча. Топор ушел в снег без всякого сопротивления по самую рукоятку. Стог оказался пустым внутри! Когда топор был вытащен, соседние части обрушились, и было слышно, как куски льда летели вниз в темную дыру, - итак, значит, всего в метре расстояния от дверей у нас был удобнейший спуск в погреб! Хассель, невидимому, наслаждался положением.

- Темно, как в мешке, - улыбался он, - и дна не видать!

У Хансена был сияющий вид. Ему, должно быть, хотелось, чтобы палатка стояла еще ближе. Материал, доставленный нам стогом, был наилучшего качества и великолепно годился для получения воды.

Следующий день, суббота второго декабря, был для всех нас очень утомительным. С самого утра бушевал юго - восточный ветер с сильным снегопадом и ослепляющей метелью. Путь был самого скверного свойства - зеркально - гладкий лед. Я шел на лыжах переступая, и потому у меня была относительно легкая работа.

Каюрам пришлось снять с себя лыжи и сложить их на сани, чтобы идти рядом, поддерживая сани, и помогать собакам в трудную минуту. А это бывало часто. Дело в том, что на этой гладкой ледяной поверхности повсюду были разбросаны небольшие снежные наметы, а состояли они из такого снега, который больше всего напоминал рыбный клей, когда сани попадали на него. Если сани наезжали на эти вязкие снежные наметы, а собаки находились уже на гладком льду и им не за что было зацепиться когтями, то они не могли, как ни старались, перетащить сани. Каюрам приходилось тогда напрягать все свои силы, чтобы сани не останавливались. Чаще всего людям и животным соединенными усилиями удавалось перетащить сани. К концу дня местность снова начала становиться более неровной, и наш путь раз за разом пересекали большие трещины. В сущности, эти трещины были довольно опасны. Вид у них был очень невинный, так как они были совершенно заполнены снегом. Но при более близком знакомстве с .ними мы научились понимать, что они гораздо опаснее, чем мы представляли себе это вначале. Оказалось, что там, между рыхлым, наполняющим их снегом и твердыми краями льда, было очень широкое, ведущее прямо в глубину пустое пространство. Слой снега, покрывавший все сверху, в большинстве случаев был совсем тонким. Обычно не случалось ничего особенного, когда мы наезжали на такую засыпанную снегом трещину, но когда приходилось перебираться на другую сторону, наступал критический момент. Здесь собаки попадали на гладкую ледяную поверхность и никак не могли зацепиться за нее когтями, поэтому приходилось тащить сани одним только каюрам. Тут-то, когда каюр должен был упираться изо всех сил, он и проваливался через тонкий снежный покров. В таких случаях он крепко хватался. за веревки на санях или за специально для этой цели привязанный строп. Однако, привычка делает даже самых осторожных людей неосмотрительными, и много раз случалось, что некоторые из наших каюров бывали уже на пути в "погреб". Если такая езда утомляла собак, то, право, она утомляла не меньше и людей. Если бы еще стояла хорошая погода, и мы могли видеть, что делается кругом, то мы, может быть, не так уж смущались бы всем этим, но в такую чертовскую погоду удовольствия в этом, по правде говоря, не было никакого!

Много времени уходило также на отогревание носов и щек, по мере того, как они отмерзали. Правда, для этого мы не останавливались, времени на это у нас не было. Мы просто снимали варежку и, продолжая идти, прикладывали теплую руку к замороженному месту Если же нам казалось, что чувствительность снова вернулась, мы всовывали руку обратно в варежку, теперь и руке нужно было погреться. При двадцати с чем-то градусах мороза и шторме долго не продержишь на воздухе голой руки.

Несмотря на неблагоприятные условия, при которых мы пробивались вперед, одометр вечером все же показал пройденное расстояние в двадцать пять километров. В этот вечер мы забрались в палатку очень довольные дневной работой.

Субботний вечер. Заглянем в палатку. Там довольно уютно. Внутренняя половина палатки занята тремя спальными мешками. Соответствующие владельцы их нашли для себя более удобным и целесообразным забраться в них и теперь занялись своими дневниками. Во внешней половине, ближе к дверям, место занято только двумя спальными мешками, но зато здесь между ними размещено все кухонное оборудование экспедиции. Владельцы их, Вистинг и Хансен, еще сидят. Хансен - кок и не хочет забираться в мешок, пока пища не скипит и не будет приготовлена. Вистинг, его присяжный помощник и друг, готов всегда прийти ему на помощь.

Хансен, По-видимому, заботливый повар; он не любит, чтобы пища подгорала. Ложка непрерывно крутится в содержимом кастрюли - "в супе". Это слово, кажется, возымело свое действие. В одно мгновение все усаживаются, держа в одной руке чашку, в другой ложку. Чашка каждого поочередно наполняется, всякий сказал бы, превосходнейшим супом из овощей. По всем лицам видно, что суп горяч, как кипяток, но все же он исчезает с изумительной быстротой. Чашки снова наполняются, и на этот раз более существенным веществом - пеммиканом. И на этот раз они опустошаются с достойной удивления быстротой, чтобы опять наполниться. Аппетит, значит, не пострадал! Чашки тщательно выскабливаются, и начинается пиршество - наслаждение хлебом и водой. Да, не трудно заметить, что люди наслаждаются, судя по их довольным лицам; это наслаждение гораздо больше того, какое могло бы дать им самое изысканное меню. Прежде чем съесть галету, они ею буквально любуются. А вода, - всем хочется холодной как лед воды, - исчезает в больших количествах и, видимо, доставляет значительно больше наслаждения и удовлетворения, чем даже самое тонкое вино!

Во время ужина примус продолжает гудеть, и температура в палатке делается совсем приятной.

По окончании еды кто-то требует ножницы и зеркало, и вскоре полярники погружаются в приведение в порядок своих физиономий, ради. наступающего воскресного дня. Каждую субботу вечером бороды очень коротко подстригаются машинкой. Делается это не столько из кокетства, сколько потому, что это приятно и практично. В бороде легко застревают льдинки, а это часто чрезвычайно мешает. Мне лично кажется, что борода в таком путешествии столь же непрактична и неудобна - как ну, скажем, например, как... шляпа на ногах!

После того как машинка и зеркало прошли вкруговую, люди один за другим исчезают в спальных мешках, и затем, после пятиголосого "доброй ночи", наступает тишина. Скоро ровное дыхание дает знать, что дневная работа потребовала своей дани. А тем временем воет юго - восточный ветер, и снег сечет палатку. Собаки свернулись клубком и, видимо, им мало дела до непогоды.

Буря продолжалась с той же силой и на следующий день, и из-за опасной местности мы решили подождать, что нам покажет время. Позднее утром, - пожалуй, ближе к полудню, - ветер несколько стих, и мы вышли на воздух. Солнце проглянуло несколько раз сквозь тучи, и мы воспользовались желанным случаем, чтобы измерить его высоту. Результат дал 86º47¹ южной широты.

На месте этой нашей стоянки мы оставили все свои чудесные меховые одежды, которые, как мы считали, больше уж нам не понадобятся, так как температура держалась слишком высокой. Однако, мы все-таки сохранили капюшоны на своих оленьих шубах. Их хорошо иметь, когда идешь против ветра! Нам не пришлось сделать длинного перехода. Небольшое затишье полудня оказалось просто шуткой. Серьезность намерения обнаружилась очень скоро в форме сильнейшей пурги с той стороны-то есть с юго - востока. Если бы мы знали местность, то, может быть, и пошли бы дальше, но теперь среди этой пурги и в шторм, когда невозможно было и глаз открыть, делать этого не следовало. Могло произойти серьезное несчастье и погубить все. Поэтому все пройденное нами расстояние равнялось 4 километрам. Температура, когда мы остановились лагерем, была - 21º. Определение высоты дало 2 700 метров над уровнем моря.

За ночь ветер перешел с юго - востока на север, затем стих, и погода прояснилась. Для нас это было удобным случаем, и мы не замедлили им воспользоваться. Перед нами простиралась ровно поднимающаяся зеркально - гладкая ледяная поверхность. Как и в предыдущие дни, я шел впереди на лыжах, переступая ногами, тогда как другие без лыж следовали за санями и поддерживали их. Нам все еще попадались забитые снегом трещины, но, пожалуй, их было уже несколько меньше. Тем временем на блестящей поверхности начали появляться небольшие снежные пятна. Быстро они стали увеличиваться в числе и величине и довольно скоро все слились между собой и закрыли неприятную ледяную поверхность ровным и хорошим снежным покровом. Снова появились лыжи, и, очень довольные, мы продолжали свой путь на юг.

Все мы радовались, что теперь, наконец, одолели предательский ледник и поздравляли друг друга с тем, что в конце концов добрались до настоящего плато. Пока мы шли и радовались этому, вдруг прямо на нашем курсе неожиданно вынырнул высокий хребет, отчетливо показав нам, что еще не все огорчения окончились. Начался совсем незначительный спуск, и по мере того, как мы подходили все ближе, становилось ясно, что нам придется пройти через довольно широкую долину, - правда, неглубокую, - пока мы не подойдем к горе. Отовсюду вынырнули большие ряды торосов и стоговидных ледяных глыб. Мы поняли, что нам нужно держать ухо востро. И вот мы подошли к тому ледниковому образованию, который назвали "Чертовым танцевальным залом".

Снежный покров, который мы восхваляли в таких тонах, постепенно исчез, и перед нами лежала широкая, блестящая и гладкая долина. Вначале все шло хорошо. Пока был спуск вниз, а лед оставался гладким, мы ехали хорошим ходом. Вдруг сани Вистинга накренились и опрокинулись на сторону. Мы знали, что случилось - сани попали одним полозом в трещину. С помощью Хасселя Вистинг принялся поднимать сани, чтобы вывезти их из опасного соседства. Между тем, Бьолан вытащил свой фотоаппарат и занялся установкой его. Привыкшие уже к подобным происшествиям, мы с Хансеном наблюдали эту сцену падали с того места, куда мы отъехали, когда это случилось. Так как фотографирование продолжалось довольно долго, то я решил, что эта трещина одна из тех, которые занесены снегом и потому не представляют особенной опасности, и что Бьолану просто хочется среди своих фотографий, относящихся к нашему походу, иметь и воспоминание о трещинах и убийственных положениях, в которые мы попадали. Однако, кто может знать, занесена ли трещина? Я окликнул товарищей и спросил их, как идут дела.

- А хорошо! - был ответ. - Мы скоро кончим!

- Как выглядит трещина?

- Да как обычно, - прозвучало в ответ, - дна в ней нет!

Я упомянул об этом небольшом происшествии главным образом для того, чтобы показать, как ко всему в жизни можно привыкнуть! Оказывается, оба они - и Вистинг и Хассель - висели над зияющей бездонной пропастью и давали себя фотографировать! Никто из них и не подумал о серьезности положения! Если судить по доносившемуся до нас смеху и шутливым замечаниям, то можно было бы подумать, что положение было совсем иное. Фотограф тихо и спокойно закончил свою работу, - у него получился прекрасный снимок, - и остальные двое общими силами снова подняли сани, и путешествие продолжалось.

Через эту-то трещину мы и вступили в танцевальный зал высокой особы. В сущности, поверхность имела не очень скверный вид. Правда, снег смело ветром и поэтому продвигаться было трудно, но трещин мы видели немного. Торосов, как уже упоминалось выше, было довольно много, но даже и поблизости от них мы не замечали сколько-нибудь значительных разрывов поверхности.

Первое указание на то, что верхний слой был более предательским, чем это казалось, было дано нам, когда передовые собаки Хансена провалились на поверхности, невидимому, совершенно целой. Они повисли на постромках, но легко были снова вытащены. Мы, заглянув в дыру. проделанную собаками в поверхности, решили было, что в сущности все это не так уж опасно. В 75 - 100 сантиметрах от верхней поверхности находилась еще одна, невидимому, состоявшая из ледяной пыли. Мы сочли, что этот нижний слой плотен и потому провалиться сквозь верхний совершенно неопасно. Но что это не так, может рассказать нам Бьолан. Он провалился-таки сквозь верхний слой и уже проваливался и сквозь нижний слой, но ему удалось ухватиться за веревочный строп на санях и спастись в самое последнее мгновение. Теперь раз за разом стали проваливаться собаки, и раз за разом вязнуть люди. Благодаря пустому пространству между двумя слоями, поверхность под нами гулко и жутко звучала, когда мы проезжали по ней. Каюры нахлестывали своих собак изо всей мочи, и под громкие крики и энергичные подбадривания мы быстро ехали по коварной почве.

К счастью, это удивительное образование занимало небольшой участок, и скоро мы стали замечать перемену к лучшему, по мере того как поднимались на гребень возвышенности. Вскоре оказалось, что "Чертов зал" был последним приветом ледника. С ним окончились все неровности, и сразу улучшились и местность и наст, так что мы в скором времени могли с удовлетворением констатировать, что мы действительно победили, наконец, все множество неприятных трудностей. Поверхность сразу стала ровной и хорошей, и повсюду лежал великолепный снежный покров; поэтому мы легко и быстро с чувством безопасности и уверенности направились прямо на юг.

На 87º южной широты по счислению мы видели последнюю землю в северо - восточном направлении. Воздух был тогда, По-видимому, кристально чист, и мы считали вполне определенно, что видели всю землю, которую с этого места можно видеть. Но и здесь мы были тоже обмануты, как увидим позднее. Пройденное нами расстояние за день было около сорока километров. Высота над уровнем моря - 2510 метров. Погода недолго оставалась хорошей.

На следующий день подул сильный ветер с севера, и снова по всей равнине завыла вьюга. К этому присоединился и густой снег, который ослеплял и стеснял нас еще больше, но чувство безопасности овладело нами и содействовало тому, что мы ехали, не замедляя хода, хотя ничего не видели, В этот день мы встретились с новыми особенностями местности - огромными снежными сугробами. Пробираться между ними было весьма неприятно, в особенности, когда их не видишь. Нам, бегущим впереди, при таких условиях нечего было и думать об исполнении своей обязанности. Буквально невозможно было удержаться на ногах. Часто удавалось сделать, не падая, самое большее три - четыре шага. Сугробы были очень высокие и .нередко обрывистые; если попадешь на такой вслепую, то, чтобы удержаться на ногах, нужно быть настоящим акробатом.

При таких условиях мы решили, что лучше всего пустить вперед собак Хансена. Работа эта для Хансена и для его собак была чрезвычайно неприятна, но дело пошло, и пошло хорошо. Конечно, время от времени сани обязательно переворачивались, но при добром желании всегда удавалось их снова поднимать. Каюрам приходилось здорово потрудиться, поддерживая свои сани при езде между этими сугробами. Зато, поддерживая их, они и сами получали от них поддержку. Нам, единоличникам, не имевшим саней, приходилось хуже. Но, держась в кильватере саней, мы видели, где встречаются неровности, и таким образом могли благополучно переходить через них. За свою прекрасную езду по такой местности и при такой погоде Хансен заслуживает благодарности в приказе! Трудно заставить эскимосских собак везти, когда они ничего не видят. Однако, Хансену прекрасно удавалось и заставлять собак идти вперед, и держаться верного курса по компасу. Трудно поверить, что это можно сделать в такой местности, где резкие толчки часто заставляют стрелку компаса обежать несколько раз всю "розу ветров", и эта стрелка останавливается лишь много времени спустя, чтобы сейчас же снова начать тот же самый танец. Но, когда мы наконец спустя долгое Бремя смогли опять произвести наблюдения, то оказалось, что Хансен правил в самый раз, потому что данные наблюдений и определение места по счислению совпадали с точностью до мили.

Несмотря на массу препятствий и хотя мы ехали вперед совершенно вслепую, одометр показал почти сорок километров. Гипсометр показал 3700 метров над уровнем моря. Значит, мы достигли большей высоты, чем у "Бойни".

Седьмого декабря держалась такая же погода - снег и туман; небо и равнина сливались воедино; ничего не видно. Тем не менее, мы чудесно двигались вперед. Сугробы постепенно сравнивались, и местность сделалась совершенно плоской. Какое наслаждение идти снова по ровному месту! Неровности, с которых мы непрестанно падали, были чистым наказанием. Если бы это происходило при обычных условиях, то беда была бы еще невелика. Но здесь, на высоте, где всякий раз, когда мы падали, нам приходилось подниматься на ноги, задыхаясь и ловя воздух, чтобы вздохнуть, все это было весьма неприятно. В этот день мы прошли 88º южной широты и разбили лагерь на 88º9¹ южной широты. В этот вечер нас ждал в палатке большой сюрприз. Как обычно, я занялся определением высоты, пока готовилась пища. В этот вечер, как и накануне, я ожидал, что точка кипения несколько понизится, то есть покажет продолжающееся повышение местности, но, к нашему великому изумлению, вода закипела совершенно при той же температуре, что и в предыдущий день. Я несколько раз проверил это, чтобы убедиться, нет ли тут какой-нибудь ошибки; но каждый раз получал тот же самый результат. И когда я объявил, что мы достигли вершины плато, все страшно обрадовались.

Восьмое декабря, подобно седьмому, началось погодой с совсем плохой видимостью, но, как говорится, "не суди о дне, пока не зашло солнце". Это выражение, пожалуй, не подходит к условиям здешней природы, но пусть уж оно останется. Хотя солнце теперь вот уже много недель не заходит вовсе, однако мои читатели не должны относиться ко мне слишком критически и ставить мне в упрек это выражение.

При легком ветерке с северо - востока мы теперь продвигались на юг полным ходом по совершенно гладкой равнине и прекрасному насту. Подъем, конечно, повлиял на наших животных, но не в такой степени, чтобы об этом следовало упоминать. Нельзя отрицать того, что они стали прожорливы. Полкило пеммикана, которые они получали в день, было недостаточно для наполнения их желудков. Поэтому теперь они вечно старались заполучить что-нибудь еще, все равно что, и сейчас же сожрать.

Вначале собаки довольствовались отдельными вещами, как, например, лыжными креплениями, бичами, сапогами и т.п., но после того, как мы, увидев такую их склонность, стали тщательно оберегать все, для них уже не оставалось ничего лишнего для поедания. Но этим дело не кончилось. Они набросились тогда на обмотку на санях и хотели было, - если бы только мы это позволили, - быстро разделить сани на их составные части. Но мы нашли способ противодействия. Каждый вечер после остановки мы зарывали сани поглубже в снег, чтобы закрыть всю обмотку. Это помогло.

Собаки почему-то никогда не пробовали форсировать снежное "укрепление".

Могу рассказать, как нечто особенное, что эти жадные животные, пожиравшие все попадавшееся на их пути, будь это даже эбонитовые кружки на наших лыжных палках, никогда не делали попыток взломать провиантные ящики. Они были тут, но собаки ходили кругом, носы их приходились как раз на уровне треснувших ящиков, они глядели на пеммикан, чуяли его, но не делали ни единой попытки тронуть хоть что-нибудь. Но стоило только открыть крышку, как собаки немедленно появлялись. Тогда все они неслись к саням и толпились вокруг саней в надежде получить лишний кусочек. Мне трудно объяснить эту черту. В одном только я уверен: причиной этого не была скромность.

Позже днем на горизонте начала редеть плотная серая завеса туч, и в первый раз за долгое время мы смогли увидеть местность вокруг себя на несколько километров. Чувство было приблизительно такое, какое бывает после глубокого сна, когда протираешь глаза и оглядываешься. Мы так привыкли к серым сумеркам, что теперь это освещение буквально резало глаза. Однако, верхний слой воздуха, По-видимому, упрямо продолжал оставаться таким же плотным и всеми силами мешал появлению солнца.

Для нас теперь было очень важно получить высоту меридиана, чтобы иметь возможность определить свою широту. После 86o47' мы не производили ни. одного наблюдения, и было неизвестно, когда еще нам удастся сделать его опять. Условия погоды здесь на высотах до сих пор были не очень благоприятными.

Хотя виды на наблюдение и не обещали особенно многого, все же мы остановились в одиннадцать часов и приготовились ловить солнце, если оно окажется настолько любезным и выглянет. Хассель и Вистинг пользовались одним секстаном и искусственным горизонтом, Хансен и я - другим комплектом. Не знаю, когда еще я стоял так, как в этот раз, буквально вытягивая солнце за хвост, чтобы оно вышло! Если нам удастся произвести здесь наблюдение и оно даст совпадающий с нашим счислением результат, то мы в случае надобности готовы будем примириться с определением местонахождения полюса и по счислению; но если это ;нам не удастся теперь, а может быть и позднее, то еще вопрос, признают ли за нами открытие полюса на основе данных по счислению, которые мы сможем предъявить!

Не знаю, помогло ли хоть сколько-нибудь мне вытягивание солнца за хвост, но только оно в конце концов показалось. Правда, вначале оно не было таким уж ясным, но при нашей привычке пользоваться малейшим шансом и этого было достаточно. Солнце стало спускаться, - это было проверено всеми, - и высота стояния записана. Облачная завеса редела все больше и больше, и не успели мы закончить своей работы, то есть поймать солнце в его наивысшем положении и убедиться в том, что оно снова стало опускаться, как оно засветило и засияло во всем своем блеске!

Мы отложили свои инструменты и теперь, сидя на санях, принялись за вычисления. Смею уверить, мы волновались. Каковы-то будут результаты после столь долгого похода вслепую по такой невозможной местности, какая встречалась нам в большинстве случаев? Мы вычитали и складывали и, наконец, получили результат. Мы недоверчиво посмотрели друг на друга. Результат поразил .нас, словно какой-нибудь ловко проделанный фокус: 88º16¹ южной широты. С точностью до мили то же самое, что и по счислению: 88º16¹ южной широты! Если теперь нам придется идти к полюсу по счислению, то, надеюсь, что даже самые требовательные люди признают за нами право на это. Мы сложили свои тетради для наблюдения, съели по нескольку штук галет и снова двинулись в путь.

В этот день нам предстояло разрешить великую задачу, а именно пронести свой флаг дальше к югу, чем когда-либо ступала нота человека. Мы приготовили свой шелковый флаг. Он был крепко принайтовлен к двум лыжным палкам и лежал на санях Хансена. Я дал ему приказ поднять флаг на его санях, как только нами будет пройдена самая южная широта, достигнутая Шеклтоном - 88º2З¹. Была моя очередь бежать впереди, и я пустился в путь. Теперь уж нетрудно было держать направление. Мне нужно было только править на красивейшие облака. Все шло совершенно механически. Впереди бежал очередной бегун, затем Хансен, потом Вистинг и, наконец, Бьолан. Другой бегун, свободный от службы, мог идти где угодно. Обычно, он шел за теми или другими санями.

Я давно уже погрузился в свои мысли, и они были л" далеко от тех мест, где я шел. Не помню, о чем я думал, но был так занят, что совсем забыл об окружающем. Вдруг меня внезапно вывел из моих мечтаний торжествующий крик, сопровождавшийся громким "ура". Я быстро обернулся, чтобы узнать о причине этого необычайного явления, и безмолвно остановился, словно очарованный..

Я не могу передать чувств, охвативших меня, когда я стоял, разбираясь в происшедшем. Все сани остановились, а на переднем развевался норвежский флаг. Он развернулся, реял и бился так, что шелк щелкал. Он был необычайно красив в чистом ясном воздухе, среди ослепительно белых окрестностей. 88o23' были пройдены, мы прошли на юг дальше, чем кто-либо из людей! Еще ни одно мгновение за все наше путешествие не волновало меня так, как это. Слезы катились одна за другой, усилиями всей своей воли я не мог остановить их. Это наш флаг покорил и меня и мою волю! К счастью, я был впереди других, а потому успел взять себя в руки и наложить оковы на свои чувства, прежде чем подошел к своим товарищам.

Мы обменялись взаимными поздравлениями и рукопожатиями, - дружно мы прошли так далеко, пройдем и еще дальше - вперед, до самой цели. Мы не прошли этого места, не выразив своего величайшего почтения и восхищения человеку, который вместе со своими смелыми товарищами водрузил флаг своей родины гораздо ближе к цели, чем кто-либо из его предшественников. Имя сэра Шеклтона навсегда будет записано огненными буквами в истории антарктических исследований. Мужество и воля творят чудеса. Примером этому служит то, что сделал этот человек, и лучшего я не знаю!

Конечно, пришлось вынуть фотографические аппараты, и мы получили прекрасный снимок сцены, которую никто из нас никогда не забудет. Мы продвинулись еще на три - четыре километра - от 88o25' - и затем разбили лагерь.

Погода улучшилась и продолжала улучшаться все время. Теперь было уже совсем тихо, прозрачно - ясно и, применяясь к обстоятельствам, по - летнему тепло, - 18º. Внутри нашей палатки было совсем душно. Это было больше того, что мы ожидали. Обсудив и взвесив все хорошенько, мы пришли к заключению, что нужно оставить еще один склад - последний - здесь, на этом месте. Выгода от облегчения саней была так велика, что нам пришлось рискнуть. Впрочем, особого риска с этим и не было связано, раз мы сооружали целую систему вех, которая привела бы к нужному месту и слепого. Ведь мы решили отметить склад не только поперек своего курса, то есть, с востока на запад, но и строить снежные гурии через каждые 3 и 7 километров к югу. Поэтому весь следующий день мы провели на месте, чтобы привести .в порядок этот склад. Собаки Хансена все до одной были просто чудом. Казалось, ничто не действовало ,на них. Конечно, они немного похудели, но были все еще полны сил. Поэтому было решено не облегчать саней Хансена, а только двое других. Обе упряжки - и Вистинга и Бьолана - сдали, особенно последняя. Были произведено не малое уменьшение веса - почти пятьдесят кило на каждых санях. Значит, в складе было оставлено около 100 килограммов. Снег в этом месте был мало пригоден для постройки, но все же нам удалось воздвигнуть здесь весьма внушительный монумент. Были оставлены собачий пеммикан и галеты. На санях мы везли с собой провиант приблизительно на месяц. Поэтому, если бы, паче чаяния, нам не повезло и мы потеряли бы этот склад, то все же с некоторой вероятностью еще до истощения провианта мы дошли бы до своего склада на 86o21'. Поперечная разметка , по обеим сторонам склада была произведена при помощи шестидесяти досок от ящиков, выкрашенных в черную краску, поставленных через каждые 100 шагов. На конце каждой второй доски был прикреплен клочок черной материи.

Доски, поставленные к востоку, были все помечены, так что, увидев их, мы сразу же могли бы узнать, что находимся с восточной стороны склада. К западу доски шли без меток.

За последние теплые дни наши отмороженные места будто созрели. Какой у нас был вид! Вистинг, Хансен и я больше всего пострадали во время последней юго - восточной пурги. Вся левая сторона наших лиц представляла сплошную изъязвленную лепешку, покрытую кровью и гноем. Вид у нас был, как у последних разбойников и бродяг с большой дороги, и, конечно, никто из наших близких не узнал бы нас! Эти раны очень беспокоили нас в последнюю часть нашего путешествия. Малейшее дуновение ветра вызывало такое ощущение, будто бы кто-то пилил нам лица тупым ножом. Раны эти долго не заживали. Я помню, что Хансен снял последнюю корку, когда мы, три месяца спустя, уже стояли в Хобарте.

Во время постройки склада ,нам очень повезло с погодой. По временам показывалось солнце, и нам представился превосходный случай произвести несколько хороших наблюдений азимута, - это были последние, сколько-нибудь пригодные, за весь поход.

Десятое декабря наступило при такой же ясной солнечной погоде. Правда, в этот день при температуре - 28º и слабом свете в лоб наши раны довольно сильно болели, но все же дело наше двигалось.

Мы сразу же принялись за постройку гуриев. Эта работа продолжалась с большой точностью до самого полюса. Эти гурии были не такими большими, как те, которые мы строили на барьере. Мы поняли, что высота их в один метр будет вполне достаточна. На совершенно гладкой равнине малейшая неровность была очень заметна. При этой работе со снегом мы основательно изучили и свойства снега. Нередко, и очень нередко, нам было трудно в этой части равнины, то есть южнее 88º25¹, находить достаточно хороший, иначе сказать, достаточно плотный снег для вырезывания из него глыб. Казалось, что снег выпал здесь на плато при совершенно спокойных условиях, при слабом ветре или затишье. Можно было, не встретив препятствия, засунуть весь палаточный шест в два метра длиной до самого низа, - значит, там не было никакого твердого снежного слоя. И поверхность снега была совершенно ровная, - ни в каком направлении ни признака образовавшихся сугробов.

С каждым шагом вперед мы теперь быстро приближались к цели. С довольно большой уверенностью мы могли рассчитывать, что дойдем до места пятнадцатого вечером. Вполне естественно, что теперь наши разговоры по большей части вращались около этого срока. Никто из нас ни за что не сознался бы в том, что мы нервничаем, но все же мне кажется, что все мы были немного заражены этой болезнью. Что мы увидим там впереди? Великую бесконечную равнину, которую еще не видели ничьи глаза, где еще не ступала ничья нога? Или же - или?.. Нет, это было невозможно! С той быстротой, с какой мы шли, мы первые должны будем дойти до цели, в этом не могло быть никакого сомнения. А все же - все же!? Туда, где есть хоть маленькая щелка, всегда проберется сомнение и будет грызть и грызть несчастного, никогда не оставляя его в покое.

- Чего это ради "Уруау" нюхает воздух? Это замечание бросил Бьолан в один из последних дней, когда я шел рядом с его санями и разговаривал с ним.

- И удивительно, что она нюхает в южном направлении. А вдруг там... ?

"Милиус", "Ринг", "Полковник" и "Сугтен" тоже чуяли что-то интересное в южном, направлении. Забавно было смотреть, как они, По-видимому, с большим интересом, поднимали свои головы, поворачивая морды прямо на юг и нюхали. Можно было действительно подумать, что там находится что-то особенное.

С 88º25¹ южной широты барометр и гипсометр медленно, но верно показывали, что плато снова начинает спускаться по ту сторону. Для нас это было приятной неожиданностью. Значит, мы не только обнаружили вершину плато, но и ту его часть, которая спускается по ту сторону. Это может иметь очень - большое значение для понимания строения всего плато. Десятого декабря разница между наблюдениями и счислением была около двух километров. Одиннадцатого опять тот же результат - наблюдения отставали от счисления на два километра. Погода и наст оставались приблизительно такими же, как и в предыдущие дни - легкий юго - восточный ветер при - 28ºС. Снежный покров был рыхлым, но сани и лыжи прекрасно скользили.

Двенадцатого та же погода, температура - 25º. Наблюдения и счисления опять тогда в точности совпали. Наша широта - 89º15¹ южной широты.

Тринадцатого мы дошли до 89º30¹ южной широты. Счисление отстало от наблюдений на один километр. Наст и состояние местности по-прежнему отличные. Погода превосходная - тихо и солнечно.

Полуденное наблюдение четырнадцатого дало - 89º38,5¹ южной широты. Вечером мы остановились, пройдя восемь миль и разбили лагерь на 86º45¹ южной широты по счислению. Утром погода была такая же хорошая. Вечером были небольшие снежные шквалы с юго - востока.

. В этот вечер у нас в палатке было такое настроение, как накануне праздника; Заметно было, что у дверей стоит нечто великое. Наш флаг был вынут и привязан к тем же двум лыжным палкам, что и в прошлый раз. Потом мы его свернули и отложили в сторону уже готовым к поднятию.

Ночью я просыпался несколько раз с тем же чувством, какое бывало у меня в детстве накануне сочельника, в ночь перед сочельником: взволнованное ожидание того, что должно случиться. Впрочем, мне кажется, что эту ночь мы спали так же хорошо, как и все остальные.

Утром пятнадцатого погода была великолепнейшей, будто нарочно созданной для прибытия к полюсу. Не знаю точно, но мне кажется, что в этот день мы проглотили свой завтрак немного быстрее, чем в предыдущие дни, и вышли из палатки немного поспешнее, хотя я должен сказать, что это делалось нами всегда со всей возможной быстротой. Мы заняли свои обычные места в следующем порядке: бегун, Хансен, Вистинг, Бьолан и второй бегун. К полудню мы дошли до 89o53' южной широты по счислению и приготовились пройти оставшееся расстояние одним махом. В десять часов утра поднялся легкий ветер с юго - востока, небо покрылось облаками, и нам не удалось определить полуденной высоты. Но слой облаков был не толст, и солнце время от времени проглядывало. Наст в этот день был разный. Иногда лыжи скользили хорошо, но иногда дело оборачивалось плохо. В этот день. как и накануне, все шло совершенно механически. Разговаривали мы мало, но зато тем больше пользовались глазами. Шея Хансена в этот день была вдвое длиннее, чем в минувшие дни, - так он вращал ею и вытягивал ее, чтобы увидеть по возможности на несколько миллиметров дальше! Когда мы выходили, я попросил его смотреть хорошенько во все глаза, и он выполнял это добросовестно. Но как он ни смотрел, ни высматривал, однако, он не видел там ничего, кроме бесконечной, плоской равнины. Собаки перестали нюхать и, По-видимому, больше не интересовались областями, лежащими вокруг земной оси!

В три часа дня все каюры одновременно закричали: "стоп!" Они тщательно следили за своими одометрами и теперь остановились на точно вымеренном расстоянии - на нашем полюсе по счислению!

Цель была достигнута.

Путешествие закончено.

Не могу сказать, - хотя знаю, что это произвело бы гораздо больший эффект, - что я стоял у цели своей жизни. Это было бы слишком уж откровенной и явной выдумкой. Лучше уж буду откровенен и прямо заявлю, что, пожалуй, никогда никто из людей не стоял, как я в данном случае, на месте... диаметрально противоположном цели своих желаний! Область вокруг северного полюса, - да чего уж там, нет, сам северный полюс! - с детства притягивал меня, а вот я теперь очутился на южном полюсе!

Можно ли представить себе что-нибудь более противоположное? !

Мы считали теперь, что находимся уже на полюсе. Конечно, каждый из нас знал, что мы не стоим на самой точке, где находится полюс: определить это путем наблюдений было невозможно в такое время и с такими инструментами, какие были в нашем распоряжении. Но мы были так близко от него, что те несколько километров, которые нас, может быть, и отделяли от полюса не имели ровно никакого значения. Мы намеревались описать круг с радиусом в 18,5 километра вокруг места нашего лагеря и удовлетвориться этой работой, когда она будет выполнена. Остановившись, мы собрались и поздравили друг друга. У нас были все основания питать друг к другу взаимное уважение за все то, что мы совершили, и я думаю, что именно это мы и чувствовали и выражали, когда обменивались крепкими и решительными рукопожатиями.

После этого мы перешли к следующему действию, самому важному и торжественному из всего нашего путешествия, - к водружению нашего флага. Пять пар глаз сияли любовью и гордостью, взирая на флаг, когда он с треском развернулся на свежем ветерке и взвился на полюсе.

Я решил, что в этом акте - водружении флага, событии историческом - должны принять участие все мы. Делать это подобало не одному человеку, а всем тем, которые борьбе рисковали своей жизнью и делили вместе и горе, и радости. Это был единственный способ, каким я мог здесь, на этом пустынном и заброшенном месте, выразить своим товарищам благодарность. Я видел, что они приняли ее, и приняли с теми же чувствами, с какими она им выражалась. Пять мозолистых помороженных рук схватили шест, подняли развевающийся флаг и водрузили его - в первый раз и первым на географическом южном полюсе.

- Итак, мы водружаем тебя, любимый наш флаг, на южном полюсе и даем равнине, на которой он находится, имя: Равнина короля Гокона VII.

Эти короткие минуты, конечно, запомнятся всеми нами, стоявшими там тогда. От длинных церемоний в этих областях отвыкаешь - чем короче, тем лучше!

Сейчас же снова началась повседневная жизнь. Как только мы поставили палатку, Хансен убил "Хельге". Тяжело ему было расставаться со своим лучшим другом. "Хельге" был необыкновенно старательной и доброй собакой. Безропотно тащил он сани с утра до вечера и служил блестящим примером для всей упряжки. Но за последнюю неделю он сильно сдал, и, когда мы подходили к полюсу, от прежнего "Хельге" оставалась одна тень. Он просто тащился в упряжи и не приносил абсолютно никакой пользы. Удар по черепу, и "Хельге" перестал существовать. "Смерть одних - хлеб для других", - эта пословица лучше всего применима к собачьим обедам. "Хельге" был сейчас же освежеван, и через несколько часов от него оставались только клочок хвоста да зубы. Это была вторая из наших восемнадцати собак, которую мы потеряли. "Майор", одна из славных собак Вистинга, покинула нас на 88º25¹ южной широты и больше уж не возвращалась. Она была очень измучена и, очевидно, ушла, чтобы умереть. Теперь у нас оставалось шестнадцать собак, и их мы думали разделить на две упряжки - Хансена и Вистинга, так как решили оставить здесь сани Бьолана.

Конечно, в этот вечер у нас в палатке было праздничное пиршество - правда, пробки из бутылок с шампанским не вылетали, и вино не лилось рекой! Мы удовольствовались кусочком тюленьего мяса на каждого, и это было и вкусно и приятно. Никаких иных признаков праздника внутри палатки заметно не было. Зато снаружи бился и щелкал наш .флаг. В палатке шел оживленный разговор и говорилось о многом. Быть может, не один из нас уносился мыслью домой, как бы желая сообщить о том, что мы сделали. На всем, что у .нас было с собой, мы хотели поставить метку "южный полюс" с числом и годом, чтобы потом это служило нам воспоминанием, Вистинг оказался первоклассным гравером, и ему пришлось переметить не мало вещей.

Табак, в форме курительного, до сих пор никогда еще не появлялся в палатке. Я видел, как некоторые иной раз брали в рот немного жевательного табаку. Теперь условия изменились. Дело в том, что я взял с собой в путешествие старую трубку, на которой были сделаны надписи в память разных мест, посещенных мною в арктических областях, и мне захотелось, чтобы теперь на ней стояло и "Южный полюс". Когда я вынул трубку, собираясь пометить ее, то вдруг получил неожиданное предложение. Вистинг предложил мне табаку на всю остальную часть пути! У него с собой в личном мешке было несколько плиток табаку, и ему очень хотелось, чтобы я его выкурил. Может ли кто понять, что значит подобное предложение, сделанное в таком месте, да еще человеку, который "безумно любит" покурить после еды?

Немногие смогут вполне понятъ это! Прыгая от радости, я принял предложение, и теперь на все время нашего обратного пути у меня каждый вечер была трубочка свежего мелкокрошенного жевательного табаку. Да, Вистинг совсем избаловал меня! Он не только отдал мне табак, но и. каждый вечер, - потом я поддался соблазну и разрешил себе еще и утреннее куренье, - брал на себя неприятную обязанность во всякую .погоду крошить табак и набивать трубку.

Однако, мы не дали своей болтовне затянуться. Нам .не удалось произвести наблюдения высоты, и потому нужно было постараться взять полуночную высоту.

Погода снова разъяснилась, и похоже было на то, что полночь будет удобным временем для наблюдений. Поэтому мы забрались в свои спальные мешки, чтобы вздремнуть немного в продолжение остающихся до этого времени часов. Как раз вовремя, немного после одиннадцати часов вечера, мы снова вышли и приготовились ловить солнце. Погода была превосходная, и случай для наблюдения выдался прекрасный. Все мы, четверо навигаторов, взялись, как обычно, за дело и стали следить за движением солнца. Работа эта требовала терпения, так как высотные движения солнца были теперь очень малы. Полученный нами результат был чрезвычайно интересен, так как из него очень ясно вытекало, насколько ненадежно и неценно в этих областях такое единичное наблюдение. В двенадцать часов ночи шестнадцатого декабря мы сложили свои инструменты, очень довольные работой и вполне уверенные в том, что мы наблюдали полуночную высоту солнца. Расчеты, произведенные непосредственно вслед затем, дали нам 89o56' южной широты. Все мы были довольны таким результатом.

Теперь мы решили заключить место своей стоянки в круг с радиусом около двадцати километров. Под этим я не разумею, конечно, что мы должны были описать целый круг такого радиуса; для этого понадобилось бы несколько дней, а потому об этом не могло быть и речи. Окружение палатки было произведено таким образом: три человека отправились по трем направлениям: двое поперек курса, которого мы держались до этого места, и один по продолжению курса. Для этой работы я выделил Вистинга, Хасселя и Бьолана.

Покончив с наблюдениями, мы поставили на огонь котелок, чтобы напиться шоколаду. Приятное занятие на воздухе в весьма легкой одежде не очень-то согрело нас. Только что мы собрались разлить по чашкам кипящий напиток, как вдруг Бьолан говорит:

- Мне бы очень хотелось пойти описать этот круг сейчас же. Мы можем выспаться, когда вернемся.

Хассель и Бистинг держались того же мнения, а потому было решено, что они сейчас же приступят к этой работе. Это тоже может служить одним из многих примеров той бодрости духа, которая царила в нашей небольшой компании. Мы только что успели окончить свое дневную работу - переход около тридцати километров, и люди уже просят разрешения отмахать еще новые сорок! Словно эти молодцы никогда не знали устали!

Поэтому наш поздний ужин превратился у нас в ранний завтрак, иначе сказать, каждый съел из своей хлебной .порции столько, сколько хотел, и затем уходящие начали готовиться к предстоящей им работе. Прежде всего были сшиты три мешочка из легкой непроницаемой для ветра материи. В каждый из них было положено сообщение о том, где находится наша палатка. Кроме того, каждый уходивший нес с собой большой четырехугольный флаг из темно коричнево и материи, который должен был быть очень хорошо виден на расстоянии. Для флагштоков были использованы санные полозья - и высокие, около двух метров, и крепкие; мы все равно решили снять их с саней, чтобы облегчить последние насколько возможно больше для обратного путешествия.

Вот с таким снаряжением, захватив с собою добавочную порцию по тридцати галет, все трое и отправились в путь, каждый в назначенном ему направлении. Этот поход был не совсем уж безопасен и служит к большой чести моих товарищей, так как они приступили к нему не только без всяких рассуждений, но и с пылким желанием.

Посмотрим же, какому риску подвергались ушедшие. Нашу палатку, стоявшую среди этой бесконечной равнины без каких бы то ни было отличительных знаков, вполне можно сравнить с иголкой в стоге сена. Эти три человека должны были отойти от нее на двадцать километров. В такое путешествие хорошо бы было взять с собой компас, но наши санные компасы были слишком велики и не приспособлены для ношения. Поэтому пришлось идти без компасов. Правда, когда товарищи выходили, можно было идти по солнцу, но кто знает, как долго его будет видно? Погода была в это время довольно хорошая, но никто не мог гарантировать, что не наступит внезапная перемена. Конечно, если случится такая неприятность и солнце скроется, то останутся еще их собственные следы, которые и смогут помочь им. Но полагаться на следы в этих областях опасно. Раз, два, три - и по всей равнине начинает гулять пурга, и все, что называется следами, исчезает с той же быстротой, с какой они были проложены. При таких резких переменах, которые мы столь часто переживали, в этом не было ничего невозможного. Нет ни малейшего сомнения, что наши три человека, выходя из палатки в половине третьего утра в этот день, рисковали своей жизнью. И все они знали об этом прекрасно! Но, если в силу этого кто-нибудь подумает, что их прощание с нами обоими, остававшимися на месте, было торжественным, то он очень ошибется: все трое со смехом и шутками скрылись из виду, каждый в своем направлении.

Мы же с Хансеном занялись всякой мелочью, которую нужно было привести в порядок. Надо было сделать кое-что здесь, кое-что там, и, наконец, мы должны были приготовиться к серии наблюдений, которые мы намеревались произвести вместе, чтобы получить по возможности хорошее и тщательное определение места. Первое наблюдение сейчас же показало нам, насколько эта работа была необходима. Оказалось, что оно вместо того, чтобы дать нам большую высоту, чем при полуночном наблюдении, дало меньшую, поэтому нам стало ясно, что мы вышли из того меридиана, по которому, как нам казалось, мы шли. Теперь пришлось прежде всего определить нашу линию - север - юг - и широту, чтобы иметь возможность снова ориентироваться. К счастью для нас, хорошая погода, по видимому, собиралась продержаться. Каждый час, начиная с шести часов утра до семи вечера, мы определяли высоту солнца и из этих наблюдений с некоторой вероятностью определили свою широту и направление меридиана.

Около девяти часов утра мы начали уже ожидать возвращения своих товарищей. По нашим расчетам, к этому времени они уже должны были пройти все расстояние - сорок километров. Только в десять часов Хансен заметил на горизонте первую черную точку, а вскоре затем показалась вторая и третья. С каждым появлением такой точки мы с облегчением вздыхали.

Почти одновременно все трое вернулась к палатке. Мы сообщили им предварительный результат своих наблюдений, По-видимому, наш лагерь находился приблизительно на 89º54¹30" южной широты и, значит, на площади описанного нами круга и было местонахождение самого полюса.

Мы могли бы вполне удовольствоваться этим результатом, но так как погода была все такая же хорошая и обещала и впредь оставаться такой, а наш запас провианта после тщательной проверки оказался весьма обильным, то мы решили пройти остающиеся десять километров и произвести определение места возможно ближе к самому полюсу. А пока что трое наших спутников улеглись спать, - не потому, дескать, что они устали, а потому, что так уж полагается; мы же с Хансеном продолжали производить свои наблюдения.

Вечером мы снова пересмотрели тщательнейшим образом свой запас продовольствия, чтобы выяснить виды на будущее. В результате оказалось, что у нас провианта хватит на восемнадцать дней как для нас самих, так и для наших собак. Оставшиеся в живых шестнадцать собак были разделены на две упряжки, по восемь собак в каждой, а поклажа саней Бьолана разложена на сани Хансена и Вистинга. Оставляемые нами сани были поставлены в снег "на - попа" и послужили прекрасной вехой. Одометр, привинченный к саням, мы так на них и оставили. Для возвращения нам вполне достаточно было остающихся у нас двух одометров. Все они оказались очень точными. Оставлено было также и несколько пустых ящиков. На одной из досок я написал сообщение о том, что нашу палатку "Пульхейм" нужно искать в направлении NW1/4W по компасу в пяти с половиной милях (десяти километрах) от саней. Приведя все это в порядок в тот же день, мы с удовлетворением улеглись спать.

Рано утром на следующий день, семнадцатого декабря, мы уже снова были в пути. Бьолану, расставшемуся теперь со своим местом в разряде каюров и с восторгом и радостью принятому в разряд бегунов, сразу же было поручено первое и почетное задание вести экспедицию к самому полюсу. Это задание, которое все мы считали делом чести, я поручил ему в знак благодарности жителям Телемарка за их выдающуюся работу на процветание лыжного спорта! В этот день нас нужно было вести по совершенно прямой линии - и если можно-точно держаться направления вычисленного нами меридиана. На некотором расстоянии за Бьоланом следовал Хассель, затем Хансен, потом Вистинг и довольно далеко сзади я. Таким образом, я мог очень точно проверять направление нашего пути и следить за тем, чтобы не делалось сколько-нибудь значительных отклонений. Здесь Бьолан показал себя выдающимся бегуном. Всю дорогу он шел точно по ниточке. Ни единого раза не отклонялся он ни в какую сторону, и когда мы дошли до места, пройдя десять километров, то вполне ясно могли видеть и пеленговать оставленные нами сани. Судя по взятому нами пеленгу, они стояли как раз в надлежащем направлении. Было одиннадцать часов утра, когда мы дошли. Пока одни из нас ставили палатку, другие принялись приготовлять все к. предстоящим наблюдениям. Был сооружен крепкий снежный цоколь, на котором должен был помещаться искусственный горизонт. Рядом другой цоколь поменьше, на который можно было класть секстан, когда им не будут пользоваться. Первое наблюдение было произведено в одиннадцать с половиной часов утра.

Теперь мы разделились на две партии: Хансен со мной и Хассель с Вистингом. Пока одна партия спала, другая наблюдала и наоборот. Каждая вахта продолжалась шесть часов. Погода стояла восхитительная, хотя небо не все время было совершенно чистым. Очень легкий, тонкий, напоминающий пар покров то заволакивал небо время от времени, то сейчас же исчезал снова. Этот покров был не настолько плотен, чтобы закрывать солнце. Оно светило нам все время. Но в атмосфере происходили какие-то возмущения. Бывало так, что солнце несколько часов подряд не меняла своей высоты, а затем вдруг делало скачок.

Наблюдения производились теперь каждый час круглые сутки. Забавно было ложиться спать в шесть часов вечера и, вставая в двенадцать ночи, видеть снова солнце, По-видимому на той же высоте. И затем снова ложиться в шесть часов утра, когда солнце по-прежнему было на той же высоте. Конечно, высота его менялась, но так незначительно, что невооруженному глазу это было незаметно. Нам казалось, что солнце движется кругом по небу совершенно на одной и той же высоте.

Часы, которые я упоминал время от времени, указываются по времени меридиана "Фрамхейма". По нему мы и продолжали считать свое время. Наблюдения скоро показали нам, что мы не находимся на самой точке полюса, но настолько близко к ней, насколько это можно было определить с помощью наших инструментов.

Восемнадцатого декабря в двенадцать часов дня мы закончили свои. наблюдения, и можно с уверенностью сказать, что сделали все, что было в наших силах.

Чтобы по возможности приблизиться еще хоть на несколько миллиметров к самому полюсу, Хансен и Бьолан прошли еще четыре мили или семь километров в направлении вновь найденного меридиана.

Бьолан в этот день за обедом приятно удивил меня. Во время нашего путешествия еще не произносилось никаких речей, но теперь Бьолан, очевидно, решил, что подходящий момент наступил, и поэтому удивил всех нас прекрасной речью. Однако, мое изумление достигло предела, когда он, окончив свою речь, вынул портсигар, набитый сигарами, и угостил нас всех.

- Не угодно ли сигару на полюсе?

- Охотно выкурю, благодарю вас!

Но этим дело не кончилось. После того, как сигары обошли круг, их осталось еще четыре штуки. Я был очень тронут, когда Бьолан протянул мне портсигар с сигарами и сказал:

- А это я дарю тебе на память о полюсе. Портсигар я взял и сохраню его, как один из многих трогательных знаков преданности моих товарищей, относящихся ко времени этого путешествия. Сигары я разделил потом в рождественский сочельник и ознаменовал этим торжественный праздник.

Закончив этот праздничный обед на полюсе, мы начали приготовления к отъезду. Прежде всего была поставлена маленькая палаточка, которую мы везли с собой на случай, если бы нам пришлось разделиться на две партии. Она была сшита нашим искусником Ренне из очень тонкой, непроницаемой для ветра материи. Она была серо - коричневого цвета и очень легко заметна на белой снежной поверхности. К палаточному шесту был привязан еще один шест, так что общая высота его была около четырех метров. На верхушке был прикреплен маленький норвежский флаг, а под ним вымпел, на котором была сделана краской надпись: "Фрам". Палатка со всех сторон была надежно укреплена оттяжками. В палатке, в мешочке, я оставил письмо королю с отчетом о том, что мы выполнили. Ведь дорога домой была далекая, и могло случиться много такого, что лишило бы нас возможности самим сообщить о своем походе... Кроме этого письма, я написал короткое послание Скотту, который, как я предполагал, должен был первый найти это место. Из вещей мы оставили .секстан с зеркальным горизонтом, цилиндр от гипсометра, три мешка для нот, оленьего меха, несколько камиков и варежек. Когда все было готово, мы поочереди входили в палатку, чтобы написать свои имена на доске, прикрепленной к палаточному шесту.

Тогда же нам удалось получить поздравления и от своих товарищей, так как на двух - трех желтых кусках кожи, пришитых к палатке у оттяжек, было написано:

"Счастливого пути!" и "Добро пожаловать на 90º!". Эти добрые пожелания, неожиданно обнаруженные нами, весьма нас обрадовали. Они были подписаны Беком и Ренне. Они крепко верили в нас! Покончив с этим, мы вышли, а дверь палатки тщательно завязали, чтобы не было никакой опасности, что туда проберется ветер.

А затем - прощай, "Пульхейм"! Наступила торжественная минута. Обнажив головы, мы прощались со своим домом и своим флагом. И вот мы сняли свою дорожную палатку и упаковали сани. Начинался обратный путь - домой, домой шаг за шагом, миля за милей, пока, наконец, мы не дойдем! Мы сейчас же въехали в свой старый след и продолжали путь по нему. Много раз мы оборачивались, чтобы в последний раз взглянуть на "Пульхейм". Опять спустилась белая дымка паров, и скоро последнее, что еще виднелось от "Пульхейма", наш флажок, исчезло из вида...

Дорога была превосходная, и все мы были в хорошем состоянии, поэтому ехали быстро. Собаки как будто понимали, что они бегут теперь домой. Последним приветом от полюса был мягкий летний ветер при температуре - 19º. Доехав до того места, где были оставлены сани, мы остановились и взяли с собой некоторые вещи. Отсюда начинались гурии. Наш след стал уже малозаметным, но благодаря своему прекрасному зрению, Бьолан держался его очень хорошо. Однако, гурия настолько хорошо выполняли свое назначение, что нам почти и не нужен был старый след. Хотя гурии были не выше одного метра, но они были необыкновенно хорошо заметны на ровной поверхности. Когда солнце освещало их, они сверкали, как электрические маяки. Если же солнце бывало с другой стороны, то. они в тени были такими черными, что их можно было принять за черные камни.

Мы намеревались на будущее время пользоваться для езды ночью. Преимущества этого были велики, и их было много. Прежде всего солнце оставалось у нас сзади, что уже не мало значило для наших глаз. Идти против солнца по такой снежной равнине страшно вредно для глаз, даже если иметь хорошие снежные очки. Когда же солнце светит в спину, идешь играючи. Другое большое преимущество, - его мы оценили значительно позднее, - заключалось в том, что мы самое теплое время суток проводили в палатке, а за это время представлялся удобный случай высушить наше мокрое платье и т. п. Однако, это последнее преимущество, как мы увидим позднее, оказалось сомнительным.

Было очень приятно идти, повернувшись к югу спиной. Ветер, почти всегда дувший с этой стороны, часто действовал весьма неприятно на наши облупившиеся лица. Теперь же он всегда будет дуть нам в спину, подгоняя нас и одновременно давая нашим лицам время зажить.

Еще одного мы страстно желали - поскорее спуститься опять на равнину, чтобы иметь возможность дышать как следует. Ведь здесь наверху нам редко удавалось вздохнуть по - настоящему - глубоко. Чтобы сказать просто "да", нам приходилось дважды вздохнуть. Состояние астмы, в котором мы находились во время своего шестинедельного пребывания на плоскогорье, было весьма неприятно.

Мы установили, что для обратного пути переход в пятнадцать миль или двадцать восемь километров будет вполне достаточным. Правда, теперь на обратном пути у нас было много всяких преимуществ, благодаря чему мы могли бы делать длинные переходы, но мы боялись переутомить собак и, может быть, этим погубить их, не успев еще пройти достаточно далеко, если будем идти слишком большими переходами. Однако, скоро оказалось, что мы ошиблись в своих собаках. Чтобы сделать свои двадцать восемь километров, мы тратили всего пять часов, и поэтому отдых получался продолжительный.

Двадцатого декабря мы убили первую собаку по пути домой. Это был "Лассе", моя славная собака. Он совсем обессилел и больше никуда не годился. Его разделили на пятнадцать по возможности равных частей и отдали товарищам. Они теперь научились ценить свежее мясо, и, конечно, эта добавочная кормежка свежим мясом, к которой мы время от времени прибегали по пути домой, имела не малое значение для достижения нами такого прекрасного результата. По-видимому, они чувствовали себя от такой пищи отлично в течение нескольких дней и работали после нее во много раз лучше.

Двадцать первое декабря началось при резкой погоде. Легкий ветер с юго - востока, мгла и плохая видимость. Мы потеряли след и довольно долго должны были идти по компасу. Но, как обычно, вдруг все прояснилось, и снова на равнине стало светло и тепло. Да, стало даже слишком тепло! Пришлось снять с себя все, - почти все, конечно, - и все-таки пот струился с нас. Неуверенность в пути продолжалась недолго. Наши великолепные гурии прекрасно служили свою службу и по очереди, один за другим, появлялись на горизонте, блестели и сияли, ведя нас к столь важному для нас складу на 88º25¹ южной широты.

Теперь местность начала понемногу повышаться, но так незначительно, что этого нельзя было заметить. Однако, гипсометр и барометр не дали себя обмануть и падали оба точно таким же образом, как раньше поднимались. Если даже мы сами и не замечали подъема, то ощущение его все-таки появилось. Это можно назвать воображением, но, право же, мне казалось, что я замечаю этот слабый подъем по своему дыханию. За последние дни наш аппетит угрожающе возрос Оказалось, что мы, лыжники, проявляли гораздо большую жадность, чем каюры. Было несколько таких дней, когда мы трое - Бьолан, Хассель и я, готовы были, не сморгнув глазом, проглотить даже... камешек! Каюры никогда не замечали у себя такого волчьего аппетита. Мне кажется, что это можно приписать тому, что каюры во время езды могли опираться на сани и таким образом имели хоть небольшой отдых и опору, чего мы, шедшие без саней, были совершенно лишены. Может показаться, что не так уж много, если ты положишь руку на сани во время хода, но в течение долгого времени, изо дня в день это, может быть, и имеет свое значение. К счастью, мы были так хорошо снабжены, что могли увеличить свои дневные порции, когда у нас появилось это ощущение голода. Уходя с полюса, мы настолько увеличили свою дневную порцию пеммикана, что в результате у нас скоро пропал этот неприятный волчий аппетит, и постепенно мы дошли до самого обыкновенного здорового повседневного желания поесть.

На первых порах, когда началось обратное путешествие, мы организовали свою работу так, что приступили к "утренним" сборам в путь в шесть часов вечера. К восьми часам мы бывали уже совсем готовы и затем начинали свой дневной переход. Вскоре после полуночи пятнадцать миль (двадцать восемь километров) бывали пройдены, и мы опять могли ставить свой дом, варить пищу и отдыхать. Но скоро этот отдых стад казаться. нам невыносимо - долгим, К тому же, наступила такая жара (относительно), что мы нередко вылезали из спальных мешков и лежали, ничем не покрываясь. Эти часы отдыха по двенадцати - четырнадцати часов, а то и шестнадцати часов в первую часть обратного пути были просто испытанием нашего терпения. Мы прекрасно понимали, что подобный отдых чрезмерен, но все же придерживались такого порядка на то время, пока ехали на больших высотах. В то время мы часто беседовали о том, как бы нам лучше всего использовать этот ненужный нам продолжительный отдых.

В этот день, двадцать первого декабря, "Пер", наш добрый, верный, трудолюбивый "Пер", не мог больше бежать, и его пришлось везти последнюю часть пути.

Когда мы доехали до стоянки, он был вознагражден за все свои труды. Легкий удар обухом - и все было кончено... Измученное животное упало, не издав ни звука. Вистинт потерял одну из лучших своих собак. "Пер" был удивительным животным. Тихо и мирно бродил он всегда кругом и никогда не принимал участия в общих битвах. По виду его и по поведению легко можно было бы предположить, что он вообще чудак и ни к чему негоден. Но, попадая в упряжь, он показывал, чего он стоит. Без понуканий, без кнута тянул он сани с утра до вечера и как упряжное животное был бесценен. Но, подобно большинству других собак с таким же характером, он не мог вынести длительного пути. Он выбился из сия, был убит и съеден.

Быстрыми шагами приближался сочельник. Для нас он не мог быть особенно праздничным, однако, мы хотели попробовать сделать его торжественным, насколько это позволили бы обстоятельства. Для этого нам нужно было дойти до склада к этому вечеру и отпраздновать рождество рождественской кашей. Накануне сочельника мы убили "Свартфлеккена". Его никто не жалел. "Свартфлеккен" был одной из собак Хасселя и всегда отличался скверным характером. В своем дневнике я читаю следующие слова, записанные в тот же вечер: "Сегодня вечером убит "Свартфлеккен". Оя не хотел больше везти, хотя на вид и был неплох. Дурной характер. Будь он человеком, то, начав хорошо, кончил бы в тюрьме".

Он был довольно жирен и съеден с видимым удовольствием.

Наступал сочельник. Погода была несколько переменной: то облачно, то ясно, когда мы вышли в восемь часов двадцать третьего декабря. Нам не пришлось долго ехать, чтобы достичь своего склада. В двенадцать часов ночи мы дошли до него при великолепнейшей тихой и теплой погоде. Значит, в нашем распоряжении был весь сочельник, и мы могли использовать его как угодно. Наш склад был тотчас же вскрыт и распределен на двое саней. Вистинг, вечерний повар, заботливо собрал все крошки от галет и сложил их в мешок. В палатке их поколотили и помяли хорошенько. В результате получился порошок. Из этого продукта и из колбасы с молочной мукой Вистингу удалось изобразить нам вкуснейшую рождественскую кашу. Сомневаюсь, чтобы кому-нибудь дома так пришлась по вкусу рождественская каша, как нам в то утро в нашей палатке! А затем одна из сигар Бьолана окончательно привела весь лагерь в праздничное настроение.

В этот день еще одним большим праздником для нас было то, что мы снова находились на вершине плато и через два - три дня пути уже могли начать спускаться, чтобы, наконец, достичь барьера и вернуться к прежнему своему состоянию. До сих пор мы охотно делали одну - две остановки во время своего дневного перехода.

Мы останавливались, чтобы дать отдых и самим себе, и собакам.

Сочельник мы начали по - новому, проходя все расстояние - двадцать восемь километров - без остановки. В сущности" такой порядок нравился нам больше, - невидимому, и собакам тоже. Обычно после отдыха тяжело снова пускаться в путь. Делаешься как-то менее подвижным, а может быть и ленивее, и приходится снова разминаться.

Двадцать седьмого мы прошли прекрасным ходом 88o южной широты, направляясь к северу, По-видимому, поверхность здесь, после того как мы покинули ее, подвергалась сильному действию солнечных лучей, так она была буквально отполирована. По этой полированной равнине мы ехали как по гладкому льду, с той лишь огромной разницей, что здесь у собак был хороший упор для ног.

На этот раз мы уже на 88º южной широты заметили впереди землю - и она приводила нас в большое изумление. Было очевидно, что это та самая могучая, уходящая на юго - восток горная цепь, которую мы видели раньше, но на этот раз она простиралась на юг значительно дальше. Погода была кристально - ясная, и, судя по тому, как была видна земля, видимость была очень хорошая. Вершина за вершиной тянулась эта цепь к юго - востоку, постепенно исчезая. Но, судя по воздуху, эта цепь продолжалась и, дальше в том же направлении за пределами поля нашего зрения. Я считаю несомненным, что эта цепь пересекает таким образом весь антарктический континент.

Здесь мы .получили прекрасный пример того, насколько в этих местах бывает обманчив воздух, В один сравнительно совершенно ясный момент мы в последний раз пеленговали землю на 87o южной широты. А теперь с 88o южной широты была видна земля, насколько хватал глаз! Мало сказать, что мы были поражены. Мы смотрели и смотрели, не узнавая, где же мы находимся. Мы совсем и не предполагали, что огромный горный массив, видневшийся так ясно и высоко над горизонтом, был горой Т. Нильсена. Насколько же иначе выглядел он в туманном воздухе, когда мы расставались с ним! Занятно читать в моем дневнике за эти дни, как ревностно мы ежедневно пеленговали землю, думая, что это новая земля. Мы не узнавали этой громадной горы до тех пор, пока над равниной не начала показываться гора Хельмера Хансена.

Двадцать девятого декабря мы покинули вершину плато и начали спуск. Хотя этот спуск и не был заметен для невооруженного глаза, однако, он прекрасно замечался по собакам, Вистинг приладил теперь к своим саням парус и, таким образом, не отставал от Хансена. Если бы кто-нибудь посмотрел на нас в эти дни, когда мы мчались так по равнине, то он никогда не поверил бы, что мы вот уже семьдесят дней находимся в непрерывном походе. Мы прямо летели! Ветер постоянно дул нам в спину, а тепло и солнце не оставляли нас. И речи не могло быть о том, чтобы пускать в ход кнут, Здоровье собак было прекрасно, и они рвались и прыгали в упряжи от желания бежать. Для нашего прекрасного бегуна наступили тяжелые времена. Часто ему приходилось напрягать все свои силы, чтобы держаться впереди псов Хансена. А следом за ними несся на всех парусах Вистинг с лающими и визжащими от радости собаками. Хассель с большим трудом мог поспевать за ними, да и я тоже. Поверхность была совершенно отполирована, и мы могли пробегать большие пространства, просто отталкиваясь палками.

После нашего отъезда с полюса собаки совершенно изменились. Как ни странно и ни невероятно это может показаться, однако, право, они с каждым днем прибывали в весе и становились толстыми и жирными. Я думаю что такое действие на них оказывала кормежка свежим мясом вместе с пеммиканом. С двадцать девятого декабря мы снова могли увеличить свой паек пеммикана. Ежедневный паек на человека был 450 граммов, и, я думаю, большего мы и не смогли бы съесть.

Тридцатого декабря мы ехали все время под горку, и, право же, быть лыжником здесь дело не трудное! Каюры прекрасно бежали на лыжах возле своих саней и ехали по этой равнине с феноменальной быстротой. Местность была покрыта тут снежными наметами, которые перемежались с гладкими, похожими на лед поверхностями. Нам, лыжникам, приходилось здорово стараться, чтобы поспевать за санями. Бьолану это было не так уж трудно. Он-то бегал еще быстрее и по худшей местности! Хасселю и мне дело представлялось совсем в другом свете. Часто я видел то руку, то ноту Хасселя, а то вдруг он начинал делать отчаянные усилия, чтобы удержаться на ногах. К счастью, я не мог видеть самого себя! Если бы только это было возможно, то, конечно, не раз мне пришлось бы от души посмеяться.

В этот день рано утром показалась гора Хельмера Хансена. Местность теперь простиралась в виде громадных волнистых образований, чего мы по пути на юг и не заметили, идя в тумане. Эти волны были такими громадными, что по временам совершенно заслоняли от нас землю. В первый раз мы увидели гору Хансена из-за вершины одной из таких волн. Гора имела вид вершины тороса, торчащего над поверхностью. Вначале мы даже совсем не поняли, что это такое. И только на другой день поняли как следует: это показывались одна за другой острые, как шило, ледяные глыбы, покрывавшие вершину горы. Как я уже упоминал, только теперь мы убедились, что идем правильно.

Всякая земля, которую мы видели, казалась нам незнакомой. Мы буквально ничего не узнавали!

Тридцать первого декабря мы прошли 87º южной широты и таким образом быстрыми шагами приближались к "Чертову танцевальному залу" и "леднику". На другой день, в первый день нового года, было яркое солнце, - 19º и небольшой славный ветер в спину.

К своей великой радости, мы узнали местность вокруг "Бойни". Она была еще далеко, но поднималась в виде миража в теплом, пронизанном солнечным светом воздухе.

На обратном пути нам необыкновенно везло. Нам удалось миновать "Чертов зал".

Второго января, по нашему расчету, нам должен был встретиться "Чертов ледник". Так это в точности и случилось. Мы увидели его еще издалека. Огромные торосы и волнообразные образования высоко вздымались в небо. Но нас поразило больше всего, что среди этого беспорядочного нагромождения и по другую его сторону как будто бы виднелась ровная, совершенно не затронутая трещинами целая, гладкая равнина. Горы Хасселя, Вистинга и Бьолана были такими же, какими мы оставили их. Их было легко узнать, если только подойти к ним поближе. Теперь и гора Хельмера Хансена опять высоко вздымалась в небо. Купаясь в блеске утреннего солнца, она сверкала и переливалась, как чудеснейший алмаз. Мы решили, что подошли к земле ближе, чем в тот раз, когда шли на юг, и потому-то местность и изменилась совершенно. Ведь, когда мы шли на юг, то пройти у самой земли было положительно невозможно, но кто знает, быть может, за этой изрытой местностью, которую мы видели тогда, находился целый хороший участок, и нам теперь посчастливилось попасть прямо на него. Но воздух и на сей раз провел нас, в этом мы убедились на другой день, потому что вместо того, чтобы находиться ближе к земле, мы, оказывается, отошли от нее дальше, а это и было причиной того, что мы увидали только кусочек малогостеприимного ледника.

В этот вечер место нашей стоянки находилось посредине огромной занесенной снегом трещины. Нам очень хотелось знать, какая местность ожидает нас впереди. Мы и надеяться не смели, что на этот раз ледник встретит нас только этими немногими холмиками и старыми трещинами. Но наступил уже третий день, не принеся никаких разочарований. Непостижимо счастливо мы избежали всех этих ужасных и опасных переходов и, не успев даже оглянуться, находились уже на равнине под ледником. Погода была не первоклассной, когда мы в семь часов вечера двинулись в путь. Было довольно туманно, и мы едва различали вершину горы Бьолана. Это путало наши расчеты, так как мы находились уже поблизости от своего склада, и нам нужна была ясная погода, чтобы дойти до него по его пеленгу. Но мгла вместо того, чтобы рассеяться, как мы надеялись, стала все более и более сгущаться, и когда мы прошли километров одиннадцать, стало уже настолько туманно, что мы сочли за лучшее остановиться и переждать. Мы псе время исходили из того предположения, что зашли слишком на восток, то есть ближе к земле, а при данных обстоятельствах нам не удавалось в небольшие светлые промежутки, наступавшие время от времени, опознать местность под ледником. По нашему мнению, мы находились восточнее склада. Пеленги же, которыми мы могли бы определить направление, брались нами при мглистом воздухе и потому не приводили ни к каким результатам. Никакого склада не было видно.

Мы только что поели горячего вкусного пеммикана, как вдруг внезапно выглянуло солнце. Мне кажется, что никогда еще наш лагерь не сворачивался, а сани не укладывались в столь короткий срок! От того момента, когда мы выскочили из спальных мешков, до того, как сани были уже уложены, прошло всего пятнадцать минут - невероятно короткий срок.

- Но что же это, скажите на милость, блестит там среди стены тумана?

Вопрос этот вырвался у одного из наших ребят. Туман разорвался и стал расходиться в обе стороны. В западной его полосе выглянуло что-то большое, белое, простиравшееся далеко с севера на юг. Урра! Это гора Хеллана Хансена! Ничего иного и быть не может. Наш единственный отличительный, знак на западе! Мы были вне себя от радости, встретив старого знакомого, но в направлении склада по-прежнему висела густая завеса.

Посовещавшись немного, мы решили распрощаться со складом, проложить курс на "Бойню" и двинуться к ней. Пищи у нас было достаточно. Сказано - сделано, и мы пустились в путь.

Теперь быстро и верно стало проясняться, и мы, идя к горе Хеллана Хансена, убедились, что запили слишком далеко не на восток, а на запад. Но мы не стали поворачивать и искать склад.

Под горой Хеллана Хансена мы поднялись на довольно высокий гребень. К этому времени мы уже прошли назначенное расстояние и остановились. За нами при ослепительно - ясной погоде лежал ледник, каким мы его видели впервые, идя к югу. Трещина на трещине, обрыв на обрыве! Но среди всего этого хаоса тянулась белая непрерывная и тонкая линия, тот самый путь, который мы видели и на котором мы были несколько недель тому назад. А мы в точности знали, что как раз под этой белой полоской и находится наш склад. Мы ужасно досадовали, что склад этот так легко ускользнул из наших рук, и говорили о том, как славно было бы подобрать содержимое всех складов, разбросанных нами по равнине. В этот вечер я чувствовал себя усталым и измученным и потому не имел ни малейшего желания идти обратно тринадцать миль, или двадцать четыре километра, отделявших нас от склада. Если кому-нибудь хочется совершить такую прогулку, то я буду очень ему благодарен, Вызвались все - все как один! Среди нас не трудно было найти добровольцев. Я выбрал Хансена и Бьолана. Они не взяли с собой почти ничего и быстро .укатили с пустыми санями. Было тогда пять часов утра. В три часа дня они вернулись к палатке - Бьолан на лыжах впереди, Хансен сзади с санями. Блестящим доказательством выносливости и людей и животных было расстояние в сорок две мили или около восьмидесяти километров, пройденное Хансеном и Бьоланом и одной из упряжек за один день, при средней скорости от пяти до шести километров в час. Склад был найден без особого труда. Больше всего затруднений доставило им волнообразное строение местности. Они подолгу шли по волнистым долинкам, которые заслоняли от них вид на все окружающее. Один хребет сменял другой. Возвратившись к палатке, Бьолан заметил:

- Да, хребтам у нас доставалось здорово!.. Мы позаботились о том, чтобы к их возвращению все было готово, - прежде всего заготовили побольше воды. Воды, воды - вот чего просят раньше всего и, обычно, после всего. Когда же первая жажда утолена, наибольший интерес уделяется пеммикану. Пока за вернувшимися всячески ухаживали, привезенные сюда из склада запасы были распределены на двое саней, и вскоре все опять было готово к отъезду.

Тем временем погода становилась все лучше и лучше, и горы перед нами виднелись поразительно отчетливо. Нам показалось, что мы узнали горы Фритьофа Нансена и Дона Педро Кристоферсена, и мы тщательно запеленговали их на случай, если снова спустится туман. Понятие о дне и ночи теперь для большинства из нас начало смешиваться.

- Шесть часов, - отвечает кто-то на вопрос о времени.

- Да. утра, - подтверждает другой.

- Нет, ты совсем спятил, - говорит опять первый, - ведь у нас же вечер!

О числах уж и говорить нечего! Хорошо еще, что мы помнили год. Только благодаря записям в дневниках и тетрадях для наблюдений, мы могли вести счет дням и числам, а то ведь за работой мы обо всем этом не имели ни малейшего представления.

Что за прекрасная была погода, когда четвертого января мы вылезли из своих спальных мешков! Теперь мы решили идти тогда, когда это нам будет удобнее, и не обращать внимания ни на день, ни на ночь. Продолжительный отдых давно уже нам надоел. Надо было во что бы то ни стало сократить его. Как я уже сказав погода не могла быть лучше - ослепительно - ясная и совсем тихая при - 19o С; в ясном тихом воздухе чувствовалось настоящее лето. Перед началом перехода мы сняли с себя все лишнее и сложили на сани. Выходило так, что почти все оказалось лишним! Тот наряд, в котором мы в конце концов двинулись в путь, в наших широтах считался бы мало приличным... Мы усмехались и поздравляли друг друга с тем, что дамы еще не появились в этой части земного шара! А то, конечно, нам бы не позволили щеголять в нашем необыкновенно приятном, практичном наряде. ..

Сегодня очертания земли выступили еще резче. Было очень интересно увидеть снова эту часть пути, пройденную нами, когда мы шли на юг в густом тумане, в бурю и метель. Мы проходили совсем рядом с этой громадной горной цепью, даже и не подозревая, как близко мы от нее и как она колоссальна. К счастью, местность на этом участке была совсем не изрыта. Я говорю - к счастью, ибо кто знает, что случилось бы с нами, если бы в такую ужасную погоду нам пришлось ехать через область трещин. Может быть, мы справились бы с этим, а может быть и нет. Нам предстояла тяжелая дорога. "Бойня" лежала на 750 метров выше того места, где мы находились. Мы рассчитывали вскоре заметить какой-нибудь из своих гуриев, но это случилось только после двадцати километров пути. Здесь вынырнул один из гуриев, и мы с радостью приветствовали его. Мы знали, правда, что идем по верному пути, но все же такой старый добрый знакомый оказался очень желанным.

Здесь, видимо, солнце хорошо припекало, пока мы шли на юг, так как некоторые из гуриев совсем покосились и большие сосульки ясно свидетельствовали о могуществе солнца. Сделав переход почти в сорок километров, мы остановились у гурия, построенного нами здесь, как раз у склона, который задержал нас в туман двадцать шестого ноября.

Пятница пятого января была одним из тех дней, которых мы ожидали с волнением. Ведь в этот день мы должны были найти свой склад у "Бойни". Этот склад, в котором было оставлено прекрасное свежее собачье мясо, имел для нас чрезвычайно большое значение. Было важно не только то, что наши животные привыкли ценить это мясо больше пеммикана, но еще важнее, что оно необыкновенно хорошо действовало на состояние их здоровья.. Конечно, наш пеммикан был достаточно хорош, и лучшего даже вообще не бывает, но перемена меню вещь очень важная и, По-видимому, по моему опыту, имеет для собак в таком длинном путешествии еще большее значение, чем для людей. Мне уже случалось видеть, что собаки отказывались есть пеммикан, вероятно, потому, что за отсутствием разнообразия в пище он надоедал им. В результате, собаки худели и слабели, хотя пищи у них бывало достаточно. Пеммикан, о котором я сейчас говорю, был пеммиканом, изготовленным для людей. Таким образом, тут было виновато не качество.

Когда мы начали свой переход, был час с четвертью утра. Мы спали недолго, но нам нужно было воспользоваться прекрасной ясной погодой, пока она еще держалась. Здесь, вокруг "Бойни", как мы знали по собственному опыту, нельзя полагаться на погоду. Судя по уже пройденному нами прежде расстоянию, мы знали, что от гурия, у которого мы находились, до склада у "Бойни" было двадцать два километра. На этом расстоянии мы поставили всего лишь два гурия, но местность была такой, что мы не боялись ошибиться. Однако, мы скоро убедились, что не так легко узнать местность даже и при гуриях. Благодаря отличной, ясной погоде и острому зрению Хансена, мы нашли оба своих гурия. Однако, нас поразил вид гор. Как я уже говорил раньше, мы были уверены в том, что погода была совершенно ясная, когда мы в первый раз, двадцать первого ноября, дошли до "Бойни". В тот раз я с места нашей стоянки запеленговал дорогу, по которой мы вышли между горами на плато и тщательно записал результат. Пройдя последний гурий и приближаясь к "Бойне", по счислению, мы были очень поражены видом окрестностей. В тот раз, двадцать первого ноября, мы видели горы на западе и на севере, но очень далеко. Теперь же вся эта часть горизонта была занята колоссальным горным массивом, который был совсем около нас. Что это все значит? Наваждение? Право, я чувствовал в то мгновение и в самом деле нечто подобное! Я с радостью прозакладывал бы душу, поклявшись, что никогда и в глаза не видел такого ландшафта. Нужное расстояние было теперь уже пройдено и, судя по гуриям, которые мы миновали, мы должны были находиться на месте. Однако, это довольно странно! В том направлении, по которому я запеленговал наш подъем, мы видели теперь склон совершенно неизвестной нам горы, торчавшей над плато. Там, на этой горной стене, не могло быть совершенно никакого спуска. Только на северо - западе местность как будто допускала спуск. Казалось, там было естественное понижение, сбегавшее к барьеру, который виднелся далеко - далеко вдали. Мы остановились и обсудили положение.

- Но вот там уже побывали люди, - кричит вдруг Хансен.

- Да! - восклицает Вистинг, - ведь вот там торчит моя сломанная лыжа, которую я воткнул у склада.

Таким образом, в этом неприятном положении нас спасла сломанная лыжа Вистинга. Хорошо, что он поставил ее там, - во всяком случае весьма предусмотрительно!

Мы осмотрели местность в бинокль и рядом со снежной кучей, которая оказалась нашим складом, но которая очень легко могла бы ускользнуть от нашего внимания, увидели лыжу, торчавшую из снега. Радостные и довольные, мы направились к этому месту, но дошли до него, только пройдя пять километров.

Всей нашей маленькой компанией овладело праздничное настроение, когда мы дошли досюда и увидели место, которое считали наиважнейшим пунктом на своем обратном пути. Мы считали нужным найти это место не столько из-за провианта, находившегося там, но главным образом из-за того, чтобы найти снова дорогу с плато. А теперь, дойдя досюда, мы убедились в этой необходимости еще больше, чем раньше. Ведь, хотя мы теперь и знали по тщательно произведенному .пеленгованию, где находится спуск, но все же совершенно не могли его обнаружить. Казалось, что плато упирается здесь прямо в гору и ничуть не соприкасается с лежащей внизу местностью. И все же компас указывал, что тут должен существовать проход, по которому мы спустимся вниз. Гора, вдоль которой мы, оказывается, шли весь день, ничего не узнавая, была горой Фритьофа Нансена. Да, благодаря условиям теперешнего освещения, общий вид поразительно изменился!

Дойдя до склада, мы прежде всего принялись за лежавшие там собачьи туши. Мы нарубили мясо на большущие куски и роздали их псам. Собаки несколько удивились. Они не привыкли получать такие порции. Три туши мы положили на сани, чтобы при спуске собакам достался лишний кусок. "Бойня" и на этот раз не была особенно приветлива. Правда, не было такой уж знаменитой погоды, как в прошлый раз, но задувал прохладный ветерок при температуре - 23o, который после последних жарких дней пронизывал нас до костей и не располагал к пребыванию здесь дольше самого необходимого времени.

Поэтому, как только мы покончили с кормлением собак и привели в порядок сани, мы тронулись в путь. Хотя по местности что-то не очень было заметно, чтобы она сильно спускалась, однако мы сейчас же убедились в этом, как только поехали. Сани не только катились вниз, но и развивали такую быстроту, что нам пришлось остановиться и подложить под полозья тормоза. По мере того как мы ехали вперед, стена, казавшаяся нам сплошной, раздвигалась все больше и больше и, наконец, открылся наш старый знакомый подъем. Вот и гора Уле Энгельста, холодная, покрытая снегом, такая же, какой мы видели ее в первый раз. Обогнув ее, мы подошли к громадному крутому склону, где я по пути на юг так восхищался работой своих товарищей и собак. Но теперь мне представился еще лучший случай увидеть, как крут был на самом деле этот подъем. Много солидных тормозов пришлось нам применить, чтобы довести скорость до "умеренного хода". Но даже и при такой сравнительно приемлемой скорости мы быстро очутились внизу, и вскоре эта первая часть спуска оставалась уже позади. Чтобы избежать возможных шквалов с плоскогорья, мы обогнули с подветренной стороны гору Энгельста и встали там лагерем, вполне довольные своей дневной работой.

Снег здесь, как и тогда, когда мы проходили это место в первый раз, был глубокий и рыхлый, и было довольно трудно найти сколько-нибудь подходящее место для палатки. Сразу стало заметно, что мы спустились метров на пятьсот и находимся теперь между горами.

Было тихо, совсем тихо, а солнце пекло, как у нас в Норвегии в летний жаркий день. Мне показалось также, что я замечаю разницу и в дыхании. Оно стало как будто более легким и приятным - но, может, это было только воображением.

В час утра на следующий день мы уже снова вышли. Зрелище, представившееся в это утро нашему взору, когда мы вышли из палатки, навсегда останется у нас в памяти. Палатка стояла в узком ущелье между горами Фритьофа Нансена и Уле Энгельста. Солнце, бывшее теперь на юте, было совершенно скрыто последней горой, и лагерь наш поэтому находился в густой тени. А прямо против нас на другой стороне вздымала высоко в небеса свой великолепный одетый льдом гребень гора Нансена, блестя и переливаясь в лучах полуночного солнца. Сверкающий белый цвет мало-помалу, почти незаметно, переходил в голубой и, темнея все больше и больше, в синий, пока, наконец, тень не сливалась с ним. А в самом низу у ледника Хейберга горный склон обнажился ото льда, - здесь он выступал темный и суровый. Гора Энгельста лежала в тени, но на вершине ее покоилось нежное, красивое перистое облачко - красное с золотым краем. Ниже на ее склоне громоздились в беспорядке ледяные глыбы. А еще дальше к востоку возвышалась гора Дона Педро Кристоферсена, отчасти покрытая тенью, а отчасти ярко освещенная - изумительное, прекрасное зрелище! И везде такая тишина! Было жутко нарушать это единственное в своем роде великолепие природы. Еще с прошлого раза мы хорошо знали местность и потому могли идти почти без обходов. Большие обвалы встречались чаще, чем на пути вперед. Один каменный обвал больше другого срывался вниз, - это Доя Педро сбрасывал свой зимний наряд!

Наст был точно такой же: рыхлый, довольно глубокий снег. Однако скользить по нему было легко, - мы ведь спускались. На гребне, где начинался спуск на ледник, мы остановились, чтобы приготовиться. Под сани были привязаны тормоза, а обе лыжные палки связаны в одну, но крепкую. Нужно было сделать так, чтобы иметь возможность сразу же остановиться, если бы какая-нибудь трещина неожиданно появилась на чьем-либо пути. Мы, лыжники, шли впереди. Снег здесь на крутых склонах был идеальным, как раз настолько рыхлым, что можно было хорошо управлять лыжами. Мы понеслись стремглав и через несколько минут уже очутились внизу на леднике Хейберга.

У каюров дело шло не так гладко. Они ехали по нашему следу, но на крутом спуске им приходилось соблюдать величайшую осторожность.

В этот вечер мы разбили лагерь на том самом месте, где стояла наша палатка девятнадцатого ноября, на высоте около 860 метров над уровнем моря. Отсюда видно было падение ледника Хейберга и соединение его с барьером. Ледник был с виду ровный и удобный, и мы решили идти по нему, а не карабкаться по горам, как это мы сделали, идя на юг. Может быть, эта дорога будет несколько длиннее, но зато мы пройдем здесь значительно скорее.

Теперь мы установили новое распределение времени. Длинные передышки оказались для нас почти невыносимыми, и мы решили избавиться от них во что бы то ни стало. Другая и очень важная сторона дела заключалась в том, что при разумном распорядке мы могли сэкономить массу времени и дойти домой на несколько дней раньше предположенного. Потолковав немного об этом, мы единодушно решили ввести такой распорядок: пройдя пятнадцать миль, или двадцать восемь километров, мы будем отдыхать в течение шести часов, затем вставать и проходить снова двадцать восемь километров и т.д. Таким образом, на дневной переход придется, в среднем, очень большое расстояние. Такого порядка мы твердо придерживались весь остаток пути и сэкономили поэтому несколько дней. Путь вниз но леднику Хейберга не был сопряжен ни с какими затруднениями. Только при переходе ледника в барьер нам встретилось несколько трещин, которые приходилось обходить.

В семь часов утра, седьмого января, мы остановились на выступе земли у устья ледника Хейберга, идущем дальше к северу. Мы еще не могли опознать землю, у которой находились, что было вполне естественно, так как мы видели ее раньше с противоположной стороны, но мы знали, что находимся недалеко от своего главного склада на 85º5¹ южной широты. В тот же день вечером мы снова отправились. С небольшого хребта, через который мы проходили сейчас же после своего выхода, Бьолану показалось, что внизу на барьере он видит наш склад. Вскоре мы узнали и вершину Бэтти и весь свой подъем. В бинокль мы теперь разглядели, что виден действительно наш склад-то самое, что, по мнению Бьолана, он уже видел раньше. Поэтому мы проложили курс к этому месту и через несколько мгновений уже были опять на барьере седьмого января в одиннадцать часов вечера, после пребывания на земле в течение пятидесяти одного дня. Мы начали подъем восемнадцатого ноября.

Мы дошли до склада и нашли все в полном порядке. Здесь, очевидно, было очень тепло. Высокий склад надежно построен, но теперь он растаял от солнца и превратился в не очень большую снежную кучу. Порции пеммикана, подвергавшиеся прямому действию солнечных лучей, приняли самые причудливые формы; конечно, они прогоркли. Мы сейчас же привели сани в готовность, вынув из склада весь провиант и погрузив его на сани. Мы бросили здесь часть старых вещей, которые были с нами все время - отсюда до полюса и обратно.

Покончив с упаковкой и все приготовив, некоторые из нас отправились на вершину Бэтти и собрали там много разнообразных проб камня, какие только могли достать. Одновременно был построен большой каменный гурий и оставлен здесь бидон с 17 литрами керосина, две пачки спичек по двадцать коробок в каждой и отчет о нашем походе. Возможно, что когда-нибудь эти вещи кому-нибудь пригодятся!

На этом месте нам пришлось убить "Фритьофа" - одну из собак Бьолана. За последнее время она стала обнаруживать явные признаки затрудненного дыхания. Для животного это было под конец так тяжело, что мы решили покончить с ним. Так закончил свое земное поприще храбрый "Фритьоф". При свежевании собаки мы увидели, что легкие у нее совершенно сморщились. Тем не менее останки "Фритьофа" довольно быстро исчезли в желудках его товарищей. Хотя и была потеря в количестве, но это ничуть не отразилось на качестве. "Нигер", одна из собак Хасселя, была убита при спуске с плато. Таким образом, мы дошли до этого места с двенадцатью собаками, как и рассчитывали, а покинули его с одиннадцатью. В своем дневнике я вижу следующее замечание:

"У собак теперь такой же хороший вид, как и при отъезде из "Фрамхейма". Когда мы через несколько часов покидали это место, у нас на санях было провианта на тридцать пять дней. Кроме того, у нас еще на каждом градусе вплоть до 80o южной широты были склады. Мы нашли свой склад в самую удачную минуту, потому что, когда мы вышли в дальнейший путь, то уже на всем барьере гуляла пурга. Дул сильный ветер с юга при совершенно затянутом облаками небе. Падающий снег и метель соединялись в красивом танце, мешая глядеть. К счастью, мы были теперь спиной к непогоде, и потому нам не слепило глаза, как бывало раньше.

Мы знали теперь, что поперек нашего пути нам встретятся большие трещины, и поэтому мы должны быть очень осторожны. Во избежание всякого риска, Бьолан и Хассель, шедшие впереди, связались альпийской веревкой. Снег был очень глубок и рыхл, наст очень тяжелый. К счастью, о своем приближении к ожидаемым трещинам мы были вовремя предупреждены появлением нескольких обнаженных от снега ледяных хребтов. Они ясно повествовали нам о существующих здесь разрывах и о том, что, несомненно, поблизости следует ожидать еще больших. В то же мгновение разорвался густой покров облаков, и солнце проглянуло, освещая метущиеся массы снега. В тот же момент заорал Хансен:

- Стой, Бьолан!

Тот стоял у самого края отверстой трещины. У Бьолана было замечательное зрение, но его прекрасные снежные очки - собственного изобретения - совершенно мешали ему видеть. Особенно большой опасности Бьолан не подвергался, даже свалившись в трещину, так как он был связан с Хасселем. Однако, это было бы все же чертовски неприятно!

Как я уже говорил раньше, я считаю, что эти огромные разрывы указывают здесь на границу между барьером и землей. На этот раз, как ни странно, они служили, казалось, и границей между дурной и хорошей погодой; ибо по другую сторону трещин к северу барьер купался в лучах солнца. К югу метель бушевала пуще прежнего.

Вершина Бэтти последней послала нам свой привет. Южная Земля Виктории скрылась и больше уж не показывалась. Выйдя на яркое солнце, мы тут же натолкнулись на один из своих гуриев. Наш курс вел прями на него. Мы правили вслепую недурно! В девять часов вечера мы дошли до склада на 85o южной широты. Теперь мы могли начать щедро кормить и собак. Они получили двойную порцию пеммикана, а кроме того столько овсяных галет, сколько могли съесть. .Теперь у нас был избыток этих галет и можно было буквально швыряться ими. Мы могли бы, конечно, оставить здесь большую часть этого провианта, но мы рады были, что у нас такое обилие пищи, а собаки, По-видимому, ничуть не тяготились этой небольшой лишней нагрузкой. Пока все шло так превосходно, то есть пока ни люди, ни собаки не отставали друг от друга, лучшего нечего было и желать!

Однако, погода, которой мы так обрадовались, держалась недолго. "Все та же свинская погода", - написано у меня в дневнике о нашем следующем переходе. Ветер перешел на северо - запад, принеся с собой облачность и плохую видимость и, кроме того, очень несносную метель. Несмотря на столь неблагоприятное состояние погоды, мы все-таки проходили гурий за гурием, и когда переход был закончен, прошли все гурии, построенные нами на протяжении этих двадцати восьми километров. Но, как я уже упоминал, этим мы обязаны острому зрению Хансена. По пути на юг мы взяли с собой немного тюленьего мяса. Его мы распределили по складам, построенным на барьере, в результате чего теперь каждый день - могли есть свежее мясо. Это было сделано не без задней мысли, Если бы к нам заглянула цынга, то эта свежая пища оказалась бы для нас неоценимой. Теперь же, когда все мы были здоровее и крепче прежнего, тюлений бифштекс был приятным разнообразием в нашем меню - и только.

Температура после нашего спуска на барьер весьма поднялась, - она держалась постоянно около - 10º. В спальных мешках стало настолько жарко, что мы вывернули их шерстью наружу. И это помогло. Мы свободнее дышали и радовались.

- Лезешь совсем, как в погреб, - заметил кто-то. Такое же ощущение, когда в жаркий летний день после палящего солнца заходишь в прохладную тень.

Среда - десятое января. "Та же свинская погода", снег, снег и снег. Снег и опять снег. Будет ли этому когда-нибудь конец? К тому же еще такая мгла, что ничего не видать в десяти метрах впереди. Температура - 8º. На санях все тает. Все мокнет. Не встретили в эту слепящую погоду ни одного гурия. Снег в начале был страшно глубок, а наст чрезвычайно тяжел но, несмотря на это, собаки справлялись с санями прекрасно.

Вечером погода, к счастью, улучшилась, и стало относительно светлее, когда мы в десять часов начали свой поход. Вскоре мы увидели один из своих гуриев. Он находился к западу от нас метрах в двухстах. Значит мы не очень вышли из своего курса. Мы сделали небольшой крюк и подъехали к гурию. Было интересно узнать, в порядке ли наше счисление. Гурий несколько пострадал от лучей солнца и бурь, .но все же мы нашли вложенную в него записку, где говорилось, что этот гурий построен пятнадцатого ноября на 84o 26' южной широты, а также каким курсом мы должны идти по компасу, чтобы найти следующий гурий в пяти километрах от этого.

Покидая своего старого друга и направляясь по тому курсу, которого он нам советовал держаться, мы вдруг увидели, к своему несказанному изумлению, двух больших птиц - чаек скуа; они летели прямо к нам. Сделав несколько кругов, они опустились на гурий. Может ли кто-нибудь из вас, читающих эти строки, представить себе, какое впечатление произвело это на нас? Едва ли! Весть принесли они нам, весть из живого мира в это царство смерти - весть обо всем, что было нам дорого! Мне кажется, что все мы были во власти одних и тех же мыслей. Эти первые вестники жизни не наслаждались долгим отдыхом. Они посидели немного, раздумывая, наверное, над тем, кто мы такие, затем поднялись и продолжали свой полет к югу. Загадочные птицы! Сейчас они были как раз на середине пути между "Фрамхеймом" и полюсом, и все-таки летели дальше. Может быть на другую сторону?

Наш переход на этот раз закончился у одного из наших гуриев, построенного на 84º15¹ южной широты. Так хорошо и уверенно чувствуешь себя, останавливаясь около них! Для последующего перехода гурий всегда служит надежным отправным пунктом. Мы пришли сюда в четыре часа утра и покинули это место через несколько часов, пройдя за дневной переход расстояние, приблизившее нас к "Фрамхейму" на пятьдесят пять километров. По нашему распорядку, мы делали такие длинные переходы через день. Это самый лучший аттестат, который только можно выдать нашим собакам: пробег в один день двадцати восьми километров, затем в следующий пятидесяти пяти - и сохранение бодрости в течение всего нашего обратного путешествия!

Эти две птицы, хотя их первое появление и подействовало на нас столь приятно, перенесли потом мои мысли в другую область, совсем неприятную. Мне пришло в голову, что они только представители большой стаи этих жадных птиц, которая теперь набросилась на все то свежее мясо, которое мы так заботливо везли с собой и рассеяли по складам на равнине. Поразительно, сколько могут сожрать эти хищники! Не поможет и то, что мясо мерзлое и твердое, как железо. Они справились бы с ним, даже если бы оно было еще тверже железа. Я мысленно видел одни кости от тюленьих туш, оставленных нами на 80º южной широты. А от разных псов, убитых нами и положенных сверху на гурии по пути к югу, я видел даже и того меньше! Однако, пожалуй, мысли мои принимают слишком уж мрачный оттенок. Может быть действительность будет радостней?

Погода и наст мало-помалу начали улучшаться. Казалось, что чем больше мы удалялись от земли, тем они становились все лучше и лучше. В конце концов, и то и другое стало превосходным. Солнце сияло на безоблачном небе, а сани скользили по хорошей, ровной поверхности с легкостью и быстротой, не оставлявшими желать ничего лучшего. Бьолан, занимавший от самого полюса место бегуна, прекрасно справлялся со своей обязанностью. Но старая пословица, что нет никого без греха, подходит и к нашему славному Бьолану. Никто из нас, кто бы это ни был, не может идти по прямой линии без вех, по которым можно править. Еще труднее, когда, как часто случалось с нами, нужно идти вслепую. Большинство, как мне думается, будет уклоняться то в ту, то в другую сторону, и в результате такого вихляния, возможно, в конце концов и останется на прямой линии. Иначе обстояло дело с Бьоланом. Он всегда держал вправо. Как сейчас вижу его перед собой. Хансен по компасу определяет направление, по которому нужно идти, Бьолан оборачивается, ставит лыжи в указанном направлении и решительно пускается в путь. По его движениям ясно видно, что он во что бы то ни стало решил держаться определенного направления. Он сильно ударяет палками, так что снег разлетается во все стороны, и глядит прямо перед собой. Однако, результат все тот же. Если бы Хансен оставил Бьолана идти, не поправляя его, то тот, наверное, за час преспокойно описал бы круг и очутился на том же месте, с которого он так энергично начал свое странствование. Может быть, в конце концов, это не такой уж недостаток, так как мы всегда с абсолютной точностью знали, что мы., при выходе из линии гуриев, находимся от них справа, то есть должны искать их на западе. Во многих случаях действительно это бывало нам очень полезно, и мало-помалу мы настолько начали доверять "правоустремленности" Бьолана, что вполне к ней привыкли.

В воскресенье, четырнадцатого января, мы должны были, по нашим расчетам, дойти до склада на 83o южной широты. Это был последний из наших складов, тое помеченный поперек, а, следовательно, являлся последним критическим пунктом. День был не совсем подходящий для поисков "иголки в стоге сена". Было тихо, и стоял густой туман, настолько густой, что мы могли видеть перед собой всего на несколько метров. За весь переход мы не видели ни одного гурия. В четыре часа дня мы, судя по показаниям одометра, уже прошли нужное расстояние и по счислению должны были бы находиться на 83o южной широты у оклада. Но ничего не было видно. Мы решили тогда сделать остановку, поставить палатку и подождать, пока не прояснится. За время этой работы в густой пелене тумана образовался просвет, и мы увидели, что в нескольких метрах от нас, конечно, к западу, стоит наш склад.

Быстро мы свернули палатку, положили ее на сани и направились к нашей куче пищи, которая оказалась в полном порядке. Ни малейшего признака, чтобы птицы посещали это место. Но что это? Свежие, ясные собачьи следы на свежевыпавшем снегу! Мы поняли, что это следы беглецов, пропавших у нас по пути к югу. Судя по следам, собаки долго лежали здесь, укрываясь от ветра за складом. Об этом ясно свидетельствовали две глубоких впадины. Было найдено и еще кое-что, говорившее о том, что у собак было достаточно пищи. Но откуда же, скажите на милость, добывали они пищу? Склад был совершенно нетронут, хотя свертки с пеммиканом лежали на виду и добраться до них было очень легко. К тому же, снег был не настолько тверд, чтобы его нельзя было разгрести и съесть всю пищу. Собаки, очевидно, потом покинули это место, на что указывали идущие к северу свежие следы. Мы тщательно осмотрели следы и пришли к единодушному заключению, что они не старше двух дней. Следы шли на север, и мы иной раз встречали их во время своего следующего перехода.

У гурия на 82º45¹, где мы останавливались, мы опять увидели эти следы, ведшие по-прежнему на север. На 82º24¹ южной широты следы начали сильно пересекаться и оканчивались, уходя в западном направлении. Больше следов мы не видели, но зато долго не могли разделаться с собаками, вернее, с их проделками. У гурия на 82º20¹ южной широты мы остановились. "Эльсе", положенная нами на верхушку его, упала и валялась около. Нижний слой подтаял от лучей солнца. Значит, здесь бродячие псы не побывали, это было очевидно, иначе мы не нашли бы "Эльсе". После перехода мы встали лагерем у гурия на 82º15¹ южной широты и распределили мясо "Эльсе". Хотя оно и лежало на солнцепеке, но оказалось вполне доброкачественным, когда мы соскоблили с него небольшую плесень. Правда, от него пахло лежалым, но наши псы не очень-то разбирались, когда дело шло о мясе. Семнадцатого января мы дошли до склада на 82o южной широты. Уже издали было видно, что здесь не царил тот порядок, в каком мы оставили этот склад. Подойдя поближе, мы сейчас же поняли, что здесь произошло. Бесчисленные собачьи следы, от которых весь снег вокруг склада был крепко утоптан, говорили достаточно ясно о том, что наши беглецы оставались здесь долго. Несколько ящиков, стоявших в складе, упали, вероятно, по той же причине, что и "Эльсе", и в один из них мошенникам удалось забраться. От бывших там пеммикана и галет, само собой разумеется, не осталось ничего. Но для нас это было теперь неважно, так как пищи у нас было в избытке. Две убитые собаки, положенные нами на верхушку склада - "Уранус" и "Йола" - исчезли; от них не найти было даже зубов! От "Лусси", съеденной бродягами на 82o3' южной широты, остались все-таки зубы. Восемь щенков "Йолы" по-прежнему лежали наверху на ящике. Удивительно, что они не свалились. Кроме того звери сожрали еще несколько креплений от лыж и прочее. Для нас это не было значительной потерей. Но кто же знает, куда эти твари направились теперь? Если им посчастливилось найти склад на 80o южной широты, то, конечно, они к этому времени сожрали там все наши запасы тюленьего мяса. Разумеется, было бы жалко, если бы так случилось, хотя в этом не было никакой опасности ни для нас самих, ни для наших животных. Если уж мы дойдем до 80º южной широты, то сумеем пройти и до конца. Пока же мы утешались тем, что не видим никаких следов, идущих к северу.

На 82º южной широты мы разрешили себе небольшой пир. В памяти все еще свежо воспоминание о "шоколадной каше", поданной нам Вистингом на третье. Все мы были согласны с тем, что эта каша доведена до высшей степени совершенства и превосходит все, что когда-либо выпадало нам на долю попробовать. Рецепт я могу огласить: крошки от галет, молочная мука и шоколад, все это кладется в котелок с кипящей водой. Но что происходит дальше, я не знаю! Для выяснения этого следует обратиться к Вистингу...

Между 82º и 81º южной широты мы встретили свои старые вехи со времен третьей поездки для постройки складов. В эту поездку все расстояние было размечено досками от ящиков через каждую милю. Было это в марте месяце 1911 года, а теперь мы шли, ориентируясь по этим доскам, в половине января 1912. Они стояли, По-видимому, в таком же виде, в каком мы их поставили. Эти вехи кончались на 81oЗЗ' южной широты двумя досками, поставленными на снежном цоколе. Цоколь этот был цел и невредим.

Предоставляю дневнику рассказать о том, что мы увидели девятнадцатого января:

"Сегодня на редкость хорошая погода, небольшой юго - западный ветер, очистивший все небо от туч, пока мы шли. На 81º20¹ показались поперек пути наши старые огромные торосы. Теперь мы видели их гораздо больше" чем когда-либо раньше. Вздымая ввысь свои хребты и вершины, они тянулись, насколько только мог видеть глаз в направлении северо - восток - юго - запад. Велико было наше изумление, когда мы, спустя короткое время, увидели высокую, голую землю в том же самом направлении, а вскоре затем и две высокие, белые вершины в юго - восточном направлении, вероятно, около 82o южной широты. По цвету воздуха можно было заключить, что земля простирается в направлении северо - восток - юго - запад. Это, должно быть, была та самая земля, которую мы видели сливающейся с горизонтом около 84o южной широты, когда находились на подъеме на высоте 1140 метров и смотрели оттуда на барьер. Теперь уже у нас накопилось столько различных звеньев, что мы без колебания осмеливаемся продолжить эту непрерывно тянущуюся землю - местность Земли Кармен - до материка. Все страшно изрыто: трещины и торосы - волнистые образования и долины вдоль и поперек. Завтра мы еще почувствуем это". Хотя мы на основании того, что видели, казалось бы, и могли заключить, что Земля Кармен простирается от 86º южной широты досюда, приблизительно до 81º30¹ южной широты, а возможно и дальше к северо - восточному краю, однако я все же не осмеливаюсь нанести это в таком виде на карту, Я ограничился тем, что наименовал землю от 86º до 84º южной широты Землей Кармен, а все остальное назвал "предполагаемой землей". Более тщательное изучение условий на этом участке будет благодарной задачей для исследователя.

Как мы и предполагали, во время следующего нашего перехода чувствовалось, что земля растрескана. Уже три раза мы проходили через эту область, и всякий раз здесь не бывало погоды с хорошей видимостью. На сей раз видимость была хорошая, и мы могли, наконец, рассмотреть, какова эта местность на самом деле. Неспокойная поверхность началась с 81º12¹ южной широты и простиралась не очень далеко в направлении север - юг, возможно, километров на пять. Как далеко простиралась она на восток - запад, трудно сказать, но во всяком случае - насколько только хватал глаз. Огромные куски поверхности отвалились, обнажив отвратительнейшие, жуткие пасти таких размеров, что они могли поглотить много таких караванов, как наш. От этих отверстых дыр во всех направлениях отходили безобразные широкие трещины. Кроме того повсюду виднелись холмы и стоговидные образования. Как мы проходили здесь раньше безнаказанно, это, пожалуй, самое замечательное изо всего! Мы прошли тут как можно быстрее. Хансен провалился было в одну из таких трещин, но, к счастью, легко выбрался.

Склад на 81º южной широты оказался в полном порядке. Не видно было никаких собачьих следов. Поэтому у нас значительно возросли надежды на то, что в порядке будет и склад на 80º южной широты. На 80º45¹ южной широты лежала первая убитая нами собака "Буне". Она была особенно жирной и потому чрезвычайно понравилась. Собаки больше уж не очень то интересовались пеммиканом.

Двадцать второго января мы прошли свой последний гурий. Он стоял на 80º23¹ южной широты. Как мы ни рады были, что оставляем его позади, а все же не стану отрицать, что на исчезновение этого гурия вдали мы посмотрели с чувством некоторого сожаления. Мы теперь полюбили свои гурии и, встречаясь с ними, приветствовали их, как старых друзей. Многочисленны и велики были услуги, оказанные нам этими немыми стражами во время нашего продолжительного, однообразного пути!

В тот же день мы дошли до своего большого склада на 80º южной широты. Можно было считать, что теперь мы уже дошли. Мы сейчас же заметили, что у склада, после того как мы покинули его, побывали и другие. Мы нашли также сообщение лейтенанта Преструда, начальника восточной партии, о том, что он со Стубберудом и Иохансеном прошли здесь тринадцатого ноября с двумя санями, шестнадцатью собаками и снаряжением на тридцать дней. Таким образом, получалось впечатление, что все находится в полнейшем порядке. Сейчас же по прибытии к окладу мы выпустили собак. Они кинулись к куче тюленьих туш, которых за наше отсутствие не тронули ни собаки, ни птицы. Наши собаки направились туда не столько для еды, сколько для драки. Действительно, тут было за что подраться. Они несколько раз обошли кругом тюленьих туш, покосились на мясо, друг на друга и ринулись в дикую битву. Когда она благополучно закончилась, собаки отошли и улеглись у своих саней. Склад на 80º все еще обилен, велик и хорошо отмечен, а потому не исключена возможность, что когда-нибудь он еще пригодится.

О поездках от 80º южной широты до "Фрамхейма" уже так много говорилось, что тут нельзя сказать ничего нового. Двадцать шестого января в четыре часа утра мы дошли до своего милого, славного дома с двумя санями и одиннадцатью собаками. И животные, и люди были в цветущем состоянии здоровья.

Ранним утром мы остановились у дверей дома, поджидая друг друга. Мы должны были явиться все вместе! Кругом было тихо и мирно, - все еще спали. Мы вошли в дом. Стубберуд порывисто сел на койке и уставился на нас, очевидно, думая, что мы привидения. Один за другим просыпались наши товарищи и с трудом соображали, в чем дело. Возвращение наше домой приветствовали на все лады.

- Где "Фрам"? - конечно, был наш первый вопрос. Радость наша не знала границ, когда мы услышали, что все обстоит благополучно.

- А как дела с полюсом? Были вы там?

- Конечно, были, иначе вы едва ли бы увидели нас! Появился кофейник, а "блинчики" благоухали, как и в былые дни. Все мы единогласно решили, что в гостях хорошо, но дома гораздо лучше! Путешествие наше длилось девяносто девять дней. Расстояние - 3000 километров, (Так как при переходе Фрама по пути в Китовую бухту через 180 - й меридиан не были изменены даты, то все числа в этой главе нужно исправить, перенеся их на один день назад. - Прим. автора.)

"Фрам" пришел к барьеру девятого января, после трехмесячного плавания, из Буэнос - Айреса. На корабле все было благополучно. Однако, дурная погода заставила его выйти снова в море.

На другой день вахтенный сообщил, что "Фрам" приближается. В лагере началось оживление. Шубы на плечи - и марш вперед на собаках! Пусть - ка там полюбуются, что псы наши совсем не измучены! Мы слышали уже, как пыхтел и вздыхал двигатель; вскоре над краем барьера мы увидели наблюдательную бочку, и наконец спокойно и уверенно подошел "Фрам".

Радостный я поднялся на борт и приветствовал своих смелых товарищей, проведших "Фрам" к цели среди стольких опасностей и трудностей и по пути выполнивших так много прекрасных работ. Все были довольны и ласковы, но никто не спрашивал о полюсе. Наконец, у Ертсена вырвалось.

- А побывали вы там?

Не только радость, но нечто большее светилось на лицах моих товарищей. Я заперся с капитаном Нильсеном в рубке, получил от него почту и услышал массу всяких новостей.